ПРОБЛЕМЫ ПРЕПОДАВАНИЯ ИСТОРИОГРАФИИ В ВУЗЕ

Актуальные публикации по вопросам педагогики и современного образования.

NEW ПЕДАГОГИКА И ОБРАЗОВАНИЕ


ПЕДАГОГИКА И ОБРАЗОВАНИЕ: новые материалы (2024)

Меню для авторов

ПЕДАГОГИКА И ОБРАЗОВАНИЕ: экспорт материалов
Скачать бесплатно! Научная работа на тему ПРОБЛЕМЫ ПРЕПОДАВАНИЯ ИСТОРИОГРАФИИ В ВУЗЕ. Аудитория: ученые, педагоги, деятели науки, работники образования, студенты (18-50). Minsk, Belarus. Research paper. Agreement.

Полезные ссылки

BIBLIOTEKA.BY Беларусь - аэрофотосъемка HIT.BY! Звёздная жизнь


Автор(ы):
Публикатор:

Опубликовано в библиотеке: 2020-01-19
Источник: Новая и новейшая история, №1, 2002

Преподавание историографии нового и новейшего времени на исторических факультетах вузов страны обязано кафедре новой и новейшей истории исторического факультета МГУ серией учебных изданий по историографии, рекомендованных Министерством высшего и среднего специального образования СССР и Министерством образования Российской Федерации в качестве учебника и учебных пособий для студентов вузов. Речь идет о традиции, у начала которой стоит имя известного ученого, долгие годы являвшегося заведующим кафедрой новой и новейшей истории проф. И.С. Галкина. В 1967-1968 гг. по его инициативе и под его руководством как ответственного редактора вышел двухтомник с разбивкой по содержанию на новую и новейшую историографию, отдельно под грифом министерства, в качестве учебного пособия. В 1977 г. вышел в свет новый труд уже в качестве учебника по историографии новой и новейшей истории, также под редакцией И.С. Галкина. В обоих случаях авторские коллективы состояли из преподавателей кафедры новой и новейшей истории, а также представителей научной общественности других организаций, учреждений и стран. Издание 1977 г., значительно менее объемистое, в одном томе, имеет в основном те же теоретические, структурно- концептуальные основы, что и предыдущее; картина историографического процесса дана с позиций материалистического понимания истории, когда краеугольной функцией исторического познания считалась борьба с буржуазной идеологией в целом, и буржуазной историографией в особенности; состояние последней в существенном смысле характеризовалось понятием "кризис". Это те признаки исторического мышления, которые с необходимостью связывали его в данном случае, как и историческую науку в целом, с историческими условиями той эпохи, являлись не ошибкой, заблуждением, а ее продуктом, порождением, как бы сейчас к этому ни относиться.

Рассматриваемое пособие 1 - объемистый труд коллектива авторов, профессионально подготовленных в области историографических исследований. Пособие отчасти следует традиции предыдущих изданий, отчасти отходит от нее. Теоретический плюрализм объявлен и является на деле методологической основой изложения и оценки историографического материала; несовместимых теоретических различий между авторами, насколько об этом можно судить по упомянутым оценкам, нет. Это с положительной стороны характеризует содержание пособия, поскольку избавляет его от порождаемых прежде всего теоретическими различиями несовпадений или даже противоречий в оценке сходных историографических направлений, школ, проблем или взглядов отдельных историков; впрочем, различий, которые воспринимаются


Смоленский Николай Иванович -мдоктор исторических наук, профессор, заслуженный работник высшей школы РФ, зав. кафедрой новой, новейшей истории и методологии, декан факультета истории, политологии и права Московского педагогического университета.

1 Историография истории нового и новейшего времени стран Европы и Америки. Под ред. проф. И.П. Дементьева и проф. А.И. Патрушева. М., 2000.

стр. 194


не иначе, как не согласующиеся друг с другом, избежать в пособии все же не удалось, о чем будет сказано в последующем. В учебном издании в любом случае не могут стоять рядом взаимоисключающие оценки одного и того же содержания и сути исторического явления, исторической концепции или взглядов отдельного историка: тогда непонятно, чему учить, что является адекватным, истинным вариантом интерпретации. Поиск выхода из этой ситуации, - если, конечно, не считать, что каждый прав по-своему и все вообще в такого рода интерпретации допустимо - приводит к проблеме внутренней согласованности, непротиворечивости историографических представлений как важной задаче обучения. В собственно исследовательском плане упомянутая непротиворечивость еще не решает проблему объективности, если не содержит критериев объективности, выходящих за пределы логики мышления как такового и опирающихся на соотношение мышления и исторической реальности. Впрочем, приверженность идее объективности исторического познания еще не говорит сама по себе о том, что подразумевается под объективностью. При всем том авторы пособия в разных его разделах весьма решительно дистанцируются от прагматизма, презентизма, релятивизма (с. 9, 45, 94, 138). Отсутствие в данном случае плюрализма мнений является своеобразным украшением пособия, ибо это означает некоторое единство в отстаивании статуса научности, объективности исторического познания. Этому необходимо учить. Веберовский взгляд на механизм исторического познания и его объективность - не самая лучшая опора в данной связи. Солидарность с Вебером в оценке исторических понятий как утопий, логических средств упорядочивания исторической реальности (с. 160) открывает по-своему путь и к такому ее "упорядочиванию", крайние формы которого выведены в пособии за рамки стандартов научного мышления.

Структура пособия отчасти продолжает традиции предыдущих изданий, отчасти по понятным соображениям отходит от нее. Рациональным - и на будущее - следует считать выбор пяти национальных историографии в качестве основного предмета обучения - французской (проф. А.В. Адо, проф. В.П. Смирнов), английской (проф. Г.И. Зверева), немецкой (проф. А.И. Патрушев), американской (проф. И.П. Дементьев, проф. В.В. Согрин), итальянской (проф. И.В. Григорьева). Соответствующие главы есть в каждой из двух частей пособия, выделяемых по хронологическому признаку: историческая наука в 1918-1945 гг. (ч. I) и историческая наука в 1945 - середине 90-х годов (ч. II). В целом оправдано также включение материала по современной латиноамериканской историографии (доц. Е.М. Винокуров, проф. Э.Э. Литаврина). Кроме того, в структуре каждой из двух частей пособия есть введение (А. И. Патрушев, И.П. Дементьев) и главы по советской (проф. В.А. Дунаевский) и отечественной (И.П. Дементьев, А.И. Патрушев) историографии новейшей истории. Завершается пособие обзором общего характера (А.И. Патрушев). Реализованная схема изложения материала включает в себя краткий обзор эпохи и ее общего влияния на историографию, характеристику ее организационных форм, определение периодов ее развития, анализ историографических направлений, школ, конкретных проблем и взглядов историков в отдельности. По содержанию историографический процесс анализируется с точки зрения его методологических основ и конкретно-исторических представлений при неодинаковом соотношении того и другого в различных главах пособия.

Уровень и стиль изложения состояния исторической науки в пособии отличается необходимым профессионализмом и доступностью для усвоения студентами. Содержание пособия опирается на работы как самих его авторов, так и на многочисленные исследования историографического, методологического и конкретно-исторического характера в отечественной и зарубежной исторической науке. Этот материал отличается богатством и многообразием. Авторы, несомненно, стремились дать многоплановую картину состояния историографии новейшей истории в избранных пространственно-временных рамках; поставленная задача в целом решена успешно. В пособии представлен широкий спектр методологических и конкретно-исторических взглядов историков; наиболее гармонично соотношение того и другого - поскольку ведь невоз-

стр. 195


можно понять результатов конкретно-исторического анализа историка без учета его теоретических позиций, хотя представление о последних еще не может заменить собой картину первых, - в разделах об американской, французской, отчасти английской историографиях. Спокойная, уравновешенная манера характеризует стиль авторов пособия при изложении взглядов самых разных оттенков - методологических, социально-политических, правых, левых, консервативных, марксистских и т.д. Впрочем, есть и исключения, хотя их и немного. "В целом историческая наука ГДР, - читаем в главе об историографии ФРГ, - оставалась апологетической наукой, создающей партийные легенды" (с. 356). "Стремясь спасти свое положение, многие из них (речь идет о бывших историках ГДР в условиях после воссоединения Германии. - Н.С .), кто прежде эйфорически исполнял гимн "социалистическому наследию и традиции", теперь запели песню о необходимости закрытия "белых пятен"" (с. 357). Сказано, конечно, эмоционально, хотя и без необходимой в таких случаях аргументации; впрочем, это уже вопрос не стиля, а содержания.

Следует подчеркнуть, что связь историка с окружающей его средой объясняется не просто его стремлением "спасти свое положение", к чему, судя по всему, автор (А.И. Патрушев) сводит причины изменения взглядов бывших историков ГДР, хотя, может быть, дело действительно обстоит именно так - доказательств тому никаких не приводится. Эта связь не сводится к способам и средствам маневрирования историка в меняющейся общественно-политической ситуации, но входит в механизм, структуру его исторического мышления и независимо от того, склонен ли он к определенной мимикрии, приспособляемости к окружающей среде, или нет: первое - связь с современностью как отправной пункт мышления в любом случае неизбежна, второе - мимикрия - не обязательно, зависит от личности историка.

Возвращаясь к теме о содержании учебного пособия, следует подчеркнуть, что во всех случаях изложение материала доводится до конца 90-х годов с попыткой обозначить тенденции возможного развития; в этом отношении пособие содержит нередко новый историографический материал, который порой еще не исследован должным образом в собственно научных, а не только в учебных целях и публикациях.

Важен историографический материал об отношении к материалистической теории. Оно сформулировано в предисловии, сводится к неприемлемости для авторов его "нигилистического отрицания" (с. 3) и к непризнанию за ней статуса единственно научной теории. Многое в этом является здравой научной позицией сейчас и на будущее. Но дело не сводится только к заявлению об этой позиции, это не все и даже не самое главное. Еще более значимы в этой связи те страницы издания, - а они есть во всех его главах, - где речь идет о направлениях марксистской историографии; трудно сказать, в какой мере эти страницы отражают степень распространения марксистского подхода к истории в странах Запада. Тем не менее это важно в том отношении, которое своеобразно сформулировано так (Г.И. Зверева): "легитимация марксизма в профессии" (с. 289). Однако масштабы распространения марксистской историографии на Западе, судя и по содержанию пособия, - а оно дает в известном смысле обобщенную картину ситуации, - уже, чем степень его влияния на немарксистскую (буржуазную) историографию.

Пособие во всех главах по историографии стран Запада содержит большой и разнообразный материал о влиянии тех или иных марксистских положений - в основном, но не только, это, конечно, положение об экономической мотивации человеческой деятельности - на представителей различных направлений буржуазной историографии. В обучающем плане это важно сейчас именно у нас: пособие содержит объективную картину развития историографии ведущих стран Запада с учетом места в ней тех или иных положений материалистического понимания истории. Особенностью же упомянутого развития было то, что марксизм в этом случае внедрялся в историческое мышление, конечно, не силой идеологии, более того, не без заметного ее сопротивления этому, что очень важно подчеркнуть и что также есть в пособии (с. 219, 340-341), следовательно, был восприимчив логикой развития самой науки по

стр. 196


преимуществу. Этот материал важен в обучающем, как и в научно-исследовательском плане: в условиях переживаемого отечественной историографией кризиса не теряет, а, напротив, приобретает еще большую актуальность выработка современного научно-обоснованного теоретического понимания истории. Материал пособия по-своему помогает решению, в том числе вопроса, касающегося с неизбежностью материалистической теории: что в ней устарело, а что может быть с успехом применено для понимания прошлого и современного мира. Примитивный нигилизм в отношении к этой теории означает лишь стремление вести теоретические поиски, так сказать, в обход ее, для чего пришлось бы перечеркнуть не только всю советскую историографию, но и те достижения немарксистской историографии, представление о которых, в частности, дает пособие. Не следует удивляться крайностям нигилизма в отношении материалистической теории именно у нас, в отечественной историографии: понятны проявления недоверия к теории в условиях крушения ее общественного идеала в стране, хотя это еще не раскрывает всей глубины проблемы соотношения данной теории и исторической реальности в целом, а не только сложившейся конкретно-исторической ситуации России. Но ясно, что упомянутая ситуация провоцирует, так сказать, и тот вариант отношения к теории, который формируется по известной формуле: худшие демоны - падшие ангелы.

Востребованность пособия в учебных целях будет зависеть и от того, насколько оно будет практически облегчать изучение историографии в университетах, педагогических университетах и институтах. Богатство его содержания, объем информации таковы, что оно может быть использовано для различных целей. Оно может быть с успехом применено в качестве справочного издания теми, кто занимается изучением конкретных историографических проблем. Не менее значим материал пособия, характеризующий теоретические позиции различных направлений, школ и отдельных историков. Этот материал характеризует как хорошо или относительно полно изученные теоретические концепции, так и новые методологические веяния. Помимо решения непосредственных учебно-познавательных задач данный материал создает некоторую основу для научного анализа и современного видения ряда методологических проблем. Различия во взглядах между авторами пособия приводят порой к различным, несовпадающим вариантам упомянутого видения, причем, что важно подчеркнуть, отнюдь не равноценным по их научной значимости, научному потенциалу и не могущим выступать "на равных" с точки зрения целесообразности их усвоения студентами - если, конечно, под целесообразностью в данном случае не подразумевать только выбор чего-то отвечающего чисто личным вкусам, взглядам, пристрастиям. С научным историческим мышлением последнее имеет мало общего.

В тексте пособия констатируется, что в ряде методологических новаций современной английской историографии "стиралось понятие исторической реальности, основополагающее для новоевропейского исторического знания" (с. 299). Идея в целом не новая, поскольку стремление придать языку, тексту самостоятельное, самодовлеющее значение представляет собой по своему результату разновидность представления о зависимости объекта изучения от историка, о конструировании последним своего объекта. Однако, если в одном случае в пособии это представление относится к типу релятивистских, что является вполне адекватной его оценкой (с. 45), то в другой главе по этому же самому поводу утверждается нечто совсем иное: "Можно утверждать, что бесконечное и неконтролируемое копание(?) в прошлом, которое вызвано стремлением обнаружить прошлую реальность и научно реконструировать ее, не является больше(?) бесспорной задачей историка. Видимо, сейчас приходит время, когда историки должны больше думать о прошлом, нежели исследовать его" (с. 412). Думать действительно надо, в том числе и над тем, как и чему учить. Если в одном варианте гносеологии конструирование реальности объявляется выводом релятивистского характера, а в другом стремление ее научно реконструировать объявляется чем-то вроде старого и преодоленного позитивистского, а заодно и марксистского предрассудка, то это не может быть истиной одновременно,

стр. 197


в одинаковой степени рекомендуемой в качестве учебного материала для усвоения. В собственно научном плане, т.е. в движении исторического познания к новым результатам - от незнания к знанию или к более глубокому и полному представлению о прошлом, - плюрализм не только необходим, но и неизбежен, ибо он предполагает в той или иной степени выход за пределы прежней структуры мышления, без чего новое знание вообще не может быть получено. Говоря словами Г. Гегеля, если все мыслят одинаково, значит, не мыслит никто. И все же это не может быть любой, ничем не контролируемый выход, что означало бы обыкновенный произвол, разновидность вульгарного плюрализма, т.е. совокупности представлений по поводу реальности прошлого (предмета), в которых все зависит только от историка.

Что же касается самого прошлого, то оно в данной связи рассматривается в лучшем случае лишь в качестве, так сказать, полуфабриката. Это не ново в области теории исторического познания, как и в конкретном историческом анализе любой проблемы; это открывает путь не к истине и не к множественности равноценных с точки зрения достоверности, истинности результатов познания по любому вопросу, а к тому плюрализму мнений, взглядов, точек зрения и т.д., который по-своему точно и образно может быть выражен с помощью испанской поговорки: даже сто лягушек еще не лосось. Историк не имеет дело с реальностью как таковой - ни в том случае, когда изучает прошлое, ни при изучении им современной ему действительности. Историческая реальность существует для него либо в форме материального вещественного остатка, либо в форме восприятия - письменного источника, хотя последний является и восприятием (образом) ушедшей действительности, и ее частью одновременно, что говорит о связи субъективного и объективного в его природе. Это, конечно, заметно отличает историческое познание от естественнонаучного, хотя это различие не является абсолютным - достаточно в этой связи сослаться на теорию относительности А. Эйнштейна, на принцип дополнительности в физике, введенный Н. Бором. Существенное сходство состоит в том, что в историческом, как и в новейших областях естественнонаучного познания нет полной противоположности объекта и субъекта, хотя это в неизмеримо большей степени является проблемой историка, чем физика. Очевидно, поэтому также часть историков считала и считает, что объект и субъект их познания существуют не только в форме их некоторой взаимосвязи, но и в форме слияния. Так историческое познание лишается каких-либо объективных критериев и становится областью вульгарного плюрализма. Попытка вывести понятие исторической реальности за рамки механизма исторического мышления делает неразрешимой ту задачу, которая сама по себе правомерна, научно бесспорно значима и формулируется на той же самой странице пособия, что и тезис о нереконструируемости исторической реальности, но она не вытекает из этого тезиса, не согласуется с ним непротиворечиво и не может быть решена с этих позиций: "если трудом профессиональных историков не будет получено надежное знание о прошлом, то и современное общество окажется не в состоянии решать свои проблемы" (с. 412).

Изложенное не исчерпывает ни всей совокупности теоретических представлений по целому ряду методологических проблем, характеризующих в пособии состояние историографии новейшей истории стран Запада, ни возможные иные варианты их трактовки. Важно подчеркнуть, что в пособии теоретические позиции отдельных историков, историографических школ и направлений рассматриваются не только в качестве некоторой относительно самостоятельной задачи, хотя это нужно и делается, но и прежде всего в связи с конкретными историческими исследованиями в каждом случае. Материал, характеризующий взгляды различных историков на те или иные конкретно-исторические проблемы, богат и многообразен; он может быть использован для различных, в том числе научных, а не только учебных целей и задач. Множество общих и частных конкретно-исторических проблем новой и новейшей истории анализируются на материале взглядов историков в отдельности, историографических школ и целых направлений. По своему удельному весу этот материал составляет половину или даже большую часть объема пособия - в зависимости от

стр. 198


глав, в каждой из которых соотношение различных пластов историографического материала неодинаково. В одном случае, в главе об итальянской историографии 1918-1945 гг., материал группируется в основном вокруг одной темы - Рисорджименто, что придает ему цельность и способствует его усвояемости.

Разносторонность и объем содержания пособия делает возможным многоцелевой подход к его использованию. И все же основным остается одно его назначение - быть учебным пособием для студентов. В этой связи богатство его содержания является отчасти и его минусом: объем материала не только не может быть усвоен, хотя в этом в известном смысле и нет нужды, но и значительно превышает количество часов, отводимых в учебном расписании на историографию даже на историческом факультете МГУ - 68 лекционных часов в течение двух семестров. В других классических университетах объем аудиторной учебной нагрузки по данной дисциплине еще меньше, а в педагогических университетах и институтах он составляет около 40 часов в течение одного семестра, причем с разбивкой этих часов на лекционные и практические занятия. Индивидуализация картины историографического процесса не делает в любом случае эту картину исчерпывающей или даже достаточно полной, увеличивает объем издания и приводит к фрагментаризации его содержания. Приближение пособия к реальным потребностям и возможностям обучения может реализоваться путем сокращения его объема, в том числе с дальнейшей оптимизацией его содержания на основе группировки основного материала вокруг блоков, предоставляемых логикой развития самой науки - историографических направлений, школ и отдельных конкретно-исторических проблем, выбор которых в каждом случае индивидуален.

Сокращение объема пособия без какой-либо потери для его содержания дало бы некоторое изменение его структуры. Не вполне понятно назначение введений к обеим частям: они не содержат чего-то нового в постановке тех историографических проблем, которые затем анализируются в соответствующих главах, опираются в основном на тот же самый материал, не содержат более высокого уровня его обобщения, а потому приводят к целому ряду неоправданных повторений. Это относится к сюжету о М.Н. Покровском (с. 7, 16), о А. Тойнби (с. 8, 16, 293), о школе "Анналов" (с. 9, 43-45, 142), к оценке "холодной войны" в советской историографии (с. 135, 148, 202), к "новой исторической науке" (с. 142, 239-242, 271-273, 301-303). Мысль о том, что спрос "сверху" (т.е. со стороны идеологии и политики) порождал в советской историографии "прикладные конъюнктурные труды, то есть попросту поделки" (с. 131), переносится практически в той же формулировке в другой раздел работы (с. 149), что нуждается уже в обычной редакторской правке. Четвертую часть объема пособия составляет материал о советской и отечественной историографии нового и новейшего времени. Хотя соответствующие главы - устойчивый традиционный компонент структуры всех трех изданий, их наличие в любом случае не бесспорно: это - отечественная, а не зарубежная историография новой и новейшей истории.

Что же касается содержания этих глав, то оно впечатляет охватом имен, проблем, тем, хотя все это объединяют две линии изложения: краткая характеристика методологических поисков и, что доминирует, многоплановая картина конкретно- исторических взглядов по самым разным проблемам. За необъятностью материала то и другое делается в краткой аннотационной форме, которая, как правило, не является тем способом обобщающего изложения взглядов, который передает богатство их конкретного содержания без потерь - сделать это именно в такой форме отнюдь не просто, да и не всегда возможно, - а потому создает впечатление односторонности характеристики, ее неполноты, не вполне понятной избирательности подхода к материалу и т.д. Причиной этого является несоответствие замысла и возможностей для его реализации в отдельных, даже больших по объему главах - об этом говорят и поучительные примеры учебных изданий, лишенных упомянутых недостатков: лекции академика Е.А. Косминского по историографии средних веков (V в. - середина XIX в.) и учебное пособие Е.В. Гутновой по историографии средних веков (середина XIX в.-1917 г.).

стр. 199


Бросается в глаза один общий мотив рассматриваемых глав - тема идеологизации теоретических позиций советских историков и их конкретно-исторических взглядов. Вот некоторые примеры. "Воинствующая серость, выдаваемая обычно за боевитую партийность и бескомпромиссную защиту марксизма-ленинизма, резко снижала творческий потенциал советской историографии" (с. 149). Серость, конечно, была, но была и историография, насчитывавшая десятки имен профессионалов высокого класса, которым очевидная догматизация теории, может быть, помешала сделать больше или сделать нечто более качественно, но не воспрепятствовала стать тем, кем они стали и уже останутся в истории отечественной науки навсегда - какие бы новые интерпретаторы их взглядов ни пришли в будущем. Или другое: "Жесткая позиция конфронтации и отрицание чего бы то ни было позитивного превалировали в обобщающих историографических произведениях Е.Б. Черняка, утверждавшего, что вся "буржуазная историография новейшей истории прямо поставлена на службу интересам империалистической реакции" (с. 155). Это уже не анализ - приговор какой-то всей работе историка. Приводится далее целый ряд имен историков, подверженных, так сказать, идеологизации. Спрашивается: почему так мало, почему не явное большинство, а еще лучше - не все? Тогда упрек (обвинение) в деидеологизации пришлось бы делать по адресу всей советской историографии, поскольку она в подавляющем большинстве своих представителей - в разной мере по убеждению или в силу обстоятельств - следовала определенной идеологии и отстаивала ее. Эта связь с идеологией не является какой-то уникальной особенностью только советской историографии; напротив, деидеологизация, свобода от идеологии, представляет собой легенду в свете как реального состояния практического сознания людей, так и научно-исторического познания во все эпохи.

Идеология является частью окружающей историка общественной среды как исходного пункта, стартовой площадки его мышления; в силу этого идеология неустранима из самого механизма исторического мышления. Роль идеологии в познании неоднозначна: она может служить как источником искажения картины прошлого, так и столь же очевидной предпосылкой его более глубокого и адекватного понимания. Выступление французских историков периода Реставрации - Гизо, Тьерри, Минье и др. - от имени третьего сословия (по их терминологии) являлось фактором огромного научного значения, в зависимости от которого в представлениях о прошлом многое менялось в положительном смысле. Идеология просветителей являлась одной из общих предпосылок позитивных сдвигов в историческом познании по сравнению с предыдущим его состоянием, в том числе в области его теоретических основ, но она вместе с тем источник весьма грубого искажения в понимании реально свершившейся истории. Это выразилось, в частности, в оценке просветителями средних веков как ошибки, нелепой случайности, периода мрака и невежества, - а именно в этом ярким образом и проявляется иной, антисредневековый, буржуазный дух этой идеологии, что в пособии "представляется слишком узким" (с. 171) в понимании ее природы. Идеология историков-романтиков, напротив, в соответствии с ее иной социальной природой способствовала оценке средневековья как некоего эталона, что является крайностью другого рода, но вместе с тем имело и то преимущество, что с этой точки зрения средние века - не случайность, не печальное заблуждение людей, а необходимая полоса в их истории. Все это - не просто идеологические различия по вопросу, относительно которого споры в исторической науке давно прекратились. Идеологизация этой проблемы была снята, но не средствами и оружием ученой критики, а самой жизнью, в которой борьба средневековых распорядков с новыми общественными отношениями в разное время для различных стран, но окончательно стала фактом прошлого.

Идеологизация как прием прямого, не контролируемого логикой и механизмом исторического мышления приспособления результатов познания к идеологическим нуждам является одним из способов искажения реальной картины прошлого в самых разнообразных формах. Идеологизация в этом смысле была присуща советской, как

стр. 200


и зарубежной, историографии того времени, причем их взаимосвязь очевидна; это способствует пониманию ситуации, хотя и не является способом ее оправдания ни тогда, ни по прошествии лет. Впрочем, и обвинения тоже.

Критика советских историков за идеологизацию конкретизируется в пособии привлечением их взглядов на происхождение "холодной войны", внешнюю политику Советского государства, международное рабочее движение и т.д. Осуждаются факт об односторонности обвинений советскими историками США за возникновение "холодной войны", их тезисы об антикоммунизме как движущей силе американской внешней политики и о стремлении американских правящих кругов к мировому господству (с. 135, 148, 202, 217). Следует сказать, что даже в тех случаях, где критика по адресу советских историков опирается на факты, например, в вопросе о происхождении "холодной войны", она не характеризует всю полноту ситуации, причем это показывает содержание других глав пособия. "Большинство американских историков, - читаем мы в главе об американской послевоенной историографии, - присоединилось к официальной версии "холодной войны". Вся ответственность за нее возлагалась на Советский Союз, который обвинялся в стремлении распространить коммунистическую тиранию на весь мир" (с. 233).

Полярная противоположность выводов советских и американских историков об истоках "холодной войны" - наглядный пример той ситуации в познании, когда есть плюрализм мнений, но нет истины. Путь к истине в данном случае проходит не через выявление соотношения данных точек зрения между собой, результатом чего является вывод об обоюдной ответственности сторон за конфронтацию (с. 202, 251), а в проверке соотношения каждого варианта интерпретации с объективной реальностью -феноменом "холодной войны". Только такая проверка наполнит конкретным историческим содержанием и вывод об обоюдной ответственности и тем самым покажет меру его достоверности, без чего он остается формальным по своему существу.

Чтобы идеологии (идеологизации) стало "меньше" в историческом познании, надо, чтобы ее стало "меньше" в обществе. Для этого период советской истории не только сам по себе, но и в общеисторическом масштабе подходил как нельзя более мало, а с учетом того, что качественная незавершенность процесса исторического развития не дает покоя и в обозримом будущем ответа на вопрос о месте этого периода в отечественной и мировой истории, можно предположить: идеологически - с разных позиций и оттенков - окрашенный подход к оценке этого периода будет еще неопределенно долгое время сохраняться в общественном сознании и в исторической науке. Что же касается элементов идеологизации в работах советских историков, то констатация ее является истиной только отчасти, поскольку упомянутая идеологизация является лишь одним полюсом глобальной идеологической конфронтации той эпохи. Ценность пособия и в том, что оно содержит материал относительно другого полюса - от попыток превращения историографии в орудие контрпропаганды против Москвы (с. 225) до стремления предотвратить ее "сползание" к марксизму (с. 298), не оказаться с ним в опасной близости (с. 341) и т.д.

В заключение отметим, что книга может быть с успехом применена для различных целей студентами, аспирантами, преподавателями и просто интересующимися исторической наукой. Она остается самым солидным изданием из того, что есть в современной учебной литературе по историографии новой и новейшей истории.

стр. 201


Новые статьи на library.by:
ПЕДАГОГИКА И ОБРАЗОВАНИЕ:
Комментируем публикацию: ПРОБЛЕМЫ ПРЕПОДАВАНИЯ ИСТОРИОГРАФИИ В ВУЗЕ

© СМОЛЕНСКИЙ Н.И. () Источник: Новая и новейшая история, №1, 2002

Искать похожие?

LIBRARY.BY+ЛибмонстрЯндексGoogle
подняться наверх ↑

ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!

подняться наверх ↑

ОБРАТНО В РУБРИКУ?

ПЕДАГОГИКА И ОБРАЗОВАНИЕ НА LIBRARY.BY

Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.