ИСТОРИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ: РАЗМЫШЛЕНИЯ О ПУТЯХ РАЗВИТИЯ

Разработка доктрины образования и нового поколения государственных стандартов, все более широкое внедрение двухуровневой системы образования (бакалавриат-магистратура) ставят перед российской высшей школой непростые задачи. Как сочетать мировой опыт и наши традиции? Какой тип специалиста будет востребован в XXI веке? Какая роль при этом будет принадлежать фундаментальным наукам и прикладным знаниям? Как осуществлять междисциплинарные исследования при все возрастающем потоке информации и ограниченности ресурсов? Какие новые отрасли знания должны войти в учебные планы и программы университетов, в условиях, когда студенты уже предельно загружены предметами, необходимыми для специализации?

В очередной раз высшая школа России стоит перед выбором пути развития. Положительным в этом процессе сейчас является то, что стандарты образования готовят в первую очередь Университетские методические объединения (УМО) по отраслям наук, состоящие из экспертов и руководителей факультетов классических университетов России. В новых стандартах образования достигнуто в целом приемлемое сочетание различных составляющих общей и специальной подготовки историков. Однако в ходе обсуждения гуманитарного компонента в стандартах для всех вузов в Министерстве образования РФ было принято предложение составить набор из 11 предметов, в число которых, помимо истории, входили культурология, социология, политология, право, экономика, психология. Вузу предстояло самостоятельно сделать выбор из трех предметов, которые он счел бы обязательными для гуманитарной подготовки своих студентов. Такой подход, по сути, нарушал единство образовательного пространства страны, ставил на одну доску фундаментальные и прикладные науки. Он не учитывал сложившуюся систему подготовки, обеспеченность кадрами, традиции. Кроме того, вместо истории Отечества предлагался пресловутый предмет "Россия и мир", не содержащий систематического изложения ни российской, ни мировой истории. Реализация такого подхода привела бы к фактической ликвидации гражданской истории как предмета за пределами собственно исторических факультетов университетов. Это грозило и страшным уроном в формировании гражданского сознания, в воспитании студенчества, выкорчевыванием самого принципа историзма, с возможной заменой образовавшегося вакуума дисциплинами, еще не в полной мере выработавшими свой собственный предмет изучения.

Научно-методический Совет по истории УМО, Совет деканов исторических факультетов вузов России решительно возражали против такого подхода и сделали все возможное, чтобы не дать ему восторжествовать. Большую положительную роль в этом сыграла и комиссия Министерства образования РФ, возглавляемая академиком РАН B.C. Степиным и членом-корр. РАН А.О. Чубарьяном. Полное понимание мы

Карпов Сергей Павлович - доктор исторических наук, профессор, декан исторического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова, председатель научно-методического совета по истории и искусствоведению университетских методических объединений РФ, лауреат Государственной и Ломоносовской премий.

стр. 21

встретили и у ректора Московского государственного университета им. М.В, Ломоносова (МГУ) академика РАН В.А. Садовничего. После многочисленных дискуссий 1 февраля 2000 г. коллегия Министерства образования РФ под председательством министра В.М. Филиппова приняла решение об обязательности включения двух предметов - истории и философии в образовательные стандарты всех вузов страны.

Конечно, остается еще много нерешенных и спорных проблем. К примеру, соотношение шестилетней магистратуры и наиболее распространенной сейчас пятилетней программы подготовки специалиста. В их основе лежат две разных концепции - линейного и двухуровневого образования. С моей точки зрения, эти программы могут удачно дополнять друг друга при двух условиях: во-первых, надо признать, что специалист и магистр принципиально равнозначны по типу и уровню квалификации. Во-вторых, разработать специальную двухлетнюю программу подготовки магистров, позволяющую бакалаврам разных факультетов получать дополнительное второе образование по близкой специальности. Кроме того, магистратура может сыграть важную компенсаторную роль при фактическом исчезновении в наше время института стажировок и повышения квалификации. И бакалавр, и специалист, выпускник, скажем, провинциального университета России, где нет специализации по интересующей его отрасли науки, сможет получить такую подготовку в МГУ или другом университете и это откроет ему путь в аспирантуру. Как иначе мы сможем подготовить специалистов для регионов России по редким и дефицитным отраслям знания, к примеру, по истории Древнего Востока или средневекового Запада, если сейчас мы не можем принимать выпускников местных университетов в аспирантуру из-за недостаточности их познаний в древних и новых языках? Ученый Совет исторического факультета МГУ в принципе давно признает качественное равенство дипломов своих магистров и специалистов. В теоретическом плане, полагаю, что главное и кардинальное отличие магистра от специалиста заключается не в длительности сроков обучения, и даже не в наборе специальных дополнительных предметов, а в том, что магистр защищает магистерскую диссертацию - дипломную работу, которая не обязательно в такой форме предусмотрена для специалиста. Именно эта, творческая составляющая, осуществить которую можно и за 5, и за 6 лет и является определяющей. Для исторического факультета МГУ, где защита дипломной работы является давно укорененной практикой, особый институт магистратуры нужен в сфере переподготовки кадров, дополнительного образования, обучения иностранных студентов. Но принципиально важно признать соответствие диплома специалиста - выпускника классических университетов страны (возможно, и с присуждением ему степени магистра при защите соответствующей диссертации) и диплома магистра - выпускника магистратуры.

Что обеспечивает высший стандарт исторического образования? Прежде всего, академические принципы этого образования, глубокие и разносторонние знания студентов. "Выучка" достигается многими составляющими, среди которых важнейшими являются высокий профессиональный уровень педагогического коллектива, правильный отбор студентов, достаточность технической базы (включая библиотеки, компьютерные классы), продуманность учебного процесса и его связь с активной исследовательской работой студентов. Само обучение, несомненно, должно быть современным как по методикам, так и по идеям, но оно должно также опираться на вековые традиции, созданные многими поколениями наших выдающихся предшественников, Одной из таких традиций является конкурсный отбор, то, что в мировой университетской практике по-латыни называется numerus clausus, сам принцип которого в последние годы подвергается сомнению.

Во многих университетах Запада нет конкурсного отбора при поступлении или он существует в рудиментарных формах. Такая реформа осуществлялась на Западе с 60-х годов XX в. под лозунгом демократизации и доступности образования. Но каковы результаты? На одном курсе, скажем, в обычном итальянском или немецком университете, обучается около тысячи студентов, посещающих лекции от случая к случаю, а на семинаре присутствуют многие десятки людей, едва известных преподавателю,

стр. 22

с которыми он беседует лишь на редких экзаменах и иных проверках знаний. До специализации из сотен доходит 1- 2 десятка, существует большая категория "вечных" студентов, много сил и средств (при, как правило, лучшей материальной базе, чем у нас) расходуется не рационально. Массовость высшего образования -это клапан, который западное общество держит открытым, чтобы не допустить социального напряжения в связи с безработицей среди молодежи. Конечно, доступность высшего образования благо, а не зло, а статус студента дает на Западе многие льготы.

В России приходится решать задачу: кого мы готовим в университетах и институтах - специалистов или более или менее образованных дилетантов? Уверен, что при нынешнем финансовом положении нашей страны ликвидация конкурсного отбора в вузах была бы катастрофой высшего образования. Иной вопрос - обеспечение справедливости и состязательности конкурса и улучшение уровня подготовки будущих абитуриентов в средней школе. Пока, к сожалению, уровень элементарной грамотности абитуриентов падает и это вселяет большую тревогу.

На историческом факультете МГУ сейчас обучается 1236 студентов, 213 аспирантов, 139 стажеров, докторантов и соискателей; работает 216 профессоров, доцентов, преподавателей. У нас большой и сложный коллектив, занимающийся изучением мировой истории, за исключением новой и новейшей истории стран Востока - этим в МГУ занимается Институт стран Азии и Африки. Сравнение числа штатных сотрудников и обучающихся показывает, что образовательный процесс рассчитан на индивидуальную работу преподавателя с каждым студентом. Убежден, что в каждом регионе России должен существовать такой "элитный" вуз, который призван быть "буксиром" для всех других учебных заведений региона, обеспечивать систему переподготовки кадров.

Прогрессивная университетская реформа в Росии 1803-1804 гг. предусматривала создание учебных округов, во главе которых ставились не чиновники, а университеты(1). Учебные округа обеспечили в России единство высшего, среднего и начального образования. Удачный пример близкого к этому построения учебных округов с особой ролью университета во всей системе образования сейчас etrb во Франции.

Думаю, что коллапс системы эффективной переподготовки научно-педагогических кадров в России, уже сейчас негативно сказавшийся на средней школе, грозит резким снижением уровня отечественной периферийной науки, особенно в сочетании с размножением в последние годы частных и государственных университетов и их филиалов, не обеспеченных ни собственными кадрами, ни технической базой, ни библиотеками. В них используется "челночный" метод преподавания, внедрение полузаочных форм обучения. Часто в таких заведениях наука просто профанируется. Впрочем, студенты идут туда не для получения глубоких и разносторонних знаний, а ради приобретения диплома. Вот только что от этого выигрывает общество? Происходит распыление скудных ресурсов государственного бюджета: рано или поздно, прямо или косвенно он становится донором новых "школ", выпускающих малообразованных "специалистов", которые будут воспитывать, учить, судить, защищать наших детей и внуков. Только вот как?

Иногда полузаочное обучение называют дистанционным, не всегда понимая, что это такое. Единственный известный мне пример удачной организации высшего образования такого типа я встретил в Испании, в Мадридском университете дистанционного обучения. Там учебный год делится на две части - аудиторную, с серьезными семинарами, лекциями и консультациями, и заочную - с занятиями по типу удаленного доступа, где каждый обучающийся через Интернет или другую компьютерную сеть в определенные учебным планом и расписанием занятий часы общается с преподавателем, выполняет задания и прослушивает лекции в интерактивном режиме, с

1 См.: Андреев А.Ю. Московский университет в общественной и культурной жизни России начала XIX века. М.,2000, с. 43.

стр. 23

возможностью задать вопросы и получить на них ответы, выполнять контрольные работы с быстрой оценкой их результатов и формированием на этой основе рейтинга учащихся. Такая система требует свободного доступа к компьютеру каждого обучающегося, наличия скоростной и эффективной связи (надежных, преимущественно волоконных сетей) и, может быть, самое главное - высокой дисциплины и организованности участников образовательного процесса. Это и есть дистанционное обучение. Готовы ли мы к нему сейчас? Думаю, нет. Хотя отдельные элементы дистанционного обучения нужно обязательно вводить уже теперь, а строить продуманную систему дистанционного обучения в будущем нам, несомненно, придется.

Массовое образование как процесс получения знаний, но не обязательно - диплома, можно успешно развивать при воссоздании специальных образовательных программ на телевидении, подкрепленных занятиями в интерактивном режиме, организуемыми через Интернет ведущими университетами и академическими институтами. В этой связи интересный опыт накоплен американскими университетами. Много полезного для обучения, в том числе для использования на семинарах по отечественной и всеобщей истории, по краеведению уже сейчас содержат сайты Московского, Санкт-Петербургского, Алтайского и других университетов. Особые возможности Интернет открывает для искусствоведов, археологов, специалистов по исторической географии. Там достижения особенно впечатляют, обеспечивая доступ к редким экспонатам и произведениям искусства, хранящимся в разных музеях, к географическим и историческим картам.

Архивные документы представлены на сайтах России(2) пока гораздо реже, чем, к примеру, на сайтах США. Интернет активно входит в учебный процесс и научную деятельность. Поэтому не случайно, что на историческом факультете МГУ разрабатывается специальный курс: "Интернет как исторический источник", ведутся дискуссии о роли Интернета - не только позитивной - в образовании. Одной из многих отрицательных сторон всемирной компьютерной сети является то, что студенты, постоянные и наиболее активные пользователи Интернета, стали меньше читать, в частности исторической классики; они менее критично воспринимают информацию, не всегда понимают, какой тип выборки они используют; Ведь сеть сейчас - это место, где свои труды, мысли и предложения хаотично "складируют" как профессионалы, так и дилетанты, как коммерсанты, так и политики. Поэтому важно обучить пользователей, как отличить зерна от плевел. Кроме того, помещаемые в Интернете рефераты и иные материалы в последнее время стали компилироваться студентами для написания докладов и курсовых работ. Сейчас создана специальная программа, позволяющая установить плагиат.

Для ознакомления студентов и аспирантов со всем спектром мнений, существующих в исторической науке по ключевым вопросам, пропаганды достижений исторической науки, на истфаке МГУ был организован академический лекторий, куда приглашаются для выступлений главы научных школ, ведущие ученые РАН. Лекторий стал заметным явлением в жизни факультета и обогащает учебный процесс. Он имеет большое воспитательное значение для слушателей. Вместе с тем, это реальный результат многогранного сотрудничества ученых РАН и МГУ. В рамках академического лектория в МГУ выступали также послы Франции, Ирландии, Англии. Лекции послов, как и лекции приглашаемых в рамках иных программ иностранных профессоров, читаются на родном языке выступающего без перевода, ибо владение двумя иностранными языками - требование учебных программ факультета, а развитие лингвистической подготовки, как и информационных технологий, мы считаем важнейшим компонентом обучения историка. Однако и информационные технологии, и лингвистическая подготовка, и академический лекторий помогут формированию современного историка лишь

2 В качестве положительного примера отмечено палеографическое издание на сайте исторического факультета МГУ (www.hist.msu.ru) древнейшей счетной книги на территории Южной России и Украины -Массарии Каффы 1374 г., подготовленное лабораторией истории Византии и Причерноморья МГУ.

стр. 24

тогда, когда на историческом факультете будет царить атмосфера творчества, уважения и преданности науке. Лишь тогда в полной мере смогут сформироваться способности студента- историка критически осмысливать прошлое и настоящее.

Большой опасностью как для науки, так и для образования является широчайшее распространение псевдонаучных концепций и того, что обозначено, пусть и не совсем удачно, термином "фолкхистори"(3). Это не только многотомники А.Т. Фоменко и его адептов, посвященные глобальному пересмотру хронологии истории, издание которых уже стало коммерческим предприятием, но и многие другие построения, основанные на эксплуатации невежества(4). Впрочем, нельзя всерьез полемизировать с теми, кто искусственную выборку обрабатывает как случайную, претендуя при этом на эпохальные "открытия", но не владея элементарными навыками источниковедческого анализа. Не может профессиональный историк принять и не столь распространенного журналистского приема - выискивания сенсационного факта, выдергивания его из контекста и произвольной интерпретации сложных событий и процессов. Не попасть под влияние псевдоистории возможно не с помощью запретов и цензуры, а с помощью надежной и авторитетной "сертификации" научной продукции. Опасным является не само появление теорий, профанирующих науку, а непродуманное внедрение этих "новаций" в школах и вузах - а такие попытки были и есть. Надо, впрочем, признать и нашу вину в подобной ситуации. На книжном рынке мало современных, написанных хорошим русским языком, доступных и содержательных популярных трудов по истории. Образовавшаяся в советское время брешь между "высоким" жанром исследовательских монографий, перенасыщенных специальной терминологией, и скучных, политизированных учебников, отвращающих от истории, со слабой фактурой, отсутствием лиц и обилием схем, увы, не преодолена, хотя "казенные" учебники и исчезают с книжного рынка. Поэтому нередко любозначительный читатель черпает свои представления о прошлом, помимо художественной литературы разного качества, в лучшем случае из книг Карамзина и Соловьева, а в худшем - из "трудов" Фоменко и Колюжного.

Примечательно одно обстоятельство нашей кризисной научной жизни: при крайней ограниченности средств - огромное количество научных конференций. Видимо, тоска по научному общению в размыкающемся интеллектуальном пространстве и необходимость выразить свои идеи, годами таившиеся под спудом , играют свою роль. Конференции приносят обильные и полезные плоды, прежде всего, когда их материалы издаются. Но есть и другая грань: важнейшие теоретические проблемы исторической науки так и не находят своего решения, а зачастую молчаливо обходятся. Это относится, например, к формационному и цивилизационному подходам. Сознательный отказ от теории формаций может быть обоснованным только после глубокой и всесторонней дискуссии о роли этой теории, о понятии и значении прогресса в истории, о разных составляющих этой концепции. Равным образом, в обращении к цивилизационному подходу как к альтернативе или как к дополнению формационного, есть много субъективного и непродуманного, начиная от определения типа и модели цивилизации и кончая критериями отнесения к ней тех или иных обществ. Наверное, сейчас дискуссия на эту тему не приведет к консенсусу. Плодотворной она может стать после появления глубоких теоретических трудов. Поэтому вряд ли разумно изгонять как формационный, так и цивилизационный подход из учебного процесса, даже если мы и не согласны с одним из них, но при этом важно ясно представлять себе, что именно мы понимаем под каждым из них.

Имеющееся в обществе недоверие к истории, точности и надежности выводов историков является одним из следствий непомерного идеологического контроля и политизации нашей науки в прошлом, а также крайностей, существующих ныне, когда

3 См., напр.: Володихин Д., Елисеева О., Олейников Д. История России в мелкий горошек. М., 1998, с. 4-8.

4 "Вкладу" А.Т. Фоменко, Г.В. Носовского и их "школы" была посвящена междисциплинарная научная конференция ученых РАН, МГУ. РАЕН состоявшаяся 21 декабря 1999 г. в Москве Материалы этой конференции будут опубликованы в N 3 нашего журнала за этот год.

стр. 25

любая смена знака на противоположный при интерпретации событий расценивается чуть ли ни как новаторство. Может быть, именно сейчас особенно необходима забота о надежности и неконъюнктурности научных построений, тем более, что теперь это возможно. Чистота и квалифицированность источниковедческого анализа, примат факта и глубина его осмысления - главный залог прочности конструкции труда историка. История становится и должна стать более точной наукой. Это возможно, когда исследователь четко разграничивает пласты достоверного и реконструируемого. Так, как при реставрации древнего памятника архитектуры прокладывают плинфой границу сохранившегося и восстанавливаемого слоя. Количественные методы, междисциплинарные исследования уже открыли новые возможности, прежде всего перед историей экономической и социальной, которая, кстати, всегда была приоритетом нашей историографии и которой, по-видимому, суждена особая роль в науке XXI в., несмотря на меняющиеся в историографии, как и в жизни, моды. Однако одни новые методы не в состоянии дать ответ на многие сложные историко-философские вопросы. Кроме того, их некорректное применение может приводить к деструктивным результатам: пример "школы" Фоменко более чем нагляден. Базы данных и новейшие исследовательские технологии оказываются эффективными лишь при наличии верной теоретической модели исследования.

Приветствуя междисциплинарные исследования, осознавая полидисциплинарность истории как данность и неизбежность, следует сказать о том, что существует опасность "растворения" в других науках самой истории, утраты интегральности и единства исторического видения. Вечный вопрос о цели и средствах остро стоит и сейчас.

Недооценка роли исторической науки обществом, шаткость материального положения историков при тяжелейшем грузе их ответственности перед вызовом времени, соблазн дешевой сенсационности, эффектности парадоксов и следования "моде", необходимость искать приработки, с одной стороны, и мощная волна псевдо- и лжеисторий, шельмования нашего прошлого - с другой, чреваты огромной опасностью и для науки, и для общества. Это опасность потери иммунитета историзма, утраты обществом исторической памяти и культуры. Если это произойдет, мы обречены на утрату собственной идентичности и можем стать легкой жертвой любого бездумного или злонамеренного реформаторства.

Альтернативой может стать укрепление научных школ, сохранение единства и авторитета вузовской и академической науки, свобода научного поиска и верификация его результатов. А после этого - рассказ в популярной форме максимально широкому кругу людей. Наше удивительное умение скрывать свои достижения иногда просто поражает. Между тем, такие несомненные достижения, как открытия новгородских археологов, обнаружение в итальянских архивах большого комплекса документов по истории средневекового Причерноморья(5), попытки синтезного представления особенностей российского исторического процесса(6), публикация уникальных материалов архивов русских ученых как из отечественных(7), так из зарубежных собраний(8), труды по истории Русской Америки и русской эмиграции, достижения отечественной клиометрии, новая интерпретация истории "холодной войны" на основе недоступных ранее материалов секретных архивов России и США, публикация архивов Коминтерна и многие другие исследования недостаточно известны широкой общественности. Даже Государственные премии России за выдающиеся достижения в области науки в последние годы вручались с большим запозданием и не имели должного резонанса в средствах массовой информации. К сожалению, достижения современной российской исторической науки пропагандируются явно недостаточно.

5 См., напр., сборники: Причерноморье в средние века. Вып. 1-4. М., 1991-2000.

6 См.: Милан Л.В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 1998.

7 См., напр.: Архивы русских византинистов в Санкт-Петербурге. СПб., 1995; Рукописное наследие русских византинистов в архивах Санкт-Петербурга. СПб., 1999.

8 См.: Скифский Роман. М., 1997.

стр. 26

Большую положительную роль в развитии науки стали играть гранты, присуждаемые на конкурсной основе Российским государственным научным фондом (РГНФ) и Российским фондом фундаментальных исследований (РФФИ). Благодаря их поддержке были осуществлены многие фундаментальные исследования и публикации. Огромную работу ведут экспертные советы этих фондов. Вместе с тем, деятельность РГНФ и РФФИ показывает, что при несомненном успехе многих индивидуальных проектов и совместных работ групп авторов на заявленную тему, более редки и сложны для реализации изначально коллективные исследования, приносящие весомый результат в науке. Они требуют финансирования в течение длительного времени, подчинения индивидуальных усилий каждого участника проекта единому плану и замыслу, где творческая индивидуальность каждого исполнителя как бы поглощается общей задачей. Может быть, целесообразно для таких работ предусматривать большие, чем обычные 1-3 года, сроки и преимущественное финансирование? Пример такой организации работы с весьма высокими показателями показывают исследовательские группы, создаваемые при поддержке Национального центра научных исследований Франции.

Благоприятные условия для развития науки создает сейчас и деятельность многих серьезных издательств, ориентированных на публикацию новых трудов историков, а не только на перепечатку дефицитной старой классики, что, кстати, тоже неплохо. К их числу относятся и московские РОССПЭН и "Ладомир", и петербургские "Алетейя" и "Дмитрий Буланин", и многие другие. К сожалению, и академическое ("Наука"), и университетские издательства все больше уступают новым издательствам и в качестве полиграфии, и в сроках, и в организации производства и распространения продукции. Книги дотируются институтами, вместо того, чтобы приносить им прибыль. Даже такие, как престижный "Византийский временник", добрая половина тиража которого продается за валюту за рубежом. Конечно, крайне негативно отражается на книжном рынке постоянное удорожание бумаги, переплетных материалов. Повышение цен на книги делает их зачастую недоступными широкому читателю. И уж совсем плохо, что даже университетские библиотеки не в состоянии закупать учебники и учебную литературу в нужном количестве. Может быть, стоит подумать о создании академическо- университетского консорциума по совместному изданию и распространению научной и учебной литературы с льготными ее поставками в ведущие библиотеки университетов страны и институтов РАН? И в любом случае, невозможно допустить, чтобы хотя бы на год останавливался выход высокоавторитетных периодических изданий, таких как "Средние века", "Византийский временник", "Археографические ежегодник" и других, а также ведущих исторических журналов,

У исторического образования в нашей стране есть большой запас прочности и вековые традиции. Любые предлагаемые реформы должны отталкиваться от них, обогащая и обновляя арсенал нашей науки.