Роберт Юрьевич Виппер (1859-1954)- один из наиболее известных специалистов по всеобщей истории и методологии исторического познания в России первой половины XX века.

Академиком Роберт Юрьевич стал лишь в конце жизни, когда главные его труды уже увидели свет (1943 г.). Однако на протяжении многих десятилетий он работал в поистине академически-широком тематическом и проблемном диапазоне, поражая коллег своей колоссальной эрудицией. Трудно выделить какое-нибудь одно, преобладающее, доминирующее направление в его научном творчестве.

Крупнейшие труды Виппера могут быть очень условно отнесены к трем тематическим "потокам": история и культура античности, исторические судьбы христианства, философия и методология истории. В их числе: "Церковь и государство в Женеве XVI в. в эпоху кальвинизма" (1894, эта книга была удостоена большой премии имени С. М. Соловьева), "Общественные учения и исторические теории XVIII и XIX вв. в связи с общественным движением на Западе" (1900), "Очерки истории Римской империи" (1903), "Очерки теории исторического познания" (1911), "Две интеллигенции" (1912), "Возникновение христианства" (1918), "Кризис исторической науки" (1921), "Круговорот истории" (1923), "Коммунизм и культура. Древность" (1925), "Раннехристианская литература" (1946), "Рим и раннее христианство" (1954). Научное наследие Роберта Юрьевича насчитывает около трехсот монографий, учебников, статей и прочих публикаций.

Виппер был современником и коллегой В. О. Ключевского, многое в приемах и методах Василия Осиповича было присуще и Випперу. Оба они умели обеспечить высокий уровень научной точности, сочетая ее с доступностью изложения и художественно-философской привлекательностью. Характерными чертами творческого стиля Роберта Юрьевича были необыкновенная эрудиция, независимость и самостоятельность суждений, подчеркнутая адогматичность мышления, склонность к полемике, известному гиперкритицизму и научно обоснованной модернизации исторической реальности. Виппер тщательно следил за изяществом изложения и был склонен к афористической манере повествования.

Творческий стиль историка в значительной степени сформировала преподавательская деятельность. Сам Роберт Юрьевич считал преподавание смыслом своей жизни. Он был знаком с великим множеством аудиторий и имел огромную педагогическую практику. Окончив в 1880 г. исторический факультет Московского университета со званием кандидата, Виппер довольно долго учительствовал в московских гимназиях, а впоследствии в разное время был преподавателем четырех университетов: Новороссийского (Одесса, 1894-1897 гг.), Латвийского (Рига, 1924-1941 гг.), Среднеазиатского (Ташкент, 1941-1943 гг.)

Володихин Дмитрий Михайлович - кандидат исторических наук, главный редактор журнала "Русское средневековье", преподаватель исторического факультета МГУ.

стр. 153

и "родного" - Московского (1891-1894, 1897-1922, 1941, 1945-1954 гг.). Один из биографов историка, Б. Г. Сафронов, писал, что Роберта Юрьевича, как творческую личность породила именно московская педагогическая среда - сказались семейные традиции (отец его был известным педагогом), годы учебы в университете и общение с наиболее образованными российскими учителями того времени. Талант Виппера рельефнее всего воплотился именно в его учебниках и лекционных курсах; лекторская манера, язык классической профессорской кафедры определенно сказались и на его философских работах, и на чисто научных, и просветительских сочинениях. Н. М. Дружинин, бывший студент Роберта Юрьевича, через много лет отзывался о нем как о замечательном лекторе, умевшем и семинары вести на необыкновенно высоком научном уровне. Многочисленные свои лекционные курсы Виппер неизменно стремился подготовить к печати и опубликовать. Некоторые из них были недавно переизданы в двух томах: "Лекции по истории Греции" и "Очерки истории Римской империи" (Ростов-на-Дону. 1995). В дореволюционной России- периода конца XIX- начала XX в. - наибольшую известность приобрели исторические учебники Дмитрия Ивановича Иловайского и Роберта Юрьевича Виппера.

В 1920-х - начале 1930-х годов Советская Россия осталась совершенно без учебных пособий, дававших сколько-нибудь полное представление о древнейших эпохах в истории человечества. Преподавание живой истории с фактами и личностями сменилось изложением абстрактных схем социального развития. С середины 1930-х годов началось возрождение интереса к конкретной истории, насыщенной событиями, датами, биографиями. Випперовские книжки обрели в те годы вторую жизнь. И потрепанные гимназические учебники вновь служили школе. И в начале 1990-х годов опять обратились к старому, но доброму преподавательскому оружию - давние випперовские книжки, вновь напечатанные издательством "Республика", снова легли на парты.

К числу наиболее интересных и оригинальных учебников Виппера относится объемистая книга "Четыре века европейской истории" (1923). Этот труд был рассчитан не только на преподавание, но и на чтение любителями исторических знаний. В нем преодолено искусственное разделение на средние века, новое время и новейшее время. Роберт Юрьевич успешно соединил в этой книге "историю событий", то есть "живую историю", с "историей состояний", то есть социологической историей, объясняющей сложные внутренние процессы общественного развития.

Подробные биографические сведения о Виппере не приводятся здесь сознательно: историку посвящены энциклопедические статьи и специальные исследования, в которых биографическая канва его научного творчества дается вполне основательно ¹ . Творчество Роберта Юрьевича в разных аспектах становилось предметом исследований, критических и аналитических отзывов ² . Однако, некоторые аспекты до сих пор не получили должного отражения в исследовательских работах. Не использованы даже в полном объеме биографические источники. Так, например, атеистическая компонента в мировоззрении Виппера - общее место, однако серьезного анализа религиоведческих трудов историка пока что не проводилось.

В 1924 г. Роберт Юрьевич эмигрировал в Латвию. Когда советские войска вошли на территорию балтийских республик, к историку прибыла группа высокопоставленных лиц во главе с Е. Ярославским: Виппера обещали оградить от преследований и предоставить достойные условия для работы, приглашая вернуться в Россию; и он согласился ³ . Но на протяжении полутора десятилетий до этого Роберт Юрьевич писал и печатал многие свои труды на латышском языке. "Эмигрантское наследие" получило лишь довольно беглый обзор (в работах К. К. Лусиса).

Виппер был признанным авторитетом в области философии и методологии истории, однако его гносеологические воззрения не были неизменными. Напротив, историк несколько раз изменял свои методологические убеждения, постоянными были только его философский идеализм и пристрастие к культу ratio в стиле эпохи Просвещения. Значительнейшая часть серьезной аналитической литературы о научном творчестве мыслителя посвящена випперовским историко-философским построениям периода до 1916 г. (сначала в духе позитивизма, затем в рамках эмпириокритицизма). Более поздние его теоретические искания освещены гораздо хуже.

Между тем, в период 1916-1925 гг. Виппер создал оригинальную историко- философскую систему, нашедшую обоснование в нескольких сборниках статей, которые получили в свое время громкую известность ⁴ . Принципиально новые для философии и методологии истории тех времен подходы были высказаны ученым прежде всего в отношении теории прогресса; роли культуры в истории и роли интеллигенции в сохранении и спасении европей-

стр. 154

ской культуры от упадка в послевоенные годы; места индустриализма в истории человечества; всемирно-исторической сущности войн; определения приоритетных предметов исторического познания. Новые теоретические воззрения историка обладали взаимосвязанностью компонентов, присущей единому учению. Само смещение акцентов и формирование новых концепций в рамках методологического стиля столь крупного ученого произошло под влиянием грандиозных потрясений военной поры и революционных событий 1917-1918 годов.

Проблема исторического развития - его форм, направления и степени его упорядоченности - на протяжении нескольких десятилетий занимала Роберта Юрьевича. Ученый несколько раз всерьез обращался к разработке этой проблемы в книгах, статьях и публичных выступлениях. В глазах российских историков и философов 10-х- 20-х XX в., да и позднейших исследователей, одной из характернейших, стержневых идей, пронизавших все историко- философское творчество Виппера, была критика теории прогресса в разных ее проявлениях. Имя Роберта Юрьевича до наших дней ассоциируется с понятием "круговорот" истории и полным отказом от самой категории прогресса. Однако критиком теории прогресса Виппер стал далеко не сразу. Его уничтожающие отзывы о возможности объективно прогрессивного исторического движения человечества относятся к началу 20-х годов; на протяжении двух предыдущих десятилетий происходит постепенное формирование подобной точки зрения: всестороннее изучение вопроса в историко-философской литературе, теоретическое восхождение к позиции, на которой критика теории прогресса приобрела сокрушительную силу, отдельные критические высказывания. Становление воззрений историка, относящихся к названной философской сфере, прошло несколько стадий.

В 1900 вышла книга Виппера "Общественные учения и исторические теории XVIII и XIX вв. в связи с общественным движением на Западе". В предисловии к этому труду историк писал, что одной из его научных задач, едва ли не важнейшей, было проследить за динамикой "религии прогресса" - от ее рождения до расцвета ⁵ . Истоки тех идей, которые впоследствии стали питательной почвой для теории прогресса, Виппер усматривает в нескольких философско-публицистических направлениях конца XVII- середины XVIII века.

Виппер отмечает наличие в эпоху средневековья первообраза жестких схем исторического движения; это относится, во-первых, к апокалиптичности видения мира в рамках христианской богословской (прежде всего эсхатологической) и ученой традиции; во-вторых, имеется в виду библейское пророчество Даниила, звучавшее рефреном в разнообразных исторических учениях европейского средневековья. В качестве примера можно привести воззрения Иоахима Флорского: здесь предчувствие Страшного суда в конце времен прочно соединяется с Данииловым пророчеством о "четырех царствах", за которым воспоследует Апокалипсис. Яркая апокалиптичность видения истории человечества до наших дней сохраняется в строгих старообрядческих согласиях. Рационалистическая наука XVII-XVIII вв. далеко ушла от хилиастических верований пятисотлетней давности, поэтому теории исторического движения имели уже принципиально иные источники.

Одним из них стало учение о закономерности в истории, разработанное итальянским ученым Д. Вико в трактате "Новая наука". По мнению Виппера, Вико сделал шаг в сторону действительно совершенно нового понимания истории: в ней действуют две силы - божественное Провидение и человеческие неизменные законы. При этом высшая воля не вмешивается в дела человеческие, предоставив им следовать в общих чертах единому плану. Основные свойства людей, приобретенные от Бога, постоянны и неизменны, само их наличие представляет собой "первотолчок", предопределивший все историческое творчество человечества. Общество с древнейших времен всегда являлось продуктом "человеческой работы". Но "все общества идут по одному пути: где и сколько бы раз ни начиналась история, она всюду и вечно будет повторять те же формы, пройдет один и тот же круг" ⁶ . Этот "круг", "круговорот", состоящий из подъема и падения государств, культур и народов, - совершенно не похож на позднейшее понимание исторического движения как прогресса, однако в учении Вико ему придано значение закона ⁷ . Виппер с очевидным одобрением и даже сочувствием излагает систему Вико.

Для возникновения других источников теории прогресса понадобилось немало времени. В утопической публицистике начала XVIII в. Роберт Юрьевич не обнаружил идей "быстрого благодетельного прогресса"; напротив предлагался рецепт счастья и "морального добра", состоявший в постоянном возвращении "к первоначальным и вместе с тем глубочайшим элементам человеческой природы... к простым запросам и формам ранней поры" ⁸ . Понятие законов человеческого общежития в динамике разработал Ш. Л. Монтескье. Виппер особое внимание обратил на то двойственное отношение к природе законов,

стр. 155

которое продемонстрировал французский просветитель: - с одной стороны, законы, по Монтескье, представляют собой "научные понятия"; с другой стороны, декларируется онтологический характер законов ⁹ . Вольтер был одним из тех, кто начал утверждение "культа разума", всепобеждающего рационализма, однако Виппер в большей мере подчеркивает побочный продукт вольтеровских славословий в пользу неограниченных возможностей ratio: отмечая "рост техники, изобретений, торговли, накопление знаний", великий просветитель указывает на отсутствие всего этого в предыдущие "мрачные" века; в итоге было имплицитно высказано требование "культурной истории" в противовес старинной истории войн и государей, а также выявлен первейший (научно-технический) критерий прогресса.

Во второй половине XVIII в. начинается подлинное "обоготворение" разума в европейском общественном сознании, возведение его в ранг "непогрешимо диктующего внутреннего голоса". Этому немало способствуют огромные научные (главным образом естественнонаучные) успехи, а также усиление межнациональной и межгосударственной коммуникативной активности в Европе. Историк расценивает подобный феномен как возрождение религии в новой форме. Мыслители утопического направления (Ж. -Ж. Руссо, Г. Б. де Мабли, молодой И. Г. Гердер и И. Ф. Шиллер) еще не чертят маршрутов исторического движения, но уже заставляют общество поверить в притягательность рожденных их разумом идеалов.

Таким образом, Виппер подводит читателя к моменту кристаллизации теории прогресса, выявив круг идей, составивших базу для самой категории прогресса: культ разума, понятие о законах, действующих в истории человеческого общества, научно-техническая критериология прогресса. В итоге идея прогресса вполне обоснованно представлена как продукт естественного развития научной, философской и публицистической мысли XVIII в., познавательного и общественно-политического творчества европейских мыслителей. В задачи Виппера не входило обсуждение статуса прогресса как явления онтологического. Прогресс таковым нигде и не явлен. Конечно, можно отнести этот факт на счет научной добросовестности Роверта Юрьевича - он не считает возможным смешивать две разные проблемы: генезис теории прогресса и теоретическую возможность бытия прогресса в исторической действительности. Но в абсолютном большинстве случаев Виппер хотя бы в двух словах очерчивает круг смежных вопросов (и своих оценок) при разработке основополагающих элементов исторического познания. Если этого не произошло, то более чем вероятно скептическое отношение историка к онтологии прогресса уже в конце XIX в., задолго до опубликования главных его трудов по указанной теме.

"Теория бесконечного и необходимого (то есть, закономерного. - Д. В.) человеческого прогресса", с точки зрения Виппера, родилась в трудах Ж. А. Н. Кондорсе и Гердера. В ранг закона было возведено движение человечества на основе рациональной деятельности к новым открытиям, изобретениям, улучшению материальных условий жизни, а вместе с тем к усложнению и совершенствованию форм политического общежития, нравственности, культурного творчества. Естественными науками были определены законы движения и изменения в неодушевленной природе. Но раз действие законов в научном понимании распространилось и на "одушевленную природу" - общество, то следовало путем изучения истории определить их, создать основу для науки "о предвидении, ускорении, направлении прогресса". Идея бесконечного прогресса стала своеобразной эсхатологией религии разума. В прогрессе стремились "открыть предустановленную цель, прочитать план и школьную систему великого воспитателя и даже найти признаки перехода человеческого мира в еще более совершенный мир, который имеет возникнуть в будущем".

Расцвет теории прогресса, по Випперу, относится к XIX веку. Согласно его мнению, мыслителями, развившими ее до логической завершенности, были К. А. де Р. Сен-Симон, О. Конт и Г. В. Ф. Гегель.

Сен-Симон считал учение об обществе и его движении своего рода физикой. Виппер описывал его теорию исторического движения в следующих словах: "Процесс общественного развития идет по неуклонным законам, под давлением безошибочно целящих естественных факторов. Эти законы мы читаем отчетливо и ясно в истории прошлого. По ним можно непогрешимо определять будущее". Целью прогресса сенсимонисты считали высвобождение человеческой личности, создание всеобщей ассоциации, в рамках которой люди смогут пользоваться всеми "богатствами и материальными данными земного шара". Таким образом, Виппер показывает теоретический сдвиг, произошедший со времен Кондорсе и Гердера: то, что просветители XVIII столетия только нащупывали, Сен-Симон отлил в весьма конкретные, четко определенные категории.

В системах Конта и Гегеля очевидную ведущую роль играет идеалистическое начало.

стр. 156

Контовский позитивизм превращает мировой порядок в логическую систему; науки в разной степени с различных точек зрения направлены к одной цели - открытию единого закона этой системы. Разум является творцом истории, подчиняя движение общества собственным запросам. Конт провозглашает наступление "последнего фазиса" общественного развития, конец прогресса, который привел в положительное общество, основанное на господстве науки, строгой общественной дисциплине, огромном влиянии традиции, опыта предыдущих поколений.

Метафизика Гегеля показывала историю человечества как стадиальное саморазвертывание всемирного духа, который достиг в современности последней ступени. Наступает конец прогресса - как и у Конта. Виппер передает оценку наступившей эпохи с точки зрения гегелевской философии истории таким образом: "Старость мирового духа - старость бодрая, утешает нас Гегель, и конца ей не видно. Но все же это старость и остановка. Прогресс был велик, но в своих основных моментах он закончился".

Историк не скрывает своего отношения к учениям Конта и Гегеля. Конт ему видится кабинетным ученым, слабо представляющим себе всю сложность действительной жизни общества; Гегель, с точки зрения Виппера, в значительной степени черпает концептуальные конструкты своей системы из реакционной философии рубежа XVIII-XIX вв. и возрождающегося католицизма. Роберт Юрьевич не отвергает ускоряющего эффекта силы рационально организованных знаний в историческом движении, но иронизирует над положением о господстве силы идей, философских систем в отношении исторической реальности: "В философской поэзии и риторике Гегеля это убеждение получило крайнюю форму и как бы обратилось в драматический эффект: прогрессирующая идея совершает логическую игру, прикасается к земле, зажигает факты действительности, где ей нравится, и оставляет все прочее в бесформенной тьме" ¹⁰ .

Сама теория прогресса оказывается плодом движения общественной и научной мысли, возросшим и увядшим в прошлом; Виппер не считает возможным говорить о каком-либо ее значении в современности. Он придерживается того мнения, что система идей, составлявшая теорию непрерывного и закономерного прогресса, хотя и не была никогда опровергнута именно как система, но постепенно потеряла научное значение, догматы ее поблекли ¹¹ . Вся соль позиции Виппера состоит в элиминировании самой возможности ставить вопрос об онтологичности прогрессивного движения общества. Он нигде впрямую не спорит с подобной постановкой вопроса, но пафос его изложения автоматически делает всякое теоретизирование в названной сфере делом никчемным. Фактически Роберт Юрьевич составляет акт о смерти теории прогресса, обнаружив ее труп.

В 1911 г. ученый издает книгу "Очерки теории исторического познания", представляющую собой изложение курса лекций, прочитанных им зимой 1908- 1909 гг. в Московском университете. Позднейшие исследователи его историко- философского творчества будут с завидной неизменностью обращаться именно к этому труду как к основополагающему средоточию всего теоретического наследия Виппера. Роберт Юрьевич уделил в нем немало внимания обсуждению вопросов, напрямую связанных с теорией прогресса.

Именно в этой работе он впервые предлагает довольно беглый набросок системы доказательств, делающих несостоятельными воззрения о действительном историческом бытии прогрессивного движения общества. Он представляет тезисы сторонников теории прогресса и противополагает им собственные антитезисы. Тезис: утончение и усовершенствование форм общественного бытия говорит в пользу прогресса. Антитезис: в современной науке склонны отмечать малоподвижность форм; на огромном протяжении истории неизменно существуют одни и те же формы человеческих объединений - семья, государство, племя или национальность, союз товарищей по занятию, настроению или симпатиям. Тезис: движение религиозных идей, в особенности преобладание монотеизма над политеизмом, служит признаком прогресса. Антитезис: нет реальных оснований говорить о силе и быстроте религиозной эволюции; более того, весь период "религиозного понимания мира" может оказаться "колоссальной аберрацией человеческой мысли". И так далее. Научно-технического и культурного движения историк почти не коснулся.

Многие формы восприятия исторического движения общества Роберт Юрьевич относит на счет психологических особенностей познавательного процесса, а не отражения в исследовательском творчестве объективно существующей динамики конструктов исторической действительности. Он пишет: "Всякое познание, в том числе историческое, никогда не имеет перед собою "чистой действительности". Оно прежде всего встречается с рядом наслоенных друг на друга схем, в которых предшествующие поколения передали нам воспринятый ими материал. Прежде чем составлять собственный чертеж истории, мы должны подчиниться

стр. 157

готовой классификации и слаженной перспективе" ¹² . По сути дела, Виппер призывает к четкому разграничению исторической действительности и надстроек, которыми ее изукрашивают разнообразные теории познания, а также некоторые психологические константы человеческой натуры. Б. Г. Сафронов ставил Випперу в заслугу то, что именно он, единственный из историков- профессионалов России, занялся психологией исторического творчества ¹³ .

Итак, Роберт Юрьевич показывает иллюзорность (с его точки зрения) таких сил и характеристик исторического движения, как "волевой фактор" ("элемент личности"); руководство идей ("сознательно направляющая творческая сила") - тот же волевой фактор, но в другой ипостаси: "надстояние" высших творческих сфер (Божья воля, развитие государственности) над реальным обществом; символизация исторических эпох в неких носителях ее "идеи" (Александр Македонский, Цезарь, Карл Великий, Лютер). Но самый жестокий бой Виппер дает телеологизму в историческом движении, то есть понятию "целесообразности" этого движения. Он уверен в том, что "мысль о торжестве в жизни целесообразности есть... результат наивного самонаблюдения человека". С его точки зрения, мыслительный, и в частности познавательный, процесс в изрядной степени бессистемен, так что целесообразность познавательного движения исследователя - под большим сомнением. В не меньшей мере хаотична и действительная история: Виппер приводит разнообразные примеры политической, религиозной и законодательной деятельности, которая постфактум была оценена как верх упорядоченности, слаженности, единства, на поверку же оказывалась скоплением случайных и разрозненных во времени событий. Более правильным, согласно выводам Виппера, было бы говорить о медленном и трудном, иногда - на ощупь, приспособлении общества к "своеобразной среде, данной внешней природой и другими человеческими обществами". В нем есть "более или менее интенсивные моменты, есть острые и тягучие процессы: они кажутся человеку достижением постоянно меняющихся целей".

Склонность к одушевлению исторических процессов, стремление увидеть за реальностью творческую актуализацию некой идеи, невидимые движущие силы Виппер называет "анимизмом" (то есть остатком древнего религиозного сознания) и отождествляет с понятием "интроекция" в философии Р. Авенариуса. Ученый не затрагивает вопроса о познавательной ценности разнообразных теоретических схем, его мнение сводится в данном случае к признанию их неизбежности и необходимости осознанного отношения исследователя к собственному теоретическому формотворчеству. По пути анатомического разъятия гносеологии и онтологии в исторической действительности он идет дальше, чем кто-либо другой. Если довольно радикальную редукцию понятия о законах исторического развития произвел в предисловии к "Очеркам по истории русской культуры" П. Н. Милюков, то по сравнению с методологической отвагой Виппера его выкладки представляются догматическим творчеством. Роберт Юрьевич элиминирует в исторической онтологии категорию причинности. С точки зрения историка, причинная связь, то есть следование "необходимых условий и неизбежно из них вытекающих следствий", генетически родственна телеологизму, обе эти категории в основе своей имеют приложение понятия человеческой воли к массовым явлениям; причинность в большей мере облачена в одежды онтологичности лишь по причине "правдоподобного обмана", связанного с хронологическим расщеплением реального исторического явления. Причинность в итоге сводится к длительности, протяженности во времени, более или менее удачно препарированной на причины и результаты, которые на самом деле связаны между собой только исследовательской волей.

Резюмируя воззрения Виппера, высказанные им в "Очерках", хотелось бы передать общее впечатление от его теории исторического движения: существует две истории (и это абсолютно верно)- одна из них происходит в реальности, а другая протекает в головах историков. Обе они хаотичны и притом слабо связаны друг с другом. Бесформенные груды фактов и явлений, колеблемые течением окружающей среды и приспособляющиеся к ней, историки, тщетно стремящиеся демиургическим образом придать этим грудам осмысленную форму, объявить о предсказуемости вектора и цели движения ее величества Бессистемности. Территории для существования прогресса здесь нет. Гроб с телом прогресса выставлен для прощания, и делаются необходимые приготовления к торжественным похоронам.

Разумеется, не один Виппер приложил руку к похоронам однолинейного позитивного прогресса. В этом мероприятии приняли живейшее участие многие крупные мыслители XIX - начала XX в., например Ж. М. де Местр, Дж. С. Милль, Н. Я. Данилевский, К. Н. Леонтьев, Ф. Ницше и О. Шпенглер. В российской исторической литературе вокруг випперовской критической позиции в отношении прогресса образовался чуть ли не вакуум. В религиозной философской традиции, начиная от В. Соловьева, стержнем исторического движения стала возродившаяся эсхатология, за исключением, пожалуй, оригинального философского уче-

стр. 158

ния Леонтьева о всемирно-историческом процессе, во многом предвосхитившему концепцию Виппера. Леонтьев полагал, что крайний индивидуализм, составлявший критериологическое ядро современной теории прогресса, губит индивидуальность, гасит яркость личности, способствует всеобщему "усреднению" и опрощению, влечет в царство равенства, безбожия и буржуазной пошлости. Разнообразные ветви позитивизма и марксизма признавали прогрессивное движение человечества.

В качестве примера можно привести точку зрения авторитетного специалиста в области историко-философских проблем Н. И. Кареева относительно характера исторического движения ("Основные вопросы философии истории", "Сущность исторического процесса и роль личности в истории", "Историология (теория исторического процесса)"). Он не придает прогрессу характера всеобщего исторического закона, полагает, что прогресс чередуется с регрессом; целые народы и культуры могут "вырождаться". Однако вырождение представляется ему весьма редким явлением, "темным пятном... на общем светлом фоне"; о регрессе он вообще пишет крайне мало. А вот прогрессу Кареев поет дифирамбы. Чуть ли не все на свете, по его мнению, может служить доказательством прогрессивного движения человечества: увеличение власти над природой, высокое развитие техники и материальной культуры в целом, антропологическое благополучие- рост населения в европейских странах на протяжении нескольких последних столетий; очевидное развитие интеллекта, "выразившееся в выработке знаний, их накоплении, их распространении", нравственное возвышение человечества, очищение религии от грубых суеверий и постепенное ее наполнение "началами любви и общечеловеческой солидарности"; процесс политической интеграции, установление новых политических и экономических связей между различными общественными группами и народами, совершенствование права и юридической техники ¹⁴ . Прогресс, по Карееву, - идеал, согласно которому трактуется историческая действительность.

Эпоха военных бурь и революционных потрясений побудила Виппера в третий раз обрушиться на теорию прогресса ¹⁵ . События этой эпохи придавали позиции Роберта Юрьевича характер несокрушимости. Старая теория прогресса, пишет он, "усматривала разумность, целесообразность в усилиях культурных обществ; человечество планомерно идет к улучшению своей участи, и хотя делает ошибки в частностях, но в целом выправляется в линию неуклонно идущего подъема" ¹⁶ . Но разве эта разумная, "планомерная" деятельность хоть в малой мере согласуется с самоубийственной для европейского общества и европейской культуры военной эпопеей 1914-1918 годов? Понятие прогресса абсолютно несовместимо с ужасающим ожесточением и разрушительной манией, охватившими в ходе первой мировой войны наиболее "прогрессивные" нации ¹⁷ .

Но и помимо этого, считает Виппер, имеется достаточно оснований не доверять восторженным сторонникам теории прогресса. Виппер разбирает позиции своих оппонентов: "Вызывается прогресс нарастанием потребностей человека, движется от увеличения его энергии, а его результат - новое накопление данных для дальнейшего материального обогащения и морального усовершенствования... содержанием прогресса является прежде всего рост личности, всестороннее ее совершенствование". Наиболее сильным аргументом в пользу прогрессивного характера исторического движения всегда было признание роста научных знаний, бурного развития техники и увеличения материального благосостояния человека. Виппер отчасти оспаривает даже этот, казалось бы, бесспорный тезис. Он согласен с тем, что прогресс "сказывается... в ряде явлений, именно в том, что относится к человеческой обстановке". Однако даже здесь нетрудно увидеть ограничительные условия: происходит упадок художественного ремесла, индивидуального мастерства, старинный обычай выпускать прочные, добротные и удобные в личном употреблении вещи заменяется массовым производством дешевых суррогатов. Огромные массы производителей ничего не приобрели от технического развития: условия их жизни оставляют желать лучшего, а вредность производства, механический, мертвящий и обессиливающий характер большинства выполняемых операций способствуют физическому и интеллектуальному вырождению.

Еще меньше поводов для оптимизма обнаруживает Роберт Юрьевич во всем, что касается не "обстановки", а самой "человеческой породы". Люди, с его точки зрения, стали "монотоннее и скуднее", индивидуальности поблекли; истощились религиозные и нравственные чувства, ослабли семейные связи. Ученый отвергает мнение, согласно которому развитие политических форм человеческого общежития идет по пути прогрессирующего усложнения и совершенствования: неистребимым постоянством отличаются формы абсолютистской государственности от эпохи древнейших правителей Междуречья до Петра I - все те же учения о "божественной власти", все то же "подавляющее бумажное делопроизводство", все та же финансовая рутина, все то же бесчеловечно жестокое политико-уголовное право.

стр. 159

На протяжении многих тысяч лет - нет даже видимости прогресса. Эти випперовские "антитезисы" вскрывают умозрительный характер аргументов сторонников прогресса, например, того же Кареева. Все зависит от точки зрения. То, что для Кареева - нравственный прогресс, для Виппера - обеднение личности и торжество посредственности. Таким образом, вся огромная полоса "социально-политических" и "нравственно-антропологических" доказательств онтологического характера прогресса ставится под сомнение.

Наиболее вескими представляются доводы Виппера, касающиеся религиозной сферы, в которой он считался авторитетом и специалистом. Он выделяет аргументацию сторонников прогресса, построенную на наблюдениях религиозной жизни человечества, прежде всего отмечая основной пункт: выделение "в качестве великого прогрессивного явления... замену многобожия монотеизмом и параллельное с этой заменой устранение "грубо-телесного" или "языческого" культа в пользу духовного почитания таинственной невидимой силы". Но этот аргумент "не работает" в научной сфере, поскольку поддерживается в основном социальным этикетом и религиозными чувствами представителей монотеистических конфессий. Виппер противопоставляет ему красочное описание обстоятельств, в которых происходило утверждение монотеизма: "Не раз единобожие представляло реакцию бедной, скудной, угрюмой пустыни, дети которой, унылые, меланхоличные, отважные и ленивые, с ненавистью и фанатизмом разрушения бросались на красочный художественный, богатый и яркий культ искусных и жизнерадостных виноделов, садоводов и хлебопашцев. Реформаторы-истребители закрывали праздники, полные искусства, фантазии и стройного изобретательного действия, и навязывали свое представление о страшном карающем Боге, свое сознание человеческой греховности, т. е. унылости, подавленности существования" ¹⁸ .

В целом Виппер представил стройную систему доказательств того, что невозможно признать реальное историческое бытие прогресса; для теории прогресса осталось место только в философии, но не в самой жизни. Однако это вовсе не означало принципиального отказа Роберта Юрьевича от освоения исторической эмпирики теоретическими построениями ¹⁹ . Просто теория прогресса в его глазах была крайне неудачным построением такого рода. Историк считал более удачной схему Вико - "круговорот" исторического движения. Впрочем сам Виппер не создал сколько-нибудь стройной теории исторического круговорота. В разных его сочинениях обнаруживаются отдельные абзацы и строки, посвященные этой идее, но они отнюдь не выглядят как связная и единая теория. В самом конце сборника "Кризис исторической науки" ученый прокламировал идеи Вико, высказанные им в "Новой науке" (1725 г.) ²⁰ . Другой сборник так и назван - "Круговорот истории". Вместе с тем этот "круговорот" - скорее чувствование исторического материала, настроение, нежели определенная методологическая конструкция. Соображения по поводу "круговорота" Роберт Юрьевич высказывал весьма осторожно, можно даже сказать, мягко, в предположительном ключе. Это понятие никогда им не абсолютизировалось.

Первые положения, близкие к категории "круговорота", были буквально мимоходом упомянуты Виппером в "Очерках теории исторического познания". Характеризуя предположительную структуру и направленность эволюционного процесса, он писал, что не видит единой линии, поднимающейся вверх, скорее можно говорить о раздробленности исторического движения человечества на много самостоятельных групп, "по большей части вовсе не примыкающих друг к другу в виде звеньев одной цепи. Многие из этих групп в своей жизни, растянутой на века, производят впечатление медленно развертывающихся почти ровных полос. В истории перед нами выступают не столько хронологические моменты одного расширяющегося течения, сколько местные общественные и культурные типы с характерным строением весьма длительного свойства" ²¹ . Это несколько напоминает цивилизационную концепцию исторического движения в том виде, в котором она была сформулирована Данилевским и Шпенглером; однако аналогия в данном случае - неблизкая: Виппер не был сторонником этой научной парадигмы и, в частности, отрицал такие понятия, как "возраст" нации (культуры), срок ее жизни, молодость и старость, введенные Гегелем в "Философии истории", а впоследствии использовавшиеся сторонниками цивилизационного подхода ²² .

Идея круговорота была близка ученому постольку, поскольку он любил находить аналогии между историческими судьбами весьма далеко отстоящими друг от друга эпох и народов. Он видел в собственном времени повторение кризиса и упадка Римской империи; более того, этот "болезненный интерес" ко временам падения Рима он прозревал в современниках и полагал его источником "не вполне ясное, но настойчивое сходство того момента" с переживаниями революционных катаклизмов в России ²³ .

В свою очередь названное сходство связано с наличием в природе человека и человеческого общества "постоянного элемента", который в трактовке Виппера чрезвычайно

стр. 160

близок "неизменным чертам", полученным людьми от Божественного Провидения, как писал об этом Вико в "Новой науке". Виппер прямо заявляет: результатом углубленного изучения древней истории служит убеждение, "что все наши переживания составляют повторение того, что много раз бывало, что знакомые нам душевные бури, порывы фантазии, запросы мысли и наблюдения над миром, подобные нашим, составляли содержание жизни далеких поколений в разных широтах, в разные эпохи" ²⁴ . Фактически элементом "повторяемости" довольно узкого круга идей, интеллектуальных конструкций и коллективных чувствований - в рамках совершенно различных культур, да еще схемой исторического движения: по маршруту (рост - расцвет - кризис - упадок, гибель - возрождение) ограничивается набор теоретических категорий випперовского "круговорота".

В советской исторической традиции критика Виппером понятия прогресса сама сделалась объектом критических высказываний с позиции исторического материализма. Б. Г. Могильницкий характеризовал элемент "повторяемости" у Виппера как понятие, выдвинутое на "глубоко идеалистической" основе. Сама же теория познания Виппера, "дискредитирующая" идею прогресса, трактуется как проникнутая субъективизмом и сугубо реакционными взглядами на возможности исторической науки ²⁵ . Л. Н. Хмылев отмечает "реакционный характер" методологической концепции Виппера, "который наглядно проявился в его отрицании прогрессивного характера исторического развития" ²⁶ . Сафронов положительно высказывается о критическом отношении Виппера к телеологизму, но его толкование причинности именует "превратным"; Сафронов не приемлет хаотизм випперовской онтологии и протестует против сведения существования "организованности и направленности в социальной эволюции" к "наличию сознательности" (у Виппера, между тем, даже сознательность поставлена под внушительный знак вопроса) ²⁷ .

В 60-70-е годы, когда исторический материализм, утверждавший объективный характер исторического прогресса, считался единственно возможной в СССР философией истории, взгляды Виппера на теорию прогресса, конечно, не могли иметь другой оценки. В настоящее время можно приступить к переоценке позиции, занятой Виппером. Представляется, что данная позиция привлекательна и ценна здоровым скептицизмом. Знакомясь с ней, современный исследователь получает заряд сомнения в общепринятых категориях исторического познания, что может способствовать сознательному выбору методологии в условиях методологического плюрализма. Осмысление випперовских выкладок помогает сознательному "прохождению" через скепсис, укреплению дисциплины интеллекта, развитию критических способностей. Кроме того, стройная система критических аргументов в отношении теории прогресса и поныне сохранила свою пригодность в качестве средства полемической борьбы. Так, например, знаменитое эссе Ф. Фукуямы "Конец истории? " с кажущейся убедительностью доказывает пришествие конечной стадии исторического движения: всеобщего благоденствия на основе повсеместного распространения либеральных ценностей и западной цивилизованности. Сколь безотказно могли бы подействовать "похороны прогресса" в исполнении Виппера против подобного рода самообольщений наших современников!

Примечания

¹ В частности, упомянутые ниже монографии Б. Г. Сафронова и статьи А. П. Даниловой.

² БУЗЕСКУЛ В. П. Всеобщая история и ее представители в России в XIX и начале XX века. Ч. 1-3. Л. 1929-1931; МОГИЛЬНИЦКИЙ Б. Г. Политические и методологические идеи русской либеральной медиевистики середины 70-х гг. XIX в. - начала 900-х годов. Томск. 1969; САФРОНОВ Б. Г. Историческое мировоззрение Р. Ю. Виппера и его время. М. 1976; ЛУСИС К. К. Р. Ю. Виппер на пути к материалистическому пониманию истории. - Известия АН Латвийской ССР, 1976, N 3; его же. Философская интерпретация исторического знания в трудах Р. Ю. Виппера. - Автореф. канд. дисс. Рига. 1977; ХМЫЛЕВ Л. Н. Проблемы методологии истории в русской буржуазной историографии конца XIX- начала XX вв. Томск. 1978; ДАНИЛОВА А. П. Р. Ю. Виппер о месте и значении аграрного вопроса в демократическом движении Гракхов (30-20-е гг. II в. до н.э.). - Вопросы аграрной истории Древнего Рима. Чебоксары. 1977; она же и ДАНИЛОВ В. Д. Р. Ю. Виппер о характере аграрного движения в период кризиса и падения Римской республики. Там же; ее же. Р. Ю. Виппер как историк античности. - Вестник древней истории, 1984, N 1; ее же. Эпоха Великой Французской революции в научном творчестве Р. Ю. Виппера. - Эпоха Великой французской революции: проблемы истории и историографии. Чебоксары. 1989: ШАПИРО А. Л. Русская историография с древнейших времен до

стр. 161

1917 года. Л. 1993; ЖУРАВЛЕВ Ю. Е. Античность и современность в трудах Р. Ю. Виппера. - ВИППЕР Р. Лекции по истории Греции. Очерки по истории Римской империи (начало). Ростов-на-Дону. 1995.

³ Автору этих строк о поездке Ярославского к Випперу сообщил лично знавший последнего Б. Г. Сафронов. Это же подтверждается записью в автобиографии Р. Ю. Виппера, хранящейся в архиве МГУ (июнь 1945 г.).

⁴ Здесь прежде всего имеются в виду следующие сборники: "Гибель европейской культуры" (М. 1918), "Кризис исторической науки" (Казань. 1921), "Круговорот истории" (М.- Берлин. 1923), а также монография "Коммунизм и культура: древность" (Рига. 1925) и брошюра "Война и демократия" (М. 1917).

⁵ ВИППЕР Р. Ю. Общественные учения и исторические теории XVIII и XIX вв. в связи с общественным движением на Западе. М. 1900. Книга родилась из публичных лекций 1898-1899 гг., ранее публиковавшихся в журнальном варианте.

⁶ Ук. соч., с. 8-9.

⁷ Виппер писал об этом: "Человеческий мир распадается на круговые периоды, в пределах которых обособленные общества самостоятельно вырастают и идут к упадку, подобно жизни преходящего растительного или животного существа... Вико склонен думать, что самая блестящая цивилизация может сама собою сокрушиться, что самый совершенный строй может утратить свою силу, свой смысл, потерять цену для следующих поколений". - Ук. соч., с. 17.

⁸ Ук. соч., с. 30.

⁹ Виппер писал по этому поводу: "внутри каждой формы общежития, в жизни каждого государства, народа есть свой основной закон... главный жизненный элемент, который мы узнаем из постоянных отношений, постоянных повторений в пределах такой общей формы". Ук. соч., с. 39-40.

¹⁰ Ук.соч., с. 59, 61, 78, 94, 80-81,150-151, 154, 166-171, 187, 191.

¹¹ Ук. соч., с. 194; позднее в сборнике "Две интеллигенции" (1912), объединившем статьи и публичные выступления за период с 1901 г., Виппер неоднократно возвращался к мотиву "отступления" от прямолинейной теории непрерывного эволюционного поступательного развития общества (см. с. 150, 175, 259-260).

¹² ВИППЕР Р. Ю. Очерки теории исторического познания. М. 1911, с. 102, 103-106, 75.

¹³ САФРОНОВ Б. Г. Ук. соч., с. 180.

¹⁴ ВИППЕР Р. Ю. Очерки, с. 115-134, 139-152, 160-161, 104-105, 298- 299, 302-308.

¹⁵ Соответствующая система аргументации раскрывается прежде всего в статьях, вошедших в сборники "Кризис исторической науки" и "Круговорот истории".

¹⁶ ВИППЕР Р. Ю. Теория прогресса и всемирная война 1914 г. - Кризис исторической науки, с. 33.

¹⁷ Там же, с. 31-34; Крушение гордыни века. - Гибель европейской культуры. М. 1918, с. 70-72.

¹⁸ ВИППЕР Р. Ю. Верит ли кто-нибудь в теорию прогресса? - Кризис исторической науки, с. 15-16, 17, 20-22, 24-25.

¹⁹ Виппер признает, например, категорию законов в историческом движении, правда, размытую до неопределенности.

²⁰ ВИППЕР Р. Ю. Теория прогресса, с. 37.

²¹ ВИППЕР Р. Ю. Очерки, с. 106.

²² ВИППЕР Р. Ю. Национальность и культура. - Круговорот истории, с. 65.

²³ ВИППЕР Р. Ю. Образовательное значение изучения античности. - Круговорот истории, с. 98-99. Тот же мотив прозвучал и в книге "Судьба религии".

²⁴ ВИППЕР Р. Ю. Образовательное значение... с. 104-105.

²⁵ МОГИЛЬНИЦКИЙ Б. Г. Ук. соч., с. 302-304, 309-310. Ранее о випперовском отношении к теории прогресса критически отзывался ЧЕРЕПНИН Л. В. Основные черты кризиса буржуазной историографии. - Очерки истории исторической науки в СССР. Т. 3. М. 1963, с. 241.

²⁶ ХМЫЛЕВ Л. Н. Ук. соч., с. 64.

²⁷ САФРОНОВ Б. Г. Ук. соч., с. 177-180. Позднее опровергнуть взгляды Виппера попытался Шапиро А. Л. Ук. соч., с.677-678.