Числительное, в силу его условности и однозначности, по праву можно считать идеальным знаком. В отношении же оценочной семантики и конкретной денотативной отнесенности оно является своего рода "пустой формой". Типичная процедура счета/измерения не предполагает оценочной атрибуции объектов, основная цель ее - помещение предмета в числовой ряд и определение его места в этом ряду: ср. семь столов, девятый человек. Однако в устойчивых сочетаниях и дериватах, содержащих числовой компонент, числительное, помимо количественного, может получить также качественное наполнение, ср. рус. литер, в двух словах и пол. w dwuch  'очень коротко' [1. С. 465; 2. Т. 2. S. 444]; рус. литер, с три короба 'очень много (наговорить, пообещать, наврать и т.п.)' [1. С. 208], жарг. третьяк 'круто заваренный чай, оказывающий одурманивающее действие' [3. С. 454], диал. семисёлка 'о бойком, непостоянном человеке' ("Она такая семисёлка, всех вокруг пальца обведет") [4. С. 219]; рус. литер, семь потов сошло 'затрачено много усилий кем-либо для выполнения, осуществления чего-либо' [1. С. 448] и пол. siódme poty  'пот в три ручья льется' [5. С. 492]; пол.  jak siedem  'плачевный вид у кого-л.', старопол.  (старопол.) 'проститутка настолько безобразная, что могла выходить только после 9 вечера' [6. S. 110]. Знание об объектах счета (об их сущностных свойствах и количестве, в котором они обычно встречаются) накладывается на знание о числе (представления носителя языка о том, чтó есть "мало" и "много" в отношении к конкретным счетным предметам; хранящиеся в сознании числовые прецеденты, связанные с культурно нагруженными числительными 3, 7, 12, 40 и др.). В итоге числительное становится полноценным атрибутом объекта и приобретает "качественную" (в противоположность "количественной") семантику.

Объектом нашего наблюдения стали лексические и фразеологические единицы русского и польского языков, в составе которых числительное имеет оценочные смыслы. Выяснение закономерностей, в соответствии с которыми числительное приобретает те или иные оценочные коннотации, составляет цель наших разысканий. Важным для нас является поиск русско-польских языковых параллелей, которые служат верификации и дополнению тех или иных случаев семантизации числительного. Кроме того, следует обращать внимание на культурный контекст, в котором функционирует числительное и который задает те или иные

Шебалина Екатерина Владимировна - аспирантка кафедры русского языка и общего языкознания Уральского государственного университета.

векторы его языкового осмысления. Говоря о культурном контексте, мы имеем в виду прежде всего контекст народной культуры. С этой точки зрения наиболее значимы диалектные факты, которые транслируют народные представления об оценочно окрашенных элементах числового ряда. С другой стороны, поскольку нас интересуют общеязыковые закономерности семантизации числительного, то мы рассматриваем также факты литературного языка и жаргона.

Наблюдения над русской и польской числовой лексикой и идиоматикой позволяют говорить о том, что за каждым из числительных закрепляется свой набор коннотативных сем, или коннотативный спектр. Этот спектр можно представить в виде шкалы, отражающей степень смысловой удаленности от изначальной идеи конкретного количества. В случае с идиомами типа рус. диал. два ничего 'очень мало' [7. Вып. 2. С. 34], литер, в двух шагах и пол. о dwa kroki 'близко' [2. Т. 2. S. 465], литер, от горшка два вершка 'о человеке низкого роста' [1. С. 61], пол. na dwa palca 'немного, незначительно' [2. Т. 2. S. 465], рус. диал. семиглазка 'пиявка' [8. Т. 37. С. 153], пол.  'неисчислимое множество' [9. Т. 5. S. 456] числительные два, семь, тысяча служат показателями обобщенного количества - "мало" и "много". Далее, смысловой оттенок обобщенного количества может обрести оценочное звучание: рус. дело десятое 'несущественно, неважно' (десятый элемент ряда мыслится как неважный, несущественный), рус. на седьмом небе и пол. w siódmym niebie 'безгранично счастливым, глубоко удовлетворенным (быть, чувствовать себя)' [1. С. 342; 5. С. 492] {седьмое небо, будучи культурным прецедентом¹, развивает коннотативный смысл наивысшего, наилучшего).

При анализе той зоны коннотативного спектра, в пределах которой числительное наделяет объект оценочными характеристиками, было установлено, что организующим началом зоны является оппозиция "норма - аномалия". Под аномалией мы понимаем любое отклонение от количественно заданной нормы. Это отклонение, как правило, получает определенную оценочную нагрузку: ср. рус. литер, нуль без палочки 'о ком-либо не представляющем ценности, имеющем небольшое значение' [10. Т. 2. С. 507], диал. двойник 'об очень много, за двоих работающем человеке' [11. Т. 10. С. 325], рус. литер, пятое колесо в телеге и пол.  и wozu 'о ком-либо совершенно ненужном, лишнем где-либо' [10. Т. 2. С. 72; 5. С. 491]; рус. литер, семь пятниц на неделе (у кого) 'кто-либо часто меняет свои решения' [10. Т. 3. С. 574], диал. плутище о семи пальцах 'плут, ловкий' [12. С. 445], девяносто девять не хватает до сотни 'о дураке'; пол.  'неплохой; странный, своеобразный, непонятный, оригинальный; ни плохой, ни хороший = и такой, и такой' [9. Т. 1. S. 404 - 405],  'легкомысленный, распутный человек' [9. Т. 5. S. 122], od siedmiu  'никуда не годный, никуда не годится' [5. С. 491], setny 'стократный, непомерный, крепкий, храбрый; довольно большой; красивый прекрасный; крепкий, большой': "Setne z tego ucieszenie" ("Огромная радость от этого") [9. Т. 5. S. 115] (приведенная дефиниция из словаря Карловича показывает семантический переход от обобщенного количества к качественным характеристикам).

С наибольшей регулярностью идея нормы и аномалии прослеживается в семантике числительных, функционирующих в составе лексем и фразеологизмов, внутренняя форма которых образована по модели "числительное + название органа тела". Корпоральная норма либо не получает оценочной окраски, либо маркиру-

¹ В иудейской, христианской и мусульманской традициях бытует представление о семи небесных сферах, последняя из которых является домом Бога.

ется положительно. В первом случае числовой показатель настолько тесно ассоциируется с частью тела, что способен замещать ее обозначение: ср. рус. пятерня 'ладонь', пол.  'ударит по рукам (в знак согласия)' [5. С. 345]; рус. на четвереньках и пол. na czworakach 'при помощи рук и ног (о способе передвижения)' [5. С. 55]. Во втором случае акцентируется полнота функций, выполняемых теми или иными частями тела: ср. рус. глядеть в оба 'быть внимательным, осторожным', рус. диал. на руках по пять пальцев 'о ловком, умелом, мастеровитом человеке' [13. С. 50]). В свою очередь, телесные аномалии оцениваются неоднозначно.

То, какую оценочную нагрузку получит обозначение телесной аномалии, во многом определяется функцией "исчисляемого" органа. Если орган является средоточием жизненных сил человека или "вместилищем" его интеллектуальных способностей, то его дублирование/увеличение маркируется положительно, ср. рус. диал. двужшъник, двужилъница 'выносливый, сильный человек; крепыш, здоровяк' [8. Т. 7. С. 305], литер, семи пядей во лбу 'очень умный, мудрый, выдающийся' [1. С. 373], диал. в три ноги бегать 'делать все очень быстро': "Как Люба засне, я ф три наги бегаю" [7. Вып. 1. С. 139], в четыре ноги 'интенсивно': "Сапоги-то у ей, помнишь, были? Дак поехала в гости, плясала там в четыре ноги, и все подошвы оторвала" [14. С. 238], смотреть в трое глаз 'очень внимательно наблюдать' "Смотрят на озорного в трое глаз" [14. С. 344]. В свою очередь, неполноценное функционирование двигательных органов может образно осмысляться как нетвердое положение человека в какой-либо жизненной сфере, ср. рус. диал. одной ногой 'непрочно': "Она всю жись одной ногой в колхозе-то жила; хочет - робит, хочет - нет", "Учителя-то приедут, да одной ногой здися живут, поробят маленько да уедут" [14. С. 238]. Схожий случай представляет собой пол. прост.  (na со) 'не уметь обращаться с чем-л.' [15], но здесь акцентируется оппозиция количественного и качественного: количественная норма налицо, однако качественный эффект недостаточен (поскольку правый и левый органы функционально неравноправны).

Близки к этой группе номинации рус. шестое чувство и пол. szósty  'обостренная способность что-л. чувствовать как дополнение к обычным пяти чувствам' [10. Т. 4. С. 713; 2. Т. 8. S. 1149], хотя в данном случае "исчисляются" не сами органы, а их перцептивные возможности.

Если же речь идет о частях тела, являющихся средоточием и выразителем душевной жизни человека, то их количественное увеличение мыслится как знак моральной нечистоплотности, ср. рус. двуязычный и пол.  'лицемерный, двойственный в словах и высказываниях' [16. Т. 3. С. 623; 17. Т. 1. S. 602], рус. двуличный и пол. dwulicowy, dwutwarzny 'неискренний, лицемерный' [16. Т. 3. С. 607; 18. Т. 1. S. 603], рус. двоедушие 'неискренность в словах и поступках; лицемерие, двуличие', пол.  'говорить то так, то иначе' [17. Т. 1. S. 312]. Помимо отрицательных моральных качеств, такого рода соматические аномалии могут также указывать на умственную неполноценность: ср. рус. диал. одна голова - два языка 'глупый, бестолковый' [19. С. 45].

В этой группе встречаются интересные лексические факты, которые можно назвать "мнимые аномалии". Например, рус. литер, двурушник, двурушница 'лицо, скрывающее свои взгляды, действительные намерения и под личиной преданности кому или чему-либо действующее в пользу враждебной стороны' [16. Т. 3. С. 610]. Казалось бы, наличие такой лексемы противоречит нашему представлению о двух руках как норме. Однако идея, легшая в ее основу, вполне понятна: в качестве нормы осознается наличие одной "активной" руки (правой),

ср. рус. диал. двуручник 'нищий, протягивающий за подаянием обе руки' [8. Т. 7. С. 308]. Значит, под двурушником понимается тот, у кого две "активные" руки. Сравни также развитие семантики этой лексемы на основе идеи лживости, плутовства: двурушник 'парень, одновременно сватающий двух девушек' [8. Т. 7. С. 308]. Любопытно, что такая функциональная неравноправность левой и правой рук имеет довольно четкое языковое закрепление. Так, функции социального взаимодействия приписываются только одной (активной) руке, ср. выражения типа рус. литер, предложить руку и сердце, протянуть руку помощи и т.п. Такое функционирование руки в singularis воспринимается как норма, что принципиально отличает ее от иных парных частей тела - прежде всего ног. Несколько иной случай "мнимой аномалии" представляет собой проекция животной нормы на человеческую: ср. пол. kuty na cztery nogi (подкованный на четыре ноги) 'ловкий, хитрый; с большим жизненным опытом' [20]. Образ подкованной лошади, метафорически спроецированный на человека, получает неоднозначную оценку: с одной стороны, такая подкованность мыслится как залог жизненного опыта, с другой - как нечто, позволяющее хитрить и изворачиваться.

Обратим также внимание на "аномалии", затрагивающие органы речи и слуха и выполняемые ими функции. Помимо приведенной номинации двуязычный, существует лексическая группа, слова которой образованы по модели "половина + название органа/функция органа" ср. рус. литер, говорить вполголоса 'тихо, приглушенно (говорить)', пол.  'осторожно, вполголоса', 'неотчетливо, непонятно, отрывочно', 'несмело' [18. Т. 4. S. 942].

Важно заметить, что в случае с диалектным языковым материалом немалое значение имеют те смыслы, которыми именуемая реалия наполняется в народной культуре: ср. рус диал. двоезуб ("Человек двоезуб, или с волчьим зубом, почитается злым, опасным и нередко знахарем"); [21. Т. 1. С. 420]. Очевидно, двоезубом считается человек с двойным рядом зубов или же тот, кто родился с двумя зубами. Символика числа 2 (негативное удвоение) в данной номинации поддерживается этнокультурной символикой зубов. В славянской традиции зубы связываются с жизненной силой, со сверхъестественными способностями. Особая крепость зубов или их аномалии мыслятся как признак демонической природы человека [22. Т. 1. С. 361]. Сравни также два значения рус. диал. идиомы зубы в три ряда: (1) 'о имеющем хорошие зубы' ("У меня зубки тогда были - три ряда, все целые") [5. С. 107] и (2) 'о чрезмерно дерзком человеке' ("У Надьки зубы-те в три ряда, ты ей слово, она тебе десять", "У её зубы-те в три ряда, ей тоже охота стало это платье") [14. С. 140 - 141]. В осмыслении числовых аномалий, связанных с зубами, имеет место своего рода "двойной стандарт": как физиологическая данность крепкие зубы воспринимаются сугубо положительно. Но, подвергаясь образному осмыслению и ассоциируясь с агрессией и негативным речевым поведением, зубы приобретают отрицательные коннотации.

Можно предположить, что в номинациях людей с корпоральными "излишками" (в случаях, когда речь идет о жизненно важной или символически "нагруженной" части тела) воплощается идея компенсаторности (ср. трансляцию подобной идеи в выражениях типа рус. не в меру [1. С. 243], переполнилась мера терпения [1. С. 517]; пол.  'хватить через край',  miara 'переполнилась мера (терпения)' [5. С. 217]): если у человека две души, двойная жила или же двойной ряд зубов, то он удлиняет свой век за счет сокращения века других людей [23]. Отсюда - негативное отношение к носителям таких аномалий и приписывание им различных сверхъестественных способностей: ср. рус. диал.

двужильная лошадь - "по народному поверью, служащая на домового и потому негодная в работу; дознавшись, что лошадь двужильная, хозяин сбывает ее нипочем; если же она падет во дворе, то все лошади передохнут и нельзя боле держать лошадей. Примета ее: переход от шеи к холке, в мышках, раздваивается" [21. Т. 1. С. 420]. Вероятно, двужильная лошадь воспринимается как способная "отбирать" жилы у других лошадей и продлевающая за счет этого свой век. Получается, что культурная идея компенсаторности находит языковое выражение.

С другой стороны, негативная оценка удвоенного органа может быть связана с народным представлением об аномальности (и отсюда - опасности) любого удвоения и повтора. Так, у балканских славян повтор в рамках обрядового комплекса соотносится с вдовством или сиротством (см. об этом [24. С. 368 - 386]). Существует, например, запрет повторно (после ритуала отлучения) давать ребенку грудь. Нарушение этого запрета предвещает развитие у ребенка демонических свойств, раннее сиротство или раннее вдовство в будущем [24. С. 368]. Мотив нежелательности повторного брака, характерный для болгарской обрядности, нашел языковое закрепление в номинациях болг. повторец, пофторко (как прозвище) 'мужчина, женатый во второй раз'; повторка 'женщина, вышедшая замуж во второй раз' [24. С. 374].

Среди числовых идиом, мотивированных соматизмами, встречаются также эвфемистические обозначения: ср. пол. trzecie  'зубы, вставленные после выпадения или удаления вторых, т.е. тех, которые вырастают после молочных' [6. S. 33], dwudziesty pierwszy palec, trzecia noga 'мужской член' (разг.) [6. S. 49, 57].

Итак, лексемы и устойчивые сочетания, включающие соматические обозначения, охватывают семантические сферы моральных и физических качеств. Близкими к ним в семантическом отношении являются функционирующие в русском языке отантропонимические номинации со значением телесной избыточности: полтора Ивана 'о человеке высокого роста' ("Какой ты большой стал, полтора Ивана и только") [25. Вып. 8. С. 96]; полторы Матрены 'о человеке высокого роста:' ("У тебя, Иван, рост как раз полторы Матрены будет"; "Сын был молод, а вытянулся, что полторы Матрены") [25. Вып. 8. С. 96]; полторы Татьяны 'о толстой неповоротливой женщине' [8. Т. 29. С. 134].

Показательно, что за пределами заданной нами семантической системы координат "норма - аномалия" полтора обозначает, как правило, ничтожное количество, и сама "неполноценность", ненатуральность числа "полтора" поддерживает эту идею: ср. рус. литер, полтора человека, полторы калеки 'о малом количестве людей'.

Интересно, что идея полуторности как телесной избыточности обладает потенциальной возможностью перехода из сферы физической в сферу ментальную и духовную. Сравни, например, воспоминания А. Наймана о некоторых особенностях идиолекта Анны Ахматовой: "Огромного дачного кота Глюка, который с грохотом прыгал на крышу дома, <Ахматова> называла "полтора кота". И однажды сказала про Бродского: "Вам не кажется, что Иосиф - типичные полтора кота?"" [26. С. 215]. Далее А. Найман поясняет смысл, вложенный А. Ахматовой в эту окказиональную номинацию: "В 88-м, когда мы встретились в Нью-Йорке после шестнадцатилетнего перерыва, я увидел его полуторакотовость в расцвете, в полноте, в зените. Он откликался на всякий предмет, иногда такой, который до той минуты не мог быть ему известен, стартовал сразу энергично, случалось, и невпопад, и вокруг да около, но даже и в этом рысканье, подыскивании нужного слова и нужного движения не давал тебе роздыху и спуску и в конце концов выговаривал что-то существенное, неожиданное" [26. С. 372 - 373].

Среди числовых аномалий, функционирующих за пределами мотивационной сферы "соматика", в любопытную группу выделяется лексика и фразеология, описывающая интеллектуальные качества человека: ср. рус. диал. полушалок полушалком 'о глуповатом человеке', половинный дурак/половина дурака 'о глупом человеке'; две доли безумные, а треть дурака 'о глуповатом человеке', одного не хватает 'о глупом, умственно неполноценном человеке': "Она такая, знаешь, одного не хватает, девяносто девять процентов" [27. С. 58], девятого не хватает 'об умственно недалеком' [25. Т. 12. С. 9], не хватает девятого винта (у кого) 'о недогадливом или слабоумном человеке' [8. Т. 21. С. 36], до рубля семь гривен не хватает 'о психически ненормальном или очень ограниченном человеке' [8. Т. 37. С. 158], девяносто девять с кисточкой (ирон.) 'о человеке со странностями в поведении': "У яво дивяносто девять с кистачкай - маленька не хватаит у галаве у чилавека. Езли маленька недахватываит яво, ня фее дома" [28. С. 200], девяносто девять не хватает до сотни 'о дураке' [29. С. 68], девяносто девять чаек, а одной чайки нет 'о глупом человеке' [30. С. 31 ]; пол. прост, brakuje   klepki 'о глупом человеке' [6. S. 159],  'глупый человек' [18. Т. 4. S. 943],  'о глупом человеке' [18. Т. 4. S. 944]².

Если номинации, мотивированные соматической лексикой, опираются на четкое представление о количественной норме, то при обозначении интеллектуальной неполноценности опора на строго заданную норму невозможна. В таком случае количественный показатель задается культурно "отмеченным" числом. При этом заметно противопоставление двух числовых рядов - "культурного" (значимого для народной традиции) и "математического" (удобного в практике счета). Если номинатором за точку отсчета берется "культурный" числовой ряд (состоящий, например, из 7, 9, 12 или 40 элементов), то его количественное расширение/ сужение мыслится как ненормативное и, следовательно, аномальное. И наоборот, с точки зрения "математической" нормы (10, 100, 1000), последний элемент ряда может трактоваться как "дополнительно-необходимый" (ср. пол. dodane do stu 'о чем-л. точном, безусловном' [32. S. 249]). Сравни девятые люди - "так дразнят обывателей с. Кузаранды в Заонежье. Причиной [...] служит старинное предание: обыватели с. Кузаранды в количестве 10 человек отправились в путь; после какой-то переправы они вздумали проверить, все ли они налицо, но сколько ни считали, кто ни принимался считать, всех участвующих в пути оказывалось уже не 10, а 9 человек. Как погиб один из товарищей и кто он такой, они никак не могли припомнить и сильно горевали. Кто-то уже посторонний пересчитал их, нашел, что они все налицо, и объяснил им, что все считавшие забыли посчитать самих себя" [33. С. 18].

В основе данной номинации лежит представление о 9 как о "неполном" числе, тогда как и в русской, и в польской культурных традициях оно воспринимается как "достаточное": ср. рус. литер, девясил 'травяное растение или кустарник сем. сложноцветных' [10. Т. 1. С. 376]; девятины 'девятый день после смерти; поминки в девятый день после смерти' [8. Т. 7. С. 325]; девятый вал 'наиболее бурное, сильное проявление чего-либо грозного; наивысший подъем, взлет чего-либо (от названия наиболее сильной и опасной волны во время бури)' [1. С. 54]; пол.  'ядовитый червь, после укуса которого человек умирает в течение 9 дней' [9. Т. 2. S. 436],  'определение ряда болезней':  jest  со znaczy,  ma "jakby 9 chorób do siebie". A inne choroby   ale nie wszystkie" ("Бывает колтун "девятерной", это значит, что

² Польск. het 'очень давно'; 'очень далеко' [31].

он якобы имеет своей причиной 9 болезней. Некоторые болезни "девятерные", но не все"),  'лекарство от чумы':  tak zwana dla tego,  jej musi przez 9 jesieni  w ziemi,  skutecznej" ("Растение называется так потому, что его корень должен в течение 9 осенних сезонов разрастаться в земле, чтобы набрать лечебную силу") [9. Т. 2. S. 437].

В случае же с девятыми людьми предпочтение отдается математически круглому числу 10. Сравни подобные диалектные факты, передающие представление о норме через круглое число: десятой клёпки не хватает 'не совсем умен' [14. С. 399], до ста только девяносто 'об умственно отсталом человеке': "Дикоумная она, у ей до ста только девяносто" [14. С. 360]. В связи с этим можно говорить о том, что идея недостатка переходит в идею умственной неполноценности. По мысли В. Айрапетяна, десятый элемент может трактоваться как "дополнительно-необходимый", покрывающий собою остальные элементы и поддерживающий порядок внутри ряда [29. С. 122 - 124], ср. лат. decanus 'командир отделения из 10 человек; декан, старший в группе из 10 монахов' [34. С. 222].

Помимо сфер душевного, физического и интеллектуального состояния человека, "числовые аномалии" способны описывать такие стороны жизни, как социальные взаимоотношения (рус. литер, третий и пол. osoba trzecia 'постороннее лицо, посторонний' [16. Т. 15. С. 918; 5. С. 560], рус. литер, пятая спица в колесе и пол.  и wozu 'о ком-либо совершенно ненужном, лишнем где-либо' [5. С. 491], пол.  (девятый в плуге не держится) 'о ком/чем-л. незначительном' [32. S. 250], ta trzecia 'любовница мужа' [6. S. 121]); социальные институты (рус. литер, четвертая власть и пол. czwarta  'средства массовой информации', пол. drugi obiegwydawniczy 'самиздат' [5. С. 81], рус. пятая колонна 'нарицательное наименование вражеской агентуры внутри страны или общественного движения, предназначенной путем подрывных действий изнутри способствовать победе враждебных внешних сил' [35]); жизненные циклы и связанные с ними реалии (рус. литер, вторая молодость и пол. druga  'прилив новых сил, подъем энергии в пожилом возрасте' [10. Т. 1. С. 240; 6. S. 31], пол. siódmy batalion 'кладбище': "Siódmym batalionem - my   batalionew woldenberskich -  nasz obozowy cmentarz" ("Седьмым батальоном мы, пленники шести вольденберских батальонов, называли наше лагерное кладбище") [6. S. 157]). Отметим, что в случае с пол. siódmy batalion и ta trzecia числовой показатель также выступает как средство эвфемизации.

Из приведенных примеров особое внимание хотелось бы обратить на пятую колонну. О происхождении этого выражения известно следующее: ""Пятая колонна" - наименование нацистской агентуры в различных странах, которая осуществляла диверсионную и шпионскую деятельность, сеяла панику, занималась саботажем и помогала захвату этих стран германскими войсками. Термин "пятая колонна" впервые вошел в обиход в начале октября 1936 года во время Гражданской войны в Испании, когда франкистский генерал Эмиль Моло заявил по радио, что мятежники ведут войска на Мадрид четырьмя колоннами, а пятая находится в самом Мадриде и в решающий момент ударит с тыла" [36]. В современном употреблении пятой колонной можно назвать, в частности, проамериканскую агентуру, которая устраняет законную, но не угодную Америке власть в каком-либо суверенном государстве (например, в случае со смещением Слободана Милошевича в Югославии) [35]. В российской публицистике пятой колонной часто именуется еврейская часть населения той или иной страны (чаще, конечно, России): ср., например, газетные заголовки типа "Пятая колонна: Еврейский след", "Сага о пятой колонне и прокремлевских СМИ", "Пятая колонна и убийство Кирова",

под которыми обсуждается тема участия евреев в политической жизни России. Такое развитие значения кажется вполне закономерным, поскольку, начав функционировать в переносном значении, идиома пятая колонна приобрела семантический компонент "иная национальная принадлежность → враждебный идеологический настрой". В Израиле, в свою очередь, пятой колонной можно назвать арабское население: ср. статью под названием "Израильская пятая колонна", в которой обсуждается опасная, по мнению автора, перспектива роста арабского населения. Можно предполагать, что, например, в Турции место пятой колонны будет за курдами. Однако в русском языке употребительность выражения пятая колонна поддерживается и такой прецедентной реалией, как наличие в советском паспорте пятой графы, в которой указывалась национальность. Возможна контаминация двух прецедентных фактов - пятой колонны и пятой графы (колонки), что приводит к образованию таких эвфемистических идиом, как пятая графа/пункт 'о принадлежности к еврейской национальности'[37], инвалид по пятому пункту 'о человеке еврейской национальности' [38].

Невписанность объекта в числовой ряд может получать противоречивое аксиологическое осмысление. С одной стороны, нерядоположенный объект мыслится как интересный, выдающийся: ср. рус. восьмое чудо света и пол. ósmy cud  'о чем-л. необычном, выдающемся' [2. Т. 5. S. 1262], рус. дюжинный и пол. tuzinkowy 'обыкновенный, ничем особо не выделяющийся; заурядный' [10. Т. 1.С. 460; 18. Т. 7. S. 174], рус. недюжинный и пол. nietuzinkowy 'выдающийся среди других; незаурядный' [10. Т. 2. С. 442; 2. Т. 5. S. 1214]. С другой стороны, расширение ряда мыслится как нежелательная аномалия: чертова дюжина 'о ком-либо или о чем-либо в количестве тринадцати, числом тринадцать'. Решающую роль в порождении данного смысла играет культурная нагруженность числительного 12 (связь с библейской традицией: 12 апостолов, 12 сыновей Иакова). Кажется, что в польском языке не существует эквивалента для рус. чертова дюжина, хотя представление о 13 как несчастливом числе существует: ср., например, запрет на посев в 13-й день месяца [39].

В заключение постараемся выделить базовые модели порождения лексем и идиом, условно обозначенных как "числовые аномалии". Представляется, что как для русского, так и для польского языка основных моделей всего две:

1. Числовая аномалия образуется на базе формулы N +/- 1 или 0,5, где N -нормальное количество. В случае с такими номинациями не вполне уместно говорить о символическом наполнении числительного, поскольку на первый план выходит семантика аномальной избыточности.

Внутри данной группы можно выделить две разновидности:

а) количественная норма является эмпирически заданной и очевидной (например, язык должен быть один, а рук две): рус. двуязычный, полтора Ивана; пол. dwutwarzny, trzecie  и др.);

б) нормальное количество задается произвольно (в том случае, если оно не может быть эмпирически заданным): рус. половинный дурак, девятые люди; пол. brakuje  klepki и др.

2. Числовая аномалия задается культурно отмеченным числом: рус. семи пядей во лбу, семь пятниц на неделе, плутище о семи пальцах, на седьмом небе и пол. w siódmym nubie,  nie trzyma  и др.

Выделенные нами группы позволяют осмыслить и систематизировать основную массу рассмотренных выше языковых фактов. Но, конечно, говоря о базовых моделях, мы невольно упускаем из виду отдельные исключительные случаи. Так, например, номинация четырехглазый (пренебр.) 'о человеке в очках' образуется

по формуле N х 2, а пол. na sto dwa 'комар носу не подточит, на ять' [5. С. 82] - по формуле N+2. В свою очередь, внутренняя форма лексемы двурушник не воспринимается как "аномальная" (об этом см. выше). Рус. восьмое чудо света и пол. ósmy cud  'о чем-л. необычном, выдающемся' [2. Т. 5. S. 1262] представляют собой промежуточный случай: числовой компонент формируется в соответствии с формулой N+1, где N представляет собой культурный прецедент.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Фразеологический словарь русского языка / Под ред. А. И. Молоткова. М., 1986.

2.  polskiego / Pod red. W. Doroszewskiego. Warszawa, 1958 - 1969. T. 1 - 10.

3. Левикова С. И. Большой словарь молодежного сленга. М., 2003.

4. Словарь русских говоров Коми-Пермяцкого округа. Пермь, 2006.

5. Новый польско-русский словарь. М., 2005.

6.  eufemozmów polskich. Warszawa, 2005.

7. Псковский областной словарь с историческими данными. Л., 1967-. Вып. 1-.

8. Словарь русских народных говоров. Л., 1966-. Т. 1-.

9.  gwar polskich. Kraków, 1900 - 1911. Т. 1 - 6.

10. Словарь русского языка. М., 1981 - 1984. Т. 1-4.

11. Архангельский областной словарь. М., 1980-. Т. 1-.

12. Елистратов B.C. Язык старой Москвы. Лингвоэнциклопедический словарь. М., 2004.

13. Пащенко В. А. Материалы к словарю фразеологизмов и иных устойчивых сочетаний Читинской области. Чита, 1999. Ч. 1 - 2.

14. Прокошева К. Н. Фразеологический словарь пермских говоров, Пермь, 2002.

15. Личные записи автора.

16. Словарь современного русского литературного языка. М.; Л., 1948 - 1965. Т. 1 - 17.

17. Skorupka S.  frazeologiczny  polskiego. Warszawa, 1967 - 1968. T. 1 - 2.

18.  polskiego. Warszawa, 1904 - 1927 (1952 - 1953). T. 1 - 8.

19. Фразеологический словарь русских говоров Сибири / Под ред. А. И. Федорова. Новосибирск, 1983.

20. www.cewip.org/dictionary_2/numbers

21. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. СПб.; М., 1880 - 1882 (1989). Т. 1 - 4.

22. Славянские древности. Этнолингвистический словарь / Под ред. Н. И. Толстого. М., 1995-. Т. 1-.

23. Журавлев А. Ф. О реконструкциях древнеславянского мировоззрения (о категориях доли и меры и их языковом и культурном выражении) // Проблемы славянского языкознания. М., 1998.

24. Седакова И. А. Лингвокультурные основы родинного текста болгар. Дис. ... д-р филол. наук. М., 2007.

25. Новгородский областной словарь. Новгород, 1992 - 1995. Вып. 1 - 12.

26. Найман А. Рассказы об Анне Ахматовой. М., 2002.

27. Словарь псковских пословиц и поговорок / Сост. В. М. Мокиенко, Т. Г. Никитина. СПб., 2001.

28. Словарь говоров старообрядцев (семейских) Забайкалья / Под ред. Т. Б. Юмсуновой. Новосибирск, 1999.

29. Айрапетян В. Толкуя слово: опыт герменевтики по-русски. М., 2001.

30. Ивашко Л. А. Очерки русской диалектной фразеологии. Л., 1981.

31. http://sjp.pwn.pl/lista.php?co=het

32.  w porównaniach zleksykalizowanych. Wroclaw, 2005.

33. Куликовский Г. И. Словарь областного олонецкого наречия в его бытовом и этнографическом применении. СПб., 1898.

34. Дворецкий И. Х. Латинско-русский словарь. М., 2002.

35. http://www.hrono.ru/organ/ukazatel/5kolonna.html

36. http://www.fact400.ru/mif/reich/00127.html

37. http://forum.lingvo.ru/actualthread.aspx?tid=75261

38. http://www.lechaim.ru/ARHIV/175/geyzer.htm

39. Картотека SSiSL  stereotypów i symboli ludowych), составляемого в Люблине (Польша) под руководством Е. Бартминского.