В статье анализируются украинско-белорусские и южнославянские злоречения, тематика которых ограничена рамками "семейной модели". Эти тексты служат удобным материалом для изучения фольклорной символики, соотносимой с понятиями хорошего и плохого, добра и зла, пользы и вреда, в них содержится информация о самых важных ценностных категориях традиционной культуры.

The article analyses Ukrainian-Belorussian and south-Slavic imprecations, whose thematic is limited by the framework of the "family model". These texts serve as a comprehensive material for studying the folklore symbolic, correlating with the notions of good and evil, use and harm. They contain information about most important value categories of traditional culture.

Ключевые слова: традиционная культура, славянский фольклор, жанр проклятий, народная аксиология, семейные ценности.

Для изучения народной аксиологии вполне успешно могут привлекаться практически любые виды источников (фольклорные, языковые, обрядовые, изобразительные и т.п.), поскольку ценностному восприятию подвергаются в той или иной мере практически все элементы традиционной "картины мира". Есть, однако, в системе речевых жанров такие тексты, в которых в наиболее яркой форме проявляется аксиологический подход к основным категориям человеческого бытия, т.е. в них прямо формулируются представления о том, что такое "хорошо" и что такое "плохо". Имеются в виду клишированные формулы благопожеланий и проклятий. Эти два жанра, как известно, совпадают по целому ряду формальных признаков: по оптативной модальности (высказывание пожелания), по магической функции, по особенностям текстовой структуры, но в содержательном плане различаются принципиально важной семантической оппозицией - хорошо/плохо или добро/зло. Соответственно благопожелания и злоречения служат удобным материалом для изучения фольклорной символики, соотносимой с понятиями добра и зла, пользы и вреда, достоинства и позора, в них содержится информация о самых важных для носителей традиционной культуры ценностных категориях (в благопожеланиях напрямую, а в проклятьях - при смене знака "плюс" на "минус").

Все тематическое многообразие обоих жанров может быть сведено примерно к одному и тому же устойчивому набору "благ" (в благопожелательных формулах

Виноградова Людмила Николаевна - д-р филол. наук, ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН.

Работа выполнена в рамках проекта "Славянская народная аксиология (Оценки и ценности в языке и народной культуре)". Грант РГНФ 12 - 04 - 00267а).

выражается желание их заполучить, а в проклятиях - утратить). Имеются в виду такие житейские ценности, как: жизнь и здоровье людей, хороший урожай, приплод скота, успешное разведение домашней птицы, общее хозяйственное благополучие, счастье, почет у односельчан, многодетность и семейное благополучие, Божье покровительство и хорошая посмертная участь. При этом в благопожеланиях по степени значимости и по частотности упоминаний на первое место выходят чрезвычайно популярные у всех славян темы "обильного урожая", "приумножения скота и домашней птицы" (т.е. пожелание хозяйственных благ). А в проклятиях абсолютное первенство отдается темам, связанным с сохранением/утратой здоровья и жизни, с передачей проклинаемого человека во власть нечистой силы, со стабильностью/нестабильностью в семейной жизни. Эта последняя тема (условно обозначенная нами как "семейная модель"), является объектом исследования в настоящей статье. В ней представлен сравнительный анализ восточнославянских (украинских, белорусских) и южнославянских (сербских, болгарских) проклятий, тематика которых соотносима с традиционными представлениями о семейных ценностях. Имеются в виду такие тексты, в которых высказываются злопожелания в адрес конкретного человека, но касаются они не столько его самого, сколько членов его семьи, их жизни и здоровья, их счастливой/несчастливой судьбы, удачного/неудачного брака детей, многодетности/бездетности, продления/пресечения всего рода-племени, дружеских/враждебных отношений в семье и т.п.

Надо сказать, что в репертуаре благопожеланий тексты, содержание которых соотносимо с "семейной моделью", представляют собой весьма малочисленные группы, и мотивы их не отличаются большим тематическим многообразием. Например, мотив "успешного деторождения", не образуя самостоятельных развернутых пожеланий, обычно включается в клишированные формулы типа: "приплод скота" и "изобильный урожай": ср. рус. новогоднее благопожелание: "У хозяина в дому / Велись бы ребятки, / Велись бы телятки, / Велись бы ягнятки, / Велись бы жеребятки" и т.п. [1. С. 54]; белорус, пожелание новоселу: "Каб у яго (у хозяина дома) родзили волы, кони, и коровы, и мужчинские головы!" [2. С. 334]; укр. пожелание на крестинах: "Дай, боже, кабы в гэтом доме было много деток на полу, жеребятков с телятками на двару, парасяток с игнятками на вару" [3. С. 144]; серб. приговор колядников: "Колико варница, толико оваца, новаца, japnha, пилиhа, класате пшенице, мушке дечице, телаца, сурих свиньа, црних коза" [4. С. 42]. Таким образом, пожелание деторождения встраивается в типовые клише с общим значением "приплод/приумножение домашней живности, а также детей".

Еще одна стереотипная формула со значением "семейного благополучия", характерная для украинских и белорусских благопожеланий, строится по модели: "будь здоров не сам по себе, а вместе со всей семьею". Ср. белор. колядные приговоры: "Жывi з Богам. / Не сам с сабою - са сваей сям'ёю, / з свай сям'ёю да й iз усёю. / з сваiмi дзеткамі дай маленькімі" [5. С. 222]; "Жыві здаровы, / Не сам з сабою - з атцом, з маткою, / з атцом, з маткою, з сваёй жонкаю" [5. С. 194]; укр. "Бувай же здоров, господареньку [...] / Не сам iз собов, з своєв миленьков, з своєв миленьков та й з діточками, / А з діточками, а з цалим домом, / I з цалим домом, хорошим родом. / Рідному тагу вічная память, / А вам, живущим, , здоров'я!" [6. С. 482].

Несравненно более разработанным и метафоричным оказывается текстовое оформление "семейной модели" в формулах проклятий. Это связано, по-видимому, с принципиально разной прагматикой обоих жанров. Тексты благопожеланий бытуют в атмосфере ритуальной праздничности, в обстановке дружелюбного благорасположения партнеров по коммуникации; эти вербальные формулы соседствуют с жанрами этикетных приветствий, поздравлений, тостов, величаний, прославлений и других благословий. В то время как проклятия произносятся спонтанно, в ситуации конфликта, острой вражды, в состоянии сильного эмо-

ционального возбуждения; они воспринимаются как акт агрессии и входят в ряд других злоречений, таких, как брань, ругань, обзывание, издевка, насмешка и т.п. Человек, проклинающий своего противника, старается нанести ему максимальный урон, ударить по самому больному месту. Отсюда такое повышенное внимание к главным ценностным ориентирам (жизнь, здоровье, семейное благополучие).

Итак, рассмотрим, как выглядит система семейных ценностей, если судить о ней по формулам проклятий.

1. На первое место здесь выходит пожелание в адрес проклинаемого потерять близких родственников (детей, жену, мужа, единственного сына либо "самых дорогих и любимых близких"). Ср. белорус: "Каб ты закапау, што ты маеш наймильшэго!" [7. С. 418]; "Каб ты, Бог дау, ад старшаго да меньшаго у сырую зямлю паукладала, каб ты их не азирала!" [7. С. 418]; "Каб ты сваих дзецей ни агледау!" [7. С. 408]; "Каб ён, Божа дай миленьки, дзеці свае парезау" [7. С. 406]; "Штоб ты дзетак сваих не убачыла!"; "Штоб ты завдавеу!"; "Штоб твая жонка памерла, а ты жыу!" [8. Вел. Бор Хойницкого р-на Гомельской обл.]. К числу наиболее страшных и злокозненных относятся аналогичные южнославянские пожелания - потерять "самых любимых из числа близкой родни"; серб.: "Да си закопаш наjмило чедо!" [9. С. 201]; "Да ти умре мajha (нajмилити син; што ти je наjмило)" [9. С. 204]; "Да Бог да двата сина да закопаш!" [9. С. 190]; "Умрла ти жена, остала ти hеца!" [10. N 2856]; болг.: "Да му пукне що му е най-мило!" [11. С. 50]; "Да ти умре що ти е най-мило на тое светь!" [11. С. 65].

Высокой степенью эмоциональности отличаются проклятия, построенные по принципу контраста: "пусть бы все у тебя было - и все бы это ты потерял". Ср., например, следующее сербское злопожелание: "Пет сина имаш, пет снаje да доводит. И свака по дете да доведе. И ни од jeднога сина унуче да не видиш" (Чтобы ты имел пять сыновей и привел бы в дом пять снох; и каждая из них родила бы по ребенку - и чтоб не увидеть тебе ни единого внука ни от одного из сыновей) [9. С. 235].

2. Наряду с мотивом "лишиться близких родственников" часто встречаются злопожелания вообще остаться бездетным либо получить ненормальное потомство (внебрачных детей, калек, уродов, чудовищ, не похожих ни на мальчика, ни на девочку). Ср. белорус: "Каб ты сваих дзецей ни агледау!" [7. С. 408]; "Каб ты на свет нікога не радзіла!" [12. С. 218]; "Штоб ты не урадзила!" [8. Грабовка Гомельского р-на Гомельской обл.]; укр.: "Бодай Toбi нi в діжі сходу, нi в почці плоду!" [13. С. 328].

Чрезвычайно многообразно представлен этот мотив в сербских проклятиях. Например, мужчине желали, чтобы не удалось ему зачать ни одного ребенка; чтобы он вообще не имел детей; "чтоб детский плач никогда не раздавался бы в его доме" [14. С. 26]; "жена бы его никогда не рожала" [10. N 1256]. А в адрес женщин и девушек могли звучать такие пожелания, как: "чтобы тебя матерью никто не называл" [10. N 588]; "чтоб ты заяловела" [9. С. 191]; "чтоб тебе рожать одних выродков (т.е. внебрачных детей)" [10. N 955]. Особенно страшными считались пожелания женщине родить ребенка-калеку (с двумя головами, одноглазого, без пальцев); либо произвести на свет такое существо, которого никто до сих пор не рожал (змееподобное чудо, "ни мальчика, ни девочку", "ребенка, заросшего звериной шерстью"); либо родить подряд девять девочек (что считалось в крестьянской среде большой бедой). Проклятие остаться бездетным характерно также для болгарских злоречений: "Чедо да немаш!" [11. С. 57]; "Чедо да не завърте около огнището си!" [11. С. 57]. Это же пожелание могло быть выражено как "формула невозможного": "чтоб ты столько детей рожала, сколько верба виноградной лозы!" [11. С. 56].

Ярким отличием южнославянской "семейной модели" является чрезвычайно популярный мотив об особой ценности мужского потомства; соответственно,

тому, кого проклинают, часто желают не иметь в роду мальчиков или утратить их, ср. серб.: "Мушко ти се чедо не родила!" [10. N 1794]; "Дабогда ти куhа мушке главе жельела!" [10. N 825]; "Дaj боже да немаш мушке главе"! [10. N 1014]; "Даj боже да немаш мушке порода!" [10. N 1015]; "Све ти у куhи родило, мушко ти диjете не родило!" [10. N 2522]; "Ископала ти се куhа од мушкиjе глава!" [15. С. 205]; "Дом ти се од мушких глава испразнио!" [16. С. 35].

С этим мотивом (отсутствие мужского потомства) связан еще один тематический круг злопожеланий, считавшихся у южных славян самыми грозными. Речь идет о полном искоренении рода-племени того, кому адресовано проклятие.

3. Пресечение рода, вырождение семьи, исчезновение родового имени. Для текстов этого раздела характерны метафорические образы "иссохшего корня", "погибшего семени", "потухшей родовой свечи", "забытого родового имени", "пропавшего фамильного следа". Ср. белорус. проклятия: "Каб прышла пагібель на плод твой, род i вырод!" [12. С. 210]; "Не знай свайго роду-племя!" [12. С. 230]; "Каб на его род надышоу звод!" [7. С. 413]; "Каб твая бацькаушчына (здесь в значении 'отцовское колено') звелася!" [7. С. 405]; укр.: "Бодай його корінь звівся!" [13. С. 328]; "Бодай його кодло з накоренком перевелось!" [13. С. 328].

Ключевыми словами аналогичных сербских злопожеланий являются: семя, племя, род, корень, колено, имя, семья (фамилиjа), ср: "Cjeмe му се затрло!" [15. С. 205]; "Не било ти порода!" [15. С. 205]; "Угасила ти се крена свиеjha!" [15. С. 205]; "Име ти погинуло!" [14. С. 26]; "Утрло ти се племе и cjeмe дабогда!" [16. С. 98]; "Семе ти се не множило!" [16. С. 109]; "Од него трага не остало!" [16. С. 69]; "Све ти пусто остало у целоj фамилиjи!" [16. С. 80]; "Kyhy да имеш, род да немаш!" [9. С. 222]; "Семка да ти се затре, корен да ти затре!" [9. С. 240]. Близко сходные образы "высохшего родового корня", "утраченного семени" и "опустевшего имени" встречаются и в болгарских формулах [11. С. 14, 16, 20].

4. Вполне ожидаемо, что в рамках обозначенной "семейной модели" в качестве весьма продуктивного выступает также мотив безбрачия или неудачного брака. Такое злопожелание обычно высказывается в адрес самого проклинаемого или его детей; особенно часто - в адрес взрослых дочерей. В украинско-белорусской традиции при разработке этого мотива часто используются символы свадебной обрядности: "Каб цябе на пасад не садзілі!" [12. С. 224]; "Каб табе караваю не білі!" [12. С. 212]; либо неудачного сватовства: "Гарбуз батькові твоему печений!", "Гарбуз мамі, а татові - диня!" [13. С. 330]. Широко представлены в проклятиях всех славян поэтические образы со значением затянувшегося девичества, например, пожелание девушкам "ждать замужества до седых волос", ср. полес: "Каб ты у коси посывэла!" [8. Ласицк Пинского р-на Брестской обл.]; укр. "Бодай-єс дівувала до сивої коси!" [13. С. 328]; польск. проклятие в адрес дочерей хозяина дома "zeby ci dziwka posiwiala", "zeby corki nie wydali" [17. S. 75]; серб. "Не удала ти се hерка, но плела седе косе код тебе!" [16. С. 65]; "Да Бог даде, да черката седи до беле власи, или да се ожени за некоjeгa старца!" [9. С. 196]. Либо высказывались пожелания "встать под венец, когда свету будет конец" [13. С. 328]; выйти замуж тогда, "когда на ладони волосы вырастут" [13. С. 334].

В сербских и болгарских проклятиях часто высказываются прямые пожелания: "чтобы ты сам в злой час оженился", "чтобы ты не дождался сына оженить", "дочку выдать замуж", "детей своих венчать", "сватов бы не дождался" и т.п.

5. Наконец, как худшее изо всех вариантов наказаний воспринималось пожелание полной утраты семейных связей, остаться одиноким в пустом доме, забыть имена детей и родителей, не знать мест их захоронений. Этот мотив особенно подробно и многообразно разработан в южнославянских текстах, где идея "бессемейного одиночества" представлена через поэтические образы пустоты, погасшего домашнего очага: серб. "Пусто име да му остане!" [14. С. 28]; "Пусто ти остало!" [15. С. 205]; "Свет и пусто остало у целоj фамилии!" [16. С. 80];

"Пуста куhа нека ти остане!" [16. С. 76]; "Огниште му се угасило!" [16. С. 68]; "Димньак ти не димио!" [16. С. 35]; болгар. "Да му опустее кущата!" [11. С. 50]; "Да опустеешь!"; "Пусто и пометено да му стане!" [11. С. 58]. Признаком крайней степени обездоленности считались также разорванные семейные связи, поэтому в проклятиях высказываются пожелания не знать ни имен своих родителей, ни их могил: ср. серб. "Дабогда не знала како ти мajкy зову!" [10. N 420]; "Дабогда мajци гроба не знала!" [10. N 365]; "Дабогда оцу гроба не зна!" [10. N 485]; "Дабогда не знала чиjя си!" [10. N 421]. Судьба одинокого, всеми позабытого изгоя, которого некому похоронить, некому оплакать, зажечь "смертную свечу", которого помянут лишь соседи, а не близкие родственники, предстает в южнославянских злопожеланиях: серб. "Кhери ти се удале преко девет река и брегова, па те ни у старости не виделе!" [16. С. 55]; "Дабогда се осамио ко сужань!" [16. С. 115]; "Немао ти ко упалити смртну свеhу!" [16. С. 64]; "Жалили те комшиjе, а не родбина!" [16. С. 41]; "Немао те ко закопати!" [15. С. 205]; болгар. "Свекя на гробо да нема кой да му запале!" [11. С. 29].

Кроме перечисленных тематических групп, в рамках "семейной модели" фигурируют еще некоторые не столь популярные мотивы. Например, проклинаемому лицу желали: проклясть своих детей, чтобы они не видели добра в жизни, чтобы люди их сторонились, чтобы они были непочтительными к своим родителям, чтобы снохи постоянно ссорились, чтобы пропало молоко у кормящей матери и под.

Таким образом, общий перечень семейных ценностей в украинско-белорусских и южнославянских проклятиях в основном совпадает, но фольклорно-поэтическая образность сербских и болгарских текстов отличается от восточнославянских значительным своеобразием и определенной этнической спецификой. Так, у балканских славян отчетливо проявляется тенденция к противопоставлению мужского/женского в своей родословной. Одно из наиболее популярных в этой традиции следующее пожелание: "чтоб дети у тебя каждый год рождались - но ни одного бы мальчика". В р-нах горного овцеводства, где более ценным считался приплод овечек (а не барашков), известно пожелание: "Дабогда ти се раhала женска диjеца, а мушке овце!" [10. N 950]. Высшим позором для мужчины считалось погибнуть от женской руки; ср. серб. проклятие: "Дабогда погинуо од женске руке!" [14. С. 25].

Столь же значимой у южных славян является тема "авторитета мужчины в семье", в связи с чем у сербов широко представлены проклятия с мотивами: "чтоб тебя твои дети не слушались", "чтоб сыновья тебя ненавидели", "снохи бы тебя презирали", "зятья бы тебя не почитали" и т.п. Для южнославянских злопожеланий характерно также повышенное внимание к теме "вторичного потомства", т.е. рождения внуков. В адрес своих недругов высказывались нешуточные проклятия: "чтоб тебе не дожить до появления внуков", "не держать бы тебе внука на коленях", "чтобы каждая из твоих безмужних дочерей принесла бы тебе выродка в подоле", "все бы твои снохи лишь шайтанов рожали" и под.

Что касается украинско-белорусской традиции, то в аналогичных тематических группах злопожеланий выделяются прежде всего мотив "лишиться наймильшего" из членов семьи, а также пожелание бездетности и безбрачия. Отсутствуют мотивы "неудачных родов" и "рождения ненормального потомства"; практически нет противопоставления типа мужской/женский; слабее разработана тематика, касающаяся распада семьи и пресечения рода. Специфической особенностью этой группы текстов является акцент на особой значимости (для самого проклинаемого или для членов его семьи) христианских ценностей: в качестве наибольшего зла рассматривается перспектива остаться без божьего благословения и защиты, а также посмертная участь мучиться в пекле. Ср. следующие проклятия: польск. "Bodaj cie swieci Panscy opuscili!" [18. S. 11]; "Bodajs na Boskim sadzie przepadl!" [18. S. 11]; "Bodajs sie laski Bozej nigdy nie doczekal!" [18. S. 11]; "Bodajes swia-

tlosci niebieskiej nie ogldal!" [19. S. 31]; белорус. "Каб табе Бог ни дапамог!" [7. С. 405]; "Жеб ты яснасци Боскай не видзеу!" [7. С. 406]; "Каб его душа нигды з пекла не вышла!" [7. С. 407]; "Каб твая душа, Бог дау миленькі, на том сведи нидзе мейсца спакойнага не мела!" [7. С. 407]; "Каб ён не выгаварыу "Езус, Марья" перад скананем!" [7. С. 409].

Выступая в роли сильнодействующего магического оружия против недругов или в роли средства наказания виновных, проклятия позволяют понять, какие жизненно важные антропологические и социальные категории являются приоритетными в общей системе ценностей традиционной культуры. Самые страшные, негативно оцениваемые пожелания потому и адресуются противнику, что затрагивают наиболее значимые для человеческого сообщества понятия. И тот факт, что тема сохранения семейно-родовых связей занимает одну из первых позиций в иерархии ценностей, свидетельствует о ее существенно большей значимости по сравнению с темой материального достатка (которая преобладает в жанре благопожеланий). Человек проклинающий желает своему антагонисту утратить то, что сам он считает наиболее ценным: здоровье членов семьи, способность к деторождению, удачный брак, многодетная семья, женитьба подросших детей, рождение внуков, продление рода, прочные семейные отношения.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Поэзия крестьянских праздников. Л., 1970.

2. Шейн П. В. Материалы для изучения быта и языка русского населения Северо-Западного края. СПб., 1902. Т. 3: Описание жилища, одежды, пищи, занятий; препровождение времени, игры, верования, обычное право; чародейство, колдовство, знахарство, лечение болезней, поверья, суеверья, приметы.

3. Гаврилюк Н. К. Картографирование явлений духовной культуры. По материалам родильной обрядности украинцев. Киев, 1981.

4. Славянский и балканский фольклор: Генезис. Архаика. Традиции. М., 1978.

5. Зімовыя песні. Калядкі i шчадроуки. Мінск, 1975.

6. Колядки та щедрівки. Зимова обрядова поезія трудового року. Київ, 1965.

7. Federowski M. Lud Bialoruski na Rusi Litewskiej. Materialy do etnografii slowiariskiej zgromadzone w latach 1877 - 1905. Krakow. 1935. T. 4: Przyslowia.

8. Полесский архив Отдела этнолингвистики и фольклора. Институт славяноведения РАН (Москва).

9. Златковиh Д. Фразеологиjа страха и наде у Пиротском говору. Београд, 1989 (Српски етнографски зборник САН. Београд, 1989. Кн.. 35).

10. Бapuшuh-Joкoвuh В. Клетва у општини Врбас. Збирка и теренско истраживанье. (Магистерский диплом, Новосадский университет). Нови Сад, 2005.

11. Дабева М. Български народни клетви. София, 1934.

12. Выслоуі Мінск, 1979.

13. Прислів'я та приказки: Взаємини між людьми. Київ, 1991.

14. Расковник. Часопис за кньижевност и културу. Београд, 1992. Бр. 67 - 68.

15. Требjешанин Ж. Представа о детету у српскоj култури. Београд, 2000.

16. Mapковuh P. Српске народне клетве и заклетве. Београд, 2000.

17. Koledowanie na Lubelszczyznie. Polskie Towarzystwo Ludoznawcze. Wroclaw, 1986.

18. Kolberg O. Dziela wszystkie. Wroclaw; Poznan, 1964. T. 22: Leczyckie.

19. Kolberg O. Dziela wszystkie. Wroclaw; Poznan, 1964. T. 28: Mazowsze. Cz. 5.