В 1802 г. известный публицист, активный участник Французской буржуазной революции конца XVIII в., один из видных представителей утопического коммунизма П.-С. Марешаль анонимно выпустил книгу "История России, сокращенная до изложения только важных фактов". В конце ее был помещен сенсационный документ - "Добрые и последние советы Екатерины II Павлу I, найденные среди бумаг российской императрицы после ее смерти"¹ .

На протяжении полутора столетия вопрос о подлинности этого "Завещания" Екатерины II оставался открытым. Происхождение его казалось сомнительным. Но написано оно было настолько в "ека-

¹ "Histoire de la Russie, reduite aux seuls faits importants". L - P. An X (1802), pp. 359-387.

стр. 175

терининском духе", что исследователи загадочного документа воздерживались от категорической оценки его подлинности² . Г. А. Лихоткин убедительно доказал, что "Завещание" Екатерины II является историко- литературной мистификацией и принадлежит перу самого Марешаля³ . Однако идейный замысел "Добрых и последних советов", ради которого Марешаль встал на путь мистификации, не получил достаточно убедительного истолкования.

Г. А. Лихоткин полагал, что поскольку в начале XIX в. были еще живы некоторые идеи эпохи Просвещения, например, теория просвещенного абсолютизма, которая после революции приобрела уже негативное звучание, то критика этой теории в новой обстановке имела актуальное общественно- политическое значение. И Марешаль задумал на фактах из истории России развенчать теорию просвещенного абсолютизма, разделявшуюся корифеями эпохи Просвещения. Полемизируя с Вольтером, но не называя его имени, Марешаль стремился доказать, что любой государь, даже самый просвещенный, по своей сути является деспотом. В этой связи для автора было особенно важно разоблачить Екатерину II, которой Дидро, д'Аламбер и Вольтер "воздвигали алтари по всей Европе". Поэтому он и написал "Завещание", чтобы представить российскую императрицу в образе "человека, для которого все средства хороши, если они помогают утверждению полного, ничем не ограниченного абсолютного самовластья"⁴ . Европейский читатель последней четверти XVIII в. был хорошо знаком с опубликованной тогда перепиской Екатерины II и Вольтера. В ней императрица выглядела идеальным монархом, действующим по канонам просвещенного абсолютизма. Со страниц же "Завещания" представал облик "идеального деспота", использующего любые средства для управления народом, участь которого - лишь работать и молчать. В этом контрасте между двумя образами Екатерины виделся "меткий и точный удар по теории просвещенного абсолютизма" ⁵ .

Однако возникает вопрос: не следует ли уточнить идейную направленность "Завещания"? Ведь среди политических проблем, волновавших французское общество начала XIX в., когда после переворота 18 брюмера (9 ноября 1799 г.) в стране начал складываться авторитарный режим Наполеона Бонапарта, теория просвещенного абсолютизма не играла уже прежней роли. Зато призывы Марешаля обуздать правителей, "для которых путы закона есть не что иное, как ниточки пакли"; настойчиво повторяемая им мысль о том, что только народное восстание может принести избавление от деспотизма и тирании; наконец, упреки народу за то, что он не следил за деятельностью своих правителей и позволял им совершать одно беззаконие за другим, - все это звучало весьма злободневно в консульской Франции и метило отнюдь не в просвещенных монархов прошлого, а в Наполеона, чьи авторитарные устремления с каждым днем становились очевиднее. Таким образом, идейную основу "Завещания" составляет отнюдь не полемика Марешаля с Вольтером. Напомним, что в конце обзора царствования Екатерины II, после которого в книге Марешаля помещены "Добрые и последние советы", он сделал пометку: "Следующая статья не чужда данному сочинению"⁶ . Но если Марешаль столь прозрачно намекает на свое авторство и читатель, следовательно, может без труда догадаться, что "Завещание" поддельно, то сравнение мистификации с подлинной перепиской царицы и Вольтера явилось бы холостым выстрелом.

Вряд ли верно и то, что Марешаль задумал дать оценку прошедшей во Франции революции и, поскольку касаться этой острой темы было тогда опасно, решил сделать это устами Екатерины II, для чего и написал "Добрые и последние советы", выделив их в особую часть своей книги. Известно, что оценка Французской революции была дана Марешалем еще в 1793 г. в трактате "Поправка в интересах революции". В этом наиболее полном изложении своих социально-политических воззрений он высказал идеи, которым оставался верен до конца своих дней. Марешаль проповедовал идею социального равенства⁷ и с этих

² См., в частности, Ф. А. Терновский. Русское вольнодумство при императрице Екатерине II и эпоха реакции. "Труды" Киевской духовной академии. Кн. III. Киев. 1908, стр. 127-129, 133; Г. П. Макогоненко. Николай Новиков и русское просвещение XVIII века. М.-Л. 1951, стр. 522.

³ Г. А. Лихоткин. Сильвен Марешаль и "Завещание Екатерины П. (К истории одной литературной мистификации.) Л. 1974.

⁴ Там же, стр. 47.

⁵ Там же, стр. 48.

⁶ Там же, стр. 46.

⁷ "Correctif a la Revolution". P. 1793 (l'an II de la Republique), p. 307.

стр. 176

позиций критиковал революцию за ее буржуазный характер ⁸ . Поэтому ни блестящее мастерство имитации, ни талант перевоплощения в создаваемый образ не позволили бы Марешалю передать свою основную идею устами царицы. Г. А. Лихоткин согласен с тем, что нельзя отождествлять оценки, данные Французской революции в "Завещании", с оценками самого Марешаля: Екатерина отрицает революцию во имя сохранения абсолютизма, Марешаль же критически относится к ней во имя уничтожения абсолютизма и во имя той будущей революции, которая даст народам подлинное равенство ⁹ .

Итак, замысел Марешаля состоял в другом. Недаром глубокий знаток его жизни и творчества М. Домманже считал "Историю России" лишь предлогом для разоблачения Наполеона Бонапарта, "против которого жестокость времени не позволяла бороться открыто" ¹⁰ . Но Домманже не анализировал "Добрые и последние советы". Г. А. Лихоткин же считает, что "при самом предвзятом подходе к "Добрым и последним советам" видеть в них даже косвенные намеки на Наполеона весьма и весьма сложно"¹¹ . Чтобы решить спорный вопрос, обратимся к тексту сочинения Марешаля. Автор "Завещания" после самой обычной для такого рода документов преамбулы уверяет, что вследствие революции искусство царствовать становится все более трудным, и потому призывает своего преемника Павла научиться "предотвращать народные бури"; "подданные ваши не должны иметь иных мыслей, кроме мыслей своего государя. Вы один знаете степень просвещения, нужную им"; правитель, усвоивший ту истину, что "нельзя располагать народом, рассуждающим по своей воле", обязан овладеть мыслями своих подданных, содержать общественное мнение, так сказать, на своем жалованье, с помощью религии направлять его выгодным для себя образом, не позволяя ему разглагольствовать. Для этого достаточно иметь в государстве всего одну газету. А чтобы не питать народное любопытство, следует удалить от взоров народа описания политических возмущений, в первую очередь событий Французской революции. Нет ничего труднее, чем управлять народом, который во всем требует отчета; поэтому надо воспитывать его не на философских трактатах, а на семейных добродетелях, заключить его науки в пределы "домашней нравственности", покровительствовать обычным поэтам, прозаикам, романистам и историкам, уважать геометров и натуралистов, но сослать всех тех писателей, которые претендуют на то, чтобы быть государственными людьми (стр. 83-85).

Пожалуй, все европейские абсолютные монархи, в том числе и Екатерина II, могли бы одобрить эту своеобразную хартию классического макиавеллизма. Но едва ли в последовательном проведении в жизнь содержащихся в ней принципов кто-либо из них мог бы хоть отдаленно соперничать с Наполеоном. Как известно, 17 января 1800 г., то есть через два с небольшим месяца после переворота 18 брюмера, Наполеон, органически не переносивший чего-либо, даже отдаленно похожего на свободу печати, закрыл 60 французских газет из имевшихся 73. Оставшиеся же (9 из них позднее также прекратили существование) стали послушным орудием в руках первого консула. "Основной наполеоновский принцип, - писал Е. В. Тарле, - состоял в том, что газеты обязаны не только молчать, о чем прикажут молчать, но и говорить, о чем прикажут, и главное, как прикажут говорить. И любопытно, что Наполеон требует, чтобы все газеты в строгой точности так мыслили, как он в данный момент мыслит: со всеми оттенками, со всеми иногда весьма сложными деталями; чтобы бранили, как нужно, с теми самыми оговорками и пояснениями, которые находит нужным делать сам император, браня или хваля ту или иную данную страну, данную дипломатию" ¹² .

Одной из запретных для наполеоновской печати была тема Французской революции. Стремясь искоренить воспоминания о ее эпохе и деятелях, Наполеон наложил запрет даже на путеводители и топографические описания, в которых имелись малейшие упоминания о революционных событиях. Зато хорошо известно покровительство, которое он оказывал математикам, хими-

⁸ Ср.: Г. С. Кучеренко. Социально-политические взгляды Сильвена Марешаля. "История социалистических учений". М. 1962; его же. Судьба завещания Жана Мелье в XVIII веке. М. 1968, стр. 137-194.

⁹ Г. А. Лихоткин. Указ. соч., стр. 49.

¹⁰ М. Dommanget. Sylvain Marechal. L'egalitaire. "L'homme sans dieu". Sa vie, son oeuvre (1750-1803). P. 1950, p. 397.

¹¹ Г. А. Лихоткин. Указ. соч., стр. 35. Ниже в тексте ссылки на "Завещание" даются по его публикации.

¹² Е. В. Тарле. Сочинения. Т. IV. М, 1959, стр. 433-494.

стр. 177

кам, физикам, астрономам. Особенное расположение он питал к египтологам ¹³ . Думается, не без намека именно на это обстоятельство Марешаль вложил в уста царицы следующую фразу: "От моих ученых мне стало известно, что древний Египет... закрывал входы своих портов иностранцам" (стр. 83). И даже если полагать, что меры, перечисленные в тексте "Завещания", носят универсальный характер, воплощают в себе типичные черты самодержавного режима и в равной степени могут быть отнесены к любой абсолютной монархии, то подтекст "Завещания" становится еще более ощутимым, как только речь заходит о послереволюционной Франции.

Действительно, автор "Завещания" призывает обрушиться на республику в наиболее подходящий момент, когда "она не сможет управлять собой лучше, чем другими". И хотя речь как будто идет о посылке войск во Францию для разгрома революции, обращает на себя внимание тот факт, что автор постоянно говорит о борьбе не с революцией и ее принципами, а о борьбе с республикой, удушение которой повлечет за собой усиление власти того, кому адресовано "Завещание"; "именно к этому вы должны стремиться прежде всего", - наставляет автор своего преемника и перечисляет средства, способные усилить абсолютную власть. Первоначальный план автора состоял в том, чтобы предоставить республику самой себе и дождаться времени, когда она изживет себя; однако теперь, когда вся Европа потрясается ради общего дела королей, следует подумать, не настало ли время учинить это "великодушное предприятие" (стр. 85-87), то есть удушить республику.

Марешаль был соратником основателя "Заговора равных" Г. Бабефа, которые еще в 1796 г. усматривали в поведении генерала Бонапарта авторитарные замашки. В 1797 г. Марешаль выпустил антинаполеоновский памфлет "Поправка к славе Бонапарта", в котором высказал опасение, что популярный генерал может явиться в Национальное собрание и заявить: "Я дам вам короля в моем духе, или трепещите" ¹⁴ . В "Добрых и последних советах" приводится обстоятельная программа восстановления власти короля во Франции. А о том, что этот король будет в наполеоновском духе, ярко свидетельствуют те места "Завещания", в которых перечисляются средства, способствующие утверждению абсолютной власти. Так, укрепив внутреннее положение с помощью внешних победоносных войн, Павел сможет приобрести популярность. Но сама по себе популярность, эта добродетель республиканской магистратуры, ненадежна, ибо толпа неблагодарна и непостоянна. Поэтому следует позаботиться о том, чтобы привязать к себе армию: "Рубль, данный солдатам кстати, слово, обращенное к их генералу, оцениваются гораздо дороже победы". Вообще главным предметом любви императора должно быть войско. "С незапамятных времен на этой Земле все делается только силой, мы правим только нашими солдатами. Из всех правительств правительство военное есть вернейшее. Прежде всего заставьте любить себя войска. Народ - ничто, солдаты - все". Едва ли в чьих-либо иных устах эти сентенции выглядели бы столь убедительно, как у Бонапарта. Быть во всем обязанным только своим генералам, т. е. самому себе, основывать все на праве завоевания -вот что стало не только мыслью, а, так сказать, политическим мироощущением Наполеона. "Большие батальоны всегда правы" - это было одной из любимых поговорок Бонапарта"¹⁵ .

По мнению автора "Завещания", император должен твердо и постоянно следить за армией, не допуская образования в ней каких-либо военных конфедераций. Не менее беспощадно должен он бороться с политическими клубами, обществами и кружками. Напомним в этой связи, что еще при Директории, 7 февраля 1796 г., Бонапарт как командующий "внутренней армией" закрыл "Общество друзей республики", преобладающее влияние в котором принадлежало единомышленникам Бабефа - бабувистам ¹⁶ . В советах автора "Завещания" не допускать, чтобы какая-либо корпорация предписывала императору законы, и сурово пресекать любые попытки вмешаться в его законодательную деятельность прямо отражена борьба Бонапарта с оппозицией, с которой он столкнулся как консул в Трибунате и Законодательном корпусе ¹⁷ . Равным образом советы вести борьбу с преступностью и нищетой, покончить с коими

¹³ Е. В. Тарле. Сочинения. Т. VII. М. 1959, стр. 124-125.

¹⁴ М. Dommanget. Op. cit, p. 342.

¹⁵ Е. В. Тарле. Сочинения. Т. VII, стр. 92.

¹⁶ "История Франции". Т. II. М. 1973, стр. 94.

¹⁷ А. Олар. Политическая история Французской революции. М. 1938, стр. 868-871, 877-878, 925-926.

стр. 178

республиканское правление оказалось не в состоянии (стр. 89-90), отражают те шаги Бонапарта на правительственном поприще, которые увеличили его популярность, когда он очистил дороги Южной и Центральной Франции от разбойничьих шаек, чья деятельность при Директории приняла характер социального бедствия, и боролся со "спекулянтствующим хищничеством" ¹⁸ .

Наполеоновские же ассоциации вызывает и совет не пренебрегать услугами шпионов и священников, держать их в зависимости, хорошо оплачивать, но пользоваться ими с осторожностью (стр. 89). Известно, на какую широкую ногу была поставлена соответствующая деятельность при Консульстве, как и то недоверие, которое первый консул питал к Ж. Фуше, возглавлявшему министерство полиции. Слова о духовенстве позволяют также вспомнить, как 16 мая 1801 г. Бонапарт и римский папа подписали конкордат о ликвидации провозглашенного в годы революции отделения церкви от государства, после чего государство вновь стало содержать священников ¹⁹ .

Автор "Завещания" считает, что солдат-это все для правительства, "но без денег нет войска", и поэтому советует заняться упорядочением финансов (стр. 91). Как раз к весне 1800 г. Бонапарт, чтобы накормить, одеть и вооружить громадную армию, провел ряд мер, укреплявших финансовое положение страны²⁰ . Текст "Завещания" призывает преемника не забывать о роскоши, которая в противовес республиканской простоте должна окружать его двор, ослепляя подданных и поражая посланников других дворов. И здесь очевидна реминисценция: в 1800 г. Бонапарт переехал в Тюильри и занял прежние покои Людовика XVI²¹ . Был создан двор первого консула, после чего усилия гофмаршала Дюрока оказались "направлены на то, чтобы роскошью, богатством, великолепием Тюильрийский дворец затмил все дворцы европейских монархий"²² .

Таковы лишь основные советы Марешаля, в которых, как представляется, отразились намеки на Наполеона. В ряде случаев они нарочито сопровождаются упоминаниями о реальных фактах из биографии Екатерины II и Павла или выражениями, которые никоим образом не могли принадлежать первому консулу. Например, автор "Завещания" называет Ж.-Ж. Руссо единственным философом, оставшимся нечувствительным к вниманию с его стороны; в отношении же Дидро замечает, что ему было дозволено говорить откровенно: "Я нуждаюсь на время в людях такого рода; они были первым эхом моей славы... Они прозвали меня Северною Семирамидой... Это самое сказала я Дидероту"; а в заключение советует преемнику воздать должное правителям, которые во время путешествия оказали ему гостеприимство (стр. 83-86, 92). Но таких сугубо "биографических" деталей в тексте "Завещания" мало. Учитывая это, Марешаль сопроводил текст подстрочными примечаниями, где дополнительно поместил "екатерининский" материал. Эти примечания столь плохо согласуются с основным текстом "Завещания", что русские переписчики, как правило, опускали их, когда документ стал распространяться по России в списках. "Российский" фон "Добрых и последних советов" сыграл свою роль: без него Марешалю едва ли удалось бы преодолеть рогатки наполеоновской цензуры, железные тиски которой он с таким блеском изобразил в своем памфлете.

И еще один аргумент в пользу того, что "Добрые и последние советы" представляют собой антинаполеоновский памфлет. Обратимся к времени выхода в свет этого произведения. С 6 по 10 мая 1802 г. в высших государственных органах Французской республики обсуждался вопрос о назначении Бонапарта пожизненным консулом с правом избирать себе преемника. После того как это предложение, инспирированное Наполеоном, натолкнулось на оппозицию, консулы вопреки конституции и без согласия законодательных органов издали 10 мая постановление о плебисците, который состоялся 2 августа 1802 года²³ . Памфлет же Марешаля вышел из печати 9 июня 1802 года²⁴ , то есть накануне плебисцита. Далеко не все современники понимали смысл происходивших во Франции перемен. Замысел Марешаля, очевидно, состоял в том, чтобы раскрыть суть происходящего.

Для определения места, которое принадлежит рассматриваемой публикации Марешаля в развитии французской общественно-политической мысли периода Кон-

¹⁸ Е. В. Тарле. Сочинения. Т. VII, стр. 92-93, 95.

¹⁹ "История Франции". Т. II, стр. 122.

²⁰ Е. В. Тарле. Сочинения. Т. VII, стр. 95.

²¹ А. Олар. Указ. соч., стр. 871.

²² А. З. Манфред. Наполеон Бонапарт. М. 1971, стр. 413.

²³ А. Олар. Указ. соч., стр. 906-909.

²⁴ М. Dommanget. Op. cit., p. 397.

стр. 179

сульства, важно установить, как были встречены во Франции "Добрые и последние советы". Понял ли тогдашний французский читатель истинный замысел автора? Вызвало ли произведение Марешаля какие-либо отклики, либо прошло незамеченным? Но это уже особый сюжет. Что касается России, то в ней "Завещание" получило широкое распространение и в списках на французском языке и в русских переводах²⁵ . Примечательно, что владельцы списков (а среди них были профессиональные историки Г. Н. Геннади и Н. К. Шильдер), очевидно, даже не подозревали, что имеют дело с антинаполеоновским памфлетом. Марешаль, искусно владея мастерством имитации, сумел высказаться по злободневному для консульской Франции вопросу, введя в заблуждение не только французских цензоров, но и русских собирателей редких рукописей.

²⁵ Государственная публичная библиотека имени М. Е. Салтыкова-Щедрина, ф. 178, оп. 1, д. 27; ф. 859, карт. 24 N16; ЦГВИА. ф. 410, оп. 1, д. 20; Государственный исторический музей, Отдел письменных источников, ф, 445, оп. 1, д. 80-6, ч. 124; Государственная библиотека СССР имени В. И. Ленина, Отдел рукописей, ф. 661, оп. 1, д. 41; ЦГАОР СССР, ф. 728, оп. 1, д. 422; Институт русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР, ф. 265, оп. 2, д. 3829; Архив Ленинградского отделения Института истории СССР АН СССР, ф. 16, оп. 1, д. 235.