Кишинев. Изд-во "Картя Молдовеняске". 1971. 219 стр. Тираж 2000. Цена 1 руб.

Всем, кто изучает внешнеполитические проблемы Древней Руси, неоднократно приходилось использовать в своих работах сложный терминологический комплекс дипломатического языка прошлых времен, рожденный в недрах великокняжеских канцелярий, а позднее Посольского приказа. Однако в таком использовании дипломатической терминологии, конечно, много утилитарного, и хотя исследователей давно уже занимали вопросы, когда, где, в связи с какими историческими событиями появились те или иные дипломатические термины, ответы на них носили фрагментарный характер. Объяснялось это тем, что при разработке сложных проблем внешней политики феодальной России как дореволюционные, так и советские историки основное внимание уделяли не эволюции терминов, а эволюции межгосударственных отношений. И это было, видимо, вполне оправданно. Тем не менее "второй план"- становление дипломатической терминологии с момента зарождения Древнерусского государства вплоть до первой четверти XVIII в., когда реформы Петра I существенно изменили веками складывавшиеся приказные порядки и приказной язык, - настойчиво привлекал к себе внимание исследователей. В появлении того или иного дипломатического термина, его дальнейшей эволюции ученые пытались прочитать, и не без успеха, страницы внешнеполитической истории страны, увидеть крупные перемены в жизни Русского государства. Именно по этому пути пошел Ф. П. Сергеев. Филолог взялся за дело, к которому с разных сторон подходили, но так и не подошли вплотную историки. По существу, работа Ф. П. Сергеева - первая серьезная попытка дать систематический анализ возникновения и развития русской дипломатической терминологии с XI по XVII век.

Сам автор весьма скромно формулирует задачи книги: описание дипломатической лексики указанного периода, изучение лексических и семантических изменений, происходивших в дипломатической лексике XI - XVII вв., выявление источников, служивших основой для формирования дипломатической терминологии, и, наконец, определение наиболее характерных способов образования дипломатической лексики. Эти задачи он решает на основе изучения терминологического массива, относящегося к наименованию лиц, которые были связаны с дипломатической деятельностью как внутри страны, так и за рубежом.

Ф. П. Сергеев рассматривает историю возникновения на Руси терминов "посол" (со всеми его смысловыми и целевыми вариантами: сильный, великий, большой, чрезвычайный, полномочный, ординарный, легкий, нарочный, малый, меньшой, мирный, межевой, посредственный), "посольство" (с соответственными вариантами), проис-

стр. 175

хождение других терминов, обозначавших дипломатических уполномоченных ("посланник", "посланный", "посланец", "посыльщик", "гонец", "опасщик", "поверенный в делах" и др.), а также лиц, которые входили в состав внутригосударственного дипломатического ведомства: глава Посольского приказа ("печатник и дьяк", "государский дьяк", "печатник и посольский дьяк", "дьяк думный посольский" и т. д.), "посольский дьяк", "подьячий", "советник", "переводчик", "толмач", "встречник". Подробно рассматривается и вопрос о появлении в русской дипломатической терминологии иностранных наименований ("канцлер", "легат", "нунций", "интернунций", "комиссар", "агент", "резидент", "консул", "министр", "курьер", "секретарь").

Анализ дипломатической терминологии автор строит, исходя из следующих принципов: морфологический разбор того или иного термина, фиксирование его первых упоминаний в древнерусских источниках, изучение его практического употребления в последующее время, этимологический анализ, разбор различных словообразовательных вариантов, а также устойчивых словосочетаний, изучение синонимов данного термина и его позднейших толкований. Такое сочетание приемов филологического и исторического анализа позволяет Ф. П. Сергееву развернуть историю дипломатических терминов на добротном научном полотне, дать их эволюцию выпукло и емко.

Благодаря обстоятельному научному подходу к проблеме автор выходит далеко за рамки скромно сформулированных им задач. По существу, материалы, собранные Ф. П. Сергеевым, подводят к широким историческим обобщениям. Они показывают, как с веками расширялась и усложнялась русская дипломатическая терминология, как постепенно освобождалась она от терминов, свидетельствовавших о неравноправии Руси по отношению к Золотой Орде или к странам Запада (например, к Священной Римской империи), и как эта терминология прочно становилась на почву национального суверенитета, высокого государственного престижа, равноправия в отношениях со всеми без исключения государствами. Так, с середины XV в. уходит в прошлое термин "сильный посол", которым русские документы определяли дипломатических представителей Золотой Орды, приходивших на Русь диктовать ордынскую волю (стр. 14) или дипломатических послов в Новгород и Псков из немецких земель, постоянно грозивших этим городам войной. Исчезает понятие "киличей", обозначавшее великокняжеского посланца, которого Москва отправляла в Орду либо с какой-нибудь жалобой, либо за разрешением на великое княжение, либо с подарками хану и его окружению (стр. 126).

Собранные Ф. П. Сергеевым данные убедительно показывают, что особенно активно русская дипломатическая терминология формировалась в XVII в., в частности во второй его половине, когда русская дипломатия не только восстановила прежние европейские связи России, прерванные польско-шведской интервенцией, а позднее тяжелейшими войнами с Польско-Литовским государством, но и весьма их расширила и укрепила. Именно в XVII в., в пору многочисленных и значительных по своим целям русских дипломатических миссий в страны Европы и Азии, разнообразных дипломатических переговоров, посольских съездов, заключения различных "докончаний" и т. п., широко входят в дипломатический обиход зародившиеся ранее термины "великий посол", "великий полномочный посол", "посредственный посол" (посредник третьей страны на посольских съездах), "великое полномочное посольство", "чрезвычайный посланник", "чрезвычайный гонец", "поверенный в делах", "поверенный и чести достойный" и другие. Автор справедливо замечает, что иноязычная лексика стала особенно активно проникать в русский дипломатический язык с конца XVII в. (стр. 125). Именно в XVII в. в русский язык пришли слова "резидент", "нунциус", "министр", "консул", "курьер", "медиатор" и др. Многие из них позднее стали использоваться как русские служебные дипломатические термины. Автор указывает, что подобное проникновение означало не только широкое знание в России дипломатической терминологии Запада, но и осмысление, освоение ее на основе возросшей профессионализации и специализации русской дипломатической службы (стр. 140).

Материалы, привлеченные Ф. П. Сергеевым, показывают, что ко второй половине XVII в. в России фактически оформился весь комплекс дипломатической терминологии переходного периода от централизованного государства к абсолютной монархии. К концу XVII в. русская дипломатическая терминология, отражая реальности организации русской дипломатии этого периода, подошла изощренно иерархической, многообразной, бюрократически развитой, во мно-

стр. 176

гом соответствующей западноевропейским дипломатическим канонам. Все это создавало прекрасные дополнительные возможности для серьезных преобразований русской дипломатической службы при Петре I. В то же время терминологический букет XVII в. произрастал на прочной еще почве старого приказного мира. Таким образом, петровские реформы в области организации дипломатической службы, как и в других сферах, опирались на уже достигнутые результаты, вполне соответствующие духу нового государственного порядка, и отрицали все то, что мешало оформлению абсолютистского государства, уводило в архаическое, приказное прошлое, годное для периода централизованной монархии. Эволюция дипломатической терминологии великолепно отразила этот процесс в одной из сфер государственной жизни. К сожалению, Ф. П. Сергеев, подведя всеми своими материалами к данному выводу, не произвел анализа, который намного усилил бы научную значимость книги.

Некоторые положения, высказанные автором, требуют уточнений. Так, появление ряда дипломатических терминов в XV, XVI, XVII вв. Ф. П. Сергеев совершенно справедливо связывает с "оживлением" международных связей России, однако самый характер этого "оживления" остается неясным. Поэтому не прослеживается и качественный сдвиг в области дипломатической терминологии, скажем, от XV к XVII веку. А сделать это представляется небезынтересным.

Многие характеристики дипломатических учреждений и лиц автор дает в том виде, в каком они устоялись в источниках. Например, "посредственных послов" он определяет как лиц, осуществлявших посредничество при переговорах, "сущность которого заключалась в примирении воюющих, враждующих сторон". Бывало, конечно, и так. Но бывало, что посредник всячески препятствовал переговорам (например, известный папский медиатор С. Герберштейн в начале XVI в., во время переговоров между Польско-Литовским и Русским государствами, откровенно брал сторону противника России). Каждый посредник прежде всего ^преследовал внешнеполитические цели собственного правительства. Вряд ли автору следовало поспешно соглашаться с мнением В. Э. Грабаря, что "деление московских дипломатов на послов, посланников и гонцов означало только большую или меньшую торжественность данной миссии", что эти звания не имели того значения, какое придавалось им в Западной Европе (стр. 58 - 59). На первых порах, в XV - первой половине XVI в., вероятно, было так. Однако позднее, в XVII в., эта неустойчивость стала уступать место строго регламентированным дипломатическим рангам и степеням, полностью соответствовавшим характеру той или иной дипломатической миссии. Хотелось бы пожелать большей определенности и в объяснении генезиса некоторых терминов: иногда неясно, каково их происхождение, - пришли они на Русь с Запада через перевод или возникли самочинно на русской лексической основе (например, "дворецкий", "порутчик", "трубач" как члены посольства). Вызывает сомнение необходимость в современном толковании прежних дипломатических терминов. Какое значение для избранной автором темы имеет, скажем, разъяснение современного термина "комиссар" - "комиссар милиции", "военный комиссар" и т. д.?

В заключение хочется отметить, что выводы Ф. П. Сергеева базируются на солидной источниковедческой основе: это летописи, актовый материал, духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV - XVI вв., памятники дипломатических отношений России с иностранными государствами в XV - XVII вв., различного рода документальные публикации, данные русских "азбуковников", "лексиконов", словарей. Правда, трудно согласиться с автором, что памятники эти являются "малоизученными" (стр. 4). Филологами - возможно, но не историками. И в первую очередь это относится к великолепной публикации "Памятников дипломатических сношений древней России с державами иностранными", которая уже давно находится в поле зрения отечественной исторической науки. Плодотворные усилия самого автора показывают, какие широкие и неожиданные возможности предоставляют исследователям уже введенные в научный оборот материалы в том случае, если вопросы, обращенные к ним, обладают необходимой новизной и научной значимостью.