НИКУЛИЧЕВА Дина Борисовна - доктор филологических наук, доцент, старший научный сотрудник Института языкознания РАН.

Анализ переводов позволяет проследить, как в амбивалентных семантических ситуациях, допускающих как активное, так и инактивное представление субъекта, характерологические принципы синтагматики конкретного языка служат дополнительным основанием для выбора либо синтаксического, либо морфологического показателя рефлексивности¹. В шведском языке субъект скорее осмысливается как инактивный или непроизвольно совершающий неконтролируемый процесс, что выражается в использовании показателя -s. Норвежский же, как и датский, выбирает осмысление субъекта в качестве активного каузатора процесса, что синтаксически маркируется использованием синтаксического рефлексива в качестве объекта.

Говоря о лингвистических аспектах перевода, нельзя забывать, что перевод - это не только процесс межъязыковой трансформации, который может и должен исследоваться в лингвистическом аспекте, но и ее результат - текст, параллельный оригиналу, но отражающий структурную и семантическую специфику языка перевода по отношению к языку оригинала.

Интересные результаты дает сопоставление переводов с одного из близкородственных языков на другой. Близость языковых систем предполагает максимум совпадений. В этих условиях особую важность приобретает сопоставление наблюдаемых расхождений. Ведь эти расхождения составляют тот "обозримый" остаток, который можно обобщать, устанавливая, с одной стороны, взаимосвязь характерных структурных различий, а с другой стороны, взаимозависимость структурных и семантических различий. В статье мы рассмотрим, как субъект состояния может по-разному интерпретироваться в близкородственных языках в тексте оригинала и перевода: либо как пассивный, либо как активный участник события.

Просматривая параллельные тексты, мы поставили задачу отмечать случаи несовпадения структур в оригинале и переводе с одного скандинавского языка на другой, когда в одном языке была употреблена форма синтетического рефлексива (-s), а в другом - аналитического рефлексива (sig/seg).

Как известно, рефлексивность относится к числу понятийных категорий, образующих поле залоговости [1, 385], а залог определяется как грамматическая категория глагола, выражающая субъектно-объектные отношения. При этом рефлексивный залог определяется как "указывающий, что действие направлено на само действующее лицо, которое является одновременно и субъектом и объектом этого действия" [4, 160]. Таким образом, связь с глагольным словоизменением, с одной стороны, и с синтаксической категорией объекта, с другой, заложена в самом понятии рефлексивности. Закономерным проявлением этого является картина, представленная во всех скандинавских языках, когда рефлексивность может выражаться как морфологически

¹ Данная статья написана на основе доклада, прочитанного на международной датско-российской конференции "Лингвистические аспекты перевода", проходившей 18-19 мая 2000 г. в Институте языкознания РАН. Темой выступления было контрастивное исследование переводов как средство выявления характерных структурных и семантических различий в близкородственных языках, в частности различий в представлении субъекта действия либо как активного, либо как инактивного - в зависимости от общих структурных особенностей конкретного языка.

- аффиксом, так и синтаксически - рефлексивным местоимением. Предпочтительность выбора контактного (морфологического) или дистантного (синтаксического) форманта в сопоставляемых языках различна, что будет рассмотрено ниже в русле сопоставления ведущих синтагматических тенденций данных языков.

Для начала любопытно провести внешнее сравнение, сопоставив употребление синтетического и аналитического рефлексива в современных восточноскандинавских языках с таким типичным представителем западноскандинавского ареала, как исландский язык.

Из семи основных значений древнеисландских форм с морфологическим показателем рефлексивности -sk, выделяемых М.М. Гухман [2, 227- 228], по нашим наблюдениям, лишь четыре встречаются в современных языках континентальной подгруппы:

- непереходность: др.-исл. finnask, дат. findes, швед. finnas 'находиться';

- взаимность (замкнутость сферой действия двух субъектов): др.- исл. berjask, дат. brydes, швед. brottas 'сражаться, бороться';

- состояние + непереходность, выражаемые:

а) разными лексическими группами: др.-исл. groenask, норв. gronne(s), дат. gronne(s) 'зеленеть';

б) глаголами аффекта и других психических состояний: др.-исл. oask 'бояться', швед. gladjas, дат. glaedes 'радоваться';

- центростремительность процесса и аффицированность (выраженность) субъекта, давшие в современных скандинавских языках формы синтетического страдательного залога.

Три других значения, в древнеисландском формально объединенные с четырьмя вышеназванными общим маркером -sk, в современных языках континентальной подгруппы выражаются иначе, при помощи возвратного местоимения sig:

- субъектная заинтересованность: др.-исл. eygnask 'овладевать чем-либо для себя', 'просить себе что- либо'; ср. способы выражения различных оттенков косвенной вовлеченности субъекта в шведском и датском, рассмотренные на примере глагола ta / tage 'брать': швед. ta sig en lur 'вздремнуть', досл. 'взять себе короткий сон', дат. tage sig en plads som bud 'устроиться работать посыльным', досл. 'взять себе место посыльного', tage sig noget naer 'принимать что-то близко к сердцу', досл. 'брать себе что-то близко', tage sig en opgave pa 'брать на себя задачу'; sig с предлогом: швед. ta pa sig ansvaret 'взять на себя ответственность', ta mod till sig 'расхрабриться, взять на себя смелость', ta for sig av maten 'накладывать себе еду', дат. tage for sig af retterne 'угощаться, накладывать себе еду', tage pengene til sig 'присваивать деньги';

- разные типы субъектной соотнесенности, выражаемые:

а) моделью типа др.-исл. hefiz lind fyrir 'держит щит перед собой', где предлог fуrir семантически относится к местоименной энклитике: досл. 'имеет-себя щит впереди'. Эту подгруппу примеров логично было бы отнести к предыдущему разряду, поскольку она также обозначает косвенную задействованность субъекта и в современных континентальных скандинавских языках ей соответствует сочетание sig с поствербом. Ср. приведенное выше дат. tage sig en opgave pa 'брать на себя задачу', ср. также др.-исл. geek ut ok sask um Муж вышел и осмотрелся и швед. и дат. se sig от 'оглядываться', швед. se sig for 'быть осторожным', досл. 'смотреть впереди себя', se sig omkring i rummet 'осмотреться в комнате';

б) моделью Асc. cum inf., ср. др.-исл. Gunnlaugr vilja 'Гуннлауг сказал, что он этого хочет' (Gunnl. VII, 32), где прямое дополнение личной глагольной формы, выступающее в то же время и как субъект инфинитива, оформлено в виде агглютинативного возвратного суффикса, и сложное дополнение в шведском и датском, где субъект инфинитива выражается рефлексивным местоимением: дат. Martin Olsen folte sig ikke skyldbevidst (Scherfig, 59) и швед. Martin Olsen kande sig inte skuldmedveten (Scherfig, пер., 49) 'Мартин Ольсен не чувствовал, что он виноват';

в) моделью lata+ inf., ср. др.-исл. lata skfrask 'велеть крестить себя' (наряду с возможными конструкциями с полным возвратным местоимением Han let bera sik 'Он велел снарядить себя') и конструкции с полным местоимением, единственно возможные в современных континентальных языках: дат. De lader sig ikke tvinge (Bjerreso, пер., 5) и швед. De later inte tvinga sig (Bjerreso, 5) 'Они не позволят себя принудить'.

Если в древнеисландском языке тот круг значений, который объединяет показатель возвратности -sk, был обобщен М.М. Гухман как "нецентробежность, выступающая в многообразных смысловых вариантах, связанных с широким понятием ограниченности процесса сферой субъекта, его субъектной соотнесенностью" [2, 227], то современные восточноскандинавские языки в своем развитии пошли по пути усиления синтаксической функции рефлексива, его "объективизации" посредством уподобления, где это возможно, производителя признака, направленного на самого этого производителя, любому другому стороннему объекту воздействия. Т. е. в современных континентальных скандинавских языках формальное размежевание проходит по линии противопоставления активности и инактивности. Активное действие, замкнутое сферой субъекта, формально сближается с активным действием, которое субъект совершает по отношению к самому себе (собственно возвратность), и с активным действием, которое он может совершать по отношению к любому другому объекту (переходность).

Значимые межъязыковые расхождения внутри подгруппы континентальных скандинавских языков наблюдаются в сфере глаголов, характеризующих состояние инактивного субъекта. Так, при сопоставлении древнеисландских глаголов состояния с их шведскими и датскими параллелями обнаружилось, что в шведском языке формант - s используется более регулярно, тогда как в датском варианте может употребляться глагол c sig. Ср. др.-исл. skamask 'стыдиться' от skamma 'стыдить', швед. Jag skams 'Мне стыдно', skams! 'Стыдись!' (ШРС, 515) - и дат. Hun skammede sig for at vise sig i der kostume 'Ей было стыдно показаться в таком наряде', Jeg skammer mig ved at sige det 'Я стыжусь говорить об этом' (NDO, 894).

Особенность контрастивного описания близкородственных языков, наглядным примером которых являются континентальные скандинавские языки - датский, шведский и норвежский (букмол), - состоит в первоочередной концентрации внимания на фактах расхождений, пусть даже в статистическом отношении не преобладающих над фактами подобия. На общем фоне подобия регистрируемые расхождения важны как отражение более глубинных принципов структурирования каждого из сравниваемых языков.

Именно в этом аспекте на фоне преобладания параллелизма датских, шведских и норвежских примеров с рефлексивами (т.е. случаев, где сочетанию глагола с возвратным местоимением в одном языке соответствует имеющее то же значение сочетание глагола с возвратным местоимением в других языках) интересны примеры, где сочетанию глагола с рефлексивом в одном языке отвечает аффиксальное образование в другом. При этом особую значимость получает сопоставление переводов, когда переводчик, имея "на входе" одну форму, все-таки делает выбор в пользу другой. Что движет им? Иное понимание ситуации или иные структурные особенности его языка?

Как считают специалисты школы Realway (см.: http://realway.by/), в этом вопросе особенно важно проследить направленность расхождений, когда разные переводчики, переводя разных авторов с разных языков, регулярно делают выбор в одном направлении: т. е. для одного языка в сторону синтетического, а для другого - в сторону аналитического рефлексива.

Сопоставление датских, норвежских и шведских переводов демонстрирует тенденцию датского и норвежского языков к выбору аналитического рефлексива, а шведского - к выбору синтетической формы. Ср.: дат.: Norden udvikler sig i stadig hojere grad til et faelles hjemmemarked for de nordiske virksomheder (NiS, 17) 'Скандинавия все в большей степени развивается по направлению к общему внутреннему рынку для скандинавских предприятий' - и норв. Norden utvikler seg til a bli et felles hjemmemarked for de nordiske bedriftene i stadig storre grad (NiS, 17), швед. перевод: 'Norden utvecklas alltmer till en gemensam hemmarknad for de nordiska foretagen' (NiS, 17).

Иногда в шведском переводе в качестве соответствия датскому глаголу с sig может использоваться депонентный глагол иного корня, хотя в словарном составе существует и непосредственная параллель датскому глаголу. Так, датскому глаголу 'приближаться' в шведском переводе соответствует депонентный глагол nalkas 'приближаться, наступать', обычно сочетающийся с инактивным субъектом (julen nalkas 'приближается Рождество', aret nalkas sitt slut 'год подходит к концу', ШРС, 381), и в большей степени, нежели шведский глагол narma sig, передающий значение инактивности одушевленного субъекта. Ср.: дат. Nrmede man sig den store tunge Port, ... laeste man over Hvlvingen det ene Ord "Fngsel" sat med store Jrnbogstaver (Nexo, 5) 'Если приблизиться к большой тяжелой двери, то над аркой можно прочитать единственное слово "Тюрьма", выложенное большими железными буквами' и швед. перевод: Nalkades man den stora tunga porten... laste man over valvbagen detta enda ord: Fangelse i stora jarnbokstaver (Nexo, 8).

Это наблюдение согласуется с отмечаемым Л. Хюльтеном расхождением, а именно несколько более частым употреблением депонентных глаголов в шведском по сравнению с датским и норвежским языками, где им могут соответствовать активные формы: швед. hoppas - дат. habe, норв. hape 'надеяться'; швед. andas - дат. ande, норв. ande 'дышать'; швед. minnas - дат., норв. huske 'помнить' [5, 204].

Что касается норвежского языка, то тенденции, характерные для датского, в нем проявляются еще более отчетливо. Хюльтен в своем "Сопоставительном синтаксисе" предпочел констатировать различия в употреблении -s / sig лишь между шведским и норвежским языками и игнорировал расхождения между шведским и датским как "незначительные". Он сгруппировал иллюстративный материал так, чтобы показать, что в норвежском предпочитается sig, а в шведском -s как при глаголах с "рефлексивным значением", так и при глаголах со значением средним между "рефлексивностью и пассивностью", а также при глаголах с "невозвратным, активным значением".

Вместе с тем все приведенные Хюльтеном примеры на соответствие норвежского sig шведскому -s, на наш взгляд, объединены единым семантическим признаком: все они являются "пограничными" случаями, в силу своей семантики допускающими как инактивное, так и активное осмысление субъекта. Наиболее наглядно это проявляется в случаях на стыке "между рефлексивом и пассивом":

Фраза "мускулы сжались" теоретически допускает осмысление подлежащего "мускулы" и как медиального пассивного субъекта (швед. "сжались", так как кто-то их сжал), и как субъекта-каузатора действия, замкнутого на самом действии (норв. "сжались, так как сжимали себя").

Ситуация "многое с тех пор изменилось" допускает трактовку подлежащего и как каузатора изменения (норв. "изменилось", так как "менялось само по себе, изменяло себя"), и как медиального субъекта, вовлеченного в процесс изменений посторонним воздействием (швед. "изменилось", так как "подверглось изменению").

Ситуация, "праздник все-таки завершился (растаял)" позволяет осмыслить неодушевленный субъект как каузатор процесса "праздник окончился сам собой". Вместе с тем, субъект может восприниматься и как испытывающий изменения в результате стороннего воздействия - праздник окончился, потому что люди закончили праздновать. Случаи, относимые Хюльтеном к явным рефлексивам, проиллюстрированы ситуациями, описывающими непроизвольное действие, которое также может быть переосмыслено как активно каузированное самим субъектом.

'Горло внезапно сжалось'.

Действие не каузировано извне, но в то же время процесс произведен субъектом непроизвольно.

Ситуация "постепенно толпа на равнине превращается в узкую полоску, которая затем растворяется" подразумевает, что толпу никто не растворял, она растаяла сама по себе, но процесс этот происходил независимо от ее деятельности.

Примеры, в которых, по мнению Хюльтена, глагол имеет активное значение, на самом деле описывают ситуации, где речь идет о психическом состоянии, некаузированном субъектом. Показательно, что в переводе на русский язык они передаются пассивными конструкциями: Вам стыдно, Меня тошнит, Паулю нравилось.

Лишь один из примеров Хюльтена вызывает определенные затруднения:

где глагол, несомненно, имеет активное значение. Важно, однако, что и здесь возможна двойственная трактовка: при том что бенефициант в любом случае совпадает с субъектом, каузатор действия может как совпадать с субъектом (норв. "Он хотел отомстить за себя"), так и находиться вне его (швед. "Он хотел быть отмщенным").

Как видно, межъязыковые расхождения происходят в ситуациях, допускающих двойственную семантическую трактовку субъекта. В шведском языке субъект скорее осмысливается как инактивный или как непроизвольно совершающий неконтролируемый процесс, что выражается в использовании показателя -s с инвариантным значением инактивности. Норвежский же, как и датский, выбирает осмысление субъекта в качестве активного каузатора процесса, что синтаксически маркируется использованием рефлексива в качестве объекта.

Денотативное значение рассматривавшихся ситуаций одинаково: ведь расхождения наблюдаются при сопоставлении переводов. Следовательно, причину надо искать в структурных особенностях сопоставляемых языков. В амбивалентных ситуациях, допускающих как активное, так и инактивное представление субъекта, характерологические принципы синтагматики служат дополнительным основанием для выбора того или иного варианта. А как было нами показано в ряде предыдущих исследований [3], стратегии дистантности и контактности являются определяющими для большинства синтагматических различий между датским и шведским языками. Норвежский язык в ряде случаев проявляет промежуточные тенденции, но в случае рефлексивов он явно ближе к датскому структурному варианту. Ср. расположение дат. и норв.

В соответствии с ведущей для синтактики шведского языка тенденцией к синтагматической контактности шведскими переводчиками предпочтение отдается агглютинативному присоединению рефлексивного форманта, тогда как датскими и норвежскими переводчиками шире используется дискретный синтаксический показатель, потенциально допускающий дистантное расположение относительно глагольного ядра (например: Заметим, что такая синтагматическая стратегия, как дискретность (в морфологическом ее проявлении - аналитизм), оказывается тесно сопряженной на синтаксическом уровне со стратегией дистантности, тогда как синтагматическая стратегия слитности на морфологическом уровне, наоборот, предполагает синтетизм взаимосвязанных элементов, а на синтаксическом - контактное расположение наиболее тесно связанных между собой слов.

Литература

1. Булыгина Т.В., Крылов С. А. Понятийные категории // Лингвистический энциклопедический словарь. - М., 1990.

2 Гухман М. М. Развитие залоговых противопоставлений в германских языках: Опыт историко-типологического исследования родственных языков. - М., 1964.

3. Никуличева Д.Б. Синтагматические отношения в континентальных скандинавских языках: Контрастивный анализ. - М.; СПб., 2000.

4. Храковский В.С. Залог // Лингвистический энциклопедический словарь. - М., 1990.

5. Hulthen L. Studier i jamforande nunordisk syntax. Bd. I // Goteborgs hogskolas Arsskrift. - Goteborg, 1944.

Сокращения

дат. датский'

досл. дословно

др.-исл. древнеисландский

норв. норвежский

пер перевод

ср. сравни

швед. шведский

Асс аккузатив

inf. инфинитив

Obj объект

Pv постверб

Sb субъект

V глагол

ШРС Шведско-русский словарь / Ред. С.С. Маслова-Лашанская и др. - М., 1956.

Boj. Bojer J. Vor egen stamme. - Kristiania, 1924; Voregenstam. Stockholm, 1925.

Berg Berg C. Bla dranonerna. - Stockholm, 1936; De ble dragoner. - Oslo, 1937.

Grieg Grieg N. Skibet gaar videre. - Oslo, 1935; Skeppet ger vidare. - Stockholm, 1925.

Gunnl. Gunnlaugssaga Ormstungu. - Leeds, 1935.

Lo-J. Lo-Johansson I. Godnatt, jord. - Stockholm, 1933; Godnatt, jord. - Oslo, 1939.

Lovl. Lovland L. Og se fortsetter livet. - Oslo, 1933; Och se fbrtsatter livet. - Stockholm, 1933.

NDO Nudansk ordbog / L.Jacobsen. - K-ebenhavn, 1977.

NiS Norden i samarbejde / B.Bagerstam. - Stockholm, 1989.

Nexo Nexo M.A. Pelle Erobreren. -Kobenhavn, 1910; Pelle Erovrareren. - Stockholm, 1949; Pelle Erobreren. - Oslo, 1981.

Unds. Undset S. Gymnadenia. - Oslo, 1929; Gymnadenia. - Stockholm, 1930.

CONTRASTIVE STUDIES OF TRANSLATIONS: REFLEXIVITY IN DANISH, NORWEGIAN AND SWEDISH

D. B. Nikulicheva

Summary

This article is based on a report delivered at the International Danish-Russian Conference on "Linguistic Aspects of Translation" held on 18-19 May 2000 in the Institute of Linguistics of the Russian Academy of Sciences.

The report discussed a contrastive study of translated texts as a method of identifying typical structural and semantic differences in closely related languages, particularly differences in representing the subject of the action as either a passive or an active participant in a situation, depending on structural peculiarities of each particular language.

The analysis of translated texts reveals how the characterological principles of syntagmatics in each language help justify the choice between either a morphologic or a syntactic marker of reflexivity in ambivalent semantic situations allowing for both active and passive representations of the subject. In Swedish, the subject is perceived as inactive or involuntarily involved in an uncontrolled process and thus receives the formant '-s'. Both Norwegian and Danish prefer to interpret the subject as the active agent of the process. Syntactically, this is achieved by using a syntactic reflexive form in the function of the object.