"КНИГИ ЛИТОВСКОЙ ПЕЧАТИ" В "СПЕЦХРАНЕ" МОСКОВСКОГО КРЕМЛЯ ¹

Двадцатые-тридцатые годы XVII в., время патриаршества Филарета Никитича Романова, характеризуются двумя противоположными тенденциями: заимствования и запреты книжной продукции Киевской митрополии. В годы его правления контакты с главами Киевской митрополии приобрели постоянный характер, а основным источником развития русской богословской литературы стали переводные украинско- белорусские полемические тексты. Но именно в этот период были предприняты шаги по созданию цензурных ограничений в отношении "книг литовской печати" ² . Контрастом к охранительным мерам патриарха Филарета выглядит "книжная справа" эпохи патриарха Никона. Представить динамику происходивших изменений позволяют новые документы, хранящиеся в РГАДА. Два эпизода, не известные ранее, ярко иллюстрируют противоположные позиции в отношении официальной Москвы в 20-30-е и в 50-е годы XVII в. к украинско-белорусским изданиям.

С 20-х годов XVII в., наряду с установлением теснейших дипломатических контактов с главами Киевской митрополии, в России формируется представление о зараженности "латинством" или протестантизмом православия родственной кафедры, ее "еретичности". Это убеждение отразилось в постановлениях московского Церковного собора 1620 г., согласно которым принимающие русское подданство украинские и белорусские православные "очищались" через третий чин. Охранительный подход распространился и на украинско-белорусскую книжность. В 1626 г. разгорелись споры о каноничности привезенного в Москву "Катехизиса" Лаврентия Зизания, текст которого так и не был разрешен к массовой публикации русскими духовными

Опарина Татьяна Анатольевна - канд. ист. наук, доцент Новосибирского государственного педагогического университета.

¹ Автор приносит глубокую благодарность за помощь в работе А.В. Вознесенскому, Е.В. Лукьяновой, Б.Н. Флоре, Ю.М. Эскину, О.Е. Кошелевой, А.И. Гамаюнову.

² Не известно, были ли представления о расхождении в каноне двух традиций до 20-х годов XVII века. Например, существуют польские свидетельства о сожжении в 1553 г. Библии Франциска Скорины в Москве, где пытался реализовать часть тиража великий первопечатник [1. С. 41]. В таком случае, это пример первого сожжения книг "литовской печати" в России. Все же следует признать, что если такой прецедент и существовал, то развернутой кампании по ограничению доступа книг, а также сформулированной оценки благочестия книжности Киевской митрополии до 20-х годов XVII в. не было. А Библия Франциска Скорины, как и запрещенные в 1627 г. сочинения, продолжали распространятся в России [2].

стр. 140

властями ³ . Очевидно, связанным с прениями являлся царский указ 1626 г., ⁴ повторявшийся и в последующие годы [5]. В указе был провозглашен категорический запрет на покупку и продажу как рукописных, так и печатных "литовских книг" в пределах Московского царства. Купцов из Речи Посполитой, занимающихся книготорговлей, предписывалось возвращать назад; русским людям покупать эти книги возбранялось. Мотивацией выступало наличие достаточного количества книг "московской печати" ⁵ . В указах ничего не говорилось о диспутах с Лаврентием Зизанием в Книжной Палате на Казенном дворе, более того, не был созван Церковный собор по поводу степени каноничности ни данного произведения, ни всей литературы Киевской митрополии.

Русские духовные власти воспользовались уже существующим, причем негативным, соборным определением, исходившим как раз от родственной кафедры. Они обратились к решению киевских иерархов, но по поводу совсем другого произведения - "Евангелия Учительного" Кирилла Транквиллиона Ставровецкого. В 1625 г. киевский Церковный собор во главе с митрополитом Новом Борецким осудил этот опубликованный в 1619 г. текст. В 1627 г. русская версия решений киевского собора, наряду с Прениями о "Катехизисе" Лаврентия Зизания получила распространение в московской рукописной традиции [6. С. 172-180]. В том же году, т.е. уже на следующий год после первого указа, по городам начинает рассылаться новый указ. В нем обоснованием московской практики по отношению к "книгам литовской печати" стала "еретичность" текста Кирилла Транквиллиона Ставровецкого [6; 7. С. 111-112]. В указах 1627 г. в первой части речь шла о мерах действительного ограничения распространения этого сочинения. Если киевский собор предписывал "что тех книг нового Кириллова сложения Евангелия Учительного никому от православных и благочестивых христиан ни в церквах, ни в домех не держати, ни чести, ни покупати; а кто начнет... те книги в церквах или в домех держати, или чести или покупати, и таковыя да будут прокляты" [8. С. 370] ⁶ , то указы, составленные в московском Разрядном Приказе, гласили: "чтоб однолично литовских книг Кириллову слогу никто

³ Сохранилось лишь несколько экземпляров московской публикации "Катехизиса" и текст богословских споров (см.: [3]). Был ли уничтожен весь напечатанный тираж или дошедшие экземпляры - лишь пробные оттиски так и несостоявшегося издания, сказать невозможно.

⁴ См., например, отписку воеводы Великих Лук Василия Третьякова в Разряд: "Царю государю и великому князю Михаилу Федоровичу всея Руси холоп твои, Васка Третьяков, челом бьет.

В нынешнем государь, в 136 году, октября в 23 день прислана твоя государева царева грамота из Разряда за приписью дьяка Михаила Данилова на Луки Великие ко мне, холопу твоему.

А в твоей государево грамоте писано, а ведено, мне, холопу твоему, на Луках Великих о литовских о печатных и о писменых книгах заказ крепкой учинити, чтоб торговые и иные никакие люди в Киеве и в иных в порубежных городех никаких книг литовские печати, так же и писменных литовских книг не покупати, и на Луки Великие и в иные городы не привозили. А буде которые литовские торговые люди приедут на Луки с продажными с литовскими книгами и мне, холопу твоему, у тех у литовских у торговых людей книг потому ж покупати никаким людем не велети. А велети бы литовских людей с книгами ворочать за рубеж и велети им приказывати накрепко, чтоб они впред на Луки Великие и в иные ни в которые городы с продажными книгами не приезжали для того что в твоем государевом Московском государстве всяких книг много московские печати.

А как я, холоп твои, о литовских книгах заказ учиню и о том мне, холопу твоему, ведено к тебе, государю, отписать. И на Луки, государь. Великие, со 134 году июня с 4 числа по нынешнеи, по 136 год ноября по 11 день при мне, холопе твоем, из Литовских городов и из волостеи литовские торговые и луцкие люди никаких книги печатных и писменых на продажу не приваживали. А в нынешнем, во 136 году октобря с 23 числа по твоему государеву указу я, холоп твои, на Луках Великих и в луцких уездех от литовских о печатных и о писменных книгах заказ крепкой учинил, чтоб отнюдь никаков человек у литовских у торговых и у всяких людей из литовских городов печатных и писменных книг не покупал. А будет у литовских у торговых людяей какие книги в привозе объявятца и по твоему государеву указу я, холоп твои, с теми литовскими книгами учну тех литовских людей ворочат назад" [4. Л. 92-92].

⁵ Московский Печатный двор, единственная типография России, в отличие от многочисленных православных типографий Киевской митрополии, жестко контролировавшаяся царем и патриархом.

⁶ Киевская митрополия, находившаяся в католической Речи Посполитой, не имела возможности иных санкций, помимо анафемы.

стр. 141

у себя не держал и впредь никто никаких книг литовской печатных и писменных не покупал, а кто впредь учнет литовские книги покупати и тъмь людям от нас быти б великом градском наказании (курсив наш. - Т.О.), а от отца нашего в духовном наказании и проклятии" [9. С. 298]. Получалось, что в России выполнили решение Иова Борецкого, киевского митрополита.

Казалось, речь идет о полном совпадении представлений двух кафедр о том, что соответствует православному канону, а что выходит за его пределы. В действительности же у Москвы была своя позиция. Более того, постановление киевского собора 1625 г. было использовано в Москве для обоснования запретов на всю печатную продукцию единоверной кафедры. Во второй части указов 1627 г. говорилось уже о разнообразных текстах и на практике оказалось, что словами иерархов Киевской митрополии в России осуждалась вся украинско-белорусская книжность. Указы 1627 г. стали продолжением линии указов 1626 г. Если первоначально было обозначено прекращение доступа книг, то теперь была начата кампания по их изъятию. Требовались всеобщее оглашение постановлений, конфискация книг, опубликованных или написанных в восточнославянских землях Речи Посполитой, сожжение книг и отправка в столицу описи книг и списков их владельцев.

Недвусмысленная формулировка указов 1627 г. требовала от воевод уничтожения "неблагочестивых" книг на местах: "собрати и на пожарех сжечь, чтобы та ересь и смута в мирь не была" [9. С. 299] ⁷ . Прецедент уже имелся. Известен факт публичного сожжения 60 экземпляров книг Евангелия Учительного в Москве на Красной площади [10. С. 821-822] ⁸ . Но, судя по отпискам, воеводы избегали сами производить аутодафе, а отправляли книги в Москву на Патриарший двор [12. С. 224-225]. Очевидно, там собранные книги просматривали и отбирали "неблагонадежные" и подозрительные, среди которых могли оказаться и необходимые. Одну из присланных в Москву книг ("Молитвенник киевской печати") патриарх Филарет пожелал оставить в своей библиотеке ("а книжку государь Филарет Никитич оставил у себя, государя") [13. N 279. Л. 311]. Экземпляр запрещенного издания Евангелия Учительного Кирилла Транквиллиона также вошел в книжный фонд патриарха [14. С. 108], как и "Катехизис" Лаврентия Зизания [15].

Что касается изъятых текстов, то возникает вопрос, что стало дальше с этой "неблагочестивой" литературой, конфискованной на всей территории Московского царства и в самой столице? Никакими данными о новых "пожарах" из украинско-белорусских книг мы не располагаем. Прояснить судьбу собранных таким образом изданий и рукописей позволяет небольшой фрагмент в Расходной книге Патриаршего Казенного приказа. В ней два раза названы "книги литовской печати" (курсив наш. - Т.О.). Сначала они упомянуты под 1627 г.: "Генваря в 1 день по памяти из Розряда за приписью дьяка Гаврила Леонтьева взято из Розряду у торговых людей 4 листа немецкого железа за 4 алтына (дано). Для литовских печатных книг для подписи да отпаянья 6 денег (дано). Да от подписных слов дано иконного ряду торговому человеку Ивашку Гаврилову гривна (дана). Да каменного ряда подмастерью Марку Шарутину с трем человеком, которые те литовские книги на Казенном дворе в каменной палатке заделывали, на два дни корму 6 алтынь 4 деньги. Писана память декабря вь 14 день" [16. N 1. Л. 463-463 об.]. Затем о них говорится в 1631 г., когда вновь была оплачена работа по "заделыванию" "книг литовской печати": "Октября в 23 день по памяти за приписью дияка Гаврила Леонтьева двум человеком каменщиком корм на день по алтыну человеку: заделывали на государевом Казенном дворъ в полату печати литовские книги. Да извощику 4 деньги дано: возил книги с Патриарша двора на Казенои двор" [16. N 3. Л. 601].

⁷ То же в других копиях указов.

⁸ Но кроме этого публичного и демонстративного сожжения Евангелий Учительных Кирилла Транквиллиона Ставровецкого, практика сожжений могла предназначаться и для русских изданий. Позже, в 1633 г. патриарх Филарет распорядился выявить и сжечь весь тираж Церковного Устава, изданного в Москве в 1610г. (редактор - старец Логгин), найдя издание ошибочным (указ издан в: [11. Стб. 902]).

стр. 142

Таким образом, согласно этим записям, в 1627 г. "книги литовской печати" изымались в иконном торговом ряду (место книжной торговли). За изъятые книги получил деньги, как небольшую компенсацию, торговый человек иконного ряда. Затем на книги составили опись ("подпись"), скрепленную печатью (которую плавили - "отпаивали"). Далее, по списку, книги отвезли на Патриарший двор, а оттуда - на Казенный двор. И хотя оба приказа располагались на одной площади Кремля, изъятых книг, вероятно, было столь много, что их приходилось возить на извозчике. И самое главное, в помещении Казенного двора, видимо, в Книжной палате, подготавливалась специальная каменная комната (и в документах два раза зафиксированы выплаты за работу каменщиков). Не исключено, что комната была снабжена и обитой жестью дверью, быть может, на это пошли "листы немецкого железа" (жести). Судя по второй записи, в 1631 г. производились новые работы в "каменной полатке". Так как царские указы продолжали действовать (и это видно по отпискам воевод), чиновники отправляли "недозволенные" книги в Москву. Источники отражают и постоянные поиски книг в самой Москве. Очевидно, старого помещения для книг стало не хватать, и в 1631 году потребовалось или его расширение, или постройка новой комнаты для книг.

Наиболее вероятно, "каменная полатка", в которой "заделывали литовской печати книги", была своеобразным "фондом специального хранения" ⁹ . Причем отведено ему было место не на Патриаршем дворе ¹⁰ . Вероятно, в резиденции патриарха не могли присутствовать столь "неблагочестивые" книги и в столь большом количестве. Комплекс конфискованных книг был помещен в светском приказе, хранилище государственных ценностей - Казенном дворе.

Представляется, что уничтожение "книг литовской печати" для русских духовных властей не являлось возможным (в отличие от уничтожения признанных ошибочными русских публикаций). Известно лишь одно сожжение Евангелия Учительного Кирилла Транквиллиона, первое и, вероятно, показательное и единичное. "Литовские книги" изымали из обращения, но хранили. Для этого и было создано недоступное для читателя (массового или же для любого) место. Остается открытым вопрос, имели ли доступ к конфискованным книгам представители интеллектуальной элиты, близкой к патриарху ¹¹ . Не исключено, что попавшие в "каменную полатку" книги оказались просто замурованными - их и не жгли, и не читали. В силу каких причин книги береглись, почему требование сожжений реализовалось в практике изъятия и отправки в Москву: считалось ли святотатственным их уничтожение, рассматривались ли они как материальная или, быть может, и культурная ценность - вопросы, на которые пока нет ответов.

Не ясно так же, какова их дальнейшая судьба: открыли ли тайники или книги продолжали гнить в "каменных палатках" Казенного двора. Указы 1627 г. не были отменены, но, вероятно, они стали терять свою актуальность со смертью патриарха Филарета в 1633 г. Перелом в отношении к православию немосковской традиции связан с началом 40-х годов XVII в., а окончательное изменение этого отношения - с периодом правления патриарха Никона. Яркий пример новой, принципиально невозможной для 20-х годов XVII в. позиции по отношению к "книгам литовской печати", иллюстрирует судьба белорусских кутейнских изданий в России.

⁹ Известен пример личного "спецхрана" первой половины XVII в. Симон Азарьин, владелец одной из самых крупных сохранившихся келейных библиотек, оставлял на подобранных на протяжении всей своей жизни украинско-белорусских изданиях и списках с них, запретительные глоссы. Видный книжник не дозволял читать свои книги другим лицам. Можно предположить, тем, кому он сам не отвел это право [17.С.86-102].

¹⁰ В какой-то мере "спецхраном" можно назвать Ризную казну и "книгохранительную палату" патриархов, из которой книги не выдавались, в ней хранились в том числе осужденные "литовские книги". Но для массовых конфискаций потребовалось новое место.

¹¹ Как это было с библиотекой Симона Азарьина. Записи на полях его рукописей убедительно свидетельствуют о постоянном обмене книгами с другими интеллектуалами.

стр. 143

Кутейнский Богоявленский мужской монастырь, основанный в 1623 г., обладал типографией и был известным центром православного книгопечатания в Речи Посполитой. Представители монастыря нередко бывали в Москве для получения финансовой поддержки [7. С. 111-112]. Именно за этим в 1653 г. в Москву приехали монастырский келарь Аверкий и черный священник Венедикт. Кроме получения пожертвований от московских властей, они предполагали продать в Москве крупную партию изданий своей типографии. В челобитной к царю они предложили взять в московскую казну 530 экземпляров только что отпечатанного Нового Завета (Новый Завет с Псалтырью, Кутейно, 1652) [18. N 107. 5 VIII. 1652], ссылаясь при этом на невозможность должно находиться в Москве: чтобы "продаваючи врознь ...на Москве за теми книгами не зажитца" [19. С. 278. N 257].

Без каких-либо проверок благочестивости ¹² , царь согласился принять весь привезенный тираж. Он, рекомендуя тщательно пересмотреть лишь сохранность и качество экземпляров ("и велеть те книги перечесть и пересмотреть, чтобы были полны, и листов бы битых и драных не было. Взять для пересмотру торговых людей из овощного ряду"), распорядился оплатить каждую книгу по два руб. [19. С. 278. N 257]. Перед отъездом на приеме у царя келарь и священник получили связку соболей на 50 руб., кроме того, для передачи в обитель - соболей на 100 руб. [19. Л. 190. С. 278. N 258].

Факт официальной покупки столь большого тиража "книг литовской печати" - явление уникальное в русско-белорусско-украинских книжных контактах. Но, как известно, в Москве до 1663 г. отсутствовал русский печатный вариант Библии [20. С. 93. N 306]. Не исключено, что это было одним из мотивов для московских властей данной покупки.

Книги первоначально предполагалось оставить до указаний Алексея Михайловича в Посольском приказе, затем они оказываются в Приказе Большого Дворца. Забегая вперед, скажем, что дальнейшая судьба как книг, так и монахов сложилась неожиданно. Оплаченные русским правительством книги вернулись в Белоруссию, а кутейн-ские монахи, наоборот, стали русскими подданными.

Дело в том, что возвращение келаря и черного священника из Москвы совпало с началом войны 1654-1667 гг. между Речью Посполитой и Россией за Украину и Белоруссию. Военные действия и опасения репрессий со стороны польских властей привели к решению игумена о переселении всей братии в пределы Московского царства. Выход монахов из киевской митрополии в Москву в первой половине XVII в. был сложившейся практикой. Как патриарх Филарет, так и патриарх Никон, покровительствовали переселению украинских и белорусских монахов в московскую патриархию. Для патриарха Никона эта деятельность стала реализацией его идеи создания православной империи. Война, основание новых монастырей виделись ему в рамках этой идеи. Он писал: "Господь Бог изволил покорить под ноги благочестивого государя всю белорусскую и литовскую землю, в которой страха ради ратного разбежались все монахи, как и кутейнские. Мы, патриарх Никон ...изволиша во едино собрати их в новосозданный монастырь на Святом озере" [7. С. 265]. Местом для кутейнских монахов был определен заложенный в 1653 г. Иверский монастырь на Валдае ¹³ .

Что касается купленного московским правительством кутейнского Нового Завета, то основная часть этой партии нашла применение в ходе начавшейся войны. Как свидетельствуют документы, царь приказал привести издания Нового Завета к себе в ставку. Его распоряжения фиксируют сохранившиеся в разных приказах материалы: "В нынешнем во 162 году майя в 21 день по государеву Алексея Михайловича указу

¹² На примере Библии Франциска Скорины видно, что канонический текст, как и любой другой, мог вызывать опасения в еретичности.

¹³ В Иверском монастыре кутейнское книгопечатание было продолжено и было издано несколько произведений, в том числе - самого Никона [20. Л. 138, издания Иверского монастыря: Часослов (1658): Рай мысленный (1658); Брашно духовное (1661); 21. С. 90-112; 22].

стр. 144

и по памяти с иво государеву походу в розных числех ведено ис ево государевы мастерские палаты переплесть и к государю отпустить 100 книг Новаго Завета, а за дело и за приклад от 20 книг, которые по обрезу золочены, дати от книги по 13 алтын по 2 деньги, итого 8 рублев. А от 80 книг по 8 алтынь и 2 деньги, итого 20 рублев" [23. Л. 1]; "162 году июня в 28 день по приказу боярина князя Михаила Петровича Пронского с товарищи взято из государевы столовые избы и внесено Вверх в государеву мастерскую полату книг 208 Псалтырей да семнадцать связок книг же Новаго Завета. Принял те книги государевы мастерские полаты дьяк Лев Григорьев" [24. Л. I]. Как следует из источников, книги хранились в столовой избе государя, по его указанию несфальцованные экземпляры направлялись для переплета и золочения обреза в дворцовую мастеровую палату. В одном фрагменте говорится о 18 связках Нового Завета, во втором - уже о переплетенных 100 книгах, из которых 20 с позолоченным обрезом. Наряду с государственными регалиями подготовленные книги по приказу Алексея Михайловича были направлены в "поход" ¹⁴ . Как видно, изначально было куплено 530 экземпляров кутейнского Нового Завета; известно об использовании 100 экземпляров в "походе". Сколько всего книг было в итоге отослано в Белоруссию, сказать с точностью невозможно.

Можно предположить, что отправленные книги предназначались для приведения к присяге на Новом Завете новых подданных Московского государства. Не исключено, что они также могли направляться и по православным монастырям Речи Поспо-литой ¹⁵ . Вероятно, русские власти предпочли обращаться к православному населению Речи Посполитой с помощью узнаваемых книг.

Кутейнские книги, проданные монахами в Москве, по распоряжению Алексея Михайловича вновь оказались в Белоруссии, но уже как атрибуты власти московских государей. Получалось, что книги были куплены русскими властями для распространения и на территории своего государства, но в первую очередь - присоединенных землях (там, где книги и появились).

Патриарх Никон также использовал кутейнский Новый Завет, но направлял его в основанные им монастыри, заселенные в большинстве своем выходцами с Украины и из Белоруссии. Такими, помимо Иверского, стали Онежский Крестный и Воскресенский Новоиерусалимский монастыри. В год их основания - 1656 г., Никон вложил в них в числе других книг (украинско- белорусских и в основном кутейнских [27. С. 63]) по Новому Завету кутейской печати [21. С. 97; 28. С. 28] ¹⁶ .

Можно заметить, что в приведенных примерах "книги литовской печати" собираются в Кремле. Каждый раз они хранятся не в библиотеках, а в светских приказах: на Казенном дворе или в Приказе Большого Дворца. Книги играют роль инструмента государственной политики, в проведении которой границы светской и духовной властей размыты. Но характер применения украинско-белорусских книг в 20-е и в 50-е годы XVII в. очень не схож.

В 1620-е годы издания родственной кафедры в глазах властей выглядели помехой в проведении государственной политики, поэтому и подлежали изъятию, а по прошествии трех десятилетий подобные книги становятся одним из инструментов реализации новой идеологической программы. И в том и в другом случаях ключевой государственной идеей было представление о торжестве русского православия, но концепции Филарета и Никона ощутимо различались.

¹⁴ Важно отметить, что у Алексея Михайловича была с собой походная и достаточно объемная библиотека. Заканчивая военную кампанию после неудачи под Ригой в 1657 г., он отправил книги в свою дворцовую "книжную полату". Сохранилась опись отправляемых в Москву книг. Среди них издания Нового Завета не указаны [25. Л. 169].

¹⁵ В ходе войны русское правительство отправило на отвоеванные территории в православные церкви и монастыри 110 экземпляров богослужебных книг (результат только что проведенной церковной реформы) [26. С. 13-18].

¹⁶ На экземпляре Нового Завета, хранящегося в РНБ (экз. III. 7. 8/В), существует запись о вкладе книги Никоном в "монастырь ставропигиальный, еже есть крест...".

стр. 145

Для патриарха Филарета в обществе, понесшем значительные духовные потери после Смутного времени, православие мыслилось самым мощным консолидирующим фактором. Вопрос чистоты веры становился равнозначным вопросу национальной самоидентификации. Образец истинного православия мыслился в своей традиции, ключевой становится тема Святой Руси. Православие виделось лишь как принадлежность русской общины, в то время как другие православные кафедры воспринимаются исказившими традицию. И изъятие книг, появившихся в этой традиции, - явление вполне закономерное. Патриарх Филарет создал прецедент запретов, конфискаций и "спецхранов".

К середине века признание сочинений единоверной и родственной кафедры опасными для русского читателя сменилось практикой полного копирования киевского ¹⁷ церковного и богословского опыта. Для патриарха Никона тема Святой Руси рассматривалась уже во вселенском масштабе. Его концепция торжества русского православия была и продолжением предшествующей (выезд монахов, собирание святынь, заимствование текстов), и ее отрицанием. Декларировалась ориентация на немосковские образцы. Роль России как последнего оплота православия трактовалась теперь в защите истинной веры, но не столько внутри России, сколько за ее границами. Война за освобождение "единоверных", в которой надо было учитывать именно их реакцию, идеи объединения православных церквей предполагали новые подходы к родственной кафедре. Задуманная патриархом Никоном церковно-обрядовая реформа призвана была воспроизвести богослужебный строй киевской митрополии. Никон собрал огромнейший запас украинско-белорусских публикаций, готовясь к унификации богослужебных книг по киевскому образцу. Время его правления характеризуется наполнением русских библиотек "книгами литовской печати" [27. С. 60-64; 29]. Как видно из приведенных примеров, эти книги используются и как способ пропаганды на присоединенных территориях.

Безусловно, что при этом ни Филарет не выступает как "изоляционист", ни Никон - как "западник". Патриарх Филарет активно использует необходимые украинско-белорусские сочинения, а конфискованные книги сохраняет на Казенном дворе. Патриарх Никон, даже проводя реформу, для распространения внутри страны отдавал преимущество изданиям Московской типографии и сохранял подозрительность в отношении к изданиям Киевской митрополии ¹⁸ . Та же часть общества, которая не приняла реформу патриарха Никона и его концепцию православия, призывала к возврату времени правления патриарха Филарета. И в нем идеализировалось именно уничтожение "книг литовской печати" ¹⁹ . Хотя в действительности Филарет предпочитал книги не жечь, а "заделывать в каменных полатках".

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Владимиров Л. И. Издательская деятельность Франциска Скорины в Великом Княжестве Литовском // Белорусский просветитель Франциск Скорина и начало книгопечатания в Белоруссии и Литве. М., 1979.

2. Немировский ЕЛ. По следам Франциска Скорины. Минск, 1990.

3. Прение литовского протопопа Лаврентия Зизания с игуменом Илиею и справщиком Григорием по поводу исправления составленного Лаврентием "Катехизиса" / Под ред. Н.С. Тихонравова // Летописи занятий русской литературы и древностей. М., 1859. Т. 2. Ч. 2.

¹⁷ В данном случае мы не рассматриваем тему греческого влияния и закупки греческих книг.

¹⁸ Например, когда в 1658 г. игумен Иверского монастыря на Валдае Дионисий обратился к Никону с вопросом о завершении сохранившихся в монастыре каких-то недопечатанных кутейнских Псалтырей (или же части Нового Завета с Псалтырью, или Псалтыри 1642 г.), то получил отрицательный ответ. Глава русской церкви заявил, что они "не исправны", и "допечатать и выдать их не велел", рекомендуя печатать уже новые книги. Никон ссылался при этом на финансовую сторону: "тем казны не собрать" [19. С. 393. N 371; 30. N 123]. Видимо, патриарх все же усматривал какие-то разночтения с московскими в кутейнских Псалтырях и предпочитал им собственную книгопечатную продукцию.

¹⁹ В сочинениях старообрядцев в качестве образцового приводился прецедент с Евангелием Учительным Кирилла Транквиллиона Ставровецкого [31].

стр. 146

4. Российский Государственный архив древних актов (далее - РГАДА). Ф. 210. Оп. 9. (Новгородский стол). Стб. 9. Л. 92-93.

5. РГАДА Ф. 396 (Архив Оружейной палаты). Оп. 1. 1627 г. N 1637, память дьяку Гуляю Золотореву об отобрании "книг литовской печати"; Булычев А.А. Законодательные акты второй половины 20-х годов XVII века о запрете свободного распространения в России "литовских" печатных и рукописных книг (в печати).

6. Опарина Т.А. "Прения с Евангелием Учительным Кирилла Транквиллиона Ставровецкого" в русской богословской полемике XVII века // Проблемы истории, русской книжности, культуры и общественного сознания. Новосибирск, 2001.

7. Списки с окружных грамот о конфискации и сожжении книг Евангелия Учительного Кирилла Транквиллиона // Собрание Государственных грамот и договоров. М., 1822. Ч. 3. N 77. Л. 298-299 (список 1627 г. с окружной грамоты на Верхотурье); Дворцовые разряды. СПб., 1851. Т. 1. Стб. 980- 982 (список 1628 г. с окружной грамоты в Путивль) // Российская Государственная библиотека. Собр. Ундольского. N 522. Л. 422-424; Государственный Исторический музей. Собр. Уварова, N 1966 (36) (473). Л. 281-283; Российская Национальная библиотека. Собр. Титова. N 1385 (699). Л. 15-17 (списки с окружной грамоты в Нижний Новгород); Оглоблин Н.И. Обозрение столбцов и книг Сибирского Приказа (1592-1798). М., 1901. Т. 4. С. 26 (Ф. 214. Оп. 3. Стб. 13. Л. 37-40); Шишонко В.И. Пермская летопись. Второй период: 1613-1645. Пермь, 1882. С. 276 (список с окружной грамоты 1628 года в Тобольск).

8. Харлампович К. Малороссийское влияние на великорусскую церковную жизнь. Казань, 1914. Т. 1.

9. Опарина Т.А. Иван Наседка и полемическое богословие киевской митрополии. Новосибирск, 1998.

10. Собрание государственных грамот и договоров. М., 1822. Ч. 3. N 77.

11. Дворцовые разряды, СПб., 1851. Т. 2; Петров К.В. Собакинский летописец первой половины XVII в. (в печати).

12. Акты Археографической экспедиции. СПб, 1841. Т. 3.

13. Акты Московского государства. СПб, 1890. Т. 1. N 201 (отписка 1628 г. в Разрядный приказ Торопецкого воеводы о конфискации книг Евангелия Учительного Кирилла Транквиллиона, опубликована по тексту: РГАДА. Ф. 210. Оп. 9 (Московский стол). Стб. 38. Л. 126-137); N 279. С. 311 (отписка путивльских воевод об отобрании у торгового человека Ивана Кобылякова молитвенника, напечатанного в Киевской братской типографии, опубликовано по тексту: РГАДА. Ф. 210. Оп. 9 (Московский стол). Стб. 54, 1629-30. Л. 343); РГАДА, Ф. 210. Оп. 12 (Белгородский стол). Стб. 460. Л. 19-22 (отписка 1628 г. в Разрядный приказ путивльского воеводы о богослужебных книгах, взятых по указу патриарха Филарета из Молчановского монастыря); РГАДА. Ф. 199 ("Портфели" Г.Ф. Миллера). Оп. 1. N 133. Ч. 3. Д. 205 (отписка Туруханского зимовья откупщика в Мангазею о сыске двух книг Кирилла Транквиллиона); Воссоединение Украины с Россией; Документы и материалы. М., 1953, N 53 (отписка 1630 г. рыльского воеводы в Разрядный приказ с извещением о посылке в Москве для просмотра книг "литовской печати", опубликовано по тексту: РГАДА. Ф. 210. Оп. 9 (Московский стол). Стб. 325. Л. 524-526).

14. Акты Московского государства. СПб., 1890. Т. 1.

15. Володихин Д.М. Книжность и просвещение в Московском государстве XVII века. М., 1993.

16. Русская историческая библиотека. СПб., 1876. Т. 3.

17. РГАДА. Ф. 235 (Патриарший Казенный Приказ). Оп. 2. 1626-1627.

18. Опарина Т.А. "Да в люди казать ту книги не для чего" - библиотека Симона Азарьина и отношение к украинско-белорусской книжности в России в первой половине XVII века // Mediaevalia Ucrainica: ментальтсть та iсторiя iдей. Киiв, 1995. Т. 4.

19. Лукьяненко В.И. Каталог белорусских изданий кирилловского шрифта XVI-XVII вв. Л., 1975. Вып. 2.

20. Русско-белорусские связи. Сборник документов. Минск, 1963 (опубликовано по тексту: РГАДА. Ф. 79 (Сношения с Польшей, 1653). N 1. Ч. 1. Л. 184).

21. Зернова А.С. Книги кирилловской печати, изданные в Москве в XVI и XVII веках. Сводный каталог. М.,1958.

22. Белоненко B.C. Материалы для изучения истории книжного дела и библиотеки Иверского Успенского монастыря на Валдайском острове в XVII-XVIII столетиях // Книжные центры Древней Руси XVII века (разные аспекты исследования). СПб., 1994.

стр. 147

23. Белоненко B.C. Рай мысленный. СПб., 1999.

24. РГАДА. Ф. 396 (Архив Оружейной палаты). Оп. 1. 1654. N 5385.

25. РГАДА. Ф. 141 (Приказные дела старых лет). 1654. N 84.

26. РГАДА. Ф. 27 (Приказ Тайных дел). 1654. N 86. Ч. 2.

27. Володихин Д.М. Отправка богослужебных книг московской печати в Белоруссию во время войны 1654-1667 гг. // Исследования по истории Украины и Белоруссии. М., 1995. Вып. 1.

28. Голенченко Г.Я. "Людям посполитым руского языка к пожитку": из истории книжных связей Белоруссии с Россией и Украиной в XVI - середине XVII века // Свитязь. Минск, 1989.

29. Голенченко Г.Я. Датированные записи на белорусских старопечатных изданиях // Книга в Белоруссии: книговедение, источники, библиография. Минск, 198. Вып. 3.

30. Сапунов Б.В. К вопросу о культурных связях России с другими странами в XVI и XVII веках (по материалам печатных книг) // Труды Отдела древнерусской литературы. 1957. Т. 13. С. 235-246; Сапунов Б.В. Украинские книги в России XVII века // История книги и издательского дела. Л., 1977. С. 5-22; Сапунов Б.В. Старопечатные белорусские книги в русских библиотеках XVII века // Белорусский просветитель Франциск Скорина и начало книгопечатания в Белоруссии и Литве. М., 1979; Сапунов Б.В. Печатные белорусские книги в русских библиотеках второй половины XVI - первой половины XVII вв. // Белорусский сборник. Статьи и материалы по истории и культуре Белоруссии. СПб, 1998. Вып. 1. С. 21-31; Голенченко Г.Я. Новые материалы по истории культурных связей Белоруссии с Украиной и Россией в конце XVI - первой половине XVII веков // Книга в Белоруссии: книговедение, источники, библиография. Минск, 1983. Вып. 2. С. 50-74; Голенченко Г.Я. Проблемы исследования культурных связей Белоруссии с Россией и Украиной в середине XVI - первой половине XVII веков // Исторические традиции философской культуры народов СССР и современность. Киев, 1984, с. 198-206; Луппов С.П. Книга в России в XVII веке. Л., 1970; Исиевич Я.Д. Преемники первопечатника. М., 1981; Володихин Д.М. Книжность и просвещение в Московском государстве XVII века. М., 1993. С. 108, 121-128.

31. Русская Историческая библиотека. СПб., 1878. Т. 5. N 123.

32. Материалы для истории раскола за первое время его существования / Под ред. Н. Субботина, М., 1878. Т. 4. С. 225; Т. 7. С. 196; Кожанчиков Д.Е. Три челобитные. СПб, 1862. С. 44).