В современной китайской литературе роман превалирует как литературный жанр. Именно солидные, объемные романы пользуются успехом у читателей. Нередко не слишком зажиточная семья ежегодно приобретает роман в одном томе для семейного чтения. Люди позажиточнее могут купить и многотомный роман из двух-трех или даже пяти томов. В продаже есть книги любого объема на любой кошелек и вкус, предлагаемый выбор очень велик. Несмотря на конкуренцию зарубежной переводной литературы, в 90-х гг. XX века ежегодно выпускалось романов свыше 300 наименований, а в последнем десятилетии литературная романная продукция насчитывает тысячи произведений.

Китайские литературоведы считают, что в среднем из каждой десятки новых романов три-четыре обязательно будут на исторические темы.

В Китае исторический роман - жанр традиционный и многоликий, потому что требования к нему постоянно менялись в зависимости от злобы дня. Сегодня он совсем не тот, что был вчера, и это очевидно. Китайское литературоведение изучает этот жанр, а знание современной китайской литературы стало обязательным атрибутом образованного человека, в вузах появился специальный курс и в последние десять лет в стране издано свыше тридцати учебников по современной литературе. При этом различаются произведения на историко-революционную тематику, военно- исторические и собственно исторические романы, то есть книги об отдаленной истории. К моменту образования КНР сложились два вида произведений, в одном - историческое содержание является основным, в другом автор опирается на исторические мотивы. К первому отнесены из литературы 30-х гг. "Волость Дацзэ" Мао Дуня, ко второму - "Старые легенды в новой редакции" Лу Синя ¹ .

Со времен 50-х гг. в русских переводах известны произведения военно-исторической и историко- революционной тематики. Однако они не имели успеха прежде всего потому, что на чуждый читательским вкусам литературный оригинал накладывались еще существенные недостатки далекого от совершенства перевода, иногда абсолютно беспомощного.

Преобладала в литературе 50-х гг. военная тема. Писатели стремились удовлетворить тягу массового читателя к приключенческой литературе, созда-

Желоховцев Алексей Николаевич, кандидат филологических наук, старший научный сотрудник ИДВ РАН.

стр. 158

вая пухлые военно-революционные исторические романы с многочисленными подробностями событий близкой истории. В них очень четкое деление героев на своих и чужих, а мужество и доблесть бойцов и народных ополченцев всегда берут верх над подлостью и коварством врагов. Таковы "В горах Люйляна" Ма Фэна и Си Жуна (1946, рус. пер. 1951), "Повесть о новых героях" Кун Цзюэ и Юань Цзин (1949, рус. пер. 1951). Успех такого рода романов породил поток однотипных, приспособленных ко вкусам массового читателя произведений с умными и смелыми партийцами, предателями-помещиками, темными, но постепенно прозревающими крестьянами и глупыми, жестокими врагами: японскими оккупантами или гоминьдановскими реакционерами. Сцены допросов и пыток демонстрировали свирепость поверженного народом врага.

Кроме традиционных в этом жанре произведений выпускались и европеизированные по форме романы, например, переведенные у нас "Могила живых людей" (1950, рус. пер. 1958) и "Дети реки Хуайхэ" (1953, рус. пер. 1956) Чэнь Дэнкэ. Из периода гражданской войны наибольшее внимание выпало на долю романа Ду Пэнчэна "Битва за Яньань" (1954, рус. пер. 1957). Эта книга в основе своей документальна, среди колоритных персонажей действует и подлинное историческое лицо - знаменитый полководец Пэн Дэхуай. Но в 1959 г. Пэн Дэхуай был разжалован по политическим мотивам, а роман о нем осужден, что стало трагическим эпизодом в современной литературной истории.

После гонения на "правых" тематический диапазон китайской литературы сузился, и крупные по объему произведения стало возможным создавать исключительно в рамках революционной, военной и исторической тематики. В 1958- 1966 гг. самыми примечательными сделались весьма объемные романы, которые пользовались успехом у китайского читателя, всегда неравнодушного к масштабным произведениям. Чтобы вспомнить это не столь давнее прошлое, назовем те книги, которые тогда были переведены на русский язык и изданы у нас.

О борьбе против маньчжурской монархии рассказывал роман Ли Люжу "Перемены за шестьдесят лет" (1957, рус. пер. 1959), о событиях антияпонской войны Сопротивления говорилось в романах Фэн Дэина "Цветы осота" (1958, рус. пер. 1959) и "Жасмин" (1959, рус. пер. 1961), Ли Инжу "Весенний ветер над древним городом" (1959, рус. пер. 1961), Лю Чжися "Железнодорожный партизанский отряд" (1959, в рус. пер. Чжи Ся "Крылатые тигры"), о революционной борьбе в китайской деревне в 20-х гг. написан роман Лян Биня "История красного знамени" (1958, рус. пер. "Четыре поколения", 1960), о патриотическом движении 30-х гг. - роман Ян Мо "Песня молодости" (1958, рус. пер. 1959). Наиболее популярные в КНР романы этого периода "Начало" (1959) Лю Цина о кооперировании китайской деревни и "Красный утес" (1961) Ло Гуанбиня и Янь Ияня о заключенных в чунцинскую тюрьму в последний период гражданской войны подпольщиках остались не переведенными на русский язык и нашему читателю неизвестными, но по сию пору именно о них больше всего и охотнее всего пишут китайские историки литературы.

Произведения того времени страдают временной ограниченностью, о чем спокойно и объективно говорят вузовские учебники по современной литературе. В "Учебном курсе по истории современной литературы Китая" Фуданьского университета в Шанхае, вышедшем в 2001 г. уже пятым изданием, сказано так: "В этот период тема современной истории получила развитие в творчестве прежде всего потому, что находилась в тесной связи с общераспространенным тогда преподаванием традиционной истории революции, большинство писателей совершенно сознательно соединяли литературное творчество с преподаванием революционной традиции, что вело к сильнейшей политической тенденциозности литературных произведений" ² . Кроме политической заданности, была и еще одна любопытная причина широкого распространения истори-

стр. 159

ческой литературы: "Хотя в то время подобная тематика не слишком далеко отстояла от действительности, писатели в своем творчестве сознательно рассматривали ее как "историю". ...Можно сказать, что современная историческая тематика обрела свою повествовательную форму уже в практике новой литературы со времени "4 мая", которая и повлияла на творчество 50-х и 60-х гг." ³ .

В условиях запретов и ограничений историческая тема была для китайских писателей того времени самой привлекательной и давала им большие возможности для проявления своих творческих способностей, чем любая другая. Отсюда и значительное число созданных произведений, и внимание к ним читателей, несмотря на очевидные литературные изъяны этих творений. Такая литература стала пройденным этапом, и литературоведы, оценивая ее с современных позиций, указывают не только на незавершенность отдельных произведений, которые остались в одном первом томе, без второго, или в двух томах, без третьего: "Если бы в середине 60-х гг. не разразилась "великая культурная революция", многие писатели, наверное, отдали бы все свои силы, чтобы завершить исторические эпопеи, воспевающие революцию под руководством КПК. Однако из-за постоянно обострявшейся в КПК внутрипартийной борьбы двух линий в 60-х гг. и грубой травле писателей в ходе "культурной революции" многие грандиозные замыслы остались нереализованными. Когда некоторые писатели после "культурной революции" попытались завершить творческие планы, то их душевные и физические силы оказались столь подорванными, что они не смогли заново переосмыслить и понять историю, исходя из уроков реального опыта, не смогли выйти на новый уровень сознания" ⁴ .

Учебники, естественно, отличаются академичностью в трактовке материала, поэтому нелишне будет указать, что политический катаклизм в период десятилетия "культурной революции" отличался трудновообразимой силой. В качестве примера можно взять наиболее известный в первой половине 60-х гг. роман Ло Гуанбиня и Янь Ияня "Красный утес" (1961). Успех этого историко-революционного произведения был неслучаен, так как оно в большой степени автобиографично. Его авторы сами были в годы гражданской войны подпольщиками, прошли через тюрьмы и лагеря и создали повествование о лично пережитом. Жизненная основа помогла создать увлекательное произведение с напряженным сюжетом. Однако оно нарушило ритуальную для писателей тех лет обязанность упоминать Мао Цзэдуна. В ходе начавшихся в 1966 г. преследований один из авторов, Ло Гуанбинь, скончался, а сама книга после 1964 г. не переиздавалась до завершения "культурной революции" в 1976 г.

Не случайно, что именно этот роман стал наиболее популярным в КНР вплоть до 80-х гг. Литературовед Хун Цзычэн сообщает в своей истории литературы, что тираж уже первого мемуарного очерка 1956 г., положенного в основу романа, достиг 3 млн. экземпляров ⁵ . Далее последовали бесконечные переработки рукописи, помощь в творчестве со стороны писательских организаций. В общем рукопись изданного в 1961 г. романа была четвертой по счету и являлась продуктом бригадно-коллективного труда. Роман специально пропагандировался. "Менее чем за два года он выпускался многократно, так что общий тираж достиг 4 млн. экземпляров. До 80-х гг. был переиздан более двадцати раз тиражом свыше 8 млн. экземпляров. В итоге можно сказать, что это был роман, изданный самым крупным тиражом в те времена" ⁶ . Тогда эту книгу именовали "учебником коммунизма", который учит молодежь как жить, как бороться, как узнавать врага и как к нему относиться. Вывод Хун Цзычэна о романе звучит как приговор истории прошлыму: "Десятилетняя работа над составлением книги "Красный утес" была успешным практическим опытом "организации производства" в современной литературе. Подобный способ организации производства постоянно применялся в театре и кинопроизводстве, а

стр. 160

в литературных жанрах "индивидуального творчества" встречался отнюдь не часто; однако в последующий период "культурной революции" от стал чуть ли не главным способом создания произведений. Мотивация творчества была полностью политизирована. Автор получал интерпретацию исходного материала из авторитетных статей или же от людей более сведущих в подоплеке тогдашнего общественного сознания, как основу для обработки, отрекался от "индивидуалистического", не подходящего умопредставления, и заменял его новым пониманием. Поэтому в некотором смысле можно утверждать, что автором "Красного утеса" является сколоченный для написания книги коллектив, сотрудничающий ради единой цели в сфере общественного сознания" ⁷ .

Создание "романа-эпопеи" по историко-революционной тематике не увенчалось творческим успехом, но методика написания была перенесена в область собственно исторического романа - об уже достаточно отдаленном времени. Таким стал роман Яо Сюэиня "Ли Цзычэн" о событиях середины XVII века, приведших к воцарению маньчжурской династии Цин после поражения крестьянской войны под руководством Ли Цзычэна. Сегодня литературовед Хун Цзычэн полагает, что этот исторический роман тоже можно причислить к "историко-революционным романам". "Когда Яо Сюэинь работал над "Ли Цзычэном", крестьянские восстания древности рассматривались как "исторические истоки" современной революции XX века... "Ли Цзычэн", "анализирующий" феодальное общество с позиций "исторического материализма и диалектического материализма" показал сущность современной истории" ⁸ . Роман был задуман в пяти частях. Первая часть в двух томах вышла в 1963 г., вторая в трех томах и третья были изданы с 1976 по 1981 гг. Произведение удостоилось похвал за "воспевание героев крестьянской революционной войны". Причины литературного успеха его хорошо высказал в учебнике по истории современной литературы Хун Цзычэн: "В этом произведении Ли Цзычэн изображен вождем и героем крестьянской повстанческой армии, обладающим высокой мудростью, талантами и моральным благородством, он не только герой и рыцарь в традиционном смысле, а вождь с талантами полководца и политика. Яо Сюэинь в описании этого персонажа (а также супруги Гао и других) в повстанческой армии открыто воспользовался сопоставлением с крестьянскими повстанцами XX века, базировавшимися на Цзинганшане. Пламенная преданность Ли Цзычэна революционному делу, его выдающиеся полководческие способности, его строгая взыскательность к самому себе и великодушие к другим и даже такие его недостатки как суеверие и пристрастие к разбойничьим скитаниям, единение повстанческой армии, вобравшей всех от мала до велика, и сильных и слабых, так что армия в народе как рыба в воде, важность правильного политического курса и организационной дисциплины для развития армии - все это вместе взятое подытожено на опыте и уроках рабоче-крестьянской красной армии XX века. Такова идеологическая база авторского исследования повстанческой армии в последние годы династии Мин" ⁹ .

Одной из причин художественной неудачи исторического романа 50-60-х гг. была догматическая ограниченность, о которой современное литературоведение говорит так: "После создания нового Китая под влиянием тезиса, что крестьянские восстания были движущей силой прогресса в феодальном обществе, большинство исторических романов изображало крестьянские восстания или же их вождей; появлялись также романы и пьесы, в которых описывались феодальные чиновники или литераторы, но под влиянием теории классовой борьбы всегда было затруднительно избежать судьбы критикуемых. При "культурной революции" произведения на историческую тематику практически прекратилось" ¹⁰ .

стр. 161

С окончанием "культурной революции" китайская литература воскресла вновь, восстановив все прежние темы и жанры, причем в больших масштабах по сравнению с прошлым. После десятилетия литературной пустыни уже простое количество написанного радовало общественность. Пресса с гордостью сообщала, что, если в 1959 г. было издано 32 новых романа, то в 1977 - уже 56, в 1979 ^- 65, а в 1980 ^- 91 роман ¹¹ . Три пятых всех романов были посвящены проблемам революционной и военной истории; очевидный приоритет отдавался теме войны сопротивления Японии.

Литература 80-х гг. сохранила в трансформированном виде прежнюю тематику, при этом обогатилась новыми проблемами и жанрами, общепринятыми в других литературах мира. Документализм - так в одном слове можно выразить специфику произведений этого десятилетия. Он укрепил извечную китайскую любовь к отечественной истории. Сразу и в огромном числе появились книги исторического, мемуарного и биографического характера, отличающиеся подлинной документальностью. Доступность архивов небывало возросла, и писатели охотно стали украшать свои сочинения подлинными историческими свидетельствами и материалами, воспроизводя их дословно. Появились романизированные биографии художников (Сюй Бэйхун), композиторов (Хэ Лутин), военачальников (Пэн Дэхуай). Они имели успех у тех читателей, которые желали знать больше правды о себе и своей стране. Литературоведы говорят об этом с некоторой долей иронии: "С наступлением нового периода вослед за воскрешением литературы нашлись писатели, погрузившиеся в чтение, закопавшиеся в старых бумагах, постаравшиеся романами воскресить историю, воскресить исторических лиц, а также воскресить сам исторический роман. Согласно статистике, в конце 80-х и особенно с началом 90-х среди необозримого количества романов из каждого десятка было два-три исторических, т.е., если ежегодно выходило свыше 400 романов, то исторических среди них было свыше сотни - это же ошеломительная цифра!" ¹² .

Первой литературной биографией стала книга о композиторе Хэ Лути-не, написанная Ши Чжунсином. Этот выбор был неслучаен: именно Хэ Лутина одним из первых реабилитировали после преследований в годы "культурной революции". Еще в 1954 г. Хэ Лутин публично, на собраниях и заседаниях, вразрез с тогдашней политической линией утверждал, что нельзя политучебой подменять профессиональное образование. В 60-х гг. композитор пострадал потому, что не мог смириться с вульгарной оценкой творчества Дебюсси, которого выбрали мишенью для критики "буржуазного декаданса". Для многих поэтому загадочным и неожиданным было освобождение Хэ Лутина в 1972 г., за четыре года до окончания "культурной революции". В беллетризованной биографии рассказывается, как однажды Мао Цзэдун осведомился: "А как там Хэ Лутин? По-моему, исправлять его не нужно. Он написал "Песню партизан", песня-то хорошая?" Так состоялось помилование осужденного Хэ Лутина. Как удачно выразился критик Ли Цзэюнь в статье "Правда о несгибаемом композиторе" ¹³ , "одно слово бывает весомее девяти треножников". Далее критик писал: "Последние несколько лет молчавшая долгие годы биографическая литература начала потихонечку подниматься. Пусть даже и не появилось еще сенсационных произведений, но уже заметно, что этот долгое время отстававший литературный жанр уже начал стабильно развиваться... По мере того как "чистая литература" постепенно эволюционирует к "темноте" и "бездуховности", получающие удовольствие от такого рода произведений неизбежно нуждаются в правдивых и достоверных произведениях, волнующих своей фактической основой. Вот почему начали процветать очерки, биографии и документалистика ".

стр. 162

В этом море литературы критика выделяет лишь ничтожную часть трудов, обходя большинство их молчанием. Главную же беду современного исторического романа усматривает в низком художественном уровне. Лишь незначительное число романов выдерживает переиздание и набирает общий тираж свыше 400 тыс. экземпляров.

В большом ходу в 90-х гг. оказалась императорская тема: появились исторические романы с жизнеописаниями цинских императоров и императриц. Шуньчжи, Канси, императрицы Цыси и Лун Юй стали центральными фигурами посвященных им произведений. На крепкой документированной основе написано немало книг о правителях XX века. Здесь можно назвать "Первый человек Китая Мао Цзэдун" Чжан Неэра (1993), "Борьба умов в Сиане" Е Юнле (1993), "Подлинный исполин" (1993) Лю Байюя о Чжоу Эньлае, "Предрассветный мрак" (1992) Чжоу Эрфу о Чан Кайши. В переводе на русский язык имеются повести-инвективы против Цзян Цин "Из жизни "красной императрицы" Лэ Синя и "Неофициальная история крупного писателя" Чэнь Мяо (рус. пер.1993).

В классической китайской литературе, начиная со знаменитого романа Ло Гуаньчжуна "Троецарствие" (XIV в.), сложилась традиция, ставшая привычной: удачливые основатели императорских династий удостаиваются панегирических восхвалений, превращаясь в положительных героев, которым противопоставляются либо мятежники-узурпаторы, либо глупые и жестокие правители династии, теряющей трон. Вокруг имен этих последних правителей складывались очернявшие их легенды. На таком негативном примере поучались и предостерегались современные властители.

В эту категорию лиц, заклейменных официальной историей, входят императрица Гаохоу (Люй Чжи) при династии Хань и Ван Ман, воцарившийся во время правления династии Синь (Новая), а династии Тан - императрица Ухоу (У Чжао, или У Цзэтянь).

Для XX века классическим в литературе стал пример императрицы Цыси (ум. 1908) из маньчжурской династии Цин. О ней возникла обширная как мемуарная, так и художественная литература, послужившая благодарным материалом для книги профессора В.И. Семанова "Из жизни императрицы Цыси", изданной дважды большими тиражами.

Таким образом, можно сказать, что современная китайская литература унаследовала от старого Китая двоякую традицию изображения правителей страны: либо дифирамбическую, либо сатирическую, причем и в том и в другом случае проявлялось тяготение к типично средневековому гротеску. Эта традиция стойко держалась и в XX веке, продолжая воздействовать на общественное сознание китайского общества.

При правлении Чан Кайши (1927-1949) гоминьдановские власти не поощряли изображение вождя в литературе. Затем, в годы КНР, о Чан Кайши писали очень мало, причем только как о чудовищном злодее, сопровождая упоминания его имени бранью. В основном же предпочитали умолчание.

Литературная ситуация кардинально изменилась только в 1992 г., когда один из старейших писателей КНР Чжоу Эрфу опубликовал роман "Предрассветный мрак". Это самостоятельное произведение, но входит составной частью во многотомную историческую эпопею "Великая стена на десять тысяч ли". Темой романа стала Каирская конференция глав трех союзных держав в 1943 г., на которой Рузвельт, Черчилль и Чан Кайши приняли совместную декларацию, полностью отвечавшую национальным интересам Китая в войне сопротивления Японии. Это была убедительная победа политики и дипломатии Чан Кайши на международной арене.

стр. 163

В романе Чжоу Эрфу впервые в литературе КНР Чан Кайши был изображен объективно, а его государственная деятельность оценена положительно. Автор при этом не скрывает антикоммунизма Чан Кайши и его намерения бороться с КПК после окончания войны.

На состоявшемся в Пекине в 1992 г. обсуждении роман Чжоу Эрфу был высоко оценен, особо было отмечено "справедливое описание войны сопротивления". ¹⁴

На наш взгляд, появление такого произведения, в котором Чан Кайши становится центральной фигурой и при этом позитивно изображенной, позволяет считать, что китайская литература в 90-х гг. успешно преодолела негативное наследие догматического прошлого и в области исторического романа сокрушила традиционный старинный запрет, освободившись от идеологического табу.

Вслед за прорывом Чжоу Эрфу практически каждый из привлекавших общественное внимание новых исторических романов ломал издавна сложившиеся стереотипы. В книге "Двадцать лет литературы нового периода" в разделе об историческом романе литературовед Ма Исинь выделяет трехтомное произведение Тан Хаомина "Цзэн Гофань". Он пишет: "Цзэн Гофань был крупнейшим сановником-китайцем за двухсотлетнюю историю династии Цин, а потому всегда являлся спорной исторической фигурой. Повествование в романе то ровное и замедленное, то и напряженное; перед читателем возникает образ исторического деятеля, которого в истории в разные времена именовали очень по-разному: то "бритоголовым", то "первейшим человеком с древних времен", то "последним конфуцианцем". В романе обрисованы индивидуальные особенности личности Цзэн Гофаня. Он был простой человек, который питался кашами из пяти злаков. Он создал хунаньскую армию, сражался с тайпинами, трижды пытался покончить с собой, так что можно сказать, - перенес сокрушительные поражения; однако он выстоял, он верил в пословицу: "молодец в бою - когда надо зубы сплюнет и кровь сглотнет", что и стало для него панацеей в решающие минуты. Среди поражений, позора и интриг Цзэн Гофань постепенно добивался успеха. Кисть писателя проникает в его душевную жизнь, изображает натуру Цзэн Гофаня в разных ракурсах. У него неприязнь к роскоши, простота и скромность крестьянского сына, а с другой стороны - благородство и достоинство не выпускающего из рук книгу потомственного книжника-интеллигента; есть в нем и увертливый, жестокий, свирепый, неразборчивый в средствах старый бюрократ... А подноготная натуры Цзэн Гофаня фактически зиждется на стремлениях и мечтах книжников всех эпох: "Утром - парень из крестьянской хижины, а вечером - восхожу в зал Сына Неба". Чтением книг сделана карьера, получен чиновничий чин, из полководца - стал министром, прославил своих предков, не запятнал ни себя, ни имя, чистая репутация в истории... Корень натуры Цзэн Гофаня как раз в этом сплаве "верноподданничества" с извечной мечтой китайского традиционного литератора. Осознав эту психологию, мы лучше представим себе душевный мир Цзэн Гофаня, а также весь культурный бэкграунд китайской традиции. Теории и методика конфуцианства, буддизма, даосизма и легизма в руках Цзэн Гофаня, можно утверждать, разыгрывались мастерски. А может быть, это и стало причиной глубокого укоренения Цзэн Гофаня в китайской культуре" ¹⁵ .

В литературоведении особо подчеркивается уравновешенность, сдержанность и объективность романиста, который не позволяет себе никаких субъективных эмоций, не судит своего героя, воздерживаясь от хулы и похвалы. Важным условием успеха романа у публики критика считает серьезность историко-архивного исследования. Романист посвятил десять лет жизни изучению документальной основы для своего романа о Цзэн Гофане. Неудиви-

стр. 164

тельно внимание к этому произведению китайских ученых: ведь прежде исторические романы в КНР лишь иллюстрировали заранее предписанные шаблонные схемы, а не исследовали по-настоящему историю. Разница между книгой Тан Хаомина и произведениями прежних десятилетий была очень разительна и вполне заслуживала внимания литературоведов.

Большой общественный интерес вызвал обширный роман Эр Юэхэ "Великий император Канси", особенно после того, как он сделался литературной основой телесериала, показанного по всей стране. Популяризация таких исторических знаний была особо уместна, потому что именно Канси своими военными походами определил пограничные пределы Китая на континенте, возвратил империи Тайвань, предотвратил отпадение Тибета и Монголии, урегулировал течение рек Хуанхэ и Хуайхэ, возродил китайский Великий канал... У него было долгое и славное царствование, отмеченное Нерчинским договором с Россией (1689 г.). При этом Канси был первым китайским императором, который начал изучать у миссионеров-иезуитов европейские языки и геометрию. В общем, китайским читателям есть чем восхищаться, читая о великом цинском императоре Канси. Но литературоведы подчеркивают и отрицательные стороны его правления: "Достойно внимания, что под пером Эр Юэхэ воспевания и восхваления Канси не идут сплошной чередой, автор также сумел показать его сложность. Каждое деяние Канси почти всегда сопровождалось лязгом оружия и сверканьем клинков, морем крови и трупным смрадом. Для самого Канси это было делом охранения и упрочения его собственного положения и самой жизни. Так что он не чурался истреблять безвинных. Просвещенная политика и военные победы Канси возведены на грудах белых костей. В этом смысле Эр Юэхэ ничего не утаивает, позволяя нам увидеть теневую сторону "величайшего императора всех времен" ¹⁶ .

Литературоведы особо отмечают изображение в романе тогдашних литераторов-интеллигентов, раздираемых противоречием между присягой верности китайской династии Мин и политической необходимостью служить цинским императорам, вторгшимся в Китай во главе маньчжурских войск. Верноподданничество и патриотизм - с одной стороны, соблазн власти и "доверие" Канси - с другой, раздирали душу китайской образованной элиты, которая в конце концов "спустилась с гор", то есть стала служить Цинам. Это прозрачная историческая аналогия той дилемме, которая вновь выпала на долю китайской интеллигенции уже в середине XX века, когда она была поставлена перед необходимостью служить основанному Мао Цзэдуном новому государству - КНР вопреки прежним обетам верности чанкайшистскому гоминьдану. Знаменательно, что и в XVII и в XX веках выбор был сделан одинаковый: интеллигенция осталась с народом и той властью, которую народ принял.

Завершая раздел о современном историческом романе, литературовед Ма Исинь пишет, что "творчество на историческую тематику требует не только воссоздания обстановки, людей, места и времени, атмосферы и характерности эпохи, но и должно просвещать в какой-то степени современного читателя. Именно в этом заключается прекрасная традиция всей истории развития китайской литературы. Историческая романистика нового периода отбросила методу и приемы четкого разделения героев на восхваляемых и поносимых, и тем самым дарит читателям больше почвы для развития и размышлений" ¹⁷ .

В 90-х гг. исторический роман в китайской литературе сделал еще один шаг вперед в своем развитии, что не замедлило отразиться в зеркале литературоведения. В одной из лучших работ по современной литературе, вышедшей в 1998 г., сотрудник Института литературы АОН КНР Чжан Жэнь писал: "Что такое "история" в литературном творчестве? Традиционные понятия и учебники по теории литературы отвечают: "охудожествление истории", что озна-

стр. 165

чает образное охудожествление истории классовой борьбы согласно определенным установкам. Из исторических романов середины и конца 80-х годов и особенно переходного периода 90-х, я ощутил глубокую перемену в их требованиях к истории и к искусству; охудожествление истории преобразилось в вопрос "что такое история"; дедукция и разукрашивание исторической сущности преобразились в поиски и погоню за колоритом исторической экзистенции; безоглядное, вне сомнений приятие предписанных исторических выводов преобразилось в допрос истории сомневающимися. Милан Кундера считал миссией романиста быть "исследователем экзистенции". В сегодняшнем Китае исторических романистов больше не устраивает прежняя работа "охудожествления истории", они больше стремятся вникать в историю и быть участниками истории, больше стремятся принять на себя миссию исследователей подлинного облика человеческой экзистенции и исторической экзистенции. С их точки зрения исторический роман является только диалогом между сегодня и вчера, они стремятся собственными глазами заново разглядеть историю, собственными словами заново описать историю" ¹⁸ .

Таким образом, если до 90-х гг. исторический роман расширял свои жанровые рамки, например, с появлением биографий, или же ломал прежние тематические ограничения, в частности, в изображении Чан Кайши и гоминьдана, то в последнем десятилетии XX века наметилась уже не жанрово- формальная, а сущностная перемена в творческом подходе к исторической теме. Чжан Жэнь в своей монографии показывает с очевидностью, что эта метаморфоза происходит под воздействием литературы Запада (не случайна ссылка на Милана Кундеру!) и, как увидим ниже, западной современной философской мысли, освоение которой только началось в Китае. Чжан Жэнь продолжает: "Исторический роман переходного периода отнюдь не отрицает изображения важнейшей сущности истории, которого требуют традиционные представления (например, истории революции рабочих и крестьян под руководством партии), но он еще больше внимания уделяет повседневной экзистенции человека, демонстрируя исторический колорит. Коррелятивный с исторической сущностью колорит с необходимостью передает изначальный вкус и цвет исторической жизни; он имеет общее с эстетическими исканиями в современном неореалистическом романе о современной жизни, что подобно высказыванию Хайдеггера о "субстанциональном проявлении изначальной экзистенции" ¹⁹ .

Здесь Чжан Жэнь опирается на литературную критику шанхайского ученого Чэнь Сыхэ, который еще в 1994 г. опубликовал статью "Новый исторический роман" и развил ее идеи в книге "Учебный курс по истории китайской современной литературы" (Шанхай, 2001). Свой тезис о взаимосвязи нового исторического романа с неореализмом Чэнь Сыхэ отстаивает с категоричностью: "Новый исторический роман и неореалистический роман - это разные ветви, растущие из одного и того же корня, в нем всего лишь время и место повествования отодвинуты в историю. Если исходить из конкретного творчества, то новый исторический роман в основном тематически ограничивается республиканским периодом. Но при этом избегает важнейших исторических событий революции, а потому, определяя понятие нового исторического романа, главным будет указать, что его тематика республиканского периода находится вне истории партии. Его творческий метод идентичен главной тенденции неореалистического романа. Новый исторический роман в решении исторической темы сознательно отказывается от интерпретации истории через концепцию политической власти, а всемерно стремится показать подлинную картину народной истории ²⁰ .

Литературными образцами таких новых произведений Чэнь Сыхэ называет повесть известного писателя Мо Яня "Красный гаолян" (ее знают в

стр. 166

России по одноименному кинофильму), а также неизвестный у нас, но популярный в Китае роман Чэнь Чжунши "Байлуюань" (1993). О нем Чжан Жэнь пишет: "Если бы "Байлуюань" был окован традиционным образцом описания сущности истории и писал бы только о борьбе двух партий, гоминьдана и компартии, и о классовой борьбе крестьян с помещиками, то он не открыл бы образ главы клана Бай Цзюсюаня во всей исторической специфике кланового строя, не нащупал бы экзистенцию сельских кланов в структуре конфуцианско- обрядовой идеологии, не смог бы живописать читателям колоссальное влияние на стабильность и исторические метаморфозы Китая клановой культуры, поддерживавшей в смутное время сельскохозяйственное производство и деревенский жизненный уклад: тогда роман утратил бы свою взрывную силу и уникальную ценность" ²¹ .

Столь положительные отзывы китайских литературоведов о новом направлении в литературе отнюдь не свидетельствуют о полном принятии его. Тот же Чэнь Сыхэ отмечает, что на почве нового исторического романа возникают произведения пессимистического и упадочнического толка. В них смакуется "духовный декаданс республиканского общества и упадок традиционной культуры", при этом писатели тщательно и сознательно избегают ясной и открытой констатации собственной позиции, так что их произведения приобретают необычный для китайской литературы "мрачный колорит". Среди таких авторов литературовед называет известных писателей Е Чжаояня и Су Туна, а у первого даже находит тенденцию "переписать заново историю республики". Таких писателей Чэнь Сыхэ обвиняет в "сознательном эскапизме от современной действительности" и тревожится появлением у них многочисленных последователей из молодого поколения, причем у эпигонов, как бывает везде и всегда, недостатки только усугубляются. Свое исследование о новом историческом романе Чэнь Сыхэ заканчивает в критическом тоне: "Это привело к тому, что на литературной арене появились в большом количестве произведения на республиканскую тематику, насыщенные декадентскими настроениями и пропитанные атмосферой безнравственности. Все это можно рассматривать как тупиковое ответвление нового исторического романа, уже потерявшего прежде ему присущее стремление восстановить изначальное значение литературы и деполитизировать общественное сознание" ²² .

Недостатки, о которых здесь говорит Чэнь Сыхэ, на наш взгляд, являются неизбежным последствием быстрого литературного развития, то есть практически неизбежной болезнью роста. Китайский исторический роман покинул стандарт, выработанный в 50-х и 60-х гг. в иных общественных условиях, и создал по существу новый жанр литературы, более приспособленный к общественной атмосфере новой, переходной эпохи. Китайская литература еще раз продемонстрировала свою жизнеспособность, отвечая современным требованиям. Развитие ее не было гладким и прямолинейным: после вынужденного из-за "культурной революции" перерыва в литературном творчестве, в жанре исторического романа стали исчезать тематические и политические ограничения, он обособился от конъюнктурных требований политики, способствовал пониманию ценности и значения литературы как таковой.

Замечательно, что исторический роман в Китае на своем сложном пути, претерпевая метаморфозы и даже полный запрет, сохранил читательскую аудиторию, которая обеспечила ему в новых условиях устойчивый рыночный спрос и тем самым гарантировала не только его собственную, говоря словами китайского литературоведения, экзистенцию, но и дальнейшую литературную перспективу. Богатство китайского исторического наследия и традиционная в китайском обществе любовь к своей истории - вот прочная почва для процветания китайского исторического романа и во вновь наступившем XXI веке, хо-

стр. 167

тя нельзя поручиться, какие именно метаморфозы ждут его в будущем. Ясно одно: жизнеспособность романа в Китае - вне всяких сомнений.

1. Синь шици вэньсюэ эршинянь [Двадцать лет литературы нового периода]. Шанхай, 2001. С. 439.

2. Чэнь Сыхэ. Чжунго дандай вэньсюэши цзяочэн [Учебный курс современной литературы Китая]. Шанхай, 2001. С. 75.

3. Там же. С. 75.

4. Там же. С. 80.

5. Хун Цзычэн. Чжунго дандай вэньсюэши [История современной литературы Китая]. Пекин, 2000. С. 112.

6. Там же. С. 111.

7. Там же. С. 113.

8. Там же. С. 121.

9. Там же. С. 122.

10. Синь шици вэньсюэ аршинянь [Двадцать лет литературы нового периода]. Шанхай, 2001. С. 439.

11. Жэньминь жибао. 1981. 28 октября.

12. Синь шици вэньсюэ эршинянь [Двадцать лет литературы нового периода]. Шанхай, 2001. С. 440.

13. Вэньибао. 1989. 23 декабря.

15. Синь шици вэньсюэ эршинянь [Двадцать лет литературы нового периода]. Шанхай, 2001. С. 440-441.

16. Там же. С. 441.

17. Там же. С. 448.

18. Чжан Жэнь. Синь шици вэньсюэ сяньсян [Явление литературы нового периода]. Пекин, 1998. С. 186.

19. Там же.

20. Чэнь Сыхэ. Чжунго дандай вэньсюэши цзяочэн [Учебный курс современной литературы Китая]. Шанхай, 2001. С. 309.

21. Чжан Жэнь. Синь шици вэньсюэ сяньсян (Явление литературы нового периода). Пекин, 1998. С. 186.

22. Чэнь Сыхэ. Чжунго дандай вэньсюэши цзяочэн [Учебный курс современной литературы Китая]. Шанхай, 2001. С. 310.

стр. 168