публикация №1579272206, версия для печати

© СТАЛИН. ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ НА ФОНЕ ЕГО БИБЛИОТЕКИ И АРХИВА


Дата публикации: 17 января 2020
Автор: Б.С. ИЛИЗАРОВ
Публикатор: Алексей Петров (номер депонирования: BY-1579272206)
Рубрика: БИБЛИОТЕКОВЕДЕНИЕ
Источник: (c) Новая и новейшая история, 2000, №3


Памяти отца посвящаю
Но очнулись, пошатнулись,
Переполнились испугом,
Чашу, ядом налитую, приподняли над землей
И сказали: - Пей, проклятый,
неразбавленную участь,
не хотим небесной правды,
легче нам земная ложь (1).

Иосиф Сталин

Человек иль злобный бес
В душу, как в карман, залез,
Наплевал там и нагадил,
Все испортил, все разладил
И, хихикая, исчез.
Дурачок, ты всем нам верь, -
Шепчет самый гнусный зверь, -
Хоть блевотину на блюде
Поднесут с поклоном люди,
Ешь и зубы им не щерь.

Федор Сологуб

ИСТОРИЧЕСКОЕ ПОРТРЕТИРОВАНИЕ КАК МЕТОД

Историческое портретирование - это метод особого исторического жанра. Портрет может изображать не только лицо и фигуру человека, но и лик эпохи, и даже суть исторического явления. Неважно, что изображается историком, а важно - как. Человек способен разом охватить достаточный минимум черт воспринимаемого, чтобы в первом приближении понять, что перед ним находится, а мозг фиксирует "опорные точки" на видимом. Так формируется эскиз, "гештальт", будущего полнокровного образа. С позиции компоновки материала во времени, т.е. с точки зрения композиции или конструкции, исторические труды можно условно разделить на три вида:

- хронологические исследования, сравнительно последовательно описывающие события по порядку - от ранних к более поздним;


Илизаров Борис Семенович - доктор исторических наук, профессор, ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН, директор Центра документации "Народный архив".

Публикуются отрывки из готовящейся монографии автора "Сталин. Историософия сталинизма".

1. Перевод с грузинского Ф. Чуева.

стр. 182


- ретроспективные труды, где события начинают излагать от момента фиксируемого состояния, а затем разворачивают логику развития вспять, к их истоку;

- историческое портретирование, когда историк на глазах читателя вызывает из небытия образ человека или любого исторического явления. От опорных точек - к штрихам, от прорисовок - к эскизу, от него - фону и прописыванию деталей, а с их помощью - к трактовке всего образа. Здесь тоже есть своя хронология раскрытия образа, т.е. его становление и воплощение в процессе познания. Пусть этот метод таит для историка гораздо больше ловушек и опасностей, чем любой другой, но и преимуществ у него немало. Главное - свободное перемещение во времени жизненного пространства своего героя (объекта).

А.Н. Толстой - талантливый исторический романист сталинской эпохи, оказавший гораздо более сильное влияние на людей своего времени, чем любой крупный историк, был признанным мастером исторического портрета. В его галерее портреты всех исторических персонажей, одежды которых время от времени примерял наш герой, - Петра I, Ивана Грозного, Ленина и самого Сталина. Он считал, что "портрет героя должен проявиться из самого движения... Портрет возникает из строчек, между строчками, между словами, возникает постепенно, и читатель уже сам представляет его себе без всякого описания" (2). Не впадая в подражательство, что, как известно, губительно, примем эту мысль как некий методологический вектор.

Недавно было осуществлено своеобразное издание. Под одной обложкой объединили два исторических портрета Ивана Грозного. Один портрет принадлежит перу известнейшего историка России XX в. академика С.Ф. Платонова, другой - не менее известного академика Р.Ю. Виппера (3). Классический труд Платонова написан в ключе "биохроники": все, что известно о герое, от рождения к смерти. Виппер, ломая хронологию, дал портрет Ивана на скупом фоне XVI в., выделяя в нем только самое существенное и прослеживая посмертную судьбу образа царя. Два подхода - два жанра, один объект - два результата.

Виппер не образец, несмотря на замечательный накал чувств, до сих пор осязаемый при чтении книги. Поэтому для нас она могла бы остаться обычной историографической сигнатурой, галочкой на полях будущего портрета Сталина. Если бы не одно обстоятельство - Сталин читал книги Виппера с упоением. К сожалению, в современном архиве вождя именно этой книги нет. Вполне возможно, что ее первое издание 1922 г. с критическими замечаниями Сталина все еще находится в архиве историка. Во всяком случае, советские переиздания "Ивана Грозного" (2-е. Ташкент, 1942; 3-е. М.-Л., 1944) несут на себе следы доработок в духе сталинского "марксизма". Зато три книги Виппера: "Очерки истории Римской империи" (М., 1908), "Древняя Европа и Восток" (М., 1916) и "История Греции в классическую эпоху. IX-IV вв. до Р.Х." (М., 1916) испещрены сталинской рукой. Без всяких скидок Виппера можно назвать любимым историком Сталина. Отметим, что еще за 10 лет до выхода "Ивана Грозного" Виппер нарисовал портрет Древнего Рима, являя читателю суть его империалистического существования. Сталин как волшебной сказкой был зачарован этой научной монографией.

На суд читателя представлена попытка построения интеллектуального и духовного образа Сталина. Я не претендую на точное соответствие оригиналу. Я хотел бы, прежде всего, понять образ мыслей и характер чувств человека, носившего псевдоним "Сталин". Может быть, поняв его, исторически вчерашнего, мы кое-что поймем и в себе сегодняшних.

Историческое портретирование Сталина дело, с одной стороны, не такое уж ремесленно сложное, а с другой - почти непосильное. В течение всей своей длинной


2. Толстой А.Н. Праздник идей, мыслей, образов. - Собр. соч. в 10т., т. 10. М., 1959, с. 48.

3. Платонов С.Ф. Иван Грозный; Виппер Р.Ю. Иван Грозный. М., 1998.

стр. 183


жизни он, оглядываясь на будущие поколения, целенаправленно упаковывал свое прошлое и настоящее в тысячи вполне благопристойных, отретушированных, отлакированных и словесно стерилизованных оболочек: фотографии, кинохроники, биографии, сочинения... Даже инициированные им беспрецедентные в мировой истории репрессии он облекал в оболочки "документированных" и "доказательных" судебных процессов, смешивал в одну кучу реальных уголовников с миллионами невинных. Вскрыть такого рода оболочки не так уж трудно. Рецепт известен. Так и хочется заявить, что, снимая их, мы, без сомнения, доберемся до подлинного Сталина - достаточно только "вышелушить" его образ из этих заскорузлых оболочек и пелен. Но не будем наивны - "подлинного" Сталина, как и Цезаря Борджия, Ивана IV, Чингизхана и других личностей прошлого в историческом пространстве нет. А есть нечто иное.

Любой профессиональный историк знает много больше о своем герое, чем он сам знал о себе. Исследователь видит его на фоне: эпохи, страны, семьи, вещей, документов, других людей, различных идей и мнений. Но для портретируемого "фон" это не сцена, это его судьба, его жизнь, его органическое целое, которое можно понять только изнутри, т.е. живя в этой эпохе, в этом времени, в этой среде, не зная того, что ждет завтра или даже через мгновение. Историк смотрит на своего героя из будущего, поэтому сразу видит его судьбу и все его дела от начала и до конца. Но исследователь, с полным знанием дела прописывая детали "фона" и детали портрета на этом фоне, не может знать того, что творилось, например, в душе и голове портретируемого Иосифа Виссарионовича Сталина, предположим, 5 марта 1953 г. в 21 час. 47 мин., т.е. за три минуты до последнего удара сердца. Что он чувствовал и думал и был ли он способен чувствовать и думать в тот момент, когда приподнял в последний раз левую, не разгибавшуюся в локте руку с вытянутым вверх перстом, то ли угрожая, то ли призывая кого- то? Историк никогда не сможет узнать ни об этих минутах, ни о тысячах других минут и мгновений внутренней, иначе подлинной жизни своего героя. Так что выписать подлинный образ Сталина, как и любого другого исторического персонажа, вряд ли когда удастся. Если гипотетически предположить, что такую задачу можно разрешить, не прибегая к неизбежным домысливаниям, то историк смело может взять на себя божественную функцию воскрешения словом. Однако, как и во всех правилах, здесь могут быть некоторые исключения.

Источников, непосредственно отражающих скрытую интеллектуальную и духовную жизнь человека, почти нет. Лишь прерывающимся пунктиром обозначают некоторые внутренние процессы черновые и подготовительные материалы людей, привыкших излагать свои мысли на письме, сюда же примыкают зафиксированные спонтанные комментарии и высказывания. Многое, конечно, зависит от темперамента, но именно они дают возможность историку заглянуть в душу своего героя.

Сталин читал чрезвычайно много и очень много комментировал прочитанное. Читал не только как высший государственный и партийный чиновник читает документы. Он читал еще и как главный редактор, и как главный политический и духовный цензор огромной державы. Он читал и как обычный заинтересованный, но к тому же еще и страстный человек, тут же комментируя книгу, статью, рукопись учебника, романа или киносценария. Это небольшие, но все же лазейки, которые могут помочь проникнуть в сталинскую душу.

ОПОРНЫЕ ТОЧКИ

Наметим первые опорные точки будущего портрета. На противоположных сторонах незапятнанного еще чистого исторического полотна поставим полюсные знаки "+" и " - ". К плюсу отнесем все то, что относится к тому, каким он видел себя сам (и физически и психологически), а к минусу - каким его видели другие в разное время со стороны. Эта идея игры с полюсами принадлежит не мне, а Сталину. Как в электрическом поле эти условные знаки не несут в себе по отдельности никакой

стр. 184


нагрузки, но соединенные вместе приобретают исключительное значение. Находясь уже ближе к концу жизни, Сталин поставил себе в заслугу умение всесторонне учитывать все плюсы и минусы: "Сталин мудр, нетороплив в решении сложных политических вопросов, там где требуется всесторонний учет всех плюсов и минусов" (4). Казалось бы, речь идет об элементарной взвешенности необходимой любому человеку при принятии серьезных решений. На самом же деле здесь все сложней.

Как и всех людей от века, его мучил вопрос о смысле жизни, суть которого сводится к вере или неверию в Бога. Как и для многих, вера и неверие в Бога для него упирались в дилемму разума и чувства. Как и многие, в новое время он считал, что его мысли о Боге и представления о нем порождены исключительно человеческим, т.е. его же собственным иллюзорным сознанием.

Как-то он зачитался неоконченной книгой Анатоля Франса "Последние страницы", фрагменты которой были изданы до войны в СССР. Сталин сделал отметки в тексте и на полях, а также оставил несколько замечаний. У Франса речь шла о Боге:

"Мысли, которые мы приписываем ему, исходят от нас самих; мы бы их имели, если бы и не приписывали их ему. И не стали бы от этого лучше". "Люди подчиняются своим собственным выдумкам. Они сами создают богов и повинуются им". Сталин синим карандашом двумя горизонтальными линиями на полях отметил первый тезис и подчеркнул первое предложение последнего фрагмента, а рядом написал: "Известная


4. Иосиф Виссарионович Сталин. Краткая биография, изд. 2-е, исправленное и дополненное. М., 1948, с.239.

стр. 185


истина!". Еще до Франса Сталин не раз должен был сталкиваться с подобными мыслями, высказанными Марксом или Энгельсом, а может быть, и Фейербахом.

Как многие в XX в., он чаще гнал от себя мысли о религии, о вере, но бывали в его жизни минуты, когда эти мысли все же прорывались в сознание и тревожили его. Франс написал: "Христианство есть возвращение к самому первобытному варварству:

идея искупления..." Фраза обрывается. А бывший ученик православной семинарии Иосиф Сталин на полях насмешливо чиркнул: "Так его!!!" (5).

Как и для многих людей XIX-XX вв., иудео-христианский Бог для Сталина умер еще в юности, когда он вступил на стезю марксизма. Минуя этапы внутренней эволюции, отметим сейчас только то, что он уже в зрелые годы обозначил для себя в качестве базовой точки опоры идею аннигиляции, взаимного уничтожения при соприкосновении разума и чувства, превращение в "ничто" положительных и отрицательных жизненных полюсов.

"Бог - перекресток всех человеческих противоречий" - сделал вывод Франс. Сталин согласно подчеркнул его и направил две стрелки. Одну к тезису Франса:

"Существование бога есть истина, подсказанная чувством... Каждый раз, как его разум (человека. - Б.И.) приходит в столкновение с чувством, разум оказывается


5. Российский государственный архив социально- политической истории (РГА СПИ), ф. 558, on. 3, д. 370, л.33, 32.

стр. 186


побежденным". Закольцевал стрелкой уже эти два тезиса, а сбоку, слегка ерничая, приписал: "Куды ж податься?". Затем от того же тезиса о Боге как перекрестке всех противоречий направил стрелку к собственному пониманию сути противоречия:

"Разум - чувства". А уже от него еще одну карандашную стрелку вниз страницы, где вывел окончательный итог: "Неужели и это тоже?!.. Это ужасно!" Ужасно! Значит, несмотря на все насмешки и ерничанье, его устрашил этот абсолютный ноль? Из этой записи видно, что мысль о "ничтожестве" того бытия, где разум уничтожается чувством и - наоборот, пришла к нему далеко не в первый раз. И не в последний.

Я думаю, что здесь, как на дне сказочного океана, спрятана разгадка самой глубокой тайны сталинской души. Это тайна безграничной внутренней свободы, которую он достиг, став беспрецедентно неограниченным властителем. Точнее, он стал неограниченным властителем, когда понял, что чувства, благодаря которым спонтанно рождается в душе человека Бог (совесть, сострадание и т.д.), рационально уничтожаются критическим разумом, но и он, в свою очередь, уничтожается чувствами (Богом). Не будем упрощать - перед нами не знакомый материализм и тем более не гуманизм в его крайних проявлениях, когда человек не просто приравнивается к Богу, а, порождая его, возвышается над ним. Пока выскажу только в качестве догадки, что как в молодости, так и в зрелые годы - всю жизнь Сталина грызли сомнения, не является ли Бог такой же реальностью, как и человек? Он всячески избегал открытых высказываний на этот счет, но категорически запрещал выписывать в свою личную библиотеку атеистическую литературу (6). По правде сказать - она почти вся была низкопробной. Но и к церкви как организации он, став властителем, относился с холодным прагматизмом.

Сталин, страшась своей же собственной мысли, демонстрирует рисунком свое понимание полной свободы. Это свобода от любых последствий своих поступков, кем бы они ни порождались - его разумом (человеческим) или его чувствами (божественным). Сталкиваясь в реальности, они взаимно уничтожаются, как электрические заряды. Поэтому незачем и не на кого оглядываться: ни на Бога, ни на человечество. Абсолютно свободен! От добра и зла, от чувства вины за то и другое. Все, что он делал, вся его жизнь была посвящена достижению, а затем удержанию абсолютной личной свободы. Конечно, не все так прямолинейно и просто - полностью освободиться от чувства вины и раскаяний, как и любому человеку, ему не удалось никогда. И тому мы найдем немало отчетливых свидетельств.

Очень хочется указать на Ницше как на сталинский первоисточник с его знаменитым высказыванием о сверхчеловеке, шагнувшем по ту сторону добра и зла, но среди книг с пометами Сталина произведений Ницше пока не обнаружено. Дуновение же ницшеанства вполне ощутимо.

Пройдут годы, и уже после кровавой Отечественной войны рука Сталина вновь потянется начертать похожую анаграмму. Сталин читает книгу Г. Александрова "Философские предшественники марксизма" (М., 1940). На одной из страниц автор излагает философскую систему Фихте, в которой решается диалектическое противоречие между "Я" и "не-Я". По Фихте как результат разрешения этого противоречия в сознании, как диалектический синтез рождается человеческая личность. Точно так же, как на страницах книги Анатолия Франса, Сталин вновь взрывается аккуратной надписью и знакомым рисунком на полях: "Это же чудесно! "Я" и "не-Я". Это же ?!"(7), т.е. - ноль, ничто. И если в книге Франса он написал: "Это ужасно!", то здесь он уже восхищен: "Это же чудесно!".

? такова первая опорная точка будущего портрета. Вторую опорную точку обозначим его самым любимым словом - "Учитель".

Работая с архивом и библиотекой Сталина я наткнулся на редкое издание пьесы А.Н. Толстого "Иван Грозный". На одной из страниц сталинской рукой написано:

6. Там же, оп. 1, д. 2510, л. 1.

7. Там же, on. 3, д. 358, л. 76.

стр. 187


"Учитель". Невольно мелькнула мысль - Сталин называет деспота Грозного своим учителем. Однако вскоре стало ясно - поторопился. За этой сталинской пометой стоит нечто большее, чем прямое указание на средневекового кровавого царя как на учителя. Да и помета выглядит не совсем обычно.

Во-первых, в книге много других сталинских надписей как на обложках, так и на странице со списком действующих в драме лиц, не имеющих никакого отношения к Грозному. Слово "учитель" повторяется несколько раз в окружении десятков других помет и причудливых карандашных обводов, отражающих разнообразие присущей Сталину моторики. В руки Сталина пьеса попала в самый разгар второго года войны, скорее всего, летом-осенью 1942 г. Книга была издана тиражом всего 200 экз. в качестве первоначального варианта для театральных нужд.

Как известно, военная обстановка в это время была очень тяжелой. Наверное, поэтому написанные Сталиным слова звучат как заклинания, обращенные к самому себе, а возможно, и к кому-то только ему тогда известному: "Выдержим", "Не могу? - Помогу!", "Я помогу". В другом месте напоминает сам себе: "Поговорить с Шапошн." (Шапошников - начальник Генштаба. - Б.И.), "Нитроглиц(ериновый) завод" и другие. А вперемежку - какие-то цифры, скрипичные ключи и много раз: "Учитель", а к нему снизу ведет росчерк в виде прописной буквы "Т" (8). Последнее совсем уже не понятно.


8. Там же, д. 350.

стр. 188


Во-вторых, когда просмотрел наудачу еще с десяток других книг из библиотеки Сталина, то убедился, что на очень многих из них есть подобные записи. Поэтому я внимательнейшим образом изучил всю сохранившуюся часть сталинской библиотеки с точки зрения характера надписей. И вновь чуть не попал в ту же ловушку, что и раньше, обнаружив сначала на полях нескольких книг Ленина знакомые слова (9), а затем на одной из книг Троцкого тот же росчерк в виде прописной буквы "Т" (10). То, что Сталин мог считать своими идейными учителями Ленина, Троцкого и Грозного одновременно, особенно не противоречило всему современному образу Сталина. "Прогрессивный" опричный царь, "гениальный Вождь", "Иудушка Троцкий" уже давно причудливо совмещаются в нашем сознании благодаря "учительскому" гению Сталина и отечественным преподавателям истории. Но когда такие же надписи я увидел и на других книгах, не имеющих никакого отношения ни к вождям, ни к царям, ни к особым эпохам и изданных к тому же задолго до того, как Сталин, хотя бы в мыслях, посмел себя отождествлять с царем Иваном, пришлось отказаться от слишком прямолинейных аналогий. Отношение Сталина к некоторым своим царственным предшественникам и историческим героям было совсем не таким простым, как это сейчас нам представляется с легкой руки литераторов и журналистов.

Присутствуя на заседаниях, работая в кабинете над документами или читая книгу на даче, Сталин, как и всякий человек, время от времени отвлекался от окружающего и в задумчивости машинально что-то писал или чертил на том, что у него было под рукой. Если это было на заседаниях правительства или политбюро, то он по давней генсековской привычке что-то помечал на память себе в блокнот. Соратники, подозрительные, как и сам вождь, запуганные им до крайности, думали, что он что-то фиксирует на их счет. Наверное, иногда так и было.

Об особенностях сталинской памяти пишут многие. В большинстве своем, чаще - военачальники, отмечают феноменальную способность Сталина запоминать детали, имена, цифры. Наверняка он сам способствовал распространению завышенной оценки своих мнемонических способностей. Он хорошо знал, что историческая традиция приписывает уникальную память Гаю Цезарю, Наполеону Бонапарту, Петру I и целому ряду других исторических личностей. Отсюда истоки легенды и о феноменальной сталинской памяти. Но те, кто знал его близко и оставил свои воспоминания, в частности Молотов, Хрущев, Микоян, отмечают странности памяти вождя, особенно в послевоенный период. С одной стороны, он был явно забывчив и мог в один момент запамятовать фамилию собеседника - своего старого соратника. Однажды он забыл фамилию Булганина в его присутствии (11). С другой - когда это ему очень было надо, вспоминал события многолетней давности. Вот как эту особенность отметил, например, Микоян: "В последние годы жизни память Сталина сильно ослабла - раньше у него была очень хорошая память, поэтому я удивился, что он запомнил это предложение Молотова (повысить цены на хлеб. - Б.И.), высказанное им в моем присутствии Сталину в конце 1946 г. или в начале 1947 г., то есть шесть лет тому назад" (12).

В 1923 г., когда ему было всего 43 года, он в первый раз пожаловался врачам на сильное ослабление памяти, и это еще в самом начале его государственной карьеры. Позже эта жалоба повторялась. Учитывая недостатки памяти, а также огромный поток информации, который он замыкал на себя, доведя идею централизации управления государством до полного абсурда, ему приходилось многое фиксировать "на память" в особых блокнотах. В тех самых, которые, как считают некоторые современные исследователи, бесследно исчезли из кабинета Сталина в Кремле после его смерти.


9. Там же, д. 121, с. 537, д. 132, с. 138.

10 .Там же, д. 158, л. 34.

11. Микоян А.И. Так было. Размышления о минувшем. М., 1999, с. 356.

12. Там же, с. 576.

стр. 189


Но помимо записей "на память", в этих же блокнотах или на отдельных листах бумаги и, совершенно достоверно, на обложках читанных им книг, он часто бессознательно рисовал привычные карандашные обводы, а внутри их писал почти одни и те же слова и аббревиатуры. Чаще всего это были те самые бегло написанные с прописной буквы слова: "Учитель", "Учительствовать", соединенные снизу уже знакомым нам единым росчерком с каким-то сокращенным может быть именем или названием:

"Тр", "Тиф...". Иногда, но уже в виде более краткой анаграммы эти сочетания встречаются и на полях книг, заменяя знак "NB".

Интересное наблюдение на этот счет содержится в книге воспоминаний бывшего советского дипломата А. Бармина, накануне войны он стал невозвращенцем: "На партийных мероприятиях и деловых совещаниях он обычно молча слушает, курит трубку или папиросу. Слушая, рисует бессмысленные узоры на листе своего блокнота. Два личных секретаря Сталина, Поскребышев и Двинский, однажды писали в "Правде", что иногда в таких случаях Сталин пишет в своем блокноте: "Ленин - учитель -друг". Они утверждали: "В конце рабочего дня мы находили у него на столе листки бумаги с этими словами". Нельзя исключить, что Сталин сам инспирирует подобные рекламные трюки, но это совсем не значит, что нам следует верить в его сентиментальность" (13). Бармин прав, Сталин, скорее всего, рационально использовал свой въедливый синдром, сознательно оставляя для секретарей исписанные бумажки. Но в надписях на книгах упоминания имени Ленина нет, а вот любимое словечко "Учитель" мы встречаем несколько раз на вклеенной карте и на последней обложке учебника С.Г. Лозинского "История древнего мира. Греция и Рим" (Пг., 1923), на обложках книги Н.Н. Попова "Мелкобуржуазные антисоветские партии" (М., 1924), на странноватой брошюре А. Львова "Кинематографическая язва излечима" (М., 1924) (14). Особенно красиво он расписался на обложке непрочитанной им книги А. Гастева "Плановые предпосылки" (М., 1926), на макете первого тома учебника "История древнего мира", подготовленного в 1937 г. коллективом авторов. Даже на полях книги Эрра "Артиллерия в прошлом, настоящем и будущем" (М., 1925), пробуя перо, написал, а затем перечеркнул обводами все то же - "Учитель" (15). Нет нужды продолжать перечислять другие книги. Отметим только, что хронологически они охватывают почти весь период сталинского правления, не имеют почти никакого отношения к смыслу напечатанного в книге и, скорее всего, через моторику сталинской руки отражают его психологическую установку.

Учитель сродни проповеднику. Так и не став православным священником, он всю жизнь с упоением учил, поучал, вдалбливал. Недаром на многочисленных съездах и конференциях, на собраниях ударников труда, передовых колхозников, выпускников военных училищ и т.д. кино- и фотокамеры запечатлели его в поучающей позе с наклонившимся вперед туловищем и с поднятым вверх указательным пальцем правой руки.

Я не задавался целью специально проанализировать частотную статистику употребления в сталинской пропаганде слова "учитель". Пропагандистские клише "вождь и учитель", "учитель" народов" употреблялись в первую очередь по отношению к самому Сталину. Но иногда первое из них употреблялось и по отношению к Ленину. Совершенно замечательную разгадку пристрастия Сталина к слову "учитель" дает, как мне представляется, его "Краткая биография".

Во втором (и последнем) издании биографии, тщательно отредактированном самим Сталиным (16), в первый раз говорится под 1902 г., что "батумские рабочие уже тогда называли (его. - Б.И.) учителем рабочих" (17). Сталину - 23 года. Но затем уже "учи-


13. Бармин А. Соколы Троцкого. М., 1997. с. 305.

14. РГА СПИ, ф. 558, on. 3. д. 188, 266, 183.

15. Там же, д. 380, с. 278.

16. И.В. Сталин сам о себе. Редакционная правка собственной биографии. - Известия ЦК КПСС, 1990, N 9, с. 113-128.

17. Иосиф Виссарионович Сталин. Краткая биография, с. 18.

стр. 190


телем и другом" Сталина называется Ленин до самой смерти последнего (18). Ленин умер, и биография цитирует странный опус Сталина, написанный в стиле ритмической прозы: "Помните, любите, изучайте Ильича, нашего учителя, нашего вождя" (19). Необычно и в то же время как-то очень знакомо звучит призыв "любить" того, кого именуют "учителем". Позже уже только к Сталину будут применимы все эти и другие превосходные эпитеты с ключевыми понятиями "учитель миллионных масс", "учитель народов" (20). В истории человечества "учителями народов" называли пророков, и прежде всего Иисуса из Назарета. Согласно евангельской традиции Иисуса, как только он приступил в 33 года к проповеднической деятельности, стали именовать "Учителем" ("реббе" на древнееврейском) простых людей. Затем он прошел обряд посвящения (крещения) у Иоанна Предтечи, как Сталин у Ленина. Надеюсь, мне простится столь кощунственное сравнение, но оно лежит на поверхности. И так же, как Учитель из Назарета, будучи по времени вторым после Иоанна, стал в силу своей божественной благодати первым, так и "Учитель" из Тифлиса возвысил себя над всеми, в том числе и над своим великим предшественником. Та самая таинственная аббревиатура, о которой говорилось выше: "Т", "Тиф.", в ряде сталинских помет вполне отчетливо расшифровывается как "Тифлис". Нам известен только один "Учитель из Тифлиса".

Такова вторая опорная точка сталинского портрета. Третьей точкой станет его физический облик со скрытыми от большинства людских глаз тяжелыми недугами. Четвертой - неутолимая жажда бессмертия.

ПРОФИЛЬ НА ФОНЕ БИБЛИОТЕКИ

Если книга не новая, она немало может сказать и о том, кто ее читал, и что при этом думал, а иногда и что при этом делал. Листы старообрядческих книг моей бабки по матери закапаны воском от свечей, зажигавшихся во время молитв и ночных бдений. На страницах масса помет, сделанных разными почерками за прошедшие три столетия. Мой отец, родом с Кавказа, чьи лучшие годы пришлись на эпоху сталинщины, за всю свою жизнь собрал и потерял несколько прекрасных библиотек. В советскую эпоху единственным накоплением, за которое не преследовали, была библиотека. За библиотеку же из недозволенных книг не только сажали, но и расстреливали. Инициатива в этом почти целиком принадлежала Сталину. Как в древнем Китае или средневековой Европе за книгу могли заживо сжечь, так в стране победившего социализма только за хранение книги, принадлежавшей перу "врага народа" и других "идейных" врагов, стирали в лагерную пыль. В этом смысле не были в полной безопасности не только члены ЦК, но даже члены политбюро.

Возможно, после прихода Гитлера к власти, т.е. после 1933 г., а скорее всего накануне известных переговоров о мире и дружбе с фашистской Германией в 1939 г. была переведена и издана для членов советской правящей элиты книга фюрера "Моя борьба". Конечно, ее прочитал и Сталин и оставил на ней любопытные пометы. В фонде номинального главы государства М.И. Калинина также сохранился экземпляр этой книги. Хороший перевод, очень толковые и взвешенные комментарии, отличная и по современным меркам полиграфия. Обложка светло-горчичного цвета с изящной черной свастикой в верхнем левом углу, выходных данных нет, но не исключено, что ее отпечатали тогда же по-дружески в Германии. Калинин прочитал книгу всю, оставил несколько десятков значительных, но глухих помет, обнаруживающих его неподдельный интерес. Но на первом листе книги написал: "Многосложно, бессодержательно... для мелких лавочников" и т.д. Он написал то, что было принято в свете тогдашней советской пропаганды. Боялся "всесоюзный староста" и не


18. Там же, с. 65, 92-93, 95; И.В. Сталин сам о себе..., с. 127.

19. Иосиф Виссарионович Сталин. Краткая биография, с. 96.

20. Там же, с. 118, 131, 162, 238, 242.

стр. 191


читать (вождь приказал!), и читать так, как хотелось - проверят и могут превратно истолковать, а жена сидит в лагере (21).

Никто пока не подсчитал точно, сколько за годы советской власти десятков тысяч наименований книг было сожжено, запрещено и содержалось в "спецхранах". Этот своеобразный ГУЛАГ для книг и любой "вредной" печатной продукции (добавим - и для архивов тоже) стал формироваться еще при Ленине по инициативе таких просвещенных личностей, как И.К. Крупская, А.В. Луначарский, М.П. Покровский... Но Сталин придал этому явлению особый размах, организованность и систематичность. Он сумел добиться того, что к середине 30-х годов единственным свободным читателем в стране стал он сам. И этой свободой он пользовался с размахом и с большим толком.

Б армии, в 30-е годы близко наблюдавший Сталина, поскольку был знаком с членами его семьи и окружения, вспоминал: "С каждой почтой из Москвы для руководства, секретарей партячейки и библиотекарей стали поступать списки книг, которые должны быть немедленно сожжены. Это были книги, в которых упоминались теоретики марксизма и другие публицисты, которые считались скомпрометированными прошедшим процессом. Поскольку практически перво-, второ- и третьеразрядные фигуры за последние пятнадцать лет уже были изобличены в какой-нибудь ереси, я с изумлением подумал, что у нас останется на полках библиотек! Достаточно было предисловия Бухарина, Радека или Преображенского к любой классической работе - и она летела в печку! В таком темпе, - подумал, я, - мы сожжем больше книг, чем нацисты, и определенно больше марксистской литературы. Что и случилось на самом деле. Огромное число книг было сожжено только потому, что их редактировал недавно изгнанный из страны известный советский библиограф Рязанов, основатель института Маркса-Ленина. Первые издания сочинений Ленина, вышедшие под редакцией Каменева и содержащие положительные отзывы о сегодняшних "предателях", были изъяты из обращения.

Сталин лично почистил и переиздал единственный том его "сочинений" - компиляция статей и речей - прежние издания были потихоньку изъяты из магазинов и библиотек" (22).

Бармин ошибается - Д.Б. Рязанова не высылали из СССР, он был сослан в Поволжье, а затем расстрелян (23). Неточен он и в отношении сочинений Сталина. До выхода в 1946 г. первого тома собрания сочинений (при жизни Сталина вышло 13 томов и 3 тома подготовили к печати) он выпустил десятка два сборников и отдельных брошюр со статьями, докладами и текстами выступлений. Большинство из них с правками автора сохранились. Сам Сталин наибольшее внимание уделял двум сборникам статей и речей: "На путях к Октябрю", который до 1932 г. выдержал в разных вариантах три издания, а потом был изъят, и - не менее знаменитому, чем "История ВКП(б). Краткий курс" - "Вопросы ленинизма". С 1931 г., когда вышло первое издание, и до 11-го в 1947 г. последний сборник постоянно редактировался. Все остальное в реплике Бармина чистая правда.

Списки подлежащих изъятию книг составлялись вплоть до последнего дня существования СССР.

Сталин правил и изымал не только чужие книги, но и собственные произведения. Пришлось это делать потому, что в ранних изданиях он положительно оценивал, оправдывал, защищал и сталкивал одних с другими своих недолгих союзников - Зиновьева, Каменева, Бухарина, Рыкова... Даже "вечного" врага Троцкого он в 1918 г. как-то неосторожно высоко оценил за Октябрь 1917 г. Когда же последний текстуально его уличил в предательстве идеи мировой революции и в переходе в 1924 г. на


21. РГА СПИ, ф. 78, on. 8, д. 140. Именно это издание, хранившееся в советское время в закрытых хранилищах, воспроизведено массовыми тиражами в России в постперестроечное время.

22. Бармин А. Указ. соч., с. 337.

23. Об этом подробнее см.: Рокитянский Я.Г. Трагическая судьба академика Д.Б. Рязанова. - Новая и новейшая история, 1992, N 2.

стр. 192


позиции "национального социализма" (24), пришлось Сталину вычищать собственные издания и на этот счет.

Устраивая чистки в общественных и личных библиотеках вместе с их владельцами, вытравливая имена и факты со страниц книг, он тем не менее очень бережно относился к своей личной библиотеке. Книги всех репрессированных, причем не только деятелей первого ряда, но и их учеников и приверженцев, Сталин тщательно собирал, читал и хранил. Зачем? Как выяснилось, он был абсолютным прагматиком. В процессе государственного строительства, широко расточая человеческий материал, он в то же время старался рационально использовать его физические и интеллектуальные возможности. Бывшие большевистские вожди, лидеры и просто интеллектуалы мало годились в качестве обычной лагерной рабочей силы. Но их интеллектуальная мощь использовалась Сталиным до предела как при жизни, так и, в особенности, накануне расстрела, и уж тем более после. Не случайно его самый старый и преданный соратник В.М. Молотов несколько раз возвращался в своих мыслях о прошлом к проблеме утилизации интеллекта врагов: "Сталин, в общем, умел использовать и троцкистов, и правых, но когда потребовалось, тут уж, конечно, полетели щепки... Но не использовать таких лиц - тоже неправильно. А вот до каких пор можно использовать, тут можно и ошибиться: либо слишком рано с ними разделаться, либо слишком поздно" (25). Какой молодец Вячеслав Михайлович - в старости вытащил потайной ключик к пониманию феномена сталинизма. Точнее - к источнику его интеллектуальной силы.

Гений Сталина (без кавычек!) заключался в безошибочном определении этого момента. Например, Бухарин и Радек, последние три-четыре года отстраненные от серьезных государственных дел, активнейшим образом работали в конкурсной комиссии по оценке новых школьных и вузовских учебников по мировой и российской истории. Образованные и талантливые люди они сделали все, что могли, для усиления каркаса историософии сталинизма. Участвовали в литературном погроме "школы" М.Н. Покровского, а Бухарин корпел над "сталинской" конституцией. Многие, находясь под следствием в тюрьме, творчески сочиняли расстрельные показания на самих себя и даже (как Радек) писали сценарии судебных процессов над самими собой. А до этого и часто после умерщвления "двурушников и шпионов" (Сталин отлично чувствовал интонационную музыку русского языка, отсюда зловеще шипящие звуки двух его любимых словечек) вождь штудировал их произведения с цветными карандашами в руках. Помимо уже упомянутых, вот перечень имен врагов и их пособников, чьи книги несут на себе следы его вдумчивой работы: Г. Сафаров, Э. Квиринг, Ф. Ксенофонтов, Г. Евдокимов, А. Бубнов, Ян Стен, И. Стуков, В. Сорин, С. Семковский и др. В большинстве своем это публицистические работы по истории партии, замешанные на личных ощущениях. На некоторых из книг есть дарственные надписи авторов, так как почти все они поначалу были активными членами антитроцкистской кампании. На обложках и страницах других книг - комментарий самого Сталина, заинтересованный и резко враждебный по отношению к Троцкому. Так на книжке Квиринга "Ленин, заговорщичество, Октябрь", вышедшей в разгар борьбы в 1924 г., он начертал сам себе простым карандашом: "Сказать Молотову, что Тр. (Троцкий. - Б. И.) налгал на Ильича насчет путей восстания (так в тексте. - Б.И.)". Квиринг критиковал книгу Троцкого о Ленине.

* * *

Сталин был заядлым библиофилом. В дореволюционные годы, во время подполья, ссылок и бродяжьей жизни профессионального революционера у него было мало возможностей систематически читать, а главное - хранить книги. Но все, кто с ним встречался тогда, отмечали его постоянно растущую начитанность. В ранних работах, газетных и журнальных статьях, опубликованных на грузинском, а затем на русском


24. Троцкий Л. История русской революции. М., 1997, с. 337- 381.

25. Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева. М., 1991, с. 24

стр. 193


языках, он цитировал не только марксистских классиков, но и довольно широкий спектр других зарубежных философов и историков, правда, опубликованных на тех же двух доступных ему языках.

Из дореволюционных работ Сталина особенное внимание заслуживает довольно большое произведение, показывающее знакомство 16-17-летнего автора с основами марксистской доктрины, ее первоисточников и умение работать с литературой по выбранной теме. В первую очередь, это относится к публиковавшейся в Тифлисе на грузинском языке в 1906 - 1907 гг. серии статей под общим название "Анархизм или социализм?". Признанный метр от марксизма Г.В. Плеханов 12-ю годами раньше опубликовал брошюру с похожим названием "Анархизм и социализм". В этих статьях Сталин Плеханова не упоминает, но он уже явно усвоил и его трактовку "оппортунизма" Бернштейна и так называемый "монистический" подход к истории природы и общества. Книги Плеханова вновь войдут в круг его научных интересов в конце 30-х годов. В 1938 г. одновременно с "Историей ВКП(б). Краткий курс" было переиздано одно из лучших произведений Плеханова "К вопросу о развитии монистического взгляда на историю". В библиотеке Сталина сохранился экземпляр этого издания с пометами.

В статьях Сталин обнаружил знание некоторых трудов Маркса и Энгельса, цитировал Кропоткина, Бернштейна, Каутского, Виктора Консидерана (последователя Фурье), упоминал Прудона, Спенсера, Дарвина и Кювье, а также ссылался на книги французских историков и мемуаристов: П. Луи "История социализма во Франции", А. Арну "Народная история Парижской коммуны", Э. Лиссагарэ "История Парижской коммуны" (26).

Очень важно отметить, что в работе "Анархизм или социализм?" Сталин впервые формулирует свое понимание основ диалектики и исторического материализма. Почти через 40 лет он вновь изложит свой взгляд на эти проблемы, которые будут вынуждены "усваивать" миллиарды подданных. Это произойдет после 1938 г., когда уже выйдут в свет не только "Истории ВКП(б). Краткий курс", но и его официальная биография, новые школьные и вузовские учебники по истории, в подготовке которых он примет самое непосредственное участие.

Список авторов, им упомянутых, огромен, но, скорее всего, первоисточники он читал только те, что были опубликованы на русском и грузинском языках, так как молодой Сталин ссылается на русские переводы французских историков, Каутского и русскоязычного Кропоткина. К этому времени многие ключевые работы Маркса, Энгельса, Прудона и даже Бернштейна были переведены на русский язык. Многое было переведено и на грузинский. Вспомним, что грузины в социал- демократическом движении по численности занимали второе- третье места после русских и евреев, особенно в меньшевистском крыле. А это были высокообразованные люди.

Еще одна любопытная деталь - в этой работе юный Сталин впервые, наверное, привел автобиографический факт. Как Маркс в "Капитале" рисовал некоего портного для иллюстраций своих политэкономических изысканий, так и Сталин использовал образ покойного отца-сапожника. Объясняя читателю, каким образом мелкобуржуазное сознание трансформируется в социалистическое, Сталин, не называя имени, на нескольких страницах описал его судьбу: работал в крохотной собственной мастерской, но разорился. Пытаясь скопить денег для открытия нового дела, поступил на работу на обувную фабрику Адельханова в Тифлисе, но скоро понял, что никаких перспектив для открытия собственного дела не имеет, в результате чего сознание Виссариона Ивановича Джугашвили (именно так, в русской транскрипции "Иванович", будет писаться в будущих биографиях вождя отчество родителя) из мелкобуржуазного трансформируется в пролетарское и наш добрейший сапожник "вскоре приобщается к социалистическим идеям" (27).


26. Сталин И.В. Соч., т. 1. М., 1946, с. 227-329.

27. Там же, с. 316.

стр. 194


Оставим на совести автора картину эволюции сознания отца, убитого, по слухам, в пьяной драке, когда сын был еще ребенком. Важнее другое - уже в молодые годы Сталин усвоил и внушал другим: "За изменением материального положения сапожника, в конце концов, последовало изменение его сознания". "Сознание" для него уже было прямо производно от материального положения человека. На этом постулате, вытекавшем из притчи о сапожнике, будет вскоре основана вся официальная философия жизни российского общества XX в.

Отметим также, что использование образа покойного отца, который, как говорят, жестоко обращался при жизни и с ним, и с матерью, указывает, что Сталин, как всякий человек рано потерявший родителя, идеализировал его, правда, в духе новой "материалистической" веры.

Через много-много лет, когда Сталину исполнилось уже 73 года. Министерство иностранных дел СССР переслало ему подарок польки Я. Моравской: письмо и книгу Э. Лиссагарэ "История Парижской Коммуны" объемом более 500 страниц, изданную в Санкт-Петербурге в очень далеком 1906 г. Пакет пришел 11 января 1953 г. Жить ему оставалось чуть более полутора месяцев. Но, как вспоминают очевидцы, он был активен и продолжал, пусть не так, как прежде, но все еще много читать. Скорее всего, послание молодости не успело попасть к нему в руки или он счел нужным оставить его без внимания, как всегда, насторожившись, когда речь заходила о его дореволюционной биографии. И это символично: у многих начало жизни и ее конец озарены одним светом. Но мы этого не осознаем.

Других европейских языков, кроме русского, Сталин не знал. И, видимо, это очень задевало его самолюбие. Есть свидетельства, что он пытался изучать немецкий, когда был за границей,(28). В ссылке в Туруханском крае он брался за изучение только что изобретенного эсперанто, предполагалось, что это язык будущего мирового Интернационала (29). Симптоматично, что позже он всех эсперантистов беспощадно преследовал. И не только из-за постигшей его неудачи. После войны он вплотную занялся вопросами языкознания. "Не зря Сталин занялся вопросами языкознания, - отмечал Молотов. - Он считал, что, когда победит мировая коммунистическая система, а он все дела к этому вел, главным языком межнационального общения станет язык Пушкина и Ленина" (30). Отметим, что речь идет не о мировой революции, а о победе "системы", вершиной которой должен был стать сталинский СССР. Личная неудача с освоением иностранных языков стала косвенным фактором глобальной державной политики.

Еще до революции Сталин, видимо, пытался изучать английский. Ничего из всего этого не вышло. Наверное, еще в духовной семинарии усвоил зачатки латыни, старославянского и русского церковного языка. Последнее обстоятельство облегчило усвоение русского литературного языка, но сказалось на характере его стилистики. Следы неудовлетворенной тяги к иностранным языкам встречаются на страницах книг из его библиотек сплошь и рядом. Помет нет только на эсперанто. Красивым, ровным почерком писал он на полях известные латинские изречения, правда, не всегда относящиеся к смыслу читаемого. С удовольствием их отмечал, если встречались в тексте. Например, в работе Маркса "Критика Готской программы" обвел волнистой линией заключительную фразу: "Dixi et salvavi animan meam" (Я сказал и тем спас свою душу) (31). Второе издание книги Г. Александрова "Философские предшественники марксизма", обреченного им в 1947 г. на погром и поругание, собственноручно изукрасил цитатами и комментариями к ним: ""Многознание не научает быть умным".

28. На вопрос Чуева, знал ли Сталин немного немецкий. Молотов ответил: "В Европе бывал. Понимал". Чуев: "Когда Риббентроп говорил, он понимал?". Молотов: "Нет, не понимал. И я не понимал". - Сто сорок бесед с Молотовым, с. 257.

29. Бармин А. Указ. соч., с. 307.

30. Сто сорок бесед с Молотовым, с. 268-269.

31. РГА СПИ, ф. 558, on. 3, д. 211, л. 40.

стр. 195


Гераклит. Т.е. учись, а не дилетантствуй впустую"; "Марксизм - не догма, а руководство к действию. Ленин"; "Свобода лежит по ту сторону материального производства. (К. Маркс)". Переводил на немецкий или английский языки отдельные слова или имена собственные. И не всегда поймешь - знал ли он на самом деле, как они пишутся на родных языках, или, не жалея времени, специально рылся в справочниках? Например, все в той же книге Александрова (и не только в ней) под гравированным портретом Гольбаха воспроизвел русскую надпись по-английски: "Pol Henri Holbach" (32). Судя по неточностям, написал так, как казалось правильным. В задумчивости он вообще любил чиркать карандашом и ручкой. Иногда чисто машинально, но иногда, как выясняется, с глубоким подтекстом.

Поскольку сам он не переводил с европейских языков, тем не менее многие русские слова, заимствованные из других языков, требовали пояснений. Обращаться к кому-то за помощью "выдающемуся" специалисту в области языкознания было, видимо, не желательно, поэтому только на Ближней даче в Кунцеве в его библиотеке скопилось к концу жизни почти с десяток толковых словарей иностранных слов. Среди них два словаря иностранных слов дореволюционного издания Ф. Павленкова, "Полный толковый словарь всех общеупотребительных иностранных слов" Н. Дубровского, вышедший в Москве в 1905 г. 21-м изданием, два словаря, составленных Бурдоном и Михельсоном и изданных, соответственно в 1899 и 1907 гг. (33). Так что всю жизнь он не чурался черновой и подготовительной работы.

В молодости его политическая деятельность на Кавказе включала не только организацию демонстраций, забастовок, стычек с полицией, ограблений банков для пополнения партийной кассы, но и устную агитацию и пропаганду марксизма, а также обустройство типографий, издание газет и листовок, распространение печатной продукции. В 1889-1901 гг. небольшая комнатка при Тифлисской обсерватории, где он работал согласно его официальной биографии "вычислителем-наблюдателем" (34), а по мнению современных биографов - ночным сторожем, была превращена в склад нелегальной литературы (35). Это, конечно, не библиотека, но привычка иметь под рукой книги, причем сразу несколько экземпляров одного наименования, сохранилась на всю жизнь. Наиболее значимые для него произведения он возил с собой, их могло быть сразу два-три экземпляра. Все их он по несколько раз перечитывал с карандашом в руке. Совершенно очевидно, что, даже если бы он захотел все же собрать значительную библиотеку, жизненные обстоятельства того времени не позволили бы этого сделать. Однако ему удалось сохранить вплоть до головокружительного взлета своей политической карьеры в 1922 г. несколько марксистских книжек и, возможно, некоторые брошюры Ленина, а, главное, довольно полный комплект большевистского легального журнала "Просвещение" за 1911- 1914 гг. Отдельные номера именно этого журнала он хранил всю жизнь в нескольких экземплярах. И это не случайно. В журнале публиковались все видные большевистские публицисты: Ленин, Зиновьев, Каменев, Покровский, Стеклов и др. Публиковались еще не известные тогда русскому читателю произведения Маркса и Энгельса, Бебеля, Меринга, Каутского и даже - идейных противников большевизма типа Павла Аксельрода и многих других. Скорее всего, этот журнал был главным источником его политического самообразования.

Официальная биография, которую он сам правил и дописывал, в вопросе о круге чтения молодого Сталина и его интеллектуальных упражнениях чуть-чуть привирает. В ней утверждается, что еще в 1896-1898 гг., т.е. между 17-м и 19-м годами жизни "Сталин много и упорно работает над собой. Он изучает "Капитал" Маркса, "Манифест коммунистической партии" и другие работы Маркса и Энгельса, знакомится с произведениями Ленина, направленными против народничества, "легального марксизма" и "экономизма". Уже тогда работы Ленина произвели глубокое впечатление на


32. Там же, д. 1,л. 17.

33. Российский государственный архив новейшей истории (РГАНИ), ф. 5, on. 16, д. 745, л. 122.

34. Иосиф Виссарионович Сталин. Краткая биография, с. 11.

35. См. Радзинский Э.С. Сталин. М., 1997, с. 49.

стр. 196


Сталина. "Я во что бы то ни стало должен увидеть его", - сказал Сталин, прочтя работу Тулина (Ленина)" (36). Так сказано в последнем издании его официальной биографии. Она, конечно же, умалчивает о том, что в ссылке за Полярным кругом, когда умер один из сосланных товарищей, Сталин, нарушая традиции, единолично завладел библиотекой покойного, чем вызвал негодование своих коллег. Они же, напротив, охотно делились с ним. Так, Я.М. Свердлов давал ему читать обширную монографию француза А. Олара "Политическая история французской революции" (37). Для новых поколений русских революционеров французская революция была если не образцом, то уж во всяком случае "учебным пособием". Для Сталина тоже. Однако позже он использовал и другие стороны революции - уроки ее победоносных войн против всей Европы, феномен Наполеона (и Кромвеля), борьбу с "врагами народа", механизм организации массовых психозов. Без всякого сомнения в революции его волновали ожесточенная борьба, гражданские и внешние войны, непримиримое противоборство. Поэтому революционная тема плавно перетекала в военную и наоборот. Об этом же и книга Г.Е. Зиновьева "Война и кризис социализма": о национальных революциях и национальных войнах, о войнах освободительных и войнах наступательных, захватнических. То, что Сталин потом говорил и писал о войнах справедливых и несправедливых во многом перекликается с мыслями Зиновьева. Сюда же нужно отнести курс лекций талантливейшего историка Н. Лукина (Н. Антонова), уничтоженного им в самом конце 30-х годов, "Из истории революционных армий", а также воспоминания Бисмарка и Людендорфа, военно-исторические монографии Г. Леера и А. Свечина. Даже изучая такие, казалось бы, специфические издания середины XIX в., как "Артиллерийский журнал", он в первую очередь обращал внимание на статьи по истории войн и истории оружия.

Псевдоним "Тулин" Ленин наиболее часто употреблял именно в публикациях тоненького партийного журнальчика "Просвещение". Да и первое знакомство со всеми этими уже политически громкими именами теоретиков революции и их произведениями - по большей части из того же источника. Но необходима поправка - человек "огромной теоретической мощи", как говорилось о Сталине в официальной биографии, чей профиль на транспарантах и плакатах наплывал на лики великих предшественников - Маркса, Энгельса, Ленина, так и не смог освоить целиком в течение всей своей длинной жизни главную книгу марксизма - "Капитал". В библиотеке Сталина сохранилось несколько томов различных изданий этого фундаментального произведения, вышедших в СССР в 20-30- е годы. Но, судя по пометам, есть веские основания полагать, что он так и не продвинулся в освоении этого труда далее нескольких, главным образом, вводных и заключительных разделов. И в той же юношеской статье "Анархизм или социализм?" упоминается лишь "Послесловие" к "Капиталу". Теорию прибавочной стоимости он усваивал, что называется, из "вторых рук" - из книг интерпретаторов марксизма, которые присутствуют там же.

Другие работы Маркса и Энгельса, усвоить которые было проще, он по своему обыкновению читал и перечитывал в течение своей генсековской жизни не один раз. Здесь и несколько изданий "Анти-Дюринга" и "Немецкая идеология", "Гражданская война во Франции", "Диалектика природы", "Людвиг Фейербах", "Происхождение семьи, частной собственности и государства" и собрание так называемых "Исторических работ" Маркса и др.

В журнале "Просвещение" в 1913 г. было опубликовано и первое заметное произведение самого Сталина на русском языке "Марксизм и национальный вопрос" (38). Писал он ее в Вене в конце 1912 - начале 1913 г. под наблюдением Ленина. Вопреки мнению Троцкого и многим, писавшим о Сталине после XX съезда КПСС, Ленин всю жизнь (за исключением нескольких предсмертных месяцев) протежировал "чудесному грузину". Благодаря Ленину Сталин еще до революции сделал довольно успешную


36. Иосиф Виссарионович Сталин. Краткая биография, с. 9.

37. Волкогонов Д.А. Сталин. Политический портрет, 4-е изд., кн. 1. М., 1996, с. 51.

38. РГА СПИ. ф. 558, оп. 3, д. 281.

стр. 197


партийную карьеру: был кооптирован в состав ЦК, был делегатом нескольких заграничных съездов партии, руководил вместе с другими видными деятелями РСДРП(б) центральными партийными изданиями, в частности "Правдой", занял высший административный пост в партии. Ленин явно любил и поощрял Сталина. Так, во время работы Сталина над брошюрой "Марксизм и национальный вопрос" Ленин, преувеличивая, писал М. Горькову: "У нас один чудесный грузин засел и пишет для "Просвещения" большую статью, собрав все австрийские и пр. материалы" (39).

Что же это за "все" материалы? Австрийские материалы действительно есть, но их не так уж много и они почти все переводные. В своей ныне всемирно знаменитой работе Сталин широко процитировал двух австрийских авторов: О. Бауэра "Национальный вопрос и социал-демократия" издательства "Серп" 1909 г. и Р. Шпрингера "Национальная проблема" издательства "Общественная польза" 1909 г. Кроме этого он использовал работы на русском языке: бундовца В. Коссовского "Вопросы национальности" (1907), сборник "Дебаты по национальному вопросу на Брюннинс- компартейтаге" (1906), а также исследования К. Маркса "К еврейскому вопросу" и К. Каутского "Кишиневская резня и еврейский вопрос" (1902). Кроме этого он цитировал информационные издания Бунда, отчеты о его конференциях, грузинскую газету "Чвени цховреба" ("Наша жизнь") и русскую "Наше слово". Знакомство с немецким языком проявляется лишь в двух случаях: к необязательной цитате из книги И. Штрассера "Der Arbeiter und die Nation" и к примечанию: "В русском переводе М. Панина (см. книгу Бауэра в переводе Панина) вместо "национальных особенностей" сказано "национальные индивидуальности". Панин неверно перевел это место, в немецком тексте нет слова "индивидуальность", там говорится о "nationalen Eigenart", т.е. об особенностях, что далеко не одно и то же" (40).

Работа "Марксизм и национальный вопрос" создала ему репутацию большевистского интерпретатора национальных проблем и послужила обоснованием для вхождения в первое советское правительство в качестве наркома по делам национальностей. Обратим внимание на то, что главный удар в этой работе направлен не столько против "оппортунизма" О. Бауэра и Р. Шпрингера, сколько против их толкования "еврейского вопроса" и против политики еврейской социал- демократической рабочей партии (Бунда). Так, в сферу его коренных интересов вошел не только национальный, но и еврейский вопрос, превратившийся со временем в один из краеугольных камней сталинской политики и исторического раздела его идеологии. Именно здесь он так сформулировал "марксистское" понятие "нация" (знаменитые пять признаков), что оно исключило евреев (и цыган), и, надо заметить, только их, из состава "полноценных" наций. Ни Ленин, ни он сам, думая тогда о борьбе за единство социал-демократического движения среди народов российской империи, не подозревали о далеко идущих последствиях такого толкования на всю историю XX в. и политическую судьбу самого Сталина.

* * *

Революция не принесла оседлости в его жизнь. Во время гражданской войны, нередко выполняя роль доверенного лица Ленина, Сталин колесил по всей стране и фронтам, не имея постоянного пристанища. Даже в столице постоянная жилая комната появилась у него только в середине гражданской войны. Но и в это время он находил возможность читать и собирать книги. Какие из сохранившихся изданий сталинских библиотек относятся к этому времени, сейчас установить трудно. На основании того, что есть в современных архивах, можно предположить, что он продолжал читать и собирать произведения Ленина, Маркса, Энгельса, Люксембург, Каутского, а также других теоретиков и публицистов: Зиновьева, Троцкого, Бухарина, Богданова ... Часть книг, относящихся к этому времени, можно отделить от


39. Сталин И.В. Указ. соч., т. 2, с. 403.

40. Там же, т. 3, с. 321.

стр. 198


остальных произведений будущих "врагов" не только по году публикации, но и по той доброжелательной интонации, которая до сих пор сквозит через сохранившиеся на их страницах пометы. Реальный круг его интеллектуальных интересов, конечно же, был шире. Судя по выходившим в то время статьям самого Сталина, сюда входили и произведения видных деятелей европейской социал-демократии, а так же публицистические и художественные произведения на русском языке.

Хотя он как народный комиссар по делам национальностей параллельно занимался и этими вопросами, отчетливых следов такой деятельности среди сохранившихся читанных им книг не видно. Однако из текстов докладов, которые Сталин делал на различных форумах как нарком, вытекает, что он вместе со своим немногочисленным аппаратом прорабатывал большую литературу по национальным проблемам.

Но постепенно, по мере того как Сталин превращался в могущественного Генерального секретаря ЦК РКП(б) и появлялась в связи с этим возможность вести оседлую жизнь, он стал обрастать различными библиотеками. Да и положение обязывало. Мы как-то подзабыли, что в эти годы, как никогда раньше, а тем более позже, политическая борьба в России была тесно связана с борьбой интеллектуальной. В этой борьбе оперировали отвлеченнейшими философскими идеями и понятиями, политэкономическими терминами, данными из мировой и российской истории. Журналистика и вообще литературная и научная работа была формой политической жизни большевистских вождей, а не делом лакействующего партийного или государственного аппарата. Для многих большевистских лидеров было естественно знать, как отечественную и мировую литературную классику, поэзию и музыку, так и несколько европейских языков. Все вожди имели зачастую огромные личные библиотеки и архивы, основа которых была заложена еще в эмиграции. Чего, например, стоят дошедшие до нашего времени библиотеки Ленина или Троцкого? О книжных собраниях других вождей приходится судить по косвенным данным. Вместе с людьми в "расход" отправлялись и их личные библиотеки.

Все политические деятели первого ряда были людьми европейски образованными. Из них лишь Сталин так и остался недоучкой-семинаристом, но он упорно всю свою жизнь восполнял пробелы в образовании, не только находя время для учебы в официальных партийных заведениях, но и читая, читая, читая... И об этом можно судить не только на основании воспоминаний современников, часто вызывающих законные сомнения. Почти все воспоминания, написанные в СССР при его жизни, явно льстили, преувеличивали или, не желая того, выбалтывали "лишнее". Он терпеть не мог мемуаристов, особенно из близких родственников. Многих он посадил или уничтожил только за то, что они, как он выражался, "знали слишком много и болтали слишком много". Воспоминания о Сталине и эпохе, написанные за рубежом или после его смерти в России, чаще более взвешенны, но и они не без вранья. Более надежные свидетели - книги его библиотек.

Совершенно достоверно - Ленин был для него главным теоретическим источником, и не потому только, что он использовал Ленина, его партийную публицистику в качестве основного идеологического оружия в борьбе с различными оппозициями. Убеждая других и себя, что он по праву является его духовным наследником, Сталин вынужден был постоянно штудировать ленинские тексты. Не все он, безусловно, принимал. Редко, но можно встретить на страницах ленинских работ критические замечания Сталина (как и в адрес Энгельса и других теоретиков, за исключением Маркса). Но в целом ленинское наследие было для него источником, из которого он черпал для своих вечно меняющихся политически конъюнктурных доктрин. Здесь, конечно, соблазнительно вновь сослаться на церковное воспитание с его библейской догматикой. Но методы церковного догматизма мало, чем отличаются от принципов талмудизма, на котором в юности воспитывались его главные политические оппоненты. Ничем не отличался от Сталина в этом отношении Зиновьев, написавший в том же догматично- цитатническом духе книгу "Ленинизм", изданную в 1926 г. Книга антитроцкистская, но Сталин использовал ее против самого Зиновьева. При случае

стр. 199


жонглировали цитатами и гораздо более одаренные Каменев и Бухарин. Троцкий, которому в принципе такой стиль идейного существования претил, вынужден был прибегать к нему, обращаясь к авторитету Ленина.

Сталин всю кремлевскую жизнь собирал произведения Ленина. Получив власть, он разыскивал и собирал у себя как дореволюционные и прижизненные издания Ленина (в том числе редчайшие), так и их последующие переиздания. Как обычно, держа под рукой несколько экземпляров, читал и перечитывал с карандашом в руке: "Детскую болезнь "левизны" в коммунизме", "Что такое "друзья народа"...", "Пролетарская революция и ренегат Каутский", "Две тактики...", "Государство и революция", "Материализм и эмпириокритицизм", "Империализм, как высшая стадия капитализма" и т.д. Все четыре издания собраний сочинений Ленина, причем в различных "заводах" читаны им не единожды. Правда, не на всех томах остались пометы, но те произведения, которые его чем-то волновали, испещрены вдоль и поперек.

* * *

В конце 20-х - начале 30-х годов у него было, по крайней мере, две библиотеки: одна в рабочем кабинете в Кремле, другая - на подмосковной даче в Зубалове. На даче Сталин жил с 1919 по 1932 г. Там же находились не только семья, но и родственники по первому браку, а также родня второй жены Надежды Аллилуевой. До самоубийства жены самая большая библиотека была здесь, на даче. По свидетельству его дочери Светланы в ее комплектовании принимала участие и мать. Кроме родителей и детей никто этих книг не касался, впрочем, как и книг других собраний. Специального помещения для библиотеки не было - она располагалась в обширной столовой. Светлана Аллилуева пишет: "Отец приходил обедать и, проходя мимо моей комнаты по коридору, еще в пальто, обычно громко звал, - "Хозяйка!" Я бросала уроки и неслась к нему в столовую - большую комнату, где все стены были заставлены книжными шкафами, и стоял огромный резной старинный буфет с мамиными чашками, а над столиком со свежими журналами и газетами висел ее большой портрет" (41).

Судьба этой библиотеки не совсем ясна. Хотя дача вскоре пришла в упадок, книги, кажется, никуда не вывозили до 1943 г., когда Сталин приказал закрыть дачу, на которой младший сын Василий устраивал попойки. По словам С. Аллилуевой, после смерти отца книги с дачи в Зубалове попали в библиотеку кремлевской квартиры Сталина.

В первой половине 30-х годов в Кремле у Сталина было уже две библиотеки. Однако, самая старая, просуществовавшая до его смерти, в рабочем кабинете. Кабинет и библиотеку хорошо описал известный авиаконструктор А.С. Яковлев. Его воспоминания относятся к весне 1939 г.: "Первое впечатление от кабинета Сталина врезалось в мою память на всю жизнь. Признаться, я был как-то разочарован, меня поразила его исключительная простота и скромность. Большая комната со сводчатым потолком выходила тремя окнами на кремлевский двор. Белые, гладкие стены снизу в рост человека облицованы светлой дубовой панелью. Справа, в углу, как войдешь, - витрина с посмертной маской Ленина. Налево - большие стоячие часы в футляре черного дерева с инкрустацией. Через весь кабинет постлана ковровая дорожка к письменному столу. Над письменным столом - портрет В.И. Ленина, выступающего с трибуны, работы художника Герасимова.

На письменном столе - книги и бумаги... За столом - кресло, слева от него столик с телефонами разного цвета, справа, в простенке между окнами - черный кожаный диван и стеклянный книжный шкаф. Я заметил некоторые книги: собрание сочинений Ленина, Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона, Большая Советская Энциклопедия...


41. Аллилуева С. Двадцать писем к другу. М., 1990, с. 113-114.

стр. 200


Из кабинета была раскрыта дверь в другую комнату, стены которой, как я заметил, сплошь увешаны географическими картами, а посередине стоял огромный глобус" (42). Это была комната отдыха, куда мало кто приглашался из посторонних. Похожие описания кабинета оставили Г.К. Жуков и В.М. Молотов.

Другая библиотека располагалась в кремлевской квартире, которую оборудовали в бельэтаже здания Сената, построенного Казаковым. Когда-то это был просто коридор, с отходившими от него, по словам дочери, унылыми комнатами. Предполагалось, что главный чиновник страны сможет попадать в эту квартиру прямо из своего кремлевского кабинета, который находился на втором этаже этого же здания. Но Сталин приходил на квартиру только обедать, а вечером уезжал на Ближнюю дачу. Эта библиотека насчитывала несколько десятков тысяч книг, размещенных в дубовых шкафах. В 1957 г. библиотеку Сталина принимал на хранение заведующий библиотекой Института марксизма- ленинизма при ЦК КПСС Ю. Шарапов. Позже он вспоминал: "В Кремле бросился в глаза высокий шведский шкаф с выдвижными полками, весь набитый книгами и брошюрами с закладками. Это была эмигрантская, белогвардейская литература и сочинения оппозиционеров, тех, кого Сталин считал своими идейными противниками и просто врагами" (43).

В более ранние годы в Кремле у Сталина были и другие квартиры, где, судя по всему, без библиотек не обходилось. Одна находилась в здании, которое стояло на месте теперешнего Дворца съездов, здесь он жил в одной квартире с Молотовым. Было у него в 1923 г. жилье и в двухэтажном отдельно стоящем флигеле в Кремле, а самую первую кремлевскую комнату он получил по личному распоряжению Ленина (44). После 1922 г. специальный кабинет был у Сталина и в здании ЦК ВКП(б) на бывшей площади Ногина. Скорее всего, везде у него были книги, но об этом ничего не известно.

Ближняя дача в Кунцеве ("Волынское") - любимое жилье Сталина. Сначала там построили одноэтажный дом по проекту известного сталинского архитектора Мержанова. В этом доме проводились заседания с ближайшими соратниками, принимали иностранных гостей, устраивали банкеты. Здесь Сталин жил один. После войны, в 1948 г., дача была перестроена: появился второй этаж, где никто никогда не жил и где располагался большой банкетный зал. Сам хозяин всегда обитал внизу и практически в одной комнате. "Она служила ему всем, - пишет С. Аллилуева. - На диване он спал (ему стелили там постель), на столике возле стояли телефоны, необходимые для работы, большой обеденный стол был завален бумагами, газетами, книгами. Здесь же, на краешке, ему накрывали поесть, если никого не было больше" (45). Конечно же, была и отдельная спальня, где, как говорят, рядом с деревянной кроватью стоял большой книжный шкаф (46).

Кроме этих комнат, на первом этаже дачи был еще один банкетный зал с роялем, куда приглашали по ночам членов политбюро, а также несколько детских комнат и бильярдная. Со временем хозяин приказал все детские комнаты объединить в одну, куда велел внести диван, постелить ковер и поставить стол, как в других жилых комнатах, там же стоял еще один книжный шкаф.

В огромной прихожей первого этажа по всем стенам были развешаны карты. Работать с картами Сталин любил еще со времен гражданской войны не меньше, чем с книгами. Молотов вспоминал: "Он очень карты любил географические, вот здесь Азия была, Европа, все карты. Здесь мы топтались подолгу... Как бы Северный Ледовитый океан, сибирские реки, богатства Сибири использовать - этим он очень интересовался, особенно устьем Оби... Как бы там построить порт" (47). В архивном


42. Яковлев А.С. Цель жизни, 2-е изд. М., 1968, с. 184-185.

43. Шарапов Ю. Пятьсот страниц в день... - Московские новости, 18.IX.1988, с. 16.

44. Микоян А.И. Так было. Размышления о минувшем. М., 1999, с. 351.

45. Аллилуева С. Указ. соч., с. 20.

46. Красиков С. Возле вождей. М., 1997, с. 85.

47. Сто сорок бесед с Молотовым, с. 296.

стр. 201


фонде Сталина сейчас собрано почти 200 самых различных карт: военных, географических, политико-экономических, исторически относящихся к различным частям света, территориям СССР, отдельным республикам и регионам. На большинстве из них есть пометы, сделанные рукой Сталина. И в книге, не важно относилась ли она к современности или к глубокой древности, если в ней имелись карты, он обязательно что-нибудь отмечал цветными мягкими карандашами.

С началом войны, в 1941 г., точно так же, как Ближняя дача, был оборудован для вождя дом в Куйбышеве, куда предполагался переезд правительства, если столица будет сдана немцам. Туда перевезли библиотеку из кремлевской квартиры, а Ближнюю дачу заминировали. Во время войны даже его бомбоубежище в Кремле было оборудовано по тому же принципу, что и дача. Был у него свой кабинет с книгами и картами в бомбоубежище Генерального штаба. Всю войну библиотека из кремлевской квартиры находилась в Куйбышеве.

К концу жизни Сталин был охвачен зудом перестройки своего старого жилища и строительством новых дач. На Ближней даче помимо перестройки старого дома он приказал соорудить отдельный деревянный флигель, наполовину врытый в землю. В нем были сооружены стеллажи из неструганых сосновых досок, на которых и расположилась большая часть книг его библиотеки, прежде всего литература, которую он стал собирать еще в 20-е годы: книги по гражданской истории, истории войн, различные варианты уставов Красной Армии, а также художественная литература (48).

При демонстративной нетребовательности к бытовому комфорту Сталин, как древнеримские императоры, обожал строить новые виллы. (Не случайно история императорского Рима его так сильно волновала), У него было три дачи на Кавказе:

одна в Сочи, в районе серных источников Мацесты; другая в Абхазии высоко в горах недалеко от города Гагры, по замыслу она напоминала "Орлиное гнездо" Гитлера в Альпах, и дом на берегу Черного моря в районе "Зеленого мыса" на территории огромного парка. Помимо дач на Кавказе была дача и в Крыму. Везде, судя по всему, Сталин обустраивал свои жилища по все той же привычной схеме с обязательными диванами, коврами, бильярдом, патефоном или другими музыкальными устройствами и библиотекой. В отличие от книг патефонные пластинки с итальянскими певцами, русскими оперными ариями, грузинскими, украинскими и русскими народными песнями, с записями любимого им хора имени Пятницкого он заказывал не только в СССР, но и за границей (49). Согласно описи имущества Ближней дачи, сделанной после смерти Сталина, в его коллекции было 93 грампластинки оперной музыки, 8 - балетной музыки, 507 - русских и украинских песен (50). Судьба пластинок из сталинских фонотек неизвестна, может быть, они до сих пор находятся на бывшей даче вождя.

У Сталина был небольшой, но приятный, возможно еще в семинарии поставленный голос. Во время застолий он вместе с партийными товарищами особенно душевно исполнял русские народные и белогвардейские песни. Если бы Троцкий об этом узнал в то время, когда начал писать биографию Сталина в конце 30-х годов, то он, без сомнения, обыграл бы это как прямое доказательство контрреволюционного перерождения сталинизма. Впрочем, Молотов поведал о песенных пристрастиях вождя спустя почти три десятилетия после его смерти. Нечего и напоминать, что за исполнение белогвардейского песенного фольклора даже в очень узком кругу обычным смертным было бы обеспечено осуждение по статье "контрреволюционная агитация и пропаганда".

В Подмосковье у него было еще несколько дач. До того, как в подмосковных Горках был организован музей Ленина, он, выселив оттуда Крупскую, расположился там сам. Под одну из дач была также приспособлена старинная барская усадьба "Липки" на 200-м километре Дмитровского шоссе (Дальняя дача). Еще одна - новый


48. Шарапов Ю. Указ. соч., с. 16.

49. Бпрмин А. Указ. соч., с. 317.

50. См. Красиков С. Указ. соч., с. 91.

стр. 202


дом, построенный перед войной в Семеновском. И там оборудовалось все точно так же, как в Кунцеве.

Что случилось с содержимым этих дач и с книгами, сейчас установить трудно. На Кавказе обстановка сталинских усадеб стала растаскиваться в первый же год после смерти хозяина. Известно также, что сразу после смерти Сталина вся обстановка Ближней дачи, включая и библиотеку, была перевезена на склады МГБ по приказу Берии. Он был назначен членом комиссии по сохранению наследия вождя. После расстрела Берии, обстановка на Ближней даче была восстановлена. Предполагалось, что там будет мемориальный музей, который должен был открыться в сентябре 1953 г. (51) Музей открыли на очень короткое время, а затем все, что было связано с именем Сталина и его эпохи, стало сознательно уничтожаться и скрываться.

Почти точно так же, как Сталин уничтожал подлинные свидетельства о своих великих революционных соратниках, уже его совсем не великие соратники принялись выскабливать память и о нем, причем и в прямом и переносном смысле. Не только сносились бесчисленные и безобразные гипсовые бюсты, бетонные, гранитные и мраморные монументы, вырубались талантливо сделанные флорентийские мозаики и золоченые смальты, переименовывались бесчисленные колхозы, заводы, населенные пункты. Самое же главное - тщательно скрывались документы и другие источники, проливавшие свет на личность Сталина, на его духовный и интеллектуальный мир. Происходит это вплоть до нашего времени, т.е. почти 50 лет спустя после его смерти. Историк знает, для того, чтобы общество изжило какое-нибудь тяжелое социальное явление, оно должно быть осмысленно обществом же с самых различных позиций. А для этого с него должен быть сдернут покров "тайны", и в первую очередь это относится к архивам. Но кто слушает историка, а тем более в России да еще в XX в.? Читатель должен учитывать, что в обобщенный образ российского историка намертво впаян образ и самого Сталина как главного идеолога философии истории России XX в. Именно поэтому сталинизм, пусть и в других обличиях, еще не умер. Как и бонапартизм во Франции, сталинизм в России полностью не умрет никогда.

* * *

Дочь Сталина - Светлана Аллилуева, судя по ее воспоминаниям любила в Сталине отца, но ненавидела в нем кровавого тирана. Ровно через два года после смерти отца, 5 марта 1955 г., видимо понимая, что квартира и кабинет в Кремле не будут сохранены в неизменном виде, как не будет и музея на Ближней даче, она направила письмо члену президиума и секретарю ЦК КПСС Н.А. Булганину, в котором писала, что на квартире отца в Кремле осталась большая библиотека. Ее начала собирать еще ее мать, Н.С. Аллилуева. Библиотека пополнялась в предвоенные и послевоенные годы и насчитывала много сотен томов, главным образом, художественной и исторической литературы. Какова судьба этой библиотеки сейчас - она не знает, так как уже давно не была на прежней квартире. С. Аллилуева просила передать ей часть этой библиотеки. "Библиотека колоссальна, в ней много книг, не интересующих меня, но если бы мне было разрешено отобрать самой часть книг, я была бы глубоко Вам благодарна. Меня интересуют книги по истории, а также русская и переводная беллетристика, библиотеку эту я хорошо знаю, так как всегда раньше ею пользовалась", - писала она.

Письмо было доложено Хрущеву, разослано всем членам партийного ареопага и отправлено 10 марта без ответа в архив (Сталина!). Такова была практикуемая и ныне форма хамоватого отказа.

До 1956 г. библиотека и на Ближней даче все еще находилась в неизменном виде. Но в феврале того же года директор Государственной библиотеки им. В.И. Ленина (ГБЛ) П. Богачев сделал немыслимый в сталинское время шаг: он отправил письмо в ЦК КПСС с просьбой вернуть принадлежавшие ГБЛ книги, находящиеся "в Библио-


51. РГА СПИ, ф. 558, on. 11, д. 1487, л. 106-108.

стр. 203


теке И.В. Сталина... взятые по абонементу в прошлые годы". При этом прилагался список на трех листах содержавший 72 наименования (52). К концу лета выяснилось, что на 62 книгах есть пометы Сталина, поэтому было принято разумное решение книги с пометами отправить в Институт марксизма- ленинизма при ЦК КПСС (ИМЛ), возместив их ГБЛ аналогичными экземплярами из библиотеки института. Помимо словарей, о которых говорилось выше, и нескольких курсов географии в этом списке значились книги как древних, так и новых историков: Геродота, Ксенофонта, П. Виноградова, Р. Виппера, И. Бельяминова, Д. Иловайского, К.А. Иванова, Гереро, Н. Кареева, а главное - 12 томов "Истории государства Российского" Карамзина и второе издание шеститомной "Истории России с древнейших времен" С.М. Соловьева (СПб., 1896). А также: пятый том "Истории русской армии и флота" (СПб., 1912), "Очерки истории естествознания в отрывках из подлинных работ д-ра Ф. Даннемана" (СПб., 1897), "Мемуары князя Бисмарка. (Мысли и воспоминания)" (СПб., 1899), с десяток номеров "Вестника иностранной литературы" за 1894 г., "Литературные записки" за 1992 г., "Научное обозрение" за 1894 г., "Труды Публичной библиотеки СССР им. Ленина", вып. 3 (М., 1934) с материалами о Пушкине, П.В. Анненкове, И.С. Тургеневе и А.В. Сухово-Кобылине, два дореволюционных выпуска книги А. Богданова "Краткий курс экономической науки", роман В.И. Крыжановской (Рочестер) "Паутина" (СПб., 1908), книга Г. Леонидзе "Сталин. Детство и отрочество" (Тбилиси, 1939, на груз. яз.) и др.

Позже, после XX съезда, часть книг из библиотек Сталина (в кремлевской квартире и на Ближней даче) была передана в библиотеку ИМЛ. Туда поступило только 5,5 тыс. из более чем 20 тыс. томов. Это были книги со штампом библиотеки Сталина и его замечаниями на полях и подчеркиваниями в тексте. Затем те книги, на которых были обнаружены пометы, около 400 экземпляров, в 1963 г. передали в Центральный партийный архив (ныне - РГА СПИ). В библиотеке ИМЛ остались книги с дарственными надписями авторов и со штампами "Библиотека И.В. Сталина" (53). Остальные книги без помет, надписей и штампов были переданы в различные публичные библиотеки, но главным образом в ГБЛ. Удивительное дело! Из 62 книг, на которых, как доподлинно известно, были "подчеркивания отдельных предложений... которые по своему характеру являются выводом к выше сказанному" или имели сталинские "замечания на полях" (54), в РГА СПИ мне удалось обнаружить только одну - пятый том "Истории русской армии и флота". Библиотечный шифр ГБЛ на ее обложке и в списке, представленном Богачевым, совпадают. Куда исчезли остальные книги из этого списка неизвестно. Особенно жаль, что мы не знаем сейчас, как Сталин воспринимал труды таких историков, как Карамзин и Соловьев. Будем надеяться, что они еще обнаружатся.

Кроме того, уже сейчас известно, что некоторые экземпляры с пометами Сталина находятся в частных руках. В.М. Молотов показывал своему мемуаристу Ф. Чуеву книгу с пометами вождя. Известный историк М. Гефтер показывал Рою и Жоресу Медведевым первый том собрания сочинений Бисмарка, подготовленный к изданию в 1940 г. Вводная статья была испещрена пометами Сталина (55). Есть и другие свидетельства о нахождении в частных руках книг с его пометами. С уверенностью можно говорить о том, что значительное количество не изданных по разным причинам рукописей книг, киносценариев, книг, присланных на различные конкурсы, с пометами, замечаниями и отзывами Сталина находятся в настоящее время в государственный архивах, в фондах различных советских организаций и в личных фондах деятелей советской культуры и ждут исследователя.


52. РГАНИ, ф. 5, on. 16, д. 745, л. 126.

53. РГА СПИ, ф. 558, on. 3. Справка о приеме личной библиотеки И.В. Сталина в Центральный Партархив.

54. Там же, л. 125.

55. Медведев Ж., Медведев Р. Бумаги Сталина: жизнь после смерти? - Книжное обозрение, 11. XI. 1999, с. 19.

стр. 204


Значительную научную ценность представляют дошедшие до нас в неизменном виде знаменитые собрания книг по разному знаменитых людей: библиотеки Вольтера, Дидро, Линкольна, Ленина и др. Книга веками может сохранять тепло (а иногда и грязь) прикасавшихся к ней рук и уж тем более пометы и другие, часто неожиданные, маргиналии. У книги, как и у всего того, к чему прикасалась рука человека, особая, часто таинственная, жизнь. В то же время по недомыслию уникальные библиотеки раскассируются. То же произошло и со сталинскими библиотеками. Их раскассировали вопреки протестам специалистов. Хорошо еще, что сотрудники библиотеки НМЛ сочли возможным составить общий каталог (56).

Окончание следует


56. Шарапов Ю. Указ. соч.

Опубликовано 17 января 2020 года


Главное изображение:

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА (нажмите для поиска): библиотека Сталина, архив Сталина, наследие Сталина


Полная версия публикации №1579272206 + комментарии, рецензии

LIBRARY.BY БИБЛИОТЕКОВЕДЕНИЕ © СТАЛИН. ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ НА ФОНЕ ЕГО БИБЛИОТЕКИ И АРХИВА

При перепечатке индексируемая активная ссылка на LIBRARY.BY обязательна!

Библиотека для взрослых, 18+ International Library Network