Полвека спустя после подписания советско-германского договора (пакта) о ненападении от 23 августа 1939г. раскрылась и для нашей общественности (а не только зарубежной) самая большая из тайн сталинской дипломатии. Тайна о том, что заключение пакта между Советским Союзом и нацистской Германией сопровождалось подписанием сторонами так называемого Секретного дополнительного протокола "о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе"- от Балтийского до Черного моря, от Финляндии до Румынии.

О его существовании впервые было официально заявлено в конце 1989 г. Комиссией по политической и правовой оценке советско- германского договора о ненападении от 1939 г. под председательством А. Н. Яковлева, созданной Съездом народных депутатов СССР - высшего в то время органа советской власти, где излагалось основное содержание этого документа ¹ . Принятый по настоянию Сталина ² , Секретный протокол (как и другие тайные советско-германские договоренности 1939 - 1941 гг.) использовался советским руководством, констатировала Комиссия, "для предъявления ультиматумов и силового давления на другие государства в нарушение взятых перед ними правовых обязательств". В частности, в нарушенине советских обязательств перед тремя Прибалтийскими государствами - Эстонией, Латвией и Литвой, "добровольное присоединение" которых к СССР происходило по секретному соглашению с нацистской Германией и в условиях фактической оккупации Красной армией. Между тем согласно мирным договорам 1920 г. и договорам о ненападении, заключенным Советским Союзом с этими странами в 1926 - 1933гг., их участники обязывались взаимно уважать при всех обстоятельствах суверенитет и территориальную целостность друг друга. Все эти полвека демократический Запад отказывался признавать законность вхождения Прибалтийских стран в состав СССР. Особым постановлением Съезда народных депутатов СССР 24 декабря 1989 г. все тайные советско-германские договоренности были признаны "юридически несостоятельными и недействительными с момента их подписания" ³ . После этого уже ничто не могло удержать Прибалтийские страны в составе СССР, а выход их из него послужил еще одним катализатором дальнейшего его распада. Раскрытие тайны Секретного протокола совпало с процессом либерализации и демократизации в СССР, сопровождавшимся кампанией по реабилитации жертв сталинского террора и падением Берлинской стены. Они дали импульс давно назревшим радикальным переменам 1989 - 1991 гг., которые, возможно, в будущем будут оценены потомками как новый этап в истории мирового общественного развития. Отсюда наступивший раскол в российской интеллигенции (и интеллигентов в политике) на так называемых государственников ("за державу обидно") и истинных сторонников либерально-демократических ценностей.

Наджафов Джахангир Гусейн оглы - доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института всеобщей истории РАН.

стр. 154

С Секретным протоколом (первым и основным из ряда схожих протоколов), снимавшим всякие сомнения относительно характера договоренностей нацистского и коммунистического диктаторов, связана (но вовсе не сводится к нему) разгадка мотивов сталинского руководства при заключении пакта. Уже сам факт существования Секретного протокола, упорно отрицавшийся властями СССР на протяжении многих десятилетий, опрокидывает официальную советскую конструкцию причин и сущности пакта. Но и сегодня, скорее всего, последнюю точку ставить рано. Ибо, как ни странно, в современной России, провозглашающей приверженность принципам демократии, сохраняется многолетняя советская традиция сокрытия документов, связанных с политической стороной дела, с подоплекой пакта.

Все еще малодоступными остаются материалы бывшего Кремлевского (ныне Президентского) архива Политбюро ЦК КПСС, в том числе большая часть так называемой Особой папки. Таких папок с грифом наивысшей секретности более 60 тысяч ⁴ . По данным составителей сборника документов "Сталинское Политбюро в 30-е годы", остается в закрытом "ведомственном" Президентском архиве и весь комплекс особых протоколов Политбюро ⁵ . В ноябре - декабре 1993г. Институт всеобщей истории РАН дважды обращался с запросом в Кремлевский архив с просьбой предоставить автору настоящей статьи возможность ознакомиться с документами Политбюро, отражающими как подготовительный этап, так и ход переговоров о заключении советско-германских договоров 23 августа и 28 сентября 1939 года. Но безрезультатно. Последний отказ сопровождался ссылкой на то, что запрашиваемые материалы заседаний Политбюро за 1939г. переданы в Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ) и после рассекречивания будут предоставлены для открытого использования. Мало того, что передача осуществлялась, мягко выражаясь, неспешно. Существенный массив полученных партийных документов помещен в восстановленные спецхраны, доступ куда, как и в советские времена, нужно оформлять особо. Часть документов передана в копиях, без резолюций лиц, кому они предназначались.

Фонд В. М. Молотова, чья подпись стоит и под самим пактом, и под Секретным протоколом, передан без материалов по советско- германским отношениям предвоенного периода. Более двух десятков дел описи молотовского фонда (по разделу НКИД СССР) "расформировано" во время его передачи из Кремлевского архива. Многие другие дела переданы без архивных материалов, относящихся к 1938 - 1940 годам ⁶ . Конечно, коммунистическая тактика борьбы с врагами требовала определенной скрытности в подготовке советских действий, такой, какую продемонстрировали Сталин и Молотов при заключении советско-германского пакта 1939 года. Легко предположить, что далеко не всё фиксировалось ими в письменном виде. Кроме того, производилась и чистка партийных документов внешнеполитического характера, связанных с советско-германским пактом. Комиссия А. Н. Яковлева установила, что после войны Сталин и Молотов "заметали следы" существования Секретного протокола ⁷ . По свидетельству А. А. Громыко, по окончании войны Молотов настаивал на непризнании каких-либо советско-германских документов помимо опубликованных ⁸ . Вместе с тем в беседах с писателем Ф. Чуевым Молотов признал, что судьбу приграничных с СССР стран на западе "мы решили с Риббентропом в 1939 году" ⁹ (что и было зафиксировано в Секретном протоколе). Удивительно, но и сегодня сохраняют полную силу грифы "Секретно" и "Сов. секретно", проставленные много лет назад теми, кто буквально на все вводил запрет. И, само собой, в переданных фондах почти полностью отсутствуют собственно сталинские документы.

Правда, недавно стало известно о распоряжении Президента Российской Федерации о передаче в публичные архивы документов из закрытой для исследователей "Папки Сталина". Однако работа специальной комиссии по рассекречиванию документов КПСС, которой предписывалось осуществить их передачу в течение 1994 - 1995гг., уже два года как прекращена. По словам бывшего пресс- секретаря Президента РФ С. В. Ястржембского, "архив президента располагает многими еще неизвестными общественности материалами" ¹⁰ .

То же можно сказать об архивах военных и разведывательных органов советского времени, о значении которых можно судить по тому, что Сталин не доверял аппарату НКИД при М. М. Литвинове (смещенном еще до формального начала англо-франко-советских переговоров о противодействии агрессии в Европе), предпочитая, судя по косвенным данным, иные каналы связи с нацистским лидером ¹¹ . Но никто из руководителей этих органов и не думает о должном исполнении "Основ законодательства Российской Федерации об архивном фонде Российской Федерации и архивах" (1993 г.), попирая признанное в цивилизованном мире демократическое право на доступ к научно-исторической информации и ее распространению.

стр. 155

Не менее странные вещи происходят с Архивом внешней политики МИД Российской Федерации. Исследователям отказывают там в самом элементарном - в описях имеющихся архивных дел под предлогом, что для размножения описей нет средств. Автору, в свое время принимавшему участие в подготовке серии "Документы внешней политики СССР" (с третьего по одиннадцатый тома), известно, что экземпляров описей предостаточно. Далее работники архива требуют, чтобы исследователь сказал "конкретно", что ему нужно, фактически лишая историка права на неожиданные находки и научные открытия в процессе архивных поисков.

Но даже если конкретизировать запрос с указанием сути дела, лиц и дат, то и тогда шансы на результат проблематичны. Чаще всего вам дадут кое-что из несущественного (например, не сами документы, а препроводительные к ним письма в две-три строчки), чтобы затем заявить, что вопрос исчерпан. Был случай, когда не удалось получить архивный оригинал давно опубликованного документа - запись беседы Сталина с президентом США Ф. Рузвельтом в Ялте 8 февраля 1945г., во время которой Сталин имел неосторожность противопоставить пакт "антисоветскому сговору" в Мюнхене, признав по существу антизападную направленность соглашения с Германией ¹² ".

Все это дополняет живучая советская практика дозированных, усеченных тематически публикаций дипломатических документов. При возобновлении спустя 15 лет издания серии "Документы внешней политики СССР" был повторен аргумент Комиссии по изданию дипломатических документов при МИД СССР (председатель А. А. Громыко) о том, что "огромные размеры дипломатической переписки делают невозможным опубликование всех документов, хранящихся в архивах" ¹³ . Следуя столь курьезной логике (чем больше архивного материала, тем меньше следует публиковать) издание серии при советской власти ограничивалось одним единственным томом за каждый календарный год (21 том за 1917 - 1938 гг.), причем новые архивные документы составляли лишь около половины каждого тома.

Теперь издание "расширено": выпущены том в 2 книгах за 1939г. и том в 2 книгах за последующие полтора года (1940 - 22 июня 1941 г.) ¹⁴ . В то же время по свидетельству самих работников Историко-документального департамента МИД РФ, по сравнению с американским, "наш архив несравнимо богаче". В нем, по их словам, накапливается до 80% деловых бумаг, а весь архивный фонд на начало 1992г. насчитывал 1626 фондов, расписанных в 44 тыс. описях ¹⁵ . По более ранним данным, одних секретных мидовских документов 1300 тысяч дел - около пяти километров стеллажей. Приводя эти захватывающие воображение исследователя цифры, высокопоставленный представитель архивного управления бывшего МИД СССР ограничился неожиданным комментарием: "Самое важное и интересное и теперь можно найти скорее не в закрытом хранении, а в открыто опубликованных, рассекреченных документах" ¹⁶ . Словом, архивные документы не очень то и нужны.

Но как обстоит дело с публикациями дипломатических документов в тех же Соединенных Штатах, уступающих нам по архивному богатству? Сопоставимое с нашим американское документальное издание по внешней политике - "Foreign Relations of the United States, Diplomatic Papers" за 1934 - 1941 гг. насчитывает от 4 до 7 томов за каждый год. Соответствующее английское издание - "Documents on British Foreign Policy" За 1919 - 1939г. вышло в 3-х сериях по 27, 21 и 10 томов каждая. То же самое можно сказать о публикации дипломатических документов во Франции, Германии и Италии.

Скрытность и секретность сохраняют свою привлекательность для руководства Историко-документального департамента МИД Российской Федерации. Рецензент "Документов внешней политики [СССР]" за 1939г. (хотя и изданных в отличие от прежней практики не в одной, а в двух книгах), В. П. Софронов отмечал весьма заметные "провалы и прерывность в подаче материалов" ¹⁷ . Еще хуже обстоит дело с подбором документов для 23 тома этой серии, охватывающего период между 1 января и 31 октября 1940 года. Составители тома характеризуют публикуемые документы как отражающие "меры, направленные на обеспечение безопасности страны" ¹⁸ . Значит ли это, что ими исключались документы, раскрывающие экспансионистские цели СССР, в частности в отношении тех соседних стран, участь которых была предопределена тайным советско-германским сговором? Изучение материалов тома позволяет ответить на этот вопрос утвердительно. Хотя, разумеется, в томе можно обнаружить и достаточно интересные документы, тем более привлекающие внимание, что на протяжении стольких лет исследователи, стремившиеся использовать архивы, сидели на "голодном пайке".

Отвергают составители очередных томов "Документов внешней политики [СССР]" и так называемые идеологизированные материалы (в отдельных случаях сами решая, какие из

стр. 156

них публиковать, а какие нет), игнорируя тем самым существеннейший признак всякой тоталитарной системы, включая советскую (которая приобрела свой классический вид именно при Сталине). Стоит напомнить справедливое наблюдение М. С. Вселенского: постоянно повторяемые и последовательно осуществляемые пропагандистские кампании, орудием которых служили "идеологизированные" материалы партийной печати, приобретали в советских условиях "собственную динамику", порождая при этом "политический вихрь" ¹⁹ . Материалы, появлявшиеся в партийной "Правде" и правительственных "Известиях", отбрасываемые составителями тома как печатный балласт, внимательно изучались дипломатическим корпусом, составляя тему срочных донесений посольств из советской столицы. Иностранные дипломаты в Москве прекрасно представляли значение партийно-государственной прессы, выражавшей установки сталинского руководства во внутренней и внешней политике.

Далее. Составители 23 тома просто констатируют, что в нем не представлены "документы и материалы по международной деятельности ВКП(б)". То есть документы и материалы партийные, отвергаемые и по причине их "откровенно пропагандистского характера" ²⁰ . Но партийные документы, учитывая глубоко идеологизированный характер советской системы (в которой идеология была инструментом и власти, и политики), как бы их не оценивать, неизмеримо более важны для понимания целей сталинской внешней политики, чем чисто дипломатические документы. Они просто необходимы, если иметь в виду раскрытие мотивов и целей сталинского руководства, для прикрытия которых и служили специфические методы и приемы дипломатии. Известно, что ни Гитлер, ни Сталин не доверяли своим дипломатам, как и то, что в тоталитарных режимах дипломаты "не самые надежные источники для определения действительных намерений их хозяев" ²¹ . Это одна из причин того, почему Комиссия А. Н. Яковлева не обнаружила в дипломатической переписке за 1937 - 1938 гг. свидетельств, которые говорили бы о советских намерениях добиваться взаимопонимания с Германией ²² .

Но только одна из причин. Ибо такое заключение, будь оно однозначным, противоречило бы неоднократным советским заявлениям о готовности улучшить двусторонние отношения, как только к этому будет готова Германия. Начиная с долгосрочного аванса Гитлеру, выданного Сталиным еще на XVII партийном съезде (1934 г.) известным заявлением о том, что "дело здесь не в фашизме... Дело в изменении политики Германии". Свое заявление он связал с ориентацией советской политики на СССР и только на СССР, который без колебаний пойдет на сближение "с теми или иными странами, не заинтересованными в нарушении мира" ²³ . Говорилось это, напомним, тогда, когда только что (декабрь 1933г.) ЦК ВКП(б) признал возможным вступление СССР в Лигу наций и заключение соглашений с участием широкого круга европейских государств о взаимной защите от агрессии ²⁴ . Но говорить о зарождении у Сталина продуманной стратегии, основанной на взаимодействии интересов Советского Союза и стран демократического Запада, конечно, не приходится.

Любопытное в этой связи свидетельство содержится в публикации В. В. Соколова, долголетнего заместителя начальника Историко- документального департамента МИД РФ, возглавлявшего в советское время Архив внешней политики СССР. В статье, посвященной советскому дипломату Г. А. Астахову, работавшему в полпредстве СССР в Германии в 1937- 1939 гг. советником, затем временным поверенным в делах СССР (и погибшим в сталинском ГУЛАГе), автор повествует о разговоре в присутствии Астахова тогдашнего советского полпреда в Германии К. К. Юренева с министром иностранных дел Германии К. Нейратом 7 июля 1937 года. На замечание министра о том, что двусторонние отношения "могут неожиданно улучшится", последовал ответ, что, являясь "искренним сторонником их улучшения", он, полпред, считает, что для нормального экономического сотрудничества и тем более для их прогресса "необходимы надлежащие предпосылки политического порядка". Комментарий автора: Астахову надолго запомнились эти слова, он понял, что в этом заключается долговременная цель советской внешней политики ²⁵ .

О том, что долговременной целью политики СССР в отношениях с Германией было прежде всего именно их политическое урегулирование, говорит первый же прием германского посла в Москве Ф. Шуленбурга новым наркомом иностранных дел СССР Молотовым 20 мая 1939 года. В ответ на пожелание посла возобновить прерванные экономические переговоры Молотов выразил сомнения в перспективности таких переговоров, дважды подчеркнув, что таким переговорам "должно предшествовать создание соответствующей политической базы". Для посла это оказалось, записал Молотов, "большой неожиданностью", но от конкретизации вопроса, несмотря на просьбы Шуленбурга, нарком "уклонился" ²⁶ . Затем Шуленбурга принимал заместитель наркома В. П. Потемкин. Посол

стр. 157

пришел, записал Потемкин, "растерянный и смущенный". Не получив ответа на вопрос, что за политическая база должна быть подведена под экономические переговоры, Шуленбург не знал, что ему сообщить в Берлин (этот последний документ в 22-й том издания "Документов внешней политики СССР" не включен) ²⁷ .

Заявление Сталина на XVII партийном съезде, что "дело здесь не в фашизме" (как и многое сказанное им до и после этого) ясно показывает, насколько для советского руководства интересы "дела социализма" были важнее интересов сохранения всеобщего мира. Изначальная классовая направленность советской внешней политики сохранялась почти до самого конца существования Советского Союза. Мышление его руководителей, разве что за исключением М. С. Горбачева, оставалось коминтерновским, то есть в рамках стратегии революционно-силового перехода от капитализма к социализму. Известно, что Сталин оценивал итоги второй мировой войны прежде всего исходя из факта образования социалистического лагеря, "противостоящего", как он подчеркивал, лагерю капитализма ²⁸ . На XIX съезде КПСС в 1952 г. было заявлено, что отныне СССР вступил в фазу окончательного решения исторического вопроса "кто - кого", с ясным намерением, используя обстановку "холодной войны", распространить социализм, тем или иным путем, на остальной мир. Намерение, оказавшееся фатальным для социализма.

В 30-е годы диктаторы типа Сталина, Гитлера, Муссолини, свободные от соображений морали и нравственности, откровенно демонстрировали готовность идти к поставленым ими целям через миллионы трупов. Внешняя политика диктаторов наглядно показывает, что причины второй мировой войны не могут быть отделены от бесчеловечной сущности тоталитарных систем, что война выросла из империалистических противоречий между ними ²⁹ . Для них стало естественным силовое, военное решение мировых проблем. Объединяло все три тоталитарные страны то, что они руководствовались идеологиями насильственного изменения облика мира, их агрессивные идеологические кампании сами по себе стали источниками международной напряженности.

Между тем проблема анализа места и последствий советской вовлеченности в мировые дела в текущем столетии, и в первую очередь в связи со второй мировой войной - кульминационным моментом в реализации долгосрочных внешполитических целей СССР, имеет первостепенное значение для понимания судеб социализма. Крушение коммунистической идеи как таковой и распад советской империи и самого СССР произошли под мощным воздействием извне, в силу складывавшихся мировых реалий, как конечный результат несостоятельности вызова, брошенного капитализму большевистской Россией в далеком октябре 1917 года ³⁰ . С запозданием, но в конце концов обнаружила себя в полной мере причинно-следственная связь, историческая взаимообусловленность советско-германского пакта и его последствий. Как ближайших, так особенно долговременных: началом вооруженного конфликта в Европе в сентябре 1939 г. и его перерастанием к концу 1941 г. в подлинно глобальную войну, образованием в результате войны "мировой социалистической системы" под жестким советским патронажем, наступившее вслед за этим прямое фронтальное столкновение двух систем в "холодной войне", закончившееся историческим отступлением социализма. То, что советской империи суждено было до конца своих дней надрываться в непосильной гонке вооружений, стало, по словам В. П. Булдакова, "основным долговременным итогом русской революции". Конфронтация с Западом, писал В. И. Дашичев, превратилась для Советского Союза "в непосильное экономическое, политическое, моральное бремя" ³¹ . К счастью, ленинское предвидение о "немыслимости" длительного сосуществования капитализма и социализма, реализовалось без еще одной мировой войны.

Та новая, во многом ведущая геополитическая роль, которую играл Советский Союз в мире после 1945 г. и которой он дорожил более всего, непосредственно выводилась его руководителями из результатов второй мировой войны, изменившей, как подчеркивали они не раз, политический облик планеты. Этой же цели служила все возраставшая тенденция изобразить советко-германскую войну 1941 - 1945гг, как прямое столкновение социализма и сил "мирового империализма". Зримым проявлением взаимосвязи пакта и его последствий стал вынужденный пересмотр политической и правовой оценки советско-германского пакта в декабре 1989 г. Съездом народных депутатов СССР. Секретный протокол был охарактеризован в сообщении Комиссии А. Н. Яковлева как "не единственная, но одна из наиболее опасных мин замедленного действия из доставшегося нам в наследство минного поля..." ³² . В конце концов опаснейшая мина, заложенная Секретным протоколом, взорвалась, а потому своеобразный период послевоенной истории завершился для Советского Союза только с окончанием "холодной войны" и его распадом в 1989 - 1991 годах. Беловежское соглашение (декабрь 1991 г.) лишь оформило де-юре свершившийся факт распада второй ядерной сверхдержавы.

стр. 158

Отчетливо видели всю опасность такого оборота дела в руководстве ВКП(б) - КПСС. Сталин и его преемники в Кремле хорошо представляли, что послевоенная социально-политическая структура Европы, расколотой по разные стороны от "железного занавеса", основывалась на переменах, инициированных Советским Союзом с применением военной силы, начиная с заключения пакта с нацистской Германией и благодаря пакту. Вспомним, с каким удовлетворением советские руководители подчеркивали на XXV съезде КПСС (1976г.) значение Хельсинкских договоренностей 1975г. прежде всего потому, что они формально закрепили послевоенные границы на континенте ³³ . Но и после этого правящие коммунистические круги страны продолжали оберегать официальную версию пакта, которая жила так долго именно благодаря сокрытию правды о Секретном протоколе, точно отразившем, по выражению А. Н. Яковлева, внутреннюю суть сталинизма ³⁴ .

Насколько сталинское руководство стремилось к сохранению тайны, окружавшей заключение пакта, можно судить по перечню вопросов, которые СССР счел "недопустимыми для обсуждения" на Нюрнбергском процессе над главными немецкими военными преступниками (ноябрь 1945 - октября 1946г.). Перечень, составленный правительственной комиссией во главе с Молотовым и А. Я. Вышинским и официально представленный Нюрнбергскому трибуналу, включал пункты, которые имели непосредственное отношение к пакту: 1. Вопросы, связанные с общественно- политическим строем СССР; 2. Внешняя политика Советского Союза: а) советско-германский пакт о ненападении 1939 года и вопросы, имеющие к нему отношение (торговый договор, установление границ, переговоры и т. д.); б) посещение Риббентропом Москвы и переговоры в ноябре 1940г. Молотова в Берлине; в) Балканский вопрос; г) советско-польские отношения. 3. Советские прибалтийские республики ³⁵ .

Это те самые вопросы, которые с неизбежностью встают перед каждым исследователем пакта - вопросы его причин, сущности, последствий. Однако их рассмотрение ограничивалось официальной трактовкой, в наиболее полном виде представленной в известной публикации "Фальсификаторы истории" (1948г.), названной для вящей убедительности "исторической справкой", известной хотя бы тем, что она на десятилетия вперед исключила иное, не сталинское объяснение всего межвоенного развития и, конечно, самого пакта. Она появилась как бы в ответ на западную публикацию трофейных немецких документов "Нацистско- советские отношения в 1939 - 1941 гг." (включавшую текст Секретного протокола), приведшей, по словам авторов брошюры, к "разнузданной клеветнической кампании по поводу заключенного в 1939 году между СССР и Германией пакта о ненападении, якобы направленного против западных держав". Авторы "справки" задавались целью защитить предвоенную политику Советского Союза, "как подлинно демократического и стойкого борца против агрессивных и антидемократических сил". Как официальный документ, отредактированный самим Сталиным - чтобы придать ему большую "разящую силу" ³⁶ , основные положения этой брошюры, рассмотренные под критическим углом, значат многое для выявления мотивов советского руководства при заключении пакта с нацистами.

Далеко не случайно на 21-м томе, в котором были опубликованы документы за 1938 г., прервалась упомянутая выше серия "Документы внешней политики СССР". Издателям следующего тома, увидевшего свет через 15 лет, в 1992 г., пришлось признать, что публикация серии была прекращена "по решению тогдашнего советского руководства" ³⁷ . Что это было за решение, когда принималось, с какой мотивировкой - остается секретом. Но догадаться можно было. Это было под силу тем исследователям, которые задолго до наших дней оценивали пакт (не публично, конечно) отнюдь не в соответствии с его официальной трактовкой - как мудрого, дальновидного акта советской внешней политики - а никакой иной печатной оценки пакта, конечно, не допускалось. Таких ученых не могла не смущать очевидная противоречивость выдвигавшихся "сверху" аргументов в пользу пакта. С одной стороны, он превозносился как единственно правильное решение, принятое, как говорится, в нужное время и в нужном месте. С другой - заявлялось, что это решение далось Советскому Союзу не легко, было вынужденным при сложившихся тогда международных обстоятельствах, не оставлявших иного выбора. Но могло ли быть решение, продиктованное внешними обстоятельствами, на которое, в принципе, не следовало идти, тем более что оно было принято, как упорно утверждалось, всего лишь за несколько дней середины августа 1939г., быть одновременно и нежелательным, и правильным?! И главное: как оценивать последствия пакта в свете чудовищных - в десятки миллионов людей! - потерь СССР в советско-германской войне 1941 - 1945 годов?

Одним из таких более чем сомневавшихся в истинности официальной версии пакта был В. М. Холодковский, использовавший при исследовании истории советской внешней политики документы и литературу на многих европейских языках. В начале 80-х годов он вынужден

стр. 159

был оставить работу в академическом институте из-за гонений, которым подвергся после публичного заявления о персональной ответственности Сталина и Молотова за советско-финскую войну 1939 - 1940 годов (по концепции составителей 23-го тома "Документов внешней политики [СССР]", войну оборонительную с советской стороны). Холодковский был убежден, что советские руководители стремятся вообще "забыть" о пакте, один факт повторной публикации которого неизбежно повлечет за собой массу крайне взрывоопасных вопросов. Возобновятся дискуссии о роли пакта в развязывании второй мировой войны, обстоятельствах "сталинского натиска на Запад" в 1939 - 1940 годах, масштабах военно-политического сотрудничества с нацистской Германией после заключения пакта, не говоря уж о том, что неизбежно будет поднят вопрос о Секретном протоколе. Другими словами, в повестке дня вновь окажутся многие политико-дипломатические и территориальные проблемы в Европе, оставшиеся со времен второй мировой войны и разделявшие капиталистический Запад и социалистический Восток, проблемы, решение которых потребовало бы пересмотра результатов войны. Что целиком подтвердилось в дальнейшем.

Весьма показательно отношение к пакту последнего Генерального секретаря ЦК КПСС М. С. Горбачева, публично отрицавшего существование в советских архивах оригинала Секретного протокола (что сильно повредило его авторитету как руководителя). В 1987 г. он был ознакомлен с оригиналом протокола тогдашним заведующим Общим отделом ЦК КПСС В. И. Болдиным. Видел он и подписанную Риббентропом и Сталиным секретную карту западных районов СССР и сопредельных стран, по которой была проведена будущая советско-германская граница. Внимательно изучив документы, он приказал: "Убери подальше!". Когда же ему доложили о растущем интересе к секретным протоколам в стране и за рубежом, Горбачев "коротко бросил: Никому ничего показывать не надо. Кому следует - скажу сам". При обсуждении на Съезде народных депутатов СССР вопроса о секретных советско-германских протоколах Горбачев заявил, что попытки найти подлинники Секретного протокола не увенчались успехом. Одна из версий Болдина, почему говорилась "неправда на весь мир" - Горбачев "опасался последствий откровенности... [но] эта ложь не помогла ему ни сохранить Советский Союз, ни удержаться на посту лидера государства". Когда же Горбачев узнал, что Болдин не уничтожил секретные протоколы, он воскликнул: "Ты понимаешь, что представляют сейчас эти документы?!". Стоит ли удивляться тому, что в воспоминаниях Горбачева его публичному заявлению об отсутствии оригинала секретного протокола не нашлось места, хотя он и вынужден признать (задним числом) существование секретного соглашения с Германией ³⁸ .

До сегодняшнего дня вызывает наибольшие споры в историографии проблема мотивов сталинского руководства при заключении пакта, целевых установок Советского Союза перед второй мировой войной. Наиболее распространены в этом плане две версии решения Сталина заключить пакт с Гитлером. Первая, она же официальная - решение было продиктовано прежде всего, если не исключительно, интересами безопасности СССР. Вторая версия - заключая советско-германский пакт, СССР стремился столкнуть друг с другом капиталистические державы в интересах мирового социализма. Нельзя сказать, что эти две версии отрицают друг друга. Они в общем совместимы, дополняя друг друга. Но какая из них имела для Сталина и его окружения определяющее, приоритетное значение? Ответ видится через постановку вопроса в более широком плане. А именно: ограничивалось ли советское руководство при Сталине в своей внешней политике ответной реакцией на события в предвоенном мире, вынуждаемое к этому решениями, принимаемыми в столицах великих капиталистических держав, или же оно стремилось играть самостоятельную и активную роль на международной арене, стараясь навязать капиталистическим странам свои "правила игры" в неизбежной, как оно считало, всеобщей войне? Проблема, следовательно, сводится к тому, выражала ли договоренность с Гитлером и в какой мере суть сталинизма, сталинской внешней политики, насколько она соответствовала ее долгосрочным целям и задачам.

При подходе к внешней политике сталинского руководства, приведшей к заключению советско-германского пакта 1939 г., конечно же важно рассмотреть весь спектр обстоятельств, связанных между собой причинной связью и определяющих, каждый из них по-своему, те или иные существенные признаки этой политики. Но гораздо важнее изучение совокупного воздействия таких обстоятельств - их воздействия как частей некой системы мотивации, как элементов единого целого, которое не может быть сведено к простой сумме воздействия таких обстоятельств. Это возвращает нас к базовой составляющей подхода к пакту и его оценке: принципам, положенным в основу изучения пакта, обоснованию постановки темы и определению круга рассматриваемых вопросов, критериям отбора фак-

стр. 160

тического материала. То есть к исходной, мировоззренческой позиции, фактически предопределяющей многое, если не все, в столь глубоко разделенном мире.

Исследовательские подходы, характерные для конца XX в., диктуют постановку вопроса в контексте современных представлений о мире и достигнутого уровня научно-исторических знаний о прошлом. Для многих такая исходная мировоззренческая позиция связана с идеями либерализма - так, как они представлены в исторической практике, позволяющей говорить о существовании современной цивилизации, с учетом уже наработанного опыта либеральной демократии. Связана с идеями, нашедшими воплощение в понятиях свободы личности, свободы индивидуальной, реализуемой в условиях экономической и политической демократии. В этом, как представляется, особенность общемирового развития в нашем столетии, направленность исторического развития.

С этой тенденцией современного развития связано наблюдаемое возвышение роли науки и ее носителя - интеллигенции. С происходящей на наших глазах сменой приоритетов общественных ценностей, еще совсем недавно слишком часто и слишком близко связываемых с рабочим классом. Возвышение интеллигенции объективно, поскольку суть - следствие возрастания общественной роли науки с ее, что особенно важно подчеркнуть, гуманистической сущностью. Непреложным фактом истории является то, что именно интеллигенция, наиболее просвещенная и гуманистически настроенная часть общества, а не какая-либо иная социальная сила, была и остается главным противником тоталитаризма в любом его проявлении, будь то немецкий национал-социализм или социализм советского типа. Сталин терпел интеллигенцию постольку, поскольку она нужна была ему для реализации планов наращивания военно-экономического потенциала страны. Хорошо известно, что прогрессивное дело борьбы с фашизмом направлялось на демократическом Западе не рабочим классом, а интеллигенцией, которая и была главным действующим фактором всемирного антивоенно-антифашистского движения. Если говорить о внутренних причинах крушения советской разновидности тоталитаризма, то не в последнюю очередь следует сказать о восстановлении созидательного потенциала интеллигенции, в которой коммунистические власти всегда видели врага и вели с ней борьбу до последнего. Но второго издания сталинского "большого террора" не получилось.

Непримиримый антифашизм интеллигенции означал колоссальное расширение практики применения морально-этического принципа к общественным явлениям. Справедливо отмечая минусы идеологизации международных отношений в XX в. и столь же справедливо увязывая это с великодержавной политикой, в то же время нельзя не отметить и определенный позитивный момент в акценте на роль идеологии как фактора межгосударственных отношений. Момент, привнесенный в эти отношения интеллигенцией благодаря ее настойчивости и упорству в отстаивании права нравственного выбора между добром и злом, необходимости решения мировых проблем с позиций разума и справедливости. Тем более нуждается в нравственном кредо история как общественная наука, теоретическому анализу которой постоянно сопутствует моральная оценка тех или иных исторических условий, событий, лиц.

Но пока что в историографии пакта преобладает подход, ставящий критерии морали и нравственности далеко не на первое место. Особенно это верно в отношении советской историографии, с ее методологией марксизма, лишенного каких-либо подлинно моральных ориентиров. Большевистская, революционная мораль, настаивал Молотов, один из двух (наряду со Сталиным) основных действующих лиц при заключении советско-германского пакта, должна быть приспособлена к борьбе за свержение капитализма ³⁹ . Советская историография исходила не из потребности поиска истины, не из самодостаточности научно- исторической мысли, а из нужд партийной пропаганды и политики (что превозносилось как высшее завоевание науки). Соответственно партийным установкам формировались и официальные документальные издания с нескрываемыми идейно- политическими целями.

Что касается историографии зарубежной, отличающейся широким диапазоном мнений, то показательно, что в объяснении причин мировой войны представители различных историографических направлений все еще расходятся во мнении, что имело большее значение- конфликт идей и ценностей или противоречия, основанные на соображениях национальной безопасности государств или их материальной выгоды. То есть, расходятся в понимании проблемы соотношения морали и политики.

Другое важное обстоятельство, связанное с ролью интеллигенции в новейшей истории - это дальнейшее развитие процесса глобализации, или интернационализации. Процесса умножения и выдвижения на первый план, актуализации общих для разных стран и народов проблем и целей, диктующих координацию их усилий в мировом масштабе. Не случайно во второй мировой войне, достаточно противоречивой, все же преобладала

стр. 161

двуединая интернациональная задача: разгром сил фашизма и милитаризма и построение лучшего послевоенного мира.

Советский Союз, далеко не сразу оказавшийся на стороне стран, противостоявших блоку держав "Оси", разделял, так или иначе, эту общую задачу, в то же время преследуя в войне свои, антикапиталистические цели. По-видимому, альтернатива пакту в виде военно-политического союза с Западом была исключена с самого начала. На Западе, больше заинтересованном в сближении с СССР (чем наоборот), даже после неожиданного заключения советско-германского пакта его лидеры или заявляли, что, несмотря ни на что, Советский Союз связан общностью интересов с западными странами (У. Черчилль), или выражали серьезные сомнения в долговечности союза между нацистской и советской тоталитарными системами (Ф. Рузвельт и К. Хэлл). Если и существовал какой-то шанс (пусть самый слабый) на позитивную эволюцию советской системы через раннее сотрудничество с демократическим Западом, то он был упущен заключением пакта. Сотрудничество с Западом было не только отсрочено на два года, но всю войну отягощалось грузом советско-германского противостояния с Англией и Францией в самое тяжелое время для последних.

Все это хорошо объясняет, почему в историографии второй мировой войны советско-германский пакт занимает самое заметное место. Без, по меньшей мере, упоминания пакта не обходится ни одна работа о войне. Литература о пакте поистине необъятна, и, при всей ее неоднородности, в целом - это огромный научно- исторический ресурс, без опоры на который немыслима ни одна работа, претендующая на новизну.

Советская историография заслуживает внимания постольку, поскольку она комментировала и развивала официальную версию пакта, не отличаясь особым разнообразием идей (чего нельзя ставить в вину всем авторам). Она была едина в концептуальном плане, освещая предвоенную внешнюю политику СССР исключительно в категориях (ныне практически отброшенных многими постсоветскими историками) ее мнимого антифашизма и миролюбия. В то же время подход советских историков к западным странам - Англии, Франции, США не выходил за рамки классового анализа, при котором главным критерием было отношение к социализму, к Советскому Союзу, сопровождавшееся безоговорочным осуждением всего, что расходилось с официальной советской версией предвоенного развития. Нельзя не задаться при этом и вопросом, как можно говорить о ценности работ советского периода, если в них нет ни слова о Секретном протоколе, являвшемся составной частью пакта, а положения которого реализовывались обеими сторонами в первую очередь (и с откровенным применением насилия). В постсоветское время отечественные исследователи внесли заметный вклад в историографию пакта на основе новых методологических подходов и новых исторических материалов. В то же время часть историков, как ни странно, сохраняют верность сталинской версии причин и сущности пакта.

Зарубежные историки, не связанные, как правило, жесткими идеологическими путами, своим критическим подходом к предвоенной внешней политике СССР сделали немало с точки зрения понимания роли и значения пакта. К примеру, "в непревзойденном до сих пор" (И. Фляйшхауэр) исследовании Г. Л. Уэйнберга "Германия и Советский Союз, 1939 - 1941 гг." (известного также многими другими трудами по истории второй мировой войны) тонко прослежен путь сторон к пакту ⁴⁰ . Нельзя однако сбрасывать со счетов того, что зарубежная историография, хотя и в гораздо меньшей степени, чем советская, тоже пострадала в условиях "холодной войны" с ее упором на идеологический фактор и едва ли не тотальной политизацией исторических исследований. Впрочем, историки, превыше всего ставящие поиски истины, были во все времена.

Конкретный, предметный исторический анализ является непременным условием для понимания мотивов сталинского руководства при подписании советско-германского пакта. Что позволяет, соотнеся непосредственные причины подписания пакта с его же непосредственными последствиями, определить место и роль пакта во внешней политике Советского Союза в канун второй мировой войны - так, как это представляли себе Сталин и его окружение. Но не только. Одновременно такой анализ позволяет выйти на оценку объективной роли пакта во всей предвоенной политике Советского Союза, а в более широком плане- на оценку (точнее, на переоценку) всей сталинской внешней политики, кульминацией которой явилась эта война.

Важен подход к предвоенной политике Советского Союза с учетом глобальных устремлений его руководителей, восприятие которыми окружающего мира определялось прежде всего и главным образом марксистско-ленинскими постулатами. Внешняя политика СССР была самой партийной внешней политикой, какую только себе можно представить, ее изначальные идейно-политические установки сохранялись почти до самого конца су-

стр. 162

ществования Советского Союза. Она имела приоритетное значение по отношению к задачам социально-экономического развития страны. Поэтому и формулировалась внешняя политика в ЦК партии, верхушкой партийной номенклатуры. В партийных документах, в том числе известных, опубликованных - ключ к пониманию и мотивов, и механизма принятия внешнеполитических решений. Все внутренние партийные документы были строго засекречены, тем более имеющие отношение к внешней политике. Рассмотрение "вопроса НКИД" на заседаниях Политбюро ЦК КПСС, судя по его протоколам, неизменно сопровождалось припиской: "Особая папка". В одной из них в конце концов - через полвека! - и был обнаружен оригинал Секретного протокола к советско-германскому пакту 1939 года. Ленинские слова о тайне, в которой рождаются войны, вполне применимы к скрытому партийному механизму выработки и принятия внешнеполитических решений в Советском Союзе, решений, определявших судьбы целых народов, а то и всеобщего мира. В истории международных отношений XX в. трудно обнаружить более яркий пример тайного решения, чем решения заключить советско-германский пакт, принятого "величайшим конспиратором", как именует Сталина его правая рука в этом деле Молотов ⁴¹ . Великая тайна, окружавшая подготовку и заключение советско-германского пакта, дала формальный повод большинству советских историков ограничить анализ происхождения пакта несколькими днями середины августа 1939 г., когда стороны форсировали его подписание из-за приближавшейся войны в стремлении не упустить свой шанс.

Внешняя политика, десятилетиями ориентировавшаяся на международную классовую борьбу, всегда была прерогативой высших сфер партийного руководства, а с окончательным возвышением Сталина к 1929 г. она находилась в его личном подчинении. Поэтому так мало было известно о механизме принятия советских внешнеполитических решений, что требует, в отличие от практики советской историографии, смещения акцента с дипломатических документов на партийные, какими бы редкими и скупыми они ни были.

Завеса тайны, долгие годы окутывавшая историю заключения пакта, объясняется как раз тем, что решение о нем принималось лично Сталиным и отчасти Молотовым, не проявлявшими никакого желания поделиться с кем бы то ни было своими замыслами. Сталина, вспоминал Н. С. Хрущев, "не положено было спрашивать" ⁴² . А скрывать было что: например, роль Советского Союза в возникновении войны в Европе и ее перерастании из регионального конфликта в глобальный. Не это ли имел в виду Сталин, когда подчеркивал в "Кратком курсе истории ВКП(б)" (сентябрь 1938г.), а затем в речи на XVIII партийном съезде (март 1939 г.), что "вторая империалистическая война" еще не стала "мировой"? Будучи хорошо информирован своей разведывательной службой о том, что немецкое нападение на Польшу явится лишь подготовительным этапом для последующего наступления на западе, Сталин получил подтверждение правильности его определения происходящей в Европе войны как "империалистической" - войны внутри мира капитализма. Заключение пакта доказывает, что его целью было отнюдь не предотвращение разрастания войны.

Нисколько не преуменьшая значения архивных материалов, будь то партийные или дипломатические, зададимся вопросом: изменили ли что-либо принципиально в понимании сталинской внешней политики новые документы, ставшие известными в постсоветское время? Такие, по-своему, бесценные документы, как Секретный протокол или, скажем, документы по Катыньскому расстрелу? Или текст выступления Сталина на Политбюро 19 августа 1939г. и его же инструкции Г. Димитрову после начала мировой войны, сделавшие явными тайные помыслы советского руководства? Конечно, новые архивные документы раскрыли глаза людям не только в России, но и за рубежом, способствуя высвобождению от иллюзий, связанных с советским строем. Новым документам и фактам поверили, может быть, даже большинство наших соотечественников, но не все: слишком глубоки следы, оставленные в сознании людей десятилетиями советской власти.

Историки, конечно, сделали соответствующие выводы, значительно расширив диапазон своих представлений, преимущественно критических, о пакте и его последствиях. В отечественной постсоветской историографии проявляется отчетливая тенденция ко все более широкому толкованию сталинских мотивов при заключении пакта - как акта с далеко задуманными антикапиталистическими целями ⁴³ . Советские руководители следовали наказам авторов "Коммунистического манифеста", призвавших коммунистов не скрывать того, что "их цели могут быть достигнуты лишь путем насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя". (Последний раз на весь мир это было вновь провозглашено в принятой в 1928 г. Программе Коминтерна.) Беспощадная война с мировым капитализмом никогда не прекращалась. Насилие было самым существенным признаком советской власти. В точном соответствии с ленинским определением государства как

стр. 163

машины для поддержания господства одного класса над другим: диктатуры пролетариата внутри страны и классовой борьбы с капитализмом на международной арене. Как признавал Молотов, "без органов госбезопасности советской власти не было бы". Л. М. Каганович видел оправдание репрессий в том, что члены сталинского руководства "были под властью идей наступления на советскую власть" ⁴⁴ . Советская власть пала тогда, когда она оказалась вынужденной резко ограничить масштабы классовых репрессий и насилия как внутри страны, так и вне ее. Это стало ясно после поражения Советского Союза в самой продолжительной войне за всю его историю - в войне со средневековым Афганистаном.

Исторически насилию внутри страны полностью соответствовало насилие во внешней политике, для которого искали и успешно находили (до поры до времени) оправдание в коммунистическом мессианстве. Соединение экспансионизма русского царизма с марксистско-ленинской идеологией придало советской внешней политике поистине глобальный размах. "Факт остается фактом, - пишет Булдаков, - "республика", возглавляемая цареубийцами, ...пройдя путь от разнузданнейшей анархии к железной деспотии, ухитрилась разгромить почти всех своих противников и не теряла надежды на то, чтобы навязать свою волю всему миру. Это было подобием религиозной войны - того, что по-настоящему меняет ход истории" ⁴⁵ .

26 августа 1939 г., через два дня после объявления о заключении советско-германского пакта, когда многие недоумевали и задавались вопросом, что в действительности замыслили Гитлер и Сталин, корреспондент "New York Post" С. Графтон записал в своем дневнике: "Только будущие события объяснят этот договор... Когда мы увидим, как меняется ситуация, мы будем знать, каковы были намерения, но не раньше" ⁴⁶ . Дальнейшее хорошо известно: разъединив пактом с Советским Союзом своих потенциальных противников, нацистская Германия напала на Польшу, разделив ее (по Секретному протоколу) с Советским Союзом. Последний, опять же по предварительной договоренности с Германией, вскоре развязал войну с Финляндией, в течение 1939 - 1940гг. угрозами и насилием присоединил к себе Прибалтийские страны, Бессарабию и Северную Буковину. Война предстала перед всем миром как попытка тоталитарных режимов Германии, Японии, СССР и Италии задержать движение в сторону демократии, в чем более других преуспели страны европейского Запада и США.

В этот период стало ясно и другое- то, что сталинский Советский Союз сделал долгосрочную ставку на нацистскую Германию, охарактеризовав устами Молотова заключение пакта с ней "поворотным пунктом в истории Европы, да и не только Европы" ⁴⁷ . Продолжалась таким образом линия двусторонних отношений: Рапалло 1922 г. - Берлинский договор 1926 г. (продленный уже после прихода к власти Гитлера). Германию и СССР объединяла, объяснял Сталин английскому послу в Москве С. Криппсу летом 1940 г. (перед падением Парижа), "общее стремление" изменить установленное Англией и Францией равновесие сил, что и создало базу для сближения с Германией ⁴⁸ .

Схожесть советско-германских замыслов и средств их осуществления проявлялась во многих случаях. Например, когда обе стороны, даже после начавшейся между ними войны, тем не менее упорно дорожили тайной Секретного протокола. Гитлеровский министр иностранных дел И. Риббентроп, вернувшись из Кремля в германское посольство в Москве после подписания протокола, обязал служащих посольства вечно хранить его тайну. А в конце войны распорядился уничтожить копии оригиналов секретных протоколов к советско-германским договорам от августа- сентября 1939г. (всего было принято шесть таких секретных протоколов). Однако они были сохранены сотрудником МИД Германии К. Лешом и переданы англо- американской поисковой группе. Так их тексты стали известны руководителям Англии и США. Немецкий оригинал протокола не сохранился ⁴⁹ .

Если сохранение тайны Секретного протокола советской стороной поддается логическому объяснению (что показано выше), то поведение гитлеровцев остается загадкой. Связано пи это с другими тайнами в отношениях между Гитлером и Сталиным: документированной, но не доказанной информацией об их встрече в октябре 1939г., перепиской между ними, о которой говорили маршал Г. К. Жуков и историк Д. А. Волкогонов, но до сих пор не обнаруженной - трудно сказать. Недавно опубликованные "Записки Теодора Либкнехта", брата видного германского коммуниста Карла Либкнехта, составленные в конце второй мировой войны и обнаруженные Ю. Фельштинским в Институте социальной истории в Амстердаме, завершаются следующим выводом: "Линия политических отношений между Германией и Россией, ведущая от Брест-Литовска к 23 августа 1939г., и 22 июня 1941г., и к современности, внешне столь причудливая, в действительности совершенно прямая - это линия тайного соглашения, преступного сговора!" ⁵⁰ .

стр. 164

В целом же Советский Союз проводил свою стратегию, частью которой (но не более) было разрушить геополитическую структуру Старого света, используя агрессивный потенциал нацизма. Так, как он это сделал на Дальнем Востоке: дождавшись истощения Японии (на нее уже были сброшены американские атомные бомбы), с которой у СССР был договор о нейтралитете 1941 г., он включился в войну против нее (причем заручившись просьбой союзников), чтобы принять самое активное участие в перераспределении территорий и сфер влияния в Азии. Но в Европе этот план полностью выполнить не удалось: сценарий "помощи" ослабевшим вконец Англии и Франции с вступлением советских войск в Париж не удался. Основательного, на коммунистический манер, переустройства мира не получилось. Запад не только устоял под напором тоталитарных стран, но даже помог одной из них - Советскому Союзу.

О значении помощи со стороны США и Англии "в обнаженной форме" высказывается в своих воспоминаниях Хрущев, ссылаясь на мнение Сталина. В "вольных беседах" между особо приближенными к нему членами Политбюро Сталин "прямо говорил, что если бы США нам не помогли, то мы бы эту войну не выиграли: один на один с гитлеровской Германией мы не выдержали бы ее натиска и проиграли войну". Хрущев, соглашаясь с таким мнением, услышанным им "несколько раз", поставил целью "аргументировать", что он и делает на многих страницах, то "что говорил Сталин", и то, что он, Хрущев, "сам тогда видел"... ⁵¹ .

Два кардинального характера просчета сорвали дальнюю антикапиталистическую стратегию Советского Союза. В отличие от лидеров Запада, пишет Уэйнберг, Сталин не понял, что нацистскую Германию можно победить только в коалиционной войне и позволил Гитлеру захватить почти всю Европу, создав для него идеальную обстановку для нападения на СССР ⁵² . Хотя официальная пропаганда утверждала обратное, Сталин нуждался в помощи демократического Запада не меньше, чем Запад в советской. Пришлось волей-неволей идти на союз с ненавистной Англией и другими западными странами. В итоге ни один из участников мировой войны, как в стане победителей, так и побежденных, не пострадал так сильно, как наша страна.

Второй просчет Сталина вытекал из его марксистско-ленинской интерпретации итогов первой мировой войны. Он по-прежнему апеллировал к теории и практике этой войны, видя решение всех проблем в триединстве вопросов "войны, мира и революции" ⁵³ . Он не понял, что в XX в. мировые войны не столько создают империи, сколько разрушают их, а на их месте образуются новые государства. В результате второй мировой войны ему удалось, казалось, не только воссоздать Российскую империю в ее старых границах, но даже расширить ее, превратив в империю советскую, еще более обширную и могущественную. В стане победителей оказались и колониальные империи - Великобритания, Франция и другие, которым пришлось уступить некогда завоеванное, конечно, не без влияния последствий освободительно- антифашистского характера войны. Лучше всего это удалось Англии, предоставившей независимость Индии и другим колониям без серьезных осложнений. Франция пережила позор войны во Вьетнаме и Алжире, прежде чем согласилась на ликвидацию своей империи. Пали и другие колониальные империи. Дольше всех держалась советская империя, неся огромные издержки, прежде всего морально-политические и технологические, и пройдя через ряд интервенций в страны-сателлиты. Пришел однако и ее черед. Распад СССР произошел в невиданном для истории темпе, за считанные годы, причем потеряно было и приобретенное в мировой войне, и многое из того, что веками составляло Российскую империю.

Примечания

¹ . Сообщение Комиссии по политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 года. (Доклад председателя комиссии А. М. Яковлева 23 декабря 1989 года на II Съезде народных депутатов СССР). - Правда, 24.XII.1989.

² . Документы внешней политики [СССР] (ДВП СССР). Т. 22 в 2-х кн. М. 1992; кн. 2, с. 591.

³ . О политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 года. (Постановление Съезда народных депутатов Союза Советских Социалистических Республик 24 декабря 1989 г.). - Правда, 28.XII.1989.

⁴ . Независимая газета, 31.III.1991.

стр. 165

⁵ . Сталинское Политбюро в 30-е годы. Сборник документов. М. 1995, с. 9.

⁶ . Примером может служить архивное дело из фонда В. М. Моотова "Статьи в "Правде" на международные темы с замечаниями и пометками Молотова" за 1938 - 1950 гг., из которого изъяты материалы периода между сентябрем 1938 и декабрем 1939 г. - Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДМИ), ф. 82, оп. 2, д. 986.

⁷ . Правда, 24.XII.1989.

⁸ . ФЛЯЙШХАУЭР И. Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938 - 1939. М. 1991, с. 368.

⁹ . Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева. М. 1991, с. 15.

¹⁰ . СИНЯВСКИЙ Б. Сталин станет доступней. - Известия, 3.IV.1998.

¹¹ . ЧЕРНЯЕВ А. С. Шесть лет с Горбачевым. По дневниковым записям. М. 1993, с. 224 - 225; РОГОВИН В. З. Сталинский неонэп. М. 1995, гл. 33 (Сталинская дипломатия - явная и тайная); СУДОПЛАТОВ П. А. Разведка и Кремль. Записки нежелательного свидетеля. М. 1996, с. 110 - 112.

¹² . Крымская Конференция руководителей трех союзных держав - СССР, США и Великобритании (4 - 11 февраля 1945г.). М. 1979, с. 139 - 144. Указанное заявление Сталина приводится в официозной "Истории внешней политики СССР, 1917 - 1985" в 2-х т. М. 1986. Т. 1, с. 387.

¹³ . ДВП СССР. Т. 1. М. 1957, с. 5; т. 22, кн. 1, с. 5.

¹⁴ . Там же, т. 22 в 2-х кн.; т. 23 в 2-х кн. М. 1995.

¹⁵ . Из выступления в то время заместителя начальника Историко-архивного департамента МИД России В. В. Соколова на совещании в Институте всеобщей истории РАН 9 января 1992 года.

¹⁶ . "Когда стареет гриф "секретно". Интервью с заведующим Архивом внешней политики СССР, заместителем начальника Историко-дипломатического управления МИД СССР В. В. Соколовым. - Известия, 2.XI.1989.

¹⁷ . Отечественная история, 1995, N 3, с. 208.

¹⁸ . ДВП [СССР], т. 23, кн. 1, с. 5.

¹⁹ . ВОСЛЕНСКИЙ М. С. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. М. 1991, с. 485.

²⁰ . ДВП [СССР], т. 23, кн. 1, с. 5.

²¹ . ЛАКЕР У. Россия и Германия. Наставники Гитлера. Вашингтон. 1991, с. 225.

²² . Правда, 24.XII. 1989.

²³ . СТАЛИН И. В. Соч. Т. 13. М. 1951, с. 302 - 303.

²⁴ . История Коммунистической партии Советского Союза. М. 1984, с. 402.

²⁵ . СОКОЛОВ В. В. Трагическая судьба дипломата Г. А. Астахова. - Новая и новейшая история, 1997, N 1,с. 173.

²⁶ . ДВП [СССР], т. 22, кн. 1, с. 386 - 387.

²⁷ . Архив внешней политики Российской Федерации (АВП РФ), ф. 06, оп. 1, п. 7, д. 72, л. 11.

²⁸ . СТАЛИН И. В. Экономические проблемы социализма в СССР. М. 1953, с. 72.

²⁹ . Другая война: 1939 - 1945. М. 1996, с. 71.

³⁰ . БЕЛОУСОВА З. С., НАДЖАФОВ Д. Г. Вызов капитализму: Советский фактор в мировой политике. В кн.: XX век. Многообразие, противоречивость, целостность. М. 1996.

³¹ . БУЛДАКОВ В. П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. М. 1997, с. 283; ДАШИЧЕВ В. И. Европейская трагедия. Континент накануне нового раскола. - Независимая газета, 10.XI.1995.

³² . Правда, 24.XII.1989.

³³ . Материалы XXV съезда КПСС. М. 1976, с. 18.

³⁴ . Правда, 24.XII.1989.

³⁵ . ЗОРЯ Ю., ЛЕБЕДЕВА Н. 1939 год в нюрнбергских досье. - Международная жизнь, 1989, N 9, с. 124,137.

³⁶ . Nazi-Soviet Relations, 1939 - 1941: Documents from the Archives of the German Foreign Office. Washington. 1948; Фальсификаторы истории (Историческая справка). М. 1948, с. 5; ПЕЧАТНОВ В. О. "Стрельба холостыми": советская пропаганда на Запад в начале холодной войны, 1945 - 1947, - В кн. Сталин и холодная война. М. 1988, с. 198.

стр. 166

³⁷ . ДВП [СССР], т. 22, кн. 1, с. 5.

³⁸ . БОЛДИН В. И. Крушение пьедестала. Штрихи к портрету М. С. Горбачева. М. 1995, с. 261 - 262; ГОРБАЧЕВ М. С. Жизнь и реформы. В 2-х кн. М. 1995; кн. 1, с. 511.

³⁹ . Сто сорок бесед с Молотовым, с. 484.

⁴⁰ . ФЛЯЙШХАУЭР И. Ук. соч., с. 32; WEINBERG G. L Germany and the Soviet Union, 1939 - 1941. Leiden. 1954, 1971.

⁴¹ . Сто сорок бесед с Молотовым, с. 84.

⁴² . НИКИТА СЕРГЕЕВИЧ ХРУЩЕВ. Воспоминания. Избранные фрагменты. М. 1997, с. 488.

⁴³ . См., напр., САХАРОВ А. М. Война и советская дипломатия: 1939 - 1945гг. - Вопросы истории, 1995, N 7.

⁴⁴ . Сто сорок бесед с Молотовым, с. 398; ЧУЕВ Ф. Так говорил Каганович. Исповедь сталинского апостола. М. 1992, с. 45.

⁴⁵ . БУЛДАКОВ В. П. Ук. соч., с. 231.

⁴⁶ . GRAFTON S. An American Diary. N. Y. 1943, p. 10.

⁴⁷ . Правда, 1.IX.1939.

⁴⁸ . WEINBERG G. L. The Nazy-Soviet Pacts: A Half-Century Later. - Foreign Affairs, Fall 1989, Vol. 68, N 4, p. 185.

⁴⁹ . ДВП [СССР], т. 22, кн. 2, с. 590.

⁵⁰ . Записки Теодора Либкнехта. - Вопросы истории, 1998, N 2, с. 29.

⁵¹ . ХРУЩЕВ Н. С. Ук. соч., С. 168 - 177.

⁵² . WEINBERG G. L. The Nazy-Soviet Pacts, p. 188.

⁵³ . История ВКП(б). Краткий курс. М. 1938, с. 160 - 166.