Документы из архива царского и временного правительств 1878 - 1917 гг. Серия III, Т. I - V.

Двадцатилетняя годовщина мировой войны 1914 - 1918 гг. застает весь мир в еще более тревожном состоянии, чем в первые месяцы 1914 г. Агрессивная политика японского империализма на Дальнем Востоке, "довооружение" гитлеровской Германии, растущая антисоветская активность Великобритании создают явные предпосылки нового мирового пожара. Вот почему каждый трудящийся с особой внимательностью должен отнестись к вопросу о происхождении первой мировой бойни.

Даже буржуазная историческая наука волей неволей принуждена давать важнейшие материалы для выяснения вопроса о "виновниках" войны. Слово "виновник" приходится ставить в кавычки, потому что чем дальше углубляется тот колючий вопрос, тем яснее становится вся тщета отыскания повинных стран, а тем более людей. Вся капиталистическая система оказывается "кухней ведьм", где между различными империалистическими державами завязываются узлы борьбы не на жизнь, а на смерть. В то же время буржуазная наука работает "волей неволей" ее гонит настоятельная потребность найти ми-

фактического "виновника", свалить вину на определенную страну, опровергнуть ила поддержать параграфы Версальского договора, возложившего всю ответственность на гогенцоллернскую Германию, Это "волей неволей" было вдобавок продиктовано волей российского пролетариата, начавшего с конца 1917 г. разоблачение истинные пружин империалистической политики путем опубликования тайных договоров царского правительства. Публикация документов по отдельным вопросам подготовки мировой войны и документов, рисующих деятельность тайной дипломатии во время самой войны, постоянно производилась советским правительством и оказала неоценимые услуги исторической науке. Теперь историография мировой войны стоит перед фактом необычайной важности - она располагает первыми пятью томами монументальной советской публикации, охватывающими период с 1 января 1914 г. по 4 августа - по день вступления Англии в мировую войну.

Естественно может возникнуть вопрос о выборе отправного пункта для III серии изданных советским правительством документов. Почему именно 1 января, такая удобная хронологически, но как будто чисто механически избранная дата? Выбор этой даты всего легче защищать "от противного". Период, непосредственно предшествовавший конфликту 1914 г., и самый конфликт до сих пор наиболее полно документированы в двух буржуазных публикациях - германской, вышедшей еще в 1922 г., "Die deutschen Dokumente zum Kriegsausbruch 1914", в английской, представляющей своего рода ответ на германскую, "British Dokuments ca the Origins of the War", V. XI.

Германская публикация была издана по инициативе самого социал-фашистского папы - Карла Каутского, который полагал, что "это ни в коем случае не марксизм, когда указанием на безличную вину капитализма хотят отвести внимание от розыска виновных лиц", и поэтому старался главным образом о том, чтобы "навсегда стало невозможным возвращение лиц и учреждений, повинных в этом ужасном бедствии". В тесном соответствии с такой "персональной" установкой, долженствовавшей очернить правительство Вильгельма II и обелить новоявленного спасителя буржуазного строя - социал-демократическое правительство, и был выбран отправной пункт публикации - сараевское убийство. Такая казалось бы объективная вещь, как подбор документов в хронологических рамках Каутского, дает уже совершенно определенную интерпретацию всему вопросу о происхождении мировой войны.

Германская публикация создала своего рода принудительную позицию и для английской, которая должна была быть британским контркомментарием к германской. После краткого введения, касающегося главным образом свиданий Вильгельма II и Франца-Фердинанда в Конопиште и русского императора с румынским королем в Констанце, а также визита английского флота в Киль идет документальное "изложение", начинающееся краткой телеграммой сараевского консула Джонса об убийстве австрийского престолонаследника.

Безличная дата, с которой начинаются публикуемые документы советского издания не привносит никакой искусственной интерпретации и в то же время внутренне оправдывается самим содержанием документов. Эти документы красноречиво свидетельствуют о том, что в общей картине политической напряженности характерной для 1914 г., сараевский выстрел не был вехой исторического развития. Уже 2 февраля председатель сербского совета министров Пашич ходатайствует перед Сазоновым об отпуске для Сербии 120 тыс. винтовок и артиллерийского снаряжения (I, 161). После сомнений со стороны русского военного ведомства, не без оснований боявшегося уменьшения боеспособности русской армии, 3 июля, уже после сараевского убийства, Николаю II "благоугодно было выразить" свое согласие на исполнение просьбы сербского правительства (IV, 74). Один этот штрих, касающийся подготовки Сербии к войне достаточно характерен и красочен. Еще более пикантна история переговоров по заключению англо-русского морского соглашения. Инициатива в

этом деле исходила от французского правительства в лице г-на Думерга, полагавшего, что "раз Франция имеет отдельные военно-морские соглашения о Россией и Англией, система эта должна быть координирована и дополнена заключением соответствующего соглашения между Англией и Россией" (II, 188). Это стремление французского кабинета "укрепить" Антанту нашего полный отклик у сэра Э. Грея (III, 6), поддержанного английским кабинетом, и "великобританское правительство решило уполномочить... морской генеральный штаб вступить в переговоры с французским и русским военно-морскими агентами в Лондоне с целью выработать технические условия возможного взаимодействия морских сил Англии, России и Франции" (III, 12). Русское правительство вполне серьезно отнеслось к этим морским планам, и 26 мая на совещании у начальника морского генерального штаба были выработаны общие инструкции военно-морскому агенту Англии относительно будущей кооперации английского и русского флотов (III, 86). Секретность, даже сугубая, не всегда помогает, и Грею здесь не очень посчастливилось. Он горько плакался Бенкендорфу на "нескромности", совершенные прессой, и поэтому смело лгал Лихновскому, что "между Англией, с одной стороны, и Францией и Россией - с другой, не существует никакого союза и никакой военной или морской конвенции" (III, 366, 377), Таким образом русские документы ярко иллюстрируют, мягко выражаясь, все двуличие греевской политики - формальную правоту и фактическую лживость.

Этот дипломатический иезуитизм вырисовывается еще более ярко в свете того факта, что в связи с решением начать переговоры с Россией о военно-морском сотрудничестве английское и французское правительства решили сообщить русскому "содержание заключенных до сих пор между Англией и Францией соглашений на случай совместных военных действий на суше и на море" (III, 28). Как видно, язык Палеолога был гораздо более внятен и определенен чем мелкотравчатое по форме, но громадное по последствиям лганье сэра Э. Грея (французский дипломат совсем не гнушался сакраментального термина "конвенция" - "соглашение", столь шокировавшего респектабельный слух будущего виконта Фаллодон). Даже мирно сидевший в Ливадии Николай II понял всю важность сообщения Палеолога и снабдил докладную записку Сазонова глубокомысленным "очень важное известие". Однако русский самодержец узнал и нечто большее: в это же время в Лондоне Грей и Камбон сообщили Бенкендорфу свою знаменитую переписку от 22 - 23 ноября 1912 г., в которой английский статс-секретарь по иностранным делам со всяческими стыдливыми оговорками, а французский посол более откровенно фиксировали готовность обоих правительств "действовать вместе для предупреждения нападения и для сохранения мира", характеризуя смысл этой благочестивой деятельности в знаменательном последнем абзаце: "Если эти меры включают военные выступления, то должны быть немедленно приняты во внимание планы генеральных штабов, и правительство тоща решит, в какой мере они будут приведены в действие" (III, 30). Именно эта уже чересчур пахнувшая порохом формулировка была опущена Греем в его речи от 3 августа 1914 г. в палате общин. Для его полной характеристики следует также добавить, что в своих воспоминаниях Грей необычайно просто объясняет этот сомнительный пропуск: "Я либо не придавал "никакого значения пропуску фразы в речи, либо совершенно не сознавал, что такой пропуск имелся".

Практика в надувании германского посла очевидно пошла на пользу, а надуть собственный парламент оказалось делом еще более легким. Недаром Понсонби в своем любопытном сборнике "Falsehdood in War-Time" посвящает рассмотрению вопроса об английских обязательствах по отношению к Франции целую главу и притом первую. Как бы то ни было, уже с мая 1014 г. царская

дипломатия могла прекрасно учесть реальное значение англо-французских обязательств в возможном конфликте и соответствующим образом регулировать свою линию поведения.

Таким образом скромная дата советской публикации, несмотря на всю свою кажущуюся безличность, прекрасно вводит читателя и исследователя в атмосферу энергичной подготовки войны большого масштаба. Но за этой основной линией, пронизывающей все пять опубликованных томов, заключительным аккордом которой является торжествующее сообщение Бенкендорфа: "Тиррелль сказал мне от имени Грея, что в 7 час. английский посол в Берлине получил свои паспорта. Английский флот получил приказ открыть огонь в 12 ч. 10 м. ночи" (V, 538), - историк может найти массу интереснейших деталей, характеризующих отдельные этапы империалистической политики, касающиеся колониальных и полузависимых страд Востока. Хозяйничанье русского империализма в Монголии, английские происки в Тибете, захватническая политика русского царизма в Тавризе и Исфагани, все время граничившая с бесцеремонным вымогательством от своего английского контрагента, дают богатейший материал для живого описания методов империалистической борьбы за эксплоатацию стран азиатского континента. Зародыши будущих возможны столкновений живо ощущаются в этой конкурентной борьбе и невольных и сознательных союзников. Если русский посол в Токио сообщал, что "по первому обращению в ней Англии Япония выполнит свои обязательства, вытекающие из союзного договора" (V, 568), то это не мешало японскому министру земледелия и торговли виконту Оуре после патетических декламаций на тему о пробуждении воинского духа у "правительства и народа в России" открыто проповедывать. "Некоторые японцы думают, что война между Японией и Россией будет не ранее как через 30 - 50 лет, но есть некоторые основания предполагать, что вторая войска начнется через несколько лет" (V, 15). Русский военный агент со своей стороны пророчески добавлял, что "общее течение политики остается прежнее, и сами японцы сознают, что оно неминуемо приведет их к столкновению с Россией - вероятно на почве политики их в Китче..." Но в Японии были и свои Грей, и японский коллега английского министра любезно писал российскому послу, что "это сообщение лишено всякого осознания", и поэтому "отныне ваше превосходительство не будете обращать внимания на такого рода сообщения, являющиеся не чем иным, как простыми измышлениями безответственных газет" (V, 378). И это несмотря на то, что сам Оура домогался через фукусимскую и токийскую полицию напечатания второй части своей неосторожной речи, и только нескромность оппозиционной сейюкайской газеты "Цюо" поставила его в такое неловкое положение.

Особое и чрезвычайно важное значение имеет V том советской публикации, документирующей самые жаркие дни 1914 г. - всеобщая мобилизация и объявление войны. Этот том добавляет много важных штрихов для обрисовки провокационной политики английского империализма. До последней минуты дразнившего Германию своим возможным, хотя бы условным, нейтралитетом. Грей твердо и сознательно вел свою линию мертвой хватки. Бенкендорф старался только уяснить в Петербурге некоторые тактические трудности позиции руководителя английской внешней политики - "Грей отлично понимает положение и смотрит на дело вполне ясно" (V, 350), "Грей сказал мне, как он только что перед тем сказал Камбону, что германский посол настаивал перед ним на объявлении английского нейтралитета, в чем он категорически отказал... все финансовые, коммерческие и промышленные центры северной Англии против войны но новые события могут легко изменить настроение умов; нужно их выждать " (V 351). Выжидать пришлось весьма недолго - еще 1 августа, по словам Грея сообщенным тому же Бенкендорфу, "германское правительство пыталось несколько раз добиться заявления о нейтралитете, давая понять, что

оно предложило бы компенсации" (V, 404), и получило категорический отказ, хотя в Англии еще не было "движения общественного мнения в пользу военного выступления". Но уже 2 августа английский кабинет на срочном заседании решил, что "если германский флот предпримет военные операции во французских водах, английский флот примет необходимые для Франции действительные меры зашиты". Старый дипломатический зубр Никольсон прекрасно оценил создавшуюся ситуацию, подсказав Бенкендорфу, что он считает войну между Англией и Германией неизбежной, так как Германия не может допустить, чтобы какая-нибудь другая держава ограничивала пределы ее военных операций на море" (V, 456). Военные соглашения, в отсутствии которых Грей так распинался Лихновскому, сделали свое дело. Военная машина была уже фактически пушена в ход. Не в меру экспансивный Вильгельм II вполне правильно расценивал положение в своих глоссах на донесении Лихновского от 29 июля, когда вперемежку со всякого рода ругательствами по адресу Грея он замечал, что Грей "точно знает, что если он скажет хоть одно единственное строгое, резкое, сдерживающее слово в Париже и Петербурге... и тот и другой утихомирятся". Но такие слова в лексиконе Грея находились только для Берлина. В этом отношении изнервничавшийся Камбон, кричавший 1 августа Джорджу Лойду: - Вы нас предали... Честь! Знает ли Англия вообще, что такое честь?" - был гораздо более далек от истины.

Одна особенность поднимает советскую публикацию на большую принципиальную высоту по сравнению с буржуазными. Последние поспешно задергивают занавес на моменте начала мировой бойни, стыдливо умалчивая о последующей политике заключения тайных договоров, пожалуй еще более прозрачной и откровенно рисующей истинные цели империалистических держав в раздувании военного пожара. Следующие тома советской публикации дадут как раз картину сделок, заключенных правительствами в то время, когда они под всякого рода патриотическими и пацифистскими лозунгами вели на убой миллионные массы. Этот новый, систематически подобранный материал значительно затруднит апологетическую работу буржуазных историков и тем самым создаст необходимые условия для построения подлинно научной истории великой войны.

Это обстоятельство определяет и политическое значение советской публикации - она становится реальным средством в напряженной борьбе за мир, которую неустанно ведет советское правительство. Картина предполагавшегося дележа мира, скрытая за лживой фразеологией руководящих политиков и продажной прессы и раскрывающаяся в публикуемых документах, будет красноречивым примером и предостережением для тех, кто сознательно борется за мир, и для тех, кто так же сознательно вызывает духов войны.

Техническое оформление советской публикации значительно отличается от наиболее законченных и хронологически наиболее полных буржуазных публикаций - немецкой "Die grosse Politik" и английской "British Documents". Только последний том английской публикации построен аналогично советскому изданию. Это последнее построено по строго хронологическому принципу в отличие от тематического построения упомянутых сборников документов. Расположение материала по темам, как то: "Русско-японская война", "Первый мароккский кризис", конечно имеет ряд удобств для изучения, но в то же время искусственно рассекает не только материал, но даже и отдельные документы. Да и всякий исследователь рискует впасть в заблуждение и исказить историческую перспективу, рассматривая ту же русско-японскую войну отдельно от мароккских дел или заключения "сердечной Антанты". В то же время тематические указатели, приложенные к каждому тому советской публикации, делают возможным и тематическое использование опубликованных документов.

Редакционная работа, произведенная над выпущенными томами А. Л. Поповым, А. С. Ерусалимским, Э. Д. Гриммом, стоит вполне на высоте советской науки. На слове "советской" приходится сделать особый упор. Дело не только в техническом и критическом оформлении, которое нисколько не ниже, а даже выше, чем в аналогичных буржуазных изданиях, но и в том, что издателей западно-европейских публикаций можно a priori подозревать в целях апологетического характера. Коррективом при пользовании этими публикациями могут быть только сравнительное изучение и контрольная поверка английских документов немецкими в наоборот, что дает иногда очень поучительные результаты. В этом отношении советские редакторы находились в исключительно выгодном положении. Советской России нечего защищать Россию царскую я скрывать грехи последней. Советская публикация разоблачает политику царизма, а также политику всех империалистических держав, помогая вскрыть ту тайну, в "которой война рождается" (Ленин).