LIBRARY.BY → МЕЖДУНАРОДНОЕ ПРАВО → СОВЕТСКО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ 1940 ГОДА → Версия для печати
По стандарту ВАК Республики Беларусь:публикация №1622654931, версия для печати
СОВЕТСКО-ГЕРМАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ 1940 ГОДА
Дата публикации: 02 июня 2021
Автор: В. К. Волков
Публикатор: Алексей Петров (номер депонирования: BY-1622654931)
Рубрика: МЕЖДУНАРОДНОЕ ПРАВО
22 июня 1940 г. потерпевшая поражение Франция подписала с Германией Компьенское перемирие. Через год, 22 июня 1941 г. германские войска вторглись на территорию Советского Союза. Между событиями, отмеченными этими датами, есть причинно-следственная связь. Поражение Франции резко изменило соотношение сил не только на европейском континенте, но и повлияло на их расстановку в глобальном масштабе, придало новое направление мировому развитию. В литературе имеется большое количество исследований о его последствиях для политики всех стран, для складывания англо-американского союза, для формирования блока фашистских держав, для выработки гитлеровского решения встать на путь агрессии против СССР. Но реакция высшего советского руководства на это событие, его оценки и выводы остаются до сих пор слабо изученной проблемой.
Новые архивные материалы прямых упоминаний об этом не содержат. Судить о них приходится поэтому по ряду косвенных сведений. Как известно, во время германского наступления на западе, в июне 1940 г., сталинское руководство приступило к реализации тех договоренностей, которые содержались в секретных протоколах к советско-германскому пакту 1939 г., и ввело войска на территорию прибалтийских государств, а также в Бессарабию и Северную Буковину. После чего началась подготовка к их включению в состав СССР, оформленному решениями Верховного Совета 2 - 6 августа 1940 года.
Отдельные документы, исходившие из советских военных, дипломатических и государственных структур, показывали их беспокойство, вызванное изменениями на международной арене после поражения Франции. В литературе встречается немало рассуждений, в основном со ссылками на дипломатические круги в Москве, о том, что такие настроения разделяло и высшее советское руководство во главе с И. В. Сталиным. Какие же выводы оно делало из сложившейся ситуации?
Мы не знаем промежуточных этапов процесса принятия решений, но окончательный вывод известен. Речь идет об опубликованном 23 июня 1940 г. в газете "Известия" Заявлении ТАСС "О советско-германских отношениях". Опровергая неизвестно кем распускаемые слухи, будто на литовско-германской границе сосредоточено огромное количество войск ("не то 100, не то 150 советских дивизий") как проявление "недовольства Советского Союза успехами Германии на западе", ТАСС заявлял об их нелепости и отмечал, что они явно преследуют цель бросить тень на
Волков Владимир Константинович - доктор исторических наук, профессор, директор Института славяноведения и балканистики РАН. Статья написана в рамках проекта, поддержанного РГНФ, грант N 96-01-00444.
стр. 3
советско-германские отношения. В этой связи Заявление ТАСС специально подчеркивало, что "добрососедские отношения, сложившиеся между СССР и Германией в результате заключения пакта о ненападении, ...основаны не на преходящих мотивах конъюнктурного характера, а на коренных государственных интересах СССР и Германии".
Публикация подобных заявлений или опровержений ТАСС была тогда общепризнанной формой выражения позиции советского руководства по тому или иному вопросу. В данном случае обращало на себя внимание несколько обстоятельств. Вряд ли можно считать случайностью публикацию Заявления ТАСС на следующий же день после подписания Францией перемирия. Не будет преувеличением сказать, что это была официальная реакция на поражение Франции, о чем, впрочем, достаточно откровенно говорилось в самом тексте заявления. В. М. Молотов в беседе с германским послом в Москве Ф. Шуленбургом специально обратил его внимание на эту формулировку. Фактически это была декларация о неизменности внешнеполитического курса СССР, сопровождавшаяся (в других официальных документах) рефреном о нейтральной позиции по отношению к воюющим сторонам. Подчеркивание нейтралитета относилось в большей степени к Великобритании, которая весной и летом 1940 г. предпринимала значительные дипломатические усилия в деле сближения с СССР.
Британские усилия того времени хорошо изучены. Их принято связывать с именем нового английского посла в Москве С. Криппса 1 . Его первая беседа с Молотовым, возглавлявшим тогда Совнарком и НКИД одновременно, состоялась 14 июня 1940 г., то есть в тот день, когда германские войска вступили в Париж. Неудивительно, что сделанное им предложение, чтобы СССР создал под своим руководством блок балканских государств, который дал бы им возможность сохранить свою независимость в случае выступления со стороны Германии и Италии, могло возбудить только серьезные (и достаточно обоснованные!) подозрения в желании осложнить отношения между СССР и Германией.
До последнего времени содержание бесед Криппса с Молотовым 14 июня и со Сталиным 1 июля 1940 г. было известно по английским документам (записи бесед Криппса с Молотовым и Сталиным и текст послания Черчилля Сталину, который был передан Криппсом адресату 1 июля 1940 г.), а также по их изложению, переданному советской стороной Шуленбургу 13 июля 1940 года 2 . Советские записи дают несколько иную акцентировку проблем, но в целом отражают те же стремления избежать какого бы то ни было ухудшения отношений с Германией. Характерна приписка Молотова к телеграмме И. М. Майскому от 13 июля 1940 г.: "Посылаю эту запись только сейчас, так как текст ее несколько задержался на просмотре у Сталина" 3 .
В тексте телеграммы, просмотренной и, по-видимому, отредактированной Сталиным, вновь употреблялась формулировка, что дружественные отношения между СССР и Германией строятся "на учете коренных государственных интересов обеих стран". Изучение советской записи беседы Сталина с Криппсом показывает, что таких слов в ней нет. Можно полагать, что они были вставлены в текст телеграммы самим Сталиным. Когда впервые эта формулировка была употреблена в Заявлении ТАСС от 23 июня 1940 г. и Молотов специально обратил внимание Шуленбурга на нее, тот сразу же заподозрил авторство Сталина, хотя и полагал, что в тот момент она преследовала и конкретную цель, а именно подчеркивание германо-советской солидарности при подготовке к решению бессарабской проблемы 4 . В новом контексте три недели спустя она обретала более универсальную форму.
Наконец, эта формулировка вошла в текст доклада Молотова на заседании Верховного Совета СССР 1 августа 1940 года. В докладе фактически повторялся ответ Сталина на послание Черчилля, где тот обращал внимание на то, что господство Германии в Европе угрожает не только Великобритании, но и СССР. Молотов отвергал попытки запугать СССР "перспективой усиления могущества Германии". От имени советского правительства
стр. 4
он говорил: "Мы можем лишь подтвердить, что, по нашему мнению, в основе сложившихся добрососедских и дружественных советско-германских отношений лежат не случайные соображения конъюнктурного характера, а коренные государственные интересы как СССР, так и Германии" 5 . Эта была уже весьма обязывающая декларация. Обращало на себя внимание и то, что она была выражена в форме, когда Молотов пытался говорить не только за СССР, но и за Германию, как бы приглашая ее занять аналогичную позицию.
Отмеченная формулировка складывалась, как видно, на протяжении нескольких недель, и, в конце концов, стала тем, что по советским идеологическим меркам принято было называть "генеральной линией". Она излагалась как правило на фоне общей оценки создавшейся в мире обстановки. Сталин в беседе с Криппсом 1 июля 1940 г. подчеркнул, что разгром Франции еще не означает установления германского господства в Европе. Чтобы господствовать в Европе, надо иметь господство на морях, а его у Германии нет, да и вряд ли будет. Господство в Европе Сталин связывал с господством во всем мире, для чего Германия не располагает необходимыми силами. И среди немцев есть неглупые люди, которые это понимают. А Германии противостоит не только Великобритания, но и США 6 . Рефреном ему вторил Молотов, делая в своем докладе 1 августа 1940 г. вывод, что конца войны еще не видно и следует ожидать нового этапа ее усиления 7 . Отсюда советское руководство пришло к заключению, что Германия будет заинтересована в поддержании с СССР дружественных отношений при учете его интересов.
Позиция германского руководства, как известно, была совершенно иной. И если о процессе принятия решений советским руководством приходится судить по отдельным документам, то здесь практически каждый шаг достаточно подробно документирован. В литературе хорошо прослежено, как уже с конца июня 1940 г., то есть сразу после поражения Франции, в Германии начались штабные разработки возможных военных действий против СССР. Этот этап завершился 31 июля 1940 г. на совещании в Бергхофе. Гитлер в присутствии руководящего состава германских вооруженных сил сформулировал цели войны (после разгрома России Германия установит полное господство в Европе и на Балканах), задачу вооруженных сил (Россия должна быть ликвидирована и расчленена) и сроки нападения (весна 1941 г.) 8 . Начиная с этого времени германская политика исходила из поставленной цели и последовательно проводила ее в жизнь, хотя и тщательно маскировала.
В последнее время внимание исследователей привлек вопрос о побудительных мотивах рокового решения Гитлера 9 . Наиболее глубоко он изучен в германской историографии. Специально исследовавший эту проблему, проф. Г. Юбершер особо подчеркивал, что было бы ошибочно считать, будто планы Гитлера определялись угрозой германским интересам со стороны Советского Союза. Ни в одном из документов или высказываний Гитлера летом 1940 г таких утверждений или мыслей не содержится. Напротив, в беседе с И. Геббельсом он с удовлетворением отмечал, что Сталин "твердо" придерживается сотрудничества с Берлином. Не считали опасными для германских позиций какие-либо действия или намерения Москвы также генерал Ф. Гальдер и фельдмаршал В. фон Браухич, которым было поручено разрабатывать план агрессии против Советского Союза. Истоки такого решения следует искать в "восточной программе" Гитлера, в его планах завоевания "жизненного пространства". С его точки зрения, после разгрома Франции наступил неповторимый исторический момент для реализации таких замыслов: Германия находится на вершине своей мощи, а советские вооруженные силы, как убедила его война СССР с Финляндией, в состоянии хаоса, который не может быть преодолен в короткий срок. Англия же на обозримый период времени исключена из активной политики в Европе и не сможет помешать Германии. А потому следует использовать благоприятную ситуацию, прежде чем Великобритания и поддерживающие ее США смогут увеличить свои силы, что ухудшит германские перспективы.
стр. 5
Уничтожение же коммунизма и Советского Союза Гитлер всегда считал своей основной целью 10 .
Летом 1940 г. создалась таким образом уникальная ситуация, когда две державы практически одновременно (31 июля - 1 августа) пришли к прямо противоположным выводам относительно характера их взаимоотношений и перспектив их развития. За советским тезисом о дружественных отношениях между СССР и Германией, как отвечающих коренным национально-государственным интересам обеих сторон, стояла целая система взглядов на развитие глобальной ситуации и поиск своего места в возможном будущем мировом порядке. На практике же сразу обнаружилась несостоятельность такого подхода: если развитие мировых событий подтверждало сделанные прогнозы, то реальная германская политика по отношению к Советскому Союзу не укладывалась в представления советского руководства. Наибольшую опасность для себя оно всегда видело в ситуации, когда Советский Союз оказался бы один на один с коалицией империалистических держав. Поэтому с лета 1940 г. оно внимательно следило за состоянием англо-германских отношений, опасаясь заключения мира между Великобританией и Германией. Но мирные предложения, сделанные Гитлером в речи 19 июля 1940 г., были решительно отвергнуты. Великобритания получила в июне из США значительную партию оружия (правда, устаревшего), что позволило восполнить потери, понесенные в Дюнкерке. 2 сентября последовало заключение англо-американского соглашения о передаче Великобритании 50 эсминцев (тоже устаревших), а также ряда других кораблей, самолетов и оружия в обмен на 8 баз в Западном полушарии. Практически это означало начало складывания англо-американского союза, имевшего антигерманскую направленность. Начавшаяся с середины августа 1940 г. воздушная "битва за Англию" проходила уже в иной обстановке, а германская подготовка к вторжению на острова все более приобретала характер стратегического мероприятия, маскировавшего истинную цель - подготовку нападения на Советский Союз.
В то же время шло формирование фашистского блока в составе Германии, Италии и Японии. 27 сентября 1940 г. в Берлине между ними был подписан Тройственный пакт, ставивший целью установление "нового порядка" в Европе и Азии, а впоследствии и в других районах мира. В этой связи представляет интерес установление авторства статьи "Берлинский пакт о Тройственном союзе", опубликованной в "Правде" 30 сентября 1940 года. В Президентском архиве находится ее черновик, написанный рукой Молотова 11 . Сам пакт, говорилось в статье, "знаменует собой вступление в новую фазу войны, более широкую, чем до заключения пакта. Если до последнего времени война ограничивалась сферой Европы и Северной Африки - на Западе, и сферой Китая - на Востоке, причем эти две сферы были оторваны друг от друга, то теперь этой оторванности кладется конец, ибо отныне Япония отказывается от политики невмешательства в европейские дела, а Германия и Италия, в свою очередь, отказываются от политики невмешательства в дальневосточные дела. Это, несомненно, означает дальнейшее обострение войны и расширение сферы ее действия".
Приведенный выше тезис прямо противоположен германским заявлениям, будто пакт направлен против дальнейшего расширения войны и послужит делу восстановления мира во всем мире 12 . Молотов видит в нем оформление двух противостоящих друг другу империалистических блоков. Тройственному пакту противостоят находящиеся "в одном общем военном лагере" США, Англия, Канада, Австралия, а также входящие в сферу влияния США южноамериканские страды. О перспективах борьбы этих блоков между собой Молотов высказывался косвенно в связи с планом раздела сфер влияния между участниками Тройственного пакта. Реализация такого плана, считал он, "будет зависеть от реального соотношения сил воюющих сторон, от хода и исхода настоящей, все более обостряющейся войны". За такой формулировкой скрывается невысказанное понимание сильных и слабых сторон каждого из воюющих блоков. Сложившемуся в тот момент военному превосходству держав Тройственного пакта, в пер-
стр. 6
вую очередь Германии, противостоит экономическая мощь англо-американского лагеря, которая позволит через какое-то время уравновесить их силы. Такой вывод из общих рассуждений Молотова не будет выглядеть натяжкой, особенно если учесть замечания, сделанные Сталиным в беседе с Криппсом 1 июля 1940 года. Наконец, Молотов с удовлетворением констатировал наличие в Тройственном пакте оговорки, что он "не затрагивает политического статуса, существующего в настоящее время между каждой из трех договаривающихся сторон и Советской Россией". Молотов видел в этом уважение со стороны участников пакта к той позиции нейтралитета, которую проводил Советский Союз, а также подтверждение силы и значения пакта о ненападении между СССР и Германией и пакта о ненападении между СССР и Италией. Политика мира и нейтралитета, которую проводит Советский Союз, поскольку это будет зависеть от него, будет оставаться неизменной,- заключил Молотов свою статью.
Однако конкретное состояние советско-германских отношений не соответствовало ожиданиям советского руководства. Особую настороженность вызывала германская политика в Юго- Восточной Европе в связи с планами создания "нового порядка" на континенте. Неоднократные заявления советской дипломатии о ее заинтересованности в развитии ситуации в этом регионе, особенно на Балканах, оставались без ответа. Такой курс достиг кульминационной точки в период второго венского арбитража 30 августа 1940 г., когда Германия вместе с Италией определили новую венгеро-румынскую границу (большая часть Трансильвании отходила к Венгрии). Такие действия, предпринятые без консультации с Советским Союзом, означали прямое нарушение статьи 3 советско-германского пакта о ненападении. Ситуация усугублялась одновременным предоставлением Германией и Италией гарантии новых румынских границ. На деле это означало, что Германия провозглашала советско-румынскую границу по Пруту и Дунаю северной линией своей сферы влияния на Юго-Востоке Европы. Советский Союз как бы отсекался от Балкан. Неудивительно, что 21 сентября 1940 г. Молотов вызвал Шуленбурга и передал ему меморандум, в котором констатировался факт нарушения Германией пакта о ненападении.
Почти одновременно советская дипломатия публично заявила о недопустимости ее отстранения от решения вопросов международно-правового режима Дуная. Это заявление последовало после сообщений о намерении германской стороны созвать совещание экспертов с целью изменения режима судоходства по Дунаю. 13 сентября 1940г. в "Известиях" сообщалось, что 10 сентября А. Я. Вышинский довел до сведения Шуленбурга, что Советский Союз не может не участвовать в решении этих вопросов и ожидает получения соответствующей информации.
Не меньшее беспокойство вызвало в Москве германо-финское соглашение о пропуске германских войск в Северную Норвегию, в результате которого германские войска появились на территории Финляндии. Этот вопрос был поднят Молотовым в беседе с германским поверенным в делах К. Типпельскирхом 26 сентября 1940г., кода тот пришел, чтобы проинформировать его о предстоящем заключении Тройственного пакта. При обсуждении обоих вопросов Молотов постоянно ссылался на статьи 3 и 4 советско-германского пакта о ненападении, высказался за пересмотр текста договора, включая его секретные части. Молотов просил сообщить ему текст соглашения о пропуске германских войск через Финляндию, а также о его целях. "Общественность уже обсуждает соглашение, в то время как советское правительство о нем ничего не знает", - заявил он 13 .
Как видно, к концу сентября 1940 г., т. е. два месяца спустя после принятия Гитлером решения о подготовке агрессии против Советского Союза, в развитии советско-германских отношений стали проявляться кризисные черты. Они усилились в начале октября, когда стали поступать сведения о прибытии в Румынию германской "военной миссии" и ряда "учебных частей". Оценки, дававшиеся этим фактам советскими представителями, показывали, что дальнейшее игнорирование Германией советских интересов чревато раскрытием истинных германских замыслов. Перед
стр. 7
гитлеровской дипломатией встала задача маскировки намечавшихся планов и предотвращения возможного отхода сталинского руководства от линии на поддержание дружественных советско- германских отношений, а также недопущение налаживания контактов с Великобританией и США. Такая задача требовала крупного внешнеполитического маневра стратегического масштаба, и он был осуществлен в октябре - ноябре 1940 года.
13 октября Риббентроп направил Сталину пространное письмо, в котором пытался объяснить все действия Германии соображениями борьбы против Великобритании и ее политики расширения сферы войны, а также давал свое толкование возможного развития событий и советско-германских отношений. В письме содержалось приглашение Молотову посетить Берлин для обсуждения поднятых проблем. Шуленбург передал это письмо Молотову 17 октября 14 , и советское руководство приступило к его изучению. Содержание письма широко известно и проанализировано. Интересны пометки Сталина на переданном ему экземпляре, которыми отмечены места, привлекшие его особое внимание. Так, в тексте им подчеркнуты и обведены линией все выражения "добрососедская политика", "добрососедские отношения", и "дружественное сотрудничество", где они употреблены для характеристики советско-германских отношений. Так же отмечены слова о "разграничении" интересов "четырех держав" (СССР, Италии, Японии и Германии) "на долгий срок", "в масштабе столетий". Можно высказать предположение, что к тексту возвращались неоднократно. Так, выделив начало абзаца, где говорилось о том, что "главный интерес Германского и Итальянского Правительств был за последнее время направлен к тому, чтобы предотвратить распространение войны за пределы Европы и превращение ее в мировой пожар" (причем слова "главный интерес" выделены подчеркиванием и обводом), Сталин написал на полях: "А Греция?". По-видимому, не будет ошибкой полагать, что эти слова были написаны уже после итальянской агрессии против Греции, то есть после 28 октября 1940 года. В ответном письме Риббентропу от 21 октября 1940 г. Сталин поблагодарил его "за поучительный анализ последних событий". Он выразил согласие, что "вполне возможно дальнейшее улучшение отношений между нашими государствами, опирающееся на прочную базу разграничения своих интересов на длительный срок". Сообщая о согласии Молотова приехать в Берлин примерно 10 - 12 ноября, Сталин приветствовал намерение Риббентропа вновь посетить Москву после поездки Молотова в Берлин 15 . Дата прибытия Молотова в Берлин была выбрана, по-видимому, с учетом президентских выборов в США, итоги которых к тому времени должны были уже стать известными.
Советское руководство располагало, таким образом, для подготовки берлинских переговоров сроком более чем в 3 недели. Для ведения переговоров Молотов получил директивы. Этот документ, обнаруженный недавно в Президентском архиве, известен в единственном рукописном экземпляре, написан самим Молотовым с сокращениям слов (особенно названий государств) на девяти страницах, вырванных из блокнота, датирован 9 ноября 1940 г. и носит заголовок, добавленный после его составления, "Некоторые директивы к Берлинской поездке" 16 . Анализ этих директив раскрывает подлинные цели сталинской политики, ее тактическую линию и стратегические расчеты.
Проблемы, затронутые в директивах, раскрыты с разной степенью полноты, некоторые намечены пунктирно, в тексте имеются повторы, в расположении отдельных пунктов не всегда ясна логика составителя. Судя по позднейшим упоминаниям этих директив в телеграммах, которыми Сталин обменивался с Молотовым во время его пребывания в Берлине, этот текст является продуктом их совместного творчества, хотя отдельные формулировки наводят на мысль о возможном участии других лиц.
В центре внимания директив стояли два круга проблем, а именно - выяснение намерений Германии и других участников Тройственного пакта, а также первоначальная наметка сферы интересов СССР, что должно было
стр. 8
послужить основой для заключения нового советско-германского соглашения.
В первом круге проблем намечалось выяснить планы создания "Новой Европы" и "Великого Восточно-Азиатского Пространства": их границы, характер их структуры и отношений между отдельными государствами внутри каждой из них; этапы и сроки осуществления намеченных планов; перспективы присоединения других стран к Тройственному пакту; место СССР в этих планах в данный момент и в дальнейшем. Это был не просто зондаж намерений другой стороны. Скорее, мы имеем дело с оценкой возможных действий партнера, с которым собираются вступать в соглашение. В случае удачного хода переговоров намечалось поднять вопросы экономического сотрудничества, включая поставки хлеба (пункт 14 директив), а также предложить совместную "мирную акцию" четырех держав (СССР и участников Тройственного пакта) на условиях сохранения Британской империи (пункт 10). Отмечались и те геополитические преимущества, которыми обладал СССР. "Транзит Германия - Япония - наша могучая позиция, что надо иметь ввиду" (пункт 3). Другими словами, была выстроена система представлений о вероятных ходах на ближайший период. Это был курс на серьезное сотрудничество, не входя, однако, в союзнические отношения.
Условием такого сотрудничества должно было стать признание со стороны Германии сфер интересов СССР, которые были очень подробно очерчены в директивах. Прежние договоренности характеризовались в них как "частичное разграничение сфер интересов" двух держав, которое было исчерпано событиями, за исключением Финляндии. Поэтому именно с нее начинался этот пункт, со ссылкой на соглашения 1939 г., и подчеркивалось, что Германия должна устранить всякие трудности и неясности на этом пути, а именно: вывести германские войска и прекратить всякие политические демонстрации в Финляндии и в Германии, направленные во вред интересам СССР. Однако основное внимание было обращено на Юго-Восточную Европу, на Балканы.
Список балканских проблем открывался вопросом о Дунае. В директивах указывалось: "Дунай, в части Морского Дуная,- в соответствии с директивами т. Соболеву" 17 . Этот пункт нуждается в раскрытии. Известно, что на открывшемся 28 октября 1940 г. в Бухаресте совещании экспертов 4-х стран советский представитель А. А. Соболев выступил с инициативой создания двусторонней Советско-Румынской Администрации Морского Дуная. Это предложение, принципиально отличавшееся от германо-румынского проекта создания Совещательного Комитета в г. Галаце из представителей четырех государств, участвовавших в совещании, завело переговоры в тупик 18 . Позиция советской дипломатии была явно рассчитана на то, чтобы получить рычаг давления на Румынию и в какой-то мере ослабить одностороннюю ориентацию Румынии на Германию после получения гарантий со стороны последней. Недаром в молотовских директивах сразу после фразы о "Морском Дунае" говорится: "Сказать также о нашем недовольстве тем, что Германия не консультировалась с СССР по вопросу о гарантиях и вводе войск в Румынию". Как видно, советское руководство не было склонно смириться с создавшимся здесь положением. Но его реакция показывала, что этот вопрос оно связывало с самой крупной задачей, которую оно ставило перед собой, а именно с проблемой Черноморских проливов, которой был подчинен и не понятный вне этого контекста вопрос о "Морском Дунае", и вопрос о Болгарии. Характерно, однако, что эта проблема не была прямо названа в молотовских директивах. Она вырисовывалась в полной мере только из сравнительного анализа как директив, так и телеграфной переписки Сталина и Молотова в дни берлинских переговоров.
"Болгария - главный вопрос переговоров, должна быть, по договоренности с Германией и Италией, отнесена к сфере интересов СССР на той же основе гарантий Болгарии со стороны СССР, как это сделано Германией и Италией в отношении Румынии, с вводом советских войск в Болгарию".
стр. 9
Этот пункт директив, лишенный какой бы то ни было идеологической маскировки, раскрывал в полной мере свое геополитическое значение в телеграмме Сталина Молотову в Берлин 13 ноября 1940 г.: "Безопасность черноморских районов СССР нельзя считать обеспеченной без урегулирования вопроса о проливах. Поэтому заинтересованность СССР в Черном море есть вопрос обороны берегов СССР и обеспечения его безопасности. С этим органически связан вопрос о гарантировании Болгарии со стороны СССР, ибо обеспечение спокойствия в районе проливов невозможно без договоренности с Болгарией о пропуске советских войск для защиты входов в Черное море". В другой телеграмме, направленной Молотову в тот же день, Сталин уточнял, что мирное разрешение вопроса о проливах "не будет реальным без нашей гарантии Болгарии /и/ пропуска наших войск в Болгарию как средства давления на Турцию". Размещение советских войск в Болгарии превращалось, таким образом, в ключевой вопрос обеспечения советских интересов в районе Черноморских проливов.
Тем более интересно отметить, что о самой Турции в молотовских директивах сказано более чем скромно: "Вопрос о Турции и ее судьбах не может быть решен без нашего участия, т. к. у нас есть серьезные интересы в Турции". Никакого раскрытия этих интересов в директивах нет, как, впрочем, нет сомнений и в том, что накануне отъезда Молотова в Берлин этот вопрос подробно обсуждался и, вероятно, намечалась определенная вариантность его решения. На такие размышления наводит, в частности, следующий пассаж из телеграммы Сталина: "Если немцы предложат раздел Турции, то в этом случае можете раскрыть наши карты в духе директивы, используя как в первом, так и во втором случае аргументы шифровки инстанции". Обращение к тексту самих директив ничего не объясняет. Однако выражение "в духе директивы" предполагает определенный выход за рамки ее конкретных формулировок, когда ряд моментов не нашел отражения в самом тексте. Тогда становится понятным, почему Молотов дал этому документу ограничительное название ("Некоторые директивы..."), а в ходе бесед с Гитлером и Риббентропом дважды подчеркнул, что при решении вопроса о проливах СССР не удовлетворится бумажным протоколом, а будет добиваться реальных гарантий своей безопасности. Две недели спустя эта формула была раскрыта: советская дипломатия выдвинула идею строительства базы для сухопутных и военно-морских сил СССР в районе Босфора и Дарданелл. Можно, однако, полагать, что эта идея обсуждалась уже раньше, в ходе подготовки визита Молотова в Берлин. В директивах же отразился тот жесткий минимум, которым Молотов намеревался ограничиться на переговорах в Берлине, которые намечалось, однако, продлить затем в Москве.
В директивах упоминались и другие балканские страны, причем отношение к ним было дифференцированным. "Вопрос о дальнейшей судьбе Румынии и Венгрии, как граничащих с СССР, нас очень интересует и мы хотели бы, чтобы об этом с нами договорились". Трудно объяснить отсутствие в директивах какого бы то ни было упоминания об итальянской агрессии против Греции, Последняя же упомянута только однажды: "В отношении Греции и Югославии мы хотели бы знать, что думает Ось предпринять?" Такая отстраненность показывала нежелание обсуждать эти вопросы в Берлине, а не отсутствие интереса к ним.
Еще три вопроса, составлявших, так сказать, скандинавско-балтийский комплекс, нашли отражение в директивах. Это - проблема сохранения нейтралитета Швеции, вопрос о свободном проходе судов из Балтики в мирное и военное время через Малый и Большой Бельт, Зунд, Каттегат и Скагеррак, а также обеспечение работы советской угольной концессии на Шпицбергене. Два первых вопроса были бегло упомянуты Молотовым в заключительной беседе с Риббентропом, а третий не был затронут вообще.
Оказался незатронутым также еще один пункт, который формулировался следующим образом: "Вопрос об Иране не может решаться без участия СССР, т. к. там у нас есть серьезные интересы. Без нужды об этом
стр. 10
не говорить". Нужды не возникло. Непонятно, правда, что конкретно побудило советское руководство вообще включить этот пункт в молотовские директивы. Но интерес был, и Сталин в одной из телеграмм Молотову еще раз посоветовал "не обнаруживать нашего большого интереса к Персии и сказать, что, пожалуй, не будем возражать против предложения немцев". Последнее относилось, надо полагать, к германскому предложению о разграничении территориальных интересов, в котором интересы СССР определялись как лежащие к югу от его территории в направлении к Индийскому океану. Так далеко они, однако, не простирались. Тем не менее этот пункт помогает понять более реально, что скрывалось за туманной формулировкой в позднейшем советском ответе Германии, что "зона к югу от Батуми и Баку в общем направлении в сторону Персидского залива признается центром территориальных устремлений Советского Союза" 19 . Эта формулировка показывает, что на деле за ней стоял Иран, точнее даже - его западная часть.
Переговоры Молотова в Берлине 12 - 13 ноября 1940 г. хорошо изучены. В настоящее время акад. Г. Н. Севостьяновым опубликованы и советские записи бесед Молотова с германскими лидерами 20 . Представляют интерес непосредственные личные впечатления Молотова, переданные по горячим следам телеграфом Сталину. Первый день переговоров оставил у него благоприятное впечатление. "Наше предварительное обсуждение в Москве правильно осветило вопросы, с которыми я здесь столкнулся". Как подчеркивал Молотов, он старался получить информацию и прощупать партнеров. На основании первой беседы с Гитлером он пришел к выводу, что у того налицо большой интерес к укреплению дружбы с СССР и достижению договоренности о сферах влияния. Молотов отметил, что после его вопросов о "новом порядке в Европе" и Тройственном пакте "Гитлер заметно оживился..." и пригласил СССР участвовать в Тройственном пакте в качестве четвертого партнера. На слова Молотова, что "СССР не отказывается участвовать в тех или иных совместных акциях четырех держав, но не в пакте трех, где СССР включен лишь в качестве объекта, Гитлер совсем повеселел, подтвердил, что СССР должен быть не объектом, а субъектом нового соглашения, и заявил, что его очень интересует продолжить единодушно начатую беседу".
Однако на следующий день, когда Молотов сконцентрировал внимание на конкретных вопросах, его ждал холодный душ. Ни по одной из поднятых им проблем, связанных с Финляндией, Румынией, Болгарией и Черным морем (в соответствии с директивами и телеграфными советами Сталина), не было достигнуто взаимопонимания и согласия. "Обе беседы (с Гитлером и Риббентропом. - В. В.) не дали желательных результатов",- сообщал Молотов Сталину. Сделанное же Риббентропом предложение о Соглашении четырех держав и двух секретных приложениях к нему, которые должны быть обсуждены в обычном дипломатическом порядке через послов, Молотов расценил как предложение такого порядка дальнейшего ведения переговоров, при котором "Германия не ставит сейчас вопрос о приезде в Москву Риббентропа". Подводя итоги, Молотов сообщал: "Похвастаться нечем, но по крайней мере выяснил теперешние настроения Гитлера, с которыми придется считаться" 21 . Своих выводов, однако, он бумаге и шифрам не доверил, а сообщил Сталину, что поделится ими сразу же по возвращении в Москву 15 ноября 1940 года.
Чем же были берлинские переговоры для каждой из сторон? Какое воздействие оказали они на внешнюю политику Германии и Советского Союза?
Мы не располагаем таким документом, который свидетельствовал бы о германских намерениях в ходе берлинских переговоров, как молотовские директивы - о советских. Но есть другие свидетельства, позволяющие делать выводы о них. Так, утром 12 ноября, когда Риббентроп встречал Молотова на Восточном вокзале, Гитлер подписал в рейхсканцелярии Директиву ОКВ N 18, в которой рассматривались ближайшие военные мероприятия в районе Средиземного моря. Она показывала, что на общую
стр. 11
стратегию Германии уже легла тяжелая тень "советского фактора", и все ее замыслы были подчинены предстоящему "походу на Восток": все средиземноморские проблемы, столь важные для борьбы с Англией, явно стояли уже на втором плане. Об этом можно было судить по скудным силам и средствам, выделяемым для намечаемых операций (например, операция "Феликс", планировавшаяся с целью захвата Гибралтара). В разделе "Балканы" командованию сухопутных сил предлагалось принять меры к тому, чтобы "в случае необходимости" развернуть наступление с территории Болгарии для овладения континентальной частью Греции. Предполагалось создать армейскую группу силой примерно в 10 дивизий, чтобы держать Турцию под угрозой. Для ускорения же сосредоточения войск предлагалось в ближайшее время увеличить германскую "военную миссию" в Румынии. Намечалось развертывание германской службы воздушного наблюдения и оповещения на южной границе Болгарии. Что касается пожелания Болгарии относительно вооружения ее армии (поставки оружия и боеприпасов), то их предписывалось "рассматривать, идя ей навстречу". Короче, намечался ряд серьезных военных мероприятий на Балканах. При этом Гитлера не смутило, что в тот же день, 12 ноября, должны были начаться переговоры с Молотовым, на которых проблемы Балкан заведомо должны были занять одно из первых мест. Подписание Директивы ОКБ N 18 буквально за несколько часов до начала переговоров могло означать только одно: Гитлер не собирался вносить какие-либо коррективы в свои планы в зависимости от итогов переговоров. Они ему, следовательно, были нужны для других целей. Советский же Союз стоял в центре его внимания как объект агрессии. В той же директиве (пункт 5. "Россия") говорилось: "Политические переговоры с целью выяснить позицию России на ближайшее время начаты. Независимо от того, какие результаты будут иметь эти переговоры, продолжать все приготовления в отношении Востока, приказ о которых уже был отдан ранее устно" 22 . Предстоящие операции на Балканах в свете этих масштабных приготовлений выглядели не как действия против Англии, а как подготовительные меры перед "походом на Восток". Именно поэтому Гитлер не намеревался ни ставить советское руководство в известность о своих планах на Балканах, ни тем более учитывать советские интересы.
Чего же тогда добивался Гитлер в ходе берлинских переговоров? Во-первых, дезинформации противника, маскировки планов нападения на СССР. Главным средством стало предложение, сделанное самим Гитлером, о присоединении СССР к Тройственному пакту. Оно сопровождалось широкомасштабными предложениями раздела сфер влияния и территориальных притязаний в глобальном масштабе. Гитлер заверял Молотова, что "Российская империя может развиваться без малейшего ущерба германским интересам", что во время войны Германия приобрела такие огромные территории ("жизненное пространство"), что ей потребуется сто лет, чтоб использовать их полностью. Короче, необходимо только учитывать интересы друг друга, и германо-русские отношения могут быть урегулированы на срок, больший чем жизнь человека. Риббентроп, в свою очередь, зачитал Молотову проект соглашения четырех держав, который должен был создать у того впечатление, что налицо серьезный и реальный замысел, а не политический блеф.
Изучение документов, в которых отразились берлинские переговоры, невольно создает впечатление, что Гитлер и Риббентроп были достаточно хорошо информированы о намерениях советского руководства, о его желании достичь максимально широкого соглашения и сотрудничества с Германией. Их действия создавали у Сталина и Молотова ложные представления об их реальных планах. Само предложение соглашения четырех держав было рассчитано на то, чтобы замаскировать угрозу со стороны Германии. Будущей жертве, как правило, союза не предлагают.
Во-вторых, Гитлер намеревался сковать свободу внешнеполитического маневра СССР. Проект соглашения четырех держав содержал в себе скрытые политические ловушки. Он предусматривал, в частности, выработку единой политической линии его участников, а также их обязательство не входить в блоки государств и не придерживаться никаких международных
стр. 12
блоков, направленных против одного из них. На практике речь шла в тех условиях о возможном развитии контактов СССР с Англией и США. Основное коварство такого предложения состояло в том, что на деле оно начинало действовать одновременно с переговорами о нем, то есть задолго до подписания самого соглашения.
В то же время проект соглашения четырех держав подменял собой двусторонние советско- германские договоренности, к чему стремилось советское руководство. Более того, переговоры вводились в рутинные дипломатические каналы, что сразу же превращало их в затяжные. Под этим предлогом вопрос о скором визите Риббентропа в Москву отпадал. Создавалась ситуация, при которой советское руководство, не получив ничего взамен, как бы принуждалось к определенной линии поведения на неопределенный срок. Лишить будущую жертву маневренности, сковать ее действия на международной арене - такой замысел, нельзя не признать, значительно облегчал действия агрессора.
В-третьих, Гитлер хотел поставить СССР в состояние внешнеполитической изоляции. Эта была, так сказать, оборотная сторона предыдущей цели: первая действовала на внутренний механизм, вторая затрагивала международные условия. Вокруг переговоров сразу же возник плотный слой дезинформационного тумана. Официальное коммюнике только подлило масла в огонь. "Обмен мнений,- говорилось в нем,- протекал в атмосфере взаимного доверия и установил взаимное понимание по всем важнейшим вопросам, интересующим СССР и Германию". Краткость формулировок только расширяла диапазон домыслов. Германский МИД распространил циркулярное письмо всем дипломатическим миссиям, где со ссылкой на коммюнике подчеркивал, "что все предположения относительно мнимого германо-русского конфликта являются плодами фантазии и что все спекуляции врагов об ухудшении доверительных и дружеских германо-русских отношений основаны на самообмане" 23 .
Семена, брошенные Гитлером на берлинских переговорах, попали на благодатную почву. До нападения Германии на СССР Сталин не сделал ни одной попытки установить политический контакт с Англией и США, несмотря на то, что многие события прямо подталкивали его к этому.
Берлинские переговоры дали Гитлеру также возможность использовать сведения, полученные в ходе переговоров, для достижения своих внешнеполитических целей. В советской литературе, начиная с исторической справки "Фальсификаторы истории" (1948 г.), упорно проводилась мысль, что поездка Молотова преследовала цель зондажа намерений гитлеровской Германии. Однако ставшие ныне доступными для исследователей документы позволяют осветить и этот вопрос. Советское руководство истинных намерений Германии так и не раскрыло. Германская же сторона использовала сведения о советских планах в отношении Финляндии и Румынии для того, чтобы покрепче привязать их к своей колеснице. 18 ноября 1940 г., то есть 5 дней спустя после заключительной беседы с Молотовым, Гитлер принял в Бергхофе болгарского царя Бориса. Добиваясь от него согласия на присоединение к Тройственному пакту, Гитлер в качестве козырной карты использовал аргумент, что "большевики зондировали наше мнение о возможном создании военных баз в Болгарии" 24 . Царь Борис расценил слова Гитлера как шантаж. Однако последующие действия советской дипломатии развеяли его скепсис, равно как и колебания в вопросе о присоединении к Тройственному пакту. В целом германская дипломатия не стеснялась использовать информацию о переговорах для раздувания антисоветских настроений в ряде стран и создания более благоприятной обстановки для предстоящей агрессии.
И, наконец, переговоры в Берлине были использованы Гитлером как аргументы для внутриполитической борьбы. Как известно, в Германии не было единства в вопросе о будущем советско-германских отношений. Многие влиятельные лица в германской дипломатии, военных кругах и экономической сфере считали, что развитие дружественных отношений с Советским Союзом выгодно для Германии. Решение Гитлера о подготовке агрессии против него вызвало колебания даже в узком кругу посвященных лиц.
стр. 13
Непосвященные, а таких было большинство, не восприняли бы никаких объяснений без самого факта предварительных переговоров между СССР и Германией. Как и любой диктатор, Гитлер нуждался в аргументах (пусть даже и притянутых за уши), чтобы убедить своих оппонентов в правильности собственного решения, а впоследствии снабдить ими пропаганду для идеологической обработки широких масс. Подводя итог, можно констатировать, что берлинские переговоры были для Гитлера весьма важным этапом в подготовке и осуществлении планов агрессии против СССР.
По-другому обстояло дело с советским руководством. Берлинские переговоры привели к коренному изменению во взглядах советского руководства на перспективы как советско- германских отношений, так и глобального развития. Под их влиянием окончательно сложилась та линия поведения советского руководства, которая оставалась неизменной фактически до 22 июня 1941 г., хотя и с известными модификациями. 10 дней, которые прошли с момента возвращения Молотова в Москву (15 ноября) до официального ответа Германии на ее предложения (25 ноября 1940 г.), буквально потрясли все прежние представления. Мы пока не знаем, что конкретно происходило в Кремле, но принятие советским руководством предложения о заключении "Пакта Четырех Держав о политическом сотрудничестве и экономической взаимопомощи" 25 свидетельствовало о готовности к радикальному пересмотру внешнеполитического курса.
Даже то немногое, что сообщил Молотов в беседе с Шуленбургом вечером 25 ноября 1940г., дает обильную пищу для размышлений. Во-первых, бросается в глаза дальнейшее развитие советскими руководителями подброшенной им Гитлером и Риббентропом идеи Соглашения между Тройственным пактом и СССР. В их новой редакции эта идея обретает форму проекта Пакта Четырех Держав, то есть более высокий международно-правовой уровень. Во-вторых, в названии пакта четко определяется его предмет - "о политическом сотрудничестве и экономической взаимопомощи". По любым критериям это означает только одно - создание блока четырех держав, в котором СССР, с учетом прежних взаимных обязательств других его партнеров, становится невоюющим участником блока: об этом свидетельствовало бросающееся в глаза отсутствие упоминания о сотрудничестве в военной области. В-третьих, становится очевидным, что в случае заключения такого пакта положение СССР на международной арене изменится в такой мере, что окажется несовместимым со статусом нейтрального государства. Короче, такое предложение означало готовность советского руководства присоединиться политически и экономически к одному из воюющих "империалистических" блоков, то есть отказаться от нейтралитета. В условиях мировой войны это было качественное изменение.
Если обратиться к условиям, на которых советское правительство было готово заключить Пакт Четырех Держав, то придется констатировать, что они ни на йоту не отошли в ту или иную сторону от первоначальной схемы, очерченной в молотовских директивах. Соответственно советское предложение предусматривало заключение пяти секретных протоколов, а именно: о Финляндии, о Болгарии, о Турции, о зоне территориальных устремлений СССР (формулировка "к югу от Батуми и Баку в общем направлении в сторону Персидского залива" распространялась, как об этом говорилось выше, на Иран), и об отказе Японии от концессий на Северном Сахалине. Последнее условие также не было чем-то новым, хотя во время берлинских переговоров и не обсуждалось. В молотовских директивах оно присутствовало в виде ссылки на ответ Молотова Тетекаве, японскому послу в Москве (пункт 11) 26 . Короче, в этом блоке интересов изменений не произошло.
Как же оценить перемены, произошедшие во взглядах советского руководства, имея в виду отсутствие документов и прямых свидетельств? Можно высказать предположение, что в Москве несговорчивость Гитлера расценили по-своему, а именно, что СССР ничего не предлагал ему взамен за свои требования. Выдвижение же им предложения СССР присоединиться к Тройственному пакту восприняли как назначение цены. Взвесив все "за" и "против" (этот процесс принятия решения оказался вне поля зрения
стр. 14
исследователей), пришли к выводу, что игра стоит свеч. Но такой вывод мог быть сделан только в том случае, если поверили Гитлеру, что Германия не питает агрессивных замыслов против СССР, что их интересы могут быть согласованы, и сотрудничество двух стран отвечает их потребностям. Тогда следует признать, что усилия Гитлера по дезинформации советского руководства увенчались успехом.
Конечно, в Москве понимали, что реализация Пакта Четырех Держав привела бы к созданию геополитического блока, охватывающего Европу и Азию от Атлантического океана до Тихого, включая Японию. Такой блок был бы неуязвим экономически и несокрушим в военном отношении. Его реальная сила была бы равна не арифметической сумме входящих в него участников, а исчислялась бы в геометрической прогрессии. Даже максимальное напряжение сил Великобритании со всеми ее доминионами и США со всеми латиноамериканскими странами не могло бы уравновесить его мощи. Весь глобальный расклад сил явно склонился бы в сторону такого блока. В этом случае весь африканский континент и остающиеся азиатские страны стали бы легкой добычей держав - участников пакта. Другими словами, Сталин предложил Гитлеру победу, причем обеспеченную материальными и людскими ресурсами даже в случае длительного продолжения военных действий.
Оборотной стороной такого предложения была проблема реального места в СССР в намечаемом пакте Четырех Держав. Сталин понимал цену намечаемого проекта и потому не собирался отступать от своих требований и тем самым становиться как бы в зависимое положение от Гитлера. Он явно стремился поставить в этом блоке СССР на одну доску с Германией, добиться их равного статуса. Отсюда вытекала его жесткая решимость осуществить свои требования во что бы то ни стало, но в намечаемых рамках Пакта. По-видимому, он рассчитывал и на то, что Гитлер должен был понять: в сравнении с победой Германии в войне и возможными выгодами, вытекающими из этого, требования Сталина были весьма умеренными. Страшно даже представить себе картину мира, который мог возникнуть на основе такого сценария.
25 ноября ознаменовалось еще одним серьезным шагом советской дипломатии. В этот день Соболев, прилетевший накануне в Софию, посетил болгарского премьер-министра Б. Филова и царя Бориса и сделал им от имени советского правительства предложение о заключении пакта о взаимной помощи. Этот пакт, говорилось в заявлении, поможет Болгарии реализовать ее национальные стремления не только в Западной, но и в Восточной Фракции. "При условии заключения пакта о взаимопомощи с СССР отпадает возражение против присоединения Болгарии к известному пакту трех держав. Вполне вероятно, что и СССР в этом случае присоединится к пакту "трех",- говорилось в этом заявлении 27 .
Советское предложение Болгарии, особенно готовность поддержать ее возможные территориальные притязания к Турции и Греции (Адрианополь, выход в Эгейское море), сыграло крайне негативную роль в советских отношениях с балканскими странами, дав в руки Германии реальные козыри для антисоветских интриг.
Любопытен еще один советский шаг. Мелкий сам по себе, он был, однако, симптоматичен для того курса, который проводило тогда советское руководство. Сталин подарил Риббентропу свой портрет, подписав его внизу собственной рукой: "Многоуважаемому Господину Риббентропу на добрую память. И. Сталин. 26.11.40" 28 . Смысл этого демонстративного жеста, скорее всего, заключался в желании подчеркнуть признание роли Риббентропа в развитии советско- германских отношений. Не исключено, что в нем был и скрытый намек на желательность его приезда в Москву для продолжения политических переговоров. Для нас этот жест лишний раз фиксирует время принятия важного политического решения, рассчитанного на сближение с Германией.
Тем временем в Германии продолжалась полным ходом подготовка к нападению на Советский Союз. 18 декабря 1940г. Гитлер подписал "Директиву N 21. План "Барбаросса" 29 . Он только усилил у германской
стр. 15
дипломатии наметившуюся ранее тенденцию открыто пренебрегать советскими интересами и нарушать их даже там, где они особо настойчиво подчеркивались советским руководством.
Миссия Соболева в Софию и подписание плана "Барбаросса" завершили первый этап советско- германского противоборства на Балканах, когда он носил прежде всего дипломатический, кабинетный характер. С января 1941 г. это противоборство приобрело открытый политический характер. В советской литературе эту борьбу изображали, как правило, в качестве усилий Советского Союза не допустить расширения войны на Балканы, не дать втянуть балканские страны в фашистский Тройственный пакт. Отдельные элементы такой политики действительно присутствовали в действиях советской дипломатии, и они вводили в заблуждение не только историков, но и современников событий. В английских дипломатических документах, например, можно встретить сетования по поводу того, что хотя и Великобритания, и СССР противодействуют германской экспансии на Балканах, советская дипломатия не осознает того, что обе страны являются в этом вопросе естественными союзниками.
Такие сетования являются плодом недоразумения. Новые документы достаточно определенно показывают, что Великобритания (и поддерживавшие их США), а также СССР действовали в рамках разных парадигм: если британская дипломатия боролась против фашистского блока, то сталинское руководство упорно отстаивало свое место рядом с этим блоком, а при известных обстоятельствах внутри нового Пакта Четырех Держав. Понятно, что при столь разных целях взаимодействия между ними быть не могло, хотя подчас их действия были направлены на одно и то же (например, борьба против присоединения Болгарии к Тройственному пакту).
Балканы стали регионом, где столкнулись противоположные интересы Германии и Советского Союза. Региональный характер событий как бы камуфлировал стратегический масштаб противостояния двух держав. Но в поразительной слепоте советского руководства относительно характера советско-германского противоборства прослеживалась, как видно, своя логика. Сталин просчитался в возможности прийти к соглашению с нацистской Германией: именно на развалинах Советского Союза Гитлер надеялся завоевать "жизненное пространство" для "тысячелетнего Рейха". Но просчет не освобождает от ответственности. Готовность советского руководства вступить фактически в союзные отношения с фашистскими государствами в рамках Пакта Четырех Держав подвели не только страну, но и весь мир на грань катастрофы. Даже временное осуществление этого замысла могло изменить ход мировой истории. Мир спасло безумие Гитлера. Но советский народ расплатился за преступную близорукость своих руководителей беспримерными катастрофами лета 1941 года. Разгадку трагедии 22 июня 1941 года надо искать прежде всего в решении 25 ноября 1940 года 30 .
Примечания
1. GORODETSKY G. Stafford Cripps'Mission to Moskow, 1940 - 1942. Cambridge. 1984.
2. Последнее дошло до исследователей в немецком переводе, а до российского читателя - в обратном переводе с немецкого, что привело к отдельным неточностям. См.: СССР - Германия, 1939 - 1941. Документы и материалы о советско-германских отношениях с сентября 1939 г. по июнь 1941 г. Нью-Йорк. 1989.
3. В настоящее время известны следующие советские документы: Выписка из записи беседы Молотова с Криппсом 14 июня 1940 г.; Запись беседы Сталина с Криппсом 1 июля 1940 г.; телеграмма Молотова послу СССР в Англии о беседе Сталина с Криппсом от 13 июля 1940 г. (идентична с текстом, переданным послу Шуленбургу в тот же день) - Архив Президента Российской Федерации (АП РФ), ф. 45, оп. 1, д. 247, л. 1 - 12.
4. СССР Германия. 1939 - 1940, док. 38, с. 58.
5. МОЛОТОВ В. М. Внешняя политика Советского Союза. Доклад на заседании VII Сессии Верховного Совета Союза ССР 1 августа 1940 г. М., 1940, с. 5.
6. АП РФ, ф. 45, оп. 1. д. 247, л. 3 10.
стр. 16
7. МОЛОТОВ В. M. УК. соч., с. 5.
8. См. История второй мировой войны. 1939-1945. Т. 3. М. 1973, с. 231 - 232; Der Angriff auf die Sowjetunion. Frankfurt/M. 1991, S. 38 - 42.
9. Поводом еще раз обратиться к этому вопросу стала публикация нескольких книг В. Резуна, вышедших под псевдонимом "В. Суворов" ("Ледокол", "День - М") во второй половине 80-х годов на Западе и опубликованных в 1993 - 1994 гг. на русском языке. В них излагалась несостоятельная версия о превентивном якобы характере германской агрессии против СССР. См. ГОРОДЕЦКИЙ Г. Миф "Ледокола". Накануне войны. М. 1995.
10. UEBERSCHÄR G. Der Pakt mit dem Satan, um den Teufel auszutreiben.- In: Der Zweite Weltkrieg. Analysen. Gründzuge. Forschungsbilanz. München. 1990, S. 568 - 585.
11. АП РФ, фонд 56 (личный архив В. М. Молотова), оп. 1, д. 1161, л. 66 - 75.
12. СССР- Германия, 1939 - 1941, док. 60, с. 79 - 80.
13. Там же, док. 61, с. 80 - 82.
14. Объясняя Риббентропу причины задержки передачи письма, Шуленбург, помимо ссылки на запоздание самолета, указал на необходимость сделать его безупречный русский перевод (советские переводы, по его словам, плохи и полны ошибок) и перепечатать по-русски окончательный экземпляр. Именно этот экземпляр послания хранится в архиве Сталина и использован в данной работе. Текст, опубликованный на русском языке в сборнике, составленном Ю. Фельштинским (там же, док. 62, с. 84 - 90), носит следы двойного перевода со всеми его последствиями.
15. АП РФ, ф. 45, оп. 1, д. 296, л. 9 - 20, 30 - 31.
16. Там же, ф. 56, оп. 1, д. 1161, л. 147 - 155. Ряд документов, относящихся к поездке Молотова в Берлин, в частности тексты некоторых телеграмм, которыми он обменивался со Сталиным, были опубликованы Л. А. Безыменским (см.: Международная жизнь, август 1991). Здесь и далее сокращения, имеющиеся в молотовских директивах, даются в раскрытом виде для облегчения чтения текста.
17. Дунайские вопросы в течение сентября-октября 1940 г. были предметом двусторонних советско-германских переговоров. 26 октября 1940 г. было опубликовано совместное коммюнике, в котором излагалась договоренность о ликвидации Международной Дунайской Комиссии и Европейской Дунайской Комиссии, которые в межвоенный период регулировали судоходство на морской и речной части Дуная, и решение образовать Единую Дунайскую Комиссию из представителей СССР, Германии, Италии, Румынии, Болгарии, Венгрии, Словакии и Югославии. Она должна была регулировать вопросы судоходства на всем протяжении Дуная от его устья до г. Братиславы (Словакия). Одновременно было решено созвать 28 октября 1940 г. в Бухаресте совещание экспертов СССР, Германии, Румынии и Италии по урегулированию временного международно-правового режима на Морском Дунае (от его устья до г. Браила). Советское правительство уполномочило участвовать в этом совещании Генерального секретаря Наркоминдела Соболева. - Известия, 26.X. 1940.
18. См. ОЖИГАНОВ Н. И. Установление германского контроля над дунайским судоходством (апрель-декабрь 1940г.). В кн.: Международные отношения в новейшее время. Ч. II. Свердловск. 1966, с. 163.
19. СССР - Германия, 1939 - 1941, док. 73, с. 132 - 133.
20. Новая и новейшая история, 1993, N 5.
21. АП РФ, ф. 45, оп. 1, д. 216, л. 40 - 19, 55 - 58.
22. Текст Директивы ОКБ N 18 от 12 ноября 1940 г. см.: ДАШИЧЕВ В. И. Банкротство стратегии германского фашизма. Исторические очерки, документы и материалы. Т. I. M. 1973, док. 216, с. 733 - 736.
23. СССР - Германия, 1939 - 1941, док. 72, с. 131 - 132.
24. Международные отношения и страны Центральной и Юго-Восточной Европы накануне нападения Германии на СССР (сентябрь 1940 - июнь 1941 гг.). - Советское славяноведение, 1991, N 4 (материалы "круглого стола", выступление Е. Л. Валевой), с. 9-10. См. также: СИРКОВ Д. Външната политика на България, 1938-1941. София. 1979, с. 261 - 262.
25. СССР - Германия, 1939 - 1941, док. 73, с. 132 - 133.
26. АП РФ, ф. 56, оп. 1, д. 1161, л. 147 - 155.
27. Там же, ф. 3, оп. 64, д. 224, л. 150 - 151.
28. Там же, ф. 45, оп. 1, д. 299, л. 51.
29. ДАШИЧЕВ В. И. УК. соч. Т. II, док. 19, с. 86 - 89.
30. Дата 25 ноября 1940 г., конечно, условна. Мы берем ее как число, когда эти планы вышли за узкий круг кремлевских властителей и зафиксированы в дипломатическом документе, составленном германским послом Шуленбургом.
Опубликовано 02 июня 2021 года
Главное изображение:
