DANIEL MORNET, Les origines intellectuelles de la Revolution Francaise. 1715 - 1787. Paris, Collin, 1933, 522 p.

ДАНИЭЛЬ МОРНЭ, Интеллектуальные истоки французской революции. 1715 - 1787. Париж 1933, 522 стр.

Написать новую книгу на эту почтенную по возрасту тему - задача сложная и ответственная в эпоху распада буржуазной культуры, созданной XVIII веком.

Библиография, приведенная автором, насчитывает полторы тысячи с лишним использованных источников, многие из которых впервые вовлечены в научное исследование. Эрудиция автора, его на-

читанность, иногда поражают, но эта эрудиция - дурного стиля. Книги закрыли автору возможность видеть действительность, всю сложную сеть классовых отношений XVIII в. Книги, газеты, брошюры, отодвинули все проблемы социальных отношений. И чем больше начитанности проявляет автор, тем меньше, кажется, он понимает реальную обстановку, интересы, отраженные в этих книгах.

Мы не отрицаем права автора на изучение "интеллектуальной" проблемы XVIII в., но думаем, что "интеллектуальное" раскрывается только в анализе классовых отношений. Господствующие идеи эпохи являются идеями господствующего класса данной эпохи; это замечательное по глубине указание Маркса - вне пределов досягаемости Морнэ. Он сознательно изъял из сферы своего внимания всю ту массу памфлетов, плакатов, афиш, которые, по его словам, лишены философского содержания и которые являются документами "чистой" политики; он изъял также из своего анализа весь литературный материал, касающийся многочисленных "бунтов", забастовок и возмущений на всем протяжении XVIII в. В главе "Замечания по поводу политических причин революции", говоря о фактах политической борьбы, Морнэ утверждает: "Таковы народные движения, которые взбудоражили общественное мнение, но не отразились на сознании философов". Между философской мыслью XVIII в. и "улицей" - пропасть. Таков конечный вывод исследования автора.

Впрочем, этот вывод является также и исходным пунктом исследования. В предисловии Морнэ формулирует свою мысль о трех видах революции: первый вид - это революция нищеты и голода, восстания масс, гонимых слепой ненавистью и нуждой. В подобной революции массы неизбежно анархичны и жестоки. Второй вид - революция, в которой интеллигентное меньшинство, храброе и решительное, захватывает власть, руководя массами, подчиняя их своей воле.

Наконец, третий вид - это переворот, в котором, если не большинство, то по крайней мере значительная часть народа, более или менее просвещенная, осознав политические ошибки и недостатки режима, возглавляет движение широких масс. Эта часть обдумывает план реформ, она воспитывает народные массы в духе своих требований и наконец приходит к власти законным путем. Народные массы неспособны к самостоятельному мышлению и подчиняются этому руководству. Французская революция принадлежит, по утверждению Морнэ, к третьему типу. Морнэ утверждает, что все его исследование направлено против Ипполита Тэна, обвинившего, как известно, буржуазную мысль XVIII в. в том, что она развращала народные массы, подготовляла их к террору. Морнэ хочет своей книгой (по его словам - результат десятилетних трудов) доказать, что философия в этом неповинна, что просвещение XVIII в. не несет ответственности за восстание народных масс. Политически эта мысль Морнэ оформляется следующим образом: "Такие, как Ленин... могли хотеть революции, они ее готовили, ее совершили, ею руководили. Ничего подобного не произошло во Франции. Генезис революции имеет свою историю, сама же революция - особую историю..."

Нужны ли еще свидетельства о духовной нищете историка Морнэ? Чем больше труда потрачено им на книгу, тем с большей отчетливостью говорит она о полном бессилии либеральной историографии. Подводя итоги своего исследования, автор вынужден признать, что все, что он писал об интеллектуальной жизни Франции, в конце концов ограничивается кругами буржуазной интеллигенции Парижа и нескольких крупных городов провинции.

Что касается всей страны, крестьянства и городской бедноты, то "у нас нет средств, чтобы проникнуть в их среду", тем более, что эти массы жили в такой нищете, которая им не давала возможности заниматься не только философией, но и просто научиться грамоте. Плебейская Франция остается вне пределов его внимания, хотя он знает немало имен из среды плебейских элементов, которые дали Франции XVIII в. мыслителей и политиков. Критика Тэна со стороны Морнэ является по существу критикой справа. Ведь в самом деле, реакционные утверждения Тэна исходили из неправильной оценки активной роли народных масс - "черни"; Морнэ сохраняет отрицательное представление о плебейских массах в революции, отрицая активную, самостоятельную роль масс. Он утверждает:

"Очевидно, что классы населения, наиболее бедные, не развязали революции и не смогли бы ее развязать... Они не объявили войны, они не дали революции вождей".

По Морнэ, массы в лучшем случае были только послушной армией революции. Не удивительно, что при анализе исторических документов XVIII в. Морнэ придает больше значения любой странице из Монтескье и Руссо, чем плакату, афише, прокламации или популярным стихам народных предместий 1781 г. Морнэ анализирует французское просвещение на протяжении почти всего XVIII в., с 1715 по 1787 г. Он доказывает, что до середины века философско-политический протест был уделом одиночек. Даже "Общественный договор" Руссо в продолжение многих десятилетий был

книгой избранных. Об этой книге почти не говорили, и не было никаких оснований предполагать, что она будет настольной книгой демократии. Более того, классики политической мысли XVIII в. были последовательными врагами революции, все они были умеренными реформаторами, искавшими примирения с существующим режимом. Морнэ приходит к выводу: "Ни Морелли, ни другие абстрактные теоретики, которые в XVIII в. более или менее развивали социалистические или коммунистические системы, не принимались всерьез ни правительством, ни общественным мнением. Их теории рассматривались как игра спекулятивного ума..." Вся литература XVIII в. оставалась по преимуществу средством пропаганды веротерпимости и проектов умеренных реформ. Только с 70-х годов картина начинает меняться. Впрочем, и в литературе последних двух десятилетий кануна революции никто из авторов не обсуждал задачи грядущего социального переворота. Анализ народного просвещения, провинциальных газет, показаний современников заставляет Морнэ настаивать на своих общих выводах. Характерно, что Мелье в книге посвящено всего несколько строк, что анализу первых попыток Марата формулировать теорию революционного переворота не уделяется ни одной строки, а о раннем Бриссо автор говорит только для того, чтобы подчеркнуть, что и этот мелкий буржуа "был сыном своего времени". Сама проблема революции как науки, вся совокупность вопросов, связанных с учением о революции, не интересует Морнэ. Однако он проходит не только мимо представителей плебейской оппозиции, которые были заняты этими вопросами. Анализируя классиков просвещения XVIII в., Морнэ интересуется исключительно их отрицательным отношением к революции и поэтому совсем не заинтересован в выяснении того, что отличает каждого из представителей того или иного лагеря просвещения в их оценке неизбежности революционного переворота, его методов и его задач.

Морнэ, конечно, не считает нужным анализировать ту литературу, которая во второй половине XVIII в. была посвящена истории революций. Он не упоминает, например, о книге Дезормо "История заговоров, конспирации и знаменитых революций как древних, так и современных" (1780 г.), потому что эта книга не имеет оснований претендовать на титул философского произведения. Но анализ ее,, как и других книг, посвященных этой же теме, мог бы показать нам философию XVIII в. под другим углом зрения и следовательно привести нас к другим выводам.

Уже неоднократно отмечалось, что буржуазная историография за последние годы по существу не дает ничего нового для анализа событий XVIII в. Эта литература исчерпала себя. Книга Морнэ служит блестящим доказательством этого.