Своевременная статья Т. М. Исламова об отечественной историографии венгерской революции 1956г. (Вопросы истории, 1997, N 11) нуждается, на наш взгляд, в целом ряде существенных поправок и дополнений.

Да, действительно, в не столь отдаленные времена советские "историки были обязаны слово в слово повторять в своих работах основные оценочные формулировки важнейших партийных документов. Им позволялось лишь иллюстрировать конкретно-историческим материалом "основополагающие" тезисы этих документов" (с. 45). Возможно по этой причине, пишет Исламов, "многие советские историки долгое время обходили эту тему молчанием", старались избегать освещения тех событий даже в обобщающих трудах, и уж во всяком случае над их работами довлела концепция контрреволюционного мятежа, никто не осмеливался поставить под сомнение законность суровой расправы над И. Надем (с. 49).

Тенденциозный идеологизированный подход к изучению венгерских событий действительно господствовал в отечественной историографии вплоть до конца 1980-х годов, однако надо при этом иметь в виду, что официальная точка зрения на эти события никогда не была в Советском Союзе единственной. Так, биолог и философ А. А. Любищев в статье, написанной в декабре 1956 г. и распространявшейся нелегально, писал, что события в Венгрии 1956 г. не контрреволюция, а настоящее народное восстание. "Интервенция, подавление венгерских рабочих и крестьян есть акт контрреволюционный, и не случайно, что и средства усмирения (военно-полевые суды) заимствованы из арсенала реакционного правительства Столыпина. Значение же венгерских событий в том, что первый страшный удар по сталинизму в международном масштабе нанесен не капиталистами, а рабочими и прогрессивной молодежью" (Любищев А. А. О смысле и значении венгерской трагедии.- Знамя, 1991, N 3).

Примерно так же оценивали венгерские события активисты зарождавшегося в СССР в 1960-е годы диссидентского движения. Однако и историческая наука не стояла в стороне. Опубликованная в год 40-летнего юбилея восстания книга профессионального историка В. М. Алексеева "Венгрия- 56: Прорыв цепи" (М. 1996) свидетельствует о том,

стр. 172

что и в 1970-е - начале 1980-х годов учеными предпринимались серьезные попытки выйти из плена насаждаемых сверху идеологических схем. Для Алексеева, преподававшего историю в ленинградских вузах, венгерская революция была не просто предметом увлечения, но частью собственной судьбы. В свое время за слова сочувствия мятежным венграм, произнесенные на партсобрании, он был исключен из партии. Позже Алексеев долгие годы работал в стол, робкие надежды на публикацию правдивой книги о венгерских событиях появились у него лишь в конце 1980-х годов. Работа была почти завершена автором, но так и не увидела света при его жизни.

В книге Алексеева рассмотрены не только события венгерской революции, но ее долгая предыстория, ее истоки, лежавшие в заранее обреченной на провал попытке насильственным образом утвердить советскую модель социализма в условиях совершенно неподготовленного к такого рода социальным экспериментам и органически не принимавшего их общества. Автор учитывал и международный фон венгерского кризиса, его связь с общественным подъемом в СССР, развернувшимся на волне XX съезда КПСС, событиями в Польше, где борьба за либерализацию социализма также достигла апогея в октябре 1956 года.

Уделив несколько журнальных страниц малозначительной уже в момент своего появления статье из давно канувших в Лету "Очерков новой и новейшей истории Венгрии" 1963 г., назвав еще ряд работ, не представляющих сегодня большого историографического интереса, Исламов даже не упомянул работу Алексеева, а ведь из всего до сих пор опубликованного у нас именно она в наибольшей мере приближается к решению важной для отечественной науки задачи - создания синтетического монографического труда о венгерской революции.

К сожалению, Алексеев не имел в своем распоряжении документов из партийных архивов, раскрывающих конкретные обстоятельства принятия в Москве в конце октября - начале ноября 1956 г. исторических решений по "венгерскому вопросу". Этот пробел позволяет восполнить ряд документальных публикаций последних лет и, в первую очередь, публикация записей заседаний Президиума ЦК КПСС за конец октября - начало ноября 1956 г. (Исторический архив, 1996, N 2, 3; см. также сборник: Советский Союз и венгерский кризис 1956 года. Документы. М. 1998).

По мнению Исламова, ни хрущевская "оттепель", ни XX съезд КПСС "в принципе не отразились на отношении Советского Союза к Восточной Европе вообще и к венгерским делам в частности" (с. 44). Декларацию Правительства СССР об основах развития и дальнейшего укрепления дружбы и сотрудничества между Советским Союзом и другими социалистическими государствами от 30 октября 1956 г. он называет мертворожденным, "поспешно состряпанным документом", не случайно не привлекшим внимания историков. "В тот момент, когда писались словесные признания в приверженности к демократии, в штабах советских вооруженных сил шла лихорадочная подготовка к подавлению свободной Венгрии" (там же), пишет Исламов. В действительности, и это показывают опубликованные документы, все обстояло несколько сложнее. Силовое разрешение венгерского кризиса отнюдь не было заранее предопределено "агрессивной сутью" советского режима, оно явилось результатом нелегкого выбора, сделанного в конкретной международной обстановке.

Сколь ни была болезненна для руководителей СССР в начале венгерского восстания идея о выводе советских войск из Венгрии, дальнейшее развитие событий в этой стране за считанные дни зашло настолько далеко, что такая перспектива стала восприниматься ими как достаточно реальная. Более того, венгерский кризис поставил со всей остротой в их сознании вопрос о приемлемости прежних доктринальных основ восточноевропейской политики СССР, заставил обратиться к их пересмотру.

Осознание неизбежности некоторых уступок в интересах стабилизации положения в Восточной Европе проявилось впервые в связи с событиями в Польше. 19 октября Н. С. Хрущев и ряд его коллег по Президиуму ЦК КПСС, без приглашения прибыв в Варшаву на пленум ЦК ПОРП, явились свидетелями избрания первым секретарем ЦК ПОРП В. Гомулки и других существенных кадровых перестановок, произошедших вопреки давлению советских гостей (Орехов А. М. К истории польско-советских переговоров 19 октября 1956 г. в Бельведере (по новым материалам).- Конфликты в послевоенном развитии восточноевропейских стран. М . 1997). По возвращении советской делегации из Варшавы 20 октября Президиум ЦК КПСС принял решение о том, чтобы отозвать советников КГБ из Польши - в Кремле, вероятно, поняли, что их присутствие в этой стране способствует лишь усилению антисоветских настроений. В это время, однако, вопрос о методах разрешения польского кризиса и, в частности, о возможном применении военной силы в Польше продолжал еще оставаться открытым. Венгерское восстание 23 октября не только перенесло главное внимание с Польши на Венгрию, но и заставило кремлевских лидеров, сопоставив положение в двух странах, подойти к выработке тактики в каждой из них более дифференцированно. Применительно к Польше решено было занять выжидательную позицию и воздержаться от поспешного применения вооруженных сил - характерны в этой связи слова Хрущева на встрече с представителями компартий соцстран 24 октября о том, что "в отношениях с Польшей следует избегать нервозности и торопливости" (Советский Союз и венгерский кризис 1956 года, с. 360). Поездка

стр. 173

в Варшаву вообще явилась хорошим уроком для советского руководства, под влиянием нового опыта отношений с социалистическими странами все более осознававшего, что "мы живем не во времена Коминтерна... если мы и сегодня вздумаем командовать, это лишь вызовет ненужный хаос" (Там же, с. 365). Рискнув сделать ставку на В. Гомулку, выступавшего за расширение самостоятельности Польши в рамках не только социалистического выбора, но и советского блока, в Москве сочли, что менее зависимое от Кремля, но в то же время более популярное у себя дома коммунистическое руководство может оказаться для СССР в известном смысле предпочтительнее марионеточного правительства, поскольку способно собственными силами нейтрализовать настроения недовольства и тем самым доставит меньше хлопот. Подобный пересмотр тактики означал для Москвы достаточно серьезный отход от ее традиционной доктрины и был, разумеется, нелегким в психологическом отношении выбором - Гомулке с его прочной репутацией "правонационалистического уклониста" продолжали не доверять. Но сделанный выбор стал с самого начала оправдывать себя - уже 24 октября в Кремле не могли не видеть первых признаков начавшегося ослабления внутриполитической напряженности в Польше. Смирившись с избранием Гомулки и пожертвовав маршалом К. Рокоссовским, освобожденным вскоре с поста министра обороны ПНР, советское руководство, однако, не лишилось Польши как своего военного союзника, предотвратило дальнейший сдвиг вправо в этой стране.

Если в Польше удачно сработал мирный вариант развития, то в Венгрии ситуация явно осложнилась. Ввод советских войск в Будапешт в ночь на 24 октября в целях устрашения вышедшей из повиновения многотысячной толпы лишь подлил масла в огонь народных выступлений. Споры о том, какой сценарий дальнейших действий принять в отношении Венгрии, проходили на заседаниях Президиума ЦК КПСС 26 и 28 октября. Вначале доминировала идея вооруженного подавления. Но как явствует из записей заседаний Президиума ЦК КПСС, советские лидеры все же осознали, что народное движение в Венгрии носит массовый характер, в нем активно участвует и рабочий класс. Были приняты во внимание всевенгерский размах восстания, быстрота, с которой рухнула вся система органов власти в столице и на местах, переход части армии на сторону восставших. В сложившейся ситуации решено было проявить политическую гибкость (интересно, что о необходимости большей "политической гибкости" первым заговорил маршал Г. К. Жуков. Там же, с. 434). Возникла идея подготовить обращение к венграм от имени советского правительства в поддержку И. Надя, который как раз перед этим, 28 октября, объявил о прекращении огня и принятии большинства требований повстанцев ("а то только стреляем",- красноречиво заметил при этом Хрущев. Там же, с. 435). На И. Наде в глазах советских лидеров продолжало лежать клеймо "правого уклониста", в то же время в Кремле, вероятно, осознали степень непопулярности существовавшего в Венгрии режима и поняли, что из прежней коммунистической элиты, пожалуй, лишь Надь обладал еще некоторым кредитом доверия у масс. Поэтому, желая воспрепятствовать оживлению более радикальных движений, они сочли оправданным продолжать делать ставку на Надя. Решение о поддержке его правительства было принято 28 октября единогласно, своеобразные аргументы в пользу необходимости подобной линии нашли даже такие ортодоксы, как Молотов, Ворошилов, Каганович. Решено было не возражать против требования правительства Надя о выводе советских войск из Будапешта в места их постоянной дислокации. Был затронут и вопрос о необходимости согласия правительств соответствующих стран на пребывание советских войск.

28 октября на заседании Президиума ЦК КПСС откровенно говорилось о том, что продолжение боевых действий "нас втянет в авантюру" (там же, с. 437). 30 октября Г. К. Жуков расценил венгерский кризис как урок "для нас в военно-политическом отношении". "Упорствовать дальше - неизвестно, к чему это приведет", - заключил он (там же, с. 459). Министр иностранных дел СССР Д. Т. Шепилов признал, что "ходом событий обнаружился кризис наших отношений со странами народной демократии", говорил о необходимости "устранить элементы командования" из практики межгосударственных отношений (там же, с. 458 - 459). М. З. Сабуров связал истоки происходящих событий с недостаточно последовательным воплощением идей XX съезда КПСС. Поскольку силовая политика явно не оправдывала себя, советские руководители были вынуждены не только искать другие, более эффективные средства разрешения венгерского кризиса, но и вплотную подошли к мысли о необходимости пересмотра всей системы отношений с восточноевропейскими странами, поскольку она, при всей видимой всеохватности советского контроля над Восточной Европой, на самом деле не решала главной своей задачи- сохранения внутриполитической стабильности в странах этого региона, находящегося в непосредственной близости от СССР и входящего в сферу его жизненных интересов. Пребывая в состоянии немалой растерянности, когда все испытанные до тех пор средства показались исчерпанными, советские руководители решили вдруг неожиданно испробовать мирный вариант, увидев в курсе Надя на компромисс с повстанцами последний шанс на стабилизацию обстановки.

Но и эти надежды не оправдывали себя. Вести, ежечасно поступавшие из Венгрии, где напряженность не спадала, вели к разочарованию советских руководителей в возможности удержания ситуации под контролем мирными средствами. Сыграли свою роль и внешние факторы. Суэцкий кризис конца октября (агрессия Великобритании, Франции

стр. 174

и Израиля против Египта, еще в июле национализировавшего Суэцкий канал) был воспринят в Кремле как симптом недопустимого ослабления советского влияния в мире, побудив тем самым руководство КПСС к демонстрации военной мощи в Венгрии. "Если мы уйдем из Венгрии, это подбодрит американцев, англичан и французов империалистов. Они поймут как нашу слабость и будут наступать... К Египту им тогда прибавим Венгрию. Выбора у нас другого нет",- рассуждал Хрущев (там же, с. 479). Кроме того, антиегипетская акция трех стран, кстати, не поддержанная США и осужденная многими западными, не только левыми, политиками, стала тем внешним фоном, на котором советская интервенция в Венгрии могла бы вызвать более снисходительное отношение. 31 октября было решено готовить новую военную акцию. На смену свергнутому правительству Надя в итоге пришло руководство во главе с Я. Кадаром, склонное к тяжелому компромиссу с Москвой. Вывод, к которому приходит Исламов, возражений не вызывает: "Люди, десятилетиями придерживавшиеся определенного образа действий и способа мышления, не могли внезапно, вдруг отойти от отношений, основанных на патернализме, отказаться от роли "старшего брата" (с. 44). Советское руководство действительно ни политически, ни морально, ни психологически не было готово следовать провозглашенным им в Декларации от 30 октября 1956 г. принципам уважения суверенитета и невмешательства во внутренние дела Венгрии.

По мнению Исламова, с устранением Берии Надь как его протеже был "безнадежно скомпрометирован в глазах тех, кто в этот момент находился у власти в Москве и Будапеште" (с. 43). Однако из опубликованных в Венгрии записей беседы советских и венгерских лидеров в июне 1953 г. явствует, что кандидатура Надя в то время в Москве сомнений не вызывала и приписывать инициативу его выдвижения одному лишь Берии было бы не совсем правильным.

По словам Исламова, мы пока не располагаем доказательствами, что форсированная индустриализация была навязана Венгрии Советским Союзом (с. 45). Однако, можно сослаться на опубликованную в журнале "Исторический архив" главу из мемуаров М. Ракоши (1997, N 5-6), где речь идет о заседании в Кремле в январе 1951 г., на котором Сталин навязал восточноевропейским лидерам принятие ряда дополнительных мер по повышению обороноспособности. Это предполагало не только увеличение армий, но и вложение новых средств в тяжелую индустрию.

Надь, подвергнутый резкой критике за "правый уклонизм" на мартовском пленуме Центрального Руководства ВПТ 1955 г. и освобожденный в апреле от должности председателя Совета Министров ВНР, был исключен из партии не в марте (с. 46), а в декабре 1955 г. по обвинению во фракционной деятельности.

Не вполне корректно Исламов упрекает П. П. Безушко в том, что в его работах начала 1970-х годов умалчивается о многих событиях 1956 - 1958 гг. в Венгрии (с. 47 - 48). Он и не мог не "умолчать" об этом не только в силу давления официальных инстанций. Документы, раскрывающие большинство затронутых Исламовым сюжетов, в то время хранились в архивах за семью печатями.

А. И. Пушкаш в работе 1993 г. (раздел коллективного труда "Венгрия 1956 года. Очерки истории кризиса") неоднократно упоминает о массовых убийствах, о тревоге прогрессивной общественности мира в связи с бушевавшим террором в Венгрии и т. д. По мнению Исламова, он тем самым "объективно пытается обосновать советскую интервенцию" (с. 50). Между тем, террористическая акция 30 октября у здания горкома на площади Республики, жертвой которой стал не один десяток человек, да и некоторые другие акции вызвали озабоченность у многих оппонентов коммунизма не только в Венгрии, но и за ее пределами, указав симпатизировавшей венгерским повстанцам мировой общественности на реальную опасность разгула насилия, анархии и охлократии в случае неспособности правительства сдержать резкий сдвиг политической жизни вправо. Заклятый враг сталинизма лидер независимых венгерских социал-демократов А. Кетли, находившаяся в годы правления Ракоши под арестом, писала под впечатлением от событий 30 октября: "Освободившись из одной тюрьмы, мы не позволим превратить нашу страну в тюрьму "другого цвета" (там же, с. 506). Так что же, будем считать дурным тоном любое упоминание обо всем бросавшем тень на светлые идеалы революции и уподобляться историкам не столь отдаленных времен, для которых существовало только то, что укладывалось в жесткие рамки предписанных схем? Или же лишний раз поразмышляем над вечным вопросом о цели и средствах?

Не вызывает в то же время сомнения решающий вывод Исламова: хотя в венгерском восстании наряду с социалистической тенденцией надо признавать и видеть побочную антисоциалистическую, она "не стала господствующей, а вера в потенции социалистической идеи не была еще тогда дискредитирована" (с. 52). Об этом свидетельствует большинство программных выступлений политических сил "будапештской осени".