Несколько лет тому назад в Институте всеобщей истории РАН возник семинар, посвященный поискам новых подходов к современным историческим исследованиям, в том числе "истории обыденного", повседневного поведения человека в сфере частной жизни. В серии коллективных монографий под рубрикой "История частной жизни" рассматривался внутренний мир (мир чувств) человека и его поведение в кругу близких.

Специфика источников предполагала внимание к уникальным случаям, отдельным казусам, неординарным жизненным ситуациям. Итогом этой работы стал альманах "Казус". Но объем исследовательского опыта участников семинара, накопленный за прошедшие годы в сфере изучения "исторического частного", позволил выдвинуть вопрос о насущной необходимости ввести полученные результаты в более широкий теоретико-методологический контекст.

Действительно, насколько возможно в современной исследовательской практике сочетать изучение жизни отдельного человека (не всегда даже включенного в ту или иную общественную группу) с изучением жизни всего общества и тех законов, на основании которых оно функционирует? Нужно ли вообще проявлять исследовательский интерес к внутреннему миру человека прошлого? Возможно ли в принципе постичь мир человека, жившего в ином "измерении, по иным законам, обладавшего иными возможностями и невозможностями? Все эти и многие другие вопросы требовали ответов вполне конкретных и "своих собственных".

5 - 6 октября 1998 г. в Институте всеобщей истории РАН под руководством Ю. Л. Бессмертного (оргкомитет: М. А. Бойцов, П. Ш. Габдрахманов, Л. П. Репина) была проведена соответствующая конференция, материалы которой и составили рецензируемую книгу, где получили отражение разные точки зрения. В числе авторов есть те, кто подходит к указанной проблеме эмпирически, чувствуя источники "кончиками пальцев", - они "погружены в казус", расценивая его как основу микроисторического подхода. Другая часть историков более сосредоточена на теоретических изысканиях. Различие мнений, естественно, предполагает неизбежный поиск.

Главная проблема, отраженная в сборнике, состоит в следующем: что такое микроистория, в чем ее своеобразие? Возможна ли она как особый ракурс исторической науки или является всего лишь инструментом генерализирующей истории? Каково вообще сочетание микро- и макроистории? Возможны ли и нужны ли попытки такого сочетания в качестве одной из исследовательских техник в процессе познания мира в целом? А если возможны и нужны, то можно ли определить конкретные "технические" механизмы (в виде специальных приемов или методов) перехода от микро- к макроанализу?

Конечно, все эти вопросы не новы, так как историки всегда интересовались спецификой сочленения единичного (частного) и массового (общего) в историческом исследовании, как и в самой исторической практике существования индивида в рамках различного типа общественных объединений.

Современному увлечению микроисторией уже более 20 лет. Микроанализ, как это показано в материалах Ю. Л. Бессмертного, Л. П. Репиной, О. Г. Ким, И. Е. Андронова на материалах французской, англо-американской, немецкой и итальянской историографии, давно уже продемонстрировал свою плодотворность и научную состоятельность. Если изначально он выступил в форме бунта против "больших" структур, то в настоящее время речь, пожалуй, идет не о сопреничестве двух подходов к исследованию истории, а о их взаимодополняемости. Микроанализ - не прихоть, не погоня за модой; он есть результат и объективная потребность динамично изменяющегося знания- не только в истории, но и в других общественных науках, таких, например, как социология и экономика (этой проблеме в сборнике

стр. 163

посвящена статья И. М. Савельевой и А. В. Полетаева). Микроанализ в истории, однако, не простой "сколок" с подобных подходов в других общественных науках; он самодостаточен и возник вполне самостоятельно. Но, отметим, при всем этом сам путь от плюрализма антропоцентристских интерпретаций к интегральной парадигме всеобщего еще не до конца ясен.

Микроисторический анализ предполагает не просто "изменение фокусного расстояния исследовательского объектива" историка, не только "укрупнение масштаба исследования", но возникновение в канве исторического познания "другой социальной истории", в центре которой находились бы не абстрактные понятия (экономика, ментальность, цивилизация и т. д.), а социальная практика отдельных людей в конктретных ситуациях, которые нередко отклоняются от общепринятых поведенческих стереотипов. Вопреки мнению многих исследователей, микроанализ- не просто "интерес к мелким деталям". Это иная позиция, иной исследовательский ракурс, не просто продолжающий историческую антропологию, но углубляющий последнюю, предлагающий большую свободу ролевой функции "актера" в истории. Итак, мы имеем дело с редким случаем, когда казус играет далеко не последнюю роль в историческом процессе и его постижении.

Познаем ли мы когда-нибудь истинную природу казуального в истории? Ведь именно в нем проявляется "макрокосм" человеческой души со всей ее непостижимостью. В этом смысле история генезиса частного самосознания тоже есть макроистория, несущая в себе стержень всеобщего сущностного. Вот почему, как представляется, казус действительно сам по себе может оказаться "самодостаточной тотальностью". Итак, казус - не просто призма, грани которой преломляют черты времени (и уж не только "занимательный рассказ"). Казус сам является частью времени и одновременно расположен вне его, ибо в любую эпоху он, возникающий в зазорах между нормами общественного поведения, представляет собой некую частную динамическую форму, внутри которой сосредоточен зародыш человеческой души как малая (она же- всеобщая!) форма предчувствуемой общественной тотальности. Поэтому иногда представляется, что для микроистории, которая мыслит себя основанной на изучении казуального, надо вырабатывать не "формы обобщений, логически независимые от тех, на которых основана макроистория" (см. статью Н. Е. Колосова "О невозможности миркоистории"), а скорее - систему разобщении, алгоритм казуальности.

Микроистория, как один из ракурсов исторического познания, предполагает особое исследовательское внимание к индивидуальному. Но с чего оно начинается, почему вдруг однажды возникает в нем необходимость? Во многом потому, что в нашем аппарате познания генетически заложено то, что П. Ю. Уваров назвал "основным инстинктом историка" - стремление к апокатастасису- "восстановлению всяческих", к воссозданию в историческом исследовании живой ткани отдельной человеческой души. Возможно ли это? Нет, конечно, если понимать "восстановление" как прямую материальную реинкарнацию. Но реинкарнация духовная, наверное, не так уж невозможна - любой из нас, вникающий в источники, делает это чуть ли не ежедневно, "вытягивая" из небытия души ушедших уже лишь одним актом упоминания их имен в дне сегодняшнем, инкорпорируя их в информационное поле современной культуры.

Идея восстановления "частных миров", может быть, является одной из центральных в микроанализе, и не стоит ли задуматься над интерпретацией неизбежно возникающих - при первом контакте- удивления, озарения, восторга в качестве "иррациональных" когнитивных приемов микроистории? Так или иначе, но вдумывание в индивидуальное прошлое, ведущее к восстановлению, начинается именно с удивления (об этом, кстати, говорили многие участники дискуссии и в особенности. О. И. Тогоева). Но удивляясь, радуясь или негодуя, историк, занимающийся осмыслением индивидуального в прошлом, включает это индивидуальное в сетку "больших" процессов, сопрягая уникальное и типическое. Действительно, мы не можем до бесконечности дробить прошлое- чем грозит такой подход к истории показала в том числе и оживленная дискуссия по поводу оригинальной статьи М. А. Бойцова "Вперед, к Геродоту!".

Итак, сопряжение микро- и макроанализа... Коллизия между ними не столь уж драматична (хотя и существует), ибо они соединены друг с другом по принципу дополнительности. Эту плодотворную мысль Бессмертный высказал именно в контексте сопряжения микро- и макро-. Указанный принцип был проиллюстрирован в ряде выступлений участников конференции на вполне конкретном материале (см., например, статьи П. Ш. Габдрахманова и С. В. Оболенской).

Но если мы хотим достичь реальной интеграции микро- и макроподходов к прошлому

стр. 164

на эпистемологическом уровне, мы должны, очевидно, найти какой-то конкретный способ (способы) "зримого" перехода от выявленного "уникального" к общему, типичному на одном и том же хронологическом срезе, в один и тот же запечатленный момент истории с тем, чтобы в этот миг в парадоксальном увидеть всеобщее сущностное. Возможно ли найти этот способ, да и существует ли он? Ведь система отношений между индивидуумами вообще (а в доиндустриальных обществах- в особенности) ввиду ее "открытости" и вариативности вовсе не является упорядоченной. Вследствии этого действительно возникают сомнения в наличии единой логики взаимодействия общества и индивида.

Бессмертный пишет: "Нельзя ли предположить, что целокупное- и по-своему интегрированное- видение прошлого может быть только "двухслойным", двуединым, основывающемся на сосуществовании двух дополняющих друг друга вариантов". Таким образом, он предлагает иметь в виду мысленную конструкцию двухслойного (при этом неслия иного) видения прошлого; слои этой конструкции (стереотипное и индивидуальное), как представляется, должны быть достаточно прозрачны для того, чтобы, не соединяя, а, напротив, разъединяя их, через эту "неслиянную прозрачность" попытаться увидеть частное в общем (и наоборот), то есть произвести мысленную интеграцию несхожего. Как же достичь максимальной "прозрачности" слоев этой мысленной конструкции? Думается, что решение этого вопроса лежит на путях поиска наиболее репрезентативных источников из области как казуальных, так и сериальных, а главное- максимально приближенной к действительности интерпретации их содержания. Особенность исследования прошлого под углом зрения микроанализа состоит, как думается, в настоящее время в том, что "уникальное" вполне вычленяется не только в казуальных источниках, но также и в документах массового характера (нотариальные акты, поместные описи и рентали, протоколы курий, налоговые списки, картулярии и т. д.). Этот факт очень важен, так как он вносит некоторые коррективы в расстановку сил между микро- и макроанализом, касаясь в том числе и специфики процесса исследования до-индустриальных обществ.

Ну и конечно, в процессе поиска возможностей сочленения микро- и макроанализа на исследовательском уровне очень важна роль самого историка, всегда, как можно согласиться с выводами А. А. Олейникова, пишущего свою историю. В этом смысле действительно трудно переоценить роль нарратива в истории в качестве "когнитивного инструмента", благодаря которому историк синтезирует разнообразное в едином сюжете.

Плюрализм мнений участников оживленной дискуссии отразился в различиях точек зрения по поводу сочетания микро- и макроподходов к истории.

Ввиду неординарности сюжета и представленных по его поводу разнообразных (часто противоречивых) суждений, рецензируемая книга будит мысль, заставляет с волнением размышлять о современных проблемах исторического знания, искать новые подходы к их решению. А это означает, что поиск историка продолжается...