N. ANGERMANN. Studien zur Livlandpolitik Ivan Groznyjs Marburg/Lahn. 1972. 134 S.

Рецензируемая книга, написанная одним из ведущих профессоров Института имени Гердера в Марбурге, Н. Ангерманном, представляет собой ряд этюдов, посвященных отдельным, по мнению автора, недостаточно изученным вопросам, причем проблемы для рассмотрения выбраны отнюдь не второстепенные.

В разделе, названном "Политика Ивана Грозного по присоединению находящихся в его обладании ливонских областей", характеризуется система управления этими территориями, а также земельная и религиозная политика русского правительства. Опираясь на данные опубликованных русских источников, Н. Ангерманн сумел дать характеристику административного управления ливонскими городами, пополнив предшествующие наблюдения В. И. Буганова¹ . В книге показан постепенный политический упадок наместничества в Тарту, которое на протяжении 60-х-70-х годов XVI в. из особого центра по управлению Ливонией превратилось в один из обычных провинциальных центров. Тем самым административная структура Ливонии сближалась с порядками в других районах Русского государства.

Вопрос о необходимости исследования земельной политики Ивана IV в Ливонии в

¹ В. И. Буганов. Материалы ЦГАДА как источник по истории управления Прибалтикой в годы Ливонской войны. "Археографический ежегодник за 1968 год". М. 1970.

стр. 198

советской литературе был поставлен Г. А. Новицким² . Основываясь прежде всего на Разрядных книгах, Н. Ангерманн пополнил наблюдения Г. А. Новицкого, показав, что раздачи земель в Ливонии русским помещикам начались вскоре после возникновения войны и охватили всю занятую русскими войсками территорию. Он выявил данные об общем количестве русских помещиков в ряде районов Ливонии. Однако эти сведения не дают представления о личном составе поселенных в Ливонии дворян, не показывают, из каких территориальных групп они набирались. Думается, что ответ на эти вопросы может дать изучение писцовых описаний западных уездов России 80-х годов XVI в., в которых имеются многочисленные указания на испомещение дворян из "немецких городов", покинувших Ливопию после заключения Ям-Запольского мира.

Церковная политика Ивана IV в советской историографии почти не затрагивалась. Эта часть работы Н. Ангерманна представляет собой в основном сводку данных о строительстве церквей в ливонских городах. При этом автор подчеркивает, что церковное строительство было вызвано не стремлением обратить ливонцев в православие (протестантские общины в городах, как показано в работе, сохраняли за собой свои храмы и могли свободно отправлять культ). Однако Н. Ангерманн чрезмерно сужает задачи церковного строительства, полагая, что его целью было удовлетворение духовных нужд русских помещиков и гарнизонов. Между тем в ряде городов Ливонии (прежде всего в Нарве и Тарту) были и достаточно многочисленные русские посады, часть населения которых осталась в этих городах и после окончания Ливонской войны³ . Историю русских посадских людей в Ливонии и их контактов с местным населением предстоит еще изучить.

В целом данная часть книги, рисующая картину усилий русского правительства по закреплению своей власти на ливонских землях, заслуживает положительной оценки. Несколько иное впечатление складывается при знакомстве с другой частью работы, в которой сделана попытка дать объяснение причин Ливонской войны.

Н. Ангерманн решительно отвергает гипотезу о том, что причиной войны было стремление русских политиков разрушить установленную Ливонским орденом "блокаду" и наладить прямые и непосредственные экономические связи со странами Западной Европы. Сторонников этой гипотезы он упрекает в "модернизации" взглядов русских политиков XVI в. и обвиняет в логических противоречиях. Хотя автор и признает, что для русского правительства экономические факторы имели известное значение, он полагает, что для урегулирования этих вопросов война была не нужна и ее не хотела большая группа политиков, окружавших Сильвестра и Адашева (Избранная рада). Войны, по мнению Н. Ангерманна, хотел царь, которого чтение предшествующих русско-ливонских договоров убедило, что он имеет "права" на Ливонию, и который хотел показать Избранной раде свою самостоятельность. Война против Ливонии, продолжает автор, была осуждена не только группой руководящих политиков, настаивавших на войне с мусульманами и видевших в Ливонии часть "христианского мира", но и более широкими кругами общества. Однако эта оппозиция носила лишь моральный характер: политики, осуждавшие царя, принимали самое активное участие в войне с Ливонией, поскольку никто из них не мог и подумать о каком-либо сопротивлении воле самодержавного монарха. (В связи с этим Н. Ангерманн отвергает утверждение Ивана IV, что перемирие с Орденом в 1559 г. было заключено по инициативе Сильвестра и Адашева.)

Автор внимательно изучил как имеющийся материал, так и обширную литературу (прежде всего советскую), касающуюся данного комплекса вопросов, и высказал ряд справедливых замечаний частного порядка. Так, он показал, что тезис о Ливонии как старой "вотчине" русских князей начал фигурировать в русской официальной документации лишь с конца 1558 г.; привел новые свидетельства в пользу уже выдвигавшегося в литературе тезиса, что русское правительство далеко не сразу пришло к мысли применить против Ливонии военную силу; ввел в научный оборот данные о контактах Сильвестра и его сына Анфима с ливонскими купцами и т. д. В целом, однако, материал книги не может служить основанием для сделанных автором выводов о причинах войны, характере разногласий в русской правящей верхушке и размерах антивоенной оппозиции.

² Г. А. Новицкий. Новые данные о русском феодальном заповеднике в Прибалтике в период Ливонской войны (1558 - 1582). "Вопросы истории", 1956, N 4.

³ Еще в 1600 г. в русских документах упоминаются "юрьевские жильцы, а уроженцы русские люди" (см. ЦГАДА, ф. 61, д. 14, л. 38).

стр. 199

Н. Ангерманну удалось выявить сообщение о том, что некоторые русские купцы сообщали своим контрагентам о приближающейся войне, известил об этом фогта в Нейхаузене и псковский помещик, торговавший с ним хлебом. Можно согласиться с автором, что интересам отдельных групп людей, занятых торговлей, война наносила временный ущерб и связанное с ней прекращение торговли могло вызывать у них недовольство. Но допустимо ли на основании подобных фактов делать вывод, что русское купечество было вообще против войны? Думается, что для позиции русского купечества более показательна сохранившаяся в "шведских делах" запись под 1557 г. о "челобитье" русских купцов правительству с просьбой добиться от шведского короля права свободной торговли через Швецию со странами Западной Европы.

Более существенным представляется приведенное Н. Ангерманном свидетельство австрийского гонца в России М. Гофмана, относящееся к 1560 г., где указывается: "Бояре говорят, что царь и великий князь всея Руси начал войну и только богу в небесах известно, как война будет доведена до конца". И ниже: "Жалуются также бедные люди и говорят..., что если царь и великий князь всея Руси не перестанет воевать, то его вскоре накажет бог". Однако аз контекста документа видно, что распространение таких настроений было связано вовсе не с началом Ливонской войны, а с назревающим из-за Ливонии разрывом между Россией и Великим княжеством литовским, который означал перерастание русско-ливонского спора в большой международный конфликт, чреватый длительной и кровопролитной войной. Данное свидетельство, таким образом, не характеризует отношение широких слоев русского общества именно к войне с Ливонией. Тем самым и тезис Н. Ангерманна о широкой оппозиции в России против данной войны повисает в воздухе.

Такого рода источниковедческие промахи обнаруживаются и в трактовке автором разногласий в русской правящей верхушке. Отдавая себе отчет в том, что они вызывались расхождением во взглядах на внешнеполитический курс в целом, Н. Ангерманн, по существу, ограничился рассмотрением лишь русско-ливонских и отчасти русско-крымских отношений и не коснулся отношений России с Великим княжеством литовским и скандинавскими государствами - главными соперниками в борьбе за Ливонию. Такой подход привел его к обедненному изображению не только русского внешнеполитического курса 1557 - 1560 гг., но и эволюции русско-ливонских отношений в указанные годы, когда локальное столкновение в Прибалтике быстро переросло в крупный международный конфликт. Так, Н. Ангерманн даже не упоминает проект соглашения с Ливонским орденом, предложенный А. Ф. Адашевым в 1559 г., во время переговоров с датскими послами, пытавшимися выступать в роли посредников между Россией и Ливонией, хотя этот источник, несомненно, дает в распоряжение исследователей весьма ценный материал о ливонской политике России и разных вариантах решения балтийского вопроса, выдвигавшихся в то время в среде русских политиков. Не удивительно, что в результате автор не смог понять, в чем заключались политические разногласия между отдельными группами русских политических деятелей, и оказался вынужденным объяснять "умеренный" курс ливонской политики Сильвестра и Адашева по преимуществу нежеланием воевать с "христианами".

В этой части также можно отметить и прямые ошибки в анализе источников. Наиболее существенная из них допущена при обосновании положения, что конфликт между Избранной радой и царем по вопросу о Ливонии начался уже в 1557 г. и что Сильвестр и Адашев вообще возражали против применения силы в отношениях с Ливонским орденом. Н. Ангерманн основывается при этом на свидетельстве дневника ливонского посольства 1557 г., где сказано, что, когда мирные переговоры были разорваны и послы покидали Москву, посольский пристав сообщил им "от собственного имени", что многие бояре и советники царя удивлены их отъездом и советуют им, чтобы избежать кровопролития, снова просить царя, чтобы он "отложил" свой гнев. Это выступление пристава автор вслед за шведским историком С. Свенсоном рассматривает как попытки Избранной рады без ведома царя добиться заключения мира.

Однако, рассуждая таким образом, Н. Ангерманн, как и С. Свенсон, обнаруживает, что он незнаком с приемами ведения переговоров, выработанными русской дипломатией к середине XVI века. Общеизвестно, что в русской дипломатической практике этого времени часто применялись "самостоятельные" выступления приставов и боярской думы, как бы склонявших разгневан-

стр. 200

ного царя к миру. Эти выступления планировались заранее на случай, если попытки дипломатического давления и угрозы разрыва мирных отношений не смогут склонить противную сторону к уступчивости. В свете этой практики приведенный Н. Ангерманном текст говорит лишь о том, что русское правительство еще в конце 1557 г. искало путей мирного решения конфликта. Между тем именно на этом тексте автор основывает не только тезис о том, что разногласия в русском правительстве начались из-за решения начать войну против Ливонии, но в немалой мере и свое представление о размерах внутренней оппозиции политике царя. Именно противопоставляя политику Избранной рады (правительства, заботившегося о купечестве и якобы принципиально выступавшего против войны) политике Ивана IV (равнодушного к интересам купечества и якобы последовательно стоявшего за войну), Н. Ангерманн формулирует свой вывод, что война с Ливонией была вызвана вовсе не стремлением добиться установления непосредственных торговых связей со странами Западной Европы. Приведенный выше пример использования в книге источника 1557 г. показывает, на сколь шаткой основе покоится этот вывод.

Весьма уязвим и ряд общих соображений, которыми Н. Ангерманн пытается подкрепить свою конструкцию. Так, по его мнению, утверждениям об экономических причинах войны противоречит тот факт, что Иван IV продолжал войну с Ливонией и после взятия Нарвы, то есть имея уже в своем распоряжении порт на Балтийском море. Однако и в этом случае Н. Ангерманн обнаруживает непонимание международного аспекта событий: Русское государство не могло допустить перехода ливонских земель под власть таких враждебных ему держав, как Великое княжество литовское или Швеция. Кроме того, дальнейший ход событий показал, как трудно было вести торговлю со странами Западной Европы, не обладая контролем: над Таллином, стоящим у самого входа в Финский залив.

Оценивая положение середины XVI в. с точки зрения последующих событий, нельзя не признать неубедительным тезис Н. Ангерманна о том, что с появлением англичан на Белом море и временным превращением Выборга в главный пункт транзита русских товаров на Запад, "блокада" Русского государства фактически перестала существовать. Архангельская торговля и в более поздний период не могла заменить балтийской, а шведское правительство не удовлетворило пожеланий русских купцов разрешить им свободную торговлю с западноевропейскими купцами.

Отвергая тезис об экономических причинах Ливонской войны, автор не выдвигает каких-либо других серьезных объяснений относительно ее возникновения и столь длительного ведения. В итоге едва ли не единственную причину войны он усматривает в стремлении Ивана IV проявить самостоятельность в борьбе с миролюбивыми советниками. Такой итог изысканий Н. Ангерманна в немалой степени обусловлен тем, что вне его внимания остаются другие силы, которые также сыграли немалую роль в событиях середины XVI в., - Ливонский орден и купечество ливонских городов.

Справедливо подчеркивая, что в течение ряда лет русское правительство искало мирного решения вопроса, и отмечая постепенное заострение русской позиции к концу 50-х годов XVI в., автор, однако, умалчивает о причинах углубления конфликта, которые (как на обширном материале показал С. Свенсон) заключались в том, что ливонские города систематически срывали осуществление подписанных при их участии договоров. Именно многолетний саботаж заключенных соглашений и объясняет острую реакцию русской стороны на отказ ливонцев во время мирных переговоров 1557 г. внести в русскую казну деньги, о чем была только что достигнута договоренность. Эту острую реакцию Н. Ангерманн объясняет "иррациональной вспышкой гнева" со стороны царя. На самом же деле отказ ливонцев еще раз показал русским политикам, что чисто дипломатическими средствами им не удастся добиться реального изменения существующего положения.

Таким образом, Н. Ангерманн даже по сравнению с другими буржуазными исследователями сделал шаг назад в объяснении причин Ливонской войны и дал весьма искаженную картину отношения различных политических групп и слоев русского общества к тем внешнеполитическим проблемам, которые стояли перед Русским государством в середине XVI века.