История бурят-монгольского народа полна кошмарных страниц, писанных кровью"1.

Немало кровавых страниц вписала в эту историю православная церковь.

90-е годы прошлого столетия были годами усиленной "деятельности" православного духовенства - этой агентуры царизма в Бурятии. От проповеди христианской добродетели русские попы перешли к насильственному крещению бурят.

Это был один из способов экспроприации бурятских земель, так как крещеные буряты должны были перейти к оседлому образу жизни, а стало быть, нуждались в меньшем количестве земли чем буряты-кочевники.

Обследовавший в 1909 г. Иркутскую губернию и Забайкальскую область чиновник особых поручений капитан Термен писал в своем отчете: "Девизом иркутского архиепископа Вениамина было... какими бы то ни было средствами крестить как можно больше народа... Поэтому пускались в ход побои, насилия [буряты] загонялись в юрты или сарая в ожидании приезда миссионера, содержались без питья и пищи. Сопротивлявшимся сокрушали ребра, и с окровавленными лицами приступали они к крещению"2 .

В 1891 г. в Балаганском округе, Иркутской губернии, насильственное крещение приняло огромные размеры. Местная администрация и миссионерство, пользуясь поощрением высшей власти, обнаглели до того, что стали издавать циркулярные предписания об обязательном крещении бурят по заранее заготовленным спискам: "из'явивших желание креститься" и "подлежащих" крещению. Списки бурят, подлежащих крещению, пересылались ежегодно исправнику для заверки и направления родоначальникам, которые должны были "представить означенных лиц к приезду преосвященного". Один из миссионеров: Бильчуринского стана, Алексей Суханов, препровождая список бурят, подлежащих крещению, просил балаганского исправника "обратить особое внимание та упорствующих уже несколько лет, подчеркнутых в списках надлежащею отметкой"3 . Как пополнялся список так называемых "лиц, из'явивших желание принять святое крещение", и как принималось это крещение, видно из материалов дознания, производившегося графом Стенбок. В показаниях старосты 4-го Хонходоровского рода Семена Антонова читаем: "Антон вызывал Урбанова, по приказанию головы Этогорова, в Нигдинскую управу. Голова настаивал на том, чтобы Урбанов крестился, а последний валялся в ногах его, упрашивая не вносить его в список желающих принять святое крещение; но голова собственноручно записал его в список"4 .

Родовые старосты также принимали ревностное участие в христианизации бурят. Кроме медалей и поощрений это приносило им еще и материальные блага, так как за "труды"

1 Из речи тов. Ербанова на приеме в Кремле 27 января 1936 года. "Правда" от 30 января 1936 года.

2 Архив внутренней политики, культуры и быта (Ленинград). Фонд канцелярии Синода. 1909 г., 6 отд., д. N 9-а, лл. 34 - 35.

3 Департамент духовных дел и иностранных исповеданий. Секретное дело N 2, л. 67.

4 Там же, л. 69.
стр. 110

по розыску скрывавшихся от крещения бурят они получали денежные вознаграждения.

Часть бурят, пытаясь искать защиты от насилий местной администрации и духовенства у иркутского генерал-губернатора, подала ему прошение, послав при этом копии министру внутренних дел. Последний запросил от генерал-губернатора об'яснений. Для негласного расследования этих дел был командирован чиновник особых поручений граф Стенбок. При расследовании все факты, указанные бурятами в прошениях, подтвердились. Генерал-губернатор в письме министру внутренних дел писал: "Я полагал бы крайне необходимым отказать им в их домогательстве, тем более, что удовлетворение подобных просьб, хотя бы самого ограниченного числа считающихся крещеными, повлекло бы, несомненно, массовые протесты бурят, искусственно и настойчиво возбуждаемых, и на долгое время отодвинуло бы слияние инородцев с русским населением не только в Иркутской губернии, но и в смежных областях"1 .

Прошения бурят были оставлены без последствий, исправник Поздняков, наводивший ужас на бурят своими побоями, был оставлен на свободе и перемещен с одной должности на другую.

Однако противодействие бурят насильственному крещению проявлялось не только в пассивной форме подачи прошений: в дни революции 1905 года буряты массами "отпадали" от христианства и отказывались платить поборы на содержание церквей и духовенства. Иркутский архиепископ Тихон в рапорте Синоду от 30 августа 1907 г. писал: "Крещеные инородцы публично стали заявлять, что они не могут оставаться в православии" и что ими "были составлены общественные приговоры о желании крещеных возвратиться в ламаизм". Всего приговор подписало "более 3000 человек". Вместе с тем "буряты отказались от всякого участия в содержании миссионерских православных станов. Миссионерам начали возвращать святые иконы". Буряты же, живущие вдали от миссионерских станов, "выносили святые иконы из своих юрт на чистое место и там оставляли". Массовое "отпадение" бурят от христианства архиепископ Тихон расценивал как "явление исключительно политическое и как бы пробный камень затее возродителей бурятской народности". Потому он предлагал, "по пасторскому долгу", не "решаться на отлучение", так как это значило бы "предать их ради несбыточных мечтаний агитирующих, власти сатаны"2 .

Буряты подвергались жесточайшей эксплоатации и издевательствам со стороны местного духовенства и властей вплоть до 1917 года. Только Великая социалистическая революция предоставила им возможность жить по-настоящему и быть действительными строителями своей социалистической родины. Ниже мы печатаем несколько документов, иллюстрирующих формы и методы колонизаторской политики русского самодержавия и его агентуры - духовенства в Бурят-Монголии.

1 Департамент духовных дел и иностранных исповеданий. Секретное дело N 2, л. 53.

2 Фонд канцелярии Синода. 1907 г., д. N 7837, л. 3.
стр. 111

Прошение бурята Батая Батыкова иркутскому генерал-губернатору А. Д. Горемыкину о защите его от насильственного привлечения к крещению (первая половина октября 1891 года) 1 .

4 сего октября 1891 г. исправник Балагамского округа г. Поздняков, прибыв с миссионером Бажаевского стана в Куйтинскую инородную Управу, потребовал, чтобы я, вероятно, между прочими лицами, явился в Управу. Родовой староста, об'явивший мне это распоряжение, сказал, что меня требуют для того, чтобы я крестился. Предполагая, что никто насильно не может меня к тому принудить в силу известных всем нам законов о веротерпимости, подтвержденных особою высочайшею грамотою, имеющеюся при делах нашего ведомства, я отправился по требованию в Управу с целью заявить, что изменять религию отцов я не желаю, и думал, что этого будет вполне достаточно для ограждения моей совести от возможных насилований. Но, когда вечером 4 октября явился в Управу, я на опрос г. исправника и миссионера Бажаевского стада решительно заявил, что не желаю принять крещения, исправник приказал казакам взять меня за руки и скрутить их назад, а сам начал наносить мне вместе с миссионером бажаевским жестокие побои по лицу и голове, требуя согласия креститься, так что я избит был до потери сознании в кровь, и правый глаз, как изволите лично убедиться, ваше высокопревосходительство, до сих пор еще остается налитым кровью. Затем я помню, что меня куда-то вынесли на руках и обливали водой. Очнувшись, я страшно испугался, вообразив, что надо иной совершают обряд крещения. Потом меня отправили в находящуюся при Управе тюрьму с предупреждением, что на завтра буду подвергнут телесному наказанию, чему я должен был дать полное вероятие, так как этот порядок при обращении многих из нас в христианство уже практиковался, как я слышал не раз, над другими, насильно окрещенными, как например, над инородцем Нигдинского ведомства 4-го Хонходоровского рода. Истязания надо мною производились в помещении Управы при голове и всех служащих Управы. При этом находились, кроме того, посторонние инородцы, но я теперь не припомню поименно, помню только, что вблизи меня стояли десятники Санду Сахиров и Бояндой Барчуев. Во всяком случае, я твердо уварен, что изложенные обстоятельства вполне подтвердят и голова, и служащие Управы, и другие свидетели. В ночь того же числа мне удалось бежать из тюрьмы, и я, скрываясь по улусам и в лесу, отправился прямо в Иркутск искать защиты у вашего высокопревосходительства.

Изложив обстоятельства этого дела и представляя в подтверждение моих слов частную копию с циркулярного распоряжения г. исправника от 31 июля с. г. за N 521, из которого, ваше высокопревосходительство, изволите усмотреть руководящие мотивы таких энергических мер при обращении нас в христианство, с составленными списками лиц как подлежащих, так и из'явивших будто бы согласие крещению, но тем не менее не желающих принять, я имею честь почтительнейше просить: во-первых, оградить мою совесть от насилования и мое законное в этом отношении право, предоставленное 92, 104 ст. XIV т. Св. закон., изд. 1857 г. устава о предупреждении и пресечении преступлений против правил веротерпимости и 1290 и 1291 ст. XI т. Св. закон., изд. 1857 г. об управлении духовных дел ламаитов, право, от которого меня, имеющего 28 лет от роду, под угрозой заставляют отказаться, во-вторых, опасаясь возвратиться домой, куда я, тем не менее, немедленно должен отправиться, так как семья моя, состоящая из престарелого отца, принужденного 2 года тому назад там же исправником Поздняковым насильно принять крещение, и младших меня сестры я двух братьев, расстроилась, братья из страха принуждения к крещению неизвестно куда скрылись, так что хозяйство остается без присмотра, я имею честь почтительнейше просить, ваше высокопревосходительство, сделать надлежащее распоряжение об ограждении моей личности и членов моего семейства от дальнейших возможных насильственных действий со стороны местных властей и, в-третьих, так как незаконные действия г. исправника Позднякова предусмотрены 338, 345, 1542 и 1545 ст. Уложения о наказаниях, то не оставить назначить по сему делу производство формального следствия".

Прошение бурята Бубок Шерхонова иркутскому генерал-губернатору А. Д. Горемыкину о защите его от насильственного крещения (первая половина октября 1891 г.).

"3-го числа сего октября месяца прибыли в Алятский улус, где я живу в доме тещи, выборный Лажинов со старостой Дархановым и помощником Монхой Сулуховым и об'явили, что я должен креститься вместе с семейством. А так как я, исповедуя ламайскую веру, не пожелал принять православия, то помянутые родоначальники стали настаивать, говоря, что если я не пожелаю креститься, то они свяжут меня сейчас же и представят в Аларскую инородную Управу. Видя, что мне действительно не изба-

1 Архив внутренней политики, культуры и быта. Фонд департамента духовных дел и иностранных исповеданий. Секретное дело N 2, 1891 г. Лл. 2 - 3, 4 - 5, 6 - 7, 10 - 11. Документы печатаются по копиям. Датировка на основании сообщения генерал-губернатора о получении прошений.
стр. 112

"Добровольное" крещение инородцев

Карикатура Ю. Цишевского.

виться от них и что они угрозы свои приведут немедленно в исполнение, я должен был дать невольное согласие явиться в Аларский миссионерский стан, где его преосвященство преосвященнейший епископ киренский должен был крестить инородцев, но вместо того я бежал, чтобы избавиться от крещения, а в мое отсутствие выборный инородной Управы Лажинов и староста 2-го рода Держаков забрали мою жену Бюртагуг Бодтаеву вместе с женой инородца Самбо Сагантаева из дома инородца же Павла Васильева, куда они скрылись.

Там их разыскали, охватили, связали при свидетелях: семействе Васильева и инородце шестого рода Бардунае Хазанове, отвезли связанными насильно в стан, где мою жену вплоть до крещения держали под надзором казаков, а 4-го числа октября окрестили вместе с другими насильно. Жена моя сильно захворала и теперь только немного поправляется"1 .

Прошение бурята Самбо Салантаева иркутскому генерал-губернатору А. Д. Горемыкнну о защите его отца от насильственного привлечения к крещению (2 ноября 1891 г.).

"Выборный Аларской инородной Управы Андрей Лажинов, родовой староста нашего 2-го рода Даруй Дарханов и помощник его Манхай Шулунов в полночь 3-го числа село октября месяца под'ехали к моему дому с требованием отворить. Услышав за дверями шум, я сразу отворить побоялся, но приехавшие, выборный и сам староста, требовали отворить, грозя выломать двери и окна. Убоясь угрозы, я отворил. В доме оставались только я да мачиха моя, уже насильно окрещенная, а отец и жена моя скрылись. Отец и по настоящее время скрывается в лесу. Произведя в доме тщательный обыск и не найдя отца и моей жены, они приказали мне одеваться; на вопрос мой: "Куда?" - отвечали: "Креститься". Когда же я сказал, что не желаю, то выборный приказал присутствующим связать меня, и инородец Булут Шерханов связал мне руки назад, после чего выборный приказал помощнику старосты Шулунову отвести меня в инородную Управу, а сами отправились разыскивать мою жену и жену моего товарища Бубок Шерхонова - Бортавуг Бодтаеву. Когда Шулунов привез меня в инородную Управу, то исправник

1 Дальше в своем прошении Бубок Шерхонов, по образцу всех прошений этого рода, ссылается на соответствующие статьи закона и просит об ограждении свободы совести и вероисповедания от посягательств властей и духовенства. В последующих документах мы эту часть опускаем.
стр. 113

Поздняков спросил, желаю ли я креститься, а когда я ответил, что не желаю, он приказал отвести меня и бросить в тюрьму, как какого-нибудь важного преступника; вместе со мною посадили и жену мою Арису Васильеву, схваченную в доме Павла Васильева, вместе с женой Бубок Шерхонова и инородку Шангипову.

В полдень 4 октября нас из тюрьмы вывели и вместе с женой товарища Шерхонова отвели в церковь за конвоем, где миссионер о. Николай Затопляев окрестил нас всех насильно. Убоясь еще большего наказания, потому что многих били, пароли нагайками и розгами, даже морили голодом (именно в Ивидинском ведомстве, где тюрьма буквально вся в крови, как рассказывают), мы не смели да и не могли защищаться силой, а ос преосвященному нас не допускали и зажимали рот. Не даром ведь целые десятки ламаитов ввиду насилия побросали свои дома, малых детей, престарелых родителей я скрываются кто где мажет; так скрывается и мой товарищ Шерхонов, жену которого окрестили насильно вместе со мной и у которого голодуют два малолетних мальчика.

Изложив факты произведенного надо мной и женой моей насилия, я обращаюсь к защите вашего высокопревосходительства..."

Прошение бурята Текше Хараева иркутскому генерал-губернатору А. Д. Горемыкину о привлечении к ответственности местной власти и духовенства за насильственное крещение (2 ноября 1891 г.).

"2 октября с. г. в полночь явился в наш улус, ко мне в дом, где я живу с женой, староста нашего рода Гуляшиков с двумя инородцами, ямщиком и еще взятым на подмогу из улуса Байма Балвановым и, разыскав меня спрятавшегося, об'явил, чтобы я немедленно отправился в инородную Управу вместе с женой креститься. Когда я отказался, тогда он пригрозил мне, что свяжет и отправит связанного насильно. Зная, что мне не избежать насилия, я согласился, и утром на рассвете он прислал за мною десятника, с которым я и отправился верхам, а жена осталась дома, но дорогой я бежал в лес и скрылся. Затем в половине октября числа 13-го или 15-го, не помню, ко мне вновь явился помощник старосты Аюша Степанов и об'явил, мне, что если сейчас же не отправлюсь в Управу креститься, то мне дадут 100 розог и увезут, а жена пока останется дома; когда же меня окрестят, тогда должна отправиться жена. Под такой угрозой староста взял с собой меня с товарищем Ажюдай Абашеевым, привез в Управу и посадил нас в тюрьму, а потом по просьбе нашей, так как в тюрьме был страшный холод, нас перевели в помещение Управы под конвой. Утрам я бежал и вошел в дацан помолиться, где находились староста дацана Занчеев, попечитель Павлов и двое лам. Трое посланных меня забрали из дацана, отвели сначала в Управу, а потом вместе с товарищем в церковь. В церкви находились два родовых старосты, Гуляшиков и Степанов, миссионер Затапляев с дьячком, двое ямщиков, писарь Управы и его помощник. Товарища моего полураздели, и он, вырвавшись, бегал по церкви, а меня свалили на пол и начали раздевать; я кричал, барахтался, в это время вошли в церковь инородец Булат Булгаков и фельдшер Кемкевич, меня на время оставили, замкнули церковь и потом насильно крестили, три раза надевали на маня крест, я его срывал и кричал, что я некрещеный; наконец, мне привязали на шею крест так туго, что я уже не мог сорвать его, но йотом все-таки сорвал, затем меня отвели в Управу и спрашивали у меня имя и лета, чтобы записать в книги метрики. Я отказался отвечать, тогда меня хотели отвести в тюрьму, но я вырвался и бежал к дацану, где встретил инженера-архитектора Пухлова, заявил ему о совершенном надо мною насилии. Затем меня требовали в Управу, но я бежал домой, в улус, куда уже были посланы крест, икона и какие-то ситцы. Жена ничего этого не приняла, и все это было оставлено у соседей, а я по приезде немедленно отправился искать защиты вашего высокопревосходительства".