ИСТОРИЯ (последнее)
История Французской Революции, избранная из Латинских Писателей
Актуальные публикации по вопросам истории и смежных наук.
Несколько ученых Французов издали сей опыт Истории, столь любопытный. Они не прибавляют ни слова к Латинским Классикам, переводят их и ставят внизу текст. Вот их предисловие:
"Французская Революция ждет еще своего Историка и долго будет ждать его; ибо собрание анекдотов и речей не есть История. Не трудно выбирать из множества материалов и описывать то, что собственные глаза наши видели; но какой ум может достойным образом предать потомству изображение славы и стыда нашего, счастливых успехов и бедствий? Чья кисть представит живо ужасные явления, столь горестные для человечества, и чудеса храбрости, разума, геройства?
Писатель, могущий предприять такое великое дело, должен еще - родиться! Пока Небо не дарует нам сего Гения, мы можем по крайней мере находить главные черты нашей Истории в наиславнейших Классиках древности.
###20
Тацит, Саллустий, Цицерон, Тит Ливий, Светон. В. Патеркул, Авл-Геллий, описывая людей своего времени, часто нас изображали. Многие места в их сочинениях суть верные зеркала, в которых мы себя видим. Сходство так велико, что оно изумляет и трогает до глубины сердца. Это истинное пророчество, которому надлежало бы привести нас в рассудок и предупредить многие бедствия, ибо здесь видим не легкие случайные подобия, но целые и великие картины, которые между собой сходны для того, что человеческая природа во все времена одинакова".
"Естьли одни сходства и странная игра судьбы занимают иногда ум наш, то не гораздо ли еще любопытнее изображение действий, производимых одною, всегдашнею, неизменною причиною во всех веках? Человеческое сердце покорено вечным законам. Как физический, так и моральный мир следует некоторым правилам, которых не пременяет время. В век Тацитов разъяренный народ безумствовал так же, как и в наш век. Цицерон жаловался, что добрые люди боязливы: мы то же сказать должны. Что Дезе и Клебер в один
стр. 21
день и почти в один час умирают (*), то есть дело случая, который отнял у Франции двух храбрых военачальников. Но когда я вижу народы, в одинаких обстоятельствах одним образом поступающие, впрочем, различные нравами, обыкновениями и веками, тогда узнаю род человеческий и сужу о нем. Факел опыта освещает меня, и я говорю всем суетными системами обольщенным Политикам: читайте историю!"
"По крайней мере, бедствия наши помогут нам лучше разуметь ее. Прежде Революции древняя История была для нас одним любопытным Романом. Мы хвалили исторические картины как произведения великих талантов, но такая хвала была для Гения древних авторов одной пустою жертвою. Греки и римляне казались нам людьми особливого роду. Мы воображали, что Историки более думали о сильных чертах, нежели о сходстве; по крайней мере их дух и правила считались только собственностью их отечества и века.
(*) Первый в Италии, другой в Египте. Дезе есть истинный герой славного Маренгского дня, который решил судьбу Италии. Клебер командовал в Египте после Бонапарте.
стр. 22
Но опыт заставил нас почтить в них наставников рода человеческого".
"Предлагаем Публике избранные нами из Древних места, в которых описаны все важнейшие эпохи нашей Революции: 2 Мая 1789, 14 Июля, 20 Июня, 10 Августа, 2 Сентября, 21 Января, правление Робеспьера, Вандейская война, 9 Термидора [27 июля 1794 года - контрреволюционный переворот во Франции, конец якобинской диктатуры], 13 Вандемьера [5 октября 1795 года - восстание буржуазии и роялистов в Париже против Наполеона Бонапарта], 18 Фрюктидора [4 сентября 1797 года - государственный переворот во Франции] и даже 18 Брюмера [9 ноября 1799 года - государственный переворот во Франции, совершенный Наполеоном Бонапартом] (*). Все обстоятельства изображены их собственными красками; и всякому покажется, что это в наши дни писано".
10 Августа 1792 года описывается словами Тацита, Саллустия, Светона и других (**) следующим образом:
"Все, ознаменованные бесчестием и стыдом; все расточители отцовского наследия; все, выгнанные за гнусные пороки из отечества, стеклись в беспокойную столицу. Они произвели мятеж, и, не имея начальника, устремились ко дворцу Монарха. Везде слышны были
(*) Дни известные во Французской Революции. 10 Авг. народ взял приступом Тюльери. 18 Брюмера Бонапарте присвоил себе всю власть.
(**) Sal. in Bello Cat. отдел. 37, Свет. in Othon. отдел. 8, Вирг. в Энеиде, 2 книг., и Тац. в Ист. кн. _, отдел. 85. кн. 3 отдел. 66, 67, 68 и 83.
стр. 23
угрозы и стук оружия. Мятежники ворвались во дворец и умертвили внешнюю стражу. Между тем другие хотят защитить Царское жилище и с новою ревностию сражаются; хотят подкрепить слабых числом, но сильных мужеством".
"Народ остается свидетелем битвы и, как будто бы веселяся театральным представлением, ободряет то одних, то других своими восклицаниями. Видя побежденных, он с великим криком требовал, чтобы бегущие преданы были смерти, и присвоивал себе добычу, оставляемую воинами, которые с яростью занимались убийством. Столица представляла ужасное зрелище. Здесь битва и раны, там пир и веселье; на груде окровавленных трупов бесстыдные женщины обнимались с юношами. Одним словом, все распутства, которые бывают следствием порочных нравов в мирное время, и все ужасы завоеванной страны, совокупно представляли в едином граде образ необузданности и свирепства. В то же самое время являлось какое-то страшное спокойствие на лицах, и народные забавы не прерывались. Казалось, ужас был их новой прелестию. Народ, не
стр. 24
думая о предмете кровопролития, в исступлении веселился общим бедствием".
"Между тем внутри чертогов [жилищ] раздавалось стенание, царствовал мятеж и беспорядок. Монарху представляли, что он должен показать себя достойным великих предков своих; что само отчаяние должно быть его крепостию; что воины еще верны и народ не враг ему; что самое ужасное для него бедствие есть то, в которое он сам себя ввергает; что смерть может быть следствием его обороны, но что и покорность не спасет его жизни; что от него зависит выбор: умереть от руки палача или на поле чести".
"Монарх не внимал отважным и решительным советам; но сердце его страдало за детей и супругу. Мысль поручить их жизнь милосердию раздраженного сопротивлением неприятеля ужасала его. Окруженный семейством, вышел он из чертогов в печальной одежде, в глубокой горести. За ним несли (подобно как на погребении) сына его, еще младенца. Напрасно некоторые люди изъявляли чувствительность
стр. 25
к судьбе Монарха. Воины соблюдали грозное молчание".
"Какое сердце могло бы не тронуться такою пременою судьбы человеческой? Государь, еще недавно первый в мире, оставляет место своего величия, идет среди народа по стогнам [улицам] града, сложить с себя правление и царское достоинство. Никогда подобного не видали, никогда подобного не слыхали люди. Среди собственного его Сената, среди воинов и самых женщин, произнес он краткую речь о своем горестном положении и торжественно объявил, что из любви к миру и для общего блага покоряется, желая только, чтобы его помнили и сжалились над его супругою и детьми малолетними".
21 Января, сей навеки черный день во французской истории, описан из Тацита, с некоторыми прибавлениями из Тита Ливия и Вел Патеркула.
"Несчастного влекли на лобное место. Все, которые могли видеть и слышать его, с ужасом удалялись. Улицы и площади казались обширною пустынею. Однако же некоторые выходили опять из домов, страшась того, что они изъявили ужас".
стр. 26
"Между тем поздравляли Сенат, что он наказал врага Республики". Tacit. Ann. Lib. 4. Art. 70.
"Смерть его поразила умы как в провинциях, так и в странах соседственных. Цари и народы оплакивали сего Монарха, столь добродушного против союзников и кроткого против самих врагов; Монарха, которого вид и слова вселяли почтение - который на вышней степени не знал гордости, всегда ненавистной, и только одно нужное для власти величие показывал". Tacit. Annal. Lib. 2. Art. 72.
"При сем случае в храмах совершали жертвоприношение. Упоминаем о сем для того, чтобы потомство, которое сведает от нас или других Писателей историю времен ужасных, заметило, что всякое тиранское изгнание, всякое убийство, было тогда предметом благодарения и жертв; что прежде знаменовало благо народное, то знаменовало уже народные бедствия". Tacit. An. Lib. 14. Art. 64.
"Народ долженствовал клятвою уничтожить Царское достоинство, и все Принцы были изгнаны законом". Tit. Liv. Lib.2. Art.2
стр. 27
"Смерть Монарха не была началом мира, но произвела единое перемирие. Вооруженные победители бегали из улицы в улицу и гнали побежденных с яростною злобою; на площадях и в храмах лилася кровь; смерть везде искала жертв своих. Осматривая дома, извлекали оттуда тех, которые в них скрывались. Всякий благовидный юноша, гражданин или воин был умерщвляем. Сия лютость, которая в первом жару хотела только крови, обратилась после в хищность. Ничто не осталось в целости; победители срывали замки, будто бы для того, что жители укрывают друзей Монарховых; они насильственным образом обыскивали дома, и смерть была следствием сопротивления. Гнусная чернь торжествовала. Подлые слуги доносили на господ своих и указывали скрытые драгоценности; на некоторых доносили и самые друзья их. Везде стон, вопль отчаяния и ужасы взятого приступом города. Начальники, сами воспалив войну междоусобную, не могли уже остановить злых людей, которых бывает всегда более числом в смятениях; к сохранению же порядка нужны добродетели". Tacit. Hist. Lib. 4. Art. 1.
стр. 28
"Осуждение пало не только на врагов торжествующей стороны, но и на великое число граждан совсем невинных. Определили взять их имение, продать, детей лишить родительского наследства и всех прав на гражданские достоинства: несправедливость беспримерная! ибо дети Сенаторские долженствовали в то же время платить за род и сан свой, которых выгоды у них отнимались". Vell. Paterc. Lib. 2. Cap. 20.
"От сего произошел общий недостаток в деньгах; ибо после бесчисленных осуждений и продаж все серебро и золото вошло в казну". Tacit. Annal. Lib. 6. Art. 17.
"Морские вооружения, наборы солдат, приготовление оружия были предметом общей деятельности и беспокойства. Но всего более ужасал заговор против богатства граждан. Муциан часто говорил, что злато есть душа войны; и потому в допросах никогда не думал он о вине или невинности, но хотел только знать об имении судимого. Со всех сторон доносили, и каждый богатый человек был целью грабежа". Tacit. Hist. Lib. 2. Art. 84.
стр. 29
"Ежедневно умножалось число несчастных. Всякое семейство страдало от злобных привязок доноса. Жестокие уставы следовали за необузданностью. Итальянская и скоро потом меджоусобная война не могла остановить этого беспрестанного умножения законов. Правительство занималось уже не гражданами вообще, но лично тем или другим гражданином. Одним словом, чем более законов имела Республика, тем хуже была она". Tacit. Annal. Lib. 3. Art. 25 - 27.
Вандейская война В 1793 году.
"Почти в каждом городе таилось семя бунта. Но первые мятежники были жители Туренские. Военачальник, против них отправленный, победил их с помощью Лионского гарнизона и Легионных войск, присланных к нему Варроном из Маинца". Tacit. Annal. Lib. 3. Art. 41.
"Виною мятежа был отчасти характер жителей и нехотение их отправлять молодых людей в наши армии. Они говорили: мы и королям повиновались, только когда хотели; если
стр. 30
давали им войско, то оно было под начальством собственных вождей наших и не ходило никогда далеко. Всякий раз, приступая к неприятельским действиям, они объявляли нам чрез послов, что готовы усмириться и быть нашими союзниками, если не хотим ничем новым обременять их; но если мы намерены поступать с ними как с рабами и побежденными, то у них есть железо, молодые воины и сердца, хотящие свободы или смерти. - Говоря с гордостью, указывали они на неприступные замки свои, безднами окруженные, где были отцы и жены их: места ужасные и дикие, где все угрожало кровопролитною и бедственною войною!" Tacit. Annal. Lib. 4. Art. 46.
Правление Робеспьерово.
"Какой провинции, какого стана не обагрил он кровью, или, по словам его, не очистил, не исправил? Ибо то, что другие называют преступлением, именует он мерою общественного блага; злоупотребляет слова, считает лютость твердостью, корыстолюбие бережливостью, ужасы и смерто-
стр. 31
убийства мудрыми способами правления". Tac. Hift. Lib. 1. Art. 37.
"Все стало подозрительно; в самых недрах семейства надлежало бояться. Но вне дома обнаруживалось беспокойство граждан во всей силе. Когда правительство обнародывало известия, тогда должно было наблюдать вид и движения свои, чтобы в опасные минуты не оказать излишнего страха или при известии о победе не мало обрадоваться". Tacit. Hift. Lib. 1. Art. 85.
"Осужденных заключали в темницы; повелевали казнить их. Уже трепещут родственники несчастных! Не дозволяют им видеться с детьми своими; не дерзают они принести им ни одежды, ни пищи. Бедные отцы сидят на праге [на пороге] и стенающие матери проводят ночь у дверей темницы. Даже и в последний раз не могут они обнять детей своих; напрасно желают быть хотя свидетелями конца их!.. Является страж темничный, гнусный раб Претора, ужас и бич граждан, Ликтор Секстиус. Он кладет цену на вздохи и слезы. Дай столько за вход в темницу; дай столько, чтобы войти туда с пищею! Никто не отказывал. - Скоро, без ведения
стр. 32
Сената, хищник приготовил список осужденным, который содержал в себе 80 имен; через два дня он прибавил к ним еще 220, а на другой день еще столько же". Cic. in Verr. Lib. 5. Cap. 45. Art. 118.
"Освобожденный Аницет предложил ему новое средство: построить корабль с тайною западнею, которая, нечаянно растворяясь, вдруг погружала бы людей в море". Tacit. Annal. Lib.14. Art. 3.
"Сии неслыханные примеры лютости и тиранства возмутили все сердца. - - Осуждали на смертную казнь тех, которые осужденных укрывали, родственников или посторонних, все одно. Наказывая жалость и человечество, награждали жестокость и вероломство. Тому давали деньги, кто объявлял убежище осужденного".
"Злодеи, терзавшие столицу, и во всем государстве свирепствовали. Уважение к божественным и человеческим вещам было посмеянием. Убивали супруга в объятиях супруги, младенца на груди у матери. Места, гостеприимству посвященные, ни самые храмы не могли быть безопасным убежищем от ярости убийц".
стр. 33
"Число тех, которые были жертвою злобы и гнева победителей, не могло сравняться со множеством убитых за их богатство. Тиран узнавал имена сих граждан от людей, которым поручено было делать особенный для того список, и замечал их в гибельной книге своей. Ужас овладел всеми. Не знали, что делать или чего не делать для безопасности.
Кто подходил к сей книге мертвых, того называли излишно любопытным и виновным; кто удалялся от нее, того считали ненавистником сей благодетельной меры; кто хотел видеть имена осужденных, тому говорили: совесть мучит тебя, и для того боишься найти между ими свое или родственников твоих имя. Многие погибали за то, что они хмурили брови или улыбались. Тужить о смерти друга или радоваться смерти неприятеля было равным преступлением. Многие казнены даже по ошибке в именах. Когда убийцы не знали осужденных, то именами их называли других". Tit. Liv. In fuppl. Lib. 88. Art. 21, 22, 23, 24.
"Самые женщины не были исключением из общей опасности; если не заговорами властолюбия, то слезами об-
стр. 34
виняли их. Одна престарелая женщина была казнена за то, что она оплакивала смерть сына своего". Tacit. Annal. Lib. 6. Art. 10.
"Среди сих неслыханных бедствий менее других злосчастными казались те, которые умирали, не предвидев судьбы своей или немедленно по объявлении им приговора; ибо те, которые укрывались, вели беспокойств и ужасов исполненную жизнь, лютейшую самой смерти. Они не могли спастись бегством, боясь встретить врагов своих, и трепетали в своих убежищах: ибо в тиранское правление и самые друзья бывают предателями". Tit. Liv. in fuppl. Lib. 88. Art. 27.
Девятое Термидора.
Казнь Робеспьерова.
"Наконец казнь злодея (*) снова заставила верить Провидению, и боги оправдались. Они похитили у государства достойнейших граждан, и никто не дерзал восстать и наказать его. Но тиран погиб, как скоро и народу сделался страшен. Он пролил реки крови, и бездна поглотила его". Juvenal. Satyr. 4.
(*) Клавдиана.
стр. 35
Таким образом Французские Авторы сей любопытной Истории языком Римлян описывают все эпохи Революции до самого Бонапарте или 18 Брюмера. Сия перемена изображена ими весьма обстоятельно словами Тацита, Энния, Аврелия Виктора, Цицерона и проч.
О сем великом дне слышим мы красноречивый глас Римского Оратора (*), гремящий из глубины веков и дающий новому властелину Франции те же советы, которые за 2000 лет перед сим давал он величайшему из римлян (**). Сей глас вещает:
"Ты должен посвятить себя потомству и явиться ему со славою. Уже ты заслужил его удивление; но оно ждет еще предмета для хвалы истинной. Грядущие веки, без сомнения, удивятся, читая в Истории или внимая повестям о делах твоих: сколько воинств рассеянных, сколько провинций, тобою покоренных! Сколько сражений и побед невероятных, которым Реин, Океан и Нил были свидетелями! Сколько триумфов и памятников, в честь тебе воздвигнутых! Но ес-
(*) Цицерона.
(**) Цесарю.
стр. 36
ли мудрыми законами не утвердить государственного правления, то имя твое в отдалении времен будет по земле скитаться и не найдет места твердого. Мнение потомков, подобно нашему мнению, будет различно. Одни превознесут до небес дела твои; другие, может быть, пожалеют, что ты отказался от самой лучшей славы, не сделав того, чтобы бедствие отечества было приписано року, а его спасение твоей мудрости. И так старайся угодить судиям, пред которыми будешь стоять во все веки. Они справедливее нас, ибо могут судить тебя без страстей: без любви, злобы и зависти. Если суд их тогда будет для тебя не важен, как некоторые люди ложно думают, то по крайней мере теперь для тебя важно действовать так, чтобы никакая укоризна не могла ослабить гремящей славы твоей!"...
стр. 37
"Французская Революция ждет еще своего Историка и долго будет ждать его; ибо собрание анекдотов и речей не есть История. Не трудно выбирать из множества материалов и описывать то, что собственные глаза наши видели; но какой ум может достойным образом предать потомству изображение славы и стыда нашего, счастливых успехов и бедствий? Чья кисть представит живо ужасные явления, столь горестные для человечества, и чудеса храбрости, разума, геройства?
Писатель, могущий предприять такое великое дело, должен еще - родиться! Пока Небо не дарует нам сего Гения, мы можем по крайней мере находить главные черты нашей Истории в наиславнейших Классиках древности.
###20
Тацит, Саллустий, Цицерон, Тит Ливий, Светон. В. Патеркул, Авл-Геллий, описывая людей своего времени, часто нас изображали. Многие места в их сочинениях суть верные зеркала, в которых мы себя видим. Сходство так велико, что оно изумляет и трогает до глубины сердца. Это истинное пророчество, которому надлежало бы привести нас в рассудок и предупредить многие бедствия, ибо здесь видим не легкие случайные подобия, но целые и великие картины, которые между собой сходны для того, что человеческая природа во все времена одинакова".
"Естьли одни сходства и странная игра судьбы занимают иногда ум наш, то не гораздо ли еще любопытнее изображение действий, производимых одною, всегдашнею, неизменною причиною во всех веках? Человеческое сердце покорено вечным законам. Как физический, так и моральный мир следует некоторым правилам, которых не пременяет время. В век Тацитов разъяренный народ безумствовал так же, как и в наш век. Цицерон жаловался, что добрые люди боязливы: мы то же сказать должны. Что Дезе и Клебер в один
стр. 21
день и почти в один час умирают (*), то есть дело случая, который отнял у Франции двух храбрых военачальников. Но когда я вижу народы, в одинаких обстоятельствах одним образом поступающие, впрочем, различные нравами, обыкновениями и веками, тогда узнаю род человеческий и сужу о нем. Факел опыта освещает меня, и я говорю всем суетными системами обольщенным Политикам: читайте историю!"
"По крайней мере, бедствия наши помогут нам лучше разуметь ее. Прежде Революции древняя История была для нас одним любопытным Романом. Мы хвалили исторические картины как произведения великих талантов, но такая хвала была для Гения древних авторов одной пустою жертвою. Греки и римляне казались нам людьми особливого роду. Мы воображали, что Историки более думали о сильных чертах, нежели о сходстве; по крайней мере их дух и правила считались только собственностью их отечества и века.
(*) Первый в Италии, другой в Египте. Дезе есть истинный герой славного Маренгского дня, который решил судьбу Италии. Клебер командовал в Египте после Бонапарте.
стр. 22
Но опыт заставил нас почтить в них наставников рода человеческого".
"Предлагаем Публике избранные нами из Древних места, в которых описаны все важнейшие эпохи нашей Революции: 2 Мая 1789, 14 Июля, 20 Июня, 10 Августа, 2 Сентября, 21 Января, правление Робеспьера, Вандейская война, 9 Термидора [27 июля 1794 года - контрреволюционный переворот во Франции, конец якобинской диктатуры], 13 Вандемьера [5 октября 1795 года - восстание буржуазии и роялистов в Париже против Наполеона Бонапарта], 18 Фрюктидора [4 сентября 1797 года - государственный переворот во Франции] и даже 18 Брюмера [9 ноября 1799 года - государственный переворот во Франции, совершенный Наполеоном Бонапартом] (*). Все обстоятельства изображены их собственными красками; и всякому покажется, что это в наши дни писано".
10 Августа 1792 года описывается словами Тацита, Саллустия, Светона и других (**) следующим образом:
"Все, ознаменованные бесчестием и стыдом; все расточители отцовского наследия; все, выгнанные за гнусные пороки из отечества, стеклись в беспокойную столицу. Они произвели мятеж, и, не имея начальника, устремились ко дворцу Монарха. Везде слышны были
(*) Дни известные во Французской Революции. 10 Авг. народ взял приступом Тюльери. 18 Брюмера Бонапарте присвоил себе всю власть.
(**) Sal. in Bello Cat. отдел. 37, Свет. in Othon. отдел. 8, Вирг. в Энеиде, 2 книг., и Тац. в Ист. кн. _, отдел. 85. кн. 3 отдел. 66, 67, 68 и 83.
стр. 23
угрозы и стук оружия. Мятежники ворвались во дворец и умертвили внешнюю стражу. Между тем другие хотят защитить Царское жилище и с новою ревностию сражаются; хотят подкрепить слабых числом, но сильных мужеством".
"Народ остается свидетелем битвы и, как будто бы веселяся театральным представлением, ободряет то одних, то других своими восклицаниями. Видя побежденных, он с великим криком требовал, чтобы бегущие преданы были смерти, и присвоивал себе добычу, оставляемую воинами, которые с яростью занимались убийством. Столица представляла ужасное зрелище. Здесь битва и раны, там пир и веселье; на груде окровавленных трупов бесстыдные женщины обнимались с юношами. Одним словом, все распутства, которые бывают следствием порочных нравов в мирное время, и все ужасы завоеванной страны, совокупно представляли в едином граде образ необузданности и свирепства. В то же самое время являлось какое-то страшное спокойствие на лицах, и народные забавы не прерывались. Казалось, ужас был их новой прелестию. Народ, не
стр. 24
думая о предмете кровопролития, в исступлении веселился общим бедствием".
"Между тем внутри чертогов [жилищ] раздавалось стенание, царствовал мятеж и беспорядок. Монарху представляли, что он должен показать себя достойным великих предков своих; что само отчаяние должно быть его крепостию; что воины еще верны и народ не враг ему; что самое ужасное для него бедствие есть то, в которое он сам себя ввергает; что смерть может быть следствием его обороны, но что и покорность не спасет его жизни; что от него зависит выбор: умереть от руки палача или на поле чести".
"Монарх не внимал отважным и решительным советам; но сердце его страдало за детей и супругу. Мысль поручить их жизнь милосердию раздраженного сопротивлением неприятеля ужасала его. Окруженный семейством, вышел он из чертогов в печальной одежде, в глубокой горести. За ним несли (подобно как на погребении) сына его, еще младенца. Напрасно некоторые люди изъявляли чувствительность
стр. 25
к судьбе Монарха. Воины соблюдали грозное молчание".
"Какое сердце могло бы не тронуться такою пременою судьбы человеческой? Государь, еще недавно первый в мире, оставляет место своего величия, идет среди народа по стогнам [улицам] града, сложить с себя правление и царское достоинство. Никогда подобного не видали, никогда подобного не слыхали люди. Среди собственного его Сената, среди воинов и самых женщин, произнес он краткую речь о своем горестном положении и торжественно объявил, что из любви к миру и для общего блага покоряется, желая только, чтобы его помнили и сжалились над его супругою и детьми малолетними".
21 Января, сей навеки черный день во французской истории, описан из Тацита, с некоторыми прибавлениями из Тита Ливия и Вел Патеркула.
"Несчастного влекли на лобное место. Все, которые могли видеть и слышать его, с ужасом удалялись. Улицы и площади казались обширною пустынею. Однако же некоторые выходили опять из домов, страшась того, что они изъявили ужас".
стр. 26
"Между тем поздравляли Сенат, что он наказал врага Республики". Tacit. Ann. Lib. 4. Art. 70.
"Смерть его поразила умы как в провинциях, так и в странах соседственных. Цари и народы оплакивали сего Монарха, столь добродушного против союзников и кроткого против самих врагов; Монарха, которого вид и слова вселяли почтение - который на вышней степени не знал гордости, всегда ненавистной, и только одно нужное для власти величие показывал". Tacit. Annal. Lib. 2. Art. 72.
"При сем случае в храмах совершали жертвоприношение. Упоминаем о сем для того, чтобы потомство, которое сведает от нас или других Писателей историю времен ужасных, заметило, что всякое тиранское изгнание, всякое убийство, было тогда предметом благодарения и жертв; что прежде знаменовало благо народное, то знаменовало уже народные бедствия". Tacit. An. Lib. 14. Art. 64.
"Народ долженствовал клятвою уничтожить Царское достоинство, и все Принцы были изгнаны законом". Tit. Liv. Lib.2. Art.2
стр. 27
"Смерть Монарха не была началом мира, но произвела единое перемирие. Вооруженные победители бегали из улицы в улицу и гнали побежденных с яростною злобою; на площадях и в храмах лилася кровь; смерть везде искала жертв своих. Осматривая дома, извлекали оттуда тех, которые в них скрывались. Всякий благовидный юноша, гражданин или воин был умерщвляем. Сия лютость, которая в первом жару хотела только крови, обратилась после в хищность. Ничто не осталось в целости; победители срывали замки, будто бы для того, что жители укрывают друзей Монарховых; они насильственным образом обыскивали дома, и смерть была следствием сопротивления. Гнусная чернь торжествовала. Подлые слуги доносили на господ своих и указывали скрытые драгоценности; на некоторых доносили и самые друзья их. Везде стон, вопль отчаяния и ужасы взятого приступом города. Начальники, сами воспалив войну междоусобную, не могли уже остановить злых людей, которых бывает всегда более числом в смятениях; к сохранению же порядка нужны добродетели". Tacit. Hist. Lib. 4. Art. 1.
стр. 28
"Осуждение пало не только на врагов торжествующей стороны, но и на великое число граждан совсем невинных. Определили взять их имение, продать, детей лишить родительского наследства и всех прав на гражданские достоинства: несправедливость беспримерная! ибо дети Сенаторские долженствовали в то же время платить за род и сан свой, которых выгоды у них отнимались". Vell. Paterc. Lib. 2. Cap. 20.
"От сего произошел общий недостаток в деньгах; ибо после бесчисленных осуждений и продаж все серебро и золото вошло в казну". Tacit. Annal. Lib. 6. Art. 17.
"Морские вооружения, наборы солдат, приготовление оружия были предметом общей деятельности и беспокойства. Но всего более ужасал заговор против богатства граждан. Муциан часто говорил, что злато есть душа войны; и потому в допросах никогда не думал он о вине или невинности, но хотел только знать об имении судимого. Со всех сторон доносили, и каждый богатый человек был целью грабежа". Tacit. Hist. Lib. 2. Art. 84.
стр. 29
"Ежедневно умножалось число несчастных. Всякое семейство страдало от злобных привязок доноса. Жестокие уставы следовали за необузданностью. Итальянская и скоро потом меджоусобная война не могла остановить этого беспрестанного умножения законов. Правительство занималось уже не гражданами вообще, но лично тем или другим гражданином. Одним словом, чем более законов имела Республика, тем хуже была она". Tacit. Annal. Lib. 3. Art. 25 - 27.
Вандейская война В 1793 году.
"Почти в каждом городе таилось семя бунта. Но первые мятежники были жители Туренские. Военачальник, против них отправленный, победил их с помощью Лионского гарнизона и Легионных войск, присланных к нему Варроном из Маинца". Tacit. Annal. Lib. 3. Art. 41.
"Виною мятежа был отчасти характер жителей и нехотение их отправлять молодых людей в наши армии. Они говорили: мы и королям повиновались, только когда хотели; если
стр. 30
давали им войско, то оно было под начальством собственных вождей наших и не ходило никогда далеко. Всякий раз, приступая к неприятельским действиям, они объявляли нам чрез послов, что готовы усмириться и быть нашими союзниками, если не хотим ничем новым обременять их; но если мы намерены поступать с ними как с рабами и побежденными, то у них есть железо, молодые воины и сердца, хотящие свободы или смерти. - Говоря с гордостью, указывали они на неприступные замки свои, безднами окруженные, где были отцы и жены их: места ужасные и дикие, где все угрожало кровопролитною и бедственною войною!" Tacit. Annal. Lib. 4. Art. 46.
Правление Робеспьерово.
"Какой провинции, какого стана не обагрил он кровью, или, по словам его, не очистил, не исправил? Ибо то, что другие называют преступлением, именует он мерою общественного блага; злоупотребляет слова, считает лютость твердостью, корыстолюбие бережливостью, ужасы и смерто-
стр. 31
убийства мудрыми способами правления". Tac. Hift. Lib. 1. Art. 37.
"Все стало подозрительно; в самых недрах семейства надлежало бояться. Но вне дома обнаруживалось беспокойство граждан во всей силе. Когда правительство обнародывало известия, тогда должно было наблюдать вид и движения свои, чтобы в опасные минуты не оказать излишнего страха или при известии о победе не мало обрадоваться". Tacit. Hift. Lib. 1. Art. 85.
"Осужденных заключали в темницы; повелевали казнить их. Уже трепещут родственники несчастных! Не дозволяют им видеться с детьми своими; не дерзают они принести им ни одежды, ни пищи. Бедные отцы сидят на праге [на пороге] и стенающие матери проводят ночь у дверей темницы. Даже и в последний раз не могут они обнять детей своих; напрасно желают быть хотя свидетелями конца их!.. Является страж темничный, гнусный раб Претора, ужас и бич граждан, Ликтор Секстиус. Он кладет цену на вздохи и слезы. Дай столько за вход в темницу; дай столько, чтобы войти туда с пищею! Никто не отказывал. - Скоро, без ведения
стр. 32
Сената, хищник приготовил список осужденным, который содержал в себе 80 имен; через два дня он прибавил к ним еще 220, а на другой день еще столько же". Cic. in Verr. Lib. 5. Cap. 45. Art. 118.
"Освобожденный Аницет предложил ему новое средство: построить корабль с тайною западнею, которая, нечаянно растворяясь, вдруг погружала бы людей в море". Tacit. Annal. Lib.14. Art. 3.
"Сии неслыханные примеры лютости и тиранства возмутили все сердца. - - Осуждали на смертную казнь тех, которые осужденных укрывали, родственников или посторонних, все одно. Наказывая жалость и человечество, награждали жестокость и вероломство. Тому давали деньги, кто объявлял убежище осужденного".
"Злодеи, терзавшие столицу, и во всем государстве свирепствовали. Уважение к божественным и человеческим вещам было посмеянием. Убивали супруга в объятиях супруги, младенца на груди у матери. Места, гостеприимству посвященные, ни самые храмы не могли быть безопасным убежищем от ярости убийц".
стр. 33
"Число тех, которые были жертвою злобы и гнева победителей, не могло сравняться со множеством убитых за их богатство. Тиран узнавал имена сих граждан от людей, которым поручено было делать особенный для того список, и замечал их в гибельной книге своей. Ужас овладел всеми. Не знали, что делать или чего не делать для безопасности.
Кто подходил к сей книге мертвых, того называли излишно любопытным и виновным; кто удалялся от нее, того считали ненавистником сей благодетельной меры; кто хотел видеть имена осужденных, тому говорили: совесть мучит тебя, и для того боишься найти между ими свое или родственников твоих имя. Многие погибали за то, что они хмурили брови или улыбались. Тужить о смерти друга или радоваться смерти неприятеля было равным преступлением. Многие казнены даже по ошибке в именах. Когда убийцы не знали осужденных, то именами их называли других". Tit. Liv. In fuppl. Lib. 88. Art. 21, 22, 23, 24.
"Самые женщины не были исключением из общей опасности; если не заговорами властолюбия, то слезами об-
стр. 34
виняли их. Одна престарелая женщина была казнена за то, что она оплакивала смерть сына своего". Tacit. Annal. Lib. 6. Art. 10.
"Среди сих неслыханных бедствий менее других злосчастными казались те, которые умирали, не предвидев судьбы своей или немедленно по объявлении им приговора; ибо те, которые укрывались, вели беспокойств и ужасов исполненную жизнь, лютейшую самой смерти. Они не могли спастись бегством, боясь встретить врагов своих, и трепетали в своих убежищах: ибо в тиранское правление и самые друзья бывают предателями". Tit. Liv. in fuppl. Lib. 88. Art. 27.
Девятое Термидора.
Казнь Робеспьерова.
"Наконец казнь злодея (*) снова заставила верить Провидению, и боги оправдались. Они похитили у государства достойнейших граждан, и никто не дерзал восстать и наказать его. Но тиран погиб, как скоро и народу сделался страшен. Он пролил реки крови, и бездна поглотила его". Juvenal. Satyr. 4.
(*) Клавдиана.
стр. 35
Таким образом Французские Авторы сей любопытной Истории языком Римлян описывают все эпохи Революции до самого Бонапарте или 18 Брюмера. Сия перемена изображена ими весьма обстоятельно словами Тацита, Энния, Аврелия Виктора, Цицерона и проч.
О сем великом дне слышим мы красноречивый глас Римского Оратора (*), гремящий из глубины веков и дающий новому властелину Франции те же советы, которые за 2000 лет перед сим давал он величайшему из римлян (**). Сей глас вещает:
"Ты должен посвятить себя потомству и явиться ему со славою. Уже ты заслужил его удивление; но оно ждет еще предмета для хвалы истинной. Грядущие веки, без сомнения, удивятся, читая в Истории или внимая повестям о делах твоих: сколько воинств рассеянных, сколько провинций, тобою покоренных! Сколько сражений и побед невероятных, которым Реин, Океан и Нил были свидетелями! Сколько триумфов и памятников, в честь тебе воздвигнутых! Но ес-
(*) Цицерона.
(**) Цесарю.
стр. 36
ли мудрыми законами не утвердить государственного правления, то имя твое в отдалении времен будет по земле скитаться и не найдет места твердого. Мнение потомков, подобно нашему мнению, будет различно. Одни превознесут до небес дела твои; другие, может быть, пожалеют, что ты отказался от самой лучшей славы, не сделав того, чтобы бедствие отечества было приписано року, а его спасение твоей мудрости. И так старайся угодить судиям, пред которыми будешь стоять во все веки. Они справедливее нас, ибо могут судить тебя без страстей: без любви, злобы и зависти. Если суд их тогда будет для тебя не важен, как некоторые люди ложно думают, то по крайней мере теперь для тебя важно действовать так, чтобы никакая укоризна не могла ослабить гремящей славы твоей!"...
стр. 37
Опубликовано 27 марта 2014 года
Новые статьи на library.by:
ИСТОРИЯ:
Комментируем публикацию: История Французской Революции, избранная из Латинских Писателей
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Предполагаемый источник
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1395867666 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций