НЕСОСТОЯВШАЯСЯ АНГЛО-РУССКАЯ ВОЙНА 1791 г.

Актуальные публикации по вопросам истории и смежных наук.

NEW ИСТОРИЯ


ИСТОРИЯ: новые материалы (2024)

Меню для авторов

ИСТОРИЯ: экспорт материалов
Скачать бесплатно! Научная работа на тему НЕСОСТОЯВШАЯСЯ АНГЛО-РУССКАЯ ВОЙНА 1791 г.. Аудитория: ученые, педагоги, деятели науки, работники образования, студенты (18-50). Minsk, Belarus. Research paper. Agreement.

Полезные ссылки

BIBLIOTEKA.BY Беларусь - аэрофотосъемка HIT.BY! Звёздная жизнь


Автор(ы):
Публикатор:

Опубликовано в библиотеке: 2006-07-04
Источник: http://portalus.ru

Опубликовано: Лопатин В. С. Светлейший князь Потемкин. – М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2005. С.444–459.

17/28 марта 1791 г. Уильям Питт Младший (самый молодой премьер-министр в истории Великобритании) зачитал в парламенте королевское послание. В нем говорилось о неудаче попыток «содействовать умиротворению России», четвертый год ведущей войну с Турцией. Премьер просил палату общин предоставить военные кредиты для усиления флота. Британский флот должен был стать последним аргументом в переговорах с упрямыми русскими. Биржа ответила на это паникой и падением акций. Английские политики, купцы и промышленники недоумевали: неужели война? Россия — самый выгодный и надежный торговый партнер на протяжении полувека. Обе страны никогда не воевали друг против друга и большей частью были союзниками.
В 1787 г. изумленные друзья и враги России признали ее выдающиеся успехи в заселении и освоении Северного Причерноморья. Вскоре после возвращения Екатерины в столицу из путешествия на юг Турция начала войну. Растущая мощь империи напугала не только турок. Российские дипломаты привыкли видеть французов главными оппонентами при дворе султана и не сумели разгадать новой комбинации. Англичане, потерпев поражение в Американской войне, помнили, что императрица выступила инициатором «вооруженного нейтралитета», международного акта, направленного против гегемонии Англии на мировых торговых путях. Король Фридрих-Вильгельм ІІ не мог простить Екатерине союза с Австрией, противницей Пруссии. Интриги английского и прусского послов в Константинополе способствовали развязыванию войны. Ее ход известен. Первый удар противника при Кинбурне был героически отбит Суворовым. В 1788 г. Потемкин взял Очаков. В кампании 1789 г. Суворов (совместно с австрийцами) при Фокшанах и Рым-нике разгромил армию везира. Турецкие крепости на Днестре Аккерман и Бендеры — капитулировали перед Потемкиным. (c.444)
К 1790 г. война была выиграна. Император Иосиф выполнил свои союзнические обязательства, признав Порту нападающей стороной. В том, что турки были нападающей стороной, не сомневались во Франции, Англии и Пруссии. Но если французы предлагали услуги в «медиации» (мирном посредничестве), то англичане и пруссаки, ратуя за посредничество, стали на сторону агрессора. При их содействии шведский король Густав III получил турецкие субсидии и спровоцировал войну в непосредственной близости от столицы империи. Он требовал изменения русско-шведской границы и возврата Турции Крыма. Осуществление этой «программы» означало оттеснение России от Черного моря и Балтики (с эвакуацией Петербурга). Густав даже обещал сбросить статую Петра Великого в воды Невы.
Сражаясь на два фронта, Россия отбила натиск северного соседа. Но главные дела шли на юге. Бывший командующий турецким флотом Газы-Хассан-паша сменил умершего вскоре после Рымника везира и начал переговоры с Потемкиным. Условия русских были умеренными: Очаков с округой и граница по реке Днестр. Это обеспечивало свободу черноморской торговли и безопасность южных поселений. Но на сцену (как выразилась императрица) явились «новые актеры». Англия и Пруссия воспользовались революцией во Франции (исключившей ее из «европейского концерта») и выступили в роли диктаторов. Особую активность проявила Пруссия. Ее король обещал Польше (за союз с ним) вернуть Галицию, отошедшую по первому разделу к Австрии. За это австрийцы получили бы земли в Молдавии и Валахии, принадлежащие султану — союзнику Пруссии. Сам Селим III должен был удовольствоваться возвращением Крыма, уступив России Очаков. А Пруссия (удержав захваченные по первому разделу польские земли) получила бы за услуги Данциг и Торн (Гданск и Торунь), которые обеспечивали торговлю ослабевшей Польши. Англия, стремясь к мировой гегемонии, поддерживала Пруссию, хотя и не одобряла сложной системы территориальных изменений. Главным препятствием в осуществлении этих планов стала Россия.
Весной 1790 г. старый Газы-Хассан умер. Новый везир, тоже Хассан-паша, вяло вел переговоры с Потемкиным и тянул время. Летом Австрия (под нажимом Пруссии и Англии) пошла на перемирие с турками. Россия осталась одна. Правда, Екатерине удалось заключить мир с Густавом, который отказался от своих претензий. В ответ англо-прусские дипломаты затеяли «мирную» конференцию в Систове на Дунае, на которую приглашали Россию, с тем, чтобы предъявить ей ультиматум: прекратить войну на положении (с.445) status quo strict (твердого статус-кво), то есть возвращения туркам всех завоеваний. Потемкин предупредил везира о том, что не позволит играть в переговоры, и приказал Севастопольскому флоту нанести удар по турецкому флоту. Контр-адмирал Ушаков блестяще выполнил приказ и одержал две победы. Рассчитывая на помощь союзников, султан решил продолжать войну. Потемкин о ветил Нижне-Дунайской операцией. Одна за другой пали турецки крепости — Килия, Тульча, Исакча. Оставался Измаил. В нем помимо гарнизона укрылась целая армия. Русские генералы не решились на приступ твердыни. И тогда Светлейший князь послал под Измаил своего любимца. 11 декабря 1790 г. после кровопролитного штурма Суворов взял Измаил.
«Дай Боже, чтоб успехи ваши заставили турок взяться за ум и скорее заключить мир, — писала Екатерина в ответ на донесение Потемкина о взятии крепости. — Дай туркам почувствовать, как Прусский Король их обманывает, то обещая им быть медиатором, то объявить войну нам в их пользу... Все сие выдумлено только для того, чтобы турков держать как возможно долее в войне, а самому сорвать где ни на есть лоскуток для себя. Я думаю, что теперь последует смена визиря, а при сей откроется тебе случай открыть переписку с новым визирем, а может быть, и трактовать о мире беспосредственно. Оба дворы здесь уже сказали, что не настоят уже более о медиации» [1].
«Оба дворы» (прусский и английский) не могли прийти в себя после измаильской катастрофы. Систовский конгресс прервал заседания. Гарнизоны турецких крепостей на Дунае охватила паника. Везир открыто упрекал союзников за новые жертвы. Казалось, султан последует примеру шведского короля. Но Потемкин уже получил сведения о том, что союзники возобновили нажим на Порту. 13 января он писал государыне: «Что касается до внушениев туркам, чтобы не щитали они на помании прусские, не упускаю я всегда до них доводить. Но что делать, ничего не помогает: ослепление султана или, может быть, его рок ведет к потере. Варвар и тиран ожесточенный не внемлет ничему. Рейс-эфенди от визиря ездил ему описывать худое состояние дел ради приклонения к миру, но чуть не потерял головы. Четыре курьера, отправленные от визиря с известием об Измаиле, не допущены до Царя Града, а отрубили им головы. Теперь его манят, что Англия пришлет флот... Потому-то для принятия мер должных и открытия моих усердных и полезных мыслей должен я необходимо, хотя на самое кратчайшее время, приехать к Вам...» [2] Желание Потемкина прибыть в Петербург объяснимо. Предстояла дипломатическая битва с закулисными врагами России. (c.446)
10 февраля 1791 г. Светлейший князь поскакал в столицу и прибыл туда 28-го числа. Пока он находился в пути, по приказанию султана был застрелен везир. Его место занял Юсуф-паша, один из зачинщиков войны. Пришло известие — англичане сулят Густаву крупные суммы за участие в войне против России. «Братец Гу» (как звала его Екатерина) колебался и просил обещанных по мирному договору денег, давая понять, что встанет на ту сторону, которая деньги даст. Прусский король заверял султана, что начнет военные действия сразу же после решительного отзыва британского премьер-министра.
В обстоятельной статье «Англо-русские отношения в конце XVIII века» [3] А. М. Станиславская подробно описала ход кризиса 1791 г. Автором были использованы документы Архива внешней политики Российской империи, журналы Палаты общин, британская пресса, труды английских, германских и российских историков. Но в поле зрения исследовательницы не попал ценный источник, хранящийся в Российском государственном архиве древних актов. Это депеши английского посланника Уитворта (Whitworth), а также депеши специального представителя Питта — Фоукнера (Fawkener). Сами депеши хранятся в архиве британского МИДа. В фонде Воронцовых находятся переводы депеш на русский язык. Переведены они довольно коряво, что характерно для XVIII в. По этим депешам фазы кризиса прослеживаются очень выразительно, со множеством новых важных подробностей.
Следует сказать два слова о Чарлзе Уитворте. В британском национальном биографическом словаре отмечено «труднообъяснимое превращение» подполковника Уитворта в дипломата. Прослужив одиннадцать лет в армии, он в 1783 г. отправился во Францию со своим «интимным другом» герцогом Дорсетом. Герцог был назначен послом при Версальском дворе. Красивый, обходительный Уитворт (тридцати одного года) имел большой успех у великосветских дам и в 1785 г. получил пост чрезвычайного посланника и полномочного министра в Варшаве. Через два года его перевели в Петербург. Как видим, дипломатический опыт сэра Чарлза уступал его опыту солдата.
В первой из имеющихся в нашем распоряжении депеш (от 7/18 марта) Уитворт сообщил государственному секретарю (министру иностранных дел) герцогу Ф. Лидсу о приезде в столицу Потемкина: «Излишне упомянуть здесь, что он принят был совершенно хорошо и что влияние его отсутствием не токмо не уменьшилось, но и достигло, как кажется, вышней степени твердости». Приглашенный Потемкиным на обед, Уитворт записал слова князя о том, что его (c.447) система не переменилась и состоит в необходимости иметь доброе согласие между Англией и Россией, в чем он видит «главный предмет политики» своего двора. Но эта политика состоит в том, «чтобы нас, колико возможно, уклонить от Берлинского Двора в чаянии отвлечь тем от некоторых мер, кои, как он сам страшится, могут быть... его намерениям противными, ибо собственная выгода его заключается в том, чтобы удержать, по крайней мере, часть своих завоеваний». Советуя привлечь на свою сторону шведского короля, посланник заключал: «Конечно, стоят его требования много денег, но продолжительная война причинила бы еще и более издержек» [4].
Через неделю снова следует совет Лидсу (а через него самому Питту): «Без дозволения Короля Шведского не имеем мы по северной стороне Балтийского моря или на берегу Финляндии... никакой гавани... Я все же ласкаюсь надеждою, что россияне опоздают и что Король Шведский объявит себя со стороны союзников» [5].
21 марта (1 апреля): «Все здесь изъявляют вид совершенного спокойствия и равнодушия и изыскивают все средства, чтобы под личиною рассеянности сокрыть ту заботу, которую производит нынешнее критическое положение. Потемкин не изъявляет склонности к разговорам о делах... Он уверен, что державы союзные не намерены и не желают действительную начать войну». Сам Уитворт признается, что «с великим нетерпением ожидает окончания» предприятия союзников [6], то есть, результатов давления на Россию. Долгожданная весть приходит из Берлина. Поверенный в делах Джексон пишет (22 марта/2 апреля) Уитворту о том, что прибыл прусский курьер из Лондона и привез письма: «Кабинет наш по зрелом размышлении вознамерился твердо настоять на status quo strict и предпринять совокупно с Королем Прусским сильнейшие меры против Императрицы Российской, буде бы она еще долее воспротивилася принять то основательное положение. Вследствие сего постановлено будет чрез конвенцию для распоряжения военных приуготовлений: по оной обязуется Англия выслать тритцать пять линейных кораблей с соразмерным количеством фрегатов в Балтийское море и двенадцать линейных же кораблей и фрегатов в Черное море... Королю Шведскому хотят отдать три миллиона талеров, дабы он остался неутральным и позволил нашему флоту иметь свободный въезд в свои гавани» [7].
Еще не зная об этом, Уитворт убеждает Лидса (депеша от 28 марта/8 апреля) действовать решительно. «Упрямство и неограниченная гордость здешнего Двора, или, лучше сказать, Потемкина толь велики, что никогда не согласятся на то (на принятие ультиматума), разве тогда, как приступят с ножом к горлу». (c.448)
«Господа морей» не желают признать, что у России свои национальные интересы, что она имеет право обеспечить свою безопасность и свою торговлю. Причем не где-то за морями и океанами (именно в 1790 г. англичане, начав третью англо-майсурскую войну, усилили колониальный захват Индии), а на своих южных рубежах, откуда в течение веков ей угрожала постоянная опасность.
Уитворт бранит Потемкина за бездеятельность и страсть к развлечениям и... страшится его приготовлений к новой кампании. В литературе известен отзыв Екатерины, якобы сказавшей с иронической усмешкой посланнику: «Сэр, в то время как Король, ваш повелитель, решил изгнать меня из Санкт-Петербурга, я надеюсь, он позволит мне ретироваться в Константинополь?» В депешах об этом ни слова, но Уитворт убежден: Потемкин способен на все. «Я никак не сомневаюсь, что он имеет намерение добраться до Константинополя, и я не знаю, как бы тому воспрепятствовать, буде не найдет он такого неприятеля, который бы мог ему противустоять лучше, нежели турки». Вывод посланника однозначен: Английский «флот в здешних водах есть единое средство спасительное от того» [8].
Между тем парламентская оппозиция во главе с Чарлзом Джеймсом Фоксом уже повела атаку на кабинет Питта. Премьер оправдывается необходимостью поддержать Пруссию, которой якобы угрожает опасность, если Россия усилится за счет Турции. Имея большинство в Палате общин, Питт получает одобрение своей политики, но с изумлением видит, как с каждым новым голосованием это большинство тает. Его сторонники все чаще покидают зал перед голосованием. И он начинает сознавать опасность затеянной авантюры. 20/31 марта Питт конфиденциально советует прусскому королю повременить с предъявлением ультиматума, составленного им лично и уже посланного в Берлин. Курьер должен был везти ультиматум в Петербург сразу после подписания конвенции о совместных военных действиях против России.
В российской столице неспокойно: между Потемкиным и императрицей происходят тяжелые объяснения, о которых пишет в своем секретном дневнике статс-секретарь Екатерины Храповицкий [9]. И Екатерина, и Потемкин делают все для отпора диктаторам. Вооружаются Балтийский флот и флотилия, подтягиваются войска к прусской границе. Но князь настаивает на более активной дипломатической борьбе. По его мнению, следует продолжить переговоры с прусским королем: манить его обещаниями о возобновлении союзного договора, намекнуть на возможное решение проблемы Данцига и Торна. Главное — выиграть время! Императрица согласна (с.449) с доводами своего тайного мужа и соправителя, но писать племяннику Фридриха Великого, возомнившему себя вершителем судеб европейских стран, лицемерному интригану, подстрекнувшему к войне турок и шведов, настроившему против России поляков — выше ее сил.
Дневник Храповипкого (7 и 8 апреля): «Разные перебежки. Досада. Упрямство доводит до новой войны». 9 апреля: «Сказали, что пива и портера не будет. Но сего утра Князь с Графом Безбородком составили какую-то записку для отклонения от войны. Князь был ввечеру у Государыни, а оттуда пошел на исповедь». Уже известно о приказе Прусского короля придвинуть к границе с Лифляндией пятидесятивосьмитысячную армию. Это — апогей кризиса. Екатерина проявляет огромную выдержку. Она еще не знает о начавшихся в промышленных центрах Англии митингах протеста против войны, о появляющихся на домах надписях «Руки прочь от России», об успешных атаках оппозиции.
28 марта/9 апреля Джексон сообщает Уитворту о получении им полномочий на подписание конвенции с Пруссией, но... последовала «неожиданная остановка в делах» [10].
После жарких споров между членами британского кабинета решено отказаться от условий status quo strict (31 марта/11 апреля). А сэр Чарлз продолжает подталкивать свое правительство к войне, расписывая, как он внушает «здешнему Двору» о «маловажном действии, которое произвела (в Англии) на народ мысль о войне с Россией». Даже английские купцы в Санкт-Петербурге, по его признанию, выступают против войны, но он решительно не согласен с ними.
8/19 апреля Уитворт — Лидсу: «С особливым удовольствием извещаюсь я, что одна эскадра отправится в Черное море, поелику чрез то исцелится совершенно гордость Потемкина и все его военные предположения вовсе уничтожатся, — радуется посланник, повествуя о «великом страхе», который якобы произвело известие о прибытии в Берлин курьера с ультиматумом. Русские готовятся к отпору, но он не может «думать, что глупость будет простираться до того, чтобы допустить дела до крайности. Борьба сия будет неравная и опасная. Россияне ничего не выиграют, а понесут неиссчетный вред. Уже единое пресечение торговли может иметь опаснейшие последствия. Оно произведет в Государстве неудовольствие и ропот. И запрет остановлением публичного кредита те источники, из коих почерпались доселе средстава к содержанию войны и без коих невозможно продолжать оной...» [11]
Воинственный дипломат не догадывается о том, что судьба (с.450) другого «ястреба» (герцога Лидса) уже решена. Он уходит в отставку (10/21 апреля), и пост министра иностранных дел достается стороннику умеренного курса лорду У. Гренвилю. Уитворт признается (депеша от 11/22 апреля) о своем замешательстве из-за промедления с началом активных действий, но не может остановиться: «Для Англии политически хорошо воспользоваться настоящими обстоятельствами для приведения России в то состояние, в котором она в отношении к другим Европейским державам находиться должна» [12].
В тот самый день, когда писались эти строки, граф Семен Романович Воронцов шлет из Лондона радостную весть о «счастливом обороте дела»: отставка Лидса означает поражение партии войны. Правда, пока эта депеша достигнет Петербурга, адмирал Чичагов получает приказание Екатерины выводить на рейд корабли, а Совет императрицы рассуждает о том, где взять выгодную позицию против английского флота. «Князь говорил Захару, — записывает 15 апреля Храповицкий. — «Как рекрутам драться с англичанами! Разве не наскучила здесь шведская пальба?» Но через два дня это ворчание уже не имеет смысла. 17 апреля Храповицкий отмечает: «Сказано с приметным на лице удовольствием, что в Парламенте спорили очень жарко против Питта о войне с нами. Фокс, Портленд и Девонширская партия за нас. Многие друзья от Питта отстали. Призывали Графа Безбородка, чтоб скорее сообщил Графу С. Р. Воронцову все бумаги, до дел, с Англиею касающиеся, для отдачи оппозиции, ибо Министерство их не открывает, а мы чрез то докажем, что справедливость на стороне нашей».
Курьер графа Воронцова упредил курьера, посланного к Уитворту. Даже 18/29 апреля упрямый сторонник войны продолжает писать ушедшему в отставку Лидсу о том, что «мгновение настало, в кое необходимо нужно делать покушения», что Нева уже очистилась от льда, что английские купеческие корабли уже прибыли в Кронштадт и нужно стараться их скорее отправить назад. Если война начнется, то необходимо запретить торговлю с Россией даже нейтральным странам. «Сии меры, хотя некоторые из наших торгующих людей чрез то постраждут, более бы всего к тому воспоспешествовали побудить здешний Двор к разсудку чрез ропот собственных онаго подданных, и сие есть, без сомнения, добрая политика: претерпеть с одной стороны зло, дабы с другой получить решительное и прочное благо» [13].
Наконец Уитворт узнает новость, привезенную курьером Воронцова, «депеши которого, кажется, причинили великую радость» (депеша от 22 апреля/3 мая). «Время покажет, основательно (с.451) ли его предсказание, — заключает посланник. И раскрывает истинные цели войны с Россией: — Необходимо нужно принять таковые меры, кои бы могли воспятить расширение сего Государства на Юг, поелику я уверен, что всякое приращение в силе и власти, оным приобретаемой, падет на жребий наших неприятелей» [14]. Забегая вперед, отметим, что именно Уитворт в 1798 г. сделается активным участником переговоров с императором Павлом о посылке русской армии и флота на Запад для восстановления европейского равновесия, нарушенного Францией. На помощь союзникам будет отправлен Черноморский флот во главе с Ушаковым и армия во главе с Суворовым. В грозном 1812 году англичане будут молиться на «сильную Россию», которая сломит могущество императора Наполеона — диктатора почти всей континентальной Европы.
25 апреля/6 мая Уитворт, уже потерявший надежду на предъявление ультиматума, пишет Лидсу: «Здесь еще все продолжают заниматься увеселениями. Потемкин, сказывают, сделает в будущий понедельник пиршество, которое, по меньшей мере, стоить ему будет 2000 тысяч рублей. И приуготовления к оному занимают его гораздо более, нежели всякая опасность, которая могла бы угрожать его Отечеству. Невозможно понять, каким образом можно поступать в том положении, в коем дела теперь находятся, толь неблагопристойно, ребячески и толь уничижительно» [15].
Шестью днями ранее Екатерина посылает письмо в Германию своему давнему корреспонденту доктору И. Г. Циммерману об угрозе нападения английского флота и о том, что все готово к отпору. Далее следует ключевая фраза: «Обещаю вам, что вы будете иметь обо мне известие, если на меня нападут с моря или сухого пути. И ни в каком случае не услышите, что я согласилась на постыдные уступки, которые неприятель позволит себе мне предписать» [16]. Письмо идет обыкновенной почтой, чтобы его могли оценить прусские зачинщики новой войны и их английские друзья. Именно в этот день британский посланник в Пруссии Джозеф Эварт (Ewart) делится с Уитвортом потрясающей новостью. В Берлин и в Петербург едет... «господин Фоукнер». Причем Эварт убеждает коллегу в том, что ему не следует «оскорбляться», ибо «дело сие под конец так выльется, что вы как лично, так и в отношении политических обстоятельств от того будете иметь великое удовольствие». Нетрудно догадаться, что правительство фактически дезавуировало сторонника войны Уитворта, поручив Фоукнеру особую миссию. Как выразился лорд Гренвиль, ее невозможно осуществить «чрез письма» [17], (c.452)
Имени Уильяма Фоукнера нет в национальном биографическом словаре. Люди такого рода делают свои важные дела в тени. Известно, что он был одним из немногих доверенных людей самого Питта,
21 апреля, в день рождения Екатерины, Потемкин подносит ей подробную реляцию об успешной военной экспедиции за Дунай и о поражении турок. Через пять дней императрица по его совету посылает Суворова осмотреть северную границу. Появление на шведской границе прославленного победителя турок способно охладить горячие головы.
28 апреля/9 мая Светлейший князь устраивает грандиозный праздник в своем дворце (впоследствии названном Таврическим). На празднике присутствуют императрица с семейством наследника престола, многочисленные гости, полномочные иностранные министры. Две великолепные кадрили ведут молодые внуки Екатерины — великие князья Александр и Константин. Звучит хор, впервые исполняющий знаменитый полонез Осипа Козловского на слова Гавриила Державина: «Гром победы раздавайся! Веселися, храбрый Росс!»
Потемкин продемонстрировал друзьям и недругам России единство воли руководства и мощь империи, уверенной в своих силах.
30 апреля Храповицкий заносит в свой дневник: «Курьер с известием, что Англия, повидимому, в войну с нами не вступит. Отношение к твердости». Это слова самой Екатерины. Она понимает, что пик кризиса миновал. Можно отдохнуть и перевести дух. Императрица переезжает в свое любимое Царское Село. Предстоит дипломатическая борьба с европейскими диктаторами, но интуиция, помноженная на огромный опыт, подсказывает ей, что можно и должно предъявить решающие аргументы султану, все еще ожидающему от союзников военной поддержки. Следует короткая записочка Потемкину: «Ежели хочешь камень свалить с моего сердца, ежели хочешь спазмы унимать, отправь скорее в Армии курьера и разреши силам сухопутным и морским произвести действие наискорее, а то войну протянешь еще надолго, чего, конечно, ни ты, ни я не желаем» [18].
И Светлейший князь признает: время выжидания прошло, нужно выбить из игры Порту, от имени которой Англия и Пруссия ведут свои интриги. 11 мая из столицы скачут курьеры с его ордерами: генералу Гудовичу — перейти Кубань и овладеть крепостью Анапа; генералу Репнину, в главную армию, — перейти Дунай, разбить армию верховного везира; контр-адмиралу Ушакову, в (c.453) Севастополь, — выйти в море, найти турецкий флот, атаковать и разбить.
А в Петербурге ждут «господина Фоукнера». Уитворт (депеша от 2/13 мая) пытается продолжить игру, заявляя русским, что герцог Лидс ушел «по известной его наклонности к спокойной частной жизни». Но члены британского кабинета узнают от него вести и поважнее: «Императрица нимало не склоняется на принятие status quo или какого-либо ограничения, если оное не будет подкрепляемо почтительною Державою» [19].
9/20 мая Уитворт упомянул и о Фоукнере. «Между тем, ожидают здесь с нетерпеливостью прибытия Господина Фоукнера. Потемкин и вице-канцлер (граф И. А. Остерман) делают мне многоразличные вопросы о намерении его отправления. И хотя они не делали мне о сем намеки, однакож я с основанием догадываюсь, что они думают, якобы он получит полную мочь согласиться во всем пространстве на их требования. Сие бы без сумнения было весьма приятно для Императрицы, поелику весьма бы лестно было для Ея тщеславия таким образом достигнуть своей цели и получить то, ради чего начата война». Уитворт признает, что южная торговля России не в состоянии развиваться, пока Очаков находится в руках турок. Но «ястребиный дух» еще не выветрился из него: «наш непосредственный интерес требует того, — убеждает он Гренвиля, — чтобы остановить успехи сего Государства к полудню, коего намерение не есть единое тщеславие, чтобы распространить далее свое владычество, но чтобы усугубить свою торговлю». Все же посланник вынужден сбавить тон. Он начинает делать «Князю Потемкину всякие учтивости, поелику его влияние превышает, как обыкновенно, все прочие, и он в состоянии все выполнить» [20].
14/25 мая в Петербург прибывает Фоукнер. Важный визитер представляется «путешественником», но его ранг и миссия ни для кого не секрет: «Приехал Фоукнер из Англии для негоциации о мире, — отмечает Храповицкий. — Он секретарь Королевского Совета и партии Питта». Уитворт спешит заверить Светлейшего князя в том, что Фоукнер «привез с собою предписания, которые всеконечно будут Императрице весьма приятны... Потемкин изъявил высочайшее удовольствие в рассуждении благоприятного оборота, который дела приемлют... сказал, что он совершенно так мыслит, яко Англичанин, и что он надеется, что уже настало время, в которое зависть (толь долго между обоими Дворами гнездившаяся) должна уступить место системе дружества и доброго согласия, чего желать и тому споспешествовать польза обеих земель равносильно требует, и что мы можем в последствии дела сего, которое толь сильно собственным его желаниям благоприятствует, положиться (c.454) на сердечное его содействие и вспоможение». Это говорится в депеше от 16/27 мая. И тут же следует приписка: «Естли бы мне были менее известны характер и намерения Князя Потемкина, то, может быть, счел бы я сие за чистосердечное откровение, но я имею, к нещастию, слишком много причин опасаться, что его помыслы к тому клонятся, чтобы над нами посмеяться. И между тем, как он нас запутает в долговременные и бесполезные переговоры, стараться будет выиграть время, в которое он свои действия противу неприятеля удвоенными силами продолжит и понудит его, не опасаясь ниоткуда никаковой диверсии, к незапному миру без содействия каковых-либо других Держав и на вышереченных условиях» [21].
Зачинщикам и подстрекателям войны не удалось посмеяться над русскими. Питт пренебрег интересами своей страны и получил достойный отпор. Теперь ему предстояло выпутываться из трудных обстоятельств, сохраняя лицо и не давая оппозиции новых козырей для парламентских баталий.
В тот же день послал депешу в Лондон и «господин Фоукнер» [22]. Из первых же строк видно, какие ему даны инструкции. «Мы со тщанием всего того будем уклоняться, что может издали быть сходно с угрозами», — пишет он Гренвилю. Досадной помехой стала позиция Пруссии. Фокс и его сторонники обвиняли правительство в том, что оно плетется в хвосте прусской политики. Поэтому, посетив Берлин по пути в Петербург, Фоукнер предупредил пруссаков, что в ходе переговоров, возможно, придется «согласиться уступить всю округу земли около Очакова России». Правда, он заверил их о новых серьезных ограничениях, которых будут добиваться от русских. Но это делалось для успокоения короля, много обещавшего султану и потратившегося на вооружения. Когда дело зашло о спасении престижа своего кабинета и лично премьер-министра, англичане заговорили с пруссаками совсем иным тоном. Фоукнер дал указание Эварту «немедленно сие дело поставить на истинный путь», ибо им уже сделано русским «второе предложение» — то есть «всю округу земли уступить с позволенными мне ограничениями».
Далее британский кабинет уведомлялся Фоукнером о беседе с самым влиятельным человеком в России. «Уитворт, Гольц (прусский посланник) и я имели сего дни рано долгую Конференцию с Потемкиным, который нас удержал к обеду в своем загородном доме. Обращение его было весьма особенно и крайне характерно. Он сказал, между прочим, что он условия status quo терпеть не может; что он не понимает, каким образом мы можем предпочитать Россиянам Турок. Что естьли бы он получил в плен Великого Визиря, то бы он тотчас его на первом дереве повесил за голову, и что он (c.455) ему велел сказать, что мнение его есть, чтоб Россия вела вечную войну с Турками (здесь, очевидно, неточный перевод. Потемкин передал зачинщику войны Юсуфу, снова ставшему везиром в конце проигранной войны, что и он, Потемкин, готов на ее продолжение. — В. Л.); что щастие его никогда не оставляло, что никогда не имел долее одной минуты неблагоприятного ветра; что сие крайне глупо от нас все же ожидать, чтобы он Императрицу уговорил к миру, когда он только молодой Фельдмаршал есть и еще может надеяться завоевать когда-либо и Египет.
Потом доказывал он со всевозможным ухищрением и язвительностию, что все то, что Россия ко вреду Англии ни предприняла, особливо вооруженный нейтралитет, произошло по присоветованию Пруссии. Все сие заключал он великими уверениями дружбы к союзникам и изъявлял желание при том, чтобы и мы когда-нибудь в сих странах (то есть в землях необъятной Оттоманской империи. — В. Л.) посеяли войну» [23].
Откровенность Потемкина поразительна. Еще поразительнее его предвидения. Летом минувшего года, во время переговоров с везиром, он указал на Суез (Суэц), как на важнейший стратегический пункт, обеспечивающий торговлю Европы с Востоком, который союзники Турции постараются присвоить себе. (После многолетней борьбы с французами англичане захватили Египет.) Можно понять, как насторожились британские деятели, услышав угрозу захватить Египет. Потемкин не блефовал. За месяц до этого он получил донесение российского резидента в Закавказье [24]. К сожалению, не удалось установить имени предприимчивого агента. Резидент подробно описывал борьбу за персидский престол между Ага-Мохаммед-ханом (уничтожившим династию Зендов) и его братом Муртазой-Кули-ханом. Последний придерживался российской ориентации. Резидент советовал поддержать Кули-хана деньгами, оружием и военными демонстрациями. Это позволило бы подчинить Иран российскому влиянию. А оттуда недалеко до христианской Эфиопии, где можно набрать армию, достаточную для захвата Египта, который под властью феодалов-мамлюков превратился в провинцию, почти независимую от турецкого султана.
Намек Потемкина попал в цель. Свидетельство тому — депеша Фоукнера от 23 мая/3 июня, в которой он сообщил Гренвилю о первой беседе с императрицей.
Екатерина приняла «путешественника» 21-го числа в Царском Селе. «Императрица спрашивала меня много о королевской фамилии и о знатнейших особах в Англии... Она не учинила ниже отдаленнейшего упоминания о настоящем положении между Россиею (c.456) и Англиею, разве должно почесть таковым следующие слова, хотя я едва могу поверить, чтобы оное могло иметь к тому отношение. Италианская гончая собака, принадлежащая Императрице, лаяла на мальчика, игравшего пред нею в саду. Она сказала мальчику, чтобы он не боялся, и, оборотясь ко мне, говорила: «Собака, которая много лает, не кусает» [25].
Секретарь Королевского совета и партии Питта все понял правильно. Сначала он прозондировал почву: не согласятся ли русские объявить Очаков с прилегающей территорией независимым анклавом? И получил твердый ответ: об этом даже не будут докладывать Ее Величеству. Новый вариант: русские получают все, что хотят, но без права строить укрепления и селения. Ответ: мы возвращаем туркам крепости Бендеры, Хотин и Аккерман. Очевидно, следует поставить вопрос об их уничтожении. У Фоукнера имеется и третий вариант. Условия России принимаются с одним ограничением: свобода судоходства по реке Днестр должна быть гарантирована высокими договаривающимися сторонами. Это положение и принимается за основу переговоров под названием «умеренного status quo».
9/20 июня Фоукнер имел конференцию с вице-канцлером и остался доволен сделанным ему ответом. Он подал свою кредитивную грамоту и просил аудиенции в качестве Чрезвычайного Посланника для открытия переговоров. Их ведут Остерман, Фоукнер, Уитворт и Гольц. Императрица еще раз оказала Фоукне-ру внимание, приняв «путешественника» в его новом, настоящем качестве. «Он проводил весь день в Царском Селе, — записывает 15/26 июня Храповицкий. — Веселье». За два дня до этого Екатерина отправила письмо Густаву, обещая вечно нуждающемуся в деньгах кузену пятьсот тысяч рублей. А 16 июня в дневнике Храповицкого появляется достойная внимания запись: «Посылан с запискою к Графу Безбородку в Совет, чтоб ее же послать в Лондон к Графу Семену Романовичу Воронцову. Спрошен, не смеялся ли Безбородко? И тут сказано, что требую мраморный бюст Фокса, с которого сделав бронзовый, поставлю на колоннаде подле Демосфена: он красноречием своим не допустил Англию до войны с Россиею».
И, словно по волшебству, из действующей армии летят радостные вести. Гудович 22 июня штурмом овладел Анапой. 24-го Потемкин сообщил государыне: прусские полки, собранные для нападения на Россию, возвращаются в свои квартиры. 28 июня князь Репнин одержал победу над армией везира. Уведомив Репнина о своем скором отправлении к армии, Потемкин потребовал не (c.457) упускать инициативы и наносить противнику новые удары. Ушакову полетел приказ: «Совершить флотом что-либо знатное к славе Ея Императорского Величества».
11 июля (дневник Храповицкого): «Подписана нота Уитвортом, Графом Голыцем и Фоукнером, в которой, отдавая справедливость умеренности Ея Величества, ответствуют за своих Королей, что к миру с Турками в основание полагают уступку Очакова до реки Днестра, которая будет границею с свободною навигациею, ни с нашей, ни с турецкой стороны не возбраняемою. Буде же Турки на то не согласятся, то Дворы их от медиации отступят. — Курьер, что Князь Репнин 28 июня разбил в 80 тысячах Визиря при Мачине, взял лагерь и 40 пушек. — Еще курьер привез ключи Анапы, и что 26 июня Турки оставили Суджук-Кале» (на этом месте будет построен Новороссийск). Екатерина поздравляет Потемкина: «В один день, мой друг, два праздника, да сверх того еще чудесные дела: принятие наших кондиций союзниками. Должно быть, они хотят скорее кончить, потому что взяли предлогом судоходство по реке Днестр, по которому ни одно купеческое судно не сможет ходить по недостатку воды. Завтра приеду в город праздновать. Прощай, мой друг, Бог с тобою» [26].
Союзники добились «серьезной уступки»: гарантировали туркам свободу судоходства по реке Днестр. То, что никому не известный в Англии Днестр несудоходен, мелочь.
«Господина Фоукнера здесь все нашли точно таким, как вы об нем предварили, и он отъезжает отсюда, приобрев всеобщее к нему почтение, — сообщил Воронцову Безбородко и деликатно прибавил. — Надлежало бы желать, чтоб и всегда дела трактованы были людьми его качеств, и мы очень жалеем, что пребывание его было кратковременное» [27].
20 июля императрица дает Фоукнеру отпускную аудиенцию и дарит ему табакерку (в 6500 рублей, уточняет Храповицкий). Через четыре дня Потемкин скачет на юг. По дороге он узнает, что 31 июля Репнин и везир Юсуф-паша подписали предварительные условия мира. И Потемкин, и Екатерина рады долгожданной вести. Они поздравляют Репнина, хотя последний явно поторопился и пошел на излишние уступки. В тот самый день, когда он и везир скрепили акт о перемирии своими подписями, Ушаков настиг турецкий флот у мыса Калиакрия, под Варной, и разгромил его. Поврежденные турецкие корабли бежали в Константинополь и своими орудийными выстрелами (сигналами о помощи) посеяли панику среди населения и у самого султана. Селим поспешил одобрить соглашения. (c.458)
Ясский мир между Россией и Турцией был подписан 29 декабря 1791 г. на условиях, которые Потемкин выдвигал еще в начале 1790-го. Тех самых условиях, которым пыталась воспрепятствовать, провоцируя войну, англо-прусская коалиция. Светлейший князь Таврический не дождался мира. Он умер 5 октября от тяжелой болезни. Умер с сознанием выполненного долга. Россия стала Черноморской державой.
В 1791 г. англо-русская война не состоялась. Екатерина Великая, Потемкин, русские дипломаты оказались достойными соперниками Питта и его команды. Мирными средствами им удалось победить стоявшую у власти в Англии партию войны. Репутация Питта была сильно подорвана дома и за рубежом, хотя он в течение десяти лет продолжал занимать пост премьер-министра. Знаменитый британский политик и государственный деятель снова возглавил правительство в 1804 г. и умер в начале 1806 г., в разгар борьбы против наполеоновской Франции, считая эту борьбу главным делом своей жизни.
По горячим следам кризиса 1791 г. Уильям Питт Младший со слезами на глазах признался Эварту: «Это величайшее унижение, которое он когда-либо испытал» [28].

____________________________

1 Екатерина II и Г. А. Потемкин. Личная переписка. 1769–1791. М., 1997. С.446.
2 Там же. С. 448.
3 Станиславская А. М. Англо-русские отношения в конце XVIII века: Доклады и сообщения Института истории АН СССР. 1957. №12.
4 РГАДА. Ф. 1261 (Воронцовы). Оп. 1. Д. 1065. Л. 1–7 об.
5 РГАДА. Ф. 1261. Оп. 1. Д. 1065. Л. 8–12.
6 Там же. Л. 14–17.
7 Там же. Д. 1070. Л. 1–1 об.
8 РГАДА. Ф. 1261. Оп.1. Д. 1065. Л. 18–22 об.
9 Отрывки из Дневника Храповицкого цитируются по изд.: Памятные записки А. В. Храповицкого, статс-секретаря Императрицы Екатерины Второй. М., 1862. Репринт 1990 г.
10 РГАДА. Ф. 1261. Оп. 1. Д. 1070. Л. 3–5 об.
11 РГАДА. Ф. 1261. Оп. 1. Д. 1065. Л. 32–35.
12 Там же. Л. 36–38 об.
13 Там же. Л. 40–41.
14 Там же. Л. 45–46 об.
15 РГАДА. Ф. 1261. Оп. 1. Д. 1065. Л. 47–50.
16 РС. 1887. №8. С. 317.
17 РГАДА. Ф. 1261. Оп. 1. Д. 1075. Л. 1–4.
18 Екатерина II и Г. А. Потемкин. С. 457.
19 РГАДА. Ф. 1261. Оп. 1. Д. 1075. Л. 1–4.
20 РГАДА. Ф. 1261. Оп. 1. Д. 1075. Л. 5–11.
21 Там же. Л. 4–6 об.
22 РГАДА. Ф. 1261. Оп. 1. Д. 1077. Л. 1–2 об.
23 Там же. Л. 4–6 об.
24 АВПРИ. Ф. 5. Д. 588. Ч. 1. Л. 10–13 об.
25 РГАДА. Ф. 1261. Оп. 1. Д. 1077. Л. 15–17.
26 Екатерина II и Г. А. Потемкин. С. 459.
27 АКВ. Кн. 13. С. 204.
28 J. H. Rose. The life of William Pitt. London, 1923. P. 617.

Новые статьи на library.by:
ИСТОРИЯ:
Комментируем публикацию: НЕСОСТОЯВШАЯСЯ АНГЛО-РУССКАЯ ВОЙНА 1791 г.

© Лопатин Вячеслав () Источник: http://portalus.ru

Искать похожие?

LIBRARY.BY+ЛибмонстрЯндексGoogle
подняться наверх ↑

ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!

подняться наверх ↑

ОБРАТНО В РУБРИКУ?

ИСТОРИЯ НА LIBRARY.BY

Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.