ШЕНК. СТРЕМЛЕНИЕ К СОЦИАЛЬНОЙ СПРАВЕДЛИВОСТИ В ПУРИТАНСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

SCHENK. The concern for social justice in the Puritan revolution. London. 1948.

Английская революция середины XVII в., этот по выражению Энгельса, "замечательный период английской истории"¹ , который филистеры - XVII в. окрестили "великим бунтом", а филистеры XIX в. - с легкой руки Гардинера - "пуританской революцией", стала в последние три десятилетия объектом острой идеологической борьбы в англо-саксонской историографии. И это не случайно.

Как прогрессивные, так и реакционные представители историографии по обе стороны океана всё чаще обращаются к этому действительно "героическому периоду" английской истории, пытаясь найти среди деятелей революции своих предшественников, а в её драматических событиях - свою колыбель. При этом реакционные историки, начиная от "либерала" Тревельяна и кончая "лейбористом" Ласки и его школой, обращаются к истории 40 - 50-х годов XVII в. с единственной целью подвести "историческую подоплёку" под современную политику англо-американского империализма.

В то время как группа передовых английских историков во главе с Христофором Хиллом справедливо видит в английской революции насильственную смену одного общественного строя другим, т. е. проявление одной из основных закономерностей исторического развития, официальная англосаксонская историография из кожи лезет вон, чтобы убедить мир в каком-то "неповторимо своеобразном пути" англо-саксонской истории. Лейбористы не только не отстают в этом отношении от вигско-торийского направления историков, но возглавляют поход против марксистской методологии в истории.

Духовный преемник консервативного Гардинера, Тревельян, с упорством, достойным лучшего применения, вплоть до сегодняшнего дня продолжает твердить, что в борьбе 40-х годов XVII в. англичане преследовали "не материальные, а идеальные цели", что она была чем угодно, только "не социальной войной"² . Историки-лейбористы, на словах признающие социальный характер революции, пытаются в то же время доказать "своеобразие" "идейных мотивов" революции, их "принципиальное отличие" от идей, вдохновлявших французских революционеров XVIII в., а отсюда прямая дорога и к историческому обоснованию "англо-саксонской концепции" "демократии" и "социализма". Чрезвычайно яркой иллюстрацией того, как исследователи этого направления выполняют социальный заказ нынешних правителей Великобритании, может служить рецензируемое "исследование". Автор его - пражский эмигрант с немецкой фамилией, типичный выученик насквозь антимарксистской лейбористской "исторической школы". Впрочем, это "исследование" вряд ли привлекло бы наше внимание, если бы мы не видели в нём известное "знамение времени", нечто типичное для современной буржуазной английской историографии. Но именно поэтому нам придётся остановиться на нём несколько подробнее, чем оно того заслуживало бы.

Шенку очень не понравилось то обстоятельство, что некоторые историки "левого направления" (Хилл, Петегорский) пытаются найти "британских предшественников" "современных радикалов и социальных реформаторов" (в число последних автор включает марксистов), иначе говоря, пытаются доказать, что социализм - не импортированная в Великобританию доктрина, что он имеет исторические корни в британской почве. И хотя очень часто эти попытки историков левого направления отнюдь не блещут глубиной содержания и не лишены крупных методологических ошибок (см. работу Холореншоу "Левеллеры и английская революция", русский перевод. Москва. 1947), тем не менее они сами по себе методологически и исторически вполне правомерны, ибо марксизм не создан на голом месте: он является гениальным обобщением всемирноисторического опыта и, в частности, опыта наиболее развитой в начале XIX в. страны - Англии.

Шенк пишет: "Наш век, охваченный революционным брожением, стремится открыть своё родство со всеми революционными периодами прошлого". Но именно против этого и выступает автор. Он поставил перед собой задачу доказать, что "социальные реформаторы и радикалы" эпохи английской революции (в том числе и "коммунистического направления") не имеют ничего общего с современными марксистами. И это отнюдь не в том смысле, что английские радикалы XVII в. и современные марксисты являются выразителями интересов различных классов (это различие совершенно не существует для ученика лейбористов), и не в том смысле, что для марксистов социализм - научная теория, в то время как для "коммунистов времён революции XVII в." он был в лучшем случае "утопией", туманным видением будущего. Совсем нет! Шенк, как мы увидим ниже, полностью отдаёт предпочтение радикалам XVII в. перед радикалами XX века. Считая, что современные "социальные реформаторы" порвали с традициями "справедливости" в "пуританской революции", с её идеологами, Шенк отрицает за ними право восходить к ней в поисках каких бы то ни было предшественников.

Но если бы наш "учёный" автор, берущийся судить об "исторических корнях" марксизма, обладал хотя бы элементарным знакомством с этой доктриной, он легко бы убедился в том, что весь его страх, как бы

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XVI, ч. II, стр. 298.

² Trevelyan. English social history, p. 242.

коммунисты не уподобили свою революцию буржуазной революции в Англии XVII в., является простым недоразумением. Но "учёные приват-доценты" буржуазии давно уже взяли себе за правило "громить" марксизм, не прочтя ни строчки из сочинений его творцов. Поэтому совершенно напрасно Шенк затратил столько труда, чтобы оградить "пуританскую революцию" от "притязаний" коммунистов. Марксисты не перестают подчёркивать коренное, принципиальное различие между буржуазной революцией, с одной стороны, и пролетарской революцией - с другой. Но в отличие от Шенка они видят его в том, что первая приводит только к замене одного эксплуататорского строя другим - феодального строя буржуазным, тогда как вторая уничтожает раз и навсегда эксплоатацию человека человеком и приводит к созданию бесклассового общества ³ .

В идеологах левого крыла буржуазной революции XVII в. - левеллерах - марксисты видят лишь мелкобуржуазных демократов, не стремившихся по существу выйти за пределы буржуазной "демократии". Кому же из них, в таком случае, придёт в голову мысль вести свою родословную от Лильберна?

Но именно потому, что "буржуазия уже с самого начала носила в себе своего будущего противника", она должна была уже на заре своей истории, в период её борьбы против средневековья, оказаться перед лицом самостоятельного движения "того слоя, который был более или менее развитым предшественником современного пролетариата"⁴ . Не удивительно поэтому, что идеология этого слоя английского народа в середине XVII в., выраженная наиболее ярко у диггеров, не могла уже в своих требованиях оставаться в рамках буржуазного правопорядка, т. е. ограничиться только требованиями формального "политического равенства", как это делали левеллеры типа Лильберна.

И лишь поскольку "истинные левеллеры" выступали с требованиями "имущественного равенства", "общности имуществ" и, следовательно, выражали, часто в примитивной форме (а иначе и быть не могло, ибо примитивными были ещё условия, необходимые для их осуществления), чаяния зарождающегося пролетариата, они безусловно были предшественниками марксистов в эпоху английской буржуазной революции ⁵ . С момента зарождения пролетариата и до сегодняшнего дня идея коммунистического переустройства общества ставилась на повестку дня во всех великих народных потрясениях ⁶ . В этом и только в этом смысле мы говорим о "предшественниках марксистов" в эпоху буржуазных революций. К сожалению, в Англии даже передовые и сочувствующие марксизму историки не всегда отчётливо представляют себе эту простую истину. Что же касается Шенка, то он не лает себе даже труда указать, о стремлениях какой общественной группировки он намерен говорить в своей книге.

Из одного только заголовка книги можно видеть, что для автора "социальная справедливость" есть нечто вневременное, внеклассовое, бесплотное и, кстати сказать, бесплодное. О том, что он враг материалистического понимания истории, Шенк декларирует с первых же строк своей книги. Не в материальных условиях жизни следует, по его мнению, искать причины общественного недовольства. "Доволен ли народ своей экономической и социальной судьбой, зависит... от его представления о социальной справедливости" (стр. 2). Но чем же обусловливается это представление? Оно, отвечает автор, "не является неминуемым отражением материальных факторов", а чем-то самосущим, переходящим от одного поколения к другому, видоизменяясь в зависимости... от идей и верований (там же). Свою задачу автор видел в том, чтобы доказать, что "идеи и верования", лежавшие в основе стремления к "социальной справедливости" времён английской революции, совершенно отличны от тех, которые питают "концепции" современных марксистов.

На протяжении восьми глав (из десяти) автор излагает в хронологическом порядке высказывания по социальным вопросам идеологов английского "простого народа" в 40 - 50-х годах XVII века. Его абсолютно не интересует, чьи классовые интересы отражал тот или иной из этих представителей; он совершенно пренебрёг вполне правомерным в этом случае вопросом: почему и в зависимости от чего видоизменялась "концепция социальной справедливости" на протяжении этого бурного двадцатилетия, и почему она видоизменялась именно в том направлении, а не в другом?

Лильберн и Уайльдман, Уолвин и Уинстенли, квакеры и люди "пятой монархии" следуют один за другим без всякой внутренней связи, как совершенно изолированные эпизоды английской социально-политической мысли. Они поочерёдно о чём-то говорят, в чём-то убеждены сами и в чём-то убеждают других, но всё это повисает в воздухе бесплодным доктринёрством, не находящим ни отзвука в действительной жизни, - не влияя на современное общественное движение и не оказываясь, в свою очередь, под влиянием факторов последнего. Такое впечатление, складывающееся при чтении этих глав, вполне естественно, ибо автор вырвал "идеологов" из движения, из реальной действительности революции, оторвал их от определённой социальной почвы.

Эта изоляция Шенком "мыслительного материала" от условий, его порождающих, и от общественных явлений, в свою очередь им порождённых, когда он "овладевает массами", не может нас удивить, ибо для него история есть всего-навсего лишь "проникновение в головы и людей прошлого" (стр. 2).

Но идеализм в науке вообще и в исторической науке в частности не остаётся безнаказанным для его носителей: он влечёт

³ См. И. Сталин. Вопросы ленинизма, стр. 175. 11-е изд.

⁴ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XIV, стр. 18.

⁵ См. там же.

⁶ См. там же.

за собой научное бесплодие. Рецензируемая книга может служить этому ярким свидетельством. Читая её, трудно просто поверить, что автор имел широкий доступ к знаменитой Томасон-коллекции памфлетов революционной эпохи, насчитывающей более 20 тыс. названий, столь убого его произведение по своему содержанию.

Из анализа", которому автор подвергает материал источников, мы не только не узнаём ничего нового по сравнению с имеющимися уже работами по этим вопросам (Хилл Петегорский, Джеймс и др.), но, более того: автор пытается сознательно затемнить уже выясненные ранее вопросы.

Единственное, что может интересовать в этой книге читателя, - это те немногочисленные новые извлечения из памфлетов как революционного лагеря, так и его врагов, которые довольно пространно цитируются на страницах рецензируемой книги. Чтение их приводит к убеждению, что мы до сих пор слишком непропорционально много внимания уделяли личности Лильберна в ущерб другим представителям левеллерского движения. Лильберн, - несомненно, крупная фигура демократического крыла революции, как агитатор - одна из крупнейших, но теоретически он гораздо менее оригинален, чем, например, его незаслуженно забытый соратник Уолвин. Социально-политические взгляды последнего рисуют его несомненно как более глубокого мыслителя, а в программных вопросах революции гораздо более радикальным, чем был Лильберн. Ведь Лильберн, кстати, не смог даже дойти до сознания актуальнейшей задачи своего времени - отмены копигольда - крестьянского полукрепостнического держания, не говоря уже о сознании им более отдалённой необходимости - социального переустройства общества, основанного на частной собственности.

Уолвин всё более определённо рисуется как связующее звено между Лильберном и Уинстенли, причём по внутренним убеждениям стоявший, повидимому, гораздо ближе к последнему, чем к первому. Об этом красноречиво свидетельствуют однажды сказанные им знаменательные слова, что "не будет хорошо (на земле) до тех пор, пока все блага её не станут общими".

Если бы земные блага превратились в общее достояние, указывал Уолвин, "не было бы необходимости в правительстве, ибо не было бы воров и коварных людей, которые вредили бы друг другу". Не было бы необходимости в специальных и постоянных чиновниках. "Подними сапожника со своего места или мясника - со своей лавки и да слушает он и решает (спорное) дело и после вернётся опять к своему (прежнему) занятию".

Не являются ли подобные идеи, высказанные в разгар ранней буржуазной революции, свидетельством того, что коммунизм, как проблеск гениальной мысли, как хилиастическое мечтание, как туманное видение условий грядущего освобождения только что зарождающегося класса пролетариев, появляется на свет вместе с появлением капитала? Но именно против этого и выступает г-н Шенк. Ему во что бы то ни стало нужно вырыть пропасть между "коммунизмом" времени английской революции и "современными марксистами". Именно для этого была состряпана отнюдь не блещущая оригинальностью и новизной его концепция.

Сознательно принимая форму выражения социального протеста со стороны низов, стоявших вне официального общества страны, за его единственное содержание, Шенк объявляет демократическое движение во время английской революции "христианским", "средневековым" по своему характеру, в отличие от аналогичных движений в эпоху французской революции, принадлежащих "современности". Оказывается, что Уинстенли, Уолвин и другие идеологи демократического крыла движения были носителями социального протеста только потому, что они были... верными слугами Христа. Их вдохновляло "Евангелие и учение отцов церкви". Они критиковали современный им мир с точки зрения последнего. Они желали перемен, но таких, которые двигали бы общество не вперёд (этого Шенк боится больше всего!), а назад. Одним словом, они не стремились к прогрессу общества, не предвосхищали грядущее его развитие, а только восстанавливали его попранное прошлое.

И все эти "глубокомысленные" рассуждения были пущены в ход с единственной целью - убедить читателя в том, что левеллеры и диггеры "гораздо ближе к средневековым реформаторам, чем к Пэнну и Марксу".

Уже одно это заключение автора есть красноречивейшее testimonium paupertatis его. В полемике с таким "учёным", который берёг на себя обязанность "опровергать марксизм", не задав себе труда элементарно познакомиться с ним, совершенно напрасно было бы приводить здесь поистине гениальные высказывания великих создателей его. Эти высказывания дают исчерпывающее объяснение того, почему английская революция XVII в. ещё вынуждена была рядиться в религиозные одежды, в отличие от французской революции конца XVIII в., апеллировавшей только к авторитету человеческого разума; они показывают, что под религиозной драпировкой в действительности выдвигались насущные потребности своего, а не "давно прошедшего времени", а в ряде случаев, как это имело место в сочинениях Уинстенли, в мистических сектах времён революции, - даже требования далёкого будущего.

Христианская фразеология была "удобным опорным пунктом", чтобы подвергнуть "сомнению учреждения, воззрения и представления, общие всем покоящимся на классовых противоречиях общественным формам"⁷ . Хилиазм, являясь, с одной стороны, прямым выражением крестьянских и плебейских потребностей и почти всегда соединявшийся с восстанием ⁸ , с другой, -

⁷ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. VIII, стр. 131.

⁸ См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. VIII, стр. 130.

ввиду отсутствия, в реальной действительности необходимых условий для претворения их в жизнь, был лишь полётом "мечты за пределы не только настоящего, но и будущего" ⁹ . Но именно поэтому мы видим в революционном сектантстве Англии 40 - 50-х годов XVII в. не "реакцию средневековья на испорченность нового времени", а осуждение рождающегося зла - капиталистического века - голосом будущего, т. е. с точки зрения интересов класса, которому это будущее принадлежит. Нам нет необходимости именовать Уинстенли "ранним марксистом". На это способны только лейбористские вульгаризаторы марксизма, у которых г-н Шенк учился "марксизму". Марксизм - научно выраженная идеология пролетариата - мог возникнуть только в эпоху паяного развития всех классовых противоречий капиталистического общества, т. е. в период его зрелости. Уинстенли, как и Мюнцер, мог только мечтать о коммунистическом строе, который в его изображении не мог не быть примитивной утопией.

Но к каким увёрткам ни прибегал бы "учёный историк" Шенк, ему не удаётся скрыть тот бесспорный факт, что диггеры стоят в великом ряду домарксовых коммунистов, от Мюнцера до социалистов-утопистов первой половины XIX века.

"Венцом творения" Шенка является десятая глава книги, носящая выразительное заглавие "Братство". В ней во всём своём омерзения выступает лицемер и ханжа, обратившийся к "социальной теме" только для того, чтобы напомнить, что "спасение мира от тоталитаризма и диктатуры" следует искать в "христианском братстве", в "боженьке". Оказывается, Англия "не знала классовой борьбы" потому только, что её социальная идеология никогда не покидала почвы христианского братства, в отличие от Франции, пренебрегшей последним и слишком увлёкшейся абстрактной "свободой и равенством".

Базисом "здоровых" социальных реформ может быть только христианство; средневековый человек заботился о себе и поэтому довольствовался малым на земле; он был "реалистом" в гораздо большей мере, чем современный человек, который заботится о совершенстве земной жизни, забыв о небе, и тем самым извращает свою природу.

Смертельный страх перед всё растущей популярностью страны социализма во всём мире и, в частности, в Англии, желание доказать, что "современный социалистический идеал" не имеет ничего общего с "английской традицией", стремление подменить идею классовой борьбы и гражданской войны давно отброшенной ветошью "братства людей во Христе" - вот что вдохновляло перо "доктора философии" Шенка.

Такова суть "высоконаучной" диссертация очередного защитника "англо-саксонской демократии".

⁹ К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч. Т. VIII, стр. 131.