ЭПИЗОДЫ ИЗ ИСТОРИИ КОЛОНИАЛЬНОГО ОГРАБЛЕНИЯ КАВКАЗА (XIX ВЕК)

1

Кавказ с давних пор привлекал внимание русских помещиков и купцов. Еще в XVI веке, во времена Ивана Грозного, устанавливаются связи между Московским государством и народностями Северного Кавказа. Когда после захвата Казани (1552 год) и Астрахани (1556 год) для русских купцов открылся путь в Каспийское море, у Московского царства возникла мысль об овладении побережьем моря для упрочения связей со странами Востока. Но дальше предгорий Кавказского хребта проникнуть не удалось. В XVII веке делается попытка подойти к овладению Кавказом с северозапада, т. е. со стороны Дона, и лишь в самом конце XVII века (1695 - 1696 годы) 2 похода Петра I привели к овладению турецкой крепостью Азов при устье Дона. В конце своего царствования (1722 - 1723 годы) Петр I предпринял поход для давно уже намечавшегося захвата западного побережья Каспийского моря. Московское феодальное царство, превратившееся при Петре I в громадную феодально-крепостническую монархию со своей промышленностью, регулярной армией и флотом, с централизованным аппаратом управления, еще было в силах захватить Азов, а также Дербент и Баку, но международная обстановка (войны с Турцией, Швецией, Ираном) и внутренние осложнения (астраханский бунт, булавинское восстание 1707 - 1708 годов, голод, то и дело охватывавший большие районы государства, массовые побеги крестьян и пр.) не дали возможности удержать эти приобретения. Азов, отданный Петром I обратно Турции после неудачного прутского похода 1711 года, Россия получила только в 1739 году, по Белградскому миру с Турцией, а побережье Каспийского моря пришлось вновь завоевывать в XIX веке.

Однако, несмотря на все это, колонизация Северного Кавказа беглыми крестьянами, так называемыми "гулящими людьми", и казачьими отрядами неуклонно продолжалась и в XVII и в XVIII веках. Это дало возможность русскому правительству в 70-х годах XVIII века проложить военную линию на Северном Кавказе с 10 крепостями - от Моздока до устья Дона. Но теперь цели продвижения на Кавказ были уже другие. Если раньше, при Иване Грозном, первых Романовых и Петре I, походы на Кавказ предпринимались с целью обеспечить русским купцам торговые пути на Восток, то теперь, во второй половине XVIII века, целью кавказских походов русского правительства является также захват новых земель. Уже в конце XVIII века, одновременно с мерами по заселению Северного Кавказа, "приступлено было к раздаче свободных земель частным ли-
стр. 24

цам, и с 1784 года появились на кавказской линии имения князя А. А: Вяземского, графа (а потом князя) А. А. Безбородко, графа А. Р. Воронцова, графа И. Г. Чернышева и др."1 .

Для выявления природных ресурсов Кавказа туда было снаряжено несколько экспедиций во главе с академиками (Паллас, Гмедин и др.). В XIX веке была уже четко сформулирована программа превращения Кавказа в русскую колонию, что должно было хоть сколько-нибудь разрядить кризис крепостного хозяйства России.

С конца XVIII века, после оккупации Закавказья, "оформленной" в 1801 году манифестом о так называемом присоединении Грузии, начинается период кавказских войн, затянувшихся более чем на 60 лет и приведших к покорению Кавказа: Восточного - в 1859 и Западного - в 1864 годах. В период этих войн на Кавказ устремляется масса штатских и военных дельцов в поисках наживы, чинов и орденов.

Русские помещики и капиталисты, прикрываясь громкими фразами о том, что они несут культуру в страну "диких и необузданных горцев", в действительности смотрели на Кавказ как на колонию, которая должна удовлетворять их стремление к наживе. С первого же момента своего появления на Кавказе русские качали грабить страну так же, как это делали их "цивилизованные" собратья в Америке, Азии, Африке.

В наших архивах хранятся богатейшие материалы, рисующие историю колонизации Кавказа и лишь немногие из них увидели свет в дореволюционное время, а если некоторые и появлялись в печати, то обычно в таких изданиях, которые были недоступны сколько-нибудь широким читательским массам, как например "Акты, собранные кавказской археографической комиссией" - громадное, громоздкое издание в 12 томах, выпущенное в свет во второй половине XIX века.

В настоящей статье на основании опубликованных архивных материалов и отчасти на основании материалов, напечатанных в названных "Актах", описываются два эпизода из истории колониального грабежа Кавказа, имевшие место в 30 и 40-х годах. XIX века.

В одном случае жертвой эксплоатации были казаки, пришлые крестьяне,

Русская крепость на Кавказе.

С рисунка Гагарина. 1847 год.

1 Дубровин "История войны и владычества русских на Кавказе". Т. II, стр. 225.
стр. 25

а также горцы; в другом - туземное население. Оба эти случая имели место на территории недавно захваченной колонии и весьма типичны для тех приемов, с помощью которых русские помещики и капиталисты эксплоатировали местное трудовое население в условиях специфического колониального режима. Менялись действующие лица, место действия и время, но сущность приемов эксплоатации была одна и та же.

2

В 40-х годах XIX века Осетия была небольшой, экономически слабо развитой областью, все крестьянское население которой было в полной зависимости от местных феодалов - помещиков. Только селения, расположенные в особенно отдаленных с Военно-Грузинской дороги местах, сохраняли некоторую независимость.

Согласно донесениям жандармского генерала Скалона, расследовавшего причины возмущения осетин1 , в Осетии еще в 1837 году все было" спокойно, и осенью полковник Вронченко проехал без конвоя из Джавы через Рок и Магландолети в Коби, на Военно-Грузинскую дорогу. Но в 1838 году картина резко меняется. В этом году главным приставам Осетии был назначен капитан Васильев, произведенный впоследствии "за отличие" в майоры. Начались злоупотребления и поборы. Больше всего потерпел народ, по словам генерала Скалона, от пристрастия Васильева к князьям Мачабеловым, за одного из которых он выдал свою дочь. Он всячески старался утвердить и распространить доныне еще не рассмотренное и не признанное помещичье право Мачабеловых над всеми осетинами, живущими в долине реки Большой Лияфы. До того Мачабеловы редко решались требовать подати по деревням и просто обирали или продавали иногда только тех из Осетии, которых удавалось им схватить в Карталинии. При Васильеве же они завели управителей и стали взыскивать и увеличивать налоги, которые бедные осетины, с трудом уплачивающие и казенную подать, не в состоянии были платить, ибо эти налоги по ценности своей составляли на деньги в 2 года по 80 рублей серебром с "дыма" (с хозяйства).

Когда крестьяне селения Мздывы отказались платить подати Мачабеловым, Васильев рапортом донес, что крестьяне непокорны русскому правительству и что они будто бы грабят и разоряют соседних осетин. Этим он добился от командира Кавказского корпуса генерала Головина приказания прекратить беспорядки вооруженной рукой. Как писал генерал Скалон шефу жандармов графу Бенкендорфу 13 апреля 1841 года, "... местные начальники (на Кавказе. - К. С. ) в преследовании частных своих видов, употребляя во зло свою власть, угнетают народ; встречая сопротивление, выставляют его непокорным правительству и ложными донесениями подвигают главное начальство к предприятию экспедиций" и что это начальство охотнее решается на такие экспедиции, нежели на ближайшее исследование положения жителей, имея даже повод сомневаться в достоверности донесений местного начальства2 .

Как видим, это был не отдельный случай, а система, проводимая царскими колонизаторами, и пристав Васильев, конечно, это хорошо знал. Он взял 500 солдат и отправился в поход". Мздывцы рассеялись по горам и вели оттуда перестрелку. Отряд Васильева разорил несколько домов, сжег хлеб в снопах и через полтора дня вернулся обратно, захватив с собой ввиде трофеев скот, из которого 30 быков и коров, более 800 баранов и 7 лошадей поступили в пользу Васильева и Мачабеловых.

Этот разбойничий набег Васильев изобразил в своем рапорте как настоящее военное предприятие с батальным огнем, разорением всех поселян, большими потерями мздывцев, хотя "никто из них не был ни убит, ни ранен.

За мздывцами поднялись крестьяне других селений, также страдавшие от местных феодалов и от русских чиновников. Движение разрасталось и захватило всех жителей 2-го осетинского участка. Тогда в Осетию была

1 Архив революции. III отд. 1 эксп. 1840 год. N 258, л. 99.

2 Там же, л. 97.
стр. 26

отправлена новая большая экспедиция под начальством полковника князя Андроникова, который с мечом и огнем прошел по Осетии.

Из захваченных во время экспедиции: осетин 19 человек были преданы в Гори военному суду, который в декабре 1840 года и инваре 1841 года приговорил их к жестоким наказаниям, в том числе 13 человек - к смертной казни. По утверждении приговора, на казнь были осуждены двое и 4 февраля того же года повешены, причем в выборе казнимых Андроников, по словам того же Скалена, руководствовался мнением Васильева. Остальные осужденные должны были пройти "сквозь строй" в 500 и 100 человек по 5 и даже по 8 раз, а затем им предстояла ссылка в Сибирь. 13 февраля один из осужденных был прогнан 8 раз "сквозь строй" в 100 человек и на; другой день умер в лазарете. Приведение в исполнение приговора над остальными было задержано, так как все дело неожиданно получило новый оборот.

В конце 1840 года в ряд уездов, в том числе и Горийский, отправился член совета Главного управления Закавказским краем статский советник Легкобытов, чтобы выяснить результаты реформы управления Закавказьем по закону 10 апреля 1840 года. Главная суть этого закона заключалась во введении здесь общерусского управления губерниями и отделении военной власти от гражданской. Как писал генерал Головин в своем донесении 3 апреля 1841 года военному министру Чернышеву, Легкобытов, вернувшись в Тифлис, донес о жалобах жителей Горийского уезда на тягость подводной повинности, наложенной на них во время экспедиции в Осетию. Он посмотрел, как подчеркивал Головин, "на источник и свойства происшествий в Осетии с совершенно новой точки зрения. В отношении же производства военного суда над осетинами писал о неправильном оного действия"1 .

Головин считал, что Легкобытов, "перейдя за пределы возложенного на него поручения, увлекся предметом, роду службы его не принадлежавшим и несвойственным, а потому при всем избытке доброй воли не мог составить себе правильного о них (событиях. - К. С. ) понятия"2 .

Тем не менее замять дело Головин не мог, особенно имея в виду, что генерал Скалой, начальник 6-го округа жандармов, оправлял в это время в Петербург донесения Бенкендорфу, изображая события в Осетии совсем в другом виде, чем это было выгодно Головину. Генерал Скалой тоже был представителем царизма на Кавказе, но считал, очевидно, что доводить население до восстания ради интересов отдельных частных лиц не в интересах правительства, что такая близорукая эксплоатация населения, которая имела место в Осетии, отнюдь не может содействовать "прочному утверждению русского владычества на Кавказе". Головин не мог не знать в

Осетия. По рисунку Гейслера. 1829 год.

1 Акты, собранные Кавказской археографической комиссией. Т. IX, стр. 157.

2 Там же.
стр. 27

донесениях Окалона и потому решил отправить для расследования в Осетию полковника генерального штаба Вронченко и полковника корпуса жандармов Викторова.

По возвращении в Тифлис Вронченко и Викторов представили рапорт, который подтверждал данные Легкобытова, и хотя Головин и писая Чернышеву, что в дознании этик лиц "проявляется столько же односторонности и бездоказательности, сколько и в донесениях Легкобытова", тем не менее он приостановил исполнение приговора над оставшимися в живых осетинами. В то же время, исходя из утверждения, что будто бы "многие из жалоб возбуждены самим полковником Вронченко, безусловно обещавшим полное удовлетворение по всем претензиям, какие об'явлены бы ни были", он вновь отправил в Горийский уезд полковника Викторова вместе с коллежским советником Десимоном, а потом образовал особую следственную комиссию.

Викторов донес, что встретил в осетинах необыкновенную чистосердечную откровенность, что рассказы их подтверждены надежными людьми, что они вполне раскаиваются и пр.; с другой стороны, он писал, что осетины мало развиты, понятие о воровстве у них особое, что они идут на воровство из-за бедности, и т. д., и т. п. "Подсудимые осетины, - писал в своем рапорте Викторов, - содержались в арестантской при гарийской гауптвахте. С прошлого августа взято их было в равное время и за равные проступки 70 человек... Из них наказаны 7 человек, 25 - умерли, 8 - освобождены да поруки, а 30 человек находятся в таком изнеможении, что не в силах были бы вынести строгого наказания. 11 из них лежали в лазарете, некоторые на краю гроба. Скудное содержание, теснота и нестерпимо тяжелый воздух в арестантской привели их в это положение"1 . Получив этот рапорт, Головин должен был изменить приговор суда. По его резолюции 2 человека были заключены в арестантские роты, несколько человек выслано, а остальные распущены по домам.

Поведение Головина в этой осетинской трагедии и представителей власти, действовавших по его директивам, не нашло поддержки в Петербурге. Там считали, что кавказские власти переусердствовали, и Головин получил выговор и предписание немедленно отстранить от должностей пристава Васильева и участкового заседателя Джавахова и расследовать их деятельность2 .

Это было в июне 1841 года. Как и кем велось следствие, мы не знаем, но мы знаем, что закончилось оно типичным для колониального режима и всей системы николаевского царствования образом. Через 2 1/2 года (!) новый командир Кавказского корпуса, сменивший Головина, генерал Нейдгардт писал князю Чернышеву, "что следствие "ныне" (!) им рассмотрено, что главным виновником оказывается умерший уже майор Васильев (признавая это, Нейдгардт не подрывал, по понятиям того времени, престижа власти, поскольку Васильев был в могиле. - К. С. ), ложные и преувеличенные донесения которого о неповиновении осетин правительству были поводом снаряжения туда экспедиции и всех неприятных последствий оной. Кроме того, - писал Нейдгардт, - он (Васильев. - К. С. ), управляя Осетией, слишком пристрастно действовал к стороне князя Мачабели и тем, возбудил общее против себя негодование"3 . Но князь Джавахов будто бы по следствию, как утверждает Нейдгардт, не обвиняется ни в каких злоупотреблениях. Аресты же он производил по приказанию начальства. Прикосновенный же к делу, по признанию Нейдгардта, пристав Пурцеладзе умер, с него, значит, и взятки гладки Князья Мачабеловы "удалены от личных распоряжений по имению", и оно состоит под опекой. Ввиду этого Нейдгардт пришел к заключению, что это дело надо "оставить без дальнейших последствий, так как восстановление оного, в порядке судебного разбирательства, при успокоении теперь Осетии и принятых начальством к

1 Архив революции. III отд., 1 эксп., лл. 113, 114, 116, 117, 119, N 258.

2 Акты. Т. IX, стр. 159.

3 Акты. Т. IX, стр. 747 - 748. Отношение от 6 января 1844 года.
стр. 28

Горный аул.

По рисунку Гагарина. 1847 год.

поддержанию порядка мерах, не было бы удобно, возбудив воспоминания о событиях, имевших в свое время неблагоприятные впечатлении"1 . Николай I "высочайше на это соизволил". Нежелание Нейдгардта будить воспоминания о событиях 1840 - 1841 годов в Осетии имело веские основания, "о только не те, которые он приводит в донесении 6 января 1844 года. Когда Нейдгардт в январе 1844 года писал, что Осетия успокоилась и там царит порядок, он лгал: волнения и "беспорядки" в Осетии после событий 1840 - 1841 годов не прекращались. Сам Нейдгардт в рапорте Чернышеву 6 мая 1843 года2 писал, что после походов князя Андроникова порядок в Осетии был восстановлен и она в течение 2 лет оставалась спокойной, но в сентябре 1842 года в ней "снова появилась разбойничья шайка и грабежами своими начала беспокоить Горийский уезд"3 . Вскоре, однако, "разбои" были прекращены, а предводитель Канейшвили пойман и предан военному суду.

Вслед за этим "для лучшего управления буйными и еще полудикими осетинами" был назначен Головиным в конце 1842 года осетинским окружным начальником бывший офицер - отставной поручик Нижегородского драгунского полка Смиттен. Он начал "деятельно преследовать оставшихся в Осетии разбойников и в феврале 1843 года отправил в нагорную часть Осетии экспедицию, где открыл местопребывание разбойников и частью захватил, частью истребил их", так что только несколько человек спаслось бегством. Однако вскоре разгорелось новое восстание. Таким образом, повторилась история майора Васильева. Из донесения Нейдгардта совершенно не видно, чем эти разбои и "беспорядки" были вызваны.

Поводом к восстанию, по словам Неадгардта, послужило следующее происшествие. Во 2-м участке Осетинского округа жителями деревни Чми, Нарского ущелья, был убит один из рассыльных заседателя. "Виновные, - писал он, - опасаясь наказания, укрепились в одной из башен этой деревни и решили не отдаваться начальст-

1 Акты. Т. IX, стр. 747 - 748, отношение от 6 января 1844 года.

2 Военно-ученый архив. N 6477, л. 1.

3 Как мы видим выше, только в июне 1841 г. Васильев и Джаваков были отстранены от должности. Двух лет "спокойствия" никак не получается.
стр. 29

ву"1 . Тогда поручик Смиттен сам отправился в эту деревню и захватил башню, причем двое из засевших в ней были убиты, а восемь человек захвачены и преданы военному суду. Началось волнение по всему Царскому ущелью, и Нейдгардт предписал главному начальнику горских народов Грузино-Имеретинской губернии подполковнику князю Авалову "мерами кротости" прекратить беспорядки.

После его от'езда из Тифлиса Нейдгардт получил донесение от Смиттена, что жители деревни Чми, напав на селение Нары, овладели в ней башней и убили находившегося там участкового заседателя князя Херхеулидзе. Тогда Нейдгардт отправил в Осетию уже известного нам князя Андроникова с предписанием употребить все возможные средства к восстановлению порядка без пролития крови, а если бы достигнуть этого "мерами кротости" было невозможно, то применить для усмирения неповинующихся вооруженную силу. Кроме того он предложил ему "основательно узнать причины неповиновения жителей Нарского ущелья". После от'езда Андроникова Нейдгардт получил донесение Авалова, что порядок восстановлен, и, сообщив об этом Андроникову, предписал ему удостовериться в спокойствии Нарского ущелья и, в зависимости от обстоятельств, или вернуться в Тифлис или остаться там.

На рапорте Нейдгардта военный министр Чернышев сделал такую пометку: "Князь Авалов любим в крае и благонамеренный человек; действия же князя Андроникова там были весьма порицаемы, и я опасаюсь, чтобы он не испортил то, что сделал уже Авалов"2 . Николай I, со своей стороны, писал: "Жаль, ежели князь Андроников испортит хорошо начатое князем Аваловым. Я первому мало верю"3 . Тем не менее никакого предписания Нейдгардту относительно Андроникова послано не было.

16 мая 1843 года Нейдгардт новым рапортам4 сообщил Чернышеву, что Андроников, получив его предписание, решил вернуться в Тифлис. По его возвращении Нейдгардт подучил сведение, что после от'езда Авалова осетины, запершись вновь в укрепленных ими башнях деревни Чми, не позволяют хозяевам земель, находящимся вблизи башен, обрабатывать их и не допускают к себе никого из преданных правительству людей. Сверх того жители селения Нары, желая освободиться от ближайшего надзора за ними начальства, предложили оставленному князем Аваловым в Нарак в должности участкового заседателя князю-Казбеку перейти в деревню Савбаны что он и вынужден был сделать. Тогда Нейдгардт предписал Авалову узнать самым подробным образом настоящее положение дел в Нарском участке и, ничего не предпринимая, приехать для доклада в Тифлис.

Тем временем в Петербурге шефом жандармов Бенкендорфом были получены 2 донесения, от 4 и 17 мая 1843 года, уже известного нам полковника Викторова5 и пересланы им военному министру Чернышеву.

В первом из них Викторов писал, что, "поскольку внешних подстрекателей к возмущению в Осетии не было, то полагать скорее можно, причиною его было неблагоразумное или неосторожное обращение местных с жителями начальников, как был тому в марте месяце сего же года пример, что сего 2-го участка начальник поручик Смиттен представил при рапорте две отрезанные головы двух известных разбойников, за что и выдержан был господином корпусным командиром (т. е. Нейдгардтом. - К. С. ) под арестом на гауптвахте; по молве в народе одна из этих голов не признается за голову поименованного Смиттеном разбойника. Таковые вещи, - прибавляет Викторов, - "натурально при сем понятии неспособны успокаивать народ"6 .

Во втором рапорте, от 17 мая, Викторов писал, что, как говорил ему князь Авалов, причина "беспокойств" была следующая: один раз'ездной, состоявший при участковом заседателе Херхеулидзе, "имел непозволенную связь с осетинкой, которая впоследст-

1 Акты. Т. IX, стр. 747 - 748.

2 Военно-ученый архив, N 6477, л. 1.

3 Там же.

4 Там же, лл. 3 - 4.

5 Там же, лл. 12 - 14.

6 Несколько позже Викторов прямо писал Бенкендорфу, что головы были отрублены по приказанию Смиттена.
стр. 30

Отряд восставших горцев. С рисунка Гагарина. 1847 г.

вии желала, но не могла разорвать сделанных ею связей сих"1 . Тогда она решила обратиться к Херхеулидзе с жалобой на раз'ездного, но "вместо удовлетворения была прогнана с угрозой наказания. Спустя несколько дней сей рассыльный был убит. Херхеулидзе с явной угрозой стал преследовать тех из родственников означенной осетинки, кто подозревался в убийстве рассыльного и вскоре за сим в квартире своей сам был убит. Пристав же сего участка Смиттен, известный еще в звании помощника Ахалцыхского уездного начальника безрассудной вспыльчивостью своего нрава, прибыв на место убийства, вместо принятия надлежащих мер к открытию убийц, угрожал жителям Нарского ущелья привести войско и наказать их совершенным разорением"2 . Началось возмущение, и Смиттен не решился вернуться в селение Джавы прежним путем, а поехал через Мамисонское ущелье. Здесь он приказал расчистить дорогу от снега, чтобы провести пушки. Вместо этого здешние жители устроили на этой дороге завалы.

Как центральное правительство реагировало на сообщение о действиях Смиттена?

Была затребована справка о его прежней службе. Справка была представлена и, видимо, признана удовлетворительной, хотя в ней и было указано, что в 1835 году Смитттен "за грубость против начальства" был разжалован в рядовые, а потом, после производства в офицеры "за отличие в делах против горцев", уволен в отставку "за рамами" с мундиром и пенсионом полного жалованья, однако почему-то обязался иметь жительство в Тифлисе".

Из Осетии Смиттена, однако, убрали, но это вовсе не было концом его карьеры: 4 января 1844 года уже известный нам полковник Викторов писал шефу жандармов Бенкендорфу из Тифлиса, что в помощники прокурора определили поручика Смиттена. А по донесению от 22 февраля 1854

1 Военно-ученый архив, N 6477, лл. 15, 18.

2 Там же.
стр. 31

"Рапорт победителя".

Карикатура Ю. Цишевского.

года исполняющего должность начальника 6-го округа корпуса, жандармов генерала Юрьева, шефу жандармов видно, что шемахинским вице-губернатором в это время был статский советник Смиттен. Таким образом, он получил за это время большое повышение по службе.

Удаление Смиттена из Осетии не дало ему возможности осуществить свою угрозу и "наказать ее жителей совершенным разорением", а Нейдгардт не решился идти по стопам Головина. События в других частях Кавказа, особенно в Дагестане, аде как раз в 1843 году Шамиль достиг своих наибольших успехов, заставили несколько ослабить вожжи и не создавать новых очагов восстаний против царизма. Этим и об'ясняется, что в январе 1844 года Нейдгардт доносил царю, что в Осетии спокойно и что к поддержанию там "порядка" начальством примяты меры. Но, как свидетельствует вся дальнейшая история Кавказа, система его "успокоения" и покорения оставалась неизменной: это была система грабежа и насилий.

3

Другой эпизод из колониального грабежа Кавказа относится к началу 30-х годов XIX века. В Черноморском казачьем войске появились два офицера - братья Посполитаки - родам из керченских греков. Они обосновались в Темрюкском курене (на севере Таманского полуострова). При помощи своего отца они добились: один - чина есаула, другой - чина сотника. Но военная карьера их мало привлекала: все свое время они уделяли различного рода промышленным и коммерческим операциям. Весной 1834 года войсковое начальство, войдя в секретные торговые отношения с сотником Посполитаки, добилось для него увольнения на 3 года "от исполнения всякой должности под предлогом понесенных будто бы им убытков при нападении черкесов и во уважение как бы к усердию его к службе"1 . Этой же весной, воспользовавшись страшным голодом, охватившим Черноморье, Посполитаки начинают крупную спекуляцию хлебом. 4 апреля 1835 года майор корпуса жандармов Юрьев доносил своему начальнику, главному военному полицеймейстеру Кавказского края подполковнику Казасси2 , что жители Черноморья доведены спекуляциями Посполитаки до ужасного положении. Когда в местечко Темрюк была привезена турецкими купцами для продажи пшеница, А. Посполитаки через своего брата, куренного атамана в Темрюке, скупил всю пшеницу по 2 рубля 50 копеек за пуд, а потом продавал ее приезжавшим казакам по 5 рублей и более и притом еще с условием, что каждый купивший отвезет в Екатеринодар некоторое количество принадлежавшего ему хлеба, получая за провоз по 30 копеек с пуда. В Екатеринодаре же Посполитаки продавал пшеницу по 6 - 7 рублей за пуд. "Всеобщий вопль несчастных жителей, - пишет Юрьев, - на таковую бесчеловечную сделку не только не убедил войскового атамана войти в их положение, но был поводом к удалению поселян из "города разными полицейскими средствами"3 .

Другой сферой деятельности Посполитаки была рыбная ловля. По словам Юрьева, при последних торгах

1 Государственный исторический музей (ГИМ) (Москва). Архив барона Г. В. Розена. Кавказ, N 5, стр. 341 - 367.

2 Там же.

3 Там же.
стр. 32

(очевидно, на 1835 год) на рыбные ловли в Азовском море, составляющие один из значительных войсковых доходов, произошло следующее. Казак М. Ставцов, желая снять эти рыбные ловли, надбавил 17000 рублей против прежних цен и считал для себя выгодным прибавить еще 25000 рублей в год, "но войсковая канцелярия, не ожидая сего, закрыла присутствие"1 . В тот же день к Ставцову пришел, сотник Посполитаки и, "как агент членов войсковой канцелярии, уговаривал его устраниться от сих торгов и не надбавлять более откупной цены, угрожая ему, в случае упорства, мщением атамана. Ставцов, желая узнать настоящее мнение генерала, пришел к нему как бы за советом: не прикажет ли надбавить при следующей переторжке еще (Хоть 20000 рублей? Атаман отвечал: "Оставь, любезный, это намерение - ведь надобно дать возможность откупщику уделить из откупной суммы что-нибудь и для членов войсковой канцелярии"2 .

Более подробную характеристику эксплоататорских приемов братьев Посполитаки дает нам рапорт майора корпуса жандармов Гринфельда от 16 августа 1836 года, посланный им из Анапы командиру отдельного Кавказского корпуса барону Г. В. Розену. "Люда эти, - писал Гринфельд, - несправедливыми действиями, необыкновенною жадностью к прибыли, с обидою и притеснениями ближних, нахальством и самонадеянностью навлекли на себя почти всеобщий ропот и негодование"3 . Дальше Гринфельд рассказывает следующее: "Менее 200 человек поселян никогда не бывает в наймах у Посполитаки; большая часть из них находится на рыбной ловле, остальные занимаются другими хозяйственными работами. Вот их поступки: 1) принимая к себе в работники поселян, они отбирают от них билеты; оно так и быть должно, но они это делают с особенным намерением, как будет ниже пояснено; 2) они присвоили себе право наказывать поселян телесно. Это есть первая и необходимая мера), чтобы этим, поселив в них страх, удобнее можно было их обманывать; 3) они знают средство, как, заманив однажды к себе работника, завести его в большой долг и тем оставить его у себя на неопределенное время; средства самые легкие: они берут у черноморского откупщика водку и, примешав туда большую препорцию воды, с таковою полуводкою отправляются сами или посылают своих приказчиков на свои рыбные заводы, потчуют поселян под видом магарычей, следовательно, дарам. А кого не соблазнит водка на рыбной ловле? Поселяне изнемогают от трудов, мокрые, продрогшие пьют без пощады, полагая, что это есть поощрение к трудам, не зная того, что в счету за все записано вдвое против выпитого, а, полагая примесь воды, выходит втрое или четверо, не говоря уже о необыкновенно высокой цене. Это бывает, по крайней мере, раза 2 в неделю... Посполитаки, имея свои лавки в Темрюке с разными вещами и одеждою, сбывает их по большей части в долг работающим у него поселянам и ее тому, кто пожелает, но в сем случае у ник своя манера. Присылают или сами привозят на рыбные заводы или собирают полу-

Черноморский казак. Современная гравюра.

1 ГИМ. Архив барона Розена. Кавказ. N 5, стр. 341 - 357.

2 Там же.

3 Там же, стр. 454 - 462.
стр. 33

пьяных поселян в лавку и раздают столько-то кафтанов, сапог и прочего, не спрашивая, нужны ли они им, бери! Не берешь - вон из завода! Кто пожелает, начатое дело не кончив, уйти без расчету, следовательно и без платы? Спрашивают поселяне о цене вещей, отвечают: лишнего не положим, для всех уступим то сходной цене, а между тем по счету за, все положено вдвое...

Вопреки договоров, существующих между хозяином и работенками, Посполитаки ставят в непомерную цену отпускаемые с'естные припасы. Малейший ропот, допущенный поселянами, наказывается плетьми или изгнанием.

В исходе апреля, по окончании рыбной ловли, гг. Посполитаки делают расчет с работниками, и, хотя бы ловля была хороша, мало примеров, чтобы Посполитаки пришлось, что-нибудь уплатить работникам; напротив того, работники остаются в долгу (нередко в сумме до 100 рублей), который должны отрабатывать. Наступает сенокошение; Посполитаки предлагают косить сено за долг, назначая цену, какую хотят, и всегда гораздо меньше настоящей; денег у работников нет, поневоле они должны взяться за работу, и новая работа, сопровождаемая вышеозначенными мерами хозяев, вводит поселян в новые долги с последующими работами. Я лично слышал от Посполитаки, - говорит, далее, Гринфельд, - что закубанские поселяне остаются и поднесь должны денег свыше 20000 рублей ассигнациями1 .

Если даже кому-нибудь из поселян, который позажиточнее и воздержаннее, удается сквитаться с Посполитаки, то опять новая беда. Поселянин просит увольнения и свой билет, ему говорят: "Билет твой послан в Анапу на перемену". "Да он не просроченный у меня". "Комендант требовал - подожди несколько дней, я ожидаю его наднях". Другому говорят: "Билет твой затерялся, приди завтра, наведайся через неделю". Третьему Посполитаки говорит: "Подожди, теперь некогда", - а сам между тем уезжает в Керчь или Екатеринодар. Просят другого Посполитаки, тот отвечает: "Я без брата не знаю". Проходит несколько самых рабочих дней, и бедные поселяне, чтобы не оставаться праздными, должны оставаться работать за такую цену, какую предложит Посполитаки.

Чтобы прикрыть свои обманы, Посполитаки не пропускают ни одного проезжего чиновника (разумеется, из тех, которые им нужны), чтобы не пригласить к себе в дом, не угостив и не выставив на вид свои добродетели, кои им известны только по названию. Они имеют своих агентов и приятелей, которые, оде только нужно, прославляют их имя.

Рождается вопрос: Посполитаки поступают так с поселянами уже 4-й год, почему до сих пор поселяне не жаловались на них? Жаловаться следует своему начальству, - значит надо идти в Анапу за 150 верст, на обратном пути выдерживать карантин, - словом сказать, надо потерять ее менее одного месяца времени, а время каждому дорого. Некоторые и на это решались, приносили жалобу, вследствие которой анапское временное правление даже в некоторых случаях сносилось с черноморским сыскным начальством, которое постоянно отвечало, что жалоба оказалась неосновательной и что поселяне сами виноваты, и дело тем кончалось. Написать же прошение на Посполитаки никто не может и не смеет: они имеют такой вес в Черногории, что первый, рискнувший на это, немедленно был бы уничтожен"2 .

Это подтверждает в своем рапорте и майор Юрьев, перечисляя в конце его поименно тех, против кого направлен! "...всеобщий ропот бедных жителей и большого числа угнетенных чиновников: тут и наказной атаман войска генерал Завадовский, и гражданский судья Перекрест, и прокурор, и непременные члены войсковой канцелярии и т. д. и т. п.". Ясно, что вся эта спевшаяся компания покрывала все преступления Посполитаки, так как была заинтересована во всех их "предприятиях".

Тогдашний командир Кавказского корпуса Розен не мог, очевидно, не

1 Около 7000 рублей серебром.

2 ГИМ. Архив барона Розена. Кавказ. N 5, стр. 454 - 462.
стр. 34

реагировать рапорты двух майоров-жандармов. По крайней мере в его архиве сохранилось несколько документов, являющихся как бы опровержениями цитированных выше рапортов1 . Но то, что содержится в этих документах и что должно было реабилитировать Посполитаки, только подтверждает правильность характеристики, сделанной Юрьевым и Гринфельдом.

Составитель документов признает также, что Посполитаки, "находясь из детства в торговом состоянии, получил всю склонность к оному и, очевидно, в силу этого был маркитантом в 1828 году при осаде и взятии Анапы". Тут же признается, что при этом у его приказчиков, продававших хлеб и другие продукты, было найдено и выброшено в море негодного, подмоченного водой хлеба на значительную сумму (приводя этот факт, составитель документа, очевидно, хотел указать на бдительность начальства и отсутствие с его стороны потачки Посполитаки2 . Наконец, из этого документа мы узнаем, что в 1830 году Посполитаки имел своих маркитантов при отряде за Кубанью, а отрядом командовал наказной атаман генерал Бескровный, сам занимавшийся спекуляциями. После взятия в 1820 году Анапы, он купил у бывшего анапского паши десять тысяч пудов соли по 10 копеек за пуд, а потом продал черкессам по 1 р. 20 к. за пуд3 . Документы свидетельствуют также, что и другой Посполитаки, Иван, "заболел" в 1826 году и потому не был на кордонной службе, но зато занимал разные "доходные" должности в Темрюке.

Из документов архива Розена не видно, какое дальнейшее направление получило это дело, но в рапорте жандармского генерала Юрьева (бывшего в 1834 году майорам) шефу жандармов Орлову 14 мая 1854 года оказано: "Черноморцы сетуют на стеснение их откупным содержанием разных статей, особенно по рыбным промыслам войскового старшины Посполитаки, что, впрочем, не без основания и на что черноморцы неоднократно приносили жалобы, остававшиеся без последствий"4 .

Итак, Посполитаки через 20 лет был уже войсковым старшиной, по-прежнему промышлял рыбной ловлей, и попрежнему на "его не могли найти ни суда, ни расправы. Об'ясняется это, конечно, тем, что система колониального грабежа и в 30 и в 50-х годах была одна и та же.

Васильевы, Смиттены, Посполитаки были фигурами, характеризующими колониальную политику царизма вплоть до его свержения.

1 ГИМ. Архив барона Розана. Кавказ. N 5, стр. 379 - 451.

2 За эту "кампанию" Александр Посполитаки получил орден Анны 3-й степени.

3 Архив революции. III отд. 1 эксп. 1928 г. N 416, л. 13.

4 Архив революции. III отд. 1 эксп. 1854 г. N 89, л. 23.