публикация №1297706780, версия для печати

ФОРМЫ ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ ВОЕННОЙ РАЗВЕДКИ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ НА МУСУЛЬМАНСКОМ ВОСТОКЕ В XIX В.


Дата публикации: 14 февраля 2011
Автор: Гоков Олег Александрович
Публикатор: Гоков Олег Александрович (номер депонирования: BY-1297706780)
Рубрика: ИСТОРИЯ
Источник: (c) http://portalus.ru


О.А.Гоков
ФОРМЫ ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ ВОЕННОЙ РАЗВЕДКИ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ НА МУСУЛЬМАНСКОМ ВОСТОКЕ В XIX В.

Вступительная часть
ХІХ в. – время активной экспансии Российской империи на мусульманский Восток. Под последним в данном случае понимается территория, охватывающая так называемые среднеазиатские государства (Хиву, Бухару, Коканд, туркменские территории), Афганистан, Персию и Османскую империю, то есть державы и земли, которые находились у границ империи, имели статегическое значение и были условно объединены единой культурной традицией, которая формировалась в рамках ислама. Экспансия России в данном регионе носила как военно-политический, так и экономический характер, причём эти две составляющих в разное время и в разных частях мусульманского Востока сменяли друг друга в качестве доминирующих. Вполне естественно, что продвижение России на Восток не могло осуществляться без определённой подготовки. И такая подготовка велась. Одной из её форм была разведка – экономическая, политическая, военно-стратегическая и т. п. На мусульманском Востоке именно военные были главными проводниками политики империи, они же «открывали» Восток для России. При этом значительное место среди них занимали офицеры Генерального штаба (далее – ГШ).
Проблема, вынесенная в заголовок нашей работы, представляется актуальной в свете переосмысления имперского прошлого, которое происходит в странах бывших Российской империи и Советского Союза. В контексте дискуссий, которые развернулись вокруг вопросов имперской политики России и колониальной политики европейских держав в целом исследование особенностей военной разведки империи на мусульманском Востоке позволяет определить один из наиболее важных путей формирования взглядов росийской элиты и общества по отношению к странам рассматриваемого региона, на которые была направлена экспансия России в течение ХІХ – ХХ вв., выявить, происходило ли (и если да, то каким образом) взаимодействие между двумя цивилизациями – православной и мусульманской.
Цель данной статья заключается в том, чтобы выделить и рассмотреть основные формы военной разведки Российской империи на мусульманском Востоке. Хронологические рамки очерчены нами несколько условно и охватывают ХІХ век. Это период, когда наблюдается полный цикл экспансии: от первых столкновений и разведок, через прямой захват или экономическое закабаление до политической и экономической интеграции части мусульманских территорий в имперское пространство. На фоне указанных процессов мы можем рассмотреть особенности военной разведки империи в исторической динамике и во всём многоообразии.

Историография и источники
Указанная тема остаётся практически неисследованной в историографии. В иностранной научной литературе (прежде всего – англоязычной) нами не выявлено работ по данной проблематике. Хотя значительное количество исследований посвящено борьбе Великобритании и России на Востоке, однако их авторы в основном оперируют фактологическим материалом, не проводя теоретических обобщений интересующего нас характера . Примером подхода к изучению военной разведки России в означенном регионе может служить работа П. Хопкирка . Её автор на основе значительного фактического материала излагает события, которые происходили в противостоянии двух империй в Центральной Азии. Он постоянно акцентирует внимание на том, что большинство миссий в этот регион с обеих сторон носили разведывательный характер, детально разбирает наиболее значимые из них. Однако обобщения его имеют поверхностный характер: он не выделяет ни форм осуществления разведки, ни методов, ни особенностей деятельности разведчиков. В основе его исследования – детальное изложение фактического материала с небольшим количеством обобщений, которые касаются, главным образом, отношений между империями в целом.
В русскоязычной историографии до революции 1917 г. тема военной разведки России на мусульманском Востоке не изучалась, поскольку имела «закрытый» характер. В советское время данная проблема также была вне поля зрения учёных и только в конце 1980-х гг. появились первые попытки её разработки. Хотя после 1991 г. вышла в свет целая серия работ, однако в основном внимание в них было сосредоточено на конкретных вопросах фактологического характера. К тому же много места в указанных исследованиях отведено разведке на Дальнем Востоке, а проблема, вынесенная в заголовок нашей статьи, остаётся слабо разработанной . Ярким примером является наиболее полная на данный момент работа М. Алексеева, в которой автор приводит значительное количество фактического материала, однако систематизации теоретического характера уделяет немного места .
В качестве источников нами были использованы опубликованные документы , работы российских офицеров, занимавшихся сбором информации о Востоке, мемуарная литература , документы и материалы архивного хранения. Последние (наряду с работами офицеров) составляют наиболее важную группу. Это ежегодные донесения военных агентов, переписка про отправку экспедиций в страны рассматриваемого региона, аналитические материалы и т. п. . В целом нужно отметить, что тема обеспечена достаточным количеством источников, многие из которых ещё не введены в научный оборот и требуют обработки исследователями. Однако общий анализ литературы по проболеме свидетельствует, что при наявности значительного количества опубликованных и неопубликованных источников, проблема, вынесенная в заголовок статьи, остаётся недостаточно осмысленной.

Военная разведка России на мусульманском Востоке: краткий обзор
Оценивая военную разведку России на мусульманском Востоке в целом, необходимо отметить, что в её организации были как позитивные, так и негативные моменты. На протяжении XIX в. разведывательные структуры империи находились в процессе становления и поиска наиболее приемлемых методов работы. Этот процесс завершился (правда, с некоторой долей условности) в начале ХХ в. несмотря на попытки организовать военную разведку в чёткую систему, она в рассматриваемый период носила в основном спорадический характер, активизировалась по мере необходимости. Поэтому, хотя данные про регион поступали сравнительно бесперебойно, этот процесс не был упорядочен. И только во второй половине столетия постепенно начала выкристаллизовываться структура разведорганов, а сбор информации стал носить более-менее систематический характер. Одним из недостатков разведывательной системы России в мусульманских странах было то, что офицеры, которые занимались её организацией, не имели практически никакой специальной подготовки и поэтому вынуждены были действовать методом проб и ошибок, что отражалось на качестве. Важно также заметить, что военная разведка во многом зависела от личностных качеств самих офицеров, занимавшихся ею.
Что касается позитивных моментов, то здесь следует отметить следующее. Если к середине ХІХ в. не было ни чётко разработанного плана разведки, ни специальных координирующих органов, то до конца столетия в системе оранизации произошли значительные изменения в лучшую сторону. Наметилась определённая структура «центр – периферия», выкристаллизовались органы военной разведки, начала формироваться структура планомерного получения и обработки информации. Основные данные про возможных противников поступали в Военно-учёный комитет и Азиатскую часть Главного штаба, где подвергались обработке и на их основе составлялись стратегические обзоры и планы. В этот же период формировался аппарат военной разведки. Ей занимались преимущественно офицеры Генерального штаба (далее – ГШ) (слой офицерства, получившего высшее военное образование в Академии Генерального штаба и формально составлявший элиту офицерского корпуса империи). Важным моментом стало осознание военным руководством необходимости специальной подготовки разведчиков для стран Востока.

Формы осуществления военной разведки в мирное время
В зависимости от методов сбора информации, их конечной цели и статуса разведчиков можно выделить четыре формы осуществления военной разведки на мусульманском Востоке: рекогносцировки, военно-нуачные экспедиции, военно-дипломатические миссии, агентурная разведка. При этом в мирное и военное время эти формы несколько меняли своё содержавние. Рассмотрим сначала особенности их в мирное время.
Рекогносцировки были, как правило, изучением и топографической съёмкой определённого (чаще всего – приграничного) района. Ими занимались офицеры и топографы Корпуса военных топографов (специальной структуры, созданной в 1822 г. для систематического и централизованного сбора сведений о местностях как России, так и вне её с целью составления карт), а с введением в ходе реформ 1860-х – 1870-х гг. военно-окружной системы – офицеры и топографы штаба военного округа, в зону ответственности которого входили те или иные районы стран Востока. Рекогносцировки проводили также офицеры ГШ: те, кто недавно закончил Академию – в первую очередь для оттачивания навыков, а те, кто служил по ГШ не первый год – для картографирования сложных с топографической или политической точки зрения районов. Следует отметить, что Академия ГШ готовила специальных офицеров-геодезистов, которые должны были возглавлять топографические работы. Естественно, они также занимались рекогносцировками как самостоятельно, так и возглавляя партии топографов. Они же координировали съёмочные работы в целом. Кроме того, в рекогносцировках могли принимать участие и офицеры разных родов войск, которые служили в данном округе. После возвращения из рекогносцировки (или её завершения в случае, если она носила масштабный характер с использованием значительного количества задействованных специалистов) офицеры составляли военно-географический очерк района манёвров, в котором анализировали не только пути продвижения войск, характер местности, настроения местного населения, но и высказывали предположения относительно необходимых мер для обеспечения нормального движения войск, обеспечения их водой, пищей, фуражом. Сведения рекогносцировок использовались также для составления географических, топографических, военных и других карт. В 1800-е – 1880-е гг. рекогносцировки носили практический характер, поскольку обеспечивали картографическим материалом расширение империи на восток. Ярким примером такого рода рекогносцировок могут служить изучения полуострова Мангышлак в 1846 г. полковником ГШ М.И. Иваниным , или экспедиция 1859 г. во главе с полковником ГШ В.Д. Дандевиллем на побережье Каспийского моря . С утверждением границ России в Центральной Азии в 1890-е гг. рекогносцировки стали обыденным занятием для штабных офицеров. Некоторые из них, стараясь уклониться от небезопасных для жизни поездок по приграничной с Афганистаном линии, считали лучшим проводить их в зависимых от империи среднеазиатских ханствах. Служивший в Туркестане в начале ХХ в. Б.М. Шапошников в своих воспоминаниях отмечал: «Просматривая старые рекогносцировки маршрутов в горах и песках Туркестана, мы ... поняли, что эти рекогносцировки были доходной статьёй для выполнявших их офицеров Генерального штаба. Желающих ехать в горы было много» .
Военно-научные экспедиции как форма военной разведки применялись на мусульманском Востоке российским правительством особенно активно в 1840-е – 1860-е гг. На первом месте среди задач таких экспедиций стояли именно военные. Возглавляли их либо видные учёные, либо офицеры (в том числе – и генштабисты), либо торговцы. Чаще всего такие экспедиции осуществлялись под прикрытием Русского географического общества и официально имели вид научных. Разведка производилась комплексно. В составе экспедиции обязательно присутствовали топограф либо офицер ГШ, иногда оба сразу, а иногда топографов могло быть несколько, а возглавляли их офицеры-геодезисты. В их обязанности входила съёмка местности для последующего нанесения на карту, изучение путей возможного продвижения войск, их обеспеченность водой, запасами пищи, фуража, знакомство с местным населением (с его положением, социальной и экономической структурой, особенностями существования на той или иной территории, в том или ином социуме), по возможности – изучение особенностей государственного устройства стран, через или в которые направлялась экспедиция. То есть, как и в первом случае, разведчики здесь находились в статусе подчинённых и выполняли будничную, поточную работу. Типичными примерами указанных экспедиций могут служить миссия горного инженера К. Бутенёва в 1841 г. в Бухару, к которой был прикомандирован отряд топографов, возглавляемый полковником ГШ И.Ф. Бларамбергом, научная миссия учёного-востоковеда Н.В. Ханыкова Восточную Персию в 1858 г., торговые экспедиции в Среднюю Азию полковника ГШ А.И. Глуховского, экспедиция в Турцию под общим руководством капитана ГШ Кортацци в 1867 г., поездка по Османской империи подполковника ГШ Н.Д. Артамонова в 1869 г., посылка в Афганистан каравана, возглавляемого полковником ГШ Жуковским 1874 г., «для прокладывания пути русским товарам в Среднюю Азию через Красное море» и др.
Как показал опыт, военно-научные экспедиции прямо предшествовали военному наступлению России в район Востока, куда они были направлены. К концу ХІХ в., с завоеванием Средней Азии и установлением границ империи в Центральной Азии в целом, посылка военно-научных экспедиций на территории сопредельных государств стала осуществляться значительно реже. Участились случаи командирования за границу с разведывательной целью офицеров ГШ как под своими фамилиями, так и инкогнито под различными предлогами (путешествие, возвращение из (отбытие в) отпуска, научная деятельность и т.п.), причём иногда без ведома министерства иностранных дел. Особенно это касалось Афганистана – страны закрытой для иностранцев и поэтому представлявшей большую проблему для российской военной разведки на мусульманском Востоке. В 1870 – 1890-е гг. военно-научные экспедиции в Центральной Азии уже большей частью были направлены на исследование присоединённых земель. Научная составляющая вышла на первый план, оттеснив военную. Ими проводились описание, картографирование ранее не изученных районов. Например, в 1876 г. полковник ГШ А.Н. Куропаткин провёл съемку границы с Кашгарией; в 1883 г. топографические съемки Памирского края были сделаны экспедицией капитана ГШ П.Д. Путяты; в 1882 г. подполковник ГШ Александров исследовал пути к Каспийскому морю; в 1884-1885 гг. две экспедиции с целью исследования путей по Устюрту и Амударье совершил полковник ГШ Н.Н. Белявский; в 1880 – 1890-е гг. ряд экспедиций по российской Азии осуществил капитан (а позже – подполковник) ГШ П.К. Залесский . Все вышеперечисленные экспедиции внесли много нового в изучение присоединённых и зависимых от империи территорий Азии.
Что касается военно-дипломатических миссий, то они имели много общего с военно-научными, но при этом существенно от них отличались. Отличие заключалось в том, что на первом месте среди задач миссий стояли дипломатические, а остальные являлись производными от них. Нужно отметить, что генштабисты как находились в составе дипломатических миссий, так и сами возглавляли их. В первом случае они играли подчинённую роль и выступали не столько в роли дипломатов, сколько в роли разведчиков. В качестве примера могут служить посольство полковника С.А. Носовича в Бухарское ханство в 1870 г., в состав которого входил штабс-капитан ГШ Л.Ф. Костенко, которому удалось произвести работы топографического характера , посольство А.К. Струве в Бухару в 1873 г. (в его состав входил подполковник ГШ барон Г.А. Аминов) . Во втором же случае офицеры ГШ возглавляли миссии и совмещали свою должность с дипломатической работой. Примерами таких миссий могут служить миссии в Хивинское ханство капитана ГШ П. Никифорова в 1841 г. и полковника ГШ Г.И. Данилевского в 1842 г. , дипломатическое посольство Н.П. Игнатьева в Хиву и Бухару в 1858 г. (наиболее яркий пример дипломатической деятельности разведчиков) , посылка в Персию в 1877 г. генерал-майора В.А. Франкини и капитана ГШ А.Г. Гибера фон Грейфенфельда , миссия генерал-майора ГШ Н.Г. Столетова в Афганистан в 1878 г. . Как правило, посылая такие миссии, российское правительство преследовали тактические цели: в случае с Н.П. Игнатьевым – исследование политико-экономической ситуации в ханствах; в случаях с Н.Г. Столетовым – политические манёвры для отвлечения Великобритании от дел на Балканах. Но при этом миссии собирали сведения (как политического, так и военного характера) и о стране пребывания, и о международной обстановке в регионе. Нужно заметиь, что важным отличием миссий и указывавшихся выше военно-научных экспедиций было то, что участвовавшие в них офицеры-разведчики должны были предоставить в качестве отчёта не простое военно-топографическое или геодезическое описание, как при рекогносцировках, а полноценное военно-статистическое с чуть ли не подневным расписанием своих действий. Здесь требовалось не простое описание, а анализ. Военно-статистический отчёт отличался тем, что в него, помимо собственно военно-топографического и геодезического описаний местности (то есть подробного отчёта о пройденном пути и возможных маршрутов для продвижения войск), входили исторический очерк и очерк о современном положении дел в исследуемой стране или районе, политический и экономический анализ, разбор состояния и расположения вооружённых сил, сведения об английском или другом влиянии на дела в районе исследования. В качестве примера такого рода работ может служить «Отчёт о поездке начальника штаба войск Сырдарьинской области...» полковника ГШ П.П. Матвеева по бухарским и афганским владениям в 1877 г. . Кроме того, офицеры – главы миссий – должны были отчитаться и по непосредственному дипломатическому заданию, которое они получили перед отправкой.
Однако наиболее распространёной формой военной разведки в мирное время была агентурная. Ею занимались как непосредственно военные агенты (специально назначенные на эту должность офицеры, координировавшие военную разведку в различнх странах; подробнее о них будет сказано ниже), так и офицеры ГШ при штабах военных округов. Офицеры ГШ при штабах военных округов координировали поступление разведывательной информации в штаб округа, откуда та, в свою очередь, поступала в Главный штаб. Здесь она проходила соответствующую обработку, после чего поступала в распоряжение военного министра, который оперировал ею на совещаниях высших чинов империи, посвящённых разработке вопросов внешней политики.
Следует сказать, что «военная агентура» или «работы по военной агентуре», как агентурную разведку именовали в ХІХ в., включала в себя не только работу с агентами (шпионами). Так, например, хорошее представление о её наполнение даёт описание «работ по военной агентуре», представленных в штаб Кавказского военного округа ротмистром Бельгардом, в 1893-1894 гг. исполнявшим обязанности командира Персидской казачьей бригады и, одновременно, военного агента России в Персии. За полуторагодовое пребывание в Персии он предоставил сведения о персидской армии (дислокация, обозначение списочного и наличного числа чинов каждой части и имён командиров частей, количество и род орудий и вооружений в целом), составил карту Персии, сделал 33 маршрутных описания и личных рекогносцировки, составил 20 работ по текущей военной агентуре (18 рапортов и две подробные записки о состоянии дел в стране) .
Военные агенты – атташе – с середины столетия имели в Европе и некоторых азиатских странах (включённых в орбиту европейского влияния) официальный дипломатический статус и прикреплялись к дипломатическим представительствам империи. Однако в большинстве стран мусульманского Востока даже в начале ХХ в. Россия не имела своих официальных военных представителей. Одной из причин этого было отсутствие в регионе (за исключением Османской империи и Персии) устойчивой центральной власти. Важным фактором отсутствия военных атташе было также восприятие российской (как, впрочем, и тогдашней европейской) политико-военной элитой стран Востока в качестве второсортных, нуждающихся в цивилизационном воздействии. Поэтому международное право, принятое в Европе, распространялось на указанный регион в одностороннем порядке и должно было отвечать интересам европейских держав. В свою очередь, страны Востока часто применяли европейское право лишь тогда, когда им это было необходимо (или их к этому принуждали), в остальных случаях в ход шли местные традиции и законы, поэтому любой дипломат (а тем более – немусульманин) рисковал жизнью вне пределов столиц государств или крупных городов, даже имея официальный статус. К тому же постоянное военно-экономическое и политическое соперничество России и Великобритании за контроль над странами Азии ставило военных агентов (если таковые имелись) в зависимость от международной обстановки, сковывая их действия. Именно поэтому положение официальных военных агентов здесь отличалось от положения их коллег в Европе, а основной контингент разведчиков составляли так называемые негласные (тайные) военные агенты, которые чаще всего действовали неофициально, под прикрытием министерства иностранных дел, торговых и исследовательских обществ и организаций. Во второй половине ХІХ в. Россия имела в Азиатском (за исключением Дальнего Востока) регионе лишь одну должность военного атташе – в Стамбуле. На особом положении также находился командир Персидской казачьей бригады (обязательно офицер ГШ), созданной в конце 1870-х – начале 1880-х гг. для упрочения влияния России в Персии. Официально он заведовал обучением персидской кавалерии, руководил российскими военными инструкторами, но прав официального военного агента не имел. Однако по объёму и содержанию выполняемой работы, а также по своему реальному положению командир бригады был одновременно и координатором разведки внутри Персии. Справедливее было бы отнести его должность к негласным военным агентам, хотя на их общем фоне он выделялся и довольно заметно, поскольку занимался не только военной разведкой (это была одна из его обязанностей), но и активно участвовал в политической жизни Персии (типичный пример – полковник ГШ В.А. Косоговский).
Помимо личных наблюдений, указанные категории военных агентов получали сведения от местных жителей, завербованных ими в качестве информаторов. Способы вербовки таких агентов (будем называть их для удобства агентами-информаторами) были различны, но в целом можно выделить три основных. Первый – добровольно-принудительный: будущие агенты-информаторы сами предлагали сотрудничество (например, в европейских владениях Османской империи) или получали разведывательные задания «в нагрузку» к основным (купцы, путешественники и т. п.; этот случай чаще относился к российским подданным, которые могли собирать информацию и помимо военного агента, передавая её напрямую в военное министерство). Второй – подкуп. На мусульманском Востоке этот способ вербовки агентуры был широко распространён. Брать деньги за предоставляемую информацию не брезговали ни бедные, ни богатые, ни простые крестьяне, ни чиновники, ни даже представители верховной власти (типичный пример – Персия, где продавалось и покупалось практически всё, главное – кто больше заплатит). Наконец, третий – принуждение к шпионству в пользу России путём шантажа. Этот способ был мало распространён.
Что касается информации, которая доставлялась агентами-информаторами, то она носила разноплановый и неодноценный характер. В основном, это были отрывочные сведения. Но на основании таких сведений, полученных из разных источников, и составлялись в в военном министерстве и штабах военных округов общие аналитические или обобщающие отчёты. Здесь необходимо отметить тот факт, что информация от военных агентов на мусульманском Востоке со второй половины века чаще всего также поступала в штабы округов. Военный агент замыкал на себе круг военной агентуры в стране пребывания, его положение отличалось от положения штабных офицеров тем, что он мог проверить донесения своих информаторов на месте лично, объективно оценить их важность и полноту. В штаб округа военный агент отправлял не разрозненные сведения, слухи и донесения, а информативно-аналитический доклад в виде рапорта, основанного на собственных наблюдениях и информации агентуры. Следует, правда, заметить, что в первой половине ХІХ в., а также иногда и во второй военные агенты предоставляли такие рапорты и непосредственно в военное министерство – всё зависело от статуса, задач и подчинения агента (например, военный агент в Стамбуле направлял свои рапорты в Главный штаб, а военный представитель в Персии – в штаб Кавказского военного округа).
Нужно отметить, что указанные формы военной разведки часто переплетались между собой, что иногда затрудняет систематизацию. Например, агентурной разведкой занимались и участники военно-научных экспедиций, и военно-дипломатических миссий, а выполнявшие дипломатические функции офицеры ГШ параллельно проводили военно-научные наблюдения. Да и рекогносцировки зачастую производились в ходе выполнения «работ по военной агентуре».

Формы осуществления военной разведки во время войны
Что касается военного времени, то указанные формы военной разведки сохранялись, но изменялось их наполнение. Хорошими примерами, иллюстрирующими данное утверждение, могут служить Хивинский поход 1873 г. и русско-турецкая война 1877–1878 гг. . Необходимо отметить, что в период покорения Средней Азии военные и мирные формы военной разведки иногда переплетались так, что чёткого различия между ними выделить не удаётся. Однако в целом отличия всё-таки существовали.
Так, рекогносцировки во время войны носили практический характер: разведка местности для прохода войск, для расположения их лагерем, исследования театра предполагаемых боевых действий, сбор сведений о противнике. На занятой российскими войсками территории они вновь приобретали то же наполнение, что и в мирное время. Например, в ходе войны России с Османской империей в 1877–1878 гг., указанными работами занимался полевой Военно-топографический отдел, который возглавляли офицеры ГШ . После окончания войны одной из важных задач рекогносцировок становилась съёмка местности для установления точной границы на карте. Для этого создавались разграничительные комиссии из заинтересованных сторон, в которых обязательно присутствовали офицеры ГШ. Они, собственно, съёмочные работы и возглавляли.
Военно-научные экспедиции в военное время прежде всего должны были обеспечивать войска необходимой информацией, хотя этим их задачи не ограничивались. Например, перед второй Ахал-Текинской экспедицией российских войск 1880–1881 гг. начальник штаба отряда М.Д. Скобелева полковник ГШ Н.И. Гродеков был направлен в Персию для закупки продовольствия и фуража в Астрабаде и Хорасане. По настоянию персидского шаха он и его сопровождавшие были переодеты в гражданскую одежду и представлялись в качестве коммерческих агентов, чтобы «предупредить нарекания со стороны английских агентов» . Н.И. Гродеков с отрядом из 24 человек успешно справился с возложенными на него задачами, обеспечив снабжение отряда М.Д. Скобелева продовольствием и фуражом, заодно произведя военную разведку местности и разузнав настроения местного населения . После того, как войска продвигались в глубь территории, иследовательская составляющая военно-научных миссий вновь выдвигалась на передний план. Заинтересованность в изучении новых территорий проявляло не только военное министерство, но и Русское географическое общество. В Средней Азии без его участия военные экспедиции практически не обходились. Естественно, что интересовали общество не сугубо военные аспекты. Круг задач исследователей был более широк. А поскольку многие офицеры ГШ были членами общества или принимали участие в его деятельности, то они и становились главными исследователями неизученных ранее территорий. К тому же в ходе военных действий доступ к этим территориям у офицеров был намного шире, чем у простых учёных. В качестве примера возьмём Хивинский поход 1873 г. Для военного министерства необходимо было составить карту Хивинского ханства, а также изучить ранее неизвестные районы. Что касается Русского географического общества, то оно ещё до похода разработало многоплановую программу изучения занимаемого края . Поэтому после занятия российскими войсками Хивы руководивший экспедицией К.П. Кауфман снарядил военно-научную экспедицию для изучения старых русел Амударьи, которую возглавил полковник ГШ А.И. Глуховской. В результате её работ были впервые детально исследованы старые русла Амударьи – Даудандарья и Кунядарья, а также пространство между колодцами Игды и озером Сарыкамыш, и таким образом соединены съёмки топографов Туркестанского и Кавказского военно-топографических отделов 1871–1872 гг. . А исследования подполковника ГШ А.В. Каульбарса показали, что российские пароходы могут проходить из Аральского моря в Амударью несколькими путями .
Относительно дипломатических миссий в военное время сложно сказать, что они сохранялись в прежнем виде. Таких миссий, как уже упоминавшиеся, не было. Дипломатическая функция офицеров ГШ сводилась к тому, что они могли вести переговоры с противником в ходе военных действий или участвовать в мирных переговорах по их окончании. Чаще всего им отводилась вспомогательная, но тем не менее важная роль. Исключением является разве что участие Н.П. Игнатьева в подписании Сан-Стефанского прелиминарного договора с Турцией в 1878 г., но Н.П. Игнатьев к тому времени уже давно был больше дипломатом, нежели военным. Для примера участия генштабистов в дипломатических делах можно привести Берлинский конгресс. Как известно, российскими представителями на конгрессе являлись А.М. Горчаков и П.А. Шувалов. А в мае 1878 г. на Берлинский конгресс в качестве помощников российских представителей были направлены полковники ГШ Г.И. Бобриков и А.А. Боголюбов, как специалисты: первый – по Сербии, второй – по Черногории. В качестве специалиста по Болгарии в Берлин был послан генерал-лейтенант ГШ Д.Г. Анучин. Они приняли участие в работе комиссии конгресса по разграничению, а затем возглавляли непосредственные работы по уточнению и проведению границ . Ещё одним примером может служить персидское разграничение после покорения российскими войсками Ахал-Текинского оазиса в 1881 г. Российское правительство начало секретные переговоры о демаркации с Персией, окончившиеся подписанием конвенции, ставшей фактически союзом против Великобритании. Ведший переговоры российский посланник И.А. Зиновьев не имел точных сведений о пограничных районах, поэтому по запросу министерства иностранных дел военное ведомство командировало в помощь ему офицеров, знакомых с Закаспийской областью – подполковника ГШ А.Н. Кузьмин-Караваева и помощника заведующего Азиатской частью Главного штаба капитана ГШ Н.И. Янжула. Их непосредственное участие в разграничении в качестве комиссаров заключалось в определении и проведении границы в Закаспийском крае .
Что же касается агентурной разведки в ходе войны, то её ведение также приобретало новые черты. Сбор сведений о театре военных действий, о состоянии дел в стране непосредственно перед началом войны, подбор агентов и проводников, которые непрерывно обеспечивали бы армию сведениями – обо всём этом беспокоились заранее (хотя и не всегда). Главное место в обеспечении агентурными сведениями отводилось офицерам ГШ. Так, перед русско-турецкой войной 1877–1878 гг. в Румынию и Болгарию полевым штабом российской армии для сбора сведений о турках и изучения укреплений Рущука был направлен полковник ГШ П.Д. Паренсов. Одновременно он занимался подбором людей для разведки. С помощью болгар он организовал широкую сеть информаторов, и в то же время сам активно участвовал в сборе необходимых данных о турецкой армии . В сущности, такую же задачу имел перед собой и упоминавшийся полковник ГШ Н.И. Гродеков, перед второй Ахал-Текинской экспедицией отправленный в Персию. Агентурную разведку направленную непосредственно на подготовку к войне координировали также военные агенты.
С началом военных действий в целом разведку на театре возглавляли офицеры ГШ. Согласно «Положению о полевом управлении войск в мирное и военное время», утверждённому 17 апреля 1868 г. Александром ІІ, ответственность за организацию разведки возлагалась на начальника полевого штаба. Существовавшие ранее должности генерал-квартирмейстера (который до этого должен был курировать военную разведку на театре боевых действий) и дежурного генерала были упразднены, а взамен введена должность помощника начальника полевого штаба. Он должен был осуществлять руководство службой ГШ в военных условиях. Чины для поручений, состоявшие в распоряжении начальника штаба, должны были производить рекогносцировки, осматривать и выбирать позиции, проверять караулы и аванпосты, а также выполнять различные поручения. В Военно-топографическом отделе штаба, возглавляемом офицерами ГШ из числа окончивших Геодезическое отделение Академии ГШ, должны были сосредотачиваться топографические и статистические сведения о театре войны. Непосредственная же ответственность за сбор сведений о противнике и театре войны лежала на штаб-офицере над вожатыми. Эту должность занимал офицер ГШ, подчинённый непосредственно начальнику полевого штаба. Штаб-офицер над вожатыми «заведывает собиранием сведений о силах, расположении, передвижениях и намерениях неприятеля, распоряжается доставлением армии надёжных проводников и лазутчиков, составляет общие своды из их показаний, проверяет показания пленных, собираемыми периодическими изданиями … Он заботится об отыскании для армии проводников из местных жителей и распределяет их по частям войск согласно указания Начальника армии», которому непосредственно подчинён, отмечалось в «Положении» . Штаб-офицер над вожатыми должен был проверять информацию, полученную от лазутчиков и пленных, следить за сведениями, помещаемыми о неприятеле в периодических изданиях (в этом ему во многом помогали донесения военных агентов из европейских стран с краткими, наиболее значительными, выдержками из прессы), а также собирать эти сведения всеми возможными путями . Например, в ходе русско-турецкой войны 1877–1878 гг. на такую должность был назначен полковник ГШ Н.Д. Артамонов.
В Средней Азии война, а, следовательно, и агентурная разведка, имели свою специфику. Поскольку местные государства не рассматривались в качестве равноправных с Россией, а её войны здесь носили колониальный и перманентный характер, то и организация армии была несколько иной. Ведение здесь войны по-европейски исключалось. С одной стороны, этому способствовало мировоззрение верхушки российского общества, рассматривавшей (как и европейцы в целом) азиатский мир как мир варваров, которым нужно прививать цивилизацию. В отличие от Европейского (куда относилась в какой-то степени и Османская империя), Центральноазиатский театр был театром противостояния «цивилизованного» государства с «нецивилизованными образованиями». Естественно, что на варваров правила, действовавшие в отношениях между «цивилизованными» государствами, преимущественно не распространялись. Это относилось и к правилам войны. С другой стороны, военная организация, например, среднеазиатских ханств была намного слабее европейской, поэтому для войны с ними не нужно было создавать большие армии, как это практиковалось на Европейском театре. Роль таких армий выполняли экспедиционные отряды. Организация и координация агентурной разведки в них ложилась на плечи начальников штабов отрядов. В основном, информация о противнике добывалась через лазутчиков, от местного населения, из допросов пленных и рекогносцировок отдельных отрядов экспедиционных войск.

Личностный фактор в осуществлении военной разведки
В целом, сбор, обработка и использование разведывательной информации во многом зависели от личных качеств офицеров занимавшихся разведкой, от их знаний, умений, целеустремлённости, преданности своему делу. Личностный фактор являлся одним из тех, на которые обязательно необходимо делать поправку при характеристике качества и уровня разведки России на мусульманском Востоке. В качестве примера можно привести действия Красноводского отряда в Хивинском походе российских войск 1873 г. Его командир – полковник ГШ В.И. Маркозов – двинулся в путь не проведя предварительную разведку местности, по которой предстояло идти на соединение с другими отрядами. В итоге, отряд до места назначения не дошёл и вынужден был вернуться назад . Ещё одним примером может служить русско-турецкая война 1877–1878 гг. Одни исследователи считают, что разведка перед и во время войны была организована достаточно хорошо , другие утверждают обратное . На самом же деле правы и те, и другие, поскольку агентурная разведка, благодаря стараниям офицеров ГШ П.Д. Паренсова, Н.Д. Артамонова, Г.И. Бобрикова, была налажена на достаточно высоком уровне. Дело было в использовании сведений, которые доставляли агенты, а здесь как раз всё упиралось в личные качества помощника начальника штаба генерал-майор ГШ К.В. Левицкого, да и самого начальника штаба Действующей армии – А.А. Непокойчицкого. А вот они-то зачастую тормозили прохождение важной информации, не умея оценить её по достоинству. К тому же на местах организация разведки возлагалась на офицеров ГШ, а далеко не все из них были способны занимать свои должности. Здесь нужно отметить важный недостаток, который влиял на деятельность разведки. Несмотря на высокий в целом уровень подготовки офицеров ГШ, многие поступали, оканчивали Академию и зачислялись на службу по протекции, благодаря связям, титулам. Протекционизм, естественно, отражался на указанной части офицеров, поскольку многие из них шли в ГШ не ради службы, а ради быстрого роста в чине, карьерного роста, далеко не все были практически подготовлены к несению своих обязанностей. А военная разведка, которой специально в России не обучали, требовали прежде всего практики и личной инициативы. Естественно, назначенные в ходе войны на роль её организаторов, такие офицеры сталкивались с массой трудностей и создавали трудности другим, а это отражалось и на качестве разведки в целом. К недостаткам можно отнести и то, что деятельность разведчиков затруднялась местными условиями, прежде всего иной культурой населения региона, с которой на практике многие из них были знакомы слабо, и незнанием многими из них языков (специальной языковой подготовки будущие разведчики до конца века не получали).
Накладывало отпечаток на работу военной разведки и соперничество с министерством иностранных дел. Дело в том, что в рассматриваемый период внешнюю разведку относительно независимо осуществляли сразу несколько центральных ведомств – военное, внутренних дел, финансовое. Но все они должны были сноситься с министерством иностранных дел, поскольку оно курировало деятельность российских подданых за границей. Больше всего эта зависимость тяготила военное министерство. На мусульманском Востоке Россия проводила активную внешнюю политику, и военные играли здесь ведущую роль. Дипломаты же становились своего рода сдерживающим фактором, ограничивавшим их свободу действий. И это постоянное противостояние (на которое накладывались и межличностные отношения), попытки военных вырваться из-под «крыла» дипломатов приводили часто к довольно серьёзным внешнеполитическим последствиям для престижа России в глазах восточных правителей, в свою очередь влияя и на качество военной разведки. Наиболее ярким примером такого противостояния является соперничество дипломатического и военного представителей России в Персии. Дело заключалось в том, что юридически Заведующий обучением персидской кавалерии (так официально называлась должность, которую занимал российский офицер в Тегеране) подчинялся (помимо шаха и персидского военного министра) российскому дипломатическому представителю в Каджарской монархии. Однако реально, когда указанную должность занимали инициативные офицеры, влияние военного представителя при дворе было намного большим, нежели посланника, и он фактически выходил из-под контроля последнего, иногда даже навязывая ему свою волю в зависимости от обстоятельств. Такое положение, естественно, не удовлетворяло дипломатов империи, большинство из которых было людьми средних способностей, но с большим апломбом. Поэтому, если кто-либо из подчинённых излишне выделялся, они сразу же начинали ставить «палки в колёса», своими указаниями и поведением стараясь дискредитировать «выскочку», а со временем и вообще устранить его с должности. Такая ситуация сложилась, например, с полковниками ГШ А.И. Домонтовичем и В.А. Косоговским . Естественно, были примеры, когда военные представители России действовали вразрез с расчётами дипломатического корпуса (особенно при покорении Средней Азии). Но следует отметить, что в большинстве случаев такая деятельность (имела она на самом деле место или нет) была прекрасным поводом оговорить и снять нежелательную кандидатуру.

Выводы
Таким образом, мы выделяем четыре формы осуществления военной разведки Российской империи на мусульманском Востоке в течение ХІХ в.: рекогносцировки, военно-научные экспедиции, военно-дипломатические миссии, агентурную разведку. За основу выделения взяты следующие составляющие: методы сбора информации, статус разведчика, конечная цель разведывательной акции. Можно выделить два основных метода получения разведчиками данных: личное наблюдение и через «вторые руки» (через агентов, путешественников, прессу и т. п.). Важным показателем являются системность и постоянство собирания данных. Во второй и третьей формах они чаще всего отсутствовали, в то время, как для рекогносцировок и агентурной разведки – обязательны, хотя исторически это и не всегда имело место. Методологично указанные формы могли перетекать одна в другую, поэтому при их выделении в таком случае вступают в действие две другие составляющие. В статусе разведчиков в первых двух формах преобладали исполнительные функции, то есть они выступали в роли простых исполнителей будничной работы (преимущественно съёмок местности для нанесения на будущую карту). Что касается третьей и четвёртой форм, то в них разведчики являлись главным образом организаторами. Это не исключало их зависимого положения (от штаба, начальника мисии и т. п.), но в целом они имели больше самостоятельности в принятии решений. К тому же участники военно-дипломатических миссий и военные атташе формально были защищены дипломатическим иммунитетом. Правда, следует оговориться, что большинство военных разведчиков на мусульманском Востоке не имело таких привилегий. Их «иммунитет» зависел во многом от военных и политических успехов России в Азии и Европе, поскольку именно это в глазах местных правителей и большинства населения определяло могущество державы и вызывало к ней и её представителям уважительный страх.
Статус разведчиков во многом зависел от конечной цели получения данных. В первых двух случаях речь шла главным образом о сборе «технической» информации для составляния представляения о будущем театре боевых действий. Задания в третьей и четвёртой формах ставились значительно шире. Главной целью разведчиков здесь был сбор как можно большего и разнообразного объёма сведений относительно определённого государственного образования или территории, для формирования всесторонней картины о возможном противнике. Эта картина включала не только информацию о вооружённых силах, но и о географических условиях, политическом устройстве, экономических отношениях и т. д., то есть, всё то, что носило название «военно-статистическое описание».
Наконец, указанные формы осуществления военной разведки несколько отличались по содержанию в мирное о военное время. Например, рекогносцировки мирного времени имели целью создание карт исследуемых территорий, а во время войны главной задачей их был сбор тактической информации относительно театра боевых действий и расположения войск противника.
Исторически, почти до начала активного наступления России в Азии, на мусульманском Востоке преобладали рекогносцировки и военно-дипломатические миссии. По мере разрастания сферы интересов и усиления влияния империи в указанном регионе, с включением части его в состав России, на первое место вышли военно-научные экспедиции и агентурная разведка.

Опубликовано 14 февраля 2011 года


Главное изображение:

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА (нажмите для поиска): военная разведка, военный агент, мусульманский Восток, агентурная разведка


Полная версия публикации №1297706780 + комментарии, рецензии

LIBRARY.BY ИСТОРИЯ ФОРМЫ ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ ВОЕННОЙ РАЗВЕДКИ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ НА МУСУЛЬМАНСКОМ ВОСТОКЕ В XIX В.

При перепечатке индексируемая активная ссылка на LIBRARY.BY обязательна!

Библиотека для взрослых, 18+ International Library Network