ГЕРМАНИЯ И ИТАЛИЯ В 1939—1945 ГГ.

Опубликовано: Вторая мировая война. Дискуссии. Основные тенденции. Результаты исследований; Пер. с нем. – М.: «Весь мир», 1997. С.87–95.

22 мая 1939 г. итальянский министр иностранных дел Галеаццо Чиано и германский министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп подписали в Берлине договор о союзе, вошедший в историю как «Стальной пакт» [1]. Уже преамбула этого соглашения носит особый характер. В ней отмечается «внутреннее родство мировоззрений» двух государств, «полное совпадение интересов» и провозглашается, что оба государства будут «рука об руку» и совместными силами выступать «за сохранение своего жизненного пространства и поддержание мира».
Своеобразный характер договора особенно проявился в статье 3, которая гласит: «Если вопреки желанию и надежде договаривающихся сторон обстоятельства сложатся таким образом, что одна из них окажется в состоянии войны с одним или несколькими другими государствами, то другая договаривающаяся сторона немедленно выступит на ее стороне в качестве союзника и окажет ей поддержку всеми своими вооруженными силами на суше, на море и в воздухе».
Это обязательство автоматически оказать военную помощь, едва ли смягченное оговорками о консультациях в статьях 1 и 2, явилось большой новостью в истории международных отношений [2].
При первом прочтении данного текста Чиано, комментируя его, заметил: «Я никогда еще не читал подобных договоров, это настоящий динамит» [3]. Поразительно то, что такое заявление сделал человек, с самого начала принимавший решающее участие в переговорах. Больше того, обязательство автоматически оказать военную помощь, отметавшее все обычные в этих случаях попытки дать определение понятия «агрессор», было внесено в проект договора по настоянию именно итальянской стороны. Гласность в отношении этого соглашения также была обусловлена просьбой итальянцев. В Берлине имели в виду заключение тайного договора или по крайней мере тайного дополнительного соглашения к публикуемому договору о дружбе.
Отношения стран «оси», нашедшие свое окончательное оформление в «Стальном пакте», носили весьма своеобразный изменчивый и непостоянный характер, который лишь с трудом можно понять, пользуясь историографическим инструментарием традиционной дипломатии. Муссолини думал в первую очередь не о конкретном содержании договора, а, скорее всего, о пропагандистском воздействии этого соглашения. Миф «Стального пакта» был для него более важен, чем предусмотренные в нем и имеющие обязательную силу реальные связи.
Миф и реальность отношений между державами «оси» уже в момент их возникновения представляли странную смесь. Миф провозглашенной Муссолини 1 ноября 1936 г. «оси Берлин — Рим» оказался намного эффективнее реальности союзного договора. В интерпретациях обеих сторон данный пакт эмоционально и идеологически всячески превозносился как символ якобы нерасторжимого военного, военно-технического, экономического и культурного союза двух связанных друг с другом общим мировоззрением и дружбой народов и двух систем, союза, который, казалось, носил межгосударственный характер.
Однако миф и реальность резко расходились друг с другом. То, что европейские «левые» считали плановым, до деталей согласованным сотрудничеством между двумя разновидностями фашизма и что, согласно собственным декларациям обоих режимов, выдавалось за действия, вызванные (c87) естественной солидарностью, в действительности оказалось сосуществованием, обусловленным во многом недоверием, незнанием и намеренной скрытностью. Провозглашенная и распространяемая в сообщениях и консультациях координация внешней и военной политики, а также политики вооружений не существовала даже в зачаточном состоянии. В экономической области, несмотря на интенсификацию двусторонних торговых отношений, с форсированием политики автаркии как в Германии, так и в Италии возникли зоны двусторонних конфликтов.
Что касается кооперации и общего оперативного планирования, то в 1913— 1914 гг. Тройственный союз был гораздо лучше подготовлен к большой европейской войне, чем державы «оси» в 1939—1940 гг. Итальянцы планировали свою войну в Средиземноморском регионе как «параллельную войну», которая должна была быть минимально связана с немецкой интервенцией.
Кажется, налицо полное несовпадение между мифом и действительностью. Так ли это? Такой вывод не отразил бы всей тогдашней реальности. Оба фашистских государства получили два фронта — один против демократий Запада, другой против огромного большевистского государства на Востоке.
С начала 30-х годов Муссолини говорил о будущей фашизации Европы. Несмотря на все различия и натянутые отношения, совместный антилиберализм, антиплутократизм, антимарксизм и антибольшевизм явились широкой общей платформой для действий Рима и Берлина. В 1936—1937 гг. выявилось, прежде всего, на полях сражений гражданской войны в Испании, противоречие между демократическими и тоталитарными государствами. После 1933 г, фашистская Италия многое и в разных формах выиграла в результате захвата власти Гитлером, Используя военно-политическое возрождение Германии, Муссолини в 1935—1936 гг. захватил Абиссинию. Угрожающая тень Гитлера в те годы как бы стояла за спиной итальянского диктатора.
Но с 1937—1938 гг. тот же ветер стал дуть ему в лицо. Мрачный имидж национал-социалистической Германии с ее расовой и антисемитской политикой, с ее эмиграционными волнами, ее внутренней и внешней агрессивностью грозил созданию точно такого же тоталитарного облика Италии. И Муссолини многое делал для того, чтобы оправдать такую мрачную картину. Это видно на примере осуществления расовой политики в Италии начиная с лета 1938 г. Мотивы для такого шага носили соглашательско-прагматический характер: речь шла об устранении возможных помех в отношениях между державами «оси», При этом внутриполитическая и внешнеполитическая отдача была весьма существенной.
Прежде всего, сузились возможности внешнеполитических действий в отношениях с западным миром. Противостояние между тоталитарными и демократическими государствами возросло не только в этой сфере, но и в культурной области. Важным событием стало культурное соглашение, заключенное между Берлином и Римом 23 ноября 1938 г. Своей регламентацией на государственном уровне культурной жизни, мобилизацией духовных ценностей для политических целей и антисемитской переориентацией искусства, науки и литературы, как это с фанатичным упорством проповедовала немецкая сторона и одобряли итальянцы, данное соглашение означало новый шаг на пути самоизоляции фашистской Италии от международного сообщества [4].
Связанная со «Стальным пактом» проблема заключалась не в немецких решениях, а в вопросе, почему Италия пошла на этот союз с Германией, которая намеревалась добиться гегемонии в Европе. Многие наблюдатели из самых различных политических лагерей в 30-е годы высказывали обоснованную с военно-политической и геостратегической точек зрения мысль, что, невзирая на (с.88) все идеологические фронты, фашистская Италия при серьезном развитии событий снова окажется на стороне западных держав. Сближение с западными державами для совместной самообороны — таково веление времени, писал в 1938 г., антифашистский публицист ГА. Боргезе. Создание независимой Римской империи на глазах и под прицелом пушек ста миллионов немцев — это настоящее безумие.
Но политику тех лет следует рассматривать не только под углом зрения гегемонии и равновесия. Исследования, предпринятые за два последних десятилетия, показали, что имперские амбиции фашистской Италии следует воспринимать гораздо серьезнее, чем это делалось до сих пор. По словам Ренцо де Фелице, Муссолини следует рассматривать как прагматичного политика-реалиста и политического мечтателя [5].
Будучи убежденным в упадке западных государств, диктатор верил в будущую мировую роль фашистской Италии. Он предвидел «Год 2000» (название запланированной книги), когда уже только Советский Союз, Япония, Германия и Италия как мировые империи поделят мир на сферы своего господства. В результате походов на Францию и Англию Италия должна стать их наследницей в Средиземном море. Муссолини считал, что только он в состоянии руководить Италией во время этих «договоренностей с Историей». В своих секретных и открытых заявлениях он изображал Италию пленницей Средиземного моря. Нужно сорвать засовы с дверей этой тюрьмы, подавить охранников у врат Гибралтара и Суэца. Только тогда станет возможно продвижение к мировым морям. Для такой глобальной политики Италии необходимо континентальное прикрытие тыла. «Поэтому «ось Рим — Берлин» соответствует основной исторической необходимости» [6].
В последние годы быстро возросло количество ставших известными частных «внутренних» свидетельств, дневников, писем, автобиографических записок, а также секретных сообщений и публикаций прессы, что позволяет сегодня набросать для Италии своего рода социально-психологическую топографию надежд, иллюзий, ослепленности, спасений и ожиданий, скрывавшихся за пропагандистским фасадом режима.
Союз под названием «ось Берлин — Рим» не был популярен в Италии. Гитлеровская Германия во многом оказалась опасным переизданием вильгельмовского милитаризма и империализма. Наиболее сильные пронемецкие аргументы носили производный характер: ненависть к плутократическим, упадническим державам Запада, совместная борьба против марксизма и большевизма. Но с Германией связывались и собственные большие надежды. Муссолини говорил в конце 1939 г.: «Итальянский народ добьется таких побед в международной политике, что он сможет утешиться и спокойно пережить связанные с этим союзом неудобства» [7].
Католическая субкультура относилась к гитлеровской Германии не только с большой сдержанностью, но даже с недоверием и осуждением. Ее представители ощущали потенциальную разрушительную силу неогерманского язычества и разожженного в народе расизма. Ватикан тоже держался на приличной дистанции от вулканической почвы национал-социалистической Германии и с растущей озабоченностью наблюдал за все более тесной идеологической солидарностью между Берлином и Римом.
В области традиционной культуры также имело место явное сопротивление союзу с Гитлером. Многие индивидуальные и духовные черты развития возникшего после 1943 г. антифашизма опирались на культурную базу Италии 30-х годов. То же самое относится и к фашистской молодежной культуре. Тайно существовавший в Италии антифашизм оказался в целом антинационал-социалистическим (с.89). Здесь наиболее остро воспринималась исходившая от гитлеровской Германии угроза самому существованию человека.
Об этом свидетельствуют, например, дневники флорентийского юриста Пьеро Каламандреи, которые служили ему «убежищем в период отсутствия свободы» [8]. Каламандреи уже в 1939 г. видел приближение новой варварской эпохи беззаконной неволи и деспотии и опасался, что наступает конец европейской культуры. С 1940 г. он предвидел оккупацию Италии немцами и в своих кошмарах опасался, что такие антифашисты, как он, закончат свои дни в немецких концентрационных лагерях,
В его записях, как в фильме, вновь проходит перед глазами драма 1939— 1945 гг. Они не только рисуют портрет флорентийского интеллигента-антифашиста, но и позволяют разглядеть иллюзии, слепоту, оппортунизм и фанатизм значительной части профашистской итальянской буржуазии.
«Внутренняя» история «оси Берлин — Рим» имела большое значение и для другой, немецкой стороны. Наряду с серьезной недооценкой экономической и военной мощи Советского Союза едва ли какой-нибудь другой субъективный фактор играл при принятии решений национал-социалистическим режимом столь большую роль, как позиция Италии.
В консервативных кругах, в государственном аппарате, в сухопутных войсках и в экономике преобладали скептические настроения и звучали предостерегающие голоса. Напротив, в окружении национал-социалистической партии и ее организаций, в области спорта и воспитания молодежи, а также на флоте и в военно-воздушных силах во многих случаях проявлялось подчеркнуто позитивное отношение к Италии, профашистские взгляды, общие с итальянским фашизмом. Здесь верили в ускорение благодаря фашизму динамики развития, в укрепление нации.
Но самым страстным сторонником новой Италии был сам Гитлер, В фашизме он видел «огромный рост самосознания и понимания Италией своей силы» и считал, что эта страна находится на пути к тому, чтобы стать мировой державой. Призывы Гитлера к «отваге и риску», к «большой политике» заключали в себе, в сущности, «очарование», «незаметное, длительное, коварное обольщение» (Д. Гранди) Муссолини.
Эти призывы достигли своей цели в тот момент, когда под впечатлением от побед Германии в Северной Европе и во Франции Муссолини 10 июня 1940 г. объявил войну Франции и Англии. Тут-то сразу и выявилось, что картина вооруженной до зубов нации «восьми миллионов штыков» была просто пропагандистской ширмой и насколько правы были немецкие скептики. Уже в первых сражениях на Средиземном море, в Албании и пустынях Северной Африки на рубеже 1940—1941 гг. развеялась мечта фашистской Италии о грядущем статусе мировой державы. Оказалось, что ни с организационной, ни с экономической, ни с военной точек зрения эта страна не была готова к большой войне.
Дневники Г. Боттаи за эти месяцы представляют собой своеобразное свидетельство процесса исчезновения иллюзий у целого поколения и о крахе его политического кредо. В сентябре 1941 г. он писал: «У нас вовсе нет двух возможностей — победа или поражение. В принципе есть только одна — победа другого. Победят или англичане, или немцы. В обоих случаях речь идет не о нашей победе, а о победе другого» [9].
Это было признание исторического краха фашизма, который не мог быть остановлен или предотвращен запоздалым свержением Муссолини 25 июля 1943 г., осуществленным совместно фашистской оппозицией и монархистами. Судьба Италии давно была предрешена другими. С 1941 г. она уже не (с.90) представляла самостоятельной силы и отошла на второй план в войне союзников против гитлеровской Германии.
Совершенно новая глава немецкого присутствия в Италии началась с капитуляции этого союзника Германии 8 сентября 1943 г. Новое правительство Бадольо подготовилось к этому моменту совершенно недостаточно, его действия были плохо скоординированы. Чрезмерная засекреченность переговоров о перемирии, в которые до последнего момента было посвящено едва ли больше десятка человек, не позволила провести какую-либо фактическую и психологическую подготовку к смене ориентации. Соблюдение секретности дошло до того, что в переговорах не участвовали даже министры и начальники генеральных штабов военно-морского флота и военно-воздушных сил, которые узнали об условиях перемирия в самый последний момент.
В сознании немецких участников событий и в немецкой пропаганде после 8 сентября утвердилось мнение, что они оказались участниками грандиозной комедии массовой лжи. Чувства гнева и мести, охватившие немцев, частично объяснялись возникшим у них впечатлением, что им почти уникальным способом морочили голову. Это впечатление во многом было ошибочным. «Макиавеллиевское притворство» было таким успешным потому, что оно, вплоть до самых высших инстанций, вовсе не было никаким притворством. Еще в начале сентября многие итальянцы искренне хотели продолжения сотрудничества.
Между тем фактическая цена этой политики абсолютной секретности оказалась чрезвычайно высокой. Объявление перемирия привело итальянские вооруженные силы в состояние замешательства, растерянности, деморализации и преждевременному расформированию, что облегчило немцам осуществление детально проработанного плана разоружения итальянской армии и принятия на себя ее функций в Италии и в оккупированных итальянцами областях Южной Франции и на Балканах.
Почти за одну ночь с 9 на 10 сентября прекратила существование миллионная армия. Около 700 тыс. итальянцев начали свой горький путь на Север, в жестокий немецкий плен. Только флоту в основном удалось бежать в регион англоамериканского влияния, в порты Мальты, Александрии и Гибралтара. Эти «мрачнейшие часы итальянской военной истории» до сих пор остаются травмой в коллективном сознании нации. За одну ночь не только исчезли вооруженные силы, но и начало распадаться само государство. Если традиция государственности и осталась, то исчезновение венценосца и правительства (король Виктор Эммануил III и Бадольо бежали из Рима в ночь с 8 на 9 сентября в Бриндизи) произошло при столь унизительных и хаотичных обстоятельствах, что у всех участников и современников событий осталось чувство глубокого стыда и отчаяния.
Антифашистские левые, и особенно коммунисты, ретроспективно связали оценку «8 сентября» с общим осуждением всей руководящей элиты и ее политики. Эрнесто Раджоньери заявил по этому поводу: «В рамках коллективной трагедии, охватившей всю нацию, 8 сентября стало наиболее мрачной главой в истории итальянского руководства. Здесь подверглись испытанию и проявились весь эгоизм, страх, некомпетентность и нерадивость по отношению к судьбе собственной страны, которыми отличались эти группы на протяжении всей своей истории» [10].
Не менее решительно звучит приговор радикально-демократической левой. Как пишет туринский историк Никколо Транфалья, 8 сентября с позором похоронило в своих развалинах «не только монархию, но и весь политический класс и военную касту, которые были сформированы риторикой и неспособностью фашистского режима» [11].
9 сентября, когда государственная и правительственная элита бежала из Рима (с.91), вновь возникшие антифашистские партии образовали Комитет национального освобождения. После развала вооруженных сил возникли первые формы народного сопротивления, которые в последующие месяцы объединились в отряды «Ресистенца» (Сопротивление). История «Ресистенцы» в полемике всегда отделялась и дистанцировалась от событий 8 сентября, ставших почти символом общего «бездействия» и «измены» военного и политического руководства «старой» Италии, окончательно дискредитированной фашизмом.
Согласно этим взглядам, новым осознанием себя и началом собственного освобождения в апреле 1945 г. Италия обязана силам «Ресистенцы». В ней нашел свое воплощение протест против учреждений традиционного государства как в его монархической, так и в его республикански-фашистской формах, естественный протест, который мог привести к восстановлению индивидуальных и коллективных ценностей. Призыв к борьбе и сопротивлению, с которым Комитет национального освобождения 9 сентября обратился ко всем итальянцам, знаменовал рождение «другой Италии», «Италии мужества и воли к национальному возрождению» [12].
В немецко-итальянских отношениях 20 месяцев между сентябрем 1943 и апрелем 1945 г. представляют самую мрачную и во многих отношениях до сегодняшнего дня не изученную главу их истории. За одну ночь появилось три Италии: презираемая, отмеченная клеймом «измены» и «трусости» монархическая Италия Бадольо; старо-новая фашистская республика Сало, которая формально оставалась союзником Германии и членом «Стального пакта» и играла печальную роль сателлита, и, наконец, нелегальная Италия «Ресистенцы», то есть Сопротивления, которая сначала воспринималась как какая-то тень и которая затем все больше и больше порождала полицейские, снабженческие и военные проблемы.
Немецкая военная и оккупационная политика на итальянской территории, с одной стороны, антифашизм и Сопротивление — с другой, в значительной своей части оставались терра инкогнита для немецких исследований современной истории, да и вообще для широкого круга немецкой общественности. В мемуарной литературе и военно-исторических работах итальянское Сопротивление изображалось как противоречивший международному праву, негуманный образ действий и глубоко криминальный феномен. А. Кессельринг в своих мемуарах посвятил «бандитской войне» целую главу, в которой изобразил ее самыми черными красками как «коварные боевые действия» и подверг самой резкой критике. Он, как и почти все представители немецкой военной историографии, не понял идейных и моральных мотивов Сопротивления, его патриотизма и самоотверженности. Все они не понимали, что перед их карателями, перед их «расстрельными командами» стояли не преступники, а цвет образованной политической молодежи Италии.
Мне представляется, что за этим осуждением Сопротивления, свидетельствующим о его полном непонимании, стоят три группы причин:
— основанное на законности, верности государству и послушании непризнание феномена Сопротивления вообще;
— недоверие профессиональных военных ко всем формам «малой», партизанской войны и непонимание ими такой войны, которая стерла разницу между военной и гражданской сферами, между фронтом и тылом и, кроме того, отрицала традиционные военные порядок и иерархию;
— фактор народного, национального характера, который, очевидно, играл определенную роль наряду с вышеуказанными барьерами и был связан с образом мыслей и со складом ума, с ментальностью.
К негативным моментам традиционного немецкого представления об Италии относилось представление об итальянцах как о людях, воплотивших в себе (с.92) все качества макиавеллизма; лицемерие, злость, коварство, жестокость и предательство. После 25 июля 1943 г. в группе национал-социалистических руководителей в окружении Гитлера широкое хождение получил тезис о «систематическом предательстве» итальянцев, а после событий 8 сентября он стал господствующим при толковании итальянской действительности. Специальное сообщение верховного командования вермахта 10 сентября 1943 г. о разоружении итальянской армии заканчивалось следующим пассажем: «Тем самым предательство, больше и коварнее которого едва ли можно найти в истории, бумерангом ударило по самим предателям. Итальянская армия больше не существует. Но что останется на вечные времена, так это презрение всего мира к предателям» [13].
В эту картину непонимания и незаинтересованности пришлось с 70-х годов вносить новые нюансы. Это касается живого интереса новых немецких левых к существованию и целям итальянского рабочего движения, интереса, охватывающего исторические корни названного движения, имевшие яркую антифашистскую направленность. Это относится и к растущему интересу к послевоенной итальянской литературе, которая в книгах И. Кальвино, К. Павезе, К. Кассолы, Г. Бассани, Е. Витторини или Б. Фенольо с самого начала находилась под решающим влиянием борьбы и опыта Сопротивления.
Важной вехой в смене настроения можно считать вышедшую в свет в 1982 г. работу Е. Куби «Предательство по-немецки. Как "третий рейх" разрушил Италию» [14]. В событиях 1943—1945 гг. Куби видит, кроме всего прочего, усиление глубоко укоренившихся немецких предубеждений. Своим полемическим тезисом о «предательстве по-немецки» он выступает против еще и сегодня широко распространенного мнения, что в этом столетии Италия, мол, дважды «предала» Германию путем смены своих союзников. Согласно Куби, такая точка зрения является частью стратегии ущемления, не позволяющей думать, что летом 1943 г. перед лицом проигранной войны и действий «третьего рейха», определявшихся лозунгом Гитлера «победа или смерть», Италия могла воспользоваться своим естественным правом на разрыв союза. Это самокритичное, написанное аргументированно и с позиций радикального антимилитаризма выступление в защиту Италии обратило внимание на темы, которые, казалось, были совершенно забыты в немецких дискуссиях о современной истории.
Это относится, например, к судьбе 700—800 тыс. итальянских военнопленных и интернированных гражданских лиц, которые находились в руках у немцев и принудительно использовались на работах в немецком хозяйстве, прежде всего в военной промышленности, находясь в каторжных, нечеловеческих условиях. После мая 1945 г. почти 40 тыс. из них не вернулись домой, они стали жертвами жестокого произвола, голода, болезней, лишений, бомбардировок, а то и прямых военных действий.
История этого чужого коллективного опыта является важной темой, которой до сих пор, многие годы спустя, по-прежнему пренебрегает современная немецкая историография [15]. У итальянской стороны есть богатый материал автобиографического характера, который частично оформлен в виде монографий. Кто знает в Германии, что Дон Камилло Д. Гуареши и его коммунистический партнер-противник Пеппоне в своем первоначальном виде возникли темными и холодными зимними вечерами в немецком лагере для военнопленных, где талантливый итальянский художник и рассказчик пытался шутками подбодрить своих товарищей по несчастью?
Тему «Германия — Италия после 1943 г.» можно рассматривать и под другим, также малоисследованным углом зрения: образ немца в литературе Сопротивления. Очень часто немец изображается здесь как воплощение зла, как разрушитель, поджигатель и убийца, как изверг и чудовище. Б. Кроче следующим (с.93) образом описывал тогда немца: «Не человек — противник в человеческих войнах, а жестокий, вездесущий враг человечества» [16]. Нужно знать пронемецкую позицию Кроче во время и после первой мировой войны, чтобы почувствовать всю тяжесть этого приговора. Юрист П. Каламандреи назвал немцев «гуннами, пришедшими из варварских стран» [17]. Такой образ немца, возникший из опыта тысяч людей во время войны и оккупации, подтвердился и стал еще более страшным, когда после окончания войны стала известна ужасная реальность концентрационных лагерей и политики уничтожения, проводившейся национал-социалистическим режимом на основе расовой идеологии. Все это казалось какой-то демонической силой, которая «разрушила в немцах гуманность и превратила их в машины» [18].
Историография Сопротивления частично сохранила такой негативный апокалипсический образ немца. В то время как даже фашизм республики Сало давно уже стал рассматриваться объективно и с исторической дистанции, образ немецкого врага сохранился абсолютно со всеми своими негативными чертами. Поэтому еще и сегодня немецкая репрессивная оккупационная политика в Италии, стоившая тысяч человеческих жертв, ставится на одну ступень с процессами, происходившими в то же время в Восточной Европе, — совершенно несостоятельное сравнение. Перед лицом абсолютной тьмы тотально негативного явления не может быть никакой дифференциации, никакого различия между виной и ответственностью. К мифам Сопротивления относится и образ этого абсолютного врага, которого нельзя понять, а можно только ненавидеть.
Бывший итальянский посол в Бонне Пьетро Кварони в 1970 г. в исследовании о психологической нагрузке на внешнюю политику писал: «Психологическая подоплека всех собранных вместе событий, приведших к войне и придавших ей непримиримый характер... еще существует и продолжает оказывать свое воздействие. Над всеми нами господствует наше прошлое». Кварони призвал к новому типу историографии, «правдивой, близкой человеку истории: не все немцы, имевшие в то время дела в Италии и с Италией, были эсэсовцами и не все эсэсовцы нарушали законы гуманности... В каждой стране есть свои святые и свои преступники. Слишком много говорилось о нечеловеческих чертах немцев... Никто или почти никто не говорил о человеческих чертах немцев, которые тоже существовали» [19].
Большую часть программы изучения тех переломных лет предстоит выполнить еще и сегодня. (с.94)

Примечания

1 Основная литература по рассматриваемой теме: F.Siebert, Italiens Weg in den Zweiten Weltkrieg, Frankfurt/M., Bonn, 1962; F.W.Deakin, Diebrutale Freundschaft. Hitler, Mussolini und der Untergang des italienischen Faschismus, Köln 1962; M.Toscano. The Origins of the Pact of Steel, Baltimore 1967; R.De Felice, Mussolini il duce, Bd. 2: Lo Stato totalitario 1936-1940, Torino 1981; Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 3: Der Mittelmeerraum und Südosteuropa. Von der «non-belligeranza» Italiens bis zum Kriegseintritt der Vereinigten Staaten, Stuttgart 1984 (здесь помещена новейшая библиография).
2 См.: Akten zurDeutschen Auswärtigen Politik 1918-1945, Serie D: 1937-1945, Baden-Baden 1950 ff., Bd VI, Nr. 426, S. 467.
3 G.Ciano, Diario 1939-1943, Milano 1963, Eintrag vom 13.5.1939.
4 См.: J.Petersen, Vorspiel zu «Stahlpakt» und Kriegsallianz: Das deutsch-italienische Kulturabkommen vom 23. November 1938. B: Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte, 36 (1988), S. 41-77.
5 См.: De Felice, Stato totalitario (см. прим. 1), passim.
6 Deakin, Brutale Freundschaft (см. прим. 1), S. 23.
7 Цит. no: P.Calamandrei, Diario 1939-1945, Firenze 1982, Bd 1, p. 85.
8 Там же.
9 G.Bottai, Diario 1935-1943, Milano 1982, p. 283.
10 T.Ragionieri, La storia politica e sociale (Bd IV, 3 der «Storia d’Italia» des Verlages Einaudi), Torino, 1976, p. 2348.
11 N.Tranfaglia, Badogljo о la commedia degli inganni, в: La Repubblica, 7.9.1983.
12 G.Quazza, La politica della Resistenza italiana, в: S.J.Woolf (Hrsg.), Italia 1945-1950. La ricostruzione, Bari 1974, p.29.
13 «Das Oberkommando der Wehrmacht gibt bekannt [...]». Der deutsche Wehrmachtbericht, Bd. 2, Osnabriick 1982, S. 558.
14 См.: E.Kuby, Verrat auf deutsch. Wie das Dritte Reich Italien ruinierte, Hamburg 1982.
15 См. статью Г. Шрайбера в этой книге «Военные рабы в "третьем рейхе"».
16 B.Croce, Scritti e discorsi politici (1943-1947), 2 Bde, Bari 1963, Bd 1, S. 165.
17 P.Calamandrei, Uomini e citta della Resistenza, Bari 1977, p. 10.
18 Croce, Scritti e discorsi politici (см. прим. 16), Bd 1, S. 22.
19 Предисловие Пьеро Кварони к: F.K. von Plehwe, Il patto d’acciaio. Da Mussolini a Badoglio. Una testimonianza tedesca, Milano 1970, p. 22.