М. Изд. Художественная литература. 1935. 411 стр.

В книге Н. Корнева даны тридцать две характеристики крупнейших политических деятелей послевоенной Франции, в том числе Пуанкаре, Бриана, Тардье, Эррио, Лаваля, Даладье, Л. Блюма, Марселя Деа, руководителей реакционных и фашистских организаций (Дела Рока и др.). У нас нет работ по послевоенной истории Франции, и тем больший интерес может привлечь книга Н. Корнева. Очерки написаны довольно живо, в них приведен ряд черточек и деталей, неизвестных широкому кругу советских читателей. Некоторые характеристики, особенно тех людей, которых автор видел, ему удались. И тем не менее, на всей книжке лежит отпечаток неряшливости и известной безответственности, на которых мы и хотели бы остановиться.

Отметим прежде всего фактические ошибки, которых автор легко мог бы избежать при более плательном отношении к себе и к своему читателю. Так, автор датирует лионское восстание не 1831, а 1830 г. и таким образом непосредственно связывает его с июльской революцией. Несколько раз он приписывает выражение "обогащайтесь", не Гизо, а Луи-Филиппу. Он считает почему-то, что Талейран никогда не предавал интересов Франции. Он превращает Мак-Магона в первого президента Третьей республики, тогда как из той же книги Зеваэса, которой он пользовался, он легко мог бы установить, что им был Тьер. Больше всего не повезло Вальдек Руссо. Он превращен в учителя, "основоположника французского радикализма" (стр. 63), приемника Комба, в руководителя отделения церкви от государства, тогда как Вальдек был, как известно, крупнейшим адвокатам, "прогрессистом", не имел никакого отношения к партии радикалов, был предшественником Комба и противником отделения церкви от государства. Н. Корней пишет о том, как в 1907 г. на улицах Нарбонны братался 17-й полк (стр. 13), тогда как 17-й полк не был расположен в Нар бонне и никак поэтому не мог "отказаться стрелять" в нарбоннских демонстрантов. Он сообщает, что в октябре 1906 г. Бриан как министр внутренних дел разгонял демонстрантов, но Бриан был тогда министром народного просвещения, да и вообще в октябре 1906 г.

никаких разгонов демонстраций в Париже не происходило. Автор считает, что лозунг "единой школы родился в голове Эррио" (стр. 151), совершенно игнорируя всю многолетнюю историю борьбы за светскую школу во Франции. Он пишет о том, что "радикалы когда-то с гордостью носили кличку оппортунистов" (стр. 171), в то время как радикализм во главе с Клемансо и сложился именно как оппозиция оппортунизму.

Все эти ошибки достаточно элементарны, автор мог бы избежать их, сверив факты по любому курсу истории Франции. Если он этого не сделал, то именно вследствие неряшливости, которая больше всего вредит его книге.

Та же неряшливость сказывается и на анализе классовых группировок в послевоенной Франции. Н. Корнев изображает Версальский договор как дело рук не промышленной, а банковской и торговой фракции буржуазии. В угоду этой же фракции "мелкий буржуа" (!?) Пуанкаре шел на Рур. Но после войны Франция индустриализировалась: на смену банковской фракции пришла промышленная буржуазия. Гегемония банковского капитала сменилась (гегемонией промышленного капитала, стоящего за сближение с Германией. Выразителем его интересов и стал антипод Пуанкаре - Бриан, который установил "диктатуру промышленного капитала" (стр. 75). Вся эта характеристика прежде всего совершенно неверна, как и утверждение, что во Франции после инфляции "исчезла мелкая буржуазия". Кто же не знает, что именно "комитет горнопромышленников" (Comite des Forges) был влиятельнейшей силой и до войны и во время ее и что именно он диктовал экспедицию Пуанкаре в Рур. Но как может человек, знакомый с ленинской теорией империализма, утверждать, что во Франции господствует сейчас не финансовый, а промышленный капитал?

Но больше всего возражений вызывает та часть книги, которая посвящена характеристике -последнего этапа истории Третьей республики и ее деятелей. Хорошо известно, что демагогической ширмой, за которой идет подготовка фашизма во Фракции, является демагогическое разоблачение коррупции, продажности парламентского режима. Достаточно для этого ознакомиться с книгой немецкого фашиста Вальтера Франка "Национализм и демократия в истории Третьей республики".

Мы не являемся поклонниками французской буржуазной демократии, но когда Н. Корнев пишет, что Кьяпп (бывший префект полиции) правильно понял, что в "республике нет партий", а есть котерии, борющиеся за власть; когда он сочувственно приводит целые страницы из произведений реакционера Поля Морана, лживо разоблачающего "республику товарищей", он явно сползает на чуждую нам точку зрения. Когда автор утверждает, что никаких политических разногласий не было даже между оппортунистами и республиканцами, когда всю историю Третьей республики он начинает сводить к политическим "трюкам" и надувательству народных масс мнимыми разногласиями политических комедиантов, - Н. Корнев, совершенно очевидно, в погоне за журналистской хлесткостью теряет возможность анализа политической истории Франции. И именно это приводит его к тому, что с наибольшей объективностью, - а мы сказали бы даже с известной симпатией - выписана в его галлерее политических деятелей реакционная фигура ген. Вейгана, покровителя "боевых крестов", о котором предупреждал когда-то Клемансо, что это "опасный человек, способный в момент кризиса пойти очень далеко".

Именно в этой части книги неряшливость дополняется безответственностью. Показательна в этом отношении характеристика Даладье. Кабинет Даладье - Фро, стоявший у власти до фашистской демонстрации в феврале 1934 г., И. Корнев называет кабинетом "левых фашистов". Автор может сколько угодно сопровождать эту характеристику оговорками о ее "метафизичности", в карамзинском понимании этого слова: термин "левый фашист" встречается у него десятки раз. Более того: он цитирует орган Геббельса и солидаризуется с данной в нем характеристикой Даладье как "попутчика фашизма в руководстве радикальной партии. Это верно" (стр. 353). Даладье - "представитель французской реакции", "левый фашист", приветствуемый настоящими фашистами. "Геббельс правильно уловил фашистские черты в Даладье" (тем же). Настоящим, подлинным фашистом автор считает и Марселя Деа. Книга подписана к печати 19 июля, а за несколько дней до того советский читатель мог узнать из парижских телеграмм об антифашистской демонстрации "народного фронта" 14 июля, в которой участвовали и "попутчик фашизма" Эдуард Даладье, и "левый фашист" Эжен Фро, и "настоящий фашист" Марсель Деа. Не являются ли эти характеристики образцом политической безответственности?

Чем поможет в понимании сущности фашизма утверждение Н. Корнева, что "логическим завершением" предвоенного жоресизма "в условиях современной Франции является фашизм" (стр. 377)? Хорошо известна ленинская оценка Жореса и его роли как реформиста. Но изображать Жореса основоположником французского фашизма - означает полное непонимание сущности фашизма и взглядов Жореса либо совершенно несерьезное отношение к своим собственным определениям.

Нашему читателю нужны портреты политических деятелей современных капиталистических государств. Но от автора их он вправе требовать исторической точности, политической серьезности и ответственности. Этих качеств как раз и не хватает в книге Н. Корнева.