В литературе посол Германии в СССР в 1934 - 1941 гг. Фридрих Вернер фон дер Шуленбург выступает в роли одного из творцов пакта о ненападении между Германией и СССР 1939 г., последовательного противника гитлеровской войны на Востоке¹. В мемуарах его соратники подчеркивали независимость и даже фронду посольства по отношению к основным направлениям политики Третьего рейха². Значительное внимание уделяется Шуленбургу как одному из участников антигитлеровского заговора, казненному в ноябре 1944 года³. Менее известно о другой сфере деятельности посла - его попытках противодействовать Большому террору, когда были затронуты судьбы граждан Германии, проживавших в СССР⁴.

С выходом в свет в 2009 г. книги "Das Amt" в ФРГ развернулась дискуссия о соучастии германских дипломатов в преступлениях нацистов⁵. Возражая против огульных обвинений всего корпуса сотрудников Министерства иностранных дел Германии, критики этого издания проводят различие между новым поколением "нацистских атташе" и дипломатами старой школы⁶. Посол Шуленбург принадлежал ко второй категории. Более того, имя его - участника заговора 1944 г. - высечено на памятной доске в здании МИД ФРГ среди тех немногих имен, на которые должны равняться современные германские дипломаты.

При реконструкции взглядов и деятельности графа Шуленбурга, разумеется, этот его позитивный образ не должен влиять на освещение предшествующих событий. Попади он в руки Красной армии, он был бы доставлен в Москву уже без почетного караула⁷. Как одна из ключевых фигур дипломатии, он, конечно, не был свободен в своих решениях. В то же время специфика звания и должности посла, усиленная сословной традицией и воспитанием, побуждала Шуленбурга отстаивать собственное мнение в диалоге и с окружением Гитлера, и с высшими деятелями сталинского режима.

В деятельности посольства Германии в СССР и самого посла одним из направлений являлась оперативная реакция на массовые аресты: ведение "войны нот" с Наркоминделом, сбор информации об арестованных и попытки установления с ними прямого контакта. Берлин просил германских дипло-

Ватлин Александр Юрьевич - доктор исторических наук, профессор Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова.

матов оценить ущерб, нанесенный интересам Германии, предлагаемые ответные меры репрессивного и политического характера. Гестапо требовало присылки подробной информации на каждого немца, приговоренного Особым совещанием НКВД к высылке из СССР, выискивая среди них советских шпионов и коммунистических эмиссаров. Не меньшую активность проявляла и Заграничная организация НСДАП, настаивавшая на том, чтобы в. Германию не попали лица еврейского происхождения. Наконец, работавшим в Москве дипломатам приходилось реагировать на запросы репрессированных о судьбе своих близких, об оставленном имуществе, выдавать им многочисленные справки и характеристики. Посольство и консульство работали в те годы в авральном режиме, о чем косвенно свидетельствует и усиление их персонала чиновниками, временно откомандированными из Германии⁸.

Шуленбург старался передоверить оперативную работу своим подчиненным (центральную роль среди них играл поверенный в делах Вернер фон Типпельскирх), сосредоточившись на контактах с руководителями Наркоминдела. Он постоянно, хотя и безуспешно, настаивал на личной встрече с Н. И. Ежовым, а потом с Л. П. Берией. Вопрос о репрессированных германских гражданах являлся основным в ходе его переговоров с председателем Совнаркома В. М. Молотовым 23 декабря 1936 года. В то же время посол представлял руководству Германии собственное видение причин большого террора и перспектив внутриполитического развития СССР. По оценке А. Тейлора, "никто не мог судить о советской политике лучше Шуленбурга"⁹.

Начальный этап репрессий. Шуленбург прибыл в Москву в момент, когда советско-германские отношения достигли пика напряженности. Только что закончился Лейпцигский процесс о поджоге Рейхстага, произошла взаимная высылка корреспондентов обеих стран, антисоветская риторика нацистских вождей вызывала ответную реакцию советской пропаганды¹⁰. Попытки посла Р. А. Надольного вернуть отношения СССР и Германии на рельсы Рапалло встретили отпор со стороны А. Гитлера и И. Риббентропа и завершились его отставкой.

При вручении Шуленбургом верительных грамот и в ходе последующей беседы с председателем ВЦИК М. И. Калининым 3 октября 1934 г. была выражена взаимная готовность не придавать особого значения враждебной кампании в прессе и искать пути к улучшению отношений". Оказавшись рядом с дородным немцем, Калинин удачно сострил: "Ну, сразу видно, что имеешь дело с представителем высшей расы"¹². Однако дальше благих пожеланий дело не пошло. В речи на съезде НСДАП Гитлер назвал большевизм главной угрозой современному миру, министерство пропаганды Й. Геббельса требовало от МИДа информации о кознях коминтерновских эмиссаров во всех странах, где находились дипломатические представительства Германии. Шуленбург неоднократно делал представления в Берлин, возражая против выдуманных репортажей о голоде в СССР, сопровождаемых фотографиями, сделанными еще в 1921 г., поскольку "это подрывает репутацию немецкой прессы как наиболее осведомленной о событиях в СССР", вредит и без того замороженным советско-германским отношениям¹³.

С началом гражданской войны в Испании каждая из сторон искала все новые средства давления на оппонента. Германские пограничные службы чинили препятствия советским гражданам, отправлявшимся по железной дороге во Францию, а оттуда в Испанию. В свою очередь НКВД активизировал административную высылку представителей немецких промышленных кругов, обвинявшихся в шпионаже¹⁴. После первого из московских показательных процессов усилилась слежка за немецкими дипломатами, каждого из них "водила" по Москве целая группа сотрудников госбезопасности. По-

сетителей германского посольства останавливали на выходе и записывали их личные данные либо отводили в отделение милиции. В дипломатическом корпусе стало известно о подготовке следующего судебного процесса, который должен будет "раскрыть связи между троцкизмом и германским фашизмом". Подтверждение этого слуха не заставило себя долго ждать.

В Москве первые массовые аресты немецких граждан прошли в ночь на 5 ноября, в Ленинграде - в ночь на 10 ноября 1936 года. Всего было арестовано 23 человека¹⁵. Помимо лиц с германским паспортом были репрессированы советские сотрудники посольства и консульств Германии, юристы, оказывавшие им помощь на договорных началах. Ноябрьские аресты немцев выглядят незначительным эпизодом на фоне последующих событий Большого террора, однако с них начался новый этап нагнетавшейся в стране шпиономании, когда кропотливая работа по выявлению агентуры стала подменяться репрессиями в отношении лиц из окружения официальных представителей зарубежных стран¹⁶.

Шуленбург в эти дни находился с дочерью в Тбилиси, поэтому с протестом к заместителю наркома иностранных дел В. П. Потемкину отправился Типпельскирх. 5 ноября он сообщил в МИД список арестованных, отмечая: "Причины этой волны арестов неизвестны. Очевидно, в комиссариате внутренних дел царит повышенная нервозность, которая находит свое выражение в ужесточении контроля над зданием посольства и его посетителями"¹⁷. Советские партнеры на первых порах ссылались на излишнее рвение низовых работников "органов" в связи с празднованием годовщины революции и обещали, что недоразумение вскоре разъяснится¹⁸. Первые сообщения об арестах германская пресса увязывала с августовским показательным процессом (Г. Е. Зиновьева, Л. Б. Каменева и др.), в них усматривалась попытка советских властей добиться полной изоляции посольства Германии от внешнего мира¹⁹.

Сразу же по возвращении в Москву Шуленбург отправился в НКИД и был принят М. М. Литвиновым. Нарком иностранных дел заверил его, что аресты немцев, произведенные в городах, где находятся дипломатические представительства Германии, не имеют ни малейшей связи с политикой. Органам госбезопасности удалось вскрыть "разветвленную фашистскую организацию, к которой принадлежат все арестованные"; некоторые из них уже дали признательные показания. Подобные структуры, занимающиеся подрывной деятельностью, существуют и в других странах, сказал он. Речь шла о так наз. "зарубежных группах НСДАП", которые легально существовали в ряде стран, где немцы составляли значительную национальную группу (например, в Польше). В СССР такой организации не существовало, хотя НКВД предпринимал огромные усилия для того, чтобы ее обнаружить²⁰. "Советским органам внутренних дел мерещатся привидения", - заявил Шуленбург²¹. Он считал, что происшедшее было не следствием произвола органов НКВД, как объяснял это Литвинов, а реализацией директив высшего руководства страны.

Персонал посольства чувствовал, что состояние осажденной крепости в любой момент может смениться штурмом. Глава консульского отдела Г. Гензель поставил вопрос о том, не следует ли рекомендовать всем "политически благонадежным германским гражданам" покинуть СССР, и предложил начать общественные акции солидарности в Германии²². Типпельскирх доложил в МИД свое видение ситуации, считая необходимым разоблачать в прессе "явное несоответствие между советской конституцией и демократической болтовней, с одной стороны, и реалиями Советского Союза, который остается страной азиатского произвола и ужасающего террора"²³.

Шуленбург предпочитал линию на постепенное сглаживание конфликта: любая шумиха повредит делу и арестованным немцам; видя, что НКИД фактически ничего не решает, он предлагал пока не раздувать кампанию в прессе и выждать, как будут далее развиваться события. По словам посла, Литвинов в ходе беседы "выглядел растерянным и смущенным", он мог стать союзником в урегулировании ситуации, к созданию которой ни он сам, ни его ведомство не имели ни малейшего отношения.

Посол выступил против жестких ответных мер, разрабатываемых в Берлине. 23 ноября сотрудники МИД и гестапо провели специальное совещание по вопросу об аресте и высылке советских граждан, находившихся в Германии²⁴. По мнению Шуленбурга, прибегать к арестам следовало только при наличии серьезных оснований, иначе немцев обвинят в заимствовании "методов советских властей", что лишит возможности использовать мировую прессу. Кроме того, предполагаемые репрессии вызовут новую волну арестов немецких граждан в России и ухудшат положение уже арестованных²⁵. Вопрос об ответных репрессиях в отношении советских граждан был на время закрыт.

В ходе дальнейших встреч с представителями НКИД Шуленбург не использовал его для давления на партнеров, однако настоятельно добивался ответа, когда же начнется судебный процесс над арестованными германскими гражданами. Литвинов обещал, что некоторые из арестованных будут освобождены, но о деталях предстоящих процессов он ничего сказать не мог²⁶.

23 декабря состоялась встреча посла с Молотовым. Шуленбург сразу же перешел в наступление, потребовав скорейшей высылки немцев, арестованных по надуманным обвинениям: в СССР нет ни одной организации НСДАП, хотя один из чинов посольства является "доверенным лицом партии"²⁷. Молотов со своей стороны пообещал не раздувать конфликт, свести преследование немцев к "минимальному масштабу". Однако германские граждане, чья вина будет доказана, понесут заслуженное наказание.

31 декабря Шуленбург разослал в германские консульства на территории СССР краткий отчет о встрече с председателем СНК, представив ее как максимально возможный успех. "Я передал нашу просьбу, чтобы, если для советской стороны процесс представляется неизбежным, ему не был придан характер политической демонстрации (показательного процесса)"²⁸. Сотрудники дипломатических представительств находились в состоянии высшего напряжения, ни о каких отпусках не могло быть и речи, но "наши опасения, что русские устроят процесс как раз в рождественские дни, к счастью, не подтвердились"²⁹. Германские дипломаты не могли знать, что он был назначен на 3 января, однако представленный Ежовым и А. Я. Вышинским сценарий не удовлеторил И. В. Сталина, который отложил начало процесса³⁰.

Свою роль здесь сыграла и позиция НКИД, на что рассчитывал Шуленбург. Литвинов в письме Сталину 15 января 1937 г. не решился высказаться против показательного процесса в принципе, но предложил учитывать интересы НКИД - "нами уже давно обещано германскому послу освобождение некоторой части арестованных немцев". Тех Же, кто подлежал суду, нарком иностранных дел просил не приговаривать к высшей мере наказания: "Мы всегда стояли на той точке зрения, что иностранные граждане, свободные в отношении нас от гражданских обязанностей и чувства долга перед Родиной, менее отвечают за антигосударственные действия, чем советские граждане"³¹. А главное, в тот момент советское руководство все еще прощупывало почву для улучшения отношений с Германией (миссия Д. В. Канделаки в Берлине³²), и создавать новый полюс напряженности не имело смысла.

Новогоднюю паузу Шуленбург использовал для того, чтобы осмыслить итоги беседы с Молотовым, о которых он сообщал в личном письме своему

старому знакомому, руководителю политического отдела МИД Э. фон Вайцзеккеру 9 января 1937 года³³. Посол так объяснял свой визит к руководителю советского правительства накануне рождества: во-первых, надо было "еще раз подчеркнуть русским, что мы придаем весьма важное значение этому делу, во-вторых, из деловых и человеческих побуждений мне хотелось использовать все возможные средства для того, чтобы облегчить положение арестованных".

В письме приоткрывалась система внутренних взаимоотношений в окружении Сталина. "Я получил приглашение к господину Молотову неожиданно быстро. Кроме этого, были и другие признаки, свидетельствовавшие о том, что Литвинову было в высшей степени приятно, что "премьер-министру" - действительно важному и влиятельному лицу в Советском Союзе - было сообщено иностранным дипломатом о перегибах в действиях советских внутренних органов". Литвинов даже просил переводить самые острые места в речи Шуленбурга советника посольства Г. Хильгера, чтобы не возникло впечатления, что он сам каким-то образом сгущает краски.

"Нет сомнения в том, что некоторые из арестованных в ноябре подданных Германии не являются ангелами, например, новосибирский инженер Штиклинг, у которого есть немецкая и русская жены, последняя к тому же еврейка, и против которого в Германии идет судебный процесс о бигамии. В то же время представляется очевидным, что мы не можем делать различий между арестованными. Мы не можем выступать в защиту одного и не проявлять заинтересованности в другом. Это напоминает случай с Содомом и Гоморрой: даже если среди арестованных окажутся всего три праведника - хотя их гораздо больше - следует пытаться защищать каждого из них. Если мы будем действовать иначе, советские власти смешают всех арестованных в одну кучу, и наверняка не в ту, которая соответствует нашим интересам".

Такой подход предполагал отказ от протестов в германской и мировой прессе до тех пор, пока советские власти будут выполнять свое обещание ограничить репрессии "минимальным объемом" (то есть откажутся от показательного процесса против немцев). Еще до получения утвердительного ответа из Берлина³⁴ посол 19 января 1937 г. пригласил к себе иностранных журналистов, аккредитованных в Москве, и изложил им свою позицию - мы считаем все обвинения в адрес германских граждан надуманными, но не хотели бы устраивать шумную кампанию, которая может только повредить арестованным³⁵.

Через несколько дней в Доме Союзов начался процесс К. Б. Радека - Г. Л. Пятакова. Среди 17 обвиняемых не было германских граждан, но о связях подсудимых с фашизмом в обвинительном заключении говорилось немало. В отличие от первого процесса, который остался "незамеченным" Шуленбургом, на это судебное действо он обратил пристальное внимание, очевидно, опасаясь, что следующий процесс будет "германским". Как только прояснился замысел процесса и состав обвиняемых, наступило облегчение. Посол сообщил в МИД о "чисто театральном характере" судебной инсценировки, что делало излишними любые протесты³⁶. Уже на следующий день "театральный процесс" упомянул в своей публичной речи Г. Геринг, и руководство внешнеполитического ведомства Германии согласилось с тем, что протестовать по дипломатическим каналам не имеет никакого смысла³⁷.

В то же время Шуленбург подчеркивал, что процесс Радека-Пятакова "нельзя рассматривать западноевропейскими глазами и мерить западноевропейским масштабом". Судебный фарс - часть большого плана Сталина по насаждению страха в советском обществе, а заодно и самоизоляции страны от внешнего мира. Посол не скрывал иронии, перечисляя в своих телеграм-

мах абсурдные обвинения: немцы оказались замешаны в преступлениях во всех отраслях советской экономики, "только железную дорогу оставили японцам". Загадкой оставалось, почему обвиняемые соглашались признавать преступления, которые гарантировали им смерть ("может быть, им грозили чем-то более страшным, чем смертная казнь")³⁸.

Хотя точка зрения Шуленбурга о "театральном характере" процесса была воспринята руководителями Третьего рейха, они хотели видеть в нем нечто большее. В дневнике Геббельс записал реакцию Гитлера, который обратил внимание на то, что среди обвиняемых преобладали евреи. "Фюрер все еще в сомнениях, не кроется ли здесь скрытая антисемитская тенденция. Может быть, Сталин все-таки собирается проучить евреев"³⁹.

Представитель классической школы дипломатии, Шуленбург в оценках ситуации в Советском Союзе не проводил мысль о "еврейской угрозе", хотя посольству неоднократно приходилось выполнять запросы Берлина о том, сколько евреев находится на высших государственных постах⁴⁰. Более того, посол пригрозил собственной отставкой, когда МИД попытался уволить с дипломатической службы его помощника Г. Герварта из-за его "неарийского происхождения"⁴¹.

Линия посла на ожидание "доброй воли" со стороны советских властей без применения ответных репрессий вызывала растущее непонимание в руководстве внешнеполитического ведомства. Вайцзеккер, ссылаясь на давление со стороны родственников арестованных немцев, требовал конкретных результатов⁴². Шуленбург был вынужден дать развернутое обоснование своей позиции, подчеркнув, что ни на один миг не ослаблял внимание к проблеме арестованных граждан Германии. На протяжении трех месяцев "мы оказывали на Комиссариат иностранных дел неослабевающее давление, хотя нам было совершенно ясно, что наши шаги имеют чисто формальный характер и не приведут ни к каким результатам". Сотрудники НКИД находятся в "крайне неловком положении", так как не имеют достаточной информации о происходящем и один за другим становятся жертвами репрессий. Сгущая краски и подчеркивая, что перспектива "немецкого процесса" отнюдь не исчезла, посол страховал себя от упреков в бездействии, которые приходили с дипломатической почтой. На февраль-март 1937 г. пришелся период его самых активных контактов с руководством НКИД, и Шуленбург проявил немалую настойчивость.

17 февраля состоялась прошедшая в конструктивном духе беседа с заместителем наркома Н. Н. Крестинским, но уже на следующий день из Наркомата иностранных дед поступило предложение добровольно отозвать двух сотрудников посольства, чьи имена были названы на процессе Радека-Пятакова⁴³. Это было явным подтверждением растерянности, царившей в НКИД. 22 февраля Шуленбург заявил Крестинскому, что подобный шаг означал бы согласие с надуманными обвинениями, прозвучавшими в ходе процесса, и пригрозил ответными мерами. Переговоры зашли в тупик, одной из сторон необходимо было пойти на уступки. Уже через три дня были названы первые фамилии немцев, которые будут высланы из страны, хотя советская сторона уведомила, что остальным придется пройти через судебный процесс.

27 февраля представитель посольства получил к ним доступ⁴⁴. В тот же день Шуленбург сообщил в Берлин о высылке четырех немецких граждан из Москвы и шести - из Ленинграда и просил, чтобы "гестапо отнеслось к ним помягче, допросило и установило слежку"⁴⁵. Последовало специальное сообщение ТАСС, воспроизведенное советской немецкоязычной газетой, о решении НКВД выслать часть арестованных за шпионаж германских граждан⁴⁶. Упоминание в сообщении о том, что двое из них отказались ехать в

Германию из-за того, что там господствует фашистский режим, вызвало саркастическую ремарку посла: шпионы не желают возвращаться в страну, ради которой якобы рисковали собственной жизнью!⁴⁷

Так или иначе, высылку первой партии "ноябрьских арестованных" следовало рассматривать как шаг навстречу. Вопрос о "немецком процессе" не был снят с повестки дня, но переведен в плоскость обычного дипломатического торга. Посол покинул СССР в первой декаде марта, и Литвинов расценил это как демарш. "Допускаю, что Шуленбург не будет возвращаться в Москву до ликвидации вопроса об отозвании Баума (пресс-атташе германского посольства. - А. В.) и, может быть, даже до процесса над немцами". Полпред Советского Союза в Германии Я. З. Суриц отметил, что во время пребывания в Берлине Шуленбург резко изменил свою благожелательную позицию по отношению к России, рисуя ее внутреннее положение в самых мрачных тонах⁴⁸.

Немецкий дипломат имел возможность познакомиться с протоколами допросов немцев, высланных из СССР, которые предоставило гестапо⁴⁹. Из них следовало, что советские органы госбезопасности меньше всего интересовало установление истины, требовалось лишь получить от немцев признания в шпионаже и диверсиях, даже в подготовке убийства Сталина, для чего использовались самые жесткие методы вплоть до применения физического насилия. Это отразилось на тоне беседы Шуленбурга и Литвинова 27 марта 1937 года. "Аресты германских граждан превращаются в спортивное соревнование для нижних полицейских чинов", - заявил посол⁵⁰. За немецкими дипломатами в СССР установлена неприкрытая слежка, сотрудникам консульства не дают встречаться с арестованными, передавать им деньги и теплые вещи. Перечень претензий завершался требованием немедленной встречи с Ежовым - эта идея, несомненно, хоть на миг развеселила Литвинова.

Наступательный дух Шуленбурга опирался на уверенность в том, что худшее уже позади. Действительно, сценарий "немецкого процесса" был отвергнут, однако вместо него началась разработка широкой карательной операции, призванной раз и навсегда покончить с "фашистским подпольем" в СССР. Свидетельством ее подготовки стала "Ориентировка о деятельности германских фашистов в СССР", разосланная руководством НКВД на места 2 апреля 1937 года⁵¹. 21 апреля Литвинов предложил вождю начать торг вокруг арестованных граждан Германии: поскольку показательного процесса не будет, "я хотел бы получить от немцев некоторую компенсацию"⁵². 3 мая нарком сообщил Шуленбургу о предстоящей высылке из СССР основной группы "ноябрьских арестованных", попросив в качестве ответного жеста доброй воли повлиять на правительство Ф. Франко, чтобы тот освободил советских моряков с захваченных кораблей, которые везли грузы в республиканскую Испанию⁵³.

Несмотря на то, что подобный "неформальный обмен" был одобрен Гитлером, процесс освобождения моряков затянулся почти на год. Первые из них прибыли на родину только в сентябре 1937 г., остальных удерживали в качестве заложников до тех пор, пока шел процесс высылки германских граждан из СССР. Последняя группа советских моряков прибыла на родину летом 1938 г., когда Франко передал Германии восемь последних членов экипажа теплохода "Комсомолец"⁵⁴.

Еще одной сферой дипломатического торга, выросшей из шпиономании в СССР и напрямую связанной с массовыми репрессиями, стала судьба иностранных консульств. 27 мая 1937 г. Шуленбург проинформировал МИД о том, что советские власти поставили вопрос о закрытии германских консульств со ссылкой на то, что их в СССР - семь, а советских в Германии -

только два. В первую очередь речь шла о консульствах во Владивостоке и в Одессе⁵⁵. Одним из главных аргументов стала вовлеченность их персонала в шпионскую деятельность⁵⁶. Как нельзя кстати пришлись признания, полученные у арестованных немецких граждан, проживавших в Ленинграде.

То, что консульства традиционно занимаются сбором информации о стране, где они находятся, ни для кого не является секретом. Во второй половине 1930-х годов даже проезд дипкурьеров во Владивосток и в Токио по Транссибирской железной дороге использовался немцами для сбора разведывательной информации⁵⁷. В то же время арестованные в 1945 г. германские дипломаты показывали на допросах, что жесткие меры по их изоляции от местного населения свели информационный потенциал консульств к нулю⁵⁸. С точки зрения интересов национальной безопасности особой нужды сворачивать сеть иностранных консульств в СССР не было. Эта акция преследовала иную цель - утвердить в сознании советских людей умонастроения осажденной крепости, окруженной врагами и сотрясаемой диверсиями иностранных разведок.

Смягчая раздражение Берлина из-за требований ликвидировать консульства, представители НКИД одновременно объявили Шуленбургу, что "немецкого процесса" не будет, и затребовали список арестованных германских граждан, который вели в посольстве. Их набралось уже более ста, что вызвало удивление у сотрудника Наркомата иностранных дел, который принял список от Шуленбурга 31 мая⁵⁹.

Период "массовых операций". К концу июля 1937 г. наметился прорыв в решении вопроса об обмене советских моряков на арестованных немцев, и казалось, что вопрос о "ноябрьских арестованных" будет вот-вот закрыт⁶⁰. Однако именно в эти дни началась реализация оперативного приказа НКВД N 00439: арестовать всех германских граждан, занятых в оборонной промышленности и на транспорте. За первую неделю, к 6 августа, было арестовано 340 человек⁶¹. До посольства доходила только отрывочная информация, да и то с опозданием: на 7 августа 1937 г. оно доложило в Берлин о 47 случаях арестов немецких граждан в предшествующие дни⁶². Цифры, вызвавшие в Леонтьевском переулке настоящую панику, выглядели весьма скромно на фоне разворачивавшегося в Советском Союзе Большого террора. "Немецкая" операция органов госбезопасности была лишь одним из множества его направлений и вскоре приобрела собственную динамику, а в итоге оказалась "посвящена в первую очередь гражданам советским, в основном этническим немцам"⁶³. За эту категорию лиц посольство не чувствовало себя ответственным.

Советник посольства Типпельскирх беседовал с Литвиновым по поводу новой волны арестов уже 7 августа. Нарком был настроен благодушно, считая вопрос о "ноябрьских арестах" исчерпанным, и подчеркнул, что советская сторона отказалась от идеи устроить показательный процесс против германских шпионов. Судя по немецкой записи беседы, Литвинов не был в курсе происходящего; он также признал, что у его ведомства нет никаких средств воздействия на НКВД.

В отсутствие Шуленбурга Типпельскирх применил собственную тактику противодействия репрессиям против германских граждан, рассчитанную на то, что протесты международной прессы заставят русских одуматься. Он получил согласие Берлина, Вайцзеккер лишь попросил в сообщениях для газет говорить не о германских, а об "иностранных гражданах"⁶⁴. 16 августа статс-секретарь МИД Г. Макензен разрешил сотрудникам посольства предпринять усилия к возвращению всех политически благонадежных немцев в Германию. Тех, кто остается в силу договоров своих фирм, следовало призвать к максимальной сдержанности в высказываниях⁶⁵.

Вернувшись в Москву, посол 21 августа имел беседу с Потемкиным, потребовав немедленных объяснений. Вопрос об обмене теряет всякий смысл, ибо "советские власти высылают определенное количество немцев, а на следующий день арестовывают вдвое больше"⁶⁶, Шуленбург напомнил о своей договоренности с Литвиновым, что те граждане Германии, по которым имеются подозрения в шпионаже, будут высылаться из страны без предварительного ареста и осуждения. Потемкин мог "успокоить" посла только тем, что нынешняя фаза репрессий проводится НКВД не только против немцев, но и против остальных иностранцев.

Шуленбург вернулся к оправдавшей себя ранее тактике замалчивания арестов и устроил форменный выговор корреспонденту одной из немецких газет в Москве, который опубликовал обширный материал о новой волне арестов⁶⁷. Не имея данных ни о масштабе немецкой операции НКВД, ни о реальном числе арестованных германских граждан, он расценивал происходившее как давление советских властей ради скорейшего завершения переговоров об освобождении моряков. Рост числа арестованных не играл особой роли, если сторонам удастся договориться о принципе обмена "всех на всех". Здесь Шуленбургу изменило чувство реальности. Он переоценил и заинтересованность Сталина в освобождении собственных граждан, и его страх перед осуждением со стороны мирового общественного мнения (в своих донесениях посол неоднократно отмечал, что угрозу кампании в европейских газетах он оставляет как решающий козырь напоследок).

11 сентября 1937 г. Шуленбург сделал соответствующий намек руководству НКИД - отказ представителям посольства в свиданиях с находящимися в тюрьмах гражданами Германии рано или поздно будет расценен мировой прессой как "особая жестокость, направленная на изматывание арестованных"⁶⁸. Репрессии коснулись не только их, но и членов их семей, которые автоматически лишаются вида на жительство и вынуждены покидать Россию, бросая все свое имущество. Никто из разумных людей не поверит, что какое-либо из государств мира содержит в СССР такое число шпионов, а тем более пытается их руками убить советских политических лидеров, будь то Сталин или А. А. Жданов.

Сообщая о предпринятых шагах руководителям консульств и требуя от них сделать все возможное для облегчения судьбы арестованных, посол должен был признать, что в создавшихся условиях Наркомат иностранных дел не решается вмешиваться в деятельность всесильного НКВД. Действительно, в ходе встреч с Шуленбургом Потемкину не оставалось ничего иного, как повторять фразы из передовиц советских газет: "Мы знаем, что враги нашей родины всеми средствами стараются ослабить ее экономическую и военную мощь и лишить СССР его вождей"⁶⁹.

28 октября (в списках арестованных германских граждан было уже 458 человек⁷⁰) наметилось разрешение, казалось, безвыходной ситуации. Потемкин сообщил, что получил от Ежова согласие на высылку из страны "всех германских граждан" (к тому моменту уже были высланы 24 человека из числа "ноябрьских арестованных"), как только будут освобождены советские моряки. Шуленбург оказывал давление не только на Наркоминдел, но и на собственное руководство: "Задержка с отправкой матросов в значительной мере осложнит решение здесь различных вопросов, включая консульский, а также ослабит мои позиции, ибо именно я предложил отправку матросов на немецком пароходе. Поэтому прошу не затягивать с отправлением советских матросов на родину"⁷¹.

За ноябрь и декабрь 1937 г. по приговору Особого совещания НКВД было выслано сразу 148 германских граждан, спасению которых способство-

вали не только внешнеполитические соображения⁷², но и энергичная деятельность самого Шуленбурга. Для него во второй половине года вопрос о судьбах арестованных стал самым главным, отодвинув на второй план даже перспективу закрытия германских консульств. У их руководителей, находившихся в форменной осаде, иногда сдавали нервы. Глава консульства в Новосибирске Мейер-Гейденхаген 13 декабря 1937 г. направил в Москву граничившее с истерикой сообщение о нетерпимых условиях его существования. Все связи консульства с внешним миром оборваны, местные власти саботируют любую просьбу, не работают даже водопровод и канализация, так как ни один водопроводчик не решается войти в здание, боясь последующего ареста⁷³. Шуленбург отправил этот "крик души" в Берлин с философской припиской: то, что консул считает проявлением некоей сибирской азиатчины, является обычным делом во всем СССР.

Аналитическая работа посла. Шуленбург ценился как опытный дипломат и аналитик не только руководителями германского МИДа - он был гостем съездов НСДАП в 1934 и 1936 гг., неоднократно встречался с лидерами Третьего рейха. Нацистам импонировало то, что кадровый дипломат попал в орбиту их идеологического влияния. Часть письма Шуленбурга от 9 февраля 1937 г. с тезисом о внутренней прочности сталинского режима была доложена Гитлеру. 28 апреля 1941 г. посол сделал последнюю попытку убедить фюрера в гибельности войны на Востоке⁷⁴. После нападения на СССР он вместе с Риббентропом не раз бывал в ставке Гитлера, когда обсуждались вопросы оккупационной политики⁷⁵.

Донесения, которые в 1937 - 1938 гг. шли из Москвы в Берлин за подписью Шуленбурга, являлись плодом коллективной работы "мозгового центра" в посольстве, куда входили 4 - 5 человек. Однако в каждом случае право на решающие оценки оставалось за самим послом. Его переписка с германским МИДом позволяет говорить о том, что он сознательно уводил на второй план идеологическую сторону советской внешней политики, предпочитая давать ее анализ с точки зрения "реальполитик" в бисмарковском духе. Что касается внутренней политики СССР, то посол избегал демонизации политики Сталина, пытаясь ограничиться максимально возможным объективным анализом⁷⁶.

Показательные судебные процессы Шуленбург рассматривал как превентивный удар советского вождя против его поверженных противников, которые в случае любого обострения ситуации могут стать центром формирования политической оппозиции. "Нетрудно предположить, что троцкисты, как подлинные революционеры, сохраняли в той или иной форме контакты между собой". Если Троцкий обвиняет Сталина в предательстве интересов мировой революции, то Сталин Троцкого - в предательстве интересов своей советской родины.

В результате на скамье подсудимых оказались не столько сами обвиняемые, сколько все недовольные единовластием вождя. "Процесс должен стать предупреждением для тех, кто не одобряет политику Сталина, направленную на наращивание военного потенциала страны и при этом ссылается на ленинские высказывания. Суд должен показать, что их всезнайство может окончиться смертным приговором"⁷⁷. Не меньшую роль играет, и попытка отвлечь мировое общественное мнение от политики советского вмешательства при помощи Коминтерна в дела других стран. Обвиняя Японию и Германию в подстрекательстве и шпионаже, Сталин следует известному правилу - громче всех кричать "держи вора". Поэтому жертвы показательных процессов, среди которых рано или поздно окажутся "правые" во главе с Н. И. Бухариным и А. И. Рыковым, так много говорят о своих связях с мировым фашизмом.

Шуленбург считал, что временный паралич государственной машины, порожденный страхом высших чиновников оказаться следующей жертвой "репрессий, в конечном счете работал на укрепление режима личной власти. Все рычаги управления находятся в руках Сталина, "без его согласия никто не шевельнет и пальцем". Поэтому, отмечал он после завершения процесса Радека-Пятакова, на какое-то время волна репрессий прекратится. "Но никто не может знать, какие мысли внезапно родятся в мозгу Всемогущего в Кремле". Сообщения западной прессы о кризисе и даже близком крахе советского режима - глупость, состряпанная в Варшаве. "Обратившись к истории этой страны, мы видим, что в ней внезапно может произойти все что угодно, но только не насильственное свержение такого сильного и волевого диктатора, каким является Сталин"⁷⁸.

Поводом к аналитической записке "Большевизм и международное право"⁷⁹ стала кампания советской прессы против Е. Б. Пашуканиса, одного из главных экспертов в вопросах государственного строительства СССР. Ставя ему в упрек "правовой нигилизм", советские власти, как считал Шуленбург, подписывают приговор самим себе - с момента Октябрьской революций именно такое отношение к праву господствовало в стране. Что касается международного права, то здесь толкование его Пашуканисом как "оформление временного компромисса двух антагонистических систем, социализма и капитализма"⁸⁰ ныне подвергнуто кардинальной ревизии. Такое толкование недооценивает попрание международного права германским фашизмом, более того - льет воду на его мельницу. В подобном анализе дискуссии довольно академического характера трудно увидеть скрытую критику Шуленбургом гитлеровской ревизии Версаля, однако очевидно, что он ограничивает пределы этой ревизии рамками международно-правовых актов. С этой же позиции он рассматривал в дальнейшем и Мюнхенский договор четырех держав и советско-германский пакт о ненападении.

Полной неожиданностью для Шуленбурга оказалось раскрытие "заговора" в руководстве Красной армии. На сей раз в официальном сообщении о состоявшемся процессе не уточнялось, на какую из иностранных разведок работали осужденные, отметил посол, что можно рассматривать как некое смягчение антигерманской направленности советской пропаганды. В то же время "в здешнем дипломатическом корпусе никто не сомневается в надуманности обвинений". Их причины - все тот же страх Сталина перед тем, что кто-то из высших армейских командиров бросит ему вызов. Посол подчеркивал, что это серьезный удар по Красной армии, она лишилась своих "лучших и самых способных командиров", заменить которых в течение короткого времени не удастся. "Несмотря на противоположные уверения советской прессы, следует предположить, что разоблачение высшего армейского командования как последних предателей окажет деморализующее воздействие на офицерский корпус"⁸¹.

Тень шпиономании, охватившей весь Советский Союз, упала даже на празднование двадцатилетия революций. "В настоящий момент советское правительство крайне напугано, везде видит шпионов, убийц и диверсантов, иностранные консульства по определению оказываются центрами всяческих злодейств"⁸². "Лыком в строку" пришлись даже окольцованные в Германии вороны, обнаруженные на территории СССР, о чем, конечно, не мог знать Шуленбург. Органы НКВД рассматривали этот факт как свидетельство того, что "немцы при помощи ворон исследуют направление ветров, с целью использования их в чисто диверсионных и бактериологических целях (поджог населенных пунктов, скирд хлеба и т.п.)"⁸³.

Специалисты посольства трудились над докладом своего шефа, который тот прочитал в академии вермахта в Берлине 25 ноября 1937 г., очевидно, в

присутствии военного министра В. Бломберга⁸⁴. Вряд ли интерес к ситуации на Востоке вырос на пустом месте - 5 ноября Гитлер объявил генералам вермахта о переходе к завоеванию соседних государств, на первых порах речь шла о Чехословакии и Австрии⁸⁵. Шуленбург начал свой пространный доклад историческим введением - позиция России на протяжении двух столетий играла решающую роль в развитии Пруссии. Несмотря на серьезное ослабление страны в годы революции и понесенные территориальные потери, ныне СССР - фактор мирового значения, с которым нельзя не считаться.

Печальный опыт прошлого заставляет нынешнее руководство страны форсировать движение страны к автаркии и наращивание военно-промышленного потенциала, не обращая внимания на потребности населения. Ставка делается не на производство качественных продуктов мирового уровня, а на валовые показатели. В результате экономику одолевают "детские болезни", главными из которых являются "ужасающе низкое качество выпускаемой продукции, дефицит квалифицированной рабочей силы и плохая организация производственного процесса". Готовность СССР к будущей "войне ресурсов" весьма условна - без достаточного количества предприятий, которые в мирное время производят товары народного потребления, а с началом войны будут переведены на военные рельсы, ей не выдержать состязания с ведущими мировыми державами. Кроме того, ахилесовой пятой страны остается ее слаборазвитая транспортная система.

Но главная слабость Советского Союза лежит в политической плоскости, а именно в растущем противоречии между обветшавшей коммунистической доктриной и национальными интересами новой державы. В борьбе со сторонниками Л. Д. Троцкого Сталину удалось победить, взяв в свои руки партийный аппарат и выбросив немало идеологического балласта. В годы нэпа оба наследника Ленина отстаивали альтернативные проекты развития страны, но настроения в партии заставили Сталина в конечном счете принять программу своего поверженного противника.

Уделив всего одну страницу экономическому развитию страны, Шуленбург перешел к той духовной контрреволюции, которую совершил сталинский режим по отношению к обществу эпохи нэпа. Это стало основной частью его доклада - и по объему и в содержательном плане. Он приветствовал возвращение России к консервативным ценностям: семья как основная ячейка общества, восстановление авторитета родителей над детьми, запрет абортов, уголовное преследование гомосексуализма. Акцент в деятельности комсомола перенесен из политической сферы в утилитарную, эта организация служит уже не воспитанию борцов за мировую революцию, а военной подготовке юношей.

"Ранее считавшаяся буржуазным пережитком забота о внешнем виде, о собственном теле или о жилище ныне выступает в качестве позитивного идеала. Ателье мод объявляют, что могут сшить платья по последним парижским моделям. В крупных городах открываются кафе и рестораны с такими ценами на еду и напитки, которые может позволить себе только слой людей, получающих максимальную зарплату. Джаз-банды оказываются высшим проявлением культурного прогресса". Посол не забыл упомянуть появление неоклассицизма в архитектуре, реабилитацию новогодней елки. Все это являлось не просто мозаикой личных впечатлений, но подчинялось мысли о том, что возвращение к нормальности стало источником силы для Советского Союза. "В то время как после революции целью исторического обучения были этапы социологического развития, теперь вновь делается акцент на показ событий прошлого и исторических личностей. В недавно изданных новых учебниках появились даже князья, такие как Александр Невский...

Фигура Петра Великого подается таким образом, что он в известном смысле оказывается предшественником Сталина. Одним словом, молодежи прививается образ мыслей, соответствующий империалистическим целям советского государства".

Не отказываясь от антирелигиозной пропаганды, режим поворачивается лицом к ценностям "советского патриотизма". Армия стала любимым детищем не только властей, но и всего народа, социальный статус офицеров - ничуть не ниже, чем при царском режиме. Не проводя прямых параллелей с ситуацией в Третьем рейхе, Шуленбург описывал нововведения сталинского курса в таком же позитивном ключе. Это противоречило уничижительному тону немецкой прессы, наставляемой Министерством пропаганды Геббельса⁸⁶.

Подобные оценки, которые Шуленбург высказывал и ранее, не могли оставаться без внимания в Берлине. В качестве примера можно привести письмо министра иностранных дел К. Нейрата министру экономики Я. Шахту о беседе с фюрером 11 февраля 1937 года. Нейрат, очевидно, передавая позицию Гитлера, выражал сомнение в том, что современные лидеры СССР на деле отмежевались от агитации Коминтерна. "Все бы выглядело несколько по-другому, если бы развитие России повернулось в направлении абсолютной деспотии, опирающейся на военные круги. В этом случае нам нельзя упустить момент для возобновления активных отношений с Россией"⁸⁷. В копии данного письма, присланной в германское посольство в Москве, именно это место подчеркнуто красным карандашом - вероятно, самим Шуленбургом⁸⁸.

Однако сам посол не считал, что "абсолютная деспотия" в России является делом ближайшего будущего. Это лишь один из возможных сценариев внутриполитического развития СССР, страна находится на перепутье, и на сегодняшний день мы не можем исключать ее трансформации в буржуазном ключе (Verburgerlichung). "Сталин вынужден признать, что здоровое и сильное государство невозможно построить на основе коммунистических теорий". Довольно отстраненно излагая эволюцию высшей власти в Советском Союзе, посол не жалел черной краски при изложении материальных условий жизни простых трудящихся и преобладающих настроений. "Население измотано двадцатью годами гражданской войны, бессмысленных экспериментов и ужасающей нужды. Осталась только жажда покоя. Большинство людей готово принять любую систему, лишь бы она давала хоть малейшую надежду на улучшение условий их жизни".

Подавляющее большинство населения получает зарплату, которая едва-едва позволяет держаться на плаву. Отменена карточная система, в рамках которой рабочие получали продовольствие по сниженным ценам. "Вместо бесклассового общества, которое коммунистическая партия превозносила в качестве конечной цели своих устремлений, ныне в Советском Союзе социальные противоречия достигли такого размаха, что не могут не бросаться в глаза. Так, господа народные комиссары и прочие высшие чиновники пользуются автомобилями высшего класса и дачами, расположенными в самых живописных местах, в то время как пролетарии, якобы осуществляющие свою диктатуру, ждут общественного транспорта в огромных очередях и имеют на человека всего по 4 кв. метра жилой площади".

Хуже выглядело только положение крестьян, которым, находясь на положении рабов, приходится своим бесплатным трудом оплачивать индустриализацию страны. Идеологическая слепота привела к непродуманной коллективизации сельского хозяйства. Шуленбург называет два последствия этой политики, которые в перспективе негативно скажутся на оборонном потенциале СССР. Во-первых, "крестьяне теперь воспринимают своих детей не как дешевую рабочую силу, а как излишних едоков, и рождаемость на селе

вскоре резко упадет". Во-вторых, значительное потребление горючего механизированным сельским хозяйством будет забирать его у других отраслей экономики и у армии.

Естественно, в докладе перед высшим офицерским корпусом Шуленбург не мог обойти вопрос о грядущей войне. Его позиция выражена в докладе предельно четко: невозможно выиграть наступательную войну против России, за нее будет сражаться сама природа и география. "Если Советский Союз ныне и на годы вперед не в состоянии вести наступательную войну, то в ходе оборонительной войны на его стороне окажутся все те преимущества географического положения и национального характера, которые многократно приходили на помощь России в ходе ее истории". Эта мысль повторялась им неоднократно на протяжении доклада и, конечно, не могла пройти мимо внимания слушателей⁸⁹.

Характеристику сталинского правления Шуленбург также начинал с далекого прошлого. "Русская история демонстрирует нам немало примеров, когда такие люди, как Иван Грозный, Петр Великий или Николай I, благодаря беспощадному уничтожению противников смогли с успехом сохранить и укрепить свою власть". Способность Сталина вывести страну из революционной анархии вполне импонировала прусскому консерватору, аристократу Шуленбургу, равно как и его ближайшим сотрудникам: "строгий централизм и жесткий этатизм сталинской системы находили в посольстве сдержанное одобрение"⁹⁰. Его личный помощник писал в мемуарах: "Мы были убеждены в том, что Сталин, отбросив идеологический балласт и проводя прагматичную политику, стал возводить на месте коммунистического хаоса сильную в экономическом и военном отношении державу. Мы воспринимали Россию гораздо серьезнее, чем национал-социалисты"⁹¹. Иной подход был у ключевых фигур консервативного Сопротивления Гитлеру - их страшило именно то, что нацистский режим по мере своего развертывания все больше напоминал то, что происходило в Советском Союзе⁹².

Непонимание германских дипломатов вызывали лишь те колоссальные усилия, которые Сталин тратил на поддержание обветшавшего идеологического фасада, вместо того чтобы отказаться от него. Шуленбург приводил в качестве примера пропагандистскую кампанию, связанную с принятием "самой демократической конституции" и проведением общенародных выборов, а также существование таких подрывных организаций, как Коммунистический интернационал. Сталин, в отличие от Троцкого - чистый прагматик. Он давно отказался бы и от риторики мировой революции и от Коминтерна, но эта организация служит инструментом советской внешней политики, и - что еще более важно - в случае войны компартии станут важным союзником СССР в тылу врага. Прагматизм Сталина делает его несравненно более опасным противником Германии, чем правоверные коммунисты, утверждал докладчик.

Не мог Шуленбург обойти своим вниманием и тему репрессий. Учитывая интересы аудитории, он больше всего говорил о "заговоре" в Красной армии, который рождал у слушателей неизбежные параллели с событиями "ночи длинных ножей" в Германии. При моральном осуждении расстрелов красных маршалов в докладе прозвучало их условное оправдание с макиавеллевской точки зрения: "Очевидно, что такая сильная личность, как Тухачевский, представлялся Сталину постоянной угрозой его собственной власти, кроме того, за рубежом Тухачевского неизменно видели в роли будущего главы России, своего рода Бонапарта". Советские власти так и не предъяви-, ли миру никаких свидетельств преступных намерений заговорщиков, однако трудно себе представить, чтобы генералы не высказывали своего критического отношения к происходящему в стране. Итог этой чистки на руку Герма-

нии - она привела к падению армейской морали и назначению на высшие посты офицеров, не имевших опыта управления войсками.

Говоря о состоянии большевистской партии, Шуленбург констатировал растущее недовольство, связанное с тем, что реальная политика режима все дальше отходит от целей, провозглашенных в программе коммунистов. Партийные активисты, способные самостоятельно принимать решения, Сталину не нужны, ему нужны "слепые инструменты". Отсюда продолжающиеся репрессии против ключевых фигур государственного аппарата, особенно тех, кто был соратником Ленина, а ныне считает, что подлинно революционную линию выражают взгляды Троцкого. Последний видит себя в роли Ленина, противостоявшего всей мощи социал-демократического движения в годы мировой войны.

На место казненных и отправленных в лагеря приходят "молодые люди в возрасте 30 - 35 лет, недавно пришедшие в партию и занимавшие до того самые низшие посты. Эта советская молодежь совершенно не помнит дореволюционную эпоху, полностью изолирована от контактов с заграницей и вполне доверяет советской пропаганде, твердящей об "ужасающем" положении царской России и капиталистического мира. Однако еще важнее то, что эти молодые люди не имеют личного опыта времен Ленина и ортодоксального коммунизма".

Причины нынешней волны террора, подчеркивал Шуленбург, нельзя сводить только к насильственному обновлению руководящих кадров. "Большинство наблюдателей полагает, что старые большевики, пережившие дореволюционное время и эпоху чистого коммунизма, равно как и все, кто имеет хоть какие-то связи с иными культурами, будь то иностранцы, проживающие в СССР, или люди, имеющие родственников за рубежом, - должны быть либо уничтожены, либо обезврежены. Таким образом, советские люди лишатся возможности сравнивать, а посему малейшее улучшение их ужасающего материального положения покажется им огромной милостью "всемогущего" Сталина".

Этим почти орвелловским тезисом заканчивается обширный доклад, что, очевидно, отражает то значение, которое Шуленбург придавал репрессиям как инструменту формирования новой системы власти. Конечно, посол не мог знать тех или иных деталей о "массовых операциях" НКВД и точно судить о размахе репрессий, однако главное им угадано верно - речь шла не просто о "притоке свежей крови" во власть, но и о лишении общества ценностных ориентиров. Точным оказался и заключительный прогноз о том, что волна репрессий не может продолжаться долго и вскоре наступит некоторое потепление в сфере внутренней политики Советского Союза.

Делая выводы прикладного характера, Шуленбург подчеркивал, что главная цель внешней политики СССР - не допустить новой войны, а значит, не допустить возрождения военного потенциала Третьего рейха. "Каждый шаг к могуществу Германии рассматривается в Советском Союзе как собственное поражение". Тезис докладчика о том, что русские не в состоянии противодействовать подъему новой Германии, явно импонировал слушателям, но был предназначен не только для внутреннего потребления⁹³. Шуленбург утверждал, что страх перед немцами, имеющий глубокие исторические корни и многократно усиленный после прихода к власти национал-социализма, заставляет СССР активно вооружаться и искать союзников в Европе. Он уже привел к повороту от пролетарского интернационализма к национально окрашенному патриотизму в советской пропаганде.

Прямого призыва к сотрудничеству с Советским Союзом в докладе не содержалось, как не было в нем и критических выводов из очевидных па-

раллелей во внутриполитическом развитии двух стран⁹⁴. Однако каждый слушатель мог понять, что идеологически мотивированная конфронтация и антисоветская риторика Геббельса как минимум невыгодны Третьему рейху. Почему бы не отвратить Сталина от идеи коалиции с западными союзниками, которая представляется советскому вождю вынужденной и противоестественной, но в нынешних условиях единственно возможной? Эта мысль получила свою практическую реализацию в августе 1939 г. - при самом деятельном участии Шуленбурга.

Написанный с позиций "реальполитик" доклад, конечно, не являлся "проектом будущего сотрудничества России и Германии"⁹⁵. Скорее можно говорить о том, что он имел характер предупреждения. Проницательный аналитик и отнюдь не пацифист, Шуленбург донес до офицерского корпуса несколько бесспорных истин: Россия не может и не будет вести наступательную войну, но сильна в обороне уже в силу своих геополитических позиций. Германия для русских - исконный враг, поэтому именно от нее ждут угрозы и нападения. На сегодняшний день страна ослаблена радикальными переворотами в хозяйственной системе и репрессиями против руководства Красной армии, но ее военно-промышленный потенциал растет день ото дня.

Подобные истины можно было интерпретировать по-разному⁹⁶. Представляется сомнительным, чтобы они могли отвратить вермахт и политическое руководство Третьего рейха от замыслов завоевания "жизненного пространства" на Востоке. В то же время нельзя исключать, что они укрепляли стремление опередить противника и захватить его врасплох в момент сосредоточения сил. С подобной аргументацией германский Генеральный штаб настаивал на скорейшем открытии военных действий в августе 1914 года. События конца тридцатых годов показали, что опыт первой мировой войны не пошел впрок.

События 1938 года. В первые месяцы 1938 г. немецкая операция НКВД продолжала набирать обороты, хотя доля германских граждан в числе арестованных сокращалась - большинство из них последовало настоятельным советам посольства и покинуло страну; членов семей репрессированных советские органы высылали в административным порядке. Закрытие 22 консульств различных стран (в том числе трех германских) рассматривалось Шуленбургом как составная часть процесса максимальной изоляции страны от внешнего мира⁹⁷. В январе из СССР было выслано 102 германских гражданина - максимальная цифра в период "массовых операций"; в посольстве начали надеяться на то, что постоянно пополняемые списки арестованных наконец-то начнут сокращаться.

Именно с высылкой была связана неожиданно возникшая линия напряженности во взаимоотношениях дипломатического представительства Германии и двух советских наркоматов - внутренних и иностранных дел. Сообщая в гестапо об арестах немецких эмигрантов-антифашистов, посольство в ряде случаев начинало в отношении их процесс лишения германского гражданства. Например, получив сообщение о высылаемом из СССР коммунисте И. Паутце, гестапо потребовало не выдавать ему паспорт, чтобы "уберечь германское народное сообщество от нового контакта с ним"⁹⁸.

Сотрудники консульского отдела выполняли указания могущественного ведомства, аннулируя и оставляя у себя паспорта лиц, которых в спешном порядке лишали германского гражданства. В результате советским органам госбезопасности приходилось повторять всю процедуру оформления следственных дел и вынесения приговора, что лишь усиливало неразбериху периода "массовых операций". Шуленбург не просто получил соответствующее представление Наркоминдела, советская сторона пригрозила полностью при-

остановить процесс высылки германских граждан на родину. Послу пришлось искать выход из непростой ситуации.

В беседах с советскими дипломатами он подчеркивал, что речь идет в основном о коммунистах, и Третий рейх имеет такое же право не пускать к себе людей, занимающихся подрывной деятельностью, как и советское правительство, которое отказывает во въезде белоэмигрантам. В своих письмах в МИД Шуленбург предлагал "ради интересов всех арестованных" максимально сузить число тех, кому отказано в возвращении в Германию, и не начинать процедуру лишения гражданства сразу же после того, как советская сторона присылает в посольство документы для получения транзитных виз⁹⁹.

Такой подход может быть расценен и как содействие передаче в гестапо немецких антифашистов (как уже отмечалось выше, некоторые политэмигранты отказывались добровольно возвращаться на родину), и как борьба за их вызволение с Лубянки. И то и другое было побочным эффектом прагматичной установки Шуленбурга на максимально быструю репатриацию германских граждан, осужденных в СССР за политические преступления. Посольство не должно принимать на себя роль политического фильтра, на это существуют специальные службы на территории Третьего рейха. Не испытывая ни малейших симпатий к коммунистам, посол в ряде случаев помогал членам их семейств спастись от репрессий. По его личному указанию на территории посольства несколько недель жила А. Зингфогель, муж которой, крупный функционер КПГ К. Гельвиг был расстрелян Сталиным в конце 1937 года¹⁰⁰.

Позиция Шуленбурга была не без колебаний поддержана в Берлине. Сотрудники "русского реферата" признавали, что приезд в Германию лиц, "которые представляются нам нежелательными", "ставит МИД в непростое положение по отношению к гестапо". Чтобы избежать конфликта двух ведомств, руководители Министерства иностранных дел обещали ведомству Гиммлера довести доводы гестапо до посла в "приватном письме", а также рекомендовали гестаповцам арестовывать "закоренелых коммунистов" при пересечении ими границы¹⁰¹. Как видно из служебной переписки, на пятом году существования Третьего рейха германские дипломаты все еще не испытывали особого пиетета перед тайной полицией. Однако она находила способы отстаивания своих интересов. За 1937 - 1938 гг. около 20 немцев, приговоренных в СССР к высылке, так и остались в ГУЛАГе, ибо в процессе следствия и после вынесения приговора они были лишены германского гражданства¹⁰².

Шуленбург продолжал доставлять Потемкину списки арестованных, которые с марта 1938 г. перестали увеличиваться. Сообщая в МИД о 665 германских гражданах, находившихся в советских тюрьмах, Шуленбург признавал, что эта цифра неполная, так как в нее не входят политэмигранты, прибывшие в СССР по подложным паспортам¹⁰³. О них органы НКВД вообще ничего не сообщали германским представителям, самовольно приравнивая их по правовому статусу к советским гражданам. Число таких политэмигрантов оценивалось консульством примерно в 200 человек, что явно занижено: только в Москве к концу 1937 г. было арестовано 228 членов КПГ¹⁰⁴.

Всю осень и зиму 1937 - 1938 г. в Берлине продолжался поиск ответных мер, в который Шуленбург был частично вовлечен. Ведомство Гиммлера 5 января 1938 г. распорядилось о поголовной высылке советских евреев из Германии¹⁰⁵. Распоряжение было получено в московском посольстве и принято к сведению без каких-либо возражений. В то же время посол неизменно выступал против тактики "око за око, зуб за зуб", отдавая себе отчет в том, что для Сталина ни советские граждане в Германии, ни немецкие коммунисты особой ценности не представляли. Использовать их можно было только

тогда, когда это обещало пропагандистский эффект, как в случае в Э. Тельманом или советскими моряками, захваченными в Испании. На запрос гестапо о возможном введении запрета для немцев работать в советских учреждениях в Германии посол дал негативный отзыв - это приведет к тому, что мы в России лишимся местных сотрудников, а от их услуг мы не можем отказаться. Кроме того, всех их тут же арестует НКВД¹⁰⁶.

К осени 1938 г. проблема арестованных немецких граждан превратилась в дипломатическую рутину. Готовясь к встрече с Молотовым, Шуленбург отмечал, что их число все еще составляет 400 человек. Одновременно он планировал поставить перед председателем Совнаркома СССР практические вопросы о разрешении на вывоз их имущества и денежных средств, облегчение выезда в Германию их жен и детей¹⁰⁷. После освобождения советских моряков германский посол в ходе беседы 29 октября предложил Литвинову окончательно закрыть вопрос по репрессированным¹⁰⁸.

Можно не сомневаться в том, что и Шуленбург и Литвинов с облегчением восприняли весть об отставке Ежова, которая символизировала завершение активной фазы Большого террора. Именно так оценил это событие посол в своей аналитической записке: разрушение сложного государственного механизма грозит стать необратимым процессом, теперь Сталину понадобился человек, способный воплотить свою энергию в созидательном плане. Конечно, это не означает отказа от методов ГПУ, скорее речь идет о попытке после почти полного уничтожения старой большевистской гвардии Ежовым реконструировать советский аппарат, в который благодаря репрессиям устремились "молодые сталинские кадры"¹⁰⁹.

После смены власти в НКВД Наркомат иностранных дел стал более внимательно реагировать на запросы германской стороны. Литвинов даже поставил перед Берией вопрос о том, "согласны ли Вы принять германского посла", который настойчиво просил об этом. Новый нарком внутренних дел, поднаторевший в аппаратных интригах, отказался от встречи, написав Сталину записку по существу вопросов, поднятых Шуленбургом¹¹⁰. В результате были сверены списки репрессированных, началась служебная проверка по следственным делам некоторых из них, найдены и отправлены на родину дети германских граждан, о судьбе которых посол неоднократно запрашивал чиновников НКИД¹¹¹.

В 1939 г. проблема репрессий все больше теряла свою остроту. Европа стояла накануне новой войны, и Шуленбург сосредоточил свое внимание на изменении общего климата советско-германских отношений. В НКИД заверяли его, что частные вопросы, такие, как хозяйственные связи и судьбы находившихся в тюрьмах немецких граждан, сами собой получат разрешение, как только под них "будет подведена надлежащая политическая база"¹¹². Действительно, после заключения пакта о ненападении началась вторая волна высылки из СССР репрессированных немцев, которая затронула более трехсот человек¹¹³.

Образ и реальность. В своей борьбе за освобождение и возвращение на родину репрессированных в Советском Союзе германских граждан Шуленбург руководствовался не только кодексом чести добросовестного бюрократа, но и гуманитарными соображениями. Постоянные демарши по поводу репрессий посол вполне мог переложить на плечи своих сотрудников, тем более что избранный им "метод надоедания" чиновникам НКИД не обещал скорого и радикального решения проблемы. Вряд ли имеет смысл искать в этой деятельности некие "точки роста", которые привели графа в антигитлеровское Сопротивление, однако близкое знакомство с репрессивной практикой обоих тоталитарных режимов не могло пройти бесследно.

Подобно своему визави - наркому Литвинову, Шуленбург стремился использовать порученное ему дело для реализации собственных представлений об оптимальном развитии отношений между двумя странами. Полоса арестов германских граждан, начавшаяся в ноябре 1936 г., представлялась ему новым барьером на этом пути. Речь шла не столько об отдельных судьбах, сколько о перспективе показательного судебного процесса с немцами в качестве главных обвиняемых, который довел бы советско-германские отношения до крайней точки. Как только в Москве отказались от проведения судебного спектакля, Шуленбург приложил усилия для подготовки обмена советских моряков, захваченных Франко, на репрессированных германских граждан. Здесь он чувствовал себя в своей стихии, сумев добиться "неформального обмена". В то же время мимо внимания Шуленбурга (а также германской дипломатии, равно как и мирового общественного мнения в целом) прошел масштаб "массовых операций" НКВД, развернувшихся в Советском Союзе летом 1937 года. Хотя в посольстве били тревогу - цифры арестов говорили сами за себя - но качественных изменений не заметили. Посол продолжал свою старую тактику: неустанные напоминания о судьбах арестованных в беседах с руководителями НКИД, требования встречи с Ежовым, отказ от подключения прессы для морального давления на советские власти.

В своих аналитических материалах Шуленбург отмечал, что репрессии направлены не столько против реальных и потенциальных шпионов, сколько против всех тех, кто в прошлом и настоящем видел "иной мир", а значит, оказывался прямой угрозой сталинской унификации советского общества. Весьма проницательным был его вывод о том, что волна массовых арестов не может продолжаться бесконечно, ибо она уже нанесла огромный вред оборонному потенциалу СССР и его моральному авторитету за границей. В то же время Шуленбург признавал, что репрессии укрепили самодержавную власть Сталина над народом. Имея за плечами десятилетний опыт работы на посту посланника в Персии, он требовал от своих сотрудников не мерить происходившее "западноевропейским масштабом", воздерживаться от привычных моральных оценок. С его точки зрения Сталин в гораздо большей мере вписывался в традицию русской истории, нежели сторонники мировой революции.

Представления Шуленбурга о стране пребывания развивались в русле прусской бюрократической традиции и консервативного понимания "государственного интереса"¹¹⁴. Симпатизируя сталинскому повороту к прагматизму и великодержавию, германский аристократ не видел ничего противоестественного в том, что народы России безропотно принимали все новые удары начальственного хлыста. Можно говорить о двойной морали и национализме графа - подобное смирение он, как показало дальнейшее, не стал бы считать бесспорным достоинством немецкого народа.

Историки германского Сопротивления несколько преувеличивают оппозиционность Шуленбурга гитлеровскому режиму. Третий рейх не был для него полным отрицанием кайзеровской Германии, равно как и Советский Союз - отрицанием царской России. Его линия на сближение двух стран, в которых после эпохи анархии победила "сильная рука", долгое время оставалась незамеченной и в рейхсканцелярии Гитлера, и в МИДе. Чем меньше посол мог воздействовать на ход советско-германских отношений в целом, тем больше энергии он тратил в тех сферах, где от его рвения хоть что-то зависело. Судьба немецких граждан, репрессированных в эпоху Большого террора, представлялась ему важной точкой приложения собственных сил именно потому, что позволяла действовать, как он писал Вайцзеккеру, "исходя из человеческих побуждений".

Будучи по натуре "добрым чиновником", Шуленбург отказался от превращения посольства в политический фильтр для высылаемых германских граждан, считая, что этим должно заниматься гестапо. В ряде случаев он и его сотрудники помогали семьям коммунистов и евреев получать выездные документы. Но исключения только подтверждали правило - германское посольство в Москве не было местом, свободным от национал-социализма, вопреки утверждениям работавших там мемуаристов. Да и сам посол, являвшийся членом НСДАП, долго разделял иллюзии, что сможет в нужном ключе повлиять на вождей Третьего рейха.

Шуленбург был казнен в 1944 г. не как активный участник антифашистского Сопротивления - таковым он не был, хотя поддерживал связи с "кружком Крайзау" и постоянно фигурировал в планах заговорщиков¹¹⁵. Он являлся символической фигурой прусского служилого сословия, которое считало Гитлера полезным, пока тот шел от одного успеха к другому, и которое перешло к открытой фронде, когда режим национал-социалистов зашатался. В этом плане его судьба оказалась весьма похожей на судьбы "старых большевиков", уничтоженных, как справедливо отмечал сам Шуленбург, не из-за того, что им можно было предъявить конкретные обвинения, а потому, что их взгляд на мир олицетворял собой угрозу сталинскому самодержавию.

Кроме того, Гитлеру нужны были козлы отпущения за военную катастрофу на Востоке. В их число попали военные и дипломаты, оказывавшие сопротивление его планам завоевания мирового господства. Это также напоминало историю отношений Сталина с внутрипартийной оппозицией. То, что Шуленбург в ходе "заговора генералов" находился всего лишь в стратегическом резерве, ни в коей мере не умаляет ни его личного мужества, ни оценки его усилий по нормализации отношений двух стран в те годы, когда он занимал пост посла Германии в СССР.

Примечания

1. ФЛЯЙШХАУЭР И. Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938- 1939. М. 1990; СОКОЛОВ В. В. Германский посол в Москве в 1934 - 1941 гг. Ф. Шуленбург - противник войны с Советским Союзом. - Новая и новейшая история, 2010, N 2; FLEISCHHAUER I. Diplomatischer Widerstand gegen "Unternehmen Barbarossa". Die Friedensbemuhungen der Deutschen Botschaft Moskau 1939 - 1941. Berlin. 1991; WOLLSTEIN G. Botschafter von der Schulenburg. Oberlegungen zum Problem der "Normalitat" der deutsch-sowjetischer Beziehungen. In: MachtbewuBtsein in Deutschland am Vorabend des Zweiten Weltkrieges. Padeborn. 1984.

2. SOMMER E.F. Botschafter Graf Schulenburg. Der letzte Vertreter des Deutschen Reiches in Moskau. Asendorf. 1987. Наиболее известны следующие мемуары: HERWARTH H. Zwischen Hitler und Stalin. Erlebte Zeitgeschichte 1931 - 1945. Frankfurt a.M. 1985; HILGER G. Wir und derKreml. Deutsch-sowjetische Beziehungen 1918 - 1941. Erinnerungen eines deutschen Diplomaten. Frankfurt a.M. 1964.

3. CHAVKIN B.L. Der deutsche Widerstand und Graf von der Schulenburg. - Forum fur osteuropaische Ideen- und Zeitgeschichte, 2010, N 2.

4. Деятельность Шуленбурга в этой сфере упоминается в ряде работ, однако пока еще не становилась предметом самостоятельного анализа (SCHAFRANEK Н. Zwischen NKWD und Gestapo. Die Auslieferung deutscher und bsterreichischer Antifaschisten aus der Sowjetunion an Nazideutschland 1937 - 1941. Frankfurt a.M. 1990; MENSING W. Eine "Morgengabe" Stalins an den Paktfreund Hitler? Die Auslieferung deutscher Emigranten an das NS-Regime nach AbschluB des Hitler/Stalin-Pakts - eine zwischen den Diktatoren arrangierte Preisgabe von "Antifaschisten"? - Zeitschrift des Forschungsverbundes SED-Staat, 2006, N 20.

5. См. БОРОЗНЯК. А. И. "Некролог, который заслужили эти господа". Нацистское прошлое германских дипломатов. - Новая и новейшая история, 2011, N 4; HUERTER J. Das Auswartige Amt, die NS-Diktatur und der Holocaust. Kritische Bemerkungen zu einem Kommissionsbericht. - Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte, 2011, N 2.

6. MAYER M. Akteure, Verbrechen und Kontinuitflten. Das Auswartige Amtim Dritten Reich - Eine Binnendifferenzierang. - Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte, 2011, N 4.

7. На Лубянке оказались практически все германские дипломаты, арестованные советскими контрразведчиками в странах Центральной Европы на завершающем этапе войны (Тайны дипломатии Третьего рейха. Германские дипломаты, руководители зарубежных миссий, военные и полицейские атташе в советском плену. М. 2011).

8. Показания В. Эйзенгарта, в январе-марте 1938 г. работавшего в германском консульстве в Москве и занимавшегося отправкой имущества репрессированных немецких граждан (там же, с. 541 - 545).

9. TAYLOR A.J.P. The origins of the Second World War. London. 1961, p. 242.

10. СССР-Германия. 1933 - 1941. M. 2009, с 66 - 93.

11. Politisches Archiv des Auswartigen Amtes, Berlin (PAAA). Botschaft Moskau. Akte 211.

12. HERWARTH H. Op. cit., S. 97.

13. PAAA. Botschaft Moskau. Akte 212,

14. Ibid. Протокол беседы германского дипломата Ф. Твардовского и представителя НКИД Б. С. Штейна, 1.VIII.1936.

15. PAAA. Politische Abteilung V. R 104384. О составе этой группы, куда входили и три члена КПГ, см. SCHAFRANEK H. Op. cit, S. 27 - 28.

16. ХАУСТОВ В., САМУЭЛЬСОН Л. Сталин, НКВД и репрессии 1936 - 1938 гг. М. 2009, с. 40. По данным, приводимым в книге, в рамках подготовки "немецкого" судебного процесса только в ноябре 1936 г. было арестовано 83 советских гражданина, имевших контакты с посольством Германии (с. 45).

17. PAAA. Botschaft Moskau. Akte 417.

18. Запись беседы Типпельскирха и Крестинского 11.XI.1936. Ibid.

19. Auslanderverhaftungen in Moskau. - Deutsche Allgemeine Zeitung. 11.XI.1936.

20. В 1934 - 1936 гг. с этой целью была проведена операция "Коричневая паутина", когда были взяты на учет все лица, имевшие связь с германскими представительствами в СССР (ХАУСТОВ В., САМУЭЛЬСОН Л. Ук. соч., с. 44 - 45).

21. PAAA. Politische Abteilung V. R 104384. Шуленбург - в МИД, 17.XI.1936.

22. PAAA. Botschaft Moskau. Akte 417. Докладные записки Гензеля, 10 и 16.XI.1936.

23. PAAA. Politische Abteilung V. R 104384. Типпельскирх - руководителю "русского реферата" МИД Шлипу, 23.XI.1936.

24. По итогам совещания гестапо составило списки советских граждан, проживавших в Германии - 1101 человек, включая сотрудников посольства и торгпредства (PAAA. Politische Abteilung V. R 104384). На протяжении 1936 г. советская колония в Германии резко сократилась, на начало года в стране постоянно проживало 3794 гражданина СССР и 22569 человек, ранее имевших подданство России (PAAA. Botschaft Moskau. Akte 239). К январю 1938 г. почти вдвое сократился персонал полпредства и торгпредства СССР, из него были уволены все германские коммунисты (ibid. Akte 215).

25. Телеграмма Шуленбурга в МИД, 28.XI.1936. 3 декабря она была переслана "русским рефератом" МИД в гестапо (PAAA. Politische Abteilung V. R 104384).

26. Ibid. Докладная записка Шуленбурга о беседе с Литвиновым 5 декабря 1936 года.

27. 16 января 1937 г. министр иностранных дел К. Нейрат подтвердил советскому послу в Германии Сурицу, что в СССР нет никакой организации НСДАП (Akten zur deutschen auswartigen Politik (ADAP). Reihe С Bd. 6. S. 314).

28. PAAA. Botschaft Moskau. Akte 417.

29. PAAA. Politische Abteilung V. R 104384. Руководитель политического отдела МИД Э. Вайцзеккер - Шуленбургу, 20.I.1937.

30. ХАУСТОВ В., САМУЭЛЬСОН Л. Ук. соч., с. 45.

31. Цит. по: Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. 1937 - 1938. М. 2004, с. 40.

32. НАРИНСКИЙ М. М. Миссия Д. Канделаки в Берлине и советско-германские отношения (1935-

1937 гг.). В кн.: 200 лет МИД России. Третьи Горчаковские чтения. М. 2003, с. 174 - 187.

33. ADAP. Reihe С. Bd. 6, S. 288 - 291.

34. PAAA. Politische Abteilung V. R 104384. Вайцзеккер - Шуленбургу, 20.I.1937.

35. Ibid. R 104385. Шуленбург - в МИД, 1.II.1937.

36. Ibid. R 104401. Шуленбург - в МИД, 29.I.1937.

37. ADAP. Reihe С. Bd. 6. S. 385. Вайцзеккер - в германское посольство в Москве, 3.II.1937.

38. Ibid., S. 377 - 382. Шуленбург - в МИД, 1.II.1937.

39. Цит. по: FRIEDLANDER S. Das Dritte Reich und die Juden. 1. Band. Munchen 1998, S. 204.

40. PAAA. Botschaft Moskau. Akte 558. Запрос МИД всем дипломатическим представительствам Германии, 16.VIII.1938. В ответе московского посольства были названы 22 человека.

41. HERWARTH H. Op. cit., S. 109.

42. ADAP. Reihe С. Bd. 6. S. 385. Вайцзеккер - Шуленбургу, 3.II.1937.

43. PAAA. Politische Abteilung V. R 104385. Шуленбург - в МИД, 17.II.1937.

44. SCHAFRANEK H.. Op. cit., S. 29.

45. PAAA. Politische Abteilung V. R 104385.

46. Ausweisung von neun deutschen Staatsangehorigen aus der UdSSR. - Deutsche Zentralzeitung. 1.III.1937.

47. PAAA. Politische Abteilung V. R 104385. Шуленбург - в МИД, 3.III.1938.

48. Документы внешней политики СССР (ДВП). Т. 20. М. 1976, с. 120, 139. Литвинов - Сурику, 11.III.1937.

49. Гестапо уже 24 марта прислало в МИД обобщенную сводку по допросам высланных из СССР, подчеркнув, что арестованным говорили в ходе следствия, будто представители германского посольства отказываются вступать с ними в контакт (PAAA. Politische Abteilung V. R 104385).

50. ADAP. Reihe С. Bd. 6. S. 646.

51. Наказанный народ. Репрессии против российских немцев. М. 1999, с. 40.

52. Лубянка. 1937 - 1938, с. 1,33.

53. ADAP. Reihe С. Bd. 6. S. 761. 27 мая МИД Германии дал свое согласие и, поскольку моряков было больше, чем арестованных на тот момент немцев, высказался за обмен по принципу "одного на одного" (ibid., S. 841).

54. СССР-Германия. 1933 - 1941, с. 177.

55. PAAA. Politische Abteilung V. R 104371.

56. ДВП. Т. 20, с. 667. Запись беседы Литвинова с Шуленбургом, 15.XI.1937.

57. ADAP. Reihe D. Bd. 1..S. 743. Военное министерство предоставляло дипкурьеру в качестве сопровождающего кадрового разведчика.

58. Тайны дипломатии Третьего рейха, с. 517.

59. ADAP. Reihe С. Bd. 6. S. 843.

60. См. переписку МИД и посланника Германии при правительстве Франко в Саламанке (РААА. Politische Abteilung V. R 104400).

61. Наказанный народ, с. 38.

62. PAAA. Botschaft Moskau. Akte 260. Из Харькова пришла информация о 25 арестованных, в остальных городах, где находились консульства Германии, было арестовано по 2 - 3 человека. В Москве, по данным посольства на 7 августа, было арестовано 14 подданных Германии, хотя на самом деле эта цифра достигала 79 человек (Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 10035.

63. Наказанный народ, с. 51.

64. PAAA. Politische Abteilung V. R 104400. Вайцзеккер - в посольство Германии в Москве, 9.VIII.1937.

65. ADAP. Reihe С. Bd. 6. S. 1075.

66. PAAA. Politische Abteilung V. R 104385. Шуленбург - в МИД, 21.VIII.1937.

67. ADAP. Reihe С. Bd. 6. S. 1108 - 1109. Статья появилась в "Deutsche Allgemeine Zeitung" 28 августа. Ее автор В. Юст был отозван из СССР (HERWARTH H. Op. cit., S. 68).

68. PAAA. Politische Abteilung V. R 104386. Шуленбург - в Генеральное консульство Германии в Киеве, 24.IX.1937.

69. СССР-Германия. 1933 - 1941, с. 160. Дневник Потемкина, запись 13.X.1937.

70. ADAP. Reihe D. Bd. 1. S. 739.

71. ADAP. Reihe C. Bd: 6. S. 1164 - 1165. Команды советских теплоходов "Комсомолец" и "Смидович" прибыли в германский порт Вильгельмсхафен 27 октября (ДВП, с. 576), оттуда их забрал советский транспорт.

72. Наказанный народ, с. 51.

73. PAAA. Botschaft Moskau. Akte 419.

74. FLEISCHHAUER I. Op. cit, S. 309 - 310.

75. Тайны дипломатии Третьего рейха, с. 506. Герварт отмечал, что и до 1941 г. посол "имел возможность встречаться с Гитлером, как только видел необходимость в такой встрече" (HERWARTH H. Op. cit., S. 98).

76. SOMMER E.F. Op. cit, S. 55.

77. ADAP. Reihe C. Bd. 6. S. 382.

78. Ibid. S. 409, 410. Шуленбург - в МИД, 8.II.1937.

79. Записка была отправлена в МИД 22 мая 1937 г. (PAAA. Politische Abteilung V. R 104407).

80. ПАШУКАНИС Е. Б. Очерки по международному праву. М. 1935.

81. ADAP. Reihe С. Bd. 6, S. 912 - 914. Шуленбург - в МИД, 14.VI.1937.

82. Ibid., S. 1168. Шуленбург - в МИД, 8.XI.1937.

83. Лубянка. 1937 - 1938, с. 251.

84. В сборнике "Внешняя политика Германии" опубликованы заключительные страницы доклада Шуленбурга (ADAP. Reihe D. Bd. 1, S. 729 - 730), полный текст находится в архиве МИД (PAAA. Botschaft Moskau. Akte 215). В воспоминаниях Герварта, который принимал участие в подготовке доклада, приведены выдержки из него (HERWARTH H. Op. cit, S. 124 - 130).

85. "Совершенно секретно! Только для командования!" Стратегия фашистской Германии в войне против СССР. М. 1967, с. 57 - 59.

86. Das Rufflandbild im Dritten Reich. Koln. 1994.

87. ADAP. Reihe C. Bd. 6, S. 426 - 427.

88. PAAA. Botschaft Moskau. Akte 213.

89. "Я попытался показать Вам, что ныне Советский Союз находится в стадии масштабных перемен и поэтому на протяжении еще довольно длительного времени не будет в состоянии вести наступательную войну с надеждой на успех".

90. ФЛЯЙШХАУЭР И. Ук. соч., с. 48.

91. HERWARTH H. Op. cit,. S. 87.

92. Г. Моммзен говорит даже об "идентификации национал-социализма и большевизма" отдельными идеологами Сопротивления (MOMMSEN H. Gesellschaftsbild und Verfassungsplane des deutschen Widerstandes. In: Widerstand im Dritten Reich. Frankfurt a.M. 1994, S. 28, 57.

93. Отсюда панический страх советского руководства перед всемогуществом разведслужб Третьего рейха. 21 мая 1937 г. Сталин внушал Ежову: "Необходимо полностью учесть урок сотрудничества с немцами. Рапалло, тесные взаимоотношения создали иллюзию дружбы. Немцы же, оставаясь нашими врагами, лезли к нам и насадили свою [разведывательную] сеть" (ПЕТРОВ Н. В., ЯНСЕН М. "Сталинский питомец" - Николай Ежов. М. 2009, с. 292).

94. Хорошо знавший Шуленбурга посол Румынии в СССР Г. Гафенку отмечал в мемуарах, имея в виду германского посла: "Дипломаты, которым в одинаковой степени были духовно чужды и большевистское учение, и национал-социалистская доктрина, понимали (возможно, благодаря именно этому отчуждению), в какой мере имевшиеся в обеих системах аналогии можно было бы использовать для достижения примирения и доброго согласия" (цит. по: ФЛЯЙШХАУЭР И. Ук. соч., с. 49).

95. HERWARTH H. Op. cit., S. 129 - 130.

96. Нет оснований говорить (ФЛЯЙШХАУЭР И. Ук. соч., с. 50) о том, что доклад свидетельствовал о переходе Шуленбурга к "активной оппозиции в отношении планов Гитлера в Восточной Европе".

97. ADAP. Reihe D. Bd. 1. S. 734. Шуленбург - в МИД, 17.I.1938.

98. PAAA. Politische Abteilung V. R 104402. Рейхсфюрер СС и шеф тайной полиции - в МИД, 15.1.1938.

99. Ibid., Шуленбург - в МИД, 12.I.1938.

100. Анна Зингфогель ждала выдачи германского паспорта, но сразу же после выхода из здания посольства была арестована и приговорена к высылке в декабре 1939 г. (ГАРФ, ф. 10035, оп. 2, д. 28484).

101. PAAA. Politische Abteilung V. R 104402. Шлип - в гестапо, 24.1.1938.

102. SCHAFRANEK. H. Op. cit., S. 49. После подписания советско-германского пакта о ненападении большинство из них было выслано в Германию, зачастую против их собственной воли.

103. ADAP. Reihe D. Bd. 1. S. 739 - 740. Шуленбург - в МИД, 7.II.1938.

104. Российский государственный архив социально-политической истории, ф. 495, оп. 292, д. 94, л. 1.

105. ADAP. Reihe D. Bd. 1. S. 731. Детали этой акции, ставшей образцом для последующих репрессий против евреев с иностранным гражданством в Третьем рейхе, до сих пор не изучены.

106. PAAA. Botschaft Moskau. Akte 213. Шуленбург - в МИД, 13.VI.1938.

107. Ibid. Akte 558. Заметки Шуленбурга, 26.X.1938.

108. Ibid. Politische Abteilung V. R 104386. Шуленбург - в МИД, 31.X.1938.

109. Ibid. Botschaft Moskau. Akte 558. Шуленбург - в МИД, 12.XII.1938. ПО. СССР-Германия. 1933 - 1941, с. 171 - 172.

111. "Детей ведь ни в чем не обвиняют, для вас они - только лишние расходы", - заявил Шуленбург Литвинову 4 января 1939 г. (PAAA. Politische Abteilung V. R 104386). О детях арестованной и умершей в заключении И. Марсман, которые были найдены в детском доме в Волгоградской области усилиями сотрудников посольства, см. MENSING W. Von der Ruhr in den GULag. Opfer des Stalinschen Massenterrors aus dem Ruhrgebiet. Essen. 2001, S. 145 - 154.

112. СССР-Германия. 1933 - 1941, с. 177. Дневник Потемкина, запись 20.V.1939.

113. Подробнее см.: SCHAFRANEK H. Op. cit., S. 54 - 88.

114. "В соответствии с лучшей, хотя и слишком редко проявлявшейся прусской традицией, он поставил законы совести и глубоко укорененного патриотизма выше обязанности подчинения и повиновения, которой он на протяжении длительного срока своей службы образцово и с готовностью следовал" (ЛИНКЕ Х. Г. Общность судеб? Советский Союз в политических расчетах германских послов в Москве с 1922 по 1941 г. В кн.: Россия и Германия в XX веке. М. 2010, с. 162).

115. ХАВКИН Б. Л. Граф Шуленбург: "Сообщите господину Молотову, что я умер... за советско-германское сотрудничество". - Родина, 2011, N 1, с. 121 - 128.