В истории редко бывает возможным точно определить момент, когда началась принципиально новая эпоха в развитии человечества. Однако начало постконфронтационного периода новейшей истории датируется 9 ноября 1989 г. - днем, вернее ночью, когда Берлинская стена перестала отделять Германскую Демократическую Республику (ГДР) от Федеративной Республики Германии (ФРГ). Историческое значение того, что случилось 10 лет назад, заставляет нас мысленно возвращаться к этому драматическому событию на границе двух миров, на линии соприкосновения противостоявших друг другу военно-политических блоков, способных уничтожить не только соперника, но и все человечество.

В падении Берлинской стены участвовали сотни жителей Восточного Берлина, свидетелями этого события стали тысячи людей в обеих частях германской столицы, за развитием обстановки следили в десятках дипломатических представительств в обоих германских государствах и во внешнеполитических ведомствах различных стран. На эту тему опубликовано множество книг и статей, ей отводится видное место в бесчисленных мемуарах. Однако отдельные детали этого исторического события до сих пор остаются неясными, вызывают споры, излагаются и толкуются по- разному. Это обстоятельство лишь подтверждает тот факт, что падение стены не было спланировано заранее, что оно произошло спонтанно, вследствие переплетения ряда закономерных, но не связанных между собой эпизодов.

Я хочу рассказать о том, как я увидел, пережил, понял события той памятной ноябрьской ночи и последовавших за нею решающих дней, а также о том, как эти события видятся мне через 10 лет.

Пост посланника в Берлине, то есть второго лица в посольстве СССР в ГДР, на котором я находился в ноябре 1989 г., был высшей точкой моей 36-летней дипломатической работы, большая часть которой была связана с отношениями моей страны с Германией. До приезда в Берлин в мае 1987 г. я уже проработал 10 лет в Бонне советником, атташе по культуре посольства СССР в ФРГ и был автором двух книг о дипломатических отношениях между СССР и Германией в 1933-1939 гг. и по истории франко-германских отношений. Я не был новичком в германских делах и сразу почувствовал едва прикрытое декларациями о дружбе неблагополучие в наших отношениях с ГДР, являвшейся краеугольным камнем всей системы союзов СССР в Европе.

В 1989 г. в СССР был в разгаре эксперимент, связанный с именем М.С. Горбачева, пытавшегося с помощью перестройки преодолеть кризисные явления, повсеместно проявившиеся в системе "реального социализма". Руководство Социалистической единой партии Германии (СЕПГ) ГДР отказалось следовать примеру СССР, небез-

Максимычев Игорь Федорович - доктор политических наук, главный научный сотрудник Института Европы РАН.

стр. 128

основательно считая, что перестройка расшатывает устои реального социализма и создает угрозу для сохранения власти в руках партийного аппарата. Являясь безусловным сторонником М.С. Горбачева и перестройки, я вместе с другими сотрудниками посольства был убежден, что без своей перестройки, то есть без учитывающей специфику ГДР демократизации государственного строя и смягчения диктатуры СЕПГ, ГДР не сможет существовать в мире, построенном на отказе от конфронтации. Однако все попытки переубедить руководство ГДР, не используя методы давления, результатов не дали, а прибегать к давлению М.С. Горбачев не хотел.

Нараставшее с мая 1989 г. бегство населения ГДР на Запад через Венгрию, а затем и через другие страны Варшавского Договора воспринималось нами как показатель приближавшейся развязки напряжения в обществе, вызванного отказом руководителя СЕПГ и ГДР Эриха Хонеккера считаться с общественным мнением своей страны. Но и в этой обстановке мы не пошли на вмешательство. Отставка Хонеккера 18 октября 1989 г. не была организована из Москвы, а потребовавшие ее члены политбюро ЦК СЕПГ не направлялись ею. Преемник Хонеккера Эгон Кренц не был ставленником советского руководства, хотя после избрания на высший пост ему была обещана М.С. Горбачевым всемерная поддержка в проведении реформ, которых требовало население ГДР.

Осуществленная Кренцом либерализация порядка выезда граждан ГДР в ФРГ через Чехословакию привела к тому, что в начале ноября 1989 г. все дороги в северной части этой страны оказались забитыми "трабантами" и "вартбургами", колонны которых растянулись от Дрездена до баварской границы. Руководство Чехословакии обратилось к ГДР с настоятельной просьбой освободить его от связанных с этим осложнений. Политбюро ЦК СЕПГ было поставлено перед необходимостью действовать. На всякий случай было решено информировать о принимавшихся мерах Москву. С этого начинаются мои записи в дневнике и воспоминания, относящиеся к предыстории падения Берлинской стены.

К вечеру 7 ноября 1989 г. мой шеф, посол СССР в Восточном Берлине В.И. Кочемасов был неожиданно вызван к министру иностранных дел ГДР Оскару Фишеру, который изложил ему найденный руководством СЕПГ способ устранить причину жалоб чехословаков. В герметически закрытой германо- германской границе должен был быть открыт проход для выезда в ФРГ тех граждан ГДР, которые решили уехать в Западную Германию на постоянное жительство. Таким образом, становился ненужным проезд этих людей по территории третьих государств. Фишер сказал, что формально решение вопроса будет принято 9 ноября, и просил сообщить до этой даты, не будет ли каких-либо возражений с советской стороны.

Вернувшись от Фишера, посол позвонил министру иностранных дел СССР Э.А. Шеварднадзе, и информировал его об обращении руководства ГДР. Для обоих было ясно, что жест Кренца и Фишера имеет символический характер, поскольку нежелание М.С. Горбачева вмешиваться в действия руководства ГДР и тем самым брать на себя ответственность за дальнейшее развитие событий оставалось неизменным и было всем известно. Шеварднадзе сразу сказал, что поскольку это мнение ГДР, то у СССР вряд ли будут возражения. Однако на всякий случай он поручит продумать позицию СССР специалистам из германских отделов - к этому времени германскими делами занимались два подразделения Министерства иностранных дел СССР, ответственные за отношения с ГДР и ФРГ. Посольству СССР в Берлине также надлежало проанализировать идею Фишера.

Советский посол в ГДР 8 ноября 1989 г. созвал совещание руководящих работников посольства, на котором не было высказано иных мнений, кроме как не мешать Кренцу решать свои проблемы так, как он считал возможным и нужным. Один из советников заметил, что в результате реализации изложенной О. Фишером идеи произойдет фактическое открытие границы между ГДР и ФРГ и поэтому Э. Кренц хочет поделить ответственность с нами. На это другой участник совещания возразил:

стр. 129

ГДР - суверенное государство и сама отвечает за свои действия; мы не можем предписывать ей что-либо. Таково было содержание телеграммы посла на имя министра, отправленной в Москву в тот же день.

На регулярном утреннем совещании у посла 9 ноября 1989 г. Кочемасов сообщил, что сотрудники Кренца уже напоминали о том, что ждут ответа из Москвы сегодня. Однако посол ни до кого из советского руководства дозвониться не мог и попросил заместителя министра иностранных дел И.П. Абоимова, опекавшего отношения с социалистическими странами Европы, установить контакт с кем-либо из ответственных лиц, с тем, чтобы дать ответ Кренцу до полудня. Абоимов позвонил после 12 часов по берлинскому времени и сказал, что и ему не удалось связаться ни с Э.А. Шеварднадзе, ни с Г.Х. Шахназаровым, помощником М.С. Горбачева по социалистическим странам, - все заняты. Однако поскольку никто ранее не высказывал возражений или сомнений по поводу идеи Фишера, то, видимо, Кренцу можно сообщить, что с советской стороны не будет препятствий к реализации предложения ГДР, которое мы между собой уже окрестили вариантом "дырка в границе". Кочемасов немедленно передал это по телефону помощникам Кренца, который был занят на начавшемся 8 ноября трехдневном пленарном заседании ЦК СЕПГ, рассматривавшем важнейший для каждой правящей партии вопрос о ее руководящих кадрах.

В ходе краткого перерыва в работе пленума Кренц собрал членов вновь избранного политбюро и поставил вопрос об окончательном утверждении решения об упрощенном порядке выезда граждан республики. Мысли присутствовавших были заняты другим, поэтому спросили лишь об одном - согласовано ли с СССР? После утвердительного ответа Кренца решение было подтверждено, около 16 часов внесено на рассмотрение пленума и без дискуссии принято. В качестве приложения к тексту решения было утверждено и сообщение для печати, которое должно было быть опубликовано пресс- службой правительства 10 ноября 1989 г. и содержало основные пункты решения. Однако Кренц счел необходимым сразу же предать гласности упомянутое сообщение, совершенно упустив из виду, что в его тексте неоднократно повторялась формулировка о немедленном вступлении решения в силу. Проводивший ежевечернюю пресс- конференцию о работе пленума ЦК СЕПГ Гюнтер Шабовский не был в курсе всех деталей, так как не присутствовал в этот день на обсуждении нового порядка выезда и даже не смог прочитать заранее текст, который передал ему Кренц за полчаса до начала встречи с журналистами в 18 часов. Когда под конец пресс-конференции около 19 часов Шабовский зачитал сообщение и попытался ответить на град посыпавшихся вопросов, то данные им журналистам разъяснения вызвали сумятицу: могло сложиться впечатление, будто граница уже открыта. Между тем у пограничников ГДР не было никакой информации об упрощении порядка выезда - она должна была поступить к ним лишь утром 10 ноября.

Однако даже не столько путаница в сроках вступления только принятого постановления в силу была центральным событием в наступившей ситуации полной неопределенности, внезапно парализовавшей государственную машину ГДР. Если бы нововведение касалось только одного контрольно-пропускного пункта на отдаленном участке границы Тюрингии с Баварией, как это планировалось первоначально, вряд ли потрясение было бы столь глубоким. Однако по причинам, оставшимся до сих пор неясными, содержание решения, принятого и опубликованного 9 ноября 1989 г., совершенно не соответствовало изложенному Фишером 7 ноября и обсуждавшемуся в Москве варианту "дырка в границе". Кренц вольно или невольно сказал неправду, когда заверял своих коллег по политбюро в том, что постановление согласовано с СССР: в действительности в той форме, в какой оно было утверждено 9 ноября, вопрос перед советской стороной даже и не ставился.

Дело в том, что текст проекта постановления ЦК СЕПГ об упрощенном порядке выезда, который должен был действовать до принятия парламентом (Народной палатой) ГДР регулярного закона о выезде, был сформулирован группой экспертов из ми-

стр. 130

нистерств внутренних дел и государственной безопасности ГДР утром 9 ноября 1989 г. со значительным отклонением от исходного поручения. По собственному почину они значительно расширили масштабы нового регулирования, распространив его не только на лиц, выезжавших на постоянное жительство, но и на тех, кто собирался лишь посетить ФРГ, а также введя в сферу его действия все границы ГДР, включая границу с Западным Берлином. Если переселение граждан ГДР в ФРГ относилось к юрисдикции ГДР и в это Советский Союз не хотел и не мог вмешиваться, то все, что так или иначе касалось Западного Берлина и его четырехстороннего статуса, затрагивало непосредственно интересы СССР. Не ГДР была участницей соглашений четырех держав по Берлину, а Советский Союз. Точно так же как любые изменения, которые замышлялись ФРГ в сфере действия этих соглашений, должны были предварительно согласовываться с тремя западными державами, так и аналогичные планы ГДР подлежали заблаговременному обсуждению с СССР.

Берлин был слишком долго источником общеевропейских и даже мировых кризисов; заключение 3 сентября 1971 г. Четырехстороннего соглашения по Берлину, ставшего одной из опор мира и безопасности на континенте, далось нелегко, и никто не был вправе рисковать им. Резкие и неожиданные шаги, предпринятые в Берлине, даже если они диктовались наилучшими побуждениями, могли вызвать недоразумения и осложнения. Нет ни малейших оснований полагать, что кто- либо из обладавших правом решающего голоса политиков СССР стал бы возражать против облегчения посещения Западного Берлина гражданами ГДР: сторонниками перестройки Берлинская стена давно уже воспринималась как чудовищный анахронизм. Однако несомненно, что Москва, если бы ее известили о таком намерении ГДР, попросила бы время для того, чтобы предупредить власти трех западных держав, продолжавших нести ответственность за поддержание порядка в западной части Берлина, а также правительство ФРГ, западноберлинский сенат, которым наверняка потребовалось бы время, чтобы подготовиться к массовому наплыву посетителей из ГДР. Такой образ действий гораздо больше отвечал бы новому партнерскому духу отношений с Западом, к которому стремился М.С. Горбачев, чем то, что случилось в ночь на 10 ноября 1989 г., когда весь мир был поставлен перед свершившимся фактом.

О том, что ГДР изменила режим границы в Берлине, я, как и все сотрудники советского посольства, узнал из заявления Шабовского на его пресс-конференции вечером 9 ноября 1989 г., за которой следил по телевизору. То обстоятельство, что посольство оказалось обойденным при принятии столь близко затрагивавшего нас решения, и было фактически введено в заблуждение относительно намерений союзного государства, в котором мы были аккредитованы, произвело на меня гнетущее впечатление. Не то чтобы меня внезапно осенило: все, конец, в истории ГДР поставлена точка. Это понимание наступило позже. В тот вечер я испытал глубокое разочарование в Кренце и его соратниках, которые оказались неспособными на корректное ведение дел; мне стало ясно, что на новое руководство ГДР так же невозможно полагаться, как и на предыдущее.

В то же время я, как и многие мои коллеги, исходил из того, что включение Берлина в сферу действия нового постановления было в последнюю минуту обговорено Кренцом напрямую, минуя посольство, с М.С. Горбачевым или Э.А. Шеварднадзе:технические возможности для этого существовали - Кренц неплохо говорил по-русски. Поддержание четырехстороннего статуса Западного Берлина было настолько важно для всей европейской политики СССР, что было невозможно себе представить, чтобы руководство ГДР, демонстративно советовавшееся с Москвой по всяким мелочам - Кренц рассчитывал создать себе авторитет в глазах демократической общественности республики за счет афишируемой близости к М.С. Горбачеву, симпатии к которому среди немцев уже тогда стали принимать масштабы "горбимании" - забыло поставить Кремль в известность о шаге, прямо затрагивавшем этот статус.

Полностью дезориентированный, следил я за дальнейшими событиями, как их отражали передачи телевидения ФРГ, которые с каждым часом принимали все более

стр. 131

сенсационный оттенок - на наших глазах совершалось что-то небывало важное и решающее для дальнейших судеб мира. После 20 часов у контрольно-пропускных пунктов (КПП) стены стали скапливаться толпы жителей Восточного Берлина, которые, ссылаясь на заявления Шабовского, требовали немедленного разрешения пересечь границу. На Борнхольмер-штрассе, где собралось около 1000 человек, блокировавших движение на соседних улицах, стали пропускать в Западный Берлин уже с 21.30 -при этом соблюдались минимальные формальности: в удостоверения личности ставился визовой штамп. Около 23.30 пограничники были вынуждены открыть шлагбаум: напор толпы, к этому времени она достигла 20 тыс. человек, стал непреодолимым. Затем один за другим были подняты шлагбаумы и на других пунктах перехода границы. Среди последних оказался знаменитый КПП Чек-пойнт Чарли на Фридрих-штрассе, предназначавшийся для иностранцев и военнослужащих четырех держав: около полуночи он стал без всяких формальностей пропускать всех желающих посетить Западный Берлин. Похоже, что никто не осознавал той опасности, которой чудом удалось избежать этой ночью, когда отсутствовали указания сверху, и низовому офицерскому звену пограничной охраны пришлось принимать решения почти мгновенно, исходя из своего понимания обстановки. Можно считать, что всем повезло, когда коменданты КПП взяли на себя смелость открыть границу, а не держать ее всеми средствами "на замке", как этого требовали имевшиеся у них приказы.

Однако факт оставался фактом - впервые за 40 лет военно- полицейский механизм ГДР дал сбой, причем на самом чувствительном западногерманском направлении. Уставшее ожидать обещанных реформ население взяло инициативу в свои руки и продемонстрировало, что настроено решительно. Не подлежало сомнению, что после ночи с 9 на 10 ноября 1989 г., которую тогдашний правящий бургомистр Западного Берлина Вальтер Момпер назвал "ночью свидания", ничто в ГДР не могло остаться прежним. Я спрашивал себя: не следует ли прямо сейчас, не дожидаясь утра, доложить в Москву об очевидном падении Берлинской стены? Отказался от этой мысли я по трем соображениям: во-первых, для этого нужно было будить посла, без подписи которого ни одна информация не покидала стен посольства, а подпись он ставил, лишь предварительно убедившись, что информация не вызовет неудовольствия в Москве; во-вторых, происшедшее явно имело окончательный характер и не могло быть скорректированно никакими мерами с нашей стороны, к тому же было большим вопросом, заинтересованы ли мы в какой-либо корректировке; в-третьих, - и это было для меня решающим - внеочередная телеграмма посольства рисковала вызвать непродуманную реакцию каких-либо второстепенных инстанций в Москве, которая могла бы поощрить еще сильную тогда в ГДР фракцию сторонников насильственного решения назревших в обществе проблем. Полученная мной на следующий день и подтвержденная впоследствии информации о том, что расквартированные под Берлином части Национальной народной армии ГДР были приведены ночью в состояние повышенной боевой готовности, только подтвердила обоснованность этих опасений.

Рано утром 10 ноября мне позвонил из Москвы заведующий отделом Польши и ГДР управления социалистических стран Министерства иностранных дел СССР В.В. Свирин: "Что у вас там стряслось? Информационные агентства как с ума сошли. Стоит крик на весь мир, что стены уже нет". Я коротко информировал его о событиях минувшей ночи и о том, что, по сообщениям радио ГДР, власти республики заняты восстановлением порядка на КПП. Общий тон моего сообщения сводился к тому, что ничего другого и нельзя было ожидать при избранном ГДР образе действий. И вдруг последовал совершенно неожиданный для меня вопрос: "А с нами это было согласовано?" И только тогда мне в голову пришло, что согласования с Горбачевым у Кренца, возможно, и не было. Я ответил довольно неуверенно: "Наверное, да". И добавил: "Вам в Москве должно быть виднее".

Проведенная Министерством иностранных дел СССР проверка длилась недолго, и

стр. 132

уже через четверть часа послу поступил звонок И.П. Абосимова с поручением срочно запросить у руководства ГДР объяснений по поводу ночных событий. Посол связался по телефону с Фишером, который торопился успеть на очередное заседание пленума ЦК СЕПГ. Он уклонился от детального ответа и лишь фаталистически заметил: "Ну что тут теперь поделаешь". Через полчаса мне позвонил заведующий отделом Западного Берлина Министерства иностранных дел ГДР Вальтер Мюллер и по поручению Фишера попросил передать Кочемасову запрошенную им информацию, которая, как выяснилось позже, содержала основные пункты телеграммы, отправленной одновременно Кренцом Горбачеву. Для полноты картины привожу текст телеграммы Кренца: "Ночью сложившаяся в ГДР обстановка заставила разрешить выезд граждан ГДР также в Западный Берлин. Большие скопления людей на пунктах пересечения границы с Западным Берлином требовали от нас срочных решений. Недопущение выезда в Западный Берлин вызвало бы серьезные политические последствия необозримых масштабов. Разрешение не затронуло основ Четырехстороннего соглашения по Западному Берлину, поскольку выезд в Западный Берлин к родственникам допускался и ранее. За прошедшую ночь около 60 тыс. граждан ГДР были пропущены в Западный Берлин через пункты пересечения границы. Из них около 45 тыс. вернулись в ГДР. Сегодня с 6 часов утра выезжать в Западный Берлин могут лишь лица, располагающие соответствующей визой ГДР. То же относится и к лицам, выезжающим из ГДР на постоянное жительство". Мюллер от имени правительства ГДР обратился с настоятельной просьбой к посольству СССР использовать все имевшиеся возможности для воздействия на администрации США, Англии и Франции в Западном Берлине для того, чтобы побудить их принять самые срочные меры для наведения порядка с западной стороны стены.

Дело в том, что 9 ноября 1989 г. свободного пересечения границы добились для себя граждане ГДР; для граждан ФРГ и для западноберлинцев сохранялись прежние правила, включавшие предварительную заявку на выдачу въездной визы и обязательный обмен валюты по официальному курсу 1:1. В ночной неразберихе несколько тысяч западноберлинцев бесконтрольно перешли в Восточный Берлин; сотни любопытствовавших прогуливались даже в районе Бранденбургских ворот. К утру они либо по собственному почину вернулись в Западный Берлин, либо были оттеснены плотными цепями пограничной охраны за пределы "защитных сооружений". Однако с наступлением дня толпы жителей Западного Берлина стали расти у стен с угрожавшей быстротой. Люди были в прекрасном настроении: все происходившее воспринималось ими как праздник. Они явно ожидали, что граница вот-вот откроется, и были готовы ускорить события. Молодежь забиралась на стену, устраивала на ней танцы, пыталась спуститься на полосу смерти, размещавшуюся между внешней (западной) и внутренней (восточной) частями стены. Командиры погранвойск ГДР, получившие приказ восстановить порядок на границе, опасались стихийного напора толпы и потери контроля над ситуацией. Просьба руководства ГДР к советскому посольству воздействовать на три западные державы и "обезопасить" стену с запада на протяжении 10 и 11 ноября становились все более отчаянными. Инциденты на границе были крайне нежелательны и для СССР, поэтому наша роль в их предотвращении была не только формальной.

Решению возникшей проблемы существенно помогли мои хорошие личные контакты с руководителями западных администраций, посланниками Гарри Гилмором (США), Майклом Бертоном (Великобритания) и Фрэнсисом Бошато (Франция). Через нашу единственную прямую телефонную линию связи с Западным Берлином - она чудом сохранилась с 1947 г. и при всем своем техническом несовершенстве давала возможность пользоваться услугами британского военного коммутатора в соседнем с нами британском секторе - я неоднократно связывался с западными коллегами и просил их о содействии. Они также понимали, что инциденты на границе были бы чреваты неприемлемым риском для всех заинтересованных сторон и проявили полную готовность принять соответствующие меры.

стр. 133

При этом возник вопрос о разрешении западноберлинской полиции вступить на территорию ГДР, лежавшую перед стеной, которая была возведена на некотором расстоянии от линии границы между Западным и Восточным Берлином: раньше ГДР и вместе с ней СССР настаивали на том, что и эта полоска территории ГДР являлась неприкосновенной. Теперь же я не стал тратить время на согласование с Министерством иностранных дел ГДР и немедленно заверил западных коллег, что возражений против такого шага не будет. Западные администрации приступили к действиям, которые были быстрыми, неброскими и эффективными. В стратегически важных пунктах у Бранденбургских ворот и Потсдамской площади появились британские военные патрульные машины, а вдоль стены на этих участках непрерывной цепочкой были выставлены автобусы западноберлинской полиции, преградившие таким образом доступ толпы к границе. Сделано это было так, что праздничное настроение людей не было испорчено. Англичане прислали даже несколько полевых кухонь, которые бесплатно кормили всех желающих армейским гуляшом.

Окончательно напряженность у стены была снята в воскресенье 12 ноября 1989 г., когда открылся новый КПП на Потсдамской площади. Саперы армии ГДР за одну ночь проделали пролом в стене и заасфальтировали подъезды с обеих сторон. В ходе церемонии открытия нового КПП президент ФРГ Рихард фон Вайцзеккер вместе с толпой западноберлинцев демонстративно перешел линию границы без всяких пропусков и беседовал с гражданами ГДР. Официально КПП был открыт В. Момпером и обер- бургомистром Восточного Берлина Э. Краком. Это был первый случай появления ответственных лиц ГДР в эти дни на людях.

Как Горбачев воспринимал объяснения Кренца, осталось мне неизвестным. Видимо, в Москве также решили, что делать какие-то упреки бесполезно, тем более что крайне болезненная проблема стены была так или иначе решена. Вечером 10 ноября 1989 г. В.И. Кочемасов информировал нас о том, что только что передал Кренцу устное послание генерального секретаря ЦК КПСС: "Все сделано совершенно правильно. Так держать - энергично и уверенно". Предшествовавший телефонный разговор с Э.А. Шеварднадзе также протекал вполне гармонично: министр одобрил действия посла и посольства 9 и 10 ноября. Рассказывая В.И. Кочемасову о содержании устных обращений М.С. Горбачева к Дж. Бушу, М. Тэтчер, Ф. Миттерану и Г. Колю с призывом не дестабилизировать обстановку в ГДР, Э.А. Шеварднадзе неожиданно добавил, что к нему поступили сведения, будто "военные что-то шевелятся"; посол должен еще раз напомнить им, чтобы "никаких действий не предпринимать". В.И. Кочемасов немедленно связался с главнокомандующим Западной группой войск генералом армии Б.В. Снетковым и предложил ему "замереть и уйти в себя". Впрочем, Снетков клялся, что и не собирался "шевелиться". Ни тогда, ни в последующие дни в посольство не поступало никаких сведений, которые могли бы подтвердить предположение Э.А. Шеварднадзе.

Судя по тому, как Кочемасов информировал на регулярных совещаниях в посольстве о настроениях, царивших в Москве, там надеялись, что открытие германо-германской границы, отвечавшее заветным чаяниям народа ГДР, послужит успокоению внутренней обстановки в республике. Однако очень скоро эти надежды развеялись. Новый глава правительства ГДР Ханс Модров неприятно поразил советское руководство тем, что без предварительного согласования с СССР выдвинул тезис о "договорном сообществе" обоих германских государств, от которого повеяло духом конфедерации. Горбачев постарался дать понять не только Модрову, но и Западу, что не допустит расширительного толкования неясного термина "договорное сообщество", с которым ему поневоле пришлось согласиться. В личном послании Дж. Бушу в конце ноября 1989 г. он писал: "Перемены в Европе могут быть успешными и обоюдополезными лишь при сохранении и укреплении основ европейской стабильности. Они не должны затрагивать сложившихся территориально-политических реалий, воскрешать старые или порождать новые территориальные притязания, затрагивать существующие границы европейских государств... Развитие в ГДР поро-

стр. 134

дило толки относительно "германского вопроса", перспектив объединения Германии. Мы твердо считаем, что существование и развитие ГДР все эти годы было и остается важнейшей гарантией европейского мира, равновесия и стабильности. ГДР как суверенное государство, как член Варшавского договора была и остается нашим стратегическим союзником в Европе. Но нельзя недооценивать опасности оживляющихся реваншистских настроений и страстей. Их подогревание способно лишь подорвать формирующееся доверие и даже опрокинуть, отбросить вспять все значения исторического достижения в развитии отношений между Востоком и Западом" (1).

Несомненно, что М.С. Горбачев руководствовался заботой о сохранении мира в Европе, однако избранный им метод отказа учитывать политические реальности пришедшего в движение европейского континента, был явно контрпродуктивным. Спустя несколько лет Ф. Зеликов, один из американских коллег из штаба Джеймса Бейкера, сказал мне, что тогдашняя советская политика предельно облегчила для США задачу включить объединенную Германию в НАТО, поскольку она ни разу не попыталась опередить события. Если бы СССР, продолжал он, в конце 1989 г. на определенных условиях (в частности, например, неприсоединения к НАТО) предложил германское единство, Бонн и Вашингтон попали бы в весьма некомфортное положение.

Участие или неучастие объединенной Германии в НАТО было частным аспектом вставшей тогда общей проблемы обеспечения европейской безопасности в будущем, которую нужно было решать немедленно. Германское единство, пусть даже в форме конфедерации, означало упразднение Ялтинско-Потсдамской системы мирного порядка в Европе, которая при всех своих недостатках дала континенту полвека мирной жизни без войн. Национальные интересы моей страны не сводились ни тогда, ни раньше к сохранению раскола Германии. Они требовали лишь предотвращения возможности возникновения угрозы с запада, которое могло быть гарантировано и более надежным путем - созданием эффективной общеевропейской системы коллективной безопасности. Реализация такой задачи ставила всех, в том числе и членов НАТО, перед необходимостью менять то, что устоялось за десятилетия, к чему привыкли, стали считать непреложным. Естественное сопротивление среды можно было преодолеть за короткий срок, отведенный историей - меньше года - лишь при помощи той колоссальной энергии, которую развил процесс германского объединения. Надо было опираться на этот процесс, всемерно использовать его стихийную силу, по возможности направлять его, а не предпринимать бесполезные попытки остановить солнце.

Я четко ощущал в те решающие месяцы, что советская политика лишь плетется за развитием событий, теряя с каждым днем те немногие рычаги влияния на их ход, которые еще оставались у нас, причем без всякой пользы для себя или для ГДР. Уступка, которая делается тогда, когда не сделать ее уже нельзя, остается безответной. Все, что мне говорили многочисленные собеседники из самых различных слоев населения ГДР, свидетельствовало об одном: поезд германского единства стремительно набирал скорость, и нечего было и думать остановить его. Однако М.С. Горбачев до конца января 1990 г. отказывался признать новые реальности, а когда, наконец, признал их, то просто согласился на присоединение ГДР к ФРГ - именно таков был итог его беседы с Г. Колем в Москве 10 февраля 1990 г., подтвержденный и закрепленный переговорами на Северном Кавказе в середине июля 1990 г.

Горбачев не сумел реализовать предоставленный ему историей шанс. Ему не удалось заложить прочные основы Большой Европы, которая могла бы обеспечить постоянное и всестороннее сотрудничество России с Западом. В результате сегодня мы стоим перед угрозой новых расколов нашего континента, "выдавливания" России из Европы, новой изоляции России и оттеснения ее на периферию мирового развития. Стена, рухнувшая в Берлине 9 ноября 1989 г., может возродиться в ином виде, передвинувшись дальше на восток. Ни Россия, ни Европа этого не заслуживают.

(1) Из личного архива автора.