РЕАЛИСТИЧЕСКИЕ ТРАДИЦИИ РУССКОЙ И СОВЕТСКОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ БЕЛЛЕТРИСТИКИ

Исторические романы и художественные рассказы на исторические темы.

NEW ИСТОРИЧЕСКИЕ РОМАНЫ


ИСТОРИЧЕСКИЕ РОМАНЫ: новые материалы (2024)

Меню для авторов

ИСТОРИЧЕСКИЕ РОМАНЫ: экспорт материалов
Скачать бесплатно! Научная работа на тему РЕАЛИСТИЧЕСКИЕ ТРАДИЦИИ РУССКОЙ И СОВЕТСКОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ БЕЛЛЕТРИСТИКИ. Аудитория: ученые, педагоги, деятели науки, работники образования, студенты (18-50). Minsk, Belarus. Research paper. Agreement.

Полезные ссылки

BIBLIOTEKA.BY Беларусь - аэрофотосъемка HIT.BY! Звёздная жизнь


Автор(ы):
Публикатор:

Опубликовано в библиотеке: 2018-07-05

Выбор темы, поиски фактического материала, воссоздание быта и атмосферы соответствующей эпохи по документальным и печатным источникам, многие другие вопросы, важные для авторов беллетристических произведений на историческую тему, - вот область, которая давно уже стала сферой деловых контактов и сотрудничества между писателями и историками. Один из наиболее активных участников этого сотрудничества со стороны исторической науки, недавно умерший чл.-корр. АН СССР В. Т. Пашуто, в 1963 г. говорил: "Историки и писатели должны наладить творческие связи, помогать друг другу словом и делом. Нужно совместно обсуждать проблемные доклады, книги историков, писателей, литературоведов, представляющие взаимный интерес" 1 .

В 1964 г. при Правлении Союза писателей РСФСР была создана Комиссия по художественно- исторической, историко-революционной, биографической и мемуарной литературе, включающая писателей, литературоведов, историков, старых большевиков. Характеризуя результаты ее деятельности за 15 лет, один из участников работы Комиссии, чл.-корр. АН СССР Ю. А. Поляков, отмечал: "Комиссия развернула большую работу по уточнению тематики художественно-исторических произведений, по налаживанию творческих контактов между писателями и учеными, с тем чтобы исторические романы, пьесы, повести, рассказы в характеристике эпохи, в оценке событий и персонажей опирались на достижения современной науки, не следовали надуманным, научно не обоснованным, отвергнутым в новейших исследованиях концепциям и взглядам. На заседаниях Комиссии обсуждались многие рукописи, завязывались оживленные дискуссии" 2 .

Подводя итоги своему исследованию об исторических взглядах классиков русской литературы, акад. Л. В. Черепнин сделал следующий вывод: "Необходимо прежде всего отметить хорошее знакомство русских писателей с исторической литературой своего времени... Трудно назвать хотя бы одного приметного историка, который не был известен классикам литературы". Автор показал также, что известные русские писатели XIX в., освещавшие исторические события, нередко выступали с более передовых позиций, чем профессиональные историки. Так, А. С. Пушкин полемизировал с концепцией Н. М. Карамзина как поэт-гражданин и друг, декабристов, а Л. Н. Толстой противопоставил "государственной школе" С. М. Соловьева тезис о народе как творце истории. "Широкий исторический кругозор, - писал Л. В. Черепнин, - это обязательное условие культуры - так тогда считали. Пушкин, Толстой, Блок служили лучшими примерами в этом отношении" 3 . Многие видные советские литераторы также имели обширные познания в области истории и умело пользовались ими.

Задача настоящего очерка - кратко охарактеризовать лучшие традиции отечественной литературы в области художественного воссоздания прошлого, показать


1 Пашуто В. Т. Средневековая Русь в советской художественной литературе. - История СССР, 1963, # 1, с. 118.

2 Поляков Ю. А. Из творческого наследия историка-писателя. - Вопросы истории, 1979, N 10, с. 82.

3 Черепнин Л. В. Исторические взгляды классиков русской литературы М 1968, с. 371 - 372.

стр. 82


отношение дореволюционных отечественных беллетристов и советских литераторов к проблеме соотношения художественного вымысла с историческим фактом. Очерк адресован как профессиональным историкам, так и любителям исторической беллетристики интересующимся, каким образом ставилась и в настоящее время рассматривается эта проблема 4 .

Образное воссоздание минувшего с давних пор занимает видное место в художественном творчестве. Оно запечатлено в гомеровском эпосе, в драматургических произведениях древнего мира и средневековья. Родословную исторического романа специалисты ведут от В. Скотта, произведения которого получили высокую оценку как в зарубежной, так и в русской литературе. Под таким романом Пушкин подразумевал "историческую эпоху, развитую в вымышленном повествовании", а задачу писателя, берущегося за историческую тему, определял следующим образом: "Его дело воскресить минувший век во всей его истине" 5 . В произведениях самого Пушкина воспроизводимая им историческая действительность органически сливается с художественным вымыслом, в них "все связано, обусловлено логикой развития сюжета и выражено с научной точностью" 6 . Глубокий и органичный историзм художественного мышления Пушкина, запечатленный в "Борисе Годунове", "Капитанской дочке", "Полтаве" и других произведениях, оказал большое влияние на утверждение реализма в русской литературе, прежде всего в исторической беллетристике 7 .

Разработка теоретических проблем исторического романа была продвинута русскими революционными демократами, которые развили идеи, заложенные в пушкинских высказываниях, и на их основе создали свою концепцию. Определяя отличие трудов историков-профессионалов от произведений беллетристов на историческую тему, В. Г. Белинский писал: "Задача историка - сказать, что было; задача поэта - показать, как было. И потому, если наука оказывает поэзии услуги, сказывая ей о том, что было, то и поэзия, в свою очередь, расширяет пределы науки, показывая, как было" 8 . Белинский считал, что беллетрист, описывающий исторические события, имеет право на вымысел; но он вовсе не был склонен предоставлять полную свободу фантазии писателя. Бытописание в широком смысле этого слова, воссоздание деталей, не зафиксированных источниками, изображение внутреннего мира исторических деятелей с психологической мотивировкой их поступков - вот, по его мнению, важнейшие области, в которых беллетрист имеет право на отступление от действительности. Белинский возмущался, например, тем, что в романе "Сен-Мар" французский писатель А. де Виньи "поправляет историю" и даже выдумывает "никогда не существовавшие факты" в угоду своим политическим целям. Одинаково неприемлемыми для Белинского были как надуманные сцены в "Соборе Парижской богоматери" В. Гюго, так и некоторые не соответствующие эпохе бытовые детали в реалистических романах отечественных писателей 9 .

Предельно кратко и четко определял задачи писателя-реалиста, обратившегося к исторической теме, Н. А. Добролюбов. По его мнению, писатель "должен быть


4 См. об этом также: Каргалов В. В. Древняя Русь в советской художественной литературе. М. 1968; его же. Московская Русь в советской художественной литературе. М. 1971; Сахаров А. Н. История истинная и мнимая. - Молодая гвардия, 1970, N 3; Поляков Ю. А. О научно-популярной литературе по истории. - Вопросы истории, 1972, N 6; Косухкин С. Я., Малиновский В. В. За достоверность документально-художественных изданий. - Там же, 1976, N 1; Семанов С. Н. Некоторые исторические реалии "Тихого Дона". - Там же, 1977, N 5; Ашурков В. Н. Исторический прообраз тульского Левши. - Там же; Нечкина М. В. Функция художественного образа в историческом процессе. М. 1982; Пашуто В. Т. Литература и история: пути творческого содружества. - Литературное обозрение, 1983, N 7.

5 Пушкин А. С. Полн. собр. соч. М. 1949. Т. II с. 92, 181; Т. 12, с. 185.

6 Петров С. Русский исторический роман XIX века. М. 1964, с. 206; Западов А. В глубине строки. М. 1975, с. 49.

7 Проблема "Пушкин и история" освещена в упомянутой работе Л, В. Черепнина. Более подробно о пушкинских произведениях на историческую тему см.: Овчинников Р. В. Пушкин в работе над архивными документами ("История Пугачева"). Л. 1969; его же. Над "пугачевскими" страницами Пушкина. М. 1981; Шутой В. Е. Историзм "Полтавы" А. С. Пушкина. - Вопросы истории, 1974, N 12.

8 -Белинский В. Г. Полн. собр. соч. Т. V. М. 1954, с. 234.

9 Там же. Т. III. М. 1953, с. 398; Т. VIII. М. 1955, с. 167 - 168; Т. I. М. 1953, с. 134.

стр. 83


верен не только тому, что может быть или бывает, но тому, что действительно было, и было таким, а не другим образом... Соединить эти два требования - внести в историю свой вымысел, но вымысел этот основать на истории, вывести его из самого естественного хода событий, неразрывно связать его со всей нитью исторического рассказа и все это представить так, чтобы читатель видел перед собою, как живые, личности, знакомые ему из истории и изображенные здесь в очаровании поэзии - со стороны их частного быта и внутренних сокровенных дум и стремлений, - вот задача исторического романиста" 10 .

К числу высочайших достижений русской исторической беллетристики относятся роман "Война и мир", повесть "Хаджи-Мурат" и рассказ "За что?" Л. Н. Толстого. Содержание этих произведений, знакомство с материалами об истории их создания не оставляет сомнения в том, что писатель стремился к максимальному соответствию создаваемых им картин прошлого с исторической действительностью, причем не только в целом, но и в доступных для проверки деталях. Наиболее показательна в этом смысле повесть "Хаджи-Мурат". Работая над ней, Толстой изучил специальную литературу и архивные источники, что дало ему возможность получить близкое к истине представление о главном герое произведения и других реально существовавших действующих лицах. На этой стадии работы главным для писателя были исторические факты. Творческое воображение приобретало все большее значение по мере того, как продвигался вперед процесс отбора материалов, объясняющих поведение того или иного лица в реально складывающихся или возможных ситуациях. Писатель стремился к созданию убедительно мотивированных характеров, но решал эту задачу, по возможности не выходя за рамки данных, имеющихся в источниках.

Толстой просмотрел множество книг, предпринимал иные меры, чтобы найти конкретный материал для понимания характера Николая I. Получив от В. В. Стасова документальное подтверждение того, что царь лично разработал процедуру казни декабристов задолго до вынесения приговора, Толстой сказал: "Для меня это ключ, отперший не столько историческую, сколько психологическую дверь" 11 . Но, даже имея "психологические ключи", раскрывающие поведение конкретных лиц, Толстой продолжал очень бережно относиться к фактам истории. Когда речь шла о реально существовавшем участнике событий, он старался включать в художественное повествование то, что зафиксировано в источниках. Писатель как бы разделял источник на части, чтобы использовать каждую из них там, где она приобретала наибольшую художественную выразительность. Повествуя об известных событиях, изображая невымышленное лицо, Толстой стремился как можно точнее воспроизвести факты, дать реальные даты, названия населенных пунктов и т. д. Если у него назван документ и текст закавычен, это значит, что в произведении цитируется подлинный источник, а не плод творческой фантазии писателя. В работе над "Хаджи-Муратом" писатель использовал практически все доступные ему источники, его знакомство с событиями прошлого вполне соответствовало тогдашнему уровню исторической науки 12 .

Текст "Хаджи-Мурата" показывает разнообразие приемов, которыми автор повести пользовался для введения документов в живую ткань повествования. Самое важное и интересное Толстой брал целиком, но с таким чувством меры, что эти, казалось бы, чужеродные включения органично вошли в авторский текст. Наиболее пространные источники пересказаны им в сокращенной и чуть стилизованной форме или разбиты на куски, искусно вставляемые в авторское повествование. Одни резолюции царя воспроизводятся в качестве цитат, сопровождаемых теми или иными художественными комментариями, другие раскавычиваются и вкрапливаются в размышления Николая I, в его разговоры с придворными; автор нигде не искажает текста документа. Из двух имевшихся в специальной литературе версий происхождения Хаджи-Мурата Толстой выбирает ту, которая более близка его мировосприятию, но не создает какого-то собственного, вымышленного варианта 13 . Пространные диалоги,


10 Добролюбов Н. А. Собр. соч. в 9-ти тт. Т. I. М. - Л. 1961, с. 92 - 93.

11 Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Т. 17. М. 1955, с. 490.

12 Подробнее см.: Дьяков В. А. Исторические реалии "Хаджи-Мурата". - Вопросы истории, 1973, N 5; Сергеенко А. П. "Хаджи-Мурат" Льва Толстого. М. 1983.

13 Виноградов Б. С. Кавказ в творчестве Л. Н. Толстого. Грозный. - 1959, с. 219.

стр. 84


включая светскую болтовню в салонах царского наместника на Кавказе М. С. Воронцова, Толстой искусно сплетает из тех сведений, которые он почерпнул в источниках и специальной литературе.

"Когда я пишу историческое, - заявлял Толстой, - я люблю быть до малейших подробностей верным действительности" 14 . Эти слова он адресовал членам семьи давно умершего военного начальника в Нухе, подполковника Карганова, расспрашивая его сына и вдову о подробностях побега Хаджи-Мурата, в том числе о том, чьими были лошади, использованные при побеге, хороши ли они были и какой масти. С. Н. Шульгин, помогавший Толстому в сборе материала для "Хаджи-Мурата", приводит в своих воспоминаниях такие слова писателя: "Приходится окунуться с головой в эпоху Николая и пересмотреть большой материал - и печатный и рукописный. И все это, быть может, только для того, чтобы извлечь какие-нибудь две-три черты, которых читатель, пожалуй, и не заметит, а между тем они очень важны" 15 .

Фактическая точность при описании действительных событий и реальных деятелей гармонически сочеталась у Толстого с художественным вымыслом, когда он обращался к внутреннему миру вымышленных героев. Их характеры и поступки в целом обусловливаются эпохой и обстоятельствами. В "Хаджи Мурате" это горец Садо с семьей, русский солдат Петруха Авдеев и его родные, майор Петров с его сожительницей Марьей Дмитриевной, другие персонажи. Все они жили в повествовании Толстого такой же жизнью, как и реально существовавшие герои, но писатель по отношению к ним не был связан взятым на себя обязательством "быть до малейших подробностей верным действительности". В некоторых случаях, чтобы дать свободу своей творческой фантазии, он менял лишь букву в фамилии человека, ставшего прообразом его литературного персонажа. Известно, например, что Бутлера в "Хаджи-Мурате" Толстой писал с офицера Куринского пехотного полка Ф. Ф. Кутлера; таким же способом перевел он в категорию вымышленных лиц В. А. Полторацкого.

Аналогичным описанному был подход Толстого к воссозданию исторического процесса в романе "Война и мир" и в рассказе "За что?". В целом он развивал пушкинские традиции исторической беллетристики. Его творческая практика соответствовала тем теоретическим положениям, которые были разработаны русскими революционными демократами 16 . ,

Советские писатели начали создавать произведения на исторические темы еще в первые годы Советской власти. В предвоенные десятилетия сформировалась плеяда замечательных мастеров советского исторического романа во главе с А. Н. Толстым. В сентябре 1926 г. А. М. Горький писал О. Д. Форш: "Исторического романа, в подлинном смысле этого понятия, у нас еще не было, и вот он является как раз вовремя. Это - замечательно. Не помню, писал ли я Вам, что очень хвалю книгу Тынянова и в совершенном восторге от "Разина" Чапыгина?" 17 . Роман А. П. Чапыгина "Разин Степан", вышедший в 1926 г., отличался подчеркнуто классовым подходом к событиям, стремлением дезавуировать дореволюционную литературную традицию, очернявшую руководителя Крестьянской войны 1670 - 1671 годов. Однако местами автору недоставало знания исторических фактов и умения видеть не только позитивные (с точки зрения общественного прогресса), но и отдельные негативные стороны стихийных выступлений крестьянства против феодального гнета.

Ю. Н. Тынянов был литературоведом и в то же время одним из первых советских писателей предвоенного периода, много и успешно работавшим в исторической беллетристике. Кроме "Кюхли", он написал не менее известные романы "Смерть Вазир-Мухтара" и "Пушкин". "В лучших страницах Тынянова, - отмечал один из литературных критиков, - в какой-то степени осуществилось то слияние науки и искусства, о возможности которого в области именно исторического жанра писал


14 Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Т. 35. М. 1966, с; 614.

15 Там же, с. 622.

16 Подробнее см.: Дьяков В. А. Л. Н. Толстой о закономерностях исторического процесса, роли личности и народных масс в истории. - Вопросы истории, 1978; N 8; Большаков Л. Н. Дело Мигурских. В кн.: Отыскал я книгу славную... Поиски и исследования. Челябинск. 1971.

17 Цит. по: Ленобль Г. М. История и литература. М. 1977, с. 262.

стр. 85


в свое время В. Г. Белинский" 18 . "Кюхля" строго документален, далек как от романтизированной биографии, так и от литературного монтажа. Посвященный А. С. Грибоедову роман "Смерть Вазир-Мухтара" - преимущественно психологический.

Те задачи, которые Тынянов не смог решить как ученый-пушкиновед, он попытался осуществить средствами искусства в романах о Пушкине и Кюхельбекере. Как отмечалось в специальной литературе, в первом из них "сдержанный и осторожный во воем, что касается самого Пушкина, Тынянов довольно широко использует свое право на вымысел в отношении семьи поэта" 19 . Дополним эту позднейшую оценку выдержкой из статьи, относящейся ко времени выхода в свет романа "Пушкин": "Основная заслуга Тынянова, на наш взгляд, том, что он первый нашел нужные краски для создания образа самого поэта. В том, что этот образ не разменен в романе на десятки мемуарных свидетельств и ходячих анекдотов. В том, что Пушкин-человек и Пушкин-поэт не противопоставлены, а органически слиты в нем. В том, что в намеченном им портрете угадываешь черты, образовавшие позднее самого Пушкина, которого мы знаем, как величайшего поэта" 20 .

Тынянов много размышлял о соотношении исторического факта с художественным вымыслом в исторической беллетристике. "Там, где кончается документ, там я начинаю, - писал он. - Представление о том, что вся жизнь документирована, - ни на чем не основано: бывают годы без документов. Кроме того есть такие документы: регистрируется состояние здоровья жены и детей, а сам человек отсутствует. И потом сам человек - сколько он скрывает, как иногда похожи его письма на торопливые отписки! Человек не говорит главного, а за тем, что он сам считает главным, есть еще более главное. Ну, и приходится заняться его делами и договаривать за него, приходится обходиться самыми малыми документами" 21 .

В архиве другого известного советского исторического беллетриста предвоенного поколения В. Я. Шишкова сохранилось такое свидетельство о приемах его работы над "Емельяном Пугачевым": "В романе, или, как я называю, в историческом повествовании, мало вымышленных лиц и ситуаций, все в нем построено на строго исторической канве, чрезвычайно своеобразной и настолько в общем интересной, что не было необходимости разукрашивать доподлинную историю выдумкой и домыслом" 22 . Писатель исходил из убеждения, что в исторической беллетристике внутренний мир героев и их поступки определяются прежде всего исторической действительностью: "Характеры и душевные движения действующих лиц должны быть раскрыты не так, как хочет того автор, а в подчинении логике исторической необходимости". Шишков призывал авторов исторических романов писать так, чтобы быть уверенным, что "творимая тобой жизнь есть подлинная жизнь" 23 . Для этого, считал он, "надо сначала изучить весь материал и смотреть на описываемых людей не со стороны, а как бы глазами их современника и одновременно с позиций сегодняшнего дня" 24 . В бумагах Шишкова хранятся многочисленные выписки из архивных источников, составленная с их помощью схема "событий и лиц пугачевского восстания" - "Хроника Пугачевского движения" 25 . Поэтому в "Емельяне Пугачеве", по компетентному свидетельству известного историка К. В. Базилевича, прошлое воссоздано в полном соответствии с исторической истиной 26 .

Сходных творческих принципов придерживался С. Н. Сергеев-Ценский. Его романы охватывают события большого диапазона, содержат пространные исторические отступления и множество выверенных по источникам подробностей. Историческое повествование Сергеева-Ценского "Севастопольская страда" имело значительный успех. Но, отмечая историческую достоверность романа, некоторые из рецензентов счи-


18 Петров С. М. Русский советский исторический роман. М. 1980, с. 212.

19 Там же, с. 176, 191 - 192.

20 Сергиевский И. О биографическом романе и романе Тынянова. - Литературный критик, 1937, N 4, с. 189.

21 Как мы пишем. Л. 1930, с. 161, 164.

22 Цит. по: Петров С. М. Русский советский исторический роман, с. 320.

23 Шишков В. Емельян Пугачев. - Огонек, 1943, N 51, с. 17; Как мы пишем, с. 196.

24 Цит. по: Бахметьев В. Вячеслав Шишков. М. 1947, с. 174.

25 Там же, с. 102.

26 Базилевич К. Емельян Пугачев. - Большевик, 1944, N 6, с. 59.

стр. 86


тали его недостатком то, что писатель ввел в текст научный комментарий изображенных событий, который местами разрывал художественную ткань повествования 27 .

Непревзойденной пока вершиной советской исторической беллетристики является роман А. Н. Толстого "Петр Первый". К этому эпическому произведению автор шел от остросовременной для 20-х годов темы революции и гражданской войны, обоснованно считая, что на историческом материале можно с не меньшим успехом решать актуальные вопросы общественной жизни. По словам писателя, это был для него путь художественного вживания в современную эпоху, вживания диалектического. "Я понимаю эпоху в ее движении, - заявил он, - а не как неподвижный отрезок времени. И правильно, по-моему, отметил один из критиков, что "Петр Первый" - это подход к современности с ее глубокого тыла" 28 . В процессе работы над романом писатель пришел к убеждению: "Чтобы воссоздать художественно нашу эпоху,.. нужно взять ее во всей исторической перспективе. Сегодняшний день - в его законченной характеристике - понятен только тогда, когда он становится звеном сложного исторического процесса" 29 .

Довольно подробно взгляды А. Н. Толстого на историческую беллетристику были изложены им в декабре 1938 г. в письме одному из начинающих авторов. Писатель отвечал в нем на вопрос о соотношении факта и вымысла в исторической беллетристике: "В каждом художественном произведении, в том числе - в историческом романе, в исторической повести, - мы ценим прежде всего фантазию автора, восстанавливающего по обрывкам документов, дошедших до нас, живую картину эпохи и осмысливающего эту эпоху. В этом коренное отличие художника от историка и исследователя. Ученому нужна, цепь последовательных фактов, чтобы рассказать об истине. Художник берет на себя смелость, или дерзость, на основании даже незначительных осколков, - своей фантазией, своей интуицией смело и уверенно рассказать об эпохе. Иногда он может ошибиться, ну что же: риск святое дело. Не ошибается тот, кто ничего не делает, хотя это и есть основная его ошибка. Вы спрашиваете - можно ли "присочинить" биографию историческому лицу. Должно. Но сделать это так, чтобы это было вероятно, сделать так, что это (сочиненное), если не было, то должно было быть" 30 .

Особое место в советской исторической беллетристике занимает "Тихий Дон". Эта эпопея была начата М. А. Шолоховым как роман о современной жизни, но стала произведением исторической беллетристики не только для читателей, но и для автора. Роману, в том числе его историческим реалиям, посвящено немало специальных исследований. Они показывают, что писатель использовал не только личные впечатления, но и периодику, документальные материалы, а также научную литературу. Кроме того, по собственному признанию Шолохова, он проделал огромную работу, собирая устные воспоминания участников событий, которые многократно дополнял и перепроверял в беседах с ними. Так, в описании стратегического замысла и хода Галицийской операции русской армии в 1914 г. текст романа (даже в мелких деталях) настолько соответствует исторической действительности, что ни один военный специалист не смог найти в нем каких-либо ошибок и неточностей. Так же достоверно описана гражданская война на Дону. Глубокий, историзм и стремление к точности воспроизведения действительности характерны для изображения Шолоховым как реальных исторических деятелей крупного масштаба, так и вымышленных "маленьких" людей, выведенных на страницах романа.

Главный итог развития исторической беллетристики предвоенного периода заключался в значительном отходе от канонов, которые были сформулированы на основе творческого опыта "вальтерскоттовской" эпохи и ориентировали писателей, берущихся за историческую тему, на первенствующее положение в их художественном повествовании не исторических деятелей крупного масштаба, а вымышленных героев "среднего" и даже "низшего" ранга. Для исторической беллетристики 20 - 30-х годов ха-


27 Щарбина В. Сергеев-Ценский. - Новый мир, 1943, N 10 - 11, с. 148 - 149.

28 Толстой А. Н. Собр. соч. в 10-ти тт. Т. 10. М. 1961, с. 190.

29 Там же, с. 206.

30 Толстой А. Н. Полн. собр. соч. в 15-ти тт. Т. 13. М. 1949, с. 592.

стр. 87


рактерно расширение тематического диапазона, стремление к художественному исследованию внутреннего мира и деятельности крупных исторических личностей. Более широко и глубоко освещалась историческая активность народных масс. Однако этот процесс имел и некоторые негативные стороны. Справедливо считая "однобокостью" ориентировку большинства исторических беллетристов если не исключительно, то прежде всего на крупные исторические личности, К. М. Симонов говорил на II съезде советских писателей: "Романы, где в центре стоит историческая фигура великого человека, вполне закономерны... Однако имевшие место попытки генерализовать этот принцип, безусловно, вредны для литературы. Научность и историзм связаны не только с исторически конкретным изображением великих личностей, но - и это прежде всего - с исторически конкретным изображением народа. Примечательный в этом смысле опыт критика могла бы, например, почерпнуть в "Войне и мире". при всей гениальности, с которой написаны там и Кутузов и Наполеон, "Война и мир" не является, однако, романом ни о Кутузове, ни о Наполеоне, а романом о русском обществе той эпохи" 31 .

Победа советского народа над германским фашизмом и японским милитаризмом и ее общественно- политические последствия еще более усилили интерес советских людей к прошлому своей Родины. Появились тысячи произведений о героических страницах истории страны, выдающихся деятелях минувших веков. Признаком качественного роста исторической беллетристики наряду с повышением художественного уровня стало ее жанровое многообразие: это были не только романы и повести, но также рассказы, исторические и документальные повествования, научно-художественные биографии, поэмы, баллады и т. д. Новое поколение писателей, обратившихся к исторической теме, опиралось и на опыт, накопленный в предвоенные годы.

Автор завершенной в начале 50-х годов трилогии "Чингис-хан", "Батый", "К Последнему морю" В. Г. Ян заявлял: "Грош цена тому историческому произведению, которое извращает точно установленные факты, даты, зафиксированные на страницах памятников" 32 . Создавая трилогию о "потрясателе вселенной" и другие произведения, Ян не отказывался от художественного вымысла тем более, что работал над тематикой, весьма скудно обеспеченной источниками. Задача писателя состоит, на его взгляд, в том, чтобы, с одной стороны, придерживаться некоторых безусловно точных "ориентиров", а с другой - свободно творить, используя художественное прозрение, освещая далекое прошлое лучами критического и творческого прожектора. Ян высказывался за широкую свободу творческого домысла и фантазии автора, лишь бы они были строго построены на точных фактах исторических исследований. "Фантазия, домысел, - заявлял он, - не только допустимы, но даже необходимы, и не только для беллетристического исторического произведения, но и для научного исследования" 33 .

Мысль о необходимости знания прошлого авторами исторической прозы, о верности действительности не раз высказывалась в послевоенные десятилетия историками и литературными критиками. Так, В. Т. Пашуто подчеркивал в 1963 г.: "Если правдивая передача современности требует знания самой жизни, то отражение прошедших эпох предполагает осведомленность в истории и по книгам и по первоисточникам. Отсюда - требование к писателю: знать основы методологии истории и методики обращения с источником, чтобы не попасть в плен к документу. Это - главное, никаких других специальных требований к нашим художникам, пишущим о прошлом, советский историк предъявить не вправе. Но как читатель он, конечно, имеет основание рассчитывать, что у писателя есть талант, т. е. дар художественного обоснования образов. Никакое изучение документов этого дара заменить не может" 34 . В одной из своих литературно-критических работ В. Я. Канторович писал: "Браться за исторический роман имеет, в сущности, право лишь литератор с разработанным социологическим мышлением" 35 .


31 Второй Всесоюзный съезд советских писателей. Стеногр. отч. М. 1956, с. 96.

32 Ян В. Путешествие в прошлое. - Вопросы литературы, 1965, N 9, с. 107, 105.

33 Там же, с. 103, 111.

34 Пашуто В. Т. Средневековая Русь, с. 88.

35 Канторович В. "Острова", а не "материки". - Вопросы литературы, 1971, N 4, с. 83.

стр. 88


Другой критик, А. В. Мальгин, убедительно показал, что нарушение разумного равновесия между фактором и вымыслом в пользу последнего ставит под угрозу само существование жанра исторической беллетристики. "Вымысел и догадка, факт и гипотеза, документ и стилизация под него, - писал он, - все это переплетается, взаимодействует друг с другом в документально-исторической прозе. Писатель, вступающий в сферу истории, берет на себя задачу сложнейшую - ему предстоит воссоздать современными средствами то, что уже ушло. Ушедшее не всегда оставляет явственные следы, часто приходится прокладывать путь заново, но если следы есть - имеем ли мы право ими пренебречь?" 36 .

Именно этими положениями руководствовалась большая часть советских писателей послевоенного периода, творчество которых было связано с исторической беллетристикой. Не случайно Ю. В. Давыдов, опубликовавший ряд художественных произведений по истории России XIX в. (главным образом о русском народничестве и крупных деятелях российского флота), эпиграфом к одному из своих романов взял слова А. И. Одоевского "Я здесь рассказываю вам не мертвый вымысел, а живую действительность" 37 . В беседе, состоявшейся в редакции "Вопросов литературы", писатель говорил: "Я не ищу аллюзий и не занимаюсь ими. Аллюзия - это дело пустое, пена... Я свою задачу мыслю как живописание индивидуального исторического персонажа. Причем я имею дело с той индивидуальностью, которая оставила след в истории, с индивидуальностью, которая имеет свои точные координаты, из которых я не хочу и не должен выйти" 38 . Весьма ценным представляется рассказ Давыдова о том, как соотносятся в его произведениях вымышленные и невымышленные персонажи: сначала он старался обойтись первыми, иногда даже давал вымышленные имена реальным лицам, позже ("пришло ощущение человека, набравшего силенки") стал предпочитать героев действительных, а не выдуманных. "Невымышленный персонаж со всеми своими подлинными обстоятельствами жизни, - говорил писатель, - порой мешает построению сюжета, может снизить сюжетную напряженность. Мне, случается, нужно для сюжета, чтобы два персонажа встретились и между ними нечто произошло. А они не встречались никогда, и все тут. Конечно, я помню и знаю, что исторической прозе не запрещены некоторые смещения, отказаться от них было бы ненужным ригоризмом, а порой и недопустимым психологическим враньем. Но я все же к смещению прибегаю в редких случаях. Мне интереснее даже в этом плане помужествовать, побороться с материалом" 39 .

Во многом аналогичны изложенным взгляды эстонского советского поэта и писателя Я. Я. Кросса. На вопрос о том, когда писателю удается воссоздать "историческую истину", он, например, ответил: тогда, "когда он ставит событие и действующую в нем историческую фигуру в луч света собственного жизненного опыта". Относительно того, что служит источником фактического материала для писателя, Кросс говорил: "Мне очень помогают сочинения историков... Это наравне с архивными материалами как почва, как основа, как фундамент". Что же касается произведений других исторических беллетристов, то это - другое дело: "Каждый автор имеет свой собственный, субъективный взгляд. Как же я могу на него опираться? Я этого боюсь". Один из "маленьких романов" Кросса "Имматрикуляция Михельсона" основан на имеющемся в источниках, но окончательно не подтвержденном упоминании о том, что этот генерал, участник разгрома Пугачевского восстания, происходил якобы из крестьян. Использование Кроссом данной версии вполне правомерно. Правомерно и то, что на вопрос литературного критика Ю. С. Смелкова: взялся бы он за работу, если бы знал наверняка, что Михельсон не был беглым крепостным? - Кросс ответил "нет" и прибавил, что, если бы версия была опровергнута, он просто поискал бы другой факт, более достоверный; "Писатель не спорит с документом, но исследует его и от него отталкивается" 40 .


36 Мальгин А. Разрушение жанра или кое-что об исторической прозе. - Литературная газета, 21.IX.1983.

37 Литературная газета, 6.VIII.1980.

38 В творческой мастерской. "Минувшее меня объемлет живо...". - Вопросы литературы, 1980, N 8, с. 129, 134. .

39 Там же, с. 140.

40 Там же, с. 133, 135, 271.

стр. 89


Петрозаводский писатель и одновременно филолог, фольклорист, историк культуры Д. М. Балашов написал роман о младшем сыне Александра Невского - Данииле Московском. При этом он использовал свое профессиональное знание эпохи и постарался воплотить его в художественные образы. Вот как сам он характеризует свои творческие принципы: "В изложении событий, даже мелких, я старался держаться со всею строгостью документальной летописной канвы, памятуя, что читатель наших дней прежде всего хочет знать, как это было в действительности, т. е. требует от исторического романа абсолютной фактологической достоверности. Поэтому я разрешил себе лишь те дорисовки к летописному рассказу, которые позволительны в жанре художественного воспроизведения эпохи, например, в воссоздании второстепенных персонажей, людей из народа, живых картин тогдашней жизни, которые, однако, также строились мною по археологическим и этнографическим источникам" 41 .

В 1981 г. журнал "Вопросы философии" поместил подготовленный Э. Ю. Соловьевым разбор нескольких выпущенных в серии "ЖЗЛ" жизнеописаний мыслителей прошлого. Подход к биографическому материалу в книге А. В. Гулыги "Кант" (М. 1977) Соловьев характеризует цитатой из авторского вступления: "У Канта нет иной биографии, кроме истории его учения... Самые волнующие события в ней - мысли" 42 . Книга А. Э. Штекли "Галилей" (М. 1972), по мнению Соловьева, убеждает в том, что "история моделирует человеческие драмы искуснее, поучительней и даже "беллетристичнее" самой беллетристики". В своей книге, замечает рецензент, Штекли документально опроверг основной пафос посвященной тому же герою пьесы Б. Брехта, неточно истолковавшего смысл судебного процесса 1633 г., поведение Галилея на суде и после него 43 . Написанную Н. М. Пирумовой книгу "Бакунин" (М. 1976) критик оценивает так: "Биография Михаила Бакунина написана обстоятельно, вдумчиво, пожалуй, даже излишне холодно. Можно сказать, что автор старается в каждом пункте анализа провести "презумпцию невиновности" по отношению к своему герою. Тем удивительнее объективный теоретический результат проделанного исследования: непредвзято описанная жизнь Бакунина развенчивает бакунизм" 44 . Наконец, работа "Паскаль" Б. Н. Тарасова (М. 1978) характеризуется как пример биографии, охватывающей различные стороны мышления героя, связааные с наукой, философией, искусством, моралью, религией и т. д. 45 .

Сравнивая эти четыре типа биографий, Соловьев находит, что Гулыга раскрывает преимущественно "лабораторию мысли", "проблему единства творчества"; Штекли - "подвижничество мыслителя и его борьбу за общественное признание новой мировоззренческой концепции"; Пирумова - "жизнь мыслителя в качестве первого социально-значимого воплощения его идей"; Тарасов же осуществляет "личностный синтез различных форм духовной деятельности". Ценным и правильным представляется общий вывод Соловьева: "Непосредственным объектом биографии является жизнь отдельного человека с момента рождения до момента смерти. Однако предметом, на который направлено основное исследовательское усилие биографа, каждый раз оказывается социально-культурная ситуация. Только по отношению к последней описываемая жизнь приобретает значение истории, особой смысло- временной целостности, к которой применимы понятия уникальности, событийности, развития, самоосуществления" 46 .

Точку зрения литераторов на понимание задач научно-художественной биографистики изложил писатель и критик Д. С. Данин в статье, опубликованной в специальном сборнике о людях науки. Имея в виду беллетриста, взявшегося за биографию исторического деятеля, в том числе ученого, он пишет: "Работая над жизнеописанием замечательного человека, он вовсе не создает научного труда. Он озабочен выра-


41 Цит. по: Оскоцкий В. Д. Роман и история. Традиции и новаторство советского исторического романа. М. 1980, с. 303.

42 Соловьев Э. Ю. Биографический анализ как вид историко-философского исследования (Биографии великих мыслителей в серии "Жизнь замечательных людей"). - Вопросы философии, 1981, N 7, с. 116 - 117,

43 Там же, с. 118 - 122.

44 Там же, с. 123.

45 Вопросы философии, 1981, N 9, с. 132 - 137.

46 Там же, с. 137 - 139.

стр. 90


зительным воссозданием картины минувшей действительности (какой он ее видит!) и фигуры ушедшего гения (какой она ему представляется!). Разумеется, он более всего стремится к достоверности. Но в сфере научных требований к этой достоверности его притязания крайне скромны: он лишь хочет, чтобы труд его не оказался антинаучным... Поклонение безукоризненной документальности обрекало бы биографа на бесплодие. Для строгой научности в этой сфере есть лишь одно прибежище - критическое накопление биографических материалов и "следовательское" изучение их достоверности. Без этой научной и часто подвижнической работы жизнеописания были бы невозможны. Но пишут их не те, для кого задокументированность каждого шага - религиозная догма" 47 .

Для подтверждения своей позиции Данин прибегает к различным сравнениям. По его словам, для воссоздания внешнего облика ископаемого гигантозавра нужна хотя бы его берцовая кость и 40 баррелей гипса в качестве материала для закрепления пластических форм. А воссоздает эти формы "воображение палеонтолога, дисциплинированное знанием возможного. Но только ей, этой дисциплине возможного, и обязано подчиняться воображение реставратора, а вовсе не тирании "вещественных доказательств". Иначе нам досталось бы от изучения ископаемых костей лишь созерцание их самих - разумеется, пронумерованных". Другое сравнение связано с работой известного советского ученого М. М. Герасимова и его учеников, реконструирующих лица деятелей прошлого по их черепам. У различных специалистов по одному и тому же черепу получались не полностью идентичные изображения. "Конечно, - иронизирует по этому поводу Данин, - неизменно наблюдалось сходство. И все-таки это были различные портреты" 48 .

Обоснованный ответ на такого рода рассуждения дал в том же сборнике публицист В. С. Кирсанов: "Сорок баррелей парижского пластыря, о которых говорит Д. Данин, это не сорок баррелей воображения, а сорок баррелей знания закономерностей. Иначе мы бы не имели ни скелета гигантозавра, ни скульптурного портрета Ивана Грозного" 49 . Добавим, что история, тем более последние ее столетия, располагает такой массой вещественных и письменных источников, что на каждый "баррель парижского пластыря" можно найти не только по 40, но и по 400 "костей", было бы желание. Что же касается "тирании вещественных доказательств", против которой выступает Данин, то она не может быть не чем иным, как составной частью "дисциплины возможного", которая одинаково распространяется как на историю, так и на литературу, обусловливая отмеченное Даниным "неизменное сходство" портретов у Герасимова и его учеников и требуя достижения такого же сходства от писателей, взявшихся за воссоздание исторической действительности.

Особой областью исторической беллетристики давно уже стала у нас историко-приключенческая литература. Один из мастеров исторического детектива, Ю. С. Семенов, начинал свою литературную деятельность с повести "Дипломатический агент", посвященной И. В. Виткевичу, который почти полтора века назад немало сделал для установления отношений между Афганистаном и Россией. Устами одного из героев повести автор провозгласил принцип: "Невыдуманное всегда интереснее вымысла, пусть даже самого увлекательного" 50 . Писатель следовал этому принципу, хотя ни в коей мере не пренебрегал и своим правом на творческую фантазию. В одном из интервью он сделал следующее признание: "Проклятие первой профессии" (я историк, востоковед) устойчиво: отойти от ссылок, сносок, от "научного аппарата" трудно - в этом определенный разрыв с прошлым, когда ты должен был каждый свой тезис подтвердить названием архивного фонда и описи, номерами "единиц хранения". В том же интервью писатель, характеризуя методы работы над историческим материалом, говорил: "Исторический факт обретает живое дыхание, если не просто вос-


47 Данин Д. С. Сорок баррелей парижского пластыря. О психологической реконструкции образа ученого (наблюдения литератора) В кн.: Человек науки. М. 1974, с. 73 - 75.

48 Там же, с. 75 - 76.

49 Кирсанов В. С. О критериях подхода к биографии творческой личности. - Там же, с. 92.

50 Подробнее см.: Дьяков В. А. Факты или вымысел? - Звезда, 1969, N 9, с. 203 - 206.

стр. 91


становлен со ссылкой на архив, а словно заново открыт автором через изображение глубоких социальных конфликтов эпохи, ярких, своеобразных характеров, судеб героев (в том числе и собственно исторических лиц), закреплен в идейно-образной системе произведения художественными средствами, доступными автору и любимыми им". "Кстати, - отмечается там же, -...я никогда не составляю - даже вчерне - план будущей книги: факты, складывающиеся в картину того или иного периода истории, поведут тебя вернее и надежней любого самого хитроумного сюжета, придуманного заранее" 51 .

Интересы Семенова вот уже много лет сосредоточиваются на биографии Ф. Э. Дзержинского, а также связанных с нею событиях дореволюционного периода и первых лет Советской власти. Особенно тщательно велась .писателем работа над образом В. И. Ленина. "Прикосновение к личности Ильича, - пишет Семенов, - невероятно ответственная задача. Я считаю недопустимым, беллетризуя, "додумывать" за Ленина его высказывания или фантазировать, отвлекаясь от исторической реальности. За всем должен стоять факт. К счастью, фактического материала у нас очень много" 52 . Отвечая на вопросы читателей "Правды", Семенов писал: "Преклоняюсь перед фактом, документальным свидетельством: лист из архивного дела оживает, наполняясь образами, голосами; я вижу их и слышу, а не просто читаю. При этом, понятно, не могу быть целиком во власти документа" 53 .

Документальная литература занимает едва ли не господствующее положение среди произведений о Великой Отечественной войне. Об этом говорилось в 1978 г. в Минске за "круглым столом", организованным Союзами писателей СССР и Белоруссии. Председательствовавший на заседаниях К. М. Симонов в заключительном слове говорил: "Проблемы документальности литературы, правда и точность изложения имеют широкое значение. В чисто художественной прозе, посвященной Отечественной войне, тоже "сочинять" нежелательно, хотя тут существуют такие понятия, как художественный вымысел, вымышленные герои... Ведь время берется не вымышленное, а реальное, герои не вымышленные, подвиг народа и трагедия, пережитая народом, - не вымышленные, а реальные, и героизм - тоже реальный! Правдивым должно быть представление об изображенном времени" 54 . Таким образом, Симонов, не отрицая права писателя на вымысел, призывал коллег по перу к тому, чтобы они держались как можно ближе к исторической действительности.

За послевоенные десятилетия в советской исторической беллетристике гораздо чаще, чем в предшествующий период, появляются произведения, в которых задача художественного познания прошлого либо ставится в ограниченной мере, либо не ставится вовсе. Их авторы используют действительные исторические события, биографии реальных деятелей прошлого для постановки и решения тех или иных идейно-политических, морально-этических вопросов современности, создавая при этом художественные образы и психологические коллизии, имеющие лишь приблизительные, преимущественно чисто внешние связи с историей. В качестве примера можно сослаться на произведения Б. Ш. Окуджавы. Говоря о выборе тем для них, автор заявляет: "Что-то во мне должно совпасть с чем-то в истории: слово, жест, поступок, столкновение... Остальное возникает потом, в зависимости от моих способностей и объема пережитого" 55 . Свои идейно-эстетические позиции в данной области Окуджава излагает следующим образом: "Я принимаю термин "историческая проза" как условный. Есть литература как способ самовыражения. На историческом ли материале, на современном ли - это уже второстепенное. Иллюстраторы истории - это еще не художники. Зная исторический материал, они видят главную свою задачу в том, чтобы изобразить выдающуюся историческую личность или историческое событие. Имеет ли это отношение к работе художника? Разве автор "Войны и мира" - исторический романист?.. Для литератора моего склада исторический факт, событие - всего лишь побуждающая причина, тем более, что во все века и времена глав-


51 Семенов Ю. А был ли Штирлиц? - Литературная газета, 21.I.1976.

52 Семенов Ю. Документ - это поразительно. - Там же, 23.XI.1977.

53 Семенов Ю. Факт плюс вымысел. Художник и время. - Правда, 7.VIII.1981.

54 Слово - документальной прозе. "Круглый стол" в Минске. - Литературная газета, 1.III.1978.

55 В творческой мастерской... - Вопросы литературы, 1980, N 8, с. 129.

стр. 92


пая задача искусства заключалась в том, чтобы рассказать о своем... Мне ближе авторы, для которых история не самоцель" 56 . В интервью корреспонденту "Литературной газеты" писатель свое обращение к исторической тематике объясняет, во-первых, повышенным интересом читателей и беллетристов к отечественной истории; во-вторых - особенностями творческого мышления авторов, которые "наиболее удачливы в своих работах, рожденных из пены фантазии и вымысла" 57 .

Для создания произведений, рожденных из "пены фантазии и вымысла", Окуджава предпочитает обращаться к XIX веку: "Во-первых, он не столь далек, чтобы казаться недостоверным, а во-вторых, не столь близок, чтобы не таить загадок" 58. Им написано несколько произведений на исторические темы: о П И. Пестеле ("Глоток свободы"), об обыске у Л. Н. Толстого в Ясной Поляне в 1862 г. ("Похождения Шилова"),а также о событиях, связанных с романтическим побегом С. В. Трубецкого с Лавинией Ладимировской в 1851 г. ("Путешествие дилетантов"). Литературные критики в соответствии со своими художественными вкусами и идейно-эстетическими позициями по-разному высказывались о прозе Окуджавы. Если подходить к этим произведениям как к подлинно исторической беллетристике, то нельзя не согласиться с одним из критиков, который, рассматривая "Путешествие дилетантов" именно с этих позиций, заметил: "Историческая тема не только благодарная, но и ответственная - негоже всуе тревожить тени наших предков. Легковесность здесь бывает подчас менее заметна, чем в книгах о современности, но от этого не становится менее губительной" 59 .

Ю. М. Нагибин также ориентируется на художественную условность исторического повествования и открыто заявляет о том, что беллетристические произведения на исторические темы он считает возможным писать, не затрудняя себя знанием истории. По собственному признанию Нагибина, его рассказы о П. И. Чайковском, А. С. Пушкине, П. С. Лескове, Ф. И. Тютчеве созданы "методом предельно скудного знания материала"; этот метод, "счастливо найденный" писателем, "определен раз и навсегда - ничего не знать" 60 . Некоторые из литературных критиков уверяют, будто, делая такого рода заявления, Нагибин "попросту лукавит" 61 . Другие, расхваливая созданные им на такой основе произведения, заявляют: "Писатель, известный своей приверженностью современной теме, выходит к нам с книгой, несущей радостную убежденность в том, что это будущее, ради которого мы трудимся сегодня, обеспечено еще и достоинством давних и недавних времен. Не к прошлому обращает нас Нагибин - к лучшему в нас" 62 .

Критическая точка зрения отразилась в рецензии А. М. Хворощана на повесть "Заступница", которую Нагибин посвятил бабушке М. Ю. Лермонтова и другим реальным лицам из ближайшего окружения поэта. Критик пишет о том, что это произведение обмануло естественное стремление читателя обнаружить в драматических монологах повести хотя и опосредованный, но не искаженный облик Лермонтова. "Глазам больно, - пишет Хворощан, - от хрестоматийного глянца, от блеска прописных истин школьного литературоведения, от канонизирующих поэта штампов... Прописные истины, почерпнутые из сегодняшнего школьного учебника и странно звучащие в устах помещицы Арсеньевой, которая, между прочим, отнюдь не была свободна от многих предрассудков своей среды и своего века... Тот язык с фальшивым налетом "простонародности", которым по воле автора пользуется Арсеньева, мало способствует жизненной убедительности рисуемого образа" 63 .

Разительный контраст между исторической действительностью и той картиной, которую рисует В. С. Пикуль в романе "У последней черты", бросается в глаза


56 Там же, с. 131, 133, 136.

57 Окуджава Б. Далекое и близкое. Интервью в командировке. - Литературная газета, 17.XI.1976.

58 Вопросы литературы, 1980, N 8, с. 131.

59 Бочаров А. Осмысливая минувшее. Литературное обозрение. - Правда, 15.IV.1979.

60 Нагибин Ю. Литературные раздумья. М. 1977, с. 69.

61 Оскоцкий В. Д. Ук. соч., с. 270.

62 Богатко И. Лучшее в нас. - Литературная газета, -I.III,1978.

63 Хворощан А. Психологизм: лицо и маски. Полемические заметки. - Литературная газета, 15.IV.1981.

стр. 93


при сопоставлении этого произведения с посвященной той же теме книгой М. К. Касвинова 64 . Оба автора используют источники, но по-разному. Пикуль в отличие от Касвинова сосредоточивает свое внимание на дворцовых интригах, околораспутинской "клубничке" и тому подобных вещах. В результате оказываются серьезно смещенными акценты в обрисовке важнейших аспектов политического кризиса царизма, а те силы, которые свалили самодержавие в 1917 г., остаются вообще вне поля зрения романиста. Напряженность сюжетного построения достигается автором не путем воссоздания реального драматизма исторических событий, а за счет чисто внешней и потому ложной занимательности. Совершенно справедливы слова одного из рецензентов, Я. А. Гордина, о том, что основа романов Пикуля - не история, а исторический анекдот 65 .

Советский читатель всегда проявлял живой интерес к исторической теме, в художественной литературе. Значительное внимание уделено этим вопросам в Постановлении ЦК КПСС "О творческих связях литературно-художественных журналов с практикой коммунистического строительства" от 29 июля 1982 года. В Постановлении наряду с существенными достижениями в данной области отмечено, что некоторые журналы публикуют произведения, в которых события отечественной истории изображаются с серьезными отступлениями от жизненной правды; появляются порой историко- литературные и литературно-критические работы, авторы которых явно не справляются со сложным материалом, обнаруживают мировоззренческую путаницу, неумение рассматривать общественные явления исторически, с четких классовых позиций 66 . В статье, посвященной Постановлению ЦК КПСС, секретарь Союза писателей СССР Ю. И. Суровцев подчеркнул, что наша историческая беллетристика "должна смотреть ...в прошлое, в его конфликты, в его гуманистический опыт... с высоты, достигнутой современной марксистско-ленинской социальной мыслью" 67 . Аналогичным по своему содержанию был отклик редколлегии "Литературной газеты", которая заявила, что "верность социальным критериям - условие, равно обязательное как при обращении к фактам истории, так и при рассмотрении явлений современности" 68 .

За последнее время наметилось оживление работы над теоретическим и практическим определением оптимальных границ между действительностью и художественным вымыслом в исторической беллетристике. О. Г. Чайковская, напомнив о "простодушном" читателе, который иногда не способен отличить историческую истину от писательской фантазии, резонно отмечает: "На защиту его простодушия должны подняться и литература, и наука" 69 . И. С. Зильберштейн на страницах органа Правления Союза писателей СССР, ссылаясь на богатые традиции русской и советской литературы, еще раз своевременно подчеркнул, что "писателю надлежит помнить о мудром завете Льва Толстого: "Художество требует еще гораздо большей точности.., чем наука" 70 .

Решение назревших вопросов едва ли возможно без тесного сотрудничества писателей с историками. Результаты такого сотрудничества, несомненно, будут полезны как для дальнейшего повышения уровня нашей исторической беллетристики, так и для усиления воздействия художественной литературы на формирование исторического сознания советских людей, которое должно быть адекватно действительным событиям прошлого, а не находиться под влиянием, хотя бы и частичным, произведений, основанных на непроверенных фактах или сенсационных домыслах.


64 Касвинов М. К. Двадцать три ступени вниз. М. 1979.

65 Гордин Я. Рецензия на романы В. Пикуля. - Литературное обозрение, 1978, N 8, с. 55.

66 Литературная газета, 4.VIII.1982.

67 Суровцев Ю. Воспитание словом. О некоторых чертах современного литературного процесса. - Правда, 17.VIII.1982.

68 Литератор. Не размывать социальные критерии. - Литературная газета, 25.VIII.1982.

69 Чайковская О. Соперница времени. - Новый мир, 1983, N 8, с. 232.

70 Зильберштейн И. Подмена сути! - Литературная газета, 11.I.1984, с. 4.


Новые статьи на library.by:
ИСТОРИЧЕСКИЕ РОМАНЫ:
Комментируем публикацию: РЕАЛИСТИЧЕСКИЕ ТРАДИЦИИ РУССКОЙ И СОВЕТСКОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ БЕЛЛЕТРИСТИКИ

© В. А. Дьяков ()

Искать похожие?

LIBRARY.BY+ЛибмонстрЯндексGoogle
подняться наверх ↑

ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!

подняться наверх ↑

ОБРАТНО В РУБРИКУ?

ИСТОРИЧЕСКИЕ РОМАНЫ НА LIBRARY.BY

Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.