Белинский назвал Вальтер Скотта историком в великом, высшем смысле этого слова. Однако несмотря на обширную литературу о В. Скотте на русском и иностранном языках немногие оценили в увлекательном романисте замечательного историка-новатора, сказавшего большое влияние на историческую науку.

Ещё не создало ни одного фундаментального исследования, достойно оценивающего заслуги В. Скотта как историка. Работы на эту тему, изредка появлявшиеся на Западе, нельзя признать удовлетворительными ила хотя бы приблизительно разрешающими проблему¹ .

Можно выделить, пожалуй, единственную работу, посвященную вопросу о связи творчества В. Скотта с развитием исторической мысли. Она написана была вскоре после смерти писателя, в 1836 г., русским профессором Харьковского университета М. Луниным: "Может быть, ничто не содействовало более общему перевороту, изменившему самую методу изучения и обработки средневековой история, как сочинения абботсфордкого гения... Можно безошибочно утверждать, что исторические изыскания новейших времен своим неожиданным успехом преимущественно обязаны чувству любопытства, пробудившемуся во всех умах при чтении В. Скотта к истории средних веков, загромождённой в продолжение длинного ряда поколений под тяжкими проклятиями философии"² , - таковы основные идеи этого труда.

К сожалению, в силу своего конспективного характера работа эта не даёт развёрнутого анализа исторических взглядов писателя, хотя и содержит много принципиальных положений, стимулирующих дальнейшее изучение В. Скотта как историка.

Много интересных мыслей о своеобразии исторического дарования В. Скотта и его влиянии на историческую мысль разбросано в многочисленных статьях, посвященных писателю, в самых разнообразных русских журналах: "Сын отечества", "Московский наблюдатель", "Галатея", "Телескоп", "Библиотека для чтения", "Дамский журнал", "Молва", "Вестник Европы" и др.

Так, в одной из статей, напечатанной в "Сыне отечества" за 1826 г., читаем такой восторженный отзыв о В. Скотте как истори-

¹ Ganning. "History in Scott's novels. London. 1905. Butko "Scott as a mediaevalist". London. 1933.

² Лунин М. "О влиянии В. Скотта на новейшие изыскания по части средней истории", стр. 22. Харьков. 1836.

ке: "История, в собственном смысле слова, пошла путём, который проложил великий романист шотландский"¹ .

Причины огромного влияния В. Скотта на историческую мысль ещё ее выяснены до конца. А между тем историческое наследие В. Скотта давно уже стало достоянием Науки и оплодотворило не одного историка-исследователя. На В. Скотта ссылались Маркс и Энгельс там, где они касались истории Шотландии. Его использовал Льюис Морган в своей классической работе "Древнее общество". В. Скотт оказал непосредственное влияние и на основоположников буржуазной исторической науки, французских историков эпохи Реставрации - Тьерри, Гизо и др. В предисловии к "Истории завоевания Англии норманнами" Тьерри писал, что основная мысль его произведения принадлежит В. Скотту: "У историков, писавших историю Адалин до нашего времени, саксонцы как будто исчезают в этой стране тотчас после Гастингской битвы и коронования Вильгельма Незаконнорожденного; гениальный романист первый открыл английскому народу, что предки его не в один день были побеждены в XI веке". В другой своей работе - "Dix ans d'etudes historiques" - Тьерри писал: "В истории Шотландии также обратила на себя внимание вечная вражда горцев и жителей долин, так живо и так оригинально драматизированная в многочисленных романах В. Скотта. Я питал к этому великому писателю глубочайшее, благоговейное уважение, которое тем более усиливается, чем более сравнивающего великое понимание прошедшего с мелочною и тусклою эрудицией знаменитых новейших историков. Великое создание "Айвенго" было встречено мною с величайшим энтузиазмом. В этом романе В. Скотт бросил орлиный взгляд на эпоху, на изучение которой в продолжение первых трёх лет устремлены все усилия моей мысли. Со свойственной ему смелостью исполнения он противопоставил на английской почве норманнов и саксонце, победителей и побеждённых, ещё трепещущих друг перед другом сто лет спустя после завоевания. Он художественно воспроизвёл сцену той драмы, над изображением которой трудился с нетерпением историка. Общий характер эпохи, в которую перенёс он завязку своего вымысла и своих действующих лиц, политическое состояние страны, нравов эпохи и тогдашнее отношение различных классов народонаселения, одним оловом, вся действительность, положенная в основу "Айвенго", совершенно согласовывалась с линиями плана, рисовавшегося тогда в моём уме. Признаюсь, что посреди сомнений, неразлучных с исполнением всякого добросовестного труда, моя ревность и уверенность удваивались, когда любимые мои взгляды получали хотя и косвенное освещение человека, на которого я смотрю как на величайшего гения в области исторического прозрения"² .

Об огромном влиянии В. Скотта на континенте говорит известный современный историограф Пирдон, причём он отмечает, что это влияние не только не уменьшается, но увеличивается с течением времени³ .

Немецкий историограф Фитер в главе, посвященной романтической историографии, рассматривает В. Скотта как родоначальника живописательного направления в исторической науке, преодолевшего безжизненные исторические схемы Вольтера. Он также подчеркивает влияние В. Скотта на виднейших историков XIX в. - Маколея, Ранко, Тьерри⁴ .

Почти все крупнейшие историки XIX в XX вв. цитируют В. Скотта как непревзойдённый авторитет. Что касается шотландских историков, то ни один из них не прошёл мимо В. Скотта, и, что особенно любопытно, многие из них спустя столетие вновь открывают то, что давно уже открыл В. Скотт. Необычайно высокую оценку его историческим знаниям даёт современный глазговский историк проф. Райт. Он считает, что нет более высокого авторитета, который можно было бы противопоставить Скотту как историку Шотландии. "Скотт, - пишет Райт, - знал историю Шотландия лучше, чем кто-либо когда-либо узнает её, и всё своё знание истории В. Скотт вложил в свои исторические романы".

Шотландский историк Ланге говорит, что романы В. Скотта были единственным руководящим лучом в его работе над историей Шотландии. Он считает, что в истории этой страны было легко разбираться только там, где она освещена В. Скоттом.

Но В. Скотт не является художником ординарного типа. Исторический роман, который он создал, представляет собой, по словам Белинского, ту точку, в которой наука как бы сливается с искусством. И прав Пирдон, который говорит, что соприкосновение В. Скотта с наукой настолько тесное, что его нельзя оставить в стороне от общего потока исторической мысли и что его произведения - не только исторические романы, а самая история и их надо рассматривать как документы, хотя представленные в необычайной форме⁵ .

*

В. Скотт всю свою жизнь посвятил изучению истории, которую он исследовал методами учёного, археолога, источниковеда, фольклориста, этнографа, экономиста и т. д. Скотт состоял постоянным членом исторического общества (Bannatyneclub), организовавшего для издания старинных документов. Он приминал деятельное участие в работе этого общества, издавал старин-

¹ "Сын отечества" за 1826 год. Ч. 105, стр. 293.

² Thierry A. Dix ans d'etudes historiques. Preface, p. 9 - 101 Paris. 1846.

³ Peardon "The transition in English, historical writing 1760 - 1830", p. 143. New York. 1933.

⁴ Fueter "Geschichte der neueren Historiographie", S. 444 - 479. 1911.

⁵ Peardon. Op. cit. p. 142 - 143.

ные рукописи, снабжая их историческими комментариями, представляющими большую научную ценность. То удивительное вживание в прошлое, которое мы встречаем в романах В. Скотта, отнюдь не является случайной удачей хорошего художника. Его романы базировались на весьма основательном историческом фундаменте и явились результатом кропотливого исторического исследования.

Насколько глубока и всестороння предварительная историческая работа В. Скотта, показывают специальные исследования, посвященные выяснению исторических источников его романов¹ . Как видно из этих работ, В. Скотт, помимо основных исторических исследований о той или иной эпохе, тщательно изучал государственное и юридическое законодательство, памятники материальной культуры, исследовал архивы, изучал фольклор, художественную и мемуарную литературу избранной им эпохи. Так, работая над "Роб-Роем", В. Скотт использовал следующие материалы: парламентский акт от 1607 г., гл. 16, о преследовании клана Мак-Грегоров; положение 1633 г., гл. 30, указ против Мак-Грегоров; парламентский акт, положение 1893 г., гл. 61, озаглавленную "Судебное дело относительно горной Шотландии"; статистический отчёт по Шотландии (т. XVIII, стр. 332, 1-е изд.); Вордсворт "Смерть Роб-Рой"; коллекцию шотландских поэм, собранную шотландским джентльменом (т. VII, стр. 125); Грагам из Гартмога "Причины волнений в горной Шотландии" (изд. Jamieson); письма Варта из Северной Шотландии; историю Роб-Роя, появившуюся в Лондоне при его жизни под названием "Горный разбойник" (стр. 26 - 28); судебный процесс над сыном Роб-Рой с анекдотами о нём самом и его семье² .

Из приведённого материала видно, что В. Скотт, создавал один из лучших своих исторических романов, не располагал никакими предварительными исследованиями. Вся концепция шотландского клана в "Роб-Рое" явилась, по существу, результатом непосредственного изучения исторических первоисточников. Это целиком справедливо по отношению ко всему уэверлеевскому (шотландскому) циклу романов В. Скотта.

Что касается романов В. Скотта, посвященных английскому и французскому средневековью, то хотя у него и были предшественники-историки, однако он в этой области является новатором, имеющим свою собственную точку зрения на средние века, делающим своеобразные исторические открытия относительно значения тех или иных исторических явлений.

На основании исторических романов и исторических работ В. Скотта - "Жизнь Наполеона", "История Шотландии" и др. - можно сделать вывод о самостоятельной исторической концепции В. Скотта, которая составляет звено в развитии исторической мысли.

Историческая концепция В. Скотта явилась одним из первых выражений подъёма исторической мысли, который можно было наблюдать в начале XIX в., когда закладывались основы исторической науки и прошлое становилось излюбленным объектом изображения. Этот интерес к истории явился результатам национальной и общественной зрелости, которую обрели страны Европы в результате важнейших исторических событий, последовавших в конце XVIII и начале XIX века. В отличие от консервативно-романтического преклонения перед прошлым это было обращение к истории с великим сознанием преимуществ её настоящего этапа. "Мы вопрошаем и допрашиваем прошедшее, чтобы оно объяснило нам наше настоящее и намекнуло нам о нашем будущем"³ . Эту же мысль мы встречаем у Тьерри. Он видел в средних веках прежде всего колыбель буржуазных отношений и этим объяснял особое внимание историков к этому периоду.

Почему именно Англия, точнее Шотландия, явилась родиной классического исторического романа? Почему именно Англия явилась родиной человека, оказавшего огромное влияние на судьбы как художественной, так и исторической мысли, всемирноисторическое значение которого так блестяще определил Пушкин. "Действие В. Скотта, - писал он, - ощутимо во всех областях современной ему словесности. Новая школа французских историков образовалась под влиянием шотландского романиста. Он указал на источники совершенно новые, неподозреваемые прежде, несмотря на существование исторической драмы, созданной Шекспиром и Гёте".

Ответ на поставленный нами вопрос дал Белинский. Он писал: "Читая Шекспира и В. Скотта, видишь, что такие черты могли явиться только в стране, которая развилась под влиянием страшных политических бурь, и ещё более внутренних, чем внешних"⁴ .

Действительно, исторический роман В. Скотта и вся система его исторических взглядов явились непосредственным результатом, с одной стороны, мирового, с другой стороны, национального, английского и шотландского общественного опыта. Англия не случайно явилась родиной первого подлинно исторического романа. Ни в одной стране интерес к истории не был так силён, как в

¹ Schuller M. Quellenforschung zu Scott's Roman "Rob-Roy". Leipzig. 1901. Abramczuk "Ueber die Quellen zu W. Scott's Roman "Ivanhoe". 1903; Loewe "An exact account sir W. Scott's poem "The lady of luke". 1873; Genevrier "W. Scott historien francais, ou le roman tourangeau de Quentin Darward", и др.

² Schuller M. Quellenforschung zu Scott's Roman "Rob-Roy", S. 26.

³ Белинский В. Соч. Т. II, стр. 9, 264. 1907.

⁴ Белинский В. Соч. Т. II, стр. 128. СПБ. 1911.

Англии, где не знали того резко отрицательного отношения к средневековью, какое мы встречаем во Фракции в XVIII столетии.

Первоначальное накопление, эпоха гражданских войн, переворот в земледелии, промышленный переворот, вытеснение доисторических форм в Шотландии и Ирландии, победа прогрессивных форм - всё это происходило на глазах современников, приковывало интерес к истории, будило дух исследования.

После французской революции 1789 г. история Англия приобрела особый, всемирноисторический смысл, характер всемирнотипичного, поскольку история показывает повторяемость явлений, казавшихся ранее только национальными, английскими.

"Английская история, - писал Гёте, - представляет отличный материал для поэтического изображения, так как она даёт нам образцы дельного, здравого, а потом и общего, того, что повторяется"¹ . О "Роб-Рое" Гёте говорил: "Теперь мы видим, что такое английская история и что можно из неё извлечь, когда за неё берётся настоящий поет. Наша немецкая история в пяти томах есть поистине нищета. Так что после Геца фон Берлихингена пришлось обратиться к частной жизни"² .

История Англии вызывала интерес в те дни не только национальных, но и многих европейских художников и историков (Тьерри "История завоевания Англия норманнами", Гизо "История английской революции" и др.).

Можно говорить о ряде причин, которые определили своеобразные пути английской исторической мысли, о чём часто забывают современные историографы, переоценивающие влияние французского просвещения на английскую общественную мысль.

Интерес к истории в Антоши имеет свои традиции и большую давность. Большие исторические исследования в области всеобщей и национальной истории появляются здесь задолго до Вольтера. Серьёзный интерес к история мы можем наблюдать в Англии уже в эпоху Ренессанса, когда появляются исторические хроники Голиншеда, исторические драмы Шекспира, исследования Бэкона и др. Большие исторические обозрения появляются в Англии в XVII веке. Слабые в методологическом отношении, нечувствительные к философии истории, они представляют собой большую ценность благодаря огромному интересу к историческому факту, к действительности, как она есть. Так, в 1625 г. появляется работа Бэкона "Царствование Генриха VII Тюдора". Маркс цитирует эту работу в "Капитале"³ .

Во второй половине XVII т. пишет свою "Историю восстания и гражданских войн" Кларендон - первый английский историк с мировым именем и первый исследователь английской буржуазной революции. Консерватор по убеждению, дающий резко отрицательное освещение революции, Кларендон, однако, был близок к пониманию материальных импульсов гражданской борьбы. Подлинный расцвет исторической мысли наблюдается в Англии во второй половине XVIII века. Появляются учёные, которые делают историю предметом специального научного исследования, - Юм, Гиббон, Фергюсон, Робертсон. Их исторические работы были хорошо известны на континенте и переведены на французский, немецкий и другие языки. Беспристрастный подход к прошлому, стремление разобраться в подпочвенных источниках человеческой жизни и объяснить материальными основаниями все побуждения людей - вот что отличает эти работы от трудов большинства французских просветителей, которые ограничивали свои интересы преимущественно сферой духовной жизни людей.

Давид Юм, автор многочисленных работ по историй ("История Стюартов", "История Великобритании"), в своих трудах впервые подвергал критике рационалистическую теорию общественного договора. "Прежде чем людей мог соединить договор, - писал он, - их соединила нужда". Робертсон был первым историком до Скотта, который специально занимался историей Шотландии и написал её в 1759 году. Ему принадлежат также "История императора Карла V", "История Америки" и другие работы, хорошо известные в Западной Европе и России. В обширном очерке о феодализме, предпосланном "Истории Карла V", Робертсон прослеживает основные фазы развития европейского общества с V по XVI век. Он во многом предвосхищает В. Скотта, уделяя внимание системе социальных отношений при феодализме, прослеживает историю крестовых походов, развитие городов и т. д.

Исторический взгляд на вещи отчётливо выступает у старшего современника В. Скотта, учителя А. Смита - Фергюсона, которого Маркс неоднократно упоминал и цитировал в "Капитале"⁴ . Маркс подчёркивал исторически верное освещение Фергюсоном отдельных сторон буржуазных отношений, влияние разделения труда на духовную жизнь людей, отношение труда и капитала и пр.

Гиббон в 1776 г. написал "Историю упадка и разрушения Римской империя", в которой дал гражданскую историю древнего общества, его экономический, политический и культурный строй. Эту работу высоко оценил Гизо, написавший вступительный очерк к французскому изданию Гиббона. Наряду с собственно историческими работами во второй половине XVIII в. появляются замечательные работы из экономической области. Помимо работ А. Смита Маркс часто цитировал и ссылался на Джемса Стюарта, шотландского экономиста, автора работы "Принципы политической экономии", который задолго до появления "Богатства наций"

¹ Гёте И. "Разговоры с Эккерманом", стр. 283. М. -Л. 1934.

² Там же, стр. 570.

³ К. Маркс "Капитал". Т. I, стр. 369, 674, 675. М. 1937.

⁴ См. К. Маркс "Капитал". Т. I, стр. 142, 402, 409.

А. Смита занимался анализом экономических основ нового общества.

Таково было состояние исторической мысли в Англии в эпоху, предшествующую и отчасти современную В. Скотчу. Средоточием английской исторической мысли являлась Шотландия. Эта небольшая горная страна была родиной многие замечательных людей, имена которых вошли в историю человечества. Шотландцами были три первых великих английских историка - Юн, Фергюсон и Робертсон; шотландцами были крупнейшие экономисты европейского и мирового масштаба - Адам Смит, Джемс Стюарт, Фергюсон и др. Можно было бы говорить о Вернее, Карлейле и др., прославивших свою родину.

И самый факт, что родиной В. Скотта была Шотландия, говорит о многом. Это страна, где каждый клочок земли является историческим памятником и свидетельствует о памятных событиях прошлого. В конце XVIII в. Шотландия представляла собой любопытный уголок. Здесь можно было столкнуться с пережитками старины, которые постоянно напоминали о себе и вызывали живой интерес.

Так, наряду с развитыми современными отношениями и Южной Шотландии в Северной Шотландии сохранялись родовые отношения, а в той и другой одновременно были ещё сильны феодальные традиции.

История Шотландии, этой обетованной страны современных романов, по выражению Маркса, исключительно драматична и богата событиями. Это беспрерывная борьба за независимость, в которой шотландцы проявляли поистине замечательную сопротивляемость. Шотландцы сохранили предания о тех далёких временах, когда вся Британия находилась под властью Рима и лишь горцы оказали столь мужёственное сопротивление, что нога римлян не коснулась каледонской земли. Потом потянулись годы упорной борьбы за национальную независимость. И было что-то глубоко трагическое в этом упорном сопротивлении неумолимому ходу истории, ибо поглощение этой небольшой страны более цивилизованной Англией было неизбежно.

В Шотландии зародилось английское пуританство; здесь оно приняло подлинно народные формы и отличалось исключительным воодушевлением. И пуританские традиции в этой стране свято чтились спустя много времени после того, как движение было подавлено. Образ Старика-Смерти, поправляющего надписи на могилах пуритан-мучеников, который даёт В. Скотт в "Пуританах", навеян действительными впечатлениями писателя (он встречал этого старика в юности).

Шотландский народ прославился беспримерным мужеством и безграничной любовью к родине и свободе. И это вполне понятно, так как в этой стране на протяжении столетий остро стоял национальный вопрос и каждый клочок земли был полит народной кровью.

В. Скотт всецело разделял страстный патриотизм своих соотечественников. Любовью к Шотландии проникнуты все его произведения, начиная с первых поэтических опытов и кончая зрелыми историческими романами и историческими работами: "О, земля Каледонская, суровая и дикая властительница истинных поэтов! Отечество угрюмых окал и дубрав обширных, страна гор и потоков! Земля отцов моих! Рука какого смертного может расторгнуть узы, связывающие меля с утёсами твоих берегов!"¹ .

В конце XVIII в. в Шотландия наблюдалось оживление исторической и экономической мысли. Социальная ломка, происходившая в этой стране, сложный переплёт родовых, феодальных и буржуазных форм вызывали необходимость развития общественно-исторических наук. Эдинбург Юма, Фергюсона, Робертсона, Стюарта был той средой, в которой протекала юность В. Скотта. И историческая концепция В. Скотта сложилась под непосредственным воздействием знаменитой школы шотландских историков. Об этом свидетельствуют воспоминания, письма, да и всё творчество В. Скотта. От шотландских историков и экономистов он унаследовал интерес к материальной стороне человеческой жизни, интерес к социальным отношениям в обществе, уважение к факту, к документу. Но Скотт взглянул на историю сквозь призму современных ему исторических событий, и при этом он обладал несравненно большим запасом исторических сведений, нежели его предшественники. Исторические взгляды В. Скотта можно рассматривать как промежуточное звано между исторической школой английских историков XVIII в. - Юма, Гиббона, Робертсона (сюда с полным правом можно присоединить и Фергюсона и Смита) - и французскими историками эпохи Реставрации и английскими историками либеральной школы - Галламом, Маколеем.

Стихийно-материалистическое отношение к истории, сознательный объективизм и новое отношение к народу - вот что прежде всего характеризует историческую концепцию В. Скотта. Это в свою очередь определило понимание прогрессивного характера исторического процесса, чувство исторической стадиальности, а также уменье разобраться в исторических конфликтах прошлого.

Правда, все эти положения не были систематизированы и сформулированы самим В. Скоттам. Но на основании всего созданного им можно говорить о его философии истории.

В своём желании быть объективным и донести правду истории до современников В. Скотт говорил в одном из своих замечательных произведений - "Пуритане" ("Старик-Смерть"), - вызвавшем восторженные отзывы Маркса и Лермонтова. Порывая с традиционным, крайне неприязненным освещением пуританского движения, которое Кларендон и Юм изображали как навождение и психическую заразу, В. Скотт достиг высокой объективности, раскрывая подлинные идеалы и достоинства пуритан, показывая, ценой каких огромных жертв и стра-

¹ Скотт В. "Песнь последнего барда", стр. 115. СПБ. 1823.

даний завоёваны были гражданские свободы в Англии. Последовательное проведение этого принципа дало возможность В. Скотту проникнуть в действительную историю и, преодолевая свои политические симпатии и антипатии, нарисовать близкую к истине картину прошлого.

Яркой особенностью исторической концепции В. Скотта является её стихийно-материалистический характер - следствие объективного подхода к истории и интереса к первичному историческому факту, которым отличается всё его творчество. Сын известного адвоката и сам юрист по профессии, В. Скотт, изучая право, знакомится с самыми прозаическими материальными сторонами человеческой жизни - отношениями собственности, отношениями труда и капитала, семейными отношениями и пр.

Понимание силы материального начала в жизни людей пронизывает нас произведения В. Скотта. За политической, социальной и религиозной борьбой выступает у него материальная сторона жизни.

История для В. Скотта - это постоянная борьба за собственность, за землю, которая принимает каждый раз разные формы. Так, в ненависти, питаемой англо-саксами к норманнам-завоевателям ("Айвенго"), Скотт увидел не столько национальный конфликт, а прежде всего вражду к собственникам-завоевателям, которые завладели саксонскими землями, так же как и их свободами. В этом отношении замечательно место, где Гурт поясняет Вамбе разницу между словами "swine" и "porc". С огромной силой роль материальных начал выступает в "Квентине Дорварде", где В. Скотт показывает, как купеческий дух проникает во все сферы жизни, разрушает старый идеальный рыцарский декорум, проникает в религию. Нечто подобное мы наблюдаем в "Кенильворте", где практическое начало блестяще раскрывается в образе королевы-девственницы Елизаветы Тюдор.

В многовековых религиозных смутах, которыми наполнена история Англии, В. Скотт видел в первую очередь борьбу за перераспределение собственности. "Ты один из тех, - говорит один пастор другому, - которые признают евангелие божие из-за умножения хлеба и рыбы"¹ .

Прослеживая историю шотландской реформации, Скотт показал, как перераспределение благ между участниками движения изменяет его состав и цели, как шотландская знать, ранее возглавлявшая борьбу против католической церкви и абсолютизма, становится в ряды противников реформации, после того как монастырские владения отопит в её пользу.

Роль земельных интересов, борьба за поместье обнажённо выступают в "Вудстоке", первом историческом романе в Европе, посвященном республике Кромвеля. То же мы найдём в "Легенде о Монтрозе", "Роб-Рое", "Черном карлике", "Антикварии". В борьбе шотландских горцев против англичан В. Скотт видел не проявление фанатизма и дикости, а желание отстоять свои леса, луга и пастбища. Захват земля у членов клана знатными магнатами вёл к постоянным столкновениям, превращал хайлендеров и нарушителей закона и спокойствия страны. В. Скотт помял смысл извечной борьбы между Лоулэндом и Хайлэндом (низменная и горная Шотландия) как борьбы патриархальных, клановых отношений с отношениями буржуазными. Роман В. Скотта "Антикварий" может служить дополнительной иллюстрацией к истории знаменитой "очистки", о которой говорил Маркс в "Капитале"² .

Нужно было иметь огромное историческое чутьё, чтобы понять, что не проповеди ревностных отцов церкви, католиков или пуритан, а простая долгорунная овца перевернула вверх дном тысячелетние привычки и верования. "Ты ведь сам знаешь, - говорит один фермер другому, - что для долгорунных овец нам надо припасти кормовой репы и много за ней поработать плугом и мотыгой, так уж некогда сидеть на пригорках, да надеяться на чёрного карлика, как у вас делалось в прежние времена, когда водились одни только короткие овцы... Это было ещё в те времена, когда люди верили в домовых и прочую нечисть... Мало ли во что верили тогда, а теперь уж давным-давно никто не верит... с тех самых пор, как у нас введена долгорунная овца"³ .

И долгорунная овца - символ первоначального накопления, символ нового, буржуазного землепользования - то и дело появляется у В. Скотта.

В. Скотт понимал прогрессивный характер человеческой истории, и необратимость исторического процесса была для него очевидна. Многие писатели ошибочно считают В. Скотта консерватором, ограниченны в своих воззрениях представлениями прошлых эпох. Автор исторического романа, непревзойдённого по глубине проникновения в прошлое, В. Скотт всей своей философией историй отвергает атакой взгляд. Любовь к истории своего народа сочеталась у него со здравым, критическим отношением к прошлому.

Своеобразный торизм В. Скотта, его яковитские симпатии и привязанность к последним клансменам - всё то, что навеяно национальными шотландскими связями писателя, отнюдь не мешало ему признать историческую правомерность падения Стюартов к победы Ганноверской династии и неизбежность гибели шотландского клана. Понимание поступательного характера исторического процесса отчётливо выступает во всех более или менее значительных романах В. Скотта.

Так, в "Айвенго" и в "Истории Шотландии" В. Скотт показывает слабость англо-саксов и всего их патриархального строя, сочетавшего пережитки родовых и рабовладельческих отношений, перед бо-

¹ Скотт В. "Пуритане", стр. 239. СПБ. 1896.

² К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XVII, стр. 797 - 802.

³ Скотт В. "Чёрный карлик", стр. 214 - 215. СПБ. 1897.

лее высокой общественной организацией норманнов. Эту слабость, он подчёркивает в образе последнего отпрыска королевской династии англо-саксов - Ательстана, добровольно отказывающегося от притязаний на престол. В "Квентине Дорварде" В. Скотт осуждает и обрекает на гибель дикий феодальный хаос, воплощённый в образе Карла Бургундского и его сторонников, и оправдывает деятельность Людовика XI, лично ему несимпатичного.

Безнадёжность дела реакции раскрывается в "Аббате" (дело Марии Стюарт). История последнего восстания претендента в "Уэверлее" и "Редгонтлет" показывает обречённость всего дела Стюартов. И В. Скотт говорит словами одного реакционного деятеля эпохи Кромвеля: "Безнадёжно бороться с течением времени"¹ .

Размышления В. Скотта в исторических комментариях к "Квентину Дорварду" показывают, что такое отягощение к истории было сознательным " и явилось плодом длительного наблюдения над историческим процессом. "Я полагаю, - пишет он, - что учёные исследования антиквария должны разъяснить постеленное развитие общества, они должны показать все усовершенствования, какие делал человеческий ум на поприще изобретений, постепенно доходя до высших ступеней, часто даже выдвигая учение, противоположное прежнему, чтобы тем вернее достигнуть истины. Мы можем ожидать, что наши открытия заменятся мало-помалу другими; например мы употребляем газовое освещение, которое может настолько улучшиться, что заменит собой всякое другое, и по прошествии нескольких веков может произойти такой случай: учёное общество археологов отыщет пару щипцов для снимания нагара, и пойдут развиваться гипотезы и теории с целью выявить значение " употребление этого страшного инструмента".

Всё это свидетельствует о широте исторических взглядов В. Скотта и о прогрессивности его исторической концепции. Понимая всесилие времени и неизбежность смены одних форм общества другими, В. Скотт был далёк от консервативно-романтического цепляния за прошлое и от его идеализации. Наоборот, Скотт ярко осветил отрицательные стороны феодализма, на что в своё время обратил внимание Белинский. В "Айвенго", "Пертской красавице", "Квентине Дорварде", "Истории Шотландии" и других романах мы найдём описания насилия, бесправия, беззакония, дискредитирующие прошлое в глазах современников. "Не могут назваться счастливыми времена, когда не было никаких законов, когда сильный мог отнимать у слабого всё, что ни захотел?.. Нельзя было иметь ни прибежища, ни покровительства в законах в такое время, в которое всё рушилось силою руки и меча"² .

Историческая концепция В. Скотта покоится на глубоко демократическом основании. Этот демократизм выражается не только в благожелательном и гуманном отношении к народу. В. Скотт воспринимал историю прежде всего как историю народа и очень часто с точки зрения народа. Детство, проведённое из-за болезни на ферме, среди простых людей, прогулки в глубь Шотландии во время адвокатской деятельности, встречи с пастухами, фермерами, охотниками, соприкосновение с жизнью народа и его поэзией (В. Скотт ещё в детстве собрал около 10 томов народных баллад) - всё это послужило причиной того, что история была прочувствована, пережита и осознана им через народные представления задолго до изучения шотландских и европейских историков. В своей автобиографии Скотт писал, что исторические сведения, имевшие, конечно, большое влияние на образование его будущих стремлений и вкусов, он заимствовал из старых песен и преданий, составлявших иногда главное развлечение провинциального семейства.

Этим объясняется то глубокое понимание народа, которое делает его романы подлинно историческими. С другой стороны, сознательное отношение к народу явилось результатом изучения опыта пуританского движения, а также современных В. Скотту событий: революции 1789 г. и национально-освободительного движения в странах Европы и Нового Света.

Революционность и новаторская роль исторической концепции становятся очевидными при сравнении произведений В. Скотта с историческими работами XVIII в. Юма, Робертсона, Вольтера, которые уделяли большое внимание истории династий, или с историческими драмами Гёте, Шиллера и даже Шекспира, у которого народ выступает лишь как эпизодический герой. М. Лунин, обративший впервые внимание на эту особенность В. Скотта и сравнивший его с Юмом, его предшественником, писал: "Читайте прославленную историю Д. Юма и что вы увидите?

Обломки риторических фигур, беспрерывное повторение заклинающих формул: король, двор, Англия, возмущение, заговор... и вы напрасно вглядываетесь в английский народ, ваши взоры его не встретят"³ .

Полемизируя со своими предшественниками, - В. Скотт писал в предисловии к "Айвенго": "Было бы грубым насилием над исторической правдой вывести в качестве

¹ Скотт В. "Вудсток", стр. 49. СПБ. 1898.

² Скотт В. "История Шотландии". Т. I, стр. 49, 319. СПБ. 1831.

³ Лунин М. Указ. соч., стр. 16.

саксов одну лишь высокомерную знать"¹ . Эта мысль пронизывает "Историю Шотландии" В. Скотта, в которой он не раз подчёркивает первостепенную роль народа в национальной истории: "И не одними только усилиями знатных и сильных лордов, как Рандольф и Дуглас, удалось Шотландии добиться независимости. Храбрые мызники и отважные крестьяне, столь же дорожившие своими хижинами, сколь вельможи замками, и равно с ними любившие отечество, содействовали освобождению его от иноземного ига".

Ни у одного современного В. Скотту романиста и историка мы не встретим такого полнокровного изображения жизни народа, как у В. Скотта. В таких романах, как "Антикварий", "Эдинбургская темница", "Пертская красавица", "Пуритане" и др., народ составляет душу романа, его содержание, его героя, его мораль. Это смелые йомены Робин Гуда, саксонские крестьяне Вамба и Гурт ("Айвенго"), это мужественные ковенанторы 1679 - 1680 гг. ("Пуритане"), благородная и смелая Дженни Дийне ("Эдинбургская темница"), пертские ремесленники ("Пертская красавица"), мудрый, талантливый кузнец Уэланд ("Кенильворт"), хайлендские крестьяне ("Антикварий") и др.

В предисловии к "Антикварию" В. Скотт писал: "Я брал, особенно в двух последних рассказах, главные лица из того класса общества, в котором позже всего сказывается влияние образованности, делающей обычаи разных народов похожими Друг на друга... люди низших сословий меньше привыкли подавлять свои чувства, и потому я согласен с мнением Вордеворта, они почти всегда выражают эти чувства сильно и энергично. Такими особенно кажутся мне крестьяне моей родины, класс, с которым я долго был в тесных сношениях. Стихийная сила и простота в образе выражения, часто с оттенком восточного красноречия библии, придаёт в устах образованнейших и в них какой-то пафос их грусти, достоинство их чувству"² . Именно народ является для В. Скотта носителем национальных традиций, национальной чести, выразителем подлинно национального характера, часто утрачиваемого в привилегированных слоях общества.

В. Скотт стремится реабилитировать народ в его человеческих и гражданских правах. Мысль о том, что люди от природы равны, он постоянно повторяет на страницах своих произведений: "Разве крестьянин отличается чем-нибудь от принца, разве не един бог, создавший их"³ . Эту мысль В. Скотт вкладывает в уста нищего Очильтри ("Антикварий"). Однажды во время прилива, когда волны океана грозили затопить нищего и оказывавшегося рядом с ним спесивого шотландского лорда, потомка древнего Фингала, Очильтри оказал, поглядывая на быстро прибывавшую воду: "Богатства наши скоро сравняются: они уже равны, потому что у меня нет ни вершка земли, а вы бы отдали всё своё баронство за пространство в три фута, которое оставалось бы сухим в течение девятнадцати часов"⁴ . Антикварий Ольдбек убеждён также, что происхождение от трудолюбивого типографщика не менее почётно, чем от закованных в железные латы баронов, не умеющих подписать собственного имени. В "Квентине Дорварде" устами одного из героев В. Скотт говорит: "Каким образам можно было б отличить знатную даму от загорелой молочницы, если б за одну не ломали копья, а из-за другой только ореховые палки"⁵ .

В этом духе воспринимала В. Скотта русская критика 30 - 40-х годов. В одном из журналов того времени читаем: "Высокая правда, великая истина всеобщего братства, истина, сделавшаяся, к сожалению, пошлою, не находила ещё проповедника более искусного и более счастливого... Кто бы мог лучше его, плебейца, постигнуть сущность мыслей простонародных, где всеобщее равенство высказано с полнейшей уверенностью и, с такой ясностью, как в романах В. Скотта, разве только в драмах Шекспира?"⁶ .

В этом преувеличенном отзыве о В. Скотте больше правды, чем в вульгарно-социологических толкованиях, которые дезориентируют читателя, классифицируя В. Скотта как феодала, погрязшего в сословных предрассудках, и пр.

То, что часто принимают за сословную спесь В. Скотта, является чисто шотландской национальной гордостью, чисто шотландской привязанностью к роду (клану), разделяемой всеми его соотечественниками независимо от их происхождения и сословия. "Каждый шотландец, - писал В. Скотт в 1827 г., - имеет свою генеалогию; это его национальная привилегия, столь же неотделимая, как его гордость и его бедность".

Глубина демократической концепции В. Скотта особенно ярко обнаруживается в его отношении к народным восстаниям и революциям. В. Скотт показал, какую огромную инициативу и энергию таит в себе народ, как велико в нём сознание своих исторических прав и как прорывается эта энергия, подобно урагану, когда эти права нарушаются. В "Айвенго" (восстание йоменов) в особенно в "Эдинбургской темнице" и "Пуританах" В. Скотт оправдывает народ, с оружием в руках от-

¹ Скотт В. "Айвенго". Предисловие. СПБ. 1845.

² The Waverley Novels by sir Walter Scott. Vol. V., n. 1 - 2. The antiquary. Edinburg. 1878.

³ Scott W. Old mortality in collection of British authors. Vol. XLVII, p. 342. Leipz. 1846.

⁴ Скотт В. "Антикварий", стр. 66. СПБ, 1845.

⁵ Скотт В. "Квентин Дорвард", стр." 177. СПБ. 1845.

⁶ "Телескоп" N 18 за 1833 год.

стаивающий свои права, и признает великую, историческую миссию революции.

"Революцию, - писал он, - можно уподобить буре или урагану, который, проносясь по какой либо стране, делает много опустошений на своём пути, но зато уносит стоячие и вредные воды и будущим плодородием вознаграждает причинённые им бедствия и опустошения"¹ .

В "Пуританах" В. Скоттом руководило желание реабилитировать перед историей революционеров-ковенанторов, наиболее демократического крыла пуританского движения. И мы читаем у В. Скотта слова, которые ни один историк до него не осмелился произнести: "Что бы ни говорили о крайностях в узком ханжестве просвитериан, нельзя отрицать самоотверженного мужества нескольких сотен поселян, которые без опытных полководцев, без денег и провианта, без определённого плана действий и почти без оружия, проникнутые только религиозным рвением и ненавистью к притеснителям, отважились вести борьбу с правительством, имевшим в распоряжении регулярную армию и соединённые силы трех королевств"² . Историческая проницательность Скотта здесь достигает своего высшего выражения. Он не только даёт живые картины гражданских битв, но с неопровержимой логикой показывает причины, породившие это движение. И нельзя не привести простые и мудрые слова о В. Скотте одного из современных ему русаках журналов: "Никогда он не изображает картины политического или религиозного мятежа без того, чтобы не связать его с тайной причиной или с тем, что следует сообразно с жизнью народа"³ .

Только благодаря широкому, общему пониманию исторического процесса, явившемуся результатом скрупулёзного изучения прошлого, В. Скотту удалось дать образцы исторического анализа, разработать в своих романах такие участки истории, которые до него не были исследованы.

К числу исторических шедевров В. Скотта следует отнести группу романов, посвященных проблеме родового строя, истории кельтского клана (его шотландской ветви).

Судьбе шотландского клана, истории последнего восстания горцев посвятил В Скотт свой первый роман - "Уэверлей" (1814), - принесший ему мировую известность.

К этой проблеме В. Скотт возвращается в течение всей своей жизни, каждый раз углубляясь в историю клана; последний роман этого цикла - "Пертская красавица" - вышел в 1828 году.

Немногие, восхищаясь сильными самобытными характерами, романтическими приключениями и чудесными описаниями Шотландии, сумели понять, что всё это почти списано с натуры и является ценным историческим документом, документом невоспроизводимым, как невоспроизводим и шотландский клан, огнём и мечом уничтоженный в XVIII столетии. В. Скотт первый увидел в клане совершенно особую общественную организацию со своими особыми хозяйственными принципами, своими особыми правовыми и моральными нормами, Энгельс писал, что до 60-х годов прошлого столетия никто не занимался изучением доисторической основы нашей писанной истории; в художественной литературе этот период был известен по произведениям Гомера и раннесредневековому эпосу (Эдда, сага о Волсунгах и др.).

В. Скотт задолго до Бахофена, Мак-Леннана и Моргана заинтересовался родовым строем и оставил богатейший материал о природе шотландского клана. "В романах Вальтера Скотта перед нами, как живой, встаёт этот клан горной Шотландии"⁴ . Не случайно Льюис Морган, автор "Древнего общества", первой материалистической работы о родовом строе, ссылается на романы В. Скотта, утверждая, что воспроизведённая им картина кланового строй Шотландии соответствовала исторической истине: "Кельтская ветвь арийской семья сохранила родовую организацию ввиде шотландского клана и ирландского секта до более позднего времени, чем какая-либо другая ветвь этой семьи, за исключением разве арийцев Индии. Шотландский клан, в частности, сохранял в горной Шотландии замечательную жизненную силу ещё в середине прошлого столетия (XVIII в. - Е. Д. ). Это был по своей организации и по своему духу превосходный образец рода и необычайно яркая иллюстрация влияния родовой жизни его членов. Знаменитый автор "Веверлея" увековечил ряд выдающихся типов, сложившихся в лоне клановой жизни, запечатлев их характерные черты. Эван, Дхю, Торкиль, Роб-Рой и многие другие возникают в нашем представлении в качестве примеров влияния рода на образование Человеческого характера. Если даже В. Скотт преувеличил в некоторых отношениях особые черты этих типов, удовлетворяя требованиям романа, то всё же они имели реальное основание. Несколькими столетиями раньше, когда клановая жизнь была крепче и внешнее влияние слабее, те же самые кланы, вероятно, вполне соответствовали этим картинам. В их распрях и кровавой мести, в расселении по родам, в коллективной обработке земли, в верности членов клана своему вождю и друг другу мы находим обычные и постоянные черты родового общества"⁵ .

Историческая обстановка, окружавшая В. Скотта, способствовала тому, что он стал первым исследователем шотландского клана. Патриархальные отноше-

¹ Скотт В. "Антикварий", стр. 321.

² Скотт В. "Пуритане", стр. 164.

³ "Телеграф" N 17 за 1833 год.

⁴ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XVI. Ч. 1-я, стр. 112.

⁵ Морган Льюис "Древнее общество", стр. 203 - 204. Л. 1934.

ния чрезвычайно сильны были в Шотландии, где клан, как говорил Энгельс, "был в полном расцвете ещё в средине прошлого столетия, и здесь был "также (как и ирландский. - Е. Д. ) уничтожен только оружием, законодательством и судами англичан"¹ .

И хотя к концу XVIII в. клан как самостоятельная историческая организация был уничтожен, в сознании современников он ещё долго продолжал жить, и на каждом шагу в Шотландии можно было встретить пережитки клака.

Так, В. Скотт уже в начале XIX в. в рыбацких посёлках Северной Шотландии встречал семьи с явно выраженным преобладанием материнского права, которое в незапамятные времена господствовало в Шотландии² . Наблюдение это очень ценно, так как имеется весьма ограниченный современный материал для изучения матриархата.

Скотт прослеживал историю шотландского клана с XIV в. ("Пертская красавица") до современного ему периода ("Антикварий"). В своих произведениях он стремился рассеять превратные представления о горцах, сложившиеся в исторической и художественной литературе. Горцев представляли до него разбойниками, головорезами, чуть ли не людоедами. Правда, горцы, описанные В. Скоттом, тоже не отличаются сентиментальностью. Но, В. Скотт нашёл историческое объяснение и в какой-то мере историческое оправдание жестокости и озлобленности, которые нельзя было не заметить у последних шотландских клансменов. "Обречённый клан, - писал Скотт, - видя себя постоянно сгоняемым со своих земель, отстаивал свои права силой и не раз добивался победы, которой пользовался довольно круто. Такое поведение, хоть и естественное для той страны и по тем временам, нарочито изображалось в столице, как следствие враждебной жестокости, против которой не было якобы другого средства, как только обрубить племени Мак-Грегоров корни и ветви"³ .

В своих романах В. Скотт показал, в каких сложных и тяжёлых условиях оказался хайлендский клан в последние столетия (XV - XVIII). Теснимый более высокой общественной организацией, клан всё время являлся ареной крестовых походов, сначала знатных феодалов, затем королевской династии, позднее он становятся жертвой первоначального накопления: клановые земли превращаются в овечьи пастбища. В "Пертской красавице" В. Скотт описывает борьбу феодальных и родовых начал в Шотландии XIV столетия. К этому времени страна разделялась на две резко противоположные части: южную, низинную (Лоуленд), и северную, горную (Хайленд). После длительной борьбы феодальные отношения восторжествовали в Южной Шотландии, в то время как Северная Шотландия упорно сохраняла незыблемость первобытных форм. Однако ежедневно горцы подвергались насилию со стороны Альбани, Дугласа и других феодалов, которые стремились покорить народ и овладеть прекрасными пастбищами горной Шотландии. И сотнями гибли горцы, отстаивая свои земли и независимость; всё дальше отодвигались они на север, что создавало напряжённое положение в этой части страны. Между кланами разгорелась жестокая борьба за пастбища, которую разжигала соседние феодалы.

Сравнивая романы В. Скотта, можно проследить, как с течением времени изменялся характер исторического конфликта. Так, взаимоотношения горцев с горожанами, жителями низин, в XIV в. носили дружеский характер. Они мирно обменивались товарами, причём горцы всегда оказывались наиболее честной стороной, добросовестно выполняя заказы на козью и оленью кожи. В "Роб-Рое" и "Уэверлее мы видим, как изменились эти отношения к XVIII столетию, когда горожане превратились в грозную силу, которая положила конец существованию клана.

Тянулись годы. Положение горцев становилось всё тяжелее. Не раз издавались специальные указы, стимулирующие истребление горцев. Ни защиты, ни покровительства не ведали кланы, испытывая от закона одни несправедливости. В. Скотт показывает, что чем ближе к современности, тем суровее становились меры, принимаемые против шотландского клана.

В "Роб-Рое" и "Уэверлее" В. Скотт прослеживает длительный исторический конфликт - столкновение английской буржуазной цивилизации с первобытным обществом Шотландии. В этих романах ой показывает наиболее критический момент в истории клана, непосредственно предшествующий его окончательной гибели. И В. Скотт улавливает сложный переход и переплетение обстоятельств, которые привели к тому, что клановый строй оказался сломленным во второй половине XVIII столетия.

Без сознательного стремления опорочить современную цивилизацию В. Скотт, однако, как историк, не мог не показать, какими трагедиями сопровождалось столкновение буржуазных отношений со старыми, родовыми формами в Шотландии, как мучительно переживали люди разорение своих родных гнёзд и как упорно держались в них старые представления.

О печальной судьбе кланов после 1745 г. повествует Скотт в предисловии к "Легенде о Монтрозе". Ок рассказывает здесь историю сержанта, бывшего члена клана Мак-Альдина. Когда-то он пас горных коров и коз, потом под барабанный бой его угнали в дальние страны, и сорок лет он скитался по разным землям. Но где бы он ни скитался мысль его постоянно возвращалась к горной шотландской долине, которую он любил больше всего на свете.

¹ К Маркс и Ф. Энгельс. Соч. У. XVI. Ч. 1-я, стр. 109.

² Скотт В. "Антикварий", стр. 248.

³ Скотт В. "Роб-Рой", стр. 44. М. 4937.

"Вернулся он на родину, пришёл в свои любимые места; оказалось, что это не более как бесплодная лощина, окружённая крутыми скалами. Тридцать домашних очагов навеки потушили свои огни, от домика его предков осталось лишь несколько разрозненных камней, даже старое наречие почти исчезло, потому что древний род, от которого он с гордостью вёл свою родословную, переселился за океан и нашёл себе пристанище в Северной Америке. Один фермер-южанин, три пастуха в серых плащах да полдюжины собак были единственными обитателями лощины, где в дни его молодости проживало, если не в богатстве, то, по крайней мере, в довольстве, более двухсот человек"¹ .

Не менее типична судьба клана Мак-Грегоров ("Роб-Рой"). Вся история этого клана - это борьба за существование, за сохранение былых вольностей.

Много пало славных горцев в этой неравной борьбе, но те, кто остался в живых, поражали неукротимостью духа, презрением к смерти, ненавистью к мелкому торгашескому духу, царившему среди жителей равнин. Эта вечная борьба ожесточала, озлобляла горцев, превращая их в грозную силу, мстящую за отнятые земли, разорённые хижины, попранную свободу. Скотт подчёркивал, что столкновение с цивилизацией затронуло моральную целостность кланового человека.

Вождь этого клана Роб-Рой, действительно историческое лицо, был когда-то честным, трудолюбивый прасолом. С круглым щитом за спиной, с палашом и кинжалом за поясом идёт он, бывало, следом за сотней горных бычков и двенадцатью молодцами, такими же косматыми и дикими, как погоняемый ими скот. Но суровая борьба за землю не прошла мимо Роб-Роя. Однажды он вернулся домой и застал полное запустение: соседние владельцы ограбили его дом, угнали скот, отняли землю. Что же оставалось делать? "Он поглядел на восток и на запад, ад юг и на север и видит, помощи нет неоткуда. Нет нигде ни крова, ни защиты, надвинул шляпу на лоб, заткнул за пояс двуострый меч и поднялся в горы, стал жить своим законом"² .

Картины уничтожения кланов, которыми сопровождалось триумфальное шествие цивилизации, В. Скотт воспроизвёл на основании документального исторического материала. Об этом периоде рассказывает Маркс в "Капитале": "Бедствия, постигшие горную Шотландию, не менее ужасны, чем те, которые постигли Англию благодаря политике норманских королей. Дичь получила больше простора, но зато людей скучивают в пределах, всё более и более тесных... У народа отнимают одну вольность за другой... И гнёт ежедневно возрастает"³ .

Историческая закономерность исчезновения клановой системы была очевидна для Скотта.

На страницах своих романов В. Скотт запечатлел тот кризис, который переживало клановое хозяйство на рубеже XVII и XVIII столетий, не будучи в состоянии даже прокормить своих членов. И в то же время В. Скотт подчёркивал живучесть клановых обычаев и первобытной, клановой морали и упорное стремление горцев отстоять себя в неравной, суровой борьбе против цивилизации, которая грозила, раздавить их.

В нескольких милях от крупнейших университетских и промышленных городов горцы сохраняли в неприкосновенности привычки и обычаи глубокой старины. Они не знали, что такое "твоё" и "моё". Здесь царили первобытное товарищество и круговая порука, господствовала иная мораль, почти неизвестная цивилизованному миру, мораль, основанная на величайшем доверии человека к человеку. То, что считается преступным, согласно законам цивилизованного общества, кажется естественным и справедливым у горцев. Так например обстояло дело с конокрадством. Английский офицер Уэверлей был неприятно поражён тем, как спокойно занимаются горцы этим преступным, с его точки зрения, ремеслом.

В повести "Мать" В. Скотт рассказывает о вдове одного старейшины клана, которая никак не могла смириться с тем, что ока и её сын подвластны закону. Сознание, что сын должен стать солдатом, потерять свободу, не укладывалось в её голове. И в тот день, когда сын должен был явиться на военный сбор, она дала ему снотворное и расслабляющее зелье. За нарушение закона сына казнят. Мать теряет рассудок.

В. Скотт описывает удивительную преданность горцев своему вождю. Когда восстание 1745 г. было жестоко подавлено и всех его предводителей ждала смертная казнь, горцы, не задумываясь, предложили свои жизни, чтобы спасти вождей, считая это величайшей честью для себя. Подобный же случай описывает В. Скотт и в "Пертской красавице". Для того чтобы спасти жизнь своему вождю, умирают один за другим семеро сыновей Торкиля, старейшины клака. "А для чего же они

¹ Скотт В. "Легенда о Монтрозе", стр. 4. СПБ. 1897.

² Скотт В. "Роб-Рой", стр. 270.

³ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XVII, стр. 801.

родились, как не для того, чтобы умереть за своего вождя", - такова была суровая мораль клана.

Сопротивлению горцев, горстки людей, с неслыханным мужеством отстаивавших свои права, посвятил В. Скотт самые патетические страницы своих романов. Имела ли эта патетика какое-то объективное историческое основание или в этом выразились узость и провинциализм В. Скотта? Несомненно, изучая патриархальный строй, В. Скотту не мог не признать известные исторические преимущества, которыми обладал клан, не маг не признать какой-то правды, которая была на его стороне.

Эта правда коренилась в сознании нравственного превосходства кланового человека. В "Легенде о Монтрозе" у Скотта есть замечательное место: умирающий сын Тумака, одного из древнейших шотландских кланов, завещает сыну, как надо жить, чтобы быть достойным своих предков: "И в лесных дебрях и среди горных туманов, Кеннет, сын Ирахта, храни неприкосновенной свободу, которую оставляю тебе в наследие, не меняй её ни на пышную одежду, ни на каменные палаты, ни на роскошные яства, ни на пуховое ложе. Среди утёсов, как на дне долины, в довольстве или в голодной нищете, в дни красного лета, как и в пору железной зимы... Кеннет, сын Тумана, будь свободен, как были твои деды и прадеды. Не признавай над собой властелина, не подчиняйся законам, не принимай платы... Не держи невольников... не строй темницы, не огораживай пастбища... не засевай нивы... Пусть горные олени заменяют тебе стада и табуны... Коли и их не будет, добывай себе добро наших притеснителей англичан, а также и тех сынов Гаэля, которые в душе те же англичане и ставят стада и угодья превыше чести и свободы. Тем лучше для нас, что они так думают: тем шире поле для нашего мщения. Помни о тех, кто оказывал услуги нашему племени, и для них не жалей крови, если понадобится. Если придёт к тебе Мак-Ян, неся в руке отрубленную голову королевского сына, укрой его и защити, хотя бы за ним гналась по пятам разъярённая армия короля-отца: не забывай, что в прежнее годы мы нашли приют в Гленко и в Арднамур-хане... Пусть и умрёшь, как умирали предки, прежде чем болезни, увечья или старость подточат бодрость духа твоего! Беги... беги! Живи на воле... Будь признателен за ласку... Мсти обидчику твоего племени"¹ .

Здесь выразилась подлинно народная клановая мудрость первобытного человека, не заражённого цинизмом и двоедушием современности.

Достоинства шотландцев, воспетые В. Скоттом, отмечал Энгельс в письме к Бернштейну. Правда, достоинства людей патриархального общества были задолго до В. Скотта оценены просветителями. Мнения Монтескье, Вольтера и тем более Руссо сходились в том, что нравственный идеал следует искать в прошлом, и они преувеличивали достоинства и идеализировали, первобытные черты, подлинным знанием которых они не всегда обладали.

В. Скотт понимал, что черты известного морального превосходства людей клана; были лишь одной стороной патриархальных устоев. Он видел вместе с тем ограниченность исторических связей в пределах патриархального общества. Словами одного из героев В. Скотт говорит о горцах: "Разнообразие вносит в них только узколобый, но пламенный патриотизм, образуя как бы самый внешний из кольцевых бастионов, за которым шотландец окопался против всех: стен филантропической щедрости. Взберитесь на этот вал, и вы увидете за ним новый, ещё более неприступный барьер - любовь к своей провинции, своей деревне или, вернее, к своему клану; опрокиньте эту вторую преграду и вас встречает третья - его привязанность к своей семье: к отцу, матери, к сыновьям и дочерям, к дядям, тёткам и всем родичам до девятого колена. Этими пределами и ограничивается социальное чувство шотландца"² .

В. Скотт видел причины, лишившие клан исторической сопротивляемости, в слабости социальных связей и в низком уровне хозяйства.

Начиная с 1819 г. В. Скотт создал группу романов из истории средневековой Европы. Первый из них, "Айвенго" (1819), посвящен эпохе крестовых походов. К этой же эпохе относятся романы "Ричард Львиное Сердце", "Граф Роберт Парижский", "Обручённые". Европа периода образования феодальной монархии находит отражение в "Квентине Дорварде" и "Анне Гейерштейн".

В "Кенильворте", "Аббате", "Ламмермурской невесте" изображена Англия времён торжества абсолютизма. Последняя группа романов посвящена английской буржуазной революции. Сюда относятся "Вуд-сток", "Пуритане", "Легенда о Монтрозе". Выбор исторической тематики показывает, что В. Скотта привлекали в прошлом не пикантные и занимательные истории, а события, имеющие всемирноисторическое значение, поворотные и узловые моменты человеческой истории. И проблематика, которую поставил В. Скотт в своих романах, стала центральной в английской и европейской исторической науке. Лучшие работы западноевропейских историков: Тьерри, Гизо, Мишле, Гиллама, Кембля, Маколея, Фримена, Гардимера - посвящены проблеме норманнского завоевания в Англии, английской буржуазной революции и др.

Такие романы В. Скотта, как "Айвенго", "Квентин Дорвард", "Пуритане", "Вудсток", по-новому осветили средневековье и явились, несомненно, поворотным моментом в исторической науке.

Так, в "Айвенго" в совершенно новом свете предстала история возникновения английской национальности. "Никто не станет оспаривать, что творец "Веверлея" был первым, который вывел на сцену разнородные племена, постепенное слияние которых

¹ Скотт В. "Легенда о Монтрозе" сто. 97

² Скотт В. "Роб-Рой", стр. 112.

в течение времени образовало великие нации Европы. И вследствие этого разложения показан нам совершенно новый мир причин и побуждений, обусловливавших в продолжение веков борьбу основных частей этих великих масс и породивших постепенно политические и нравственные явления западной цивилизации... Спрашиваем: кто прежде В. Скотта говорил о саксонцах и норманнах во времена Ричарда Львиное Сердце? Как будто достаточно одного сражения, одной перемены династии, чтобы слить две враждебные нации тогда, когда дело шло об имуществе, о независимости, о жизни, о смерти"¹ .

Можно умножить количество примеров, которые подтверждают уменье В. Скотта самостоятельно анализировать и осмысливать историческое явление, схватить в нём самое существенное, непреходящее.

Несомненно, общая концепция феодализма, данная в главе XII "Айвенго" и отчасти в "Истории Шотландии", не может считаться устаревшей и по сегодняшний день, как и характеристика исторической деятельности Людовика XI в "Квентине Дорварде" и др.

Конечно, жанр романа ограничивает историческую достоверность его произведений, поскольку в них большое место занимают домысел и воображение. Но в том-то и заключается глубочайший историзм В. Скотта, что определяющим моментом для него всегда остаётся история. "Художник может разрешить себе обрисовать чувства и страсти героев гораздо подробнее, чем в старинных хрониках, которым он подражает; но как бы далеко он тут ни зашёл, он не должен вводить ничего не соответствующего характеру эпохи; его рыцари, лорды, оруженосцы, йомены могут быть изображены более подробно и живо, нежели, в сухом и сжатом рассказе старинной иллюстрированной летописи, но характер и внешний облик эпохи должны оставаться неприкосновенными² .

В. Скотт создал исторического человека в противоположность метафизическому человеку XVIII столетия, когда и Магомет и Саладин в равной мере способны была произносить "энциклопедические" речи (Вольтер, Лессинг и др.).

Это относится не только к действительно историческим лицам, изображённым В. Скоттом в его романах, но в большинстве случаев и ко всему его человеческому миру вообще. Люди В. Скотта в своём внешнем и внутреннем облике выражают дух и нравы избранной им эпохи: "Художник должен изображать людей в костюмах и позах, свойственных времени"³ . Историческим шедевром являются образы Людовика XI, Елизаветы, Бурлея, Мак-Ивора, Роб-Роя и др. Так, в Роб-Рое нет ни единой черты, которая не находила бы объяснения в богатых исторических связях этого человека, в его родстве с одним из древних и почтенных кланов Шотландии.

"Несколько качеств было у Роб-Роя, позволивших ему обратить в преимущество избранную для" себя роль. Среди них самым замечательным было его происхождение из клана Мак-Грегоров и родственная связь с этим кланом, столь прославленным своими несчастьями и неукротимостью духа, заставлявшей его отстаивать себя, как единый клан, целостный и сплочённый, невзирая на самые суровые законы, с неслыханной жестокостью применявшиеся против тех, кто носил это запретное имя"⁴ .

"В. Скотт, - писал Белинский, - потому так увлекателен, истинен и верен в отношении к истерической истине, что выражает дух избранной им эпохи и не гоняется за подробностями, и что посему ему никакого труда не составляет соблюдать мелочную верность в подробностях".

В. Скотт стремился к тому, чтобы ничто не нарушало целостной картины времени. "Антикварные детали, - говорил он, - придают ландшафту специфические черты... феодальный замок должен возвышаться во всём своём величии... Местность, которую избрал художник для изображения, должна быть передана со всеми своими особенностями, с возвышающимися утёсами или со стремительным падением водопада и т. д."⁵ .

В. Скотт придавал огромное значение воспроизведению материальной культуры той или иной эпохи. Домашняя утварь, своды тысячелетнего замка, развалины древних аббатств, застольный кубок феодального владыки, убогая одежда смиренного пилигрима, тяжёлые латы крестоносца, картины Дюрера отнюдь не являются простыми живописными подробностями: они выражают временное и национальное своеобразие прошлого. Нередко такие детали освещают систему исторических взаимоотношений и способствуют проникновению в сокровенный смысл исторических событий. Шедевром исторической детали является медно кольцо, наглухо запаянное на шее Гурта, с надписью: "Гурт, сын Беовульфа, прирождённый раб Седрика саксонского". Этот маленький медный предмет отражает всё - время, страну, характер социальных отношений.

И можно сказать, что вся художественная организация романов В. Скотта соответствует действительным историческим пропорциям и содержит огромный познавательный смысл. Это отличает романы В. Скотта от романов Виньи, Гюго и др.; которые считали "правду моральную выше правды исторической"⁶ . Исторические романы В. Скотта явились огромным вкладом не только в художественную, но и в историческую литературу, тем более если учесть неразработанность методов собственно

¹ Лунин М. Указ. соч., стр. 15 - 16.

² W. Scott. Ivanhoe. Edinburg, p. XIV, v. 1 - 2. 1863.

³ Ibidem.

⁴ Скотт В. "Роб-Рой", стр. 440.

⁵ W. Scott. Ivanhoe. Edinburg, p. XIV, v. 1 - 2. 1863.

⁶ Hugot. Oeuvres. T; I, p. 568. Bruxelles. 1842.

исторического исследования в пору, современную В. Скотту. Этим объясняется большое влияние В. Скотта на Тьерри, Гизо и др.

В. Скотта можно отнести к той плеяде английских историков начала XIX столетия, о которых писал Энгельс Штаркенбургу 25 января 1894 г.: "Если материалистическое понимание истории открыл Маркс, то Тьерри, Минье, Гизо и все английские историки до 1850 г. доказывают, что к этому стремились многие, а открытие того же самого понимания Морганом показывает, что время для этого созрело и это открытие должно было быть сделано"¹ .

¹ К. Маркс. Избр. произведения. Т. I, стр. 358 - 359. Л. 1940.