Впервые опубликованные воспоминания генерала В. Ф. Джунковского (1865 - 1938) давно известны исследователям политической истории России. Текст, отобранный для данного издания И. М. Пушкаревой, З. И. Перегудовой (они же авторы вступительной статьи и примечаний), ограничен двумя вехами карьеры мемуариста. Это оправдано не только биографически: промежуток между назначением Джунковского в 1905 г. московским вице-губернатором (и вскоре вслед за тем губернатором) и внезапным увольнением его в 1915г. с должностей товарища министра внутренних дел и командира особого корпуса жандармов в основном совпадает с новым этапом преобразований в России,

стр. 153

открытым первой революцией. Свидетель и участник происходивших перемен, Джунковский не только детально описывает свою служебную деятельность, но и выступает в качестве своеобразного летописца этого сложного периода, основываясь на материалах обширного личного архива, причем большое количество документов непосредственно включено в текст воспоминаний.

Широкий круг обязанностей Джунковского, официальных и общественных, привычка точно фиксировать факты обусловили насыщенность воспоминаний разнообразной информацией об экономической, культурной и политической жизни того времени. Много конкретного сообщается о работе общественных организаций и учреждений, к которым был причастен Джунковский, - Московского попечительства о народной трезвости, Практической академии коммерческих наук, Общества воздухоплавания, о московском земстве и других.

Изобилуют красочными подробностями, но могут показаться растянутыми, описания всевозможных парадно-церемониальных и юбилейных мероприятий. Джунковский сопровождал императора в его поездках по России и за границу, отвечал за организацию его охраны, в частности, во время торжеств по случаю 100-летия Отечественной войны 1812 г. и 300-летия дома Романовых. Для убежденного приверженца монархии, каким был Джунковский, это не внешняя или второстепенная, а напротив, весьма существенная сторона функционирования власти. Под этим углом зрения оценивается в воспоминаниях даже самоназначение Николая II в 1915 г. верховным главнокомандующим: путешествия по стране, с сожалением пишет Джунковский, отныне стали немыслимы, между тем они всегда способствовали единению царя с народом.

Разумеется, рассказами Джунковского о массовом эмоциональном подъеме, который он наблюдал в таких поездках, нельзя пренебречь, но нежелание мемуариста корректировать свои былые впечатления в свете последующих событий заставляет усомниться в его выводах. Судя по тому, что известно из других источников, в описываемый период процесс десакрализации личности монарха зашел достаточно далеко; не ставили в то время знак равенства между неподдельным монархическим чувством и обычной жаждой зрелищ и многие монархисты. Да и сам Джунковский не раз касается "технологии" подготовки встреч народа с царем.

При всей непритязательности повествования позиция автора выражена везде с полной определенностью. Как полагают публикаторы, ближе всего она к позиции П. А. Столыпина. Приоритеты деятельности Джунковского всецело определялись правительственным курсом, это явствует из частично использованных в воспоминаниях ежегодных всеподданейших отчетов московского губернатора. Даже перед судом Революционного трибунала в 1919г. он заявил, что "было бы низко, подло", если бы он, "служа Государю, не хотел укреплять его власть".

Однако с теми методами, к каким прибегали, преследуя ту же цель, правящие круги, в том числе и Столыпин, Джунковский соглашался далеко не всегда, отстаивая в меру своих возможностей на деле, а не декларативно, правовые начала управления. Военно-полевые суды принесли, по его убеждению, больше вреда, чем пользы. Вредными считал он и действия таких "представителей самого крайнего консерватизма", как В. А. Грингмут или В. М. Пуришкевич; отпор с его стороны встречали претензии правомонархических организаций на исключительное положение в государстве, вмешательство их членов- "низкопробных агентов и шантажистов"- в дела администрации. Подробно освещается в воспоминаниях борьба Джунковского с практикой полицейской провокации (удаление из Государственной думы Р. В. Малиновского, запрещение использовать в качестве осведомителей гимназистов и солдат), неприятие им "щегловитовской юстиции". Показательно также внимание, уделяемое дебатам в Думе, которую Джунковский считал неотъемлемой частью государственного строя России.

Следует сказать и о попытках Джунковского ослабить влияние придворной камарильи, но его отставка после доклада Николаю II о Г. Распутине, несмотря на неизменное прежде расположение царя, показала, что в этой критической для судеб монархии сфере он ничего не добился (если не считать того, что сам он, не в пример своему шефу Н. А. Маклакову, перед "посторонними" влияниями устоял). Джунковский называет фальшивым взгляд тех, кто видел зло единственно в фигуре Распутина. Но в собственном объяснении он остается верен себе, не допуская малейшей критики основ режима: "Если бы в обществе было поменьше истеричных и неудовлетворенных женщин, ищущих особых ощущений, если бы среди занимавших высокие посты и окружавших Государя было поменьше лакеев, а побольше честных людей, то Распутины не могли иметь влияния". Чтение воспоминаний неизбежно возвращает к старому вопросу: каков был потенциал развития и, следовательно, запас прочности обновленной в 1905 -

стр. 154

1906 гг. политической системы? И насколько характерен для этого периода тип просвещенного консерватора-бюрократа, персонифицированный в их авторе? Некоторым современникам годы, предшествовавшие Первой мировой войне, ретроспективно представлялись периодом "выздоровления", началом воспитания власти и общества "конституцией", внедрявшей в русскую жизнь идею законности. Другие, напротив, утверждали, что мировоззрение, психология, привычки, навыки представителей администрации, особенно местной, нисколько не изменились; ее несостоятельность явилась одной из причин развала старой России ¹ . У Джунковского подобных обобщений не найти, нет у него и никакого определения российской государственности. Но его воспоминания дают пищу для размышлений на эту все еще дискуссионную тему уже потому, что больше всего "населены" чиновниками разных рангов. Там, где автор описывает их действия, он исходит из бесспорного для него принципа, которому следовал сам: не население существует для власти, а власть для населения, доверие которого она обязана приобрести.

Характеристики тех, с кем Джунковский соприкасался, лаконичны, но многомерны. Предельно требователен он в своих оценках к высшим чиновникам: ум, дарования таких деятелей, как П. Н. Дурново и С. Е. Крыжановский (последний в этом отношении, замечает Джунковский, был на голову выше Столыпина) или таких руководителей политической полиции, как П. Г. Курлов и С. Е. Виссарионов, не искупают их беспринципности, нравственной шаткости. По той же причине отказался он от эпитета "великий", говоря о С. Ю. Витте.

Сам Джунковский снискал доверие жителей Москвы и губернии (причем принадлежавших и к низшим социальным слоям, вплоть до обитателей Хитрова рынка) прежде всего благодаря тому, что его административные таланты были неотделимы от высоких человеческих качеств. Об этом сохранилось множество свидетельств, в том числе относящихся к советскому времени, когда не могло быть и речи о какой-то зависимости свидетелей от бывшего сановника, давно ставшего частным лицом. Но современники столь же единодушно признавали Джунковского редким исключением. Типично одно из высказываний в связи с отъездом его на службу в Петербург в 1913 г.: "Недаром матушка Москва так провожает Вас, ибо чувствует, что не будет у нее другого такого гуманного губернатора" ² .

Николай II назвал восьмилетнее губернаторство Джунковского "примерным и блестящим"; князь В. П. Мещерский восхищался тем, что при Джунковском "был отменен старый печальный лозунг "народ- подальше". Государство патерналистского типа казалось им реальной альтернативой новым реформам, утверждающим конституционализм. Иллюзии Джунковского- одного из последних рыцарей монархии - находились в иной плоскости. Так, чрезмерно оптимистично оценивал он шансы столыпинской аграрной реформы. Вероятно считал он возможным и "перевоспитание" бюрократии. Отсюда снисходительность к некоторым администраторам, явно не отвечавшим им же установленным высоким критериям. Например, к "грозе Ялты и уезда" генералу Думбадзе, о котором Джунковский пишет: "Администратор, конечно, он был плохой, законов никаких не знал и руководствовался исключительно своей совестью, действуя по логике своего разума, всегда с исключительной непосредственностью". Нелицеприятно высказываясь о московском градоначальнике Рейнботе, осужденном за взяточничество, Джунковский тем не менее считает его жертвой интриг, а наказание незаслуженно суровым (на самом деле даже по тем временам оно оказалось весьма мягким, и уже через месяц Рейнбот был помилован).

Содержательна вступительная статья, состоящая из биографического и источниковедческого разделов. Вполне уместны здесь сведения о предках и родственниках Джунковского (черносотенцы сопровождали нападки на него ссылками на "неустойчивость политических воззрений и верований в семействе Джунковских"), но можно было дополнить эту часть доступными данными о его старшем брате, также видном чиновнике Н. Ф. Джунковском, и сопоставить их взгляды ³ .

Джунковский довел воспоминания до начала 1918г., в дальнейшем потребовались дополнительные разыскания. Публикаторы выяснили подробности суда над Джунковским в мае 1919 г., условия его заключения в Бутырской и Таганской тюрьмах, установили и дату его досрочного освобождения - 28 ноября 1921 г. (ранее было известно лишь, что дело Джунковского пересматривалось) ⁴ .

Все это немаловажно, ибо советский отрезок биографии Джунковского оброс немалым числом фантастических версий'. Лишь сравнительно недавно они стали вытесняться достоверными сведениями, позволяющими составить целостное представление об этой неординарной личности.

стр. 155

Примечания

1. См. МАКЛАКОВ В. А. Власть и общественность на закате старой России. Париж. 1936, с.559; ВЕРНАДСКИЙ В. И. Публицистические статьи. М. 1995, с. 227 - 278; ДЕНИКИН А. И. Очерки русской смуты. - Вопросы истории, 1994, N 4, с. 81.

2. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 826, on. 1, д. 585, л. 2 об.

3. ПОТОПОВ С. И. Царизм, буржуазия и рабочий вопрос в первой русской революции. -Рабочие и российское общество. Вторая половина XIX- начало XX века. СПб. 1994, с. 84 - 90.

4. ГОТЬЕ Ю.В. Мои заметки. - Вопросы истории, 1993, N 3,с.165.

5. См. РАЗГОН Л. Непридуманное. - Юность, 1988, N 5, с. 31 - 34.