ВСТРЕЧА НА ЭЛЬБЕ В 1945 г. ГЛАЗАМИ МАРТЫ ГЕЛЛХОРН. ПРЕДИСЛОВИЕ Б.А. ГИЛЕНСОНА

Мемуары, воспоминания, истории жизни, биографии замечательных людей.

NEW МЕМУАРЫ, ЖИЗНЕОПИСАНИЯ


МЕМУАРЫ, ЖИЗНЕОПИСАНИЯ: новые материалы (2024)

Меню для авторов

МЕМУАРЫ, ЖИЗНЕОПИСАНИЯ: экспорт материалов
Скачать бесплатно! Научная работа на тему ВСТРЕЧА НА ЭЛЬБЕ В 1945 г. ГЛАЗАМИ МАРТЫ ГЕЛЛХОРН. ПРЕДИСЛОВИЕ Б.А. ГИЛЕНСОНА. Аудитория: ученые, педагоги, деятели науки, работники образования, студенты (18-50). Minsk, Belarus. Research paper. Agreement.

Полезные ссылки

BIBLIOTEKA.BY Беларусь - аэрофотосъемка HIT.BY! Звёздная жизнь


Публикатор:
Опубликовано в библиотеке: 2020-01-18

Марта Геллхорн (1908-1998) - известная американская журналистка, публицист и прозаик. К сожалению, ее творческое наследие у нас почти неизвестно; скорее ее знают как третью жену великого Эрнеста Хемингуэя. Между тем, Марту Геллхорн справедливо считают одним из летописцев войн XX в.; ее деятельность как журналистки, посылавшей яркие репортажи из горячих точек, с разных театров военных действий, достойна самого пристального внимания.

Дочь врача, воспитывавшаяся в интеллигентной семье, она, не закончив престижный женский колледж Брин Мор, начала профессионально заниматься журналистикой, много путешествовала, некоторое время работала во Франции. В драматической обстановке 30-х годов с первых же шагов демонстрировала антифашистские, демократические убеждения. В пору "Великой депрессии" в США Геллхорн - сотрудник Гарри Гопкинса, трудится в составе Федеральной Администрации чрезвычайной помощи, собирая документальные свидетельства, касающиеся положения нуждающихся и безработных. Они были положены в основу ее очерковой книги, красноречиво озаглавленной "Горе, которое я видела" (1935) и вызвавшей лестные отклики прессы. Сам Герберт Уэллс писал: "Марте Геллхорн присуща завидная способность: читатель отождествляет себя с ее героями... Мы начинаем жить жизнью ее персонажей". Уэллс увидел в книге "американскую трагедию в законченном виде".

В 1936 г. Геллхорн посетила Германию, где наблюдала воочию нацистский режим, "угрожающий и гнусный". В тот же год она была приглашена в Белый дом, где познакомилась с Элеонорой Рузвельт. С той поры они стали друзьями.

В конце этого года в Ки-Уэсте (Флорида) произошла случайная встреча Марты Геллхорн с Хемингуэем, ее литературным кумиром. Красивая, обаятельная, честолюбивая, Марта произвела на Хемингуэя сильное впечатление. Так начался их роман, завершившийся в 1940 г. браком. В начале 1937 г. в качестве военных корреспондентов они вместе отправились и Испанию; всего она выезжала туда четыре раза, став свидетельницей всех этапов этой первой трагической схватки с фашизмом. Ее смелость, ответственность в боевой обстановке, быстро крепнувшее мастерство, способность перенимать опыт - все это вызывало восхищение Хемингуэя. В июне 1937 г. Марта выступила с пламенной антифашистской речью на II Конгрессе Лиги американских писателей. С той поры ей не раз приходилось ездить с лекциями по стране, рассказывать об увиденном и пережитом.

После Испании Марта Геллхорн - в гуще политических событий. В 1938-1939 гг. посетила Чехословакию, преданную Западом в результате Мюнхенского сговора. Осенью 1939 г. одной из первых западных корреспондентов прибыла в Финляндию; в серии очерков и репортажей освещала первый ранний этап советско-финляндской войны. В драматической атмосфере конца 30-х годов сложился ее метод "ангажированного журналиста": она видела свою задачу не только в свежей и честной информации, но и в том, чтобы "скромным образом возвысить свой голос в

стр. 207


защиту справедливости". В январе 1941 г. вместе с Хемингуэем Марта отправилась в Китай, где провела почти полгода, встречалась с Чан-Кайши, Чжоу-Эньлаем, став свидетельницей китайско-японской войны - уже третьей, о которой ей довелось писать.

Гибель американского флота в Перл-Харборе в декабре 1941 г. и вступление США в войну застали Геллхорн вместе с Хемингуэем на Кубе. Марта сразу включилась в работу. Летом 1942 г. она написала серию очерков после поездки по странам Карибского бассейна. А в октябре 1943 г. вылетела в Лондон, где уже шла подготовка к открытию второго фронта. Там она узнала от очевидцев о зверствах фашистов в Польше, превративших страну в кладбище, о геноциде евреев, о трагедии варшавского гетто и рассказала об этом в ряде статей в журнале "Кольерс". А в день открытия второго фронта - высадки союзников в Нормандии - Геллхорн, тайком проникнув на санитарное судно, идущее к берегам Франции, стала очевидцем первых часов десантной операции. Она даже раньше Хемингуэя, отношения с которым были уже на грани разрыва, вступила на французскую землю, что немало уязвило ее мужа; затем в качестве санитарки помогала эвакуировать раненых на судно. Через несколько недель она уже была в Италии, наблюдая тяжелые бои в горной местности к северу от Рима, где союзники "прогрызали глубоко эшелонированную оборону вермахта" - "Готскую линию". Осенью 1944 г. Марта - свидетельница боев на "линии Зигфрида" и Арденнского сражения.

Весной 1945 г. Геллхорн в Германии вместе с американскими частями участвовала в мощном наступлении на войска рейха, а в апреле стала свидетельницей исторической встречи с Советской Армией в районе Торгау. Эта встреча запечатлена в ее очерке "Русские". За живыми деталями этого события она ощутила главное: неодолимую мощь той силы, которая, пройдя долгий путь от Сталинграда до Эльбы, внесла решающий вклад в разгром "третьего рейха".

После второй мировой войны Марта Геллхорн профессионально трудилась много и плодотворно. Ее путь журналиста продолжался более семи десятилетий. Она объездила чуть ли не полмира, встречалась со множеством выдающихся деятелей, определявших лицо нашего столетия. Присутствовала на Нюрнбергском процессе, а позднее в Израиле на процессе над "бухгалтером смерти" - Эйхманом. Журналистику сочетала с художественной прозой. События второй мировой войны - тема ее проникнутого автобиографическими мотивами романа "Вино познания" (1948). Она побывала потом еще на нескольких войнах: на арабо-израильской "шестидневной" и вьетнамской, которую осудила вместе со многими деятелями американской культуры. Свои репортажи из Юго-Восточной Азии Геллхорн опубликовала сначала в английских газетах, а затем отдельной книгой "Вьетнам: война нового типа". Писала также из зон боевых действий в Латинской Америке: из Никарагуа, Сальвадора.

В США Марта Геллхорн выступала с осуждением маккартизма. Она была противницей преследований диссидентов в нашей стране. Приехав в Москву, выражала солидарность с А.И. Солженицыным, помогала Надежде Яковлевне Мандельштам. В 1978 г. выпустила книгу мемуаров "Путешествие с самим собой и еще с кем-то" - в ней немало ярких деталей, касающихся малоизвестной у нас поездки с Хемингуэем в Китай.

Марта Геллхорн прожила долгую плодотворную жизнь. Последние годы провела в Лондоне, где скончалась в возрасте 90 лет.

В отзывах критиков ее книг звучит настойчивая мысль: она сделала живой нашу историю. Журнал "Лиснер" писал: "Если кто-нибудь своей жизнью послужил доказательству справедливости широко цитируемого тезиса Джорджа Сантаяны - "кто не помнит прошлого, обречен заново пережить его", - так это Марта Геллхорн".

Очерк Геллхорн "Русские", впервые публикуемый в переводе на русский язык, был включен в ее книгу избранных репортажей и очерков "Лицо войны" 1 . Читатель


1 Gellehorn М. Face of War. New York, 1959.

стр. 208


заметит: Геллхорн воспринимает события глазами западного журналиста. Русские вызывают и восхищение своей мощью, и удивление, и стремление понять их загадочную душу.

Б. А. Гиленсон, доктор филологических наук, профессор Московского городского педагогического университета

Марта Геллхорн

РУССКИЕ

Апрель 1945 г.

Русский часовой стоял на понтонном мосту по нашу сторону Эльбы. Небольшого роста, небритый, ясноглазый. Он помахал нам, чтобы мы остановились, подошел к джипу и, не переставая улыбаться, очень быстро заговорил по-русски. Затем пожал нам руки и произнес: "Американски?". Снова пожал нам руки, отдал честь. Последовало молчание. У всех не сходила с уст улыбка. Я перепробовала немецкий, французский, испанский и английский, - именно в такой последовательности. Мы хотели пересечь Эльбу, чтобы попасть на русскую сторону, к нашим союзникам. Но наша просьба ни на одном из языков не возымела действия. Русские знают только свой язык. Наш водитель сказал по- русски несколько слов, что крайне меня удивило. "Нынче надо изъясняться на всех языках понемногу, чтоб хоть куда-то попасть", - объяснил он. Русский часовой некоторое время переваривал услышанное и теперь что-то отвечал. Чаще всего слышалось слово "ньет". Это было единственное известное мне русское слово, но его-то чаще всего и слышишь, - после чего все споры бесполезны.

Поэтому мы поехали назад, к командному пункту русских, чтобы найти ответственного за переправу. Там нас ждала еще одна яркая и содержательная беседа - сопровождаемая рукопожатиями, улыбками и иными выражениями доброй воли. Но главным словом вновь оставалось: "ньет".

Мне предложили отправиться в одно из зданий Top ray, чуть дальше, в стороне от реки, где многие мои соотечественники уже коротали время в ожидании. Возле этого серого прямоугольного немецкого строения было припарковано множество джипов и легковых машин, принадлежавших английским и американским должностным лицам, которые ждали возможности пересечь Эльбу. В здании царила полная неразбериха. Общее настроение колебалось от недоумения до легкого добродушия. Люди толпились на улице и обсуждали русское время, которое было на час или два больше или меньше нашего. Они пытались выяснить, приедет ли завтра русский генерал, которого ожидали сегодня, но который, как стало известно, прибыл и тут же убыл еще вчера. Рассуждали о том, по какому времени ориентироваться: по нашему или по их. Говорили и о том, что звонить в тот русский пункт, где мы уже были, бесполезно, поскольку, во-первых, телефонные линии там только прокладываются, во-вторых, по телефону все равно ничего не скажут, даже если вдруг окажется, что он работает и кто-то возьмет трубку. Ну что ж, говорили они, так уж вышло, ничего не поделаешь, придется ждать - все равно делать больше нечего. На русскую сторону можно попасть только в том случае, если через Эльбу тебя перевезет русский начальник, в конкретное место и с конкретной целью. Не было и речи о том, чтобы просто пройти несколько метров по понтонному мосту и начать брататься с союзниками.

На солнце было тепло, и я принялась наблюдать за улицей. Прошли две русские девушки-солдаты, за ними - русская медсестра, привычно придерживая на бедре пистолет. Подошел русский в синем комбинезоне и с такими же синими глазами,

стр. 209


спросил: "Американски?", пожал всем руки, выслушал целый поток разнообразных шуток, на каждую из которых у него была наготове улыбка и единственный ответ: "Русские". Потом что- то сказал со вздохом, еще раз обменялся рукопожатием и заспешил по своим делам. Утро было на исходе, и стало очевидно, что ничего уже не произойдет, поэтому мы отправились обедать в штаб американского батальона, для чего нам пришлось пересечь всю русскую часть Торгау и мост, патрулируемый военной полицией.

В штабе мы встретили огромного роста русского полковника в запачканном мундире, который в компании своего переводчика изо всех сил пытался осилить тарелку супа из армейского пайка. Как люди со вкусом, русские, так же, как и мы, были не в восторге от солдатской пищи, хотя кофе им явно нравился. Никто в штабе не казался особо ухоженным, поскольку офицеры действующей армии обычно слишком заняты, чтобы следить за собой. К тому же в только что освобожденных городах обычно не работал водопровод. Русские же словно несли с собой пыль окопов Сталинграда.

Полковник был само радушие, а рукопожатие его напоминало мертвую хватку медведя-гризли, и через переводчика он пообещал взять меня с собой на другую сторону Эльбы сегодня вечером, поскольку он все равно едет в штаб своей дивизии. Полковник обещал, что зайдет за мной в 5.30. После недолгой дискуссии мы установили, какие именно 5.30 имеются в виду, их или наши, и все остались вполне довольны, В 5.30 он не явился, и за ним были посланы гонцы. В 6.30 я сама отправилась в русскую часть Торгау, где и обнаружила полковника.

Он настоял, чтобы я присоединилась к столу перекусить: они как раз были заняты трапезой. "Перекус" оказался просто сказочным, он состоял из вареных яиц, трех сортов колбасы, солений, масла, меда и нескольких марок вин, и я призналась, что русский подход к организации питания представляется мне куда более рациональным, чем наш. Подобный старый добрый метод неизменно себя оправдывает: живи тем, чем одаривает земля; любой ее продукт полезней казенного рациона. Затем мы вернулись к теме перехода Эльбы. Оказалось, полковник не понял моей просьбы; нет, мне никак нельзя попасть туда без разрешения генерала. Может ли он позвонить генералу? Что, прямо сейчас? Да, прямо сейчас.

- Время - деньги, - сказал переводчик.

- Куда торопиться, - возразил полковник, - еще успеется.

- Поймите, - взмолилась я. - Моя работа - рабский труд. Кучка алчных капиталистов в Нью-Йорке выжимает из меня все соки, не дает ни минуты передохнуть. Меня жестко накажут, если я буду слоняться без дела и угощаться за вашим столом в то время, когда мой гражданский долг - пересечь Эльбу и приветствовать доблестных союзников.

Они посочувствовали, но не пошевелились.

- Попробуйте позвонить генералу, - заискивала я. - Что ему стоит пропустить всего одну малозаметную журналистку?

- Хокей, - сказал полковник. Это было единственное известное ему "американское" выражение. Он пошел звонить генералу, а мы погрузились в ожидание.

За столом остались еще один полковник и переводчик, и мы непринужденно болтали, поедая крутые яйца. Мы обсудили немцев, и пришли к полному согласию. Мы поговорили об американской армии, и здесь проявили единодушие. Мне рассказывали всякие чудеса о России, которую я никогда не видела, и приглашали летом посетить Крым, уверяя, что это необыкновенно красивое место. Я обещала приехать. Меня спросили, что я думаю о русской армии, и я ответила, что она замечательная и что так считает весь мир. Мы поднимали тосты. Один раз мы пили за Трумэна;

прошло некоторое время, прежде чем я уразумела, что имелся в виду американский президент; поначалу же мне показалось, что я присутствую при каком-то особенно остроумном русском тосте. Потом вернулся полковник - главное слово опять было "ньет". Не уверена, что он звонил генералу: просто "ньет" и все.

стр. 210


Мы непринужденно болтали, и они были очень веселы. Потом зашла речь о медалях. Русские носят не ленточки на колодках, а сами медали, и солдаты и офицеры, по обе стороны груди; это выглядит впечатляюще. Очень красивые, покрытые эмалью медали даются за истребленных немцев. Одна медаль, кажется, означает 50 мертвых врагов, но я не вполне уверена. Есть медали за личное мужество и за участие в конкретных сражениях.

Неожиданно переводчик сказал: "Я - еврей из Польши. Моего отца немцы расстреляли. Через три месяца мою мать отправили в газовую камеру. Они пришли за моей женой, а она была после операции и даже не могла встать. Они погнали ее на работы. Остался четырехмесячный ребенок. Ребенку разбили голову прикладом. Жена об этом так и не узнала. Она успела передать мне записку. Это было больше четырех лет назад. В ней она написала: "Не жди меня, я не вернусь. Найди женщину, которая станет матерью нашему ребенку, и начни новую жизнь". Жена не знала, что ребенка уже нет". Он вытащил из кармана русскую газету с фотографиями, которые ныне всем известны. Эти фотографии были сделаны в Лемберге 1 : груды мертвых тел, массовые казни, изуродованные пытками тела - жутко узнаваемые и в то же время невыносимые картины. "Я жил в Лемберге", - сказал переводчик. "Когда немцы скулят и просят пощады, я показываю им это и говорю: сначала посмотрите, а потом уж скулите!". "Пойдем подышим воздухом, - сказал полковник, - не будем грустить. Мы ненавидим войну, хотим домой, где не были много лет, но мы будем истреблять немцев до тех пор, пока они сопротивляются. А сегодня прекрасный вечер, пойдем прогуляться".

Вечерний Торгау необыкновенно живописен. Из одного окна доносилась чудесная печальная мелодия русской песни, медленная, заунывная. В окне другого здания был виден юноша, он выводил на гармошке быстрый, веселый напев. По улицам бродили люди удивительной наружности, здесь можно было встретить все типы русской внешности и военной формы. Среди них были и блондины, и брюнеты выражение монголоидной внешности, и свирепого вида личности со старомодными усами, и мальчики не старше шестнадцати, и все это было похоже на огромный лагерь кочевников, где все сидят вокруг костров, едят, поют, играют в карты, а потом засыпают, завернувшись в одеяла. Раздавались одиночные выстрелы, на пути нам попалось несколько пьяных - никто не обращал на это ни малейшего внимания. Мы миновали несколько горящих домов - очень красивое зрелище, и двор, в котором было собрано множество велосипедов со всего Торгау - очевидно, скоро Российская армия станет еще мобильней.

Я сказала, что все это прелестно, но когда же мы будем пересекать Эльбу? Через две недели, ответствовал полковник, он уверен, что через две недели это можно будет устроить. Я же, в свою очередь, была совершенно уверена, что не стану две недели торчать в Торгау. Это политический вопрос, сказал переводчик, вы - капиталисты, а мы - коммунисты. Мне совершенно все равно, будь они хоть мормоны, каннибалы или балетоманы, яростно возразила я, главное - мы союзники, и, значит, заинтересованы друг в друге. Никто, сказала я сердито, не задерживает их журналистов, они совершенно спокойно могут общаться с нашей армией, и все им рады. С другой стороны, если они и дальше будут проявлять такую подозрительность и недружелюбие, то пусть пеняют на себя. Мы хотим понять их, и никто из нас здесь не интересуется политикой. Хорошо бы и они вели себя более открыто для разнообразия. Да, сказали они, все это так, но в их армии ничего не делается без разрешения; а разрешение еще не было дано. Ну что ж, сказала я, только без свободы передвижений между нами никогда не установится настоящее доверие, и это ужасно.

- Увидите, все будет сделано в свое время, - заверил полковник.


1 Немецкое название г. Львова. В 1941-1942 гг. в оккупированном немцами Львове было уничтожено почти все еврейское население. - Прим. перев.

стр. 211


- Время - деньги, - со знанием дела сообщил переводчик. Утром всеобщий интерес был прикован к понтонному мосту. Накануне, к изумлению американцев, появилось несколько русских солдат, которые старательно отдраили все сооружение. Теперь же другие русские принесли ведерки с зеленой краской и принялись его красить, а потом воткнули по всей длине маленькие елочки. Получился самый нарядный мост, какой только можно себе представить.

И вот показалась процессия исхудавших, молчаливых, потерянных людей - это русские, угнанные в немецкий плен, пересекали Эльбу, чтобы вернуться домой. Эльба не очень широка, и берега ее покрыты мягкой зеленой травой, однако как только человек ступал на противоположный берег, для нас он словно оказывался в Тибетских горах - так таинственна и непредставима была запретная территория.

Некоторое время на берегу было относительно спокойно, мы сидели на каменной ограде, смотрели на реку, разговаривали о пустяках и курили. Потом постепенно начался переход русской армии на нашу сторону реки. Армия была подобна приливу, она не имела определенных очертаний, не было слышно никаких приказов. Люди огибали каменный причал и текли дальше по дороге за нашими спинами, как прибывающая вода, как живая "муравьиная" река. Казалось, движется не войско, а целый мир. Ничего не зная об организации русской армии (русские всегда об этом умалчивают), невозможно было понять, полк это или дивизия, или, может быть, шесть полков или шесть дивизий, но они все шли и шли, беспорядочной, очень шумной толпой, мощной и возбужденной, неуклонно стремившейся к цели.

Первыми шли мужчины - массы мужчин, в шинелях и гимнастерках, в мешковатых одеждах цвета хаки. Они несли что-то вроде легких автоматов, пистолеты, гранаты и прочее вооружение. Они не двигались строем, и, казалось, даже не были разделены на группы, это была просто лавина. Они выглядели утомленными, довольно равнодушными и, безусловно, закаленными людьми. Потом по мосту прогромыхало несколько грузовиков - бог его знает, что это были за машины и где их делали. На них тоже ехали мужчины, но там же находились женщины. Одетые и вооруженные точно так же, как мужчины, молодые, но казавшиеся угловатыми, готовыми к бою. Нам сказали, что эти женщины - отличные снайперы. Затем неожиданно на ближайшем конце моста появилась женщина-солдат, регулировщица с двумя флажками, которая принялась уверенно руководить движущимся потоком.

Теперь по мосту продвигались вьючные обозы, состоящие из побитых телег и повозок, которые тащили сильные, хотя и потрепанные лошади. Возницы словно соревновались в скорости, и это азартное зрелище чем-то напоминало состязание колесниц в "Бен-Гуре" 2 . На обозах перевозилось все что угодно: постельное белье, одежда, кастрюли и сковородки, амуниция. Ехали на них и женщины; русские женщины отправляются воевать вместе со своими мужчинами, и мне это кажется здравой идеей. Это были не какие-нибудь недотроги, но крестьянки, способные вынести любые лишения, не спасовать перед самой трудной дорогой, самой лютой зимой, самой грозной опасностью.

После обозов появилось что-то вроде тягача небольших размеров, окутанного огромным облаком дыма, он тянул два больших деревянных вагона. Американцы, сидевшие на ограде, разразились аплодисментами и возгласами: "Смотрите! Моторизованные войска!". Потом появились люди на велосипедах, затем снова пехотинцы и наконец грузовики, нагруженные понтонами. Громкая славянская речь мешалась с лязгом железа и отдельными выкриками, которые могли быть распоряжениями или даже руганью. У этого людского потока, казалось, не было никакого плана, и создавалось впечатление, будто смотришь изумительно реалистичный фильм про русскую армию эпохи войны с Наполеоном. Это было абсолютно не похоже на все, что мы когда-либо наблюдали; невозможно передать то ощущение мощи, которое исходило


2 Исторический роман о Римской империи времен появления в ней Иисуса Христа, написанный в 1880 г. американским дипломатом и писателем Льюисом Уоллесом (1827-1905), был экранизирован в 1925 г., на него, вероятно, и ссылается Марта Геллхорн. - Прим. перев.

стр. 212


от этого хаотического потока людей и машин. Сидя на ограде, мы размышляли, как, должно быть, жалеют немцы о том, что напали на Россию. Каким же безумцем надо быть, чтобы бросить вызов этим людям: их бесформенный, мощный поток казался неодолимым, словно раскаленная лава.

Потом, как по волшебству, эта волнующаяся людская стихия испарилась из Торгау и, Бог знает, каким образом, распространилась вглубь страны, пока русские не оказались на укрепленной позиции на берегу реки Мелде, притоке Эльбы, в 50 милях к западу. Не знаю, как им это удалось, но случилось именно так. Замечу, что у многих русских были медали за битву при Сталинграде, и все они шли с боями на запад по меньшей мере три тысячи миль, причем, в основном, видимо, проделав это расстояние пешком.

К обеду движение на время прекратилось. "Представление окончено", - заметил стоявший неподалеку американский солдат. Потом, как бы подводя итог увиденному, добавил с выражением благоговейного ужаса: "О, Боже!". Мы прошли обратно к мосту, который вел в американскую часть Торгау. Два американских солдата патрулировали мост, один русский, лет восемнадцати, находился посредине улицы, явно обеспечивая дополнительную охрану. Три других русских солдата стояли, облокотившись на перила моста, прямо посередине; внезапно послышался громкий взрыв и из реки взметнулся фонтан брызг.

- Не волнуйтесь, - успокоил нас часовой-американец. - Они просто бросают в воду ручные гранаты. Им это нравится. Не знаю, почему. Но если заметите кого-то из них на мосту, будьте уверены, что сейчас же швырнет гранату.

Русский патрульный перешел через улицу и, словно загипнотизированный, глядя на нас, произнес: "Американски?", на что американский часовой с выражением той же зачарованности ответствовал: "Русски?". Мы обменялись рукопожатиями.

- Русские без этого не могут, - отозвался невысокий американец. - Вон тот малый стоит на мосту все утро, уже четвертый раз к нам подходит. "Американски?", - говорит и начинает руки пожимать.

- Это в знак того, что мы союзники, - объяснил второй, долговязый.

- Ну да, - согласился первый. - Я не против. Я только гадаю, сколько еще раз мы с ним сегодня поздороваемся.

- Глядите, "скорая помощь", - сказал долговязый. Мы все повернулись и увидели грузовик, напоминающий те, что перевозят мебель, выкрашенный в зеленый цвет, с красными крестами на бортах. Он остановился неподалеку, и из него стали выкарабкиваться раненые; некоторые хромали, кто-то прыгал на одной ноге. Их перевозили на сваленной груде одеял и матрасов, теперь же они исчезали в дверях какого-то здания, видимо, пункта медицинской помощи.

- Впервые вижу здесь скорую, - сказал долговязый часовой. - У них все, кто способен передвигаться, - сразу в армию. У многих головы перебинтованы, а им хоть бы что.

- Я думал, мы крепкие парни, - добавил другой, - пока не увидел этих русских. Вот уж кто крепкий, так крепкий.

- Они сумасшедшие, - отозвался долговязый.

- Вам они не нравятся? - спросила я.

- Да нет, нравятся. Отличные ребята. Они просто одержимые, вот и все.

- Они нас скоро оттеснят обратно к Рейну, - сказал невысокий американец. - Сегодня перебросили массу народа.

- Это по мне, - заявил его товарищ. - Надеюсь, они действительно скоро займут всю Германию, уж они-то знают, как это делается, будь уверен. А по мне - скорей бы домой.

Перевод А. Л. Борисенко


Новые статьи на library.by:
МЕМУАРЫ, ЖИЗНЕОПИСАНИЯ:
Комментируем публикацию: ВСТРЕЧА НА ЭЛЬБЕ В 1945 г. ГЛАЗАМИ МАРТЫ ГЕЛЛХОРН. ПРЕДИСЛОВИЕ Б.А. ГИЛЕНСОНА


Искать похожие?

LIBRARY.BY+ЛибмонстрЯндексGoogle
подняться наверх ↑

ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!

подняться наверх ↑

ОБРАТНО В РУБРИКУ?

МЕМУАРЫ, ЖИЗНЕОПИСАНИЯ НА LIBRARY.BY

Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.