ВОСПОМИНАНИЯ ПОЛЯКОВ - УЧАСТНИКОВ ВЕЛИКОЙ ОКТЯБРЬСКОЙ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ И ГРАЖДАНСКОЙ ВОИНЫ В СССР

Мемуары, воспоминания, истории жизни, биографии замечательных людей.

NEW МЕМУАРЫ, ЖИЗНЕОПИСАНИЯ


МЕМУАРЫ, ЖИЗНЕОПИСАНИЯ: новые материалы (2024)

Меню для авторов

МЕМУАРЫ, ЖИЗНЕОПИСАНИЯ: экспорт материалов
Скачать бесплатно! Научная работа на тему ВОСПОМИНАНИЯ ПОЛЯКОВ - УЧАСТНИКОВ ВЕЛИКОЙ ОКТЯБРЬСКОЙ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ И ГРАЖДАНСКОЙ ВОИНЫ В СССР. Аудитория: ученые, педагоги, деятели науки, работники образования, студенты (18-50). Minsk, Belarus. Research paper. Agreement.

Полезные ссылки

BIBLIOTEKA.BY Беларусь - аэрофотосъемка HIT.BY! Звёздная жизнь


Публикатор:
Опубликовано в библиотеке: 2016-10-15
Источник: Вопросы истории, № 10, Октябрь 1967, C. 176-189

В СМОЛЬНОМ НА II СЪЕЗДЕ СОВЕТОВ

 

Винценты Лонковский **

 

Солдаты-поляки воинской части, в которой я служил (она была расположена в местечке Новоселище в Бессарабии), решили послать на II Всероссийский съезд Советов своего делегата, чтобы он представлял там польское революционное течение, идущее по ленинскому пути. Этим делегатом избрали меня. В день приезда в Петроград я узнал, что накануне началось восстание; все правительственные здания заняты войсками и моряками и что этим восстанием лично руководит находящийся в Петрограде В. И. Ленин. Направившись в бюро своей партии, ППС-левицы, я рассказал о цели своего приезда, был признан представителем группы революционных поляков-солдат и получил возможность принять участие в съезде Советов. Я узнал от товарищей многие подробности восстания, которым был охвачен весь Петроград: что петроградский гарнизон встал на сторону восстания, что создан Военно-революционный, комитет, который руководит восстанием, что "Аврора" вошла в реку Неву, чтобы стать на защиту восставших. Эти известия меня ошеломили...

 

Из бюро партии я поехал на съезд. Он происходил в здании Смольного института, охраняемого вооруженными караулами, состоявшими из солдат и моряков, которые проверяли входные билеты. Во дворе Смольного стояли пулеметы и броневые автомобили, а при них моряки. Это свидетельствовало о безусловной воле организаторов съезда продолжать заседания и готовности дать отпор любой провокации. Комендантом Смольного был наш земляк Феликс Дзержинский. Когда после проверки пропуска я оказался в главном зале заседаний, там было уже довольно людно. По настроению делегатов ощущалась важность момента. Чувствовалось из разговоров, что подавляющее большинство присутствовавших будет голосовать за власть Советов, за желанный мир, за коренные социальные реформы.

 

II съезд Советов был открыт старым, уходящим ВЦИК. В президиум после горячих дискуссий между фракциями вошли в основном большевики, а когда новоизбранный президиум во главе с В. И. Лениным появился в зале, он был встречен ураганной овацией. В начале заседания был зачитан декрет об отмене смертной казни в армии и об освобождении солдат и офицеров, арестованных за политические преступления. Был объявлен приказ об аресте Керенского. В горячке страстной дискуссии - съезд заседал в атмосфере огромного напряжения - партии меньшинства: часть меньшевиков, правые социал-революционеры и представители Бунда, которые не могли пе-

 

 

* Начало см. "Вопросы истории", 1967, N 8.

 

** Винценты Лонковский родился 20 октября 1888 г. в Плоньске, в рабочей семье. В период революции 1905 г. вступил в Варшаве в ППС. После раскола принадлежал к ППС- левице. Арестованный в 1906 г., на следующий год был сослан в Сибирь. Во время первой мировой войны служил в 4-м Заамурском батальоне железнодорожных войск. В июне 1917 г. участвовал в съезде военных поляков в Петрограде, а в октябре 1917 г. присутствовал на II Всероссийском съезде Советов. После победы Октябрьской революции был секретарем Совета депутатов в Лунинце, на Полесье. В декабре 1917 г. принимал участие во II съезде военных поляков - представителей левицы. После захвата Лунинца немецкими войсками вернулся в Польшу. Сотрудничал с военным отделом ЦК КРПП, был председателем Главного правления Союза бывших военных поляков русской армии и организовал нелегальный его съезд, за что был в сентябре 1919 г. арестован. Последующие годы провел в эмиграции во Франции, откуда вернулся в 1934 г. и принимал участие в левом профсоюзном движении. С 1945 г. был членом ППР, с 1948 г. - ПОРП. Умер 23 октября 1965 г. в Варшаве. Воспоминания, фрагмент из которых публикуется ниже, написаны автором в 1958 году,

 
стр. 176

 

режить своего поражения, - объявили о том, что они оставят съезд. Польские группы СДКПиЛ и ППС-левицы заявили о своей полной поддержке программы, выдвинутой партией большевиков. После ухода жалких остатков обанкротившихся партий было принято знаменитое воззвание "Рабочим, солдатам и крестьянам!".

 

Военно-революционный комитет Петрограда все время сообщал участникам съезда о ходе восстания, об известиях, приходивших из гарнизонов, из фронтовых армий, которые по телеграфу уведомляли съезд, что остаются верными лозунгу "Вся власть Советам!" и что командование этих армий перешло в руки военно-революционных комитетов. Эти вести встречались с энтузиазмом, они воодушевляли делегатов съезда, свидетельствовали о том, что они не одиноки в своей справедливой борьбе. Энтузиазм был так велик, что от радости делегаты обнимались друг с другом. После выступлений нескольких делегатов на трибуну вышел В. И. Ленин. Зал всколыхнула грандиозная овация. Облик Ленина - простой, благородный, скромный - полностью покорил слушателей и держал их в большом напряжении. Ленин поднял чуть-чуть руку вверх - моментально наступила тишина. Тогда он внятно произнес: "Ну, а теперь мы приступаем к созданию социалистического строя", Снова вспыхнула мощная овация. Далее Ленин говорил о практических проблемах осуществления справедливого мира без аннексий и контрибуций, о самоопределении наций. Он зачитал обширное обращение к правительствам и народам всех воюющих стран по вопросу о немедленном перемирии. Это обращение, этот великий исторический документ, заклеймивший позором захватническую войну, отменял тайную дипломатию и требовал открытых переговоров. Обращение потрясло человеческие сердца. Великие слова Ленина говорили о трагедии русского народа в войне, ведущейся империалистическими государствами. При голосовании обращение было принято единогласно. Весь зал пел "Интернационал". Многие не скрывали слез радости. Война закончена. Победил мир.

 

После перерыва, уже в 2 часа ночи 26 октября (8 ноября), В. И. Ленин приступил к чтению Декрета о земле. Помещичья собственность отменяется без выкупа. Помещичьи имения и все монастырские, церковные земли вместе со всем движимым и недвижимым имуществом передаются во владение волостных земельных комитетов до времени созыва Учредительного собрания. Этот декрет был принят при голосовании абсолютным большинством. Крестьянские делегаты радостно приветствовали эту победу. В конце заседаний съезд избрал Совет Народных Комиссаров во главе с В. И. Лениным.

 

Перед отъездом из Петрограда я зашел в бюро своей партии, где мне вручили литературу на польском языке для наших солдат на фронте. После возвращения в воинскую часть я делился своими впечатлениями о съезде Советов, рассказывал о его важных решениях. Отчетные собрания и дискуссии состоялись на всем фронте. В фронтовых армиях происходила реорганизация командования. В организационной работе нашего батальона активное участие принимал Владислав Жмиевский, мой земляк из Варшавы, который, будучи членом СДКПиЛ, создал партийную секцию, включавшую товарищей из СДКПиЛ и ППС-левицы. Она действовала среди солдат-поляков нашей части. Ее задачей было сотрудничество с русскими товарищами в деле упрочения завоеваний Октябрьской революции и в установлении контактов с польскими революционными организациями. Мы постоянно участвовали в собраниях русских товарищей, взаимоотношения с которыми были более чем братскими. Руководством в работе нам служили тактические принципы большевистской партии.

 

В ответ на известие о созыве в Петрограде в декабре 1917 г. делегатов от польских воинских формирований, находившихся на территории России, и поляков, служивших в русской армии, я был делегирован от этих последних, чтобы представлять на съезде левую линию. В съезде принимали участие представители СДКПиЛ, ППС-левицы и ППС - "революционной фракции". Задачей съезда было определение отношения польских воинских частей к событиям русской революции, выработка форм и методов работы в этих частях в целях завоевания их для революции. В прениях по этому вопросу выступил и делегат Союза военных поляков из Минска. Ссылаясь на право на самоопределение, он домогался выделения национального достояния и вооружения, полагающегося Польше. Большинство делегатов осудило такую сепаратистскую позицию, дав ему соответствующий ответ, что сейчас не время делить оружие, что нельзя оставлять революционную армию без вооружения и что, наоборот, мы, солдаты-поляки, должны укреплять тыл и вместе с русскими товарищами защищать революцию, которая возвещает освобождение и польского рабочего класса. Я спросил этого делегата, кого он представляет, кем был уполномочен для постановки вопроса в такой форме, поскольку, едучи на съезд, я заезжал в Минск и в их Союзе, кроме офицеров, не видел никого - ни одного солдата. "Считаю, - заявил я, - что такое представительство является односторонним и противоречит принципам и целям созванного съезда".

 

Съезд обсудил вопросы организационного порядка. Был выбран Комитет войсковой левицы с местопребыванием в Москве. Его председателем стал поручик Лонгва. Съезд принял форму печати: орел без короны. Съезд послал делегацию в войска генерала Ю. Довбор-Мусницкого в Бобруйске для изучения настроений в этих войсках, так как отсутствие делегатов от этой части свидетельствовало о том, что Довбор-Мусницкий оберегает солдат от соприкосновения, с революцией. Это было понятно, ибо целью генерала было использование этих войск в направлении, противоположном ре-

 
стр. 177

 

волюции***. Именно поэтому наша бдительность была обоснованной. Посланная съездом делегация имела в своем составе по два представителя от ППС-левицы (Круликовскин и я) и от ППС (Жарский и Магда). Когда мы прибыли в Бобруйск, командование Довбор- Мусницкого чинило нам множество преград в установлении непосредственного контакта с солдатами. Однако, несмотря на эти трудности, мы проникли в солдатскую среду. Круликовский, как обычно, своим выступлением расположил солдат в свою пользу. Он объяснил им значение Октябрьской революции для польского дела, рассказал о принятых на съезде решениях, которые обязательны для всех войсковых частей, пояснил, что любая акция, предпринятая этими частями против революции, будет считаться враждебным актом, направленным против независимости народной Польши. Действительное место солдат, говорил он, - среди людей труда. Мы роздали листовки на польском языке. Наш визит как делегатов съезда произвел большое впечатление на солдат. К сожалению, у нас было задание лишь изучить настроение солдат и уведомить их о решении съезда. Поэтому наша миссия на этом закончилась. Делегация вернулась в Петроград, а я уехал непосредственно в свою воинскую часть, чтобы рассказать солдатам-полякам о съезде. Я поддерживал постоянный контакт с Лонгвой.

 

Поскольку в конце 1917 г. наша воинская часть перестала выполнять на фронте стратегические задачи и подлежала реорганизации, я был прикреплен для партийной работы к Лунинецкому Совету. По прибытии на место меня направили на организационную работу в район, где я проводил предвыборные митинги и создавал вместе с председателем Лунинецкого Совета местную ячейку ППС-левицы. Этот товарищ был вместе со мною на съезде войсковой левицы в Петрограде. В один из дней по поручению председателя я приехал в Минск по служебным делам и ожидал там заказанные для Совета печати. На следующий день немцы начали наступление, захватили Лунинец и приближались к Минску. Мне удалось пробраться обратно в Лунинец, но своих товарищей я там уже не застал. Немцы заняли дом Совета, и от солдата немецкой армии, уроженца Познани, я узнал, что председатель арестован.

 

Организационная нить была прервана, создавшееся положение не позволяло мне оставаться на месте, и я, находясь вблизи от польской границы, решил возвратиться на родину. Я пробрался в Ровно на Волыни, где немцы набирали рабочих для работы в железнодорожных мастерских в Пельцовизне. С этой партией рабочих я возвратился в Варшаву...

 

ДНИ РЕВОЛЮЦИИ В МОСКВЕ

 

Конрад Сверчиньский *

 

Весной 1917 г. я дезертировал с фронта и приехал в Москву вместе с двоюродным братом, с которым служил в одной роте. Мы столкнулись здесь со всей той массой людей, с которой провели долгие годы тюрьмы и ссылки - СДКПиЛ-овцами, ППС-овцами и даже эндеками. Мы были дезертирами, и это не сулило нам ничего хорошего. После короткого совещания в убежище для бывших политических заключенных на Якиманке знакомые пришли нам на помощь. Прежде всего они обеспечили нас штатской одеждой. Временно мы жили в убежище. Некий Стефан Станиславский дал мне свои документы, с которыми я чувствовал себя в безопасности. Будучи сапожниками, мы сразу же нашли работу. Я тотчас же установил связь с исполнительным комитетом СДКПиЛ, с товарищами Бобиньским, Лещиньским, Уншлихтом, Левандовским и другими. И вот пришел всемирно-исторический Октябрь.

 

 

*** В январе 1918 г. командование 1-го польского корпуса легионеров, сформированное в 1917 г., во главе с генералом Ю. Довбор-Мусницким отказалось выполнить постановление Советского правительства о демократизации армии и развернуло шовинистическую пропаганду. Советское командование издало приказ о разоружении и расформировании корпуса, а отказавшийся выполнять этот приказ Довбор-Мусницкий был объявлен вне закона. Командование корпуса подняло мятеж против Советской власти, который был ликвидирован отрядами Красной гвардии. (Прим. ред.)

 

* Конрад Сверчиньский родился в варшавской рабочей семье 19 февраля 1888 г., сапожник, участвовал в польском рабочем движении с ранней юности, принимал участие в революции 1906 г. и в 1907 г. вступил в СДКПиЛ. Был арестован после начала войны, брошен в тюрьму в Рязани, откуда его освободила Февральская революция. Во время Великой Октябрьской социалистической революции сражался в рядах Красной гвардии в Москве, а затем участвовал в борьбе с петлюровцами на Украине. В 1919 г. вернулся в Польшу, сотрудничал с КПП, а во время гитлеровской оккупации - с ППР. Умер 29 февраля 1956 года. Воспоминания о днях революции в Москве написаны, вероятно, в 1950 - 1955 годах. Ниже печатаются фрагменты.

 
стр. 178

 

Был субботний день. Я встал очень рано, было еще темно. Работал я на Тверской-Ямской. Когда я открыл дверь квартиры, чтобы отправиться на работу, наткнулся на своего брата. "Ты еще дома?" "А что?" "На Сухаревке баррикады!" "Кто? Зачем?" "Большевики! Революция!" Как шальной, помчался я на Садовую, но не в сторону Тверской-Ямской, а к Сухаревской площади. Эта площадь представляла тогда собой городской рынок, от нее расходились артерии пяти улиц, которые я застал загороженными баррикадами, сделанными на скорую руку из будок и всякой рухляди. Через узкий лаз в баррикаде я вошел в замкнутое со всех сторон место. Наткнулся на красногвардейца-поляка, вооруженного большой одноствольной берданкой образца 1871 года. Спросил его, каким образом добыть оружие. "На этих пяти баррикадах, - ответил он, - многие вооружены таким же старьем, однако иди туда, в ту чайную, там находится революционный комитет, может, и найдешь какой мушкет". При входе в чайную я встретил знакомого мне по митингам Иванова; он держал в руках браунинг громадных размеров. Я спросил его, не найдется ли какое-нибудь оружие для меня. "Сомневаюсь, но иди наверх, там в штабе, может, что-либо имеют".

 

Тишина. Москва, казалось, еще погружена в сон, но это впечатление обманчиво. То там, то здесь - группки жителей в воротах домов, в окнах - расплющенные о стекла носы. Москва бодрствует. Ее безмолвие предвещает громы пролетарской революции. Тем временем во все большем количестве подходят красногвардейцы. Нас уже много, но тишина и бездеятельность раздражают. Один из товарищей подает мысль: "Знаете, в Москву пришли утренние поезда, пассажиры не знают, что здесь делается. Есть среди них много офицеров. Следовало бы этих господ по пути с вокзала разоружить, ибо они и так пойдут к белогвардейцам, пусть же хоть оружие нам оставят". Идея хорошая. Из-за отсутствия лучшего занятия я пошел вместе с другими, и действительно нам удалась эта охота. Мы схватили шестерых офицеров, которых отправили в революционный комитет, где их разоружили.

 

Между тем издали, откуда-то из Замоскворечья, сначала тихо, потом все громче слышался отголосок канонады. Винтовочные выстрелы - отдельные, потом все более частые и близкие. Наконец, отозвалась трескотня пулеметов. Нас предупредили, что со стороны Тверской приближаются казаки. Все бросились на баррикады. Окна революционного комитета быстро завалили поленьями дров, а в щелях показались дула винтовок. Но тревога оказалась ложной... Приближался вечер, канонада усиливалась, и меня все больше мучил вопрос, что делать, от кого получить указания. В этот момент ко мне приблизился командовавший Красной гвардией Морозов: "Вы солдат?" "Так точно!" "Знаете Москву?" Тут я немного смутился, так как знал город плохо, но боясь, что благоприятный случай включиться в боевое дело может миновать меня, ответил: "Так точно!" "Идите за мной!" Идя со мною к выходу на улицу, он объяснил: "Юнкера с помощью бронеавтомобилей атаковали Военно-революционный комитет на Скобелевской площади, бывший дворец московского губернатора. 192-й пехотный полк передал себя под командование революционного комитета. В связи с этим вы встанете во главе одной из рот и проведете ее самым безопасным путем на площадь к комитету и передадите роту в его распоряжение". Когда мы вышли на улицу, там стояла в полном вооружении рота 192-го полка. После представления меня солдатам мы двинулись в направлении Скобелевской площади. Тяжелый это был путь по улицам, обстреливаемым юнкерами. Неоднократно приходилось продвигаться ползком по нескольку десятков метров. Однако мы без каких- либо потерь и довольно скоро были у цели. Но с юнкерами разделались еще до нашего прибытия. Один из их бронеавтомобилей лежал неподалеку от дворца. Во рву, выкопанном при выходе с Тверской, были установлены пушки, нацеленные на Кремль. Рота поступила в распоряжение штаба Военно-революционного комитета. Вдруг высоко над нашими головами со страшным свистом и воем что-то пронеслось в сторону Кремля. Я даже присел. Один из товарищей спросил меня: "Знаешь, что это?" "Нет". "Чемодан!" (так солдаты называли артиллерийские снаряды крупного калибра). "А кто же это стреляет?" - спросил я, обеспокоенный. "Как кто? Наша тяжелая артиллерия с Воробьевых гор стучит в ворота Кремля". Я остолбенел: двадцать часов назад мы вышли на улицы со старыми берданками, а теперь грохочет уже наша тяжелая артиллерия. Мы вошли во двор комитета. Полно красногвардейцев, автомобилей; гомон людских голосов, шум запускаемых моторов; автомашины, набитые красногвардейцами, уезжают в разных направлениях. В общем шуме раздается чей-то голос, кажется, какого-то штабного работника или члена революционного комитета: "Товарищи! Тридцать добровольцев! На помощь Сампсониевскому району". Кидаются все. Заезжает большой крытый автомобиль, как будто бы для перевозки мебели. Влезаю в него вместе с другими. Нас уже тридцать, для остальных нет места. Оставшиеся завидуют, однако долго ждать им не придется, ибо дело кипит. В кабину сели две женщины с белыми повязками с красным крестом, в руках у них - белые флажки с таким же знаком. Нам приказано не шуметь. Закрыли дверь, мы двинулись, не зная, что делается снаружи. Несколько раз нас останавливали. До "ас доходили голоса; допрашивали, проверяли документы, после чего мы ехали дальше.

 

Под утро, когда мы остановились и открыли двери автомашины, в темноте я увидел силуэты вооруженных людей. Сидел я при самом выходе. "Вы кто?" - спрашиваю я. "Красная гвардия, - прозвучал ответ. - Вылезайте!" Да, это были наши с фабрик Сампсониевского района. В первую очередь привели нас в чайную, угостили чаем, за-

 
стр. 179

 

тем мы отправились к линии окопов, которые были приготовлены по "всем правилам. Начало светать. Теперь можно было определить, где мы находимся. Это была окраина города, расположенная на небольшом возвышении, откуда открывался вид на соседний Лефортовский район. Именно там шел сейчас ожесточенный бой. Красная гвардия атаковала Алексеевское кадетское училище. В дело ввели даже пушки. Проклятое невезение! Здесь тишина и лишь боевая готовность, а там, в центре, все бушует и кипит. Чтобы обеспечить безопасность в нашем тылу, мы принялись за осмотр фабрик, находившихся в этом районе. Снимали телефонные аппараты, проводили беглый обыск. На одной из фабрик нашли укрытые в хлопке гранаты. Прошел полдень. В центре города бои усиливались, удаляясь от нас все дальше. Я решил возвращаться в город. Но как? Расстояние большое, несколько километров. Идти с оружием? Можно попасть в лапы белогвардейцев. Безоружным - тоже могут узнать и пригвоздить штыками к стене так, как они это умели делать. Посоветовался с товарищами в местном революционном комитете. Попросил, чтобы снабдили меня небольшим по размерам оружием взамен моей винтовки. К сожалению, револьвера в комитете не было, зато дали мне гранату большой взрывной мощи. Один из красногвардейцев, прибывший ночью вместе со мной, видя, что я ухожу, решил пойти со мной. Это был 14-летний паренек, уроженец Москвы, и, стало быть, прекрасно ее знал, что было очень кстати. Его тоже снабдили бомбой. Я сдал под расписку свою винтовку, и мы двинулись в путь, торопясь, чтобы до сумерек быть на Сухаревке. Шли мы на Лефортово, в сторону штурмуемого нашими Алексеевского кадетского училища. Вскоре увидели батарею полевых орудий, установленную на улице. Когда мы приблизились к батарее, нами никто не заинтересовался. Я подошел к командиру, представился ему. Он не обратил на меня внимания, занятый своими делами. Это был Демидов, по профессии печатник, на военной службе - артиллерист. Он бегал от орудия к орудию, сам был наводчиком, сам - канониром....

 

Наконец я добрался до комитета городского района. Отчитался о своем более чем двадцатичетырехчасовом отсутствии начальнику - Морозову, показал гранату. "Ну, ты должен ее сдать, - сказал он, - возьми лучше винтовку, их достаточно и можно выбрать". Я взял себе короткий кавалерийский австрийский карабин "штейер", патронов для него было много, так как годились и русские... Утром нашел меня здесь брат, приведя с собой хорошего моего товарища Оконьского, с которым я сидел в тюрьме в Варшаве ив России (он был приговорен царскими судами к 12 годам каторги, освобожден так же, как и мы, в первые дни Февральской революции). Они пришли как раз, когда приступили к формированию так называемых "десяток". Формировали вторую "десятку", раздавали новое оружие, доставленное в ящиках из какого-то арсенала. Вместе со своим братом и товарищем я вошел во вторую "десятку", и мы были откомандированы на Виндавский вокзал, чтобы занять его и расположиться там. Один из русских товарищей стал командиром "десятки". Прибыли мы на Виндавский вокзал, заняли посты, на мою долю выпал пост на телеграфе. К сожалению, я не знал азбуку Морзе, но как только лента начинала двигаться, я заставлял телеграфиста переводить мне, делая при этом вид, что немного понимаю и сам. Внимание свое я сосредоточил прежде всего на приходящих поездах. Железнодорожное движение почти полностью замерло, но ходили слухи, что в Москву могут прибыть пресловутые "батальоны смерти" Керенского, так называемые "ударники", и именно сюда, на Виндавский вокзал. Было уже за полночь, первый или второй; час, когда застучал телеграфный аппарат. Телеграфист прочитал ленту: ближайшая станция уведомляла, что занятый вооруженным отрядом пассажирский поезд отошел в направлении нашего вокзала...

 

Из одного вагона вышел человек, одетый в штатское, в шляпе. Осмотрелся на пустом перроне и крикнул: "Комендант вокзала!" Я приблизился к нему, спросив, что он хочет. "Вы комендант вокзала?" - спросил он. "Нет, но, если нужно, могу его заменить". Он сообщил, что две тысячи рабочих фабрики "Проводник", организованных в Красную гвардию, прибыли поддержать власть Советов. Рабочие, молодые и старые, одни в простой одежде, другие - празднично одетые, построились по двое, чтобы иметь возможность пройти через вокзал, и двинулись по Мещанской улице - к революционному комитету. Я долго стоял, глядя в темноту и прислушиваясь к стуку удалявшихся шагов. Я восхищался этими людьми, которые оставили свои семейные заботы, домашний покой и пошли сражаться за дело революции, за свободу...

 

В Милютинском переулке шел ожесточенный бой за телефонную станцию. Красногвардейцы атаковали находившихся там юнкеров со стороны польского костёла. Когда я достиг Сретенского переулка, который граничит с Милютинским, я присоединился к группе, обстреливавшей станцию. Но оказалось, что мой "штейер" ревел, как пушка, оглушая товарищей. Они пригрозили выкинуть меня из своей группы. Тогда после каждого залпа со станции я начал выбегать на середину улицы, выпускал обойму в сторону юнкеров и отступал за стену. Мощный грохот "штейера" раздражал юнкеров: вслед за моими выстрелами град пуль засыпал место, с которого я стрелял. Позиция наша была невыгодной, у нас был только угол дома, из-за которого мог стрелять один, а другие стояли без дела. Я предложил соорудить баррикаду поперек Милютинского переулка. Но на другой стороне улицы, именно в том месте, где следовало бы возвести баррикаду, стоял застрявший грузовик, груженный боеприпасами; Соседство этого грузовика было опасным, так как он в любую минуту мог взлететь на

 
стр. 180

 

воздух и баррикада вместе, с ним. Мы решили перетащить автомобиль, но как? Приблизиться к нему нельзя. Есть один способ - трос. Один его конец надо было прикрепить к раме шасси, а за другой вытянуть автомобиль из-под обстрела. Трос мы нашли, нашелся и смельчак, чтобы под градом пуль прикрепить его. Настали сумерки, один из товарищей, взяв конец троса, пополз в перерыве между залпами к автомобилю. Мы с тревогой наблюдали за ним. Пули разрывали доски кузова. Трос толстый, закрепить его нелегко. Но задание выполнено, наш товарищ вернулся целым и невредимым. Все бросились к тросу - "Эй, дубинушка, сама пойдет!". Грузовик тронулся и покатился в нашу сторону. Через минуту он находился уже за углом, который заслонял его от обстрела. Теперь надо было перейти на другую сторону улицы, во двор костела, где находился материал для баррикады. Поодиночке, один за другим, под обстрелом мы перебежали на другую сторону; вскоре баррикада была готова... Телефонная станция была занята нашими...

 

Приближался рассвет, но было еще темно. Я шел по Сретенке, не имея понятия, как далеко на этом участке наши продвинулись вперед. На углу Сретенского переулка я наткнулся на наш патруль. Спросил, не на Лубянке ли наши. "Кажется, да", - ответили они мне. Начало светать. Я осторожно пошел вдоль стен домов: штукатурка и разбитые оконные стекла свидетельствовали, что улица находится под обстрелом. Двигался я в сторону Лубянской площади. Не доходя до дворца князя Пожарского, я поскользнулся на чем-то - это была кровь. Прошел несколько шагов, нашел солдатскую шапку: у стены дворца лежал убитый красногвардеец. Я проскользнул в нишу ворот. В этот момент что- то треснуло над моей головой: это обстреливали Лубянку с параллельно идущей улицы. "Чего зеваешь!" - крикнул кто-то. Я осмотрелся и увидел в разбитой витрине оптического магазина красногвардейца, готовившего свою винтовку к выстрелу. "Юнкер в тебя стреляет", - сказал он и выстрелил. Я, улегшись на тротуар за столбом, сделал то же самое. Загремели ответные залпы. Пули свистели вокруг нас, впиваясь в стены домов, чиркали по тротуару и мостовой. Товарищ мой, имевший много патронов, стрелял без перерыва, я старался не отставать от него. К нам на помощь стали подходить другие товарищи. Среди них подоспел и Оконьский. Нас было уже много. Нашу боевую линию составляли витрины магазинов и углубления стен. Юнкера ввели в дело пулемет. Надо было любой ценой вытеснить их с Лубянской площади. Недостаточно обстреливать их, надо было идти в атаку. Мы с красногвардейцем, которого я встретил здесь первым, заняли одну из витрин магазина. Восхищаясь его самоотверженностью, я спросил, большевик ли он. Он ответил отрицательно. Я поинтересовался: "А кто же ты?" "Я дезертир", - последовал ответ. Итак, ясно - победа революции будет его победой. Здесь он побеждает войну, чтобы не быть дезертиром. В витрине рядом со мною занял позицию старый латыш. Одетый в черное осеннее пальто, подпоясанный кожаным поясом, на котором висели два подсумка, набитые патронами, в фетровой шляпе на голове - настоящий коммунар. И хотя фамилия его была Трусь, она не имела ничего общего с его поведением. Во время наибольшего напряжения в стрельбе он высунулся и крикнул в мою сторону: "Идем на ура!" "С ума сошел старик", - подумал я. Пули свистят без перерыва, плывут как поток, а он рвется в атаку.

 

Но, атаковав Лубянскую площадь, мы могли преодолеть стены Китай-города, а взяв Никольские ворота, - непосредственно продвинуться к Кремлю по Никольской улице. Трусь настаивает на атаке и упорно кричит: "Идем на ура!" Не дожидаясь ответа, он, как шальной, выскакивает на улицу, крича: "Ура!" "Ура!" - загремело вокруг, и мы все, как один, бросились на Лубянскую площадь. Выстрелы юнкеров, как бы подавленные нашим криком, затихли. Мы перебежали площадь, в Никольских воротах Китай-города стоял брошенный юнкерами пулемет. Перед его дулом громоздилась куча стреляных гильз. Я упал около него. Впервые я дотрагивался до пулемета. Товарищи мои, продолжая атаку, побежали в глубь Никольской улицы. Но юнкера опомнились и открыли шквальный огонь. Наши стали отступать, но уже не все: многие падали, сраженные выстрелами юнкеров. Один из товарищей, пораженный пулей, упал на тротуар. Он лежал на животе, обессилевший, и стонал: "Товарищи, помогите". Рядом, в воротах, спряталось несколько товарищей. С ужасом смотрели они на несчастного. Как тут помочь? Каждому, кто приблизится, грозит смерть. Однако минута колебания - и кто-то выбегает, хватает раненого за поднятую руку и, волоча его по тротуару, счастливо достигает с ним ворот. Осторожно, переползая вдоль домов, те, кто вырвался на Никольскую улицу, отступают с нее за стены Китай-города. Я тем временем манипулирую с пулеметом - лента вставлена. Я безотчетно схватился за ручки. Большие пальцы сами коснулись двух каких-то насеченных точек, которые, как оказалось, были одна курком, вторая - предохранителем. Нажал. Пулемет застучал...

 

С началом утренней зари мы двинулись на Кремль. Наш небольшой отряд - всего несколько красногвардейцев - вышел на Красную площадь и очутился у Никольских ворот Кремля. Они были совершенно разбиты артиллерийскими снарядами. Внутри их - разрушенная баррикада юнкеров. Через развалины баррикады мы пробрались в Кремль. Вот и здание окружного суда, из которого в предшествующий день юнкера градом пуль засыпали Красную площадь. Мы обыскивали разные канцелярские залы, по лестницам взбирались на этажи, думая найти недобитых юнкеров, - нигде не было ни души. Я переходил из зала в зал, из комнаты в комнату с винтовкой наперевес. Нигде никого. В роскошных салонах гробовая тишина, слышно, как ветер, врывавшийся

 
стр. 181

 

через выбитые окна, шевелит листья стоящих в огромных вазонах пальм. На стенах многочисленные портреты Романовых. Красногвардейцы, давая волю своей ненависти, сдирали их и топтали ногами. В одной из комнат мое внимание привлекла груда подушек. Подозревая, что там кто-то укрылся, я начал разбрасывать постель. Под подушками показался огромный артиллерийский снаряд. Взрыватель был поставлен на так называемый удар. Юнкера умышленно оставили его, накрыв подушками. Мы отбросили постель, чтобы снаряд было видно, и поместили записку с предостережением.

 

Неожиданно раздался оглушительный взрыв, здесь же, под окнами зала, в котором мы находились, за ним - второй и третий. Бывшие в здании красногвардейцы выбежали на улицу. Оказалось, что какой-то юнкер, укрывшийся на крыше, бросил оттуда три гранаты. Два красногвардейца были ранены. С колокольни Ивана Великого застрекотал какой-то пулемет. Ему вторил наш, установленный на разрушенной баррикаде в Никольских воротах. Потом все затихло. Наши поиски юнкеров и белогвардейцев были напрасными. Оказалось, что еще ночью Красная гвардия со стороны Замоскворечья взяла Кремль и весь его гарнизон эвакуировала, сохраняя его от резни. Упоенные победой, красногвардейцы жали друг другу руки, скручивали папироски, комментируя ход боев, рассказывая друг другу отдельные их эпизоды.

 

Я почувствовал себя страшно утомленным. Недоедание и недосыпание дали о себе знать. Я вышел через Никольские ворота на Красную площадь. Оглянулся на Кремль. Солнце показалось мне особенно ярким, особенно радостным, золотые купола кремлевских церквей сверкали ослепительным блеском. Это была самая лучшая иллюминация триумфа и победы пролетариата. Я двинулся домой, чтобы выспаться. Закинутая на спину винтовка была тяжелой ношей, но она не обременяла меня. Ведь она била врага, она была свидетелем того, как я смотрел в глаза смерти. Я шел от Кремля улицами, по которым недавно полз в его сторону. Бои утихли, и улицы были полны людей. Я шел усталый, но гордый тем, что вооружен, тем, что тоже принимал участие в этой борьбе за народную свободу. Неожиданно, идя по тротуару в людском скопище, я услышал польскую речь. Передо мной шла какая-то пара, насколько я мог судить по их одежде, - польские буржуи. Говорили они свободно, так как были уверены, что никто вокруг не понимает по-польски. Даже на меня - человека вооруженного - они не обратили внимания. Женщина говорила мужчине: "Ах, эти дикари! Только русские могут дойти до чего-либо подобного, чтобы разрушать порядок, установленный богом и традицией. Наш польский народ никогда на что-либо похожее не решится". "Эй! - крикнул я. - Милостивая сударыня ошибается. Сыны вашего покорного народа тут тоже есть и проходят школу революции. Когда мы вернемся в страну, мы наведем у себя такой же, как и здесь, порядок". С отчаянием она вскрикнула: "И вы поляк?"

 

ОБЛИК РЕВОЛЮЦИИ В УЕЗДНОМ ГОРОДЕ ОСТРОГОЖСКЕ

 

Воцлав Свирский*

 

Во второй половине сентября 1918 г. я очутился в уездном городе Острогожске... Население этого города в то время состояло в основном из ремесленников, мелкой буржуазии, немногочисленных интеллигентов-чиновников, незначительного количества богатых хлеботорговцев. Фабричного пролетариата как такового в городе тогда не было. Этот классовый уклад и взаимные отношения социальных слоев приводили к тому, что процесс структурных перемен, происходивших в городе в тот период, приобретал иногда довольно сложные формы. Поэтому же наш коллектив, насчитывавший всего полторы сотни активистов, постоянно находился в состоянии боевой готовности. Особенностью тогдашней жизни в Острогожском уезде было то, что на его территории все время велись военные действия. В течение двух лет не было, по-моему, и двух месяцев спокойной жизни. Немецкие войска, отряды Каледина, Корнилова, Деникина, как в калейдоскопе, сменяли друг друга. Мы были вынуждены спешно свертывать и эвакуировать новосозданные учреждения, намеченные планы работ срывались, вновь приходилось все начинать с самого начала. Если добавить к этому, что уезд постоянно беспокоили банды анархистских атаманов Сахарова, Антонова, "зеленых" и других атаманов, трудности нашей работы в городе, где постоянно проходила линия фронта гражданской войны, станут еще нагляднее.

 

 

* Воцлав Свирский родился 20 сентября 1889 г. в селении Лянцкарунь, около Каменец- Подольска, внук писателя - участника восстания 1863 г., сын врача. Выпускник экономического отделения Политехнического института в Петрограде. Во время первой мировой войны был мобилизован в русскую армию, после Февральской революции находился в Острогожске, где активно участвовал в создании революционной власти, выступая на стороне большевиков. С 1921 г. проживал в Москве, в 1925 г. вернулся на родину. До 1939 г. работал в ППС С 1948 г, - член ПОРГЦ Пенсионер, Воспоминания написаны в 1945 году.

 
стр. 182

 

Исполнительный комитет уездного Совета размещался в здании окружного суда, самом лучшем в Острогожске. Кабинеты судей, просторный зал для судебных заседаний использовались для наших новообразованных учреждений. Здесь располагались партийный комитет, административные власти, типография и редакция местной ежедневной газеты "Ведомости Острогожского уездного Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов". Я был ответственным редактором "Ведомостей" и, кроме того, работал в уездном судопроизводстве, выполняя сначала обязанности секретаря совета народных судей, а затем - уездного комиссара юстиции.

 

Специальным декретом Совета Народных Комиссаров прежнее царское судоустройство было ликвидировано, и первоначально в каждую волость Исполнительный комитет уездного Совета назначал народного судью, который выносил приговоры в присутствии двух избранных жителями волости заседателей. К компетенции народных судов относились дела гражданского права и в ограниченных пределах дисциплинарно- уголовные. Народные судьи периодически собирались в уездном городе на съезды, руководимые председателем, избранным из их числа. Таким председателем в Острогожске в то время был студент второго года обучения юридического факультета Харьковского университета Марченко, молодой и храбрый парень, который вместе со своей женой Дубровской положил немало сил, чтобы нормализовать судопроизводство в нашем уезде. Наиболее сложные дела политического свойства относились исключительно к компетенции губернской "Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией" - Губчека, представителем которой на территории Острогожского уезда был Батлук. Ему помогал коллектив сотрудников, а судебным исполнительным органом была народная милиция, подчинявшаяся вместе с уездной тюрьмой административному отделу Исполкома Совета, руководимому тогда Лосевским. Одновременно он возглавлял бюро актов гражданского состояния и часто, возвратившись после очередной стычки с бандитами, он сразу же менял военный мундир на штатский пиджак с цветочком на лацкане и регистрировал браки, соединяя ожидавшие пары нареченных. В декабре 1918 г. вся уездная сеть народных судов была организована, и состоялся первый съезд совета судей. Председательствовал Марченко, я секретарствовал. Не успели судьи войти в курс дел, как отряды корниловцев, наступавших в то время на Острогожск и Воронеж, захватив южные волости уезда, принудили нас эвакуировать все наши учреждения, в том числе и народные суды. Когда наступление Корнилова было остановлено и судьи возвратились в свои волости, развернулась в еще большем масштабе борьба с армией Деникина, что снова дезорганизовало нашу работу. Это продолжалось, как в водовороте, в течение двух лет. Фронтовые условия, яростная война с белыми властно диктовали нам особые методы деятельности. Подбор людей, пригодных для исполнения функций народного судьи, требовал большого внимания.

 

Много работы доставляло нам тогда снабжение. Руководителем продовольственного отдела был Ткаченко. Перед революцией он работал в большом бакалейном магазине, принадлежавшем одному из острогожских купцов. Это был энергичный человек с твердым характером, а в работе комиссара снабжения такие качества были особенно ценными. Организация снабжения основывалась в то время на том, что каждое крестьянское хозяйство в соответствии с законом должно было отдать государству для жителей городов и Красной Армии весь хлеб, остававшийся сверх установленной нормы. Должно было, но не отдавало. Хозяева прятали хлеб, закапывали в землю, чтобы только не отдать государству, сохранить для самих себя. Красноречивые выступления лучших наших партийных ораторов, до хрипоты надрывавшихся на деревенских сходках, не давали результатов. Только продотряды могли взять хлеб. И у командиров продовольственных отрядов была тяжелая работа. Приходилось самым скрупулезным образом обыскивать все хозяйство.

 

В сентябре 1918 г. германская армия заняла г. Валуйки в 100 км от Острогожска на железнодорожной магистрали, связывающей Харьков с Воронежем. Но немецкая военная машина теряла свою наступательную силу. В конце октября Валуйки были освобождены Красной Армией. Можно было считать, что военные действия на юго-западном участке фронта на этом закончились. Однако в конце ноября в границах нашего уезда появились банды белых генералов. Было приказано эвакуировать из Острогожска важнейшие учреждения. Готовилась к эвакуации и наша редакция. В городе оставалась типография с небольшим запасом бумаги, на которой начали печатать краткий информационный бюллетень вместо "Ведомостей". Два сотрудника газеты еще не выехали и продолжали работу в импровизированном издательстве, и эта редакционная работа носила необычный характер, ибо в буквальном смысле слова приходилось держать в одной руке винтовку, в другой - перо. Фронт с каждым днем приближался к городу. В середине декабря он находился уже на расстоянии 10 км от нас. Острогожск был объявлен на военном положении, и вся полнота власти сосредоточилась в военном комиссариате и штабном руководстве. Положение на фронте было тяжелым. На наш участок фронта были брошены все материальные средства, чтобы задержать врага. В этот период наибольшего напряжения боев под Острогожском всех потряс следующий случай. Один из полковых обозов Красной Армии, неожиданно окруженный кавалерией корниловцев, попал в руки врага и после короткой отчаянной схватки очутился в плену. Озверевший враг обошелся с отрядом свойственным ему образом, бросив тела жертв в придорожные канавы. Найденные трупы со следами садистских упражнений "армии-освободительницы" были привезены в город и поло-

 
стр. 183

 

жены в больничный морг. Почти весь Острогожск посетил больницу, чтобы собственными глазами удостовериться в страшной жестокости белых: у всех трупов были отрезаны носы, уши, выколоты глаза, распороты животы. Особенно утонченным пыткам были подвергнуты женщины-коммунистки из полкового отдела пропаганды. По распоряжению председателя уездного Исполнительного комитета жертвы расправы корниловцев были сфотографированы, а снимки высланы в Москву. Вторая неделя января 1919 г. принесла наконец желанный перелом на нашем участке фронта. Под натиском начавшегося наступления красноармейских частей белые отступали на юг в быстром, почти паническом темпе, и в середине января территория уезда полностью была очищена от врагов.

 

Однако специфические обстоятельства гражданской войны стали причиной возникновения разнузданных анархистских банд. Этими бандами командовали решительные и дерзкие главари. На территории Острогожского уезда именно таким атаманом показал себя некто Сахаров. Банда Сахарова, насчитывавшая несколько сот человек, передвигалась по всему уезду, совершая многочисленные насилия и грабежи. Бандиты чинили самосуд, убивали невинных людей, отбирали имущество и угоняли скот. Исполнительный комитет решил положить конец их бесчинствам. Ликвидировать банду Сахарова было поручено Гончаруку, поставленному во главе значительного отряда регулярной Красной Армии. Это задание было выполнено.

 

Почти непрекращающееся военное положение создавало ситуацию, требующую энергичных действий. Одной из задач, как я уже указывал, была организация гибкого и быстрого правосудия. Чтобы достичь этой цели, в Острогожск был перенесен дивизионный военный суд, который в течение некоторого времени проводил частые заседания в городе, в здании Исполкома, а председательствовал на них красный командир Михновский. Михновский принадлежал к группе самых храбрых офицеров революционной армии, он погиб весной того же года в бою с деникинцами, рассеченный казацкими саблями, до последней своей минуты защищая красное знамя полка. Заседания полевого трибунала проходили примерно два раза в неделю и продолжались порою до поздней ночи. За время этих нескольких заседаний перед нами прошла целая вереница подсудимых: в основном бандитские элементы, подонки и отбросы. Их судили за убийства с целью грабежа, насилия, дезертирство, мародерство. Принимая во внимание, что преступления виновных, совершенные главным образом в отношении гражданского населения, дискредитировали самое идею революции, мы особенно не церемонились с арестованными, но тем не менее старались быть как можно объективнее. Помню, как за нарушение этики революционного деятеля судили комиссара Рубежина. Зима тогда была довольно холодная, с обильными снегопадами, и Рубежин, только что женившийся, самочинно начал в городе "экспроприировать" у городских купцов шубы для себя и своей жены. Собрал он их немало. А так как в небольшом городе одежда отдельных граждан известна в общем всем, пошла молва, что комиссара видели то в шубе купца Долгополова, то в шубе купца Нестеренко. Когда потерпевшие обратились в президиум Исполнительного комитета с жалобой на незаконные конфискации, Рубежина привлекли к суду, приказав возвратить отобранные шубы и предупредив, что, если такое повторится, он предстанет перед партийным судом. После провозглашения новой экономической политики Рубежин отошел от партии и стал нэпманом...

 

Ранняя южная весна пришла в Острогожск. Она принесла с собою новые надежды, прилив энтузиазма и энергии, новые планы и замыслы. Работа в учреждениях уже нормализовалась, было начато составление планов на более длительные сроки. Одним из таких проектов являлось открытие народного университета в Острогожске, временное помещение для которого нашлось в большом школьном здании уездной женской гимназии. Коллектив лекторов состоял из нескольких прогрессивных преподавателей гимназии и двух комиссаров, в том числе и меня. Университет пользовался значительной популярностью, его активно посещали. К сожалению, дальнейший ход событий на фронте гражданской войны остановил это культурно-просветительное начинание.

 

Случай, который произошел в Острогожске в конце марта, снова вывел на некоторое время из равновесия умы как обывателей, так и всех наших товарищей. В середине марта на территории Острогожского уезда была начата мобилизация нескольких младших контингентов призывников. Вокруг этого события контрреволюционеры развернули кропотливую работу, которая привела к вооруженному восстанию против Советской власти в Острогожске. 25 марта, в полдень, когда я находился в помещении секретариата Исполкома, туда в спешке пришел наш военный комиссар Шевелев. Он заявил, что должен немедленно собрать заседание президиума и что ситуация требует решительных действий. Как явствовало из сообщения Шевелева, мобилизованные резервисты в количестве тысячи человек, собранные в казармах за городом, провели митинг и, подстрекаемые агентами реакции, разгромили оружейный склад, вооружившись винтовками и патронами. После короткого совещания мы решили действовать, не мешкая ни минуты. С железнодорожного вокзала, находящегося в полукилометре от города, связались по телеграфу с Воронежем, сообщили о создавшемся у нас положении. Ведь нас было пятьдесят партийных товарищей и еще несколько человек из народной милиции, а мятежники, прекрасно вооруженные, превосходившие нас численно, могли довести столкновение до трагического конца. Меня и комиссара земледелия Чумаченко президиум делегировал в казармы, чтобы выяснить требования недовольных. Однако по дороге мы убедились, что опоздали. Вся масса мобилизованных резервистов уже

 
стр. 184

 

оставила полковые казармы и беспорядочной толпой вышла на улицы города. Чумаченко присоединился к одной из групп и начал осторожно выпытывать, куда они идут и чего хотят. Выяснилось, что мятежники были недовольны воинским питанием и тем, что их, еще не обученных, намеревались послать на фронт. Как одно, так и другое было неправдой. Между тем мятежники собрались на главной городской площади и потребовали, чтобы к ним вышел военный комиссар. Речь Шевелева была выслушана сравнительно спокойно. Затем выступал Кравченко, являвшийся некоторое время комиссаром просвещения. Он говорил бесконечно долго, ибо мы старались затянуть митинг, чтобы из Воронежа могла подоспеть помощь. Наступили ранние сумерки, мятежники начали продвигаться к зданию суда, в котором размещался Исполнительный комитет. Здание стояло посреди небольшой площади и представляло превосходную цель для обстрела. В наши окна можно было стрелять, как в мишень. В этот момент в здании собралось около 60 человек - весь партийный актив города. Конечно, оружие мы имели, но боеприпасов было мало. В нашем распоряжении находился один пулемет, однако лишь с несколькими лентами. Когда осаждавшие под прикрытием темноты открыли огонь и небольшими группами начали приближаться к дому, один из комиссаров для устрашения дал очередь из пулемета над крышами окружающих домов. Это подействовало, и налетчики отступили.

 

Нападающие неумело пользовались оружием и вообще действовали чрезвычайно неуверенно, так как у них не было определенной цели. Однако часы тянулись медленно, а огонь налетчиков не прекращался. Ободренные нашим слабым сопротивлением - мы вынуждены были экономить боеприпасы, - они продвигались все ближе к входу в здание. Нельзя было терять ни минуты, По приказу мы выбежали на крыльцо и, рассыпавшись в цепь, бросились в штыковую атаку. Однако дело до нее не дошло, так как налетчики обратились в бегство, исчезая в темноте. Но остальные продолжали ружейный огонь из укрытия. Выстрелом был тяжело ранен в бедро один из работников Исполкома, через несколько месяцев умерший и оставивший многочисленную семью. Это была единственная жертва с нашей стороны. Положение становилось угрожающим: мы оказались окруженными в осажденном здании и могли ждать повторения налета. Уже шесть часов держали мы оборону, когда около полуночи вбежал к нам посыльный с железнодорожной станции с известием, что отряд черноморских моряков в сто пятьдесят человек прибыл скорым поездом из Воронежа и через 10 - 20 минут будет в распоряжении председателя Исполнительного комитета. С радостью приветствовали мы запыхавшихся товарищей, спешивших с вокзала к нам на помощь. Моряки отправились в город. Один вид черноморцев приводил незадачливых мятежников в ужас: они послушно выдали захваченное ими оружие.

 

Возбуждение, вызванное мартовскими происшествиями, постепенно улеглось, и мы со всей энергией снова приступили к организационной работе. Пользуясь перерывом в военных действиях в нашей местности, мы созвали в городе первый уездный съезд депутатов волостных Советов. Съезд, на котором присутствовало почти двести делегатов, торжественно открыл свои заседания в украшенном актовом зале женской гимназии. Каждый из руководителей отдельных отраслей общественного хозяйства, выступая со своим отчетом, рассказывал о состоянии дел и вносил предложения на будущее. Нельзя было без волнения наблюдать за тем, как этот народный коллектив, не каждый из участников которого умел читать и писать, овладевал необычным для себя искусством управления и составления законов. Как бы на ощупь, натыкаясь на лингвистические и терминологические трудности, он искал и находил самые практичные решения, самые правильные формы для выражения новой сути жизни, нового строительства коллективного быта. В ходе пяти дней работы съезда состоялись долгие и оживленные дебаты, продолжавшиеся порою до поздней ночи. Мы слушали их с напряженным вниманием, бережно отмечая все высказанные мысли, все пожелания, которые служили потом для нас практическими указаниями в организационной работе...

 

Ясное и солнечное небо Украины снова начало затягиваться грозными тучами. Нас ждало новое испытание: двинулся Деникин со своей "освободительной армией". В июне 1919 г. на повестку дня вновь встал вопрос об эвакуации учреждений. На этот раз положение было более серьезным, так как путь на запад, в Харьков, в связи с захватом деникинцами железнодорожной линии под Валуйками, был отрезан. Эвакуироваться можно было только на север, на Воронеж и на Коротояк, небольшой уездный городишко, лишенный даже железной дороги. К нему вела со стороны Острогожска обычная грунтовая дорога, ухабистая и глинистая, как все тамошние дороги в то время. В этот-то Коротояк мы и начали переправлять наши учреждения, имея в виду дальнейшую их эвакуацию в случае необходимости в Воронеж и Козлов. В начале июля я получил от Исполнительного комитета поручение отправиться в Коротояк, чтобы наладить там с помощью местных сил и находившейся там типографии издание "Ведомостей" в уменьшенном формате. Я выехал и, ознакомившись с местными условиями, приступил к работе. Типография была невелика: не было даже достаточного количества шрифта, не хватало типографского материала. Однако значительным подспорьем в редакторской деятельности послужили мне приемная радиостанция и ее радиотелеграфист Медведев, эвакуированный еще раньше из Острогожска. Благодаря станции я имел возможность сообщать читателям "Ведомостей" самые свежие военные новости вместе с ежедневными обзорами важнейших политических событий, передаваемых Москвой. А газетный голод ощущался необычайный: газету буквально расхва-

 
стр. 185

 

тывали, у входа в типографию выстраивались огромнейшие очереди. Редакционно- журналистская работа втянула и поглотила меня целиком: я забыл обо всем и целыми часами сидел в типографии или у Медведева, лихорадочно записывая депеши, которые тот расшифровывал. Тираж газеты направлялся частично в Острогожск, частично прямо на фронт для отдельных частей Красной Армии, находившихся на боевой линии. Необыкновенная популярность этих моих тогдашних редакционных работ и спрос на них наполняли меня все большим энтузиазмом и энергией. Именно поэтому две недели, которые я провел в Коротояке, промелькнули, как одна минута. В середине июля, когда наступление деникинцев было приостановлено, Президиум Исполкома предписал мне возвратиться в Острогожск, где издательские условия представлялись несравненно лучшими. Получив приказ, мы оба с Медведевым свернули: я - редакцию, он - радиостанцию - и отправились в Острогожск, по которому оба уже успели соскучиться...

 

ДНИ МИТИНГОВ И БОЕВ НА ХАРЬКОВЩИНЕ

 

Францишек Перковский *

 

Было это в 1916 году. Я выехал в Чугуев, Харьковской губернии, и поступил на фабрику Борковского. Там не было никакой организации, поэтому я начал с агитации за создание больничной кассы и был избран в ее правление. В дальнейшем удалось развернуть агитационную деятельность за создание профессионального союза, и спустя короткое время профсоюз возник. Работа шла с трудом, но благодаря систематической агитации рабочие были подготовлены к активным выступлениям. Когда до нас дошли слухи о Февральской революции, рабочие пришли ко мне в цех: "Настало время действовать. Перковский, идем". На фабричном дворе уже ждали меня. "Говори, что мы должны делать?" - спрашивали одни. "Идем разоружать полицию", - кричали другие. Я успокоил их и кратко объяснил: "Мы должны быть осторожны, ибо в городе есть юнкерское училище, состоящее из восьми рот, и военный гарнизон". По моему предложению выбрали делегацию для переговоров с юнкерами. Я также вошел в ее состав...

 

Во время переговоров мне пришлось выступать первым. Известно ли господам офицерам, начал я, что царь отрекся от престола? Мне ответили: "Да". Известно ли, что солдаты организуют ротные и полковые Советы? "Да". Будут ли юнкера и офицеры помогать рабочим и крестьянам в создании новой власти или же пойдут против народа? После короткого совещания офицеры дали нам ответ: "Мы - вместе с народом, прикажите, что нам делать". Мы попросили их как можно скорее разоружить полицию, что и было выполнено. В городе создали объединенный Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов...

 

В первые же дни после Октябрьской революции наши товарищи из военного гарнизона прибежали на фабрику и рассказали о том, что офицеры и юнкера на своем собрании решили вооружиться, двинуться на фабрику, силой погрузить рабочих в поезд и выслать их в Петроград для борьбы с большевиками, которые взяли там власть в свои руки. Экстренно созванный Совет рабочих депутатов решил противодействовать организационными и агитационными средствами провокационным замыслам военщины. Было раннее утро. На фабрике работа шла полным ходом. Совет еще не успел разрешить всех вопросов, связанных с поступившим сообщением, когда прибежали товарищи, наблюдавшие за юнкерской школой, и сообщили, что юнкера в полном вооружении, с офицерами во главе идут на фабрику. Совет постановил: работу не прекращать, рабочих предупредить, чтобы сохраняли дисциплину и не бросали своих мест по призыву юнкеров и без позволения общего собрания. На фабричный двор вынесли трибуну. В это время юнкера под звуки оркестра подошли к воротам фабрики, неся

 

 

* Францишек Перковский родился 27 ноября 1880 г. в деревне Шепетово, Мазовецкого повета, в семье крестьянина-повстанца 1863 года. Работал столяром в Варшаве и в Белостоке. С 1900 г. член СДКПиЛ. Принимал участие в революции 1905 г., был трижды ранен в стычках с полицией и несколько раз арестован. В 1915 г. эвакуировался в Ковров, Владимирской губернии, откуда его выслали за революционную агитацию. Позднее работал в Москве и Чугуеве, где его застала Февральская революция 1917 года. Организовал чугуевскую группу СДКПиЛ, входил в состав большевистского революционного комитета, был одним из организаторов Красной гвардии, Совета рабочих депутатов и членом его Исполнительного комитета. В октябре 1917 г. стал членом Военно-революционного комитета. В следующем году вернулся на родину, был функционером СДКПиЛ, а затем КРПП, а в 1920 г. - председателем уездного революционного комитета в Высоком-Мазовецком. Отступил вместе с Красной Армией. До 1925 г. работал в Польском бюро при Московском комитете РКП (б), позднее - в Народном комиссариате иностранных дел. С 1929 г. был на пенсии. Публикуемые ниже воспоминания состоят из отдельных фрагментов автобиографии и анкеты, написанных в 1932 г. для Общества старых большевиков.

 
стр. 186

 

на штыках транспаранты с лозунгами: "Долой большевиков!", "Да здравствует гражданин Керенский!". Они выслали к нам делегацию с требованием остановить фабрику. Мы ответили, что не имеем на это права. Тогда офицеры пригрозили, что, если мы не согласимся добровольно, они употребят силу. Кто-то подошел и сказал: "Не разговаривайте с Перковским, он - большевик и против большевиков не пойдет. Лучше созвать общее собрание всех рабочих, пусть они сами решат, что делать". Через ворота уже врывались юнкера с криками: "Что с ними разговаривать, брать их, и колец!" Но другие возражали: "Надо договориться с рабочими, нельзя действовать силой". В этот момент рабочие также начали выходить из цехов. "Идем на митинг!" - пролетело по фабрике. Юнкера скопом бросились на фабричный двор. Я использовал минутное замешательство и вскочил на трибуну, со мной еще двое товарищей-большевиков. Мы предложили начать митинг. Юнкера двинулись на нас со штыками, протестуя, но большинство было за митинг. Стало тихо. Председателем я предложил избрать хорошо всем известного рабочего Петренко. Он первым взял слово, рассказав о положении рабочих и их отношении к происходящим событиям. Это не понравилось юнкерам; они начали убеждать рабочих в необходимости выступить на Петроград. Отклика они не находили, но и не давали выступать другим ораторам. На трибуне появился наш товарищ, комиссар милиции Стаховский и, указывая на транспарант с надписью "Долой большевиков!", обратился к юнкерам: "Вы называете большевиков узурпаторами, но сами не позволяете выступать вашим политическим противникам. Если вы утверждаете, что вы за свободу слова, то не применяйте силу в отношении других, ибо вы не имеете права вести рабочих на Петроград против их воли". Юнкера бросились на Стаховского, завязалась общая драка. Наши товарищи дали возможность Стаховскому скрыться. В течение нескольких минут царила страшная сумятица. Я вскочил на трибуну и попробовал перекричать собравшихся. Начали успокаиваться: было видно, что перевес на нашей стороне. Мне дали слово, хотя все знали, что я большевик. Я убеждал рабочих, а также юнкеров, что нельзя выступать против большевиков, что большевики защищают интересы трудового народа, что если большевики взяли власть в свои руки, то, значит, они имели за собою большинство делегатов, которые приехали на II Всероссийский съезд Советов. Я предложил послать от имени собравшихся делегацию по два человека от рабочих, крестьян, солдат и юнкеров в Харьков к губернским властям для получения информации. Нам важно было дезорганизовать юнкеров. Выбрали делегацию. Я также вошел в ее состав. Юнкера и офицеры вынуждены были возвратиться в казарму, а рабочие приступили к работе в ожидании возвращения делегации из Харькова.

 

В Харькове я доложил о событиях Исполнительному комитету городского Совета и сообщил о целях приезда нашей делегации. Чтобы нагляднее разъяснить всем членам нашей делегации характер событий в Петрограде и в Москве, Исполком разместил нас в помещении редакции "Южного края"; редакция имела непосредственную телефонную связь с центром, и сюда беспрерывно приходили вести о ходе революции... После трехдневного пребывания в Харькове мы вернулись в Чугуев. Нас ожидали с нетерпением. Юнкера разделились на две части. Одни, проклиная нас за раскол их рядов, призывали к немедленному маршу на Петроград. Другие, их было большинство, предлагали ждать возвращения делегации, митингуя в течение всех этих дней в училище; а среди них наши товарищи, рабочие и крестьяне, вели плодотворную работу. Тотчас по приезде мы отправились в юнкерское училище, где нас ожидало около трех тыс. человек. Это был первый в истории училища митинг, в котором принимали участие рабочие, крестьяне и солдаты. Мы рассказали о положении в стране, о переходе власти в руки большевиков, и после многочисленных выступлений других ораторов юнкера, оказавшиеся в меньшинстве, согласились с решением общего собрания вернуться к нормальным занятиям и назначить новые выборы в Совет. Большевистская фракция предыдущего Совета взяла на себя инициативу организации новых выборов. В Совет в основном прошли большевики, председателем выбрали Стаховского.

 

Однако среди юнкеров вскоре возникла организация антибольшевистского характера, во главе которой встал подполковник Савченко. Юнкера не подчинялись решениям Совета. В это время в соседнем Купянске стоял кавалерийский полк, который объявил о своем нейтралитете. Юнкера старались перетянуть его на свою сторону. Не имея достаточных сил, чтобы противодействовать заговору, мы дали знать об этом Совету в Харькове, который выслал в Чугуев делегацию для переговоров с юнкерами. Рассчитывая на помощь кавалерийского полка, юнкера арестовали делегацию. Делегатами были товарищи Иванов и Мартьянов. Собравшись на чрезвычайное заседание Совета, мы потребовали освобождения арестованных, однако юнкера не подчинились. Тогда Совет делегировал в училище восемь человек. Генерал Врасский, начальник училища, встретил нас словами: "Ну, что скажете?" Я заявил, что мы пришли требовать освобождения харьковских товарищей. "Это не входит в мою компетенцию. Капитан Чернявский, который приехал сюда по поручению Временного правительства и лично Керенского, отстранил меня от исполнения моих обязанностей", - сказал генерал и повел нас в кабинет, где происходило совещание офицеров. Через несколько минут двери открылись, и мы вошли в кабинет. Нам представился сам капитан Чернявский, который заявил: "Я признаю только Временное правительство и его противников буду арестовывать. Большевиков я должен расстреливать... Наша разведка донесла, что от Харькова приближаются какие-то военные отряды, чтобы дать нам бой и освободить аре-

 
стр. 187

 

стованных. Если это правда, - я расстреляю их. Нам не о чем больше говорить". Положение становилось серьезным, нельзя было терять ни минуты...

 

Мы вернулись в Совет. Я предложил, чтобы члены Совета тотчас же разошлись по домам и поддерживали между собою тайную связь, чтобы избежать ареста. Был поздний вечер. Ночью мы, большевики, должны были собрать свою фракцию, чтобы посоветоваться о дальнейших действиях. Юнкера в это время заняли железнодорожную станцию и выводили войска за город, окружая его, так же как и фабрику, устанавливая пулеметы. А мы на своем ночном заседании решили любой ценой еще раз уведомить Харьков о том, что творится в Чугуеве. С этой целью послали четырех товарищей различными путями, чтобы они пробрались через кордоны юнкеров. Всем четверым удалось выполнить задание. Со своей стороны, мы известили рабочих из разных организаций о том, что случилось, и о предстоящей борьбе. Ночь прошла в напряженном ожидании. Утром рабочие не вышли на работу, каждый, как мог, добывал оружие (вооруженных отрядов у нас тогда не было).

 

Около десяти часов утра мы увидели прибывавший со стороны Харькова поезд. Паровоз с платформой, на которой стоял бронеавтомобиль, отцепился и двинулся в направлении станции. Юнкера с пулеметами и винтовками наготове ждали паровоз. На платформе рядом с бронеавтомобилем стояли два товарища, которые кричали юнкерам, чтобы те сдавались без боя. Юнкера открыли огонь. Паровоз вернулся к составу, прицепил вагоны и на всех парах устремился к станции. С поезда на ходу начали выскакивать пехотинцы и кавалеристы, окружая железнодорожную станцию. Разгорелся бой. Юнкера стреляли без перерыва. Через несколько минут прибыли второй и третий транспорты с красногвардейцами. Это был отряд, присланный из Харькова В. А. Антоновым-Овсеенко. Сражение продолжалось целый день. Под вечер юнкера потеряли позиции на высотах. Красногвардейцы захватили фабрику. Рабочие восстанавливали телефонную связь, втаскивали пулеметы на вышку пожарной охраны, чтобы, стреляя оттуда, вытеснить юнкеров из снежных окопов. Наступили сумерки. Командование решило ввести в дело бронеавтомобиль. Машина завязла в снегу, но заняла удобное место для обстрела училища. После нескольких выстрелов со стороны города послышались шум и крики. Это взбунтовавшиеся юнкера и солдаты требовали капитуляции и принудили офицеров послать делегацию для переговоров с большевиками. Делегация была принята, от нее потребовали прекращения борьбы и полной сдачи оружия на железнодорожной станции. Враг сдался, однако часть вооруженных юнкеров и офицеров бежала в лес с намерением продолжать борьбу. В погоню за ними был послан отряд, который заставил их разбежаться, а брошенные пулеметы были привезены в Чугуев.

 

На следующий день был создан революционный комитет. Я вошел в его состав. Комитет занялся организацией милиции из рабочих для охраны государственного и военного имущества. Мы обратились в Харьков с запросом, что делать с юнкерами и офицерами, которые оставались в Чугуеве. Получили ответ: "Направить в Москву, в распоряжение Московского военного округа". Всех юнкеров и офицеров обязали зарегистрироваться, им выдавали соответствующие документы и отправляли в Москву. Таким образом город Чугуев был очищен от контрреволюционных элементов. Была создана комиссия, задачей которой являлось проведение инвентаризации военного имущества, передаваемого затем в распоряжение военных организаций Южного фронта. После установления порядка в городе был созван городской Совет, который начал нормальную работу и которому теперь принадлежала вся власть. Местные организации также возобновили свою деятельность.

 

Мне пришлось принимать участие в национализации нашей фабрики. Она была собственностью "Акционерного общества Борковского" и производила полевые кухни и обозный инвентарь для войск. Руководство фабрикой находилось в руках военных чиновников. В связи с окончанием войны администрация решила закрыть производство. Я внес в фабричный комитет предложение начать изготовление сельскохозяйственного инвентаря и машин, очень нужных местным крестьянам, но администрация это предложение отвергла и фабрику закрыла. Мы решили бороться за национализацию фабрики, хотя и сомневались, сумеем ли сами руководить ею. Я доложил о своем проекте на собрании Исполкома Совета. Комитет одобрил проект и обещал поддержку. Собрав наиболее активных и ответственных товарищей, я сообщил им, как представляю себе переход фабрики в наши руки, Мы выбрали группу действия в составе трех человек: Данелюк - бухгалтер, заместитель директора фабрики, который сочувствовал нам, и я. Чтобы собрать сведения, касавшиеся национализации, я поехал в Харьков к товарищу Артему, который обещал мне поддержку и познакомил с тогдашним комиссаром народного хозяйства, одобрившим разработанный нами проект национализации фабрики. Вопрос был поставлен на обсуждение Совета. Совет принял решение о передаче фабрики в наши руки и дал соответствующее письменное предписание относительно всего имущества "Акционерного общества Борковского". Я вернулся в Чугуев, собрал товарищей, и мы взялись за работу. Выбрали фабричный комитет в составе пяти человек. Завершив все приготовления, мы обратились к комиссару народного хозяйства в Чугуеве, чтобы взять наши печати, и он пошел вместе с нами на фабрику. К этому времени была организована фабричная охрана из рабочих (до этих пор фабрику охраняли солдаты). Рабочая охрана должна была подойти к фабрике в тот самый момент, что и мы с комиссаром. В канцелярии работала администрация, подготавливая отчет для

 
стр. 188

 

акционерного общества о закрытии фабрики. Мы все одновременно собрались у фабричных ворот, во главе с комиссаром вошли во двор и направились в сторону канцелярии. Главный бухгалтер, у которого находились ключи от сейфа с фабричными книгами и документами, увидев нас, спросил, в чем дело. "Спрячьте в несгораемые шкафы все книги, заприте их, отдайте ключи, забирайте свои вещи и идите домой". Главный бухгалтер остолбенел. Мы опечатали все шкафы в управлении и объявили служащим, что фабрика переходит в руки рабочих, что они могут идти домой и ждать распоряжений фабричного комитета. Служащие покинули фабрику. Вызвав начальника старой фабричной охраны, мы предложили ему передать все оружие рабочим охранникам. С этой минуты фабрика принадлежала нам.

 

На следующий день было созвано общее собрание рабочих, которое единогласно и с радостью поддержало фабричный комитет, признав его в качестве фабричного правления. Совет народного хозяйства утвердил протоколы собрания и предоставил кредит в размере 100 тыс. рублей для подготовки фабрики к производству сельскохозяйственных орудий. Для обеспечения фабрики потребителями один из членов фабричного комитета объехал волостные Советы. Крестьяне на своих собраниях приветствовали открытие нового производства. Мы получили от крестьян массу заказов через кооперативы, земельные комитеты и Советы. Фабрику снабдили всеми необходимыми машинами. В первую очередь произвели орудия-образцы и устроили выставку в рабочем клубе. Уполномоченные, которые приезжали с заказами от крестьян, осматривали образцы, с радостью давали задатки, получая готовую продукцию в порядке очередности заявлений. Вот так, постепенно принимая на работу все больше рабочих, фабрика выполняла заказы. Заказов было много, но коллектив не имел оборотного капитала, и правление фабрики решило заключить соглашение с кооперативным сельскохозяйственным банком в Харькове. Этот банк объединял крестьянство нескольких губерний, был заинтересован в расширении производства сельскохозяйственных орудий и вошел в правление фабрики в качестве пайщика. Выработали соответствующее коллективное соглашение, подписанное рабочими и правлением фабрики, что давало основу для нормального продолжения работы. На фабрике господствовал образцовый порядок, все были довольны. Нормальный ход работы был нарушен наступлением немцев и гайдамаков. Я вместе с Советом эвакуировался в Саратов. 1 июня 1918 г., снабженный соответствующими документами, я приехал в Варшаву...


Новые статьи на library.by:
МЕМУАРЫ, ЖИЗНЕОПИСАНИЯ:
Комментируем публикацию: ВОСПОМИНАНИЯ ПОЛЯКОВ - УЧАСТНИКОВ ВЕЛИКОЙ ОКТЯБРЬСКОЙ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ И ГРАЖДАНСКОЙ ВОИНЫ В СССР

Источник: Вопросы истории, № 10, Октябрь 1967, C. 176-189

Искать похожие?

LIBRARY.BY+ЛибмонстрЯндексGoogle
подняться наверх ↑

ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!

подняться наверх ↑

ОБРАТНО В РУБРИКУ?

МЕМУАРЫ, ЖИЗНЕОПИСАНИЯ НА LIBRARY.BY

Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.