СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ ФРАНКЛИНА Д. РУЗВЕЛЬТА В БЕЛОМ ДОМЕ

Мемуары, воспоминания, истории жизни, биографии замечательных людей.

NEW МЕМУАРЫ, ЖИЗНЕОПИСАНИЯ


МЕМУАРЫ, ЖИЗНЕОПИСАНИЯ: новые материалы (2024)

Меню для авторов

МЕМУАРЫ, ЖИЗНЕОПИСАНИЯ: экспорт материалов
Скачать бесплатно! Научная работа на тему СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ ФРАНКЛИНА Д. РУЗВЕЛЬТА В БЕЛОМ ДОМЕ. Аудитория: ученые, педагоги, деятели науки, работники образования, студенты (18-50). Minsk, Belarus. Research paper. Agreement.

Полезные ссылки

BIBLIOTEKA.BY Беларусь - аэрофотосъемка HIT.BY! Звёздная жизнь


Автор(ы):
Публикатор:

Опубликовано в библиотеке: 2016-08-10
Источник: Вопросы истории, № 12, Декабрь 1965, C. 130-142

Семья Рузвельтов заняла Белый дом, как будто она вернулась в родной очаг. Франклин и Элеонора прекрасно знали резиденцию президента с дней юности; для детей просторный дом не был непривычным: они выросли в громадных комнатах Гайд-парка. Со времен Теодора Рузвельта Белый дом никогда не видел такого оживления, с тех пор в нем никогда не резвились дети. Ужасающе формальная атмосфера царила при Гувере, который страдал на торжественных обедах, уставал на приемах и ненавидел концерты. Теперь все преобразилось, мрачный склеп, где говорили вполголоса, превратился в жилище большой семьи.

 

Белый дом наводнили шумные и энергичные Рузвельты - сыновья Франк и Джон проводили здесь каникулы, младшие, Джимми и Эллиот, не могли усидеть на месте. К родителям вернулась Анна с двумя детьми: она неудачно вышла замуж, развелась и теперь жила с ними. Многочисленные родственники, двоюродные и троюродные братья и сестры. Летом, когда вваливались приглашенные на каникулы студенты из Гарварда, спален не хватало. Официальные лица в первые месяцы президентства Рузвельта в недоумении пожимали плечами: везде раздавались голоса, топот ног по лестницам и даже, о ужас, лай собак! Потом привыкли.

 

Вашингтонские ханжи никогда не могли простить вторжение Рузвельтов в Белый дом. Антипатия к ним росла с годами по мере развертывания "нового курса", а открытый быт семьи служил пищей для бесконечных сплетен и пересудов высшего света столицы. Хотя Рузвельты не могли изменить обстановку на первом этаже жилища президента - здесь все находилось под наблюдением государственной комиссии изящных искусств, - второй и третий этаж преобразились, в первую очередь кабинет президента и его спальня. Сплетники лицемерно ужасались, передавая из уст в уста: чиновник явился к президенту с делом необычайной важности, ФДР, не задумываясь, отдал указание, а затем стал советоваться: где лучше повесить хвост любимого рысака его отца - в спальне или в кабинете? Неизвестно, что ответил чиновник, но хвост рысака украсил угол спальни президента. Она была больше, чем кабинет, и трудно сказать, какое из помещений выглядело более рабочим: обе комнаты наводнили книги и бумаги. На стенах висели любимые картины президента, везде сувениры. На всех, кто встречался с ним, а президент принимал людей в среднем каждые 15 минут, ФДР производил впечатление демократического лидера, готового рассмеяться удачной шутке и шутившего при каждом удобном случае. Его "хобби" - любимые занятия - были широко известны: игра в покер, чтение детективных романов, смешивание коктейлей и коллекция марок - в середине 30-х годов их было 25 тыс., собранных в 40 альбомах. Выяснилось, что президент начисто лишен сколько-нибудь глубокого понимания искусства и вкуса к нему. Он не мог отличить хорошей картины от дурной, художественной скульптуры от безвкусной подделки, а музыку просто не понимал. Критики нового хозяина Белого дома злорадно подметили и это, не замедлив сообщить со страниц газет о заурядном человеке - президенте. Кое-кто посмеивался над страстью ФДР к банальному и сентиментальному.

 

Рузвельты были очень гостеприимны. Это имело свои последствия - гости уносили из дома мелкие вещи в качестве сувениров. Чтобы пресечь разграбление, ФДР распо-

 

 

Продолжение. Начало см. "Вопросы истории", 1965, N 11.

 
стр. 130

 

рядился написать на спичечных коробках: "Украдено у Рузвельтов". Элеонора в меру своих сил старалась создать уют, но это как-то не получалось. Она стала чуть ли не штатным репортером президента, постоянно разъезжала по стране и по возвращении сообщала Франклину о своих впечатлениях. Друзья Рузвельтов привыкли к хаосу и беспорядку в доме, но чопорных гостей шокировало многое. Элеонора в соответствии с провозглашенной правительством экономией готовила мужу завтрак стоимостью в 19 центов. ФДР с суровой решимостью съедал его. Это было в конце концов личным делом президента, но обеды! Миссис Несбит, повар, приглашенная из Гайд-парка, считала простую пищу и по-простому приготовленную самой здоровой, но гости не были склонны разделять ее вкуса. Дурные обеды в Белом доме в президентство Рузвельта стали притчей во языцех. Тагвелл находил пищу "ужасающей", Икес, отнюдь не гурман, после званого обеда у президента признался: "Второй случай в моей жизни, когда я пил такое дрянное шампанское". ФДР, знавший толк в еде, молчаливо мучился, он знал возможности Элеоноры как хозяйки дома. Насмешливые рассказы, циркулировавшие по Вашингтону, о том, что самый могущественный человек не может получить приличного обеда, не были преувеличением. Не показная скромность, а заурядная бесхозяйственность была тому виной.

 

Образ жизни президента и его семьи в 1933 - 1945 гг. был излюбленной мишенью для нападок. Снобы смеялись и удивлялись, а простой люд уже по одной этой причине все больше привыкал к мысли, что президент - "свой парень". Как объясняет Тагвелл, высший свет "с необычайной легкостью пришел к убеждению - стоит привлечь внимание к тому, что ни Рузвельт, ни его семья не подходят к Белому дому, как будет что-то сделано. Их негодование должны разделить все. Эти слухи, распространявшиеся на званых обедах в Вашингтоне или на ужинах в темных, чопорных комнатах старых домов, лишь укрепляли положение Рузвельтов, чего реакционеры не могли никогда понять. Франклину очень помогало то, что печать, обозреватели и радиокомментаторы по большей части злобно обрушивались на него. Его счастьем было и то, что собственный "класс" рассматривал Рузвельта как предателя. Избирателям хотелось лишь одного - чтобы газеты Маккормика - Скриппс - Говарда - Ганнета говорили о ком-то как о враге делового мира. И простые люди чувствовали себя в родстве с Рузвельтом, которого "общество" подвергло остракизму"1 .

 

Иллюзорная доступность ФДР являлась непреодолимым препятствием для тех, кто пытался разгадать, что таилось за маской демократа-весельчака. Быть может, неупорядоченный быт семьи давал ключ. Рузвельт жил политикой: все, помимо нее, глубоко его не затрагивало. Он неизменно был ровен и спокоен, никогда не выходил из себя и почти не показывал раздражения. Утомление не лишало его собранности, лишь резче обозначались синяки под глазами и начинали дрожать руки. "Это наша фамильная черта, - говаривал ФДР, - у моих мальчишек точно так же дрожат руки". Он всегда был готов действовать, как актер на сцене. Никому и никогда не удавалось застать ФДР врасплох; входившего встречал "невинный взор дьявольски умных глаз... великого, старого актера", заметил один из близких президента. "Я никогда не знал, что у него на душе", - жаловался Р. Шервуд, а он провел многие годы бок о бок с Рузвельтом. Врачи отмечали поразительное физическое здоровье президента. "Он весь сила, - сказал д-р С. Юнг, осмотрев Рузвельта в 1936 г., - человек высшего, однако непроницаемого ума, совершенно беспощадный, чрезвычайно гибкий интеллект, решения его нельзя предвидеть". Икес, Моргентау, Ричберг, Джонсон и многие другие - все сходились в одном: Рузвельт недоступен, никогда нельзя понять его внутренних мотивов. А Элеонора, самый близкий к Рузвельту человек? Давно канули в прошлое те времена, когда между молодыми супругами никак не могла наладиться духовная близость. ФДР всегда отзывался о жене с величайшим уважением. При всем этом и Элеонора оставалась в неведении о мотивах важнейших решений ФДР. Она, например, узнала, что муж выставляет свою кандидатуру в президенты, не от него, а от Луи Хоу. "Франклин, - писала она, - очень немного говорил о своей работе либо за столом, либо в кругу семьи"2 . Тагвелл с большой симпатией к Элеоноре отмечал: "Она разделяла с Франклином то, что ей разрешалось разделять. Когда он стал президентом, она зна-

 

 

1 R. Tugwell. The Democratic Roosevelt. New York. 1957, p. 302.

 

2 E. Roosevelt. This I Remember. New York. 1949, pp. 65, 161.

 
стр. 131

 

ла о помыслах мужа немногим больше, чем остальные, окружавшие его" 3 . Таков был Рузвельт по натуре, и все же он был обаятелен.

 

ФДР был безразличен к собственной безопасности. Охрана президента намучилась со своим подопечным. Он любил разъезжать в открытом автомобиле или медленно идущем поезде. "Ничто так не веселило моего мужа в Гайд-парке или Уорм Спрингсе, - говорила Элеонора, - как удрать от автомобиля с агентами секретной службы, всегда сопровождавшими его". Когда начальник охраны предложил отменить одну из поездок в 1934 г. из-за слухов, что готовится покушение, ФДР назвал меру предосторожности абсурдом. "Каждое появление главы правительства на людях таит в себе элемент риска, и, - печально заключил ФДР, - ...если кто-либо захочет убить меня, нет решительно никакой возможности помешать этому, разве только предотвратить второй выстрел" 4 .

 

В первый год президентства Рузвельта Хоу, поселившись в Белом доме, оставался его доверенным советником. Но Луи быстро дряхлел, напряженная кампания 1932 г. добила его. Он буквально таял на глазах, хотя был по- прежнему неукротим духом. Как-то камердинер ФДР Макдаффи принес Луи записку президента. Луи бешено заорал на посланца: "Скажи президенту, пусть убирается ко всем чертям!". Макдаффи ужаснулся и не осмелился передать Рузвельту слова Луи. Его жена, горничная в Белом доме, взяла на себя деликатную миссию. "Г-н президент, - сказала она, - г-н Хоу говорит, что придется чертовски много поработать". Рузвельт понимающе рассмеялся: "Хоу не то сказал, Лиззи. Он посоветовал мне убраться ко всем чертям". ФДР по- прежнему был привязан к Луи и ценил его мнение, особенно при назначении людей.

 

В конце 1934 г. Хоу тяжело заболел, он ни за что не хотел покидать Белого дома. Каждый день президента привозили в кресле в его комнату. Хоу, высохший, пластом лежавший на кровати, был похож на ребенка. Он продолжал давать советы и ругаться слабеющим голосом. Когда Луи стал совсем плох, его перевезли в военный госпиталь. Была устроена прямая телефонная линия из палаты больного в кабинет президента, ФДР каждую неделю навещал его. У здоровых жизнь течет быстро, и советы смертельно больного Хоу, видевшего лишь стены палаты, становились все менее уместными. Рузвельт никогда не дал ему почувствовать этого. 18 апреля 1936 г. Хоу не стало. За несколько дней до смерти он пробормотал: "Теперь Франклин будет делать все по-своему". Из жизни и окружения президента США ушел единственный человек, который мог противоречить и яростно отстаивать свою точку зрения. Никто не мог занять его место в сердце Франклина. После смерти Луи, свидетельствует Элеонора, "по тем или иным причинам никто не мог заполнить пустоту, которую Рузвельт инстинктивно пытался заполнить, и каждый из вновь приходивших поочередно исчезал, иногда с озлоблением, которое я понимала". Р. Моли имел необычайное влияние до 1935 г., затем пути ФДР и Моли разошлись, профессор не мог согласиться с "новым курсом". Во второй половине 30-х годов близкими советниками ФДР были Р. Тагвелл и Г. Моргентау. Постепенно их оттеснил Г. Гопкинс.

 

Все новые и новые лица мелькали в окружении президента. Их рекрутировал из демократов, нахлынувших в Вашингтон после победы на выборах, профессор Ф. Франкфуртер, назначенный Рузвельтом заместителем министра юстиции. Иммигрант из. Вены, Франкфуртер был любимцем либеральной интеллигенции, и из ее среды "мозговой трест" получил солидное подкрепление. В один из скучных вечеров в Белом доме, когда президент и собравшиеся у него не знали куда себя девать, "Мисси", М. Лихэнд, предложила позвать протеже Франкфуртера - некоего Тома Коркорана, прекрасно игравшего на аккордеоне. Через полчаса Том приехал с инструментом, он не только играл, но и развеселил все общество. ФДР пришел в восторг, Коркоран стал частым гостем. Скоро "Рузвельт с радостью обнаружил, что новый шут был вовсе не дураком, а талантливым юристом. Столь веселый человек, как Томми, да еще мыслящий, казалось, был ниспослан богом, и Рузвельт приблизил его. Так пришли ньюдилеры (от английского "New Deal" - "новый курс". - Н. Я.) в дополнение к "мозговому тресту". Томми был их авангардом" 5 . Ньюдилеры, кружок думающих молодых людей,

 

 

3 R. Tugwell. Op. cit., pp. 65 - 66.

 

4 A. Schlesinger. The Coming of the New Deal. London. 1959, p. 582.

 

5 A. Hatch. Franklin D. Roosevelt. An Informal Biography. New York. 1947, p. 220.

 
стр. 132

 

сняли - дом в Вашингтоне, назвали его "Маленьким Красным домом", поселились вместе и решили, что Рузвельт - подходящее орудие для переделки мира. Они занимали ответственные посты и служили неиссякаемым источником идей для президента.

 

Проведение "нового курса" потребовало создания различных ведомств, у их руководителей иной раз было больше обязанностей, чем у членов кабинета. Президенту пришлось иметь дело с громадным количеством людей, и он проявил недюжинный талант администратора. Работа новых ведомств лишь укрепила старый американский конституционный принцип - ответственность за конечные решения несет единолично президент. Чтобы контролировать все и вся, в июле 1933 г. ФДР создал Исполнительный совет, куда входили министры и главы ведомств "нового курса". В ноябре 1933 г. был учрежден Национальный чрезвычайный совет, который вскоре поглотил Исполнительный совет. Рузвельт надеялся, что Национальный чрезвычайный совет упростит управление страной, создав высокую централизацию. Главой его был назначен Д. Ричберг. Орган оказался очень громоздким, его состав расширился до 33 человек. Газеты много писали и о Национальном чрезвычайном совете и о Д. Ричберге, характеризуя его как заместителя президента. ФДР болезненно реагировал на все, что он расценивал как попытку подорвать прерогативы президента. Когда "Нью-Йорк таймс" заявила, что Ричберг стоит над кабинетом, ФДР решил, что с него достаточно. "Свяжитесь с Кроком, - сказал он С. Эрли, - и скажите ему, что их утверждения не простая ложь, а сознательный обман народа. Продолжается прежнее вранье: сперва появились заголовки, твердившие, что Моли руководит правительством, затем - что Барух и. о. президента, потом говорили, что Джонсон держит власть, после этого - Франкфуртер стоит над кабинетом, и теперь - что Ричберг выше кабинета... Все это ерунда и показывает, почему народ все меньше и меньше верит так называемым новостям, сообщаемым газетами". Естественно раздосадованным членам кабинета Рузвельт объяснил, что Ричберг - "экзальтированный мальчик на побегушках". Видимо, по этим причинам Рузвельт положил конец экспериментированию с высшими органами исполнительной власти. С уходом в отставку в конце 1935 г. Ричберга Национальный чрезвычайный совет сошел на нет. Рузвельт ни с кем не хотел делить власти, даже в наивном представлении газетчиков.

 

ФДР любил, чтобы его называли папой, не в римско-католическом смысле, разумеется. Часто после пресс-конференции или выступления ФДР обращался с вопросом: "Ну, каков был сегодня папа?" Подчиненным любил говорить: "Если будут трудности, приходите к папе". С Рузвельтом можно было спорить, конечно, в рамках, по деловым вопросам. Но он был способен переговорить любого. Опытный собеседник, У. Хэрст пожаловался после встречи с президентом: "Он не дал мне вставить слова, все время говорил сам". ФДР шутливо-серьезно заметил одному посетителю: "Слова - прекрасное препятствие, нужно только уметь использовать их". Но если предстояло вынести решение, ФДР холодно обрывал любого. Вице-президент Гарнер попытался как-то побудить Рузвельта поступить иначе, чем хотел президент. ФДР резко ответил: "Занимайтесь вашими делами, а я займусь своими". Иногда он снисходил до объяснения. Своему помощнику Д. Роу Рузвельт как-то сказал: "Я не сделаю так, как вы предлагаете, и вот почему. Дело в том, что, хотя американский народ, возможно, сделал ошибку, он выбрал президентом меня, а не вас". Споры на высших совещаниях в Вашингтоне прекращались в тот самый момент, когда ФДР вместо привычного "я думаю" или "я полагаю" менял тон и произносил: "Президент считает..."

 

Рузвельт работал очень четко. "Я научился одной штуке у Вильсона, - говорил ФДР. - Он сказал мне в назидание: "Если вы хотите, чтобы вашу докладную прочитали, напишите ее на одной странице". Поэтому, как только я вступил в должность, я издал соответствующий декрет, если можно его так назвать. Однако люди, работающие рядом со мной, утверждают, что даже при соблюдении декрета мне приходится пропускать через себя в сотни раз больше бумаг, чем пропускали мои предшественники". Дело, по-видимому, действительно обстояло так: "новый курс" необычайно расширил круг обязанностей президента; более ста человек имели право прямой телефонной связи с ним, минуя секретаря; почта Белого дома составляла при Рузвельте 5 - 8 тыс. писем в день, и ФДР требовал, чтобы ему систематически давали сводку содержания писем.

 
стр. 133

 

Но как все же принимались важнейшие государственные решения при Рузвельте? Знавшие его говорят в один голос: о коллегиальности не могло быть и речи. "Подавляющее большинство людей, работавших с ним, были всего- навсего мальчиками на побегушках", - утверждал Э. Флинн. "Неоспоримым является то, - писал Г. Икес, - что по важнейшим вопросам редко спрашивают нашего совета. Мы никогда всесторонне не обсуждаем политику правительства или политическую стратегию. Президент сам принимает все свои решения. Я никогда даже и не помышлял о том, чтобы вынести серьезные дела моего министерства на заседание кабинета"6 . ФДР в то же время поощрял разногласия между министерствами и ведомствами и даже находил дублирование в их работе полезным. "Небольшие Конфликты, - говорил он, - оказывают стимулирующее действие. Каждый старается доказать, что он лучше других. Это заставляет также быть честным. Мы тратим громадные деньги. И тот факт, что в дайной области есть другой, кто знает, чем вы занимаетесь, заставляет быть скрупулезно честным".

 

Иногда делались попытки объяснить решения Рузвельта и направление его политики некими научными теориями, которых он будто бы придерживался. Соблазн особенно велик при интерпретации реформ "нового курса" - манипуляций с бюджетом, инфляцией и т. д. Особенно часто указывали, что ФДР следовал советам английского экономиста Д. Кейнса. Аналогия между тем, что писал Кейнс - правительство должно предотвращать депрессию, увеличивая ассигнования в моменты спада, - и тем, что делал ФДР, напрашивается, но Рузвельт все же не руководствовался его экономическими теориями. "Рузвельт совершенно не знал экономических трудов Кейнса"7 , - свидетельствует Ф. Перкинс. В этом убедился лично маститый экономист. В 1934 г. он приехал в США, встретился с президентом и прочитал ему в Белом доме основательную лекцию. ФДР вежливо выслушал, а затем сказал Перкинс: "Повидался с вашим другом Кейнсом. Он засыпал меня цифрами. Ему следует быть математиком, а не политэкономом". Кейне, в свою очередь, изъявил недовольство: "Я думал, что президент экономически должен быть более грамотным"8 . В глубине души президент-практик понимал блага просвещения, но все же считал, что если во всем следовать советам ученых, - добра не жди. В 1940 г. он писал Д. Дэниэлсу в несколько юмористическом духе, припоминая свои отношения с профессорами: "Лет 15 тому назад я побывал на одном из знаменитых завтраков в святилище "Нью-Йорк таймс" - зале, отделанном красным деревом во французском стиле. В царившей там изысканной атмосфере помазанников учености, причем собственными руками, я чувствовал себя непросвещенным червем, оказавшимся под микроскопом. Но Америка сытых и довольных собой профессоров не выживет, а Ваша н моя Америка будет жить"9 . Суждение, наверное, взвешенное, но вновь возникает вопрос: насколько Рузвельт был искренен даже перед Д. Дэниэлсом?

 

"Никогда не допускайте, чтобы ваша левая рука знала, что делает правая", - поучал ФДР своего любимца Г. Моргентэу-мдадщего. "Какая я ваша рука?" - спросил Моргентау. "Правая, но левую я держу под столом", - невозмутимо ответил президент. Моргентау именно так и чувствовал себя на ответственном посту: в 1934 г. он стал министром финансов. Как-то, разучивая вслух речь, президент один абзац прочитал в стиле Теодора Рузвельта. Коркоран, сидевший в комнате, льстиво заметил: "Г-н президент, различие между вами и Теодором Рузвельтом в том, что вы никогда не плутуете". ФДР насмешливо взглянул на него: "Что ты, Том! Иногда я плут и изрядный!" "Вы чудесный человек, но самый трудный из тех, с кем мне приходилось работать", - бросил после очередной стычки в Лицо Рузвельту разгневанный Икес. "Потому что я слишком суров?" - осведомился президент. "Вовсе нет, - ответил министр, - вы никогда не бываете чрезмерно суровы, но вы никогда не говорите откровенно с людьми, верными вам и в верности которых вы сами убеждены. Вы крепко прижимаете свои карты к животу и никогда не выкладываете их на стол". Двоедушие, возмущавшее Икеса, представлялось закономерным изощренным умам ньюдилеров.

 

 

6 A. Schlesinger. Op. cit., p. 520.

 

7 F. Perkins. The Roosevelt I Knew. London. 1948, p. 183.

 

8 J. Woods. Roosevelt and Modern America. New York. 1960, p. 51.

 

9 "F.D.R. His Personal Letters, 1928 - 1945". Vol. 2. New York. 1950, p. 1068.

 
стр. 134

 

"Просто не хватает времени, - находил Т. Коркоран, - объяснять все каждому, обхаживать каждого, уговаривать каждого, разъяснять каждому, почему нужно поступать так, а не иначе. Если бы президент попытался действовать так, у него ни на что не осталось бы времени. Поэтому он должен обманывать, говорить неискренне, оставлять ложное впечатление и иногда даже лгать, компенсируя все это личным обаянием и верой в него... Великий человек не может быть хорошим человеком" 10 .

 

* * *

 

Исторически США извлекали неслыханные выгоды от войн в Европе и Азия. Это был достаточно побудительный мотив для американской буржуазии подстрекать к военным конфликтам за океанами. Во второй половине 30-х годов кризисное состояние собственной страны удвоило рвение руководящих сил США в проведении этой политики. Однако, чтобы получить все барыши и не оказаться в проигрыше, был необходим точный расчет: война должна была охватить весь Старый Свет, быть затяжной, а для этого было необходимо предварительно способствовать выравниванию сил потенциальных противников. По старой схеме, проверенной поколениями американских политиков, и действовало правительство Соединенных Штатов. Как отметил в своей резолюции IX съезд Коммунистической партии США в 1936 г., американский империализм стремился "увеличить свою военную мощь, используя политику так называемого "нейтралитета" в качестве средства для создания и обеспечения "наилучших" условий для участия в будущей войне" 11 .

 

Рузвельт как президент Соединенных Штагов неотделим от этой политики, однако исследование его деятельности в сфере внешних дел - куда более сложная задача, чем даже рассмотрение "нового курса" внутри страны. И по многим причинам как психологического, так и исторического порядка. Фигура главнокомандующего американских вооруженных сил в 1941 - 1945 гг. заслоняет президента США в канун второй мировой войны. Глава воевавших Соединенных Штатов, Рузвельт успешно преодолел многие трудности в схватке с фашистскими державами, но иные из этих трудностей - дело рук самого президента в 1936 - 1939 годах. С другой стороны, некоторые американские буржуазные историки чрезвычайно модернизировали внешнеполитический курс ФДР, пытаясь перебросить мост между современной агрессивной политикой США и закономерными мерами, имевшими в виду обеспечение безопасности страны против фашистской угрозы, проведенными Рузвельтом. У. Лангер и С. Глисон - авторы наиболее авторитетного американского официального исследования внешней политики США в 1937 - 1941 гг. - открывают свою монографию ясным заявлением: "Бывшие члены кабинета, близкие к г-ну Рузвельту, как, например, мисс Перкинс и г-н Моргентау, характеризовали его как необычайно сложного человека, находившегося во власти ошеломляюще противоречивых мотивов. Если так, то тогда будущие биографы покойного президента найдут свою задачу не поддающейся решению, в то время как для нас обоих, не знавших лично г-на Рузвельта, было бы опрометчиво попытаться сделать больше, чем коротко охарактеризовать этого сложного человека. Достаточно заметить, поскольку это важно для внешней политики, что президент, несмотря на кажущуюся общительность, веселый и даже фривольный нрав, по существу был очень сдержанным и замкнутым человеком... Учитывая, что покойный президент оставил относительно немного записок, дневников или воспоминаний, а ближайшие советники признают, что они били в неведении относительно его сокровенных замыслов, по всей вероятности, никогда не будет получено надежных и подробных сведений о мотивах его внешней политики" 12 .

 

Сообщив об этих прискорбных обстоятельствах, Лангер и Глиеон, а их мнение разделяет весь академический мир в американской исторической науке, написали два тома о внешней политике США за четыре критических года, предшествовавших вступлению США в войну, заняв более 1700 страниц.

 

 

10 A. Schlesinger. Op. cit., p. 584.

 

11 "Communist Party of the United States. Convention 9-th. Resolutions". New York. 1936, p. 43.

 

12 W. Langer and S. Gleason. Challenge to Isolation 1937 - 1940. New York. 1952, pp. 2 - 3.

 
стр. 135

 

Действительно подлинные мотивы ФДР в области внешней политики установить необычайно трудно. После смерти Луи Хоу Рузвельт никогда больше не посвящал никого в свои мысли, не исключая самого близкого к нему человека в последние годы жизни - Г. Гопкинса. На совещаниях кабинета внешние дела не подвергались серьезному коллективному обсуждению хотя бы из опасения утечки информации (ФДР запретил вести протокол заседаний правительства). Рузвельт предпочитал действовать сам, в обход государственного департамента и через голову К. Хэлла. Зачастую он в большей степени полагался на суждения заместителя государственного секретаря С. Уэллеса, "великого молчальника". В то же время частые совещания с различными лицами по вопросам внешних дел посвящались обсуждению не существа политики, а ее тактики. При всем этом, однако, есть объективный критерий: Соединенные Штаты были активны на международной арене, и то, что делало или не делало американское правительство, проливает достаточный свет на мотивы президента.

 

* * *

 

В частных беседах Рузвельт уже с 1935 г. крепко высказывался в адрес фашистских заговорщиков. Как-то в том году друзья ФДР выслушали в Белом доме следующее его заявление: "Этому должен быть положен конец. Почему миролюбивые народы не могут объединиться и не послать агрессоров в сумасшедший дом? Должен быть найден способ запереть их так, чтобы они не причиняли вреда. Нужен санитарный кордон, такой же карантин, какой устанавливается против эпидемии заразной болезни" 13 . Однако ни политика США, ни публичные высказывания самого ФДР в канун второй мировой войны не отражали этой точки зрения, за исключением одного только случая - речи Рузвельта в Чикаго 5 октября 1937 года. Он избрал этот город специально: здесь находился оплот "изоляционистов". Рузвельт в сильных выражениях охарактеризовал "нынешнее царство террора и международного беззакония", когда "мир, свобода и безопасность 90% человечества находятся под угрозой со стороны остальных 10%". ФДР указал, что в современных условиях ни один народ не может считать себя изолированным от остального мира. "К сожалению, эпидемия международного беззакония распространяется. Когда вспыхивает эпидемия заразной болезни, общество объединяется и устанавливает карантин больных с тем, чтобы предохранить себя от болезни... Война - зараза, независимо от того, является ли она объявленной или нет... Америка ненавидит войну. Америка стремится к миру. Поэтому Америка активно ищет мира".

 

Речь Рузвельта в Чикаго, получившая название "карантинной речи" (ФДР использовал излюбленное выражение Г. Икеса), вызвала самые оживленные отклики. На следующий день корреспонденты на специальной пресс- конференции атаковали президента. Под градом вопросов ФДР показал свои незаурядные дипломатические способности:

 

"Вопрос: В своей речи вы, по-видимому, имели в виду нечто большее, чем моральное негодование. Что это, подготовка к сотрудничеству?

 

Президент: К чему?

 

Вопрос: Что-то предполагается? Вы изменили свою позицию?

 

Президент: Нет, всего-навсего произнесена речь.

 

Вопрос: Хорошо, но как же примирить все это? Согласны ли вы, что дело идет об отказе от нейтралитета?

 

Президент: Ни в коем случае, нейтралитет может быть расширен".

 

Когда президента спросили, не имеет ли он в виду экономические санкции, ФДР категорически отрицал. Корреспонденты настаивали: "Быть может, речь идет о совместных действиях миролюбивых народов?" ФДР: "Мы изыскиваем пути к миру". Новый вопрос: "Не будет ли созвана конференция?" Ответ: "Нет. Конференции бесполезны".

 

"Вопрос: Не будет ли почти неизбежным, если выработают любую программу, что наш нынешний закон о нейтралитете будет изменен?

 

 

13 А. Hatch. Op. cit., p. 237.

 
стр. 136

 

Президент: Не обязательно. Это интересно.

 

Корреспондент: Вы говорите, что нет противоречия между вашей речью и законом о нейтралитете. На мой взгляд, речь и закон противоречат друг другу, а ваши объяснения не удовлетворяют меня.

 

Президент: Подумайте, Эрнст [Линдли].

 

Корреспондент: Я думаю уже несколько лет и уверен, что дело идет о совершенно противоречивых вещах. Как можно быть нейтральным, если вы стоите на стороне одной группы стран?

 

Президент: Что вы имеете в виду под выражением "стоять на стороне"? Вы говорите о договоре?

 

Корреспондент: Вовсе нет. Я имею в виду действия миролюбивых народов.

 

Президент: Есть еще множество методов, которые никогда не были испробованы.

 

Корреспондент: Но по крайней мере выражения "карантин агрессоров" и "другие народы мира" вовсе не показывают нейтральной позиции.

 

Президент: Я не могу дать вам ключ к этому. Вы должны думать сами. У меня есть одна мысль" 14 .

 

Большего ни журналисты, ни страна не добились от своего президента, он остался единственным обладателем сокровища - некоей сверхценной "мысли". Рузвельт считал, что его речь встретила враждебный прием. "Ужасно, - заметил он С. Розенману, - оглянуться назад, когда ты пытаешься вести вперед, и обнаружить, что за тобой никто не следует". То было явное преувеличение: несмотря на исступленную кампанию "изоляционистов", заявивших, что, выступая в Чикаго, ФДР хотел отвлечь внимание народа от провала "нового курса", страна в целом весьма положительно оценила "карантинную речь". Если бы ФДР пошел дальше, отстаивая коллективную безопасность, он, несомненно, имел бы национальную поддержку. Но он не сделал этого.

 

Упражнения Рузвельта в ораторском искусстве в Чикаго были предназначены не для внутреннего потребления - мобилизовать общественное мнение в США, а чтобы подбодрить тех на других континентах, кто наиболее активно выступал против агрессии. Через несколько дней после "карантинной речи" ФДР объявил, что США примут участие в конференции в Брюсселе, созванной Лигой наций для обсуждения нарушения договоров Японией. На конференции, проходившей в ноябре 1937 г., СССР настаивал на применении коллективных мер против агрессора в соответствии с Уставом Лиги наций. Эти предложения были отклонены, но представители западных держав назойливо внушали советской делегации: почему бы СССР единолично не взяться за борьбу с Японией, не послать для начала, например, эскадрильи на Токио и образумить японцев. Эти домогательства остались безрезультатными. Советское правительство разглядело несложный замысел западных держав - втравить СССР в войну с Японией, а самим остаться в стороне.

 

В правительственных и дипломатических ведомствах Лондона, Парижа и Вашингтона никак не хотели расстаться с надеждой, что удастся разрешить империалистические противоречия за счет Советского Союза, толкнув фашистские державы против СССР. Западные политики с огромным рвением и неистощимой изобретательностью упорствовали в достижении этой цели. Они шли на унизительные уступки державам "оси", надеясь откупиться от них за счет других народов и организовать фашистский крестовый поход против Советского Союза. В марте 1938 г. Германия захватила Австрию. СССР выступил за коллективные меры. Соответствующие предложения были посланы правительствам всех крупных государств. Вашингтон не ответил, ибо, замечает К. Хэлл, "отрицательный ответ был предрешен". Следующей жертвой Гитлер наметил Чехословакию. Советский Союз был готов прийти ей на помощь, даже если бы от Чехословакии отступилась ее союзница Франция. Во всем мире разнузданная античешская кампания гитлеровцев вызвала небывалый подъем антифашистских настроений. Если бы правительство Бенеша оказало вооруженное сопротивление, то в начавшейся войне Германия при тогдашнем уровне ее военной подготовки была бы быстро разгромлена: против нее выступили бы СССР, Франция и Англия (французское и английское правительства не могли бы игнорировать воли своих народов).

 

 

14 С. Beard. American Foreign Policy in the Making 1932 - 1940, pp. 188 - 190.

 
стр. 137

 

Этого исхода стремилась всеми силами избежать международная империалистическая реакция. Инициативу "умиротворения" и сговора с Гитлером взял на себя британский премьер Н. Чемберлен. Что делал в это время Рузвельт? Его основное внимание в конце лета и в начале осени 1938 г. было приковано к "чистке" в конгрессе. Но он сумел выделить время для участия в подготовке позорного соглашения в Мюнхене. 26 сентября в послании Гитлеру, Бенешу, Даладье и Чемберлену ФДР выразил "горячее желание", чтобы они не прерывали переговоров. 27 сентября Рузвельт обратился с посланием к Муссолини, предлагая ему взять инициативу созыва конференции Германии, Италии, Англии и Франции для разрешения кризиса. В результате было достигнуто соглашение о проведении мюнхенской конференции. Когда в Вашингтон пришло сообщение, что Чемберлен принял приглашение Гитлера, Рузвельт распорядился отправить английскому премьеру лаконичное послание "Молодец!". С этим напутствием Вашингтона Чемберлен отправился в Мюнхен, где 29 - 30 сентября была решена судьба Чехословакии. 5 октября Рузвельт писал Чемберлену: "Я полностью разделяю вашу надежду, что ныне впервые за многие годы существует величайшая возможность установить новый порядок, основанный на справедливости и законе". Официально правительство США также одобрило результаты Мюнхена. Своему другу в начале октября 1938 г. ФДР шутливо писал: "Я провел две трудные недели, но (морское путешествие, совершенное летом. - Н. Я. ) дало мне возможность пережить их, если не считать продолжающегося глупейшего насморка. Несколько дней тому назад я хотел убить Гитлера и отрезать собственный нос. Сегодня я дружески настроен к носу и не испытываю больше желания умертвить фюрера" 15 .

 

Хотя публично Рузвельт продолжал сохранять спокойствие, он не мог не понимать, что не за горами война в Европе, Естественно, как и другие политики Запада, он ожидал, что новый военный конфликт начнется с похода Германии на Восток - против Советского Союза, Это направление агрессии никоим образом не беспокоило Вашингтон, напротив, американские политики приветствовали бы германо-советскую войну. Но после Мюнхена Рузвельт был серьезно озабочен возможностью дальнейших уступок западных держав Гитлеру, которые могли затронуть интересы Соединенных Штатов. 9 октября Рузвельт в беседе с Икесом сказал, что не исключены и такие события: "В интересах удовлетворения колониальных аппетитов Германии Англия может предложить ей Тринидад и уговорить Францию уступить немцам остров Мартинику. Германия получит сильные опорные пункты у нашего восточного побережья, равно как у побережья Центральной и Южной Америки. Затем Соединенным Штатам будет предложено согласиться на передачу этих островов "в интересах международного мира"". Президент решил, что, если это случится, к островам будет немедленно направлен американский флот, чтобы занять их 16 .

 

В глазах президента США Тринидад означал совсем иное, чем Чехословакия!

 

31 января 1939 г. Рузвельт провел секретное совещание с членами сенатского комитета по военным делам. Поводом для него послужил прискорбный случай: в США разбился новый бомбардировщик, и среди погибших оказался французский офицер, "Изоляционисты" подняли большой шум. На совещании ФДР подробно изложил свои взгляды на международную обстановку с точки зрения американских интересов. Как бы ни началась война в Европе, заявил Рузвельт, с похода на восток или запад - точно предсказать нельзя, ибо Гитлер "безумец", - ее исход без материальной помощи США, Англии и Франции в первую очередь самолетами приведет к торжеству держав "оси" в Европе. Далее: "Африка падет автоматически. Это очевидно, ибо Африка на 95% колония". Но мы, саркастически заметил Рузвельт, "мирные люди и нас это не касается. Прелестно!". Какие же последствия для Америки будет иметь победа держав "оси" в Старом Свете? "Следующая совершенно неожиданная цель, предложенная братцем Гитлером во вчерашней речи (30 января 1939 г. - Я. Я.). - Центральная и Южная Америка. Гитлер будет господствовать в Европе и заявит Аргентине: "Приношу тысячу извинений, но мы не будем покупать вашу пшеницу, мясо или кукурузу, если

 

 

15 J. Burns. Roosevelt - the Lion and the Fox. New York. 1956, p. 387.

 

16 "The Secret Diary of Harold L. Ickes". Vol. 2. New York. 1954, p. 484

 
стр. 138

 

вы не подпишете эту бумагу". А в бумаге будет сказано: "Во-первых, мы приобретаем вашу кукурузу в обмен на наши товары, мы приобретаем ваш скот в обмен на наши товары, мы оплатим вашу пшеницу нашими товарами и сами выберем, какие товары давать вам. Во-вторых, вы должны вверить нашим офицерам вашу оборону и военную подготовку. Ах, да, чуть не забыл, вы можете сохранить свой флаг". Так вот, если бы мы были аргентинцами, мы подписали бы эту бумагу, ибо запрет экспорта нашего скота, пшеницы и кукурузы в Европу приведет к банкротству страны. Затем настанет черед Бразилии, где уже живет 250000 немцев...

 

Центральная Америка? При соответствующей подготовке и умея подыскать нужных людей, можно совершить революцию в любой из стран Центральной Америки, затратив от миллиона до четырех миллионов долларов. Иными словами, это только финансовый вопрос. Все это вы должны помнить. Сколько от Юкатана до Нью-Орлеана или Хьюстона? Сколько от Тампико до Сент- Луиса или Канзас-Сити? Сколько? Не говорите, что это химера, не говорите, что это выдумка. Мог ли кто-нибудь из вас шесть лет назад помыслить, когда этот Гитлер пришел к власти, а Германия была полнейшим банкротом, страной, задолжавшей всем, дезорганизованной, которую вообще нельзя было рассматривать как силу в мире, мог ли кто-нибудь вообразить, что через шесть лет она будет безраздельно господствовать в Европе? Именно поэтому мы не можем позволить себе роскоши рассиживаться здесь, воображая, что перед нами всего-навсего химера... Идет постепенное окружение Соединенных Штатов, уничтожается наша первая линия обороны. А она проходит в Европе и по Средиземному морю... Кажется, Артур Крок заявил: "Разве это не нейтрально?" (в "Нью-Йорк таймс" в связи с катастрофой самолета. - Н. Я. ). Да, можно сказать и так. Но я сделаю все возможное как главнокомандующий вооруженными силами и как глава правительства, чтобы не допустить отправки военных материалов в Германию, Италию или Японию. Почему? Потому что самозащита-часть американской политики. И я сделаю все, что в моих силах, чтобы сохранить независимость других стран, предоставляя им все за наличный расчет, то есть примерно сорока или пятидесяти государствам. В этом и состоит внешняя политика Соединенных Штатов" 17 .

 

Выступление Рузвельта было выслушано с напряженным вниманием, в заключение раздались дружные аплодисменты. Содержание его речи сохранялось в тайне, в газеты проникла извращенная версия: президент якобы заявил, что "американская граница проходит по Рейну". Белый дом выпустил разгневанное опровержение. Перед представителями печати Рузвельт выразился энергичнее: "Так мог сказать только болван".

 

С точки зрения Соединенных Штатов "странная война", начавшаяся в Европе, выглядела как забастовка Англии и Франции. Англичане и французы определенно не хотели работать на Западном фронте. Хотя мотивы этого - желание Лондона и Парижа переключить войну на Советский Союз - не могли не радовать американскую реакцию, факт оставался фактом - в Европе не полыхала "большая война".

 

В этот период Рузвельт выслушивал многих эмиссаров воюющих сторон, которые то мягко, то назойливо пытались пригласить президента США взять на себя посредничество в установлении мира. ФДР категорически отказывался. Когда и Кеннеди (посол США в Великобритании) ранней осенью высказался в пользу этого, Хэлл по указанию Рузвельта сообщил ему: "По поручению президента только для вас и с условием, что вы будете руководствоваться этим, не разглашая никому, передаю: пока сохранится нынешняя обстановка в Европе, наше правительство не видит ни возможности, ни повода для проявления мирной инициативы президентом. Народ США не поддержит никаких действий правительства в пользу мира, которые консолидируют или сделают возможным продолжение существования режима силы и агрессии" 18 . На том стоял Франклин Д. Рузвельт до зимы. А когда на землю упал снег, американский президент внезапно затосковал по прелестям мира. Верующие думали, что вид огней рождественских елок смягчил его ожесточившееся сердце.

 

 

17 Т. Greer. What Roosevelt Thought. Michigan University Press. 1958, pp. 181 - 182.

 

18 W. Langer and S. Gleason. Op. cit., p. 250.

 
стр. 139

 

* * *

 

"Крупный мужчина в измятом костюме исписывает большие листы бумаги. В тишине Овального кабинета два флага повесили на древках из красного дерева, синий дымок сигареты поднимается с серебряной пепельницы. На его столе газеты; заголовки кричат о бомбардировках и битвах. Библия открыта на главе от Исайи: "Ваша страна опустошена, ваши города сожжены, чужие люди пожирают ее..."

 

Крупный мужчина продолжает писать. Через высокое, до потолка, окно, выходящее на луг с жухлой зимней травой, доносится слабый шум автомобилей - разъезжаются по домам с рождественскими подарками. А в тысячах миль отсюда солдаты в стальных касках щурятся в прицелы, бездомные семьи в отчаянии бредут по снегу. "Придите теперь и решим вместе, глаголет Господь, и пусть твои грехи кровавы, но они станут белы как снег..."

 

Лицо крупного мужчины каменеет, когда он преисполнен решимости, рот печальный, с опущенными уголками губ, когда он не улыбается. Он, не отрываясь, пишет, страницы заполняются словами, написанными его резким почерком. Он нажимает звонок, который буквально взрывается, как маленькая бомба, под столом Стива Эрли. Вдоль коридора, который называют Тропой Президента, мимо плавательного бассейна, вверх в лифте - и там ждут его бокал вина, рождественская елка, сверкающая шариками и мишурой, два пахнущих мылом внука - тепло и отдых от сокрушающей ответственности, от священного одиночества, которое является уделом американского президента при принятии знаменательного решения".

 

Так влиятельный еженедельник "Тайм" 1 января 1940 г. описывал один день в декабре 1939 г., когда Рузвельт принял "знаменательное решение". А заключалось оно в том, что президент США обратился с торжественно- прочувственным посланием к религиозным лидерам в пользу мира. Строки послания звучали так, как, по-видимому, ФДР представлял себе откровения ранних христиан: "Мое сердце возрадовалось, когда я вспомнил, что в такие же времена Исайя впервые пророчествовал: Христос родится. Тогда, за несколько столетий до Его прихода, обстановка в мире была похожа на нынешнюю. Тогда, как и сейчас, полыхал всеобщий пожар, народы шли опасной дорогой, освещаемой пламенем пожаров, зажженных ими. Однако уже тогда предсказывали духовное возрождение - приход дня, который освободит узников и погубит завоевателей в раздутом ими пламени, и те, кто поднял меч, от меча и погибли... Я пользуюсь редкой привилегией читать письма, в которых тысячи простых людей, живущих в десятках стран, поверяют мне свои сокровенные замыслы... Я знаю, что они и бесчисленное множество других в каждой стране ищут спасительного света. Мы знаем, что задолго до того, как об этом узнали лидеры, пастухи в горах увидели Рождественскую Звезду..! Я верю, что в то время, как государственные деятели рассматривают создание нового порядка в мире, он, очень может быть, уже у порога. Я верю, что его строят уже сейчас, молчаливо, но непреодолимо в сердцах масс, голоса которых не слышны. Однако чья общая воля напишет в конце концов историю нашего времени. Они знают, что без веры в некий руководящий принцип и предначертание Бога, народы пребывают в темноте и люди гибнут... Сейчас пока ни один духовный лидер, ни один гражданский лидер не может выдвинуть конкретного плана, как положить конец разрушениям и как приступить к новому строительству. Однако время для этого несомненно придет..."19 . 23 декабря 1939 г. ФДР направил свое сочинение папе Пию XII в Ватикан, президенту Федерального совета христианских церквей Америки д-ру А. Баттерику и президенту Еврейской теологическей семинарии в США раввину К. Адлеру.

 

В конце декабря Белый дом объявил, что президент назначил бывшего председателя "Юнайтед Стейтс Стил" М. Тейлора своим личным представителем в Ватикан. Страна была поражена: с тех пор как в 1868 г. сенат отказался оплачивать пост американского представителя при Ватикане, США не имели официальных связей с главой католической церкви. Американские идеологи подчеркивали, что демократизм. государственного устройства США состоит и в том, что Вашингтон всегда держится в сто-

 

 

19 "The Public Papers and Addresses of Franklin D. Roosevelt", 1939 vol. pp. 606 - 608.

 
стр. 140

 

роне от темных сил католицизма. Узнав о решении президента, организации протестантской церкви по всей стране разгневанно потребовали Белый дом к ответу: на каком основании ФДР собирается тратить деньги налогоплательщиков для поддержания дипломатических отношений в неизвестных целях с Ватиканом? Пришлось разъяснить, что, хотя Тейлор поедет в ранге посла, он не будет получать жалования и сам покроет расходы по своей миссии. Протесты не стихали, пришлось завести для них специальные досье, которые скоро распухли. Баттерик обратил внимание президента на "опасения среди протестантов". ФДР пренебрег этим: он полагал, что высокая цель оправдывала моральные издержки и известную девальвацию престижа прогрессивного деятеля.

 

Так что же побудило президента вооружиться оливковой ветвью мира? В конце ноября 1939 г. начался вооруженный конфликт между СССР и Финляндией. Советско-финская война подняла на ноги всю международную реакцию, стремившуюся использовать войну как повод для перемирия на Западе и начала крестового похода против Советского Союза. Франция, Англия, Швеция и Италия оказали значительную помощь Финляндии, Соединенные Штаты также не остались в стороне. Узнав о начале войны, Рузвельт 1 декабря 1939 г. срочно вернулся с курорта Уорм Спрингс в Вашингтон "в разгар", как он сказал, "ужасающего насилия над Финляндией". 2 декабря ФДР публично предложил ввести "моральное эмбарго" на продажу авиационного оборудования Советскому Союзу. 4 декабря на заседании кабинета он приказал Моргентау прекратить продажу СССР молибдена и алюминия. На замечание министра финансов, что эти сделки абсолютно законны, ФДР раздраженно бросил: "В прошлом мы находили выход из куда более сложных ситуаций". Финский посланник в Вашингтоне повел переговоры о получении американского займа. Уэллес предложил максимум 4 млн. долларов. Президент лично распорядился предоставить 10 млн. долларов. В начале 1940 г. был открыт кредит еще на 20 млн. долларов. США передали Финляндии 250 орудий и другое вооружение 20 .

 

С конца 1939 г. функции между Англией, Францией и Соединенными Штатами разделились: западноевропейские страны стали поспешно готовить экспедиционный корпус для отправки в Финляндию, США - действовать в пользу мира на Западе. Именно тогда и появились пламенные призывы ФДР о прелестях мира, хотя в Вашингтоне отлично знали, что не за горами расширение масштабов войны. Правительства Чемберлена и Даладье не только планировали военные действия против СССР на Севере, но и собирались нанести удар с Юга, начать операции и на Черном море. В Вашингтоне было объявлено, что выезд американских "добровольцев" в Финляндию не противоречит закону о "нейтралитете".

 

После внушительных выступлений в пользу мира в Европе правительство США с начала 1940 г. предприняло конкретные шаги в этом направлении. В Белом доме имели в виду и некоторые специальные соображения. Кеннеди, приехавший в США 15 декабря 1939 г., в закрытом докладе перед командованием вооруженных сил США так оценил последствия бездействия союзников на фронте против Германии: "К концу этого года, если не раньше, народы Англии и Франции и всей Европы будут готовы к коммунизму". 8 января 1940 г. Хэлл объявил, что в США создан совещательный комитет по проблемам внешней политики для подготовки проектов мирного урегулирования. 27 января ФДР указал руководству госдепартамента: "Ныне (в конце января), возможно, наступит поворотный пункт... для неофициального рассмотрения возможности установления мира". 9 февраля президент заявил, что направляет заместителя государственного секретаря Уэллеса в Европу. Он объедет Рим, Берлин, Париж и Лондон, где встретится' с руководителями соответствующих правительств. А как с посещением Москвы? Рузвельт заметил: "Визит в Москву не принесет какую-либо пользу". Цель миссии Уэллеса, как он сам писал, заключалась в том, чтобы выяснить "взгляды четырех правительств относительно существующих возможностей заключения справедливого и длительного мира"21 . В середине февраля 1940 г. он вместе с М. Тейлором выехал в Европу. Говоря о посылке обоих эмиссаров президента, Р. Тагвелл отмечает: "Франклин провел две весьма двусмысленные меры. Историки будут всегда гадать, почему он пошел на них, И никто не сможет высказать ничего, кроме предположе-

 

 

20 "F. R. Diplomatic Papers. 1941". Vol. I, pp. 1026, 1030.

 

21 S. Welles. Time for Decision. New York. 1944, p. 74.

 
стр. 141

 

ний, ибо он ни с кем не советовался и никогда не давалось объяснений их, за исключением очень неубедительных и совершенно недостаточных". Сам Тагвелл считал, что ФДР намеревался пригласить на нейтральную почву Гитлера, Муссолини, Чемберлена и провести с ними конференцию22 .

 

Каковы бы ни были точные планы Рузвельта, поступки его и Хэлла в этот период наводят на печальные размышления. В конце января по распоряжению ФДР практически была прекращена всякая торговля с СССР, советские органы не могли больше фрахтовать американские суда. Хэлл отказался объяснить причины этого советскому послу в Вашингтоне К. А. Уманскому, заявив, что у него нет времени заниматься "мелкими жалобами". По словам Уэллеса, советско-американские отношения к весне 1940 г. "были только номинальными"23 , одновременно США расширяли помощь Финляндии.

 

В значительной степени то была личная политика президента, не отражавшая настроений в стране. Так, 11 февраля он выступил у стен Белого дома для участников съезда Конгресса американской молодежи, который только что принял резолюцию протеста против помощи Финляндии. "Утверждают, - сказал он, - что некоторые из вас являются коммунистами. В наши дни это очень непопулярное слово". Речь президента не дошла до сердец слушателей, напротив, аудитория освистала и ошикала президента. "Редкий случай в жизни Рузвельта" 24 , - замечает Р. Шервуд. Г. Икес 17 февраля записал в дневнике; "Совершенно очевидно, что нынешнее правительство в Финляндии не является демократическим. Аристократия и богачи, в Англии и Франции используют Финляндию для нанесения максимального ущерба Советской России"25 . ФДР не мог не знать точки зрения своего министра. Однако стоило Маннергейму обратиться 1 марта к Рузвельту с просьбой срочно прислать 150 истребителей и 36 бомбардировщиков с экипажами из "добровольцев", как ФДР отдал приказ выполнить просьбу. С величайшим сожалением он убедился, что ВВС США не имели лишних самолетов, и был вынужден оставить обращение без последствий.

 

Тем временем С. Уэллес странствовал по правительственным ведомствам Италии, Германии, Франции и Англии. В Берлине к рассуждениям американского ангела мира отнеслись так, жалуются авторы официальной американской публикации, подготовленной по указанию ФДР, как "встретили бы в публичном доме продажу библии"26 . Но в Лондоне и Париже Узллес нашел, - что при определенных условиях правительства Англии и Франции готовы пойти на мировую. В Риме восторженно приветствовали возможность не только мира между четырьмя державами, но и их союза, что, как сказал Уэллесу фашистский министр иностранных дел Чиано, было бы "прекрасным оплотом против большевизма". Обо всем Уэллес аккуратно докладывал в Вашингтон.

 

Внезапно ФДР свернул миротворческую деятельность. 16 марта президент сообщил стране, что "сегодня мы ищем моральную основу для мира. Мир не может быть истинным, если не признано братство... Не может быть справедливого мира, если запрещено молиться богу" и т. д. Рузвельт, а вслед за ним Хэлл ясно дали понять, что Соединенные Штаты утратили интерес к восстановлению мира в Европе. Уэллес был отозван. Все это произошло в течение всего одной недели вслед за подписанием 12 марта 1940 г. мира между СССР и Финляндией.

 

(Окончание следует.)

 

 

22 R. Tugwell. Op. cit., pp. 512, 516.

 

23 W. Langer and S. Gleason. Op. cit., p. 389.

 

24 Р. Шервуд. Рузвельт и Гопкинс. Т. 1. М. 1958, стр. 259.

 

25 "The Secret Diary of Harold G. Ickes". Vol. 3, New York. 1954, p. 134.

 

26 A. Aisop and R. Kinter. American White Paper. New York. 1940, p. 86.


Новые статьи на library.by:
МЕМУАРЫ, ЖИЗНЕОПИСАНИЯ:
Комментируем публикацию: СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ ФРАНКЛИНА Д. РУЗВЕЛЬТА В БЕЛОМ ДОМЕ

© Н. Н. ЯКОВЛЕВ () Источник: Вопросы истории, № 12, Декабрь 1965, C. 130-142

Искать похожие?

LIBRARY.BY+ЛибмонстрЯндексGoogle
подняться наверх ↑

ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!

подняться наверх ↑

ОБРАТНО В РУБРИКУ?

МЕМУАРЫ, ЖИЗНЕОПИСАНИЯ НА LIBRARY.BY

Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.