Немало страниц посвятили современники и историки Петру Алексееву, его знаменитому выступлению на "процессе 50-ти", когда прозвучало "великое пророчество" рабочего-революционера о свержения деспотизма. Сибирский же период его жизни - каторга в Забайкалье и якутская ссылка - исследован недостаточно. Между тем за Уралом Петр Алексеевич Алексеев находился более десяти лет. Сохранились интересные, но малоизученные источники об этом времени: воспоминания Э. К. Пекарского, И. И. Майкова, С. Ф. Ковалика, письма самого Петра Алексеева. Среди неопубликованных материалов - документы, хранящиеся в Якутском государственном архиве, которые освещают время его пребывания в ссылке. Среда них находится и следственное дело об убийстве Алексеева.

Отбыв каторгу, П. А. Алексеев был отправлен в 1884 г. на поселение. В дороге не обошлось без задержек, и в Якутск он прибыл 9 марта 1885 года. Петра Алексеевича поселили за 340 верст к востоку от города, в Сасыльском наслеге, Баягантайского улуса.

В Сасыльском наслеге П. А. Алексеев остановился у участника процесса 1875 г. А. И. Сирякова, которого знал по Новобелгородской тюрьме. Стремление П. А. Алексеева заняться земледелием оказалось малореальным, так как на Алдане было крайне мало удобной для сельского хозяйства земли. Не получив 15 десятин, полагавшихся ему как ссыльно-поселенцу, Алексеев перебрался в якутскую юрту. Здесь на двух клочках земли он завел небольшой огород. С гордостью сообщал Алексеев П. С. Ивановской (в июле 1885 г.), с которой познакомился на Каре, что хозяйство его "находится в самом цветущем состоянии и ведется по всем правилам агрономического искусства. Лишь просохла земля, я орудием, каким еще от сотворения мира никто не работал, раскопал маленькую долину черноземной земли и сделал две превосходные грядки, на которых теперь у меня растет 70 превосходных вилков капусты. Этого мало, я расчистил и другую долину, которую засеял горохом" ¹ .

С первых дней ссылки П. А. Алексеев проявил глубокий интерес и сочувствие к якутам - коренным жителям Приленского края. Его интересовало все: люди, их жизнь, тяжкий труд, обычаи, нравы. Прежде всего он обратил внимание на крайнюю бедность основной массы коренного населения. С состраданием он писал об "измученных, болезненных на вид якутах" ² .

В письме к П. С. Ивановской он подробно описал якутское жилище - юрту. Зимой она разделяется на две части, в одной проживали члены семьи, а в другой - хотоне - помещались коровы и телята. "Только сильный голод, - писал он, - заставляет привыкать ко всему этому" ³ . В такой юрте П. А. Алексееву пришлось жить довольно продолжительное время; только после перевода в Батурусский улус он поселился в отдельном доме.

Размышления о жизни обездоленного якутского населения встречаются почти в каждом из дошедших до нас писем П. А. Алексеева. Рассказывая о пустынности Сасыльского наслега, он писал: "Разве изредка увидишь, как полуголый якут или один-одинешенек плывет на своей убогой ветке (лодке) по озеру, или собирает более чем убогую маленькую-премаленькую рыбку, которой и питается всю весну. Не щемило бы, не болело бы сердце, если бы этот всю свою жизнь проводящий в заботах и тяжком труде народ жил хоть мало-мальски человеческою жизнью, хотя бы даже бросил то свинячье помещение, в котором, кроме грязи, вони, ничего нет, или наедался бы, был бы сыт... А то выйдешь, и жутко станет: гол, грязен, голоден, тощ..." ⁴ .

Сочувствуя тяжелой судьбе якутов-бедняков, Петр Алексеев в то же время не скрывал своей неприязни к местным богачам - тойонам и представителям наслежной и улусной администрации.

Из письма к П. С. Ивановской (от 7 июля 1885 г.) мы узнаем, как тяжело переживал он отсутствие вестей от своих близких. "До сих пор, - сообщал он, - я еще

¹ "Каторга и ссылка", - 1924, N 6(13), стр. 176.

² Там же, стр. 174.

³ Там же.

⁴ Там же, стр. 175.

ни от кого не получал писем и вообще могу пожаловаться, что здесь так, же жадно ждется весточка, как у вас на Каре, и еще поразительное сходство заключается в том, что так же напрасно, с такой же обманчивой надеждой" ⁵ .

Письма П. А. Алексеева пронизаны глубокой любовью к природе Сибири. Особенно его поражала величественная красота Алдана. Но Баягантайский улус с его сырой тайгой и обширными болотами был одной из самых неблагоприятных в климатическом отношении местностей Якутского округа. Коренное население и политические ссыльные часто страдали изнурительными болезнями. Нездоровый климат сказался и на могучем организме П. А. Алексеева. Через несколько месяцев после прибытия на Алдан у него начался воспалительный процесс в руке, затем он серьезно заболел лихорадкой. Лечили его товарищи по ссылке - М. А. Натансон и О. В. Аптекман, бывшие студенты Петербургской медико-хирургической академии.

В 1885 г. Баягантайский и смежные с ним улусы постиг неурожай. Положение ссыльных ухудшилось. 4 декабря 1885 г. П. А. Алексеев обратился к исправнику с прощением о переводе его в другой улус. В начале прошения П. А. Алексеев сообщал исправнику, что в Сасыльском наслеге нельзя надеяться на получение земельного надела. "Чем чаще и настоятельнее я тревожил общество, - писал он, - тем больше и больше приходил к тому заключению, что общество Сасыльского наслега... положительно не находит и того маленького клочка земли, какой я от них просил". С первых же дней поселения в Баягантайском улусе П. А. Алексеев попытался заняться земледелием. Однако недостаток и скудость земли сделали эти попытки нереальными. Здесь вновь проявилось сочувствие П. А. Алексеева к тяжелой судьбе якутов, которые вели ту же безрадостную жизнь, как и его земляки в далекой России. П. А. Алексеев, проведший детство в смоленской деревне и хорошо знавший крестьянский быт, видел, с каким трудом доставался якутам сенокос, "разбросанный клочками по лесным кочковатым болотам и между густых кустов тальника". В наслеге было много молодых, сильных работников, не имевших земли. "Я постоянно вижу бедняков, - писал П. А. Алексеев, - и часто встречаю целые семейства, которые обеднели до того, что обращаются за пропитанием" ⁶ .

Полоса реакции, усилившейся после 1 марта 1881 г., захватила и Якутск. "Положение о полицейском надзоре" 1882 г. не только закрепило традиции времен Николая I, но и учло последующий опыт борьбы с революционным движением. По замыслу правительства, ссылка в Сибирь должна была обречь революционеров на многолетнее пассивное существование в совершенно чуждой им обстановке и этим как бы вырвать их из жизни. С целью изоляции политических ссыльных администрация расселяла их далеко друг от друга и строго воспрещала отлучки с места поселения. Ссыльные же, желая сохранить связь с товарищами, часто нарушали эти запреты. Время от времени они устраивали "большие съезды", или "ассамблеи". Сохранилась обильная информация о таких собраниях в амгинской колонии начала 80-х годов. В Амгинскую слободу к В. Г. Короленко часто наезжала молодежь из Батурусского улуса, где были поселены Н. С. Тютчев, А. И. Доллер, В. Э. Кизер и другие. Для серьезных политических разговоров собирались у М. А. Натансона, который вместе со своей женой В. И. Александровой проживал верстах в 20 от этой слободы в одинокой избушке в лесу.

На собраниях ссыльные обсуждали политическое положение страны, решали свои текущие дела. Здесь они делились воспоминаниями; О. В. Аптекман прочитал в таком небольшом кружке свои очерки истории революционного движения 70-х гг., а В. Г. Короленко на вечере в квартире Н. Н. Смецкой в Якутске - рассказ "Сон Макара".

Губернатор и полицейские чиновники неоднократно пытались прекратить "незаконные сборища". Но политические ссыльные продолжали подобные встречи вплоть до марта 1917 года. В борьбе ссыльных за право поездок в Якутск и посещение товарищей участвовал и П. А. Алексеев. В губернаторской канцелярии сохранились до-

⁵ Там же, стр. 177.

⁶ Центральный государственный архив Якутской АССР (ЦГА ЯАССР), ф. 12, оп. 15, д. 151, л. 36.

кументы о его длительной поездке к товарищам в Батурусский улус в начале 1886 года. В мемуарной литературе встречаются упоминания и о других поездках, которые он совершал без ведома полиции.

Осенью 1886 г. П. А. Алексеев был переведен в Жулейский наслег, Батурусского улуса. Здесь он получил надел пахотной и сенокосной земли и поселился в отдельной юрте.

Среди окружающего населения П. А. Алексеев пользовался авторитетом. Его уважали за ясный ум и справедливость. Славился он и необычайной физической силой. Он всегда был кпереди на сенокосе и других крестьянских работах; никто из якутов не мог одолеть его и в различных физических состязаниях. Во всей округе его так и называли "русский богатырь".

В Якутской ссылке П. А. Алексеев встретился со многими своими товарищами по революционной деятельности, "процессу 50-ти", Новобелгородской тюрьме и Карийской каторге. Приобрел он здесь и новых друзей. Все они относились к нему с большим уважением, так как для них, по словам народовольца И. И. Майнова, он являлся "живым образом будущего восставшего нарда" ⁷. Особенно любил с ним беседовать И. И. Майнов, разглядевший в нем "глубокую и сильную натуру, затаенную страстность темперамента и огромный характер" ⁸ .

Революционер В. А. Данилов, известный своей принципиальностью и критическим отношением к окружающим, был весьма высокого мнения о П. А. Алексееве. Характеризуя политических заключенных Карийской тюрьмы, он писал, что" среди них было немного "вошедших в тюрьму со своим миром идей, со своей преданностью делу, за которое они готовы были положить не только тело, но и душу. К такого рода людям принадлежал Петр Алексеевич Алексеев". Подчеркивая преданность Алексеева великой идее освобождения трудового народа, В. А. Данилов продолжал: "В тюрьме он (Алексеев. - С. Ш.) держался особняком со своей идеей будущего торжества рабочего класса в России" ⁹ . Верность этой идее Алексеев сохранил и в Якутской ссылке. Однажды в беседе с И. И. Майновым он говорил, что "живет надеждой вернуться когда-нибудь в Россию и стать опять деятелем рабочего движения (между слов можно было понять: стать вождем рабочего люда) в борьбе как за политическую свободу России, так и за экономические интересы собственно рабочего класса..." ¹⁰ .

В Якутской ссылке П. А. Алексеев из различных источников жадно черпал сведения о политических событиях в России и за границей. Был у него интересный замысел и по линии художественного творчества. Он думал написать роман "Оторва", который, по словам Э. Пекарского, должен был носить "характер биографии человека, оторванного от жизни и дела".

В мемуарной литературе встречаются указания на то, что П. А. Алексеев думал о побеге из Сибири. Товарищи по каторге могли собрать для этого только 200 рублей ¹¹ , и для пополнения данной суммы он в летнюю пору косил траву. В письме П. С. Ивановской Алексеев сообщал, что положение его в Якутии невыносимо и что жизнь в ссылке он считает бессмысленным прозябанием. "Мне, - писал Алексеев, - страстно, неудержимо хочется в Россию, вновь работать..." ¹² .

Но мечте П. А. Алексеева не суждено было осуществиться. 16 августа 1891 г. его не стало. Утром этого дня он выехал из дому, и больше никто его не видел. Первое время в Якутске считали, что П. А. Алексеев совершил побег, но в начале октября было установлено, что он погиб. При активном участии Э. К. Пекарского удалось выявить убийц. Это были Ф. Сидоров и Е. Абрамов. После дознания Абрамов повел заседателя и сопровождавших его лиц в тайгу и указал углубление, в котором он вместе с Сидоровым захоронил Петра Алексеева ¹³ .

Что же собой представляли убийцы П. А. Алексеева и какие мотивы руководили ими?

⁷ "Былое", 1917, N 5 - 6, стр. 65.

⁸ "Былое", 1922, N 19, стр. 102.

⁹ Там же, стр. 94 - 95.

¹⁰ Там же, стр. 101.

¹¹ И. И. Майнов. Петр Алексеевич Алексеев. М. 1924, стр. 43, 45.

¹² "Каторга и ссылка", 1924, N 6(13), стр. 171.

¹³ ЦГА ЯАССР, ф. 192, оп. 19, д. 13, лл. 128 - 135.

В литературе укрепилось мнение, что П. А. Алексеев был убит "бандитами" (см., например, второе издание Большой Советской Энциклопедия). В действительности Е. Абрамов и Ф. Сидоров являлись должностными лицами. Абрамов в течение 3 лет был старшиной Жулейского наслега, а Сидоров - сперва кандидатом в старшины, а затем, в начале октября 1891 г., - старшиной.

В Якутских наслегах бедняков не избирали старшинами. Сидоров сам называл себя "человеком зажиточным"; он занимался продажею скота, масла. Абрамов держал работника. Давая показания на следствии, Абрамов говорил, что он и его сообщник были "разочарованы" найденной суммой денег у убитого ими Алексеева (107 руб.). Эта сумма была для них "незначительной"¹⁴ .

Нам представляется не вполне обоснованным мнение, что Алексеев был убит исключительно с целью грабежа. В материалах следствия упоминаются факты, свидетельствующие о том, что убийцами руководило чувство вражды к П. А. Алексееву. Э. К. Пекарский, хорошо знавший обстоятельства жизни Петра Алексеева, немедленно по приезде заседателя в наслег информировал его о столкновениях Абрамова и Сидорова с П. А. Алексеевым.

Когда в Петербург пришло первое донесение об исчезновении Н. А. Алексеева, директор департамента полиции П. Н. Дурново разослал повсюду циркуляр, содержание которого показывает, как боялась императорская Россия этого пламенного революционера. В циркуляре говорилось: "Алексеев, происходя из простого звания, обладая природным умом и бесспорным даром слова, представляет собою вполне законченный тип революционера-рабочего, закоренелого и стойкого в своих убеждениях, и едва ли после побега [он] удовольствуется пассивной ролью, а, напротив, воспользуется обаянием своего имени в революционной среде и, несомненно, перейдет к активной деятельности, которая может оказаться, в особенности же в пределах империи, весьма вредною для общественного порядка и безопасности" ¹⁵ .

Жизнь Петра Алексеевича Алексеева неразрывно связана с историей рабочего движения в России. Его речь в сенате, звавшая на борьбу с самодержавием, стала событием большого политического значения. Для современников он был одним из героев революционной легенды. В ссылке он сохранил верность своим идеям, душевное благородство и глубокое сочувствие ко всем обездоленным. В течение долгих лет пребывания на Забайкальской каторге и в Якутской ссылке он не переставал думать о возвращении в Москву и Петербург для возобновления борьбы за интересы рабочего класса и его социальное освобождение.

С. С. Шустерман

¹⁴ Там же.

¹⁵ Там же, ф. 12, оп. 15, д. 151, л. 72.