МЕМУАРЫ, ЖИЗНЕОПИСАНИЯ (последнее)
ВОСПОМИНАНИЯ ШЕЙДЕМАНА
Мемуары, воспоминания, истории жизни, биографии замечательных людей.
Мемуары с.-д. Филлипой Шейдемана представляет собой значительное расширенное и дополненное воспроизведение его книги "Крушение германской империи". Накануне войны, во время войны и непосредственно после нее этот "герой 4 августа" был одним из важнейших руководителей германской, с.-д. председателем с.-д. фракции в Рейхстаге и председателем совета министров (после ноябрьской революции). Страницы его мемуаров, посвященное кануну войны и годам войны, дают нам яркую картину не только деятельности этого политического дельца, но и всего руководства с. -д., в том числе и мнимо "левых", впоследствии независимых.
ПАРТИЙНОЕ РУКОВОДСТВО ДОЛЖНО ВЫСКАЗЫВАТЬСЯ БОЛЕЕ СДЕРЖАННО
30 июля, после обеда, в помещении президиума партии, когда мы под председательством Гаазе составляли воззвание к партии, разыгралась следующая замечательная сцена. В то время, как мы рассматривали, фраза за фразой, проект воззвания, позвонил телефон. Я снял трубку, со мной говорил товарищ Штампфер1 ; он в то время издавал бюллетень, которым пользовалась почти вся партийная пресса. Штампфер хотел вкратце познакомить нас со своей статьей об отношении партии к войне. У него уже был жестокий спор из-за этой статьи со Штребелем, но тем не менее он ее только что разослал подписчикам. Все стали внимательно прислушиваться.
Уже после первых нескольких фраз, Гаазе возбужденно вскочил и стал протестовать против статьи Штампфера. Произошел быстрый обмен мнений в то время, как я в соседней комнате продолжал телефонные переговоры со Штампфером. В результате я вынужден был по поручению присутствующих членов президиума партии и фракции попросить Штампфера отменить по телеграфу печатание его статьи. Я мотивировал это тем, что президиум партии составляет обращение, которому статья Штампфера может сильно противоречить. Штампфер, разумеется, был чрезвычайно недоволен, у него были основания предполагать, что большинство членов президиума партии и фракции по существу одобряет его статью; в отношении меня он знал это наверно. Тем не менее руководство партии формально было право, потому что в такой критический момент оно не могло допустить, чтобы его официальные обращения опередила бы статья. Было разослано несколько десятков телеграмм с требованием прислать статью обратно, но это не помешало тому, чтобы на следующий день в некоторых газетах статья Штампфера была напечатана. Статья выражает тогдашнее настроение партии, а не только самого Штампфера, с такой ясностью и определенностью, что я намерен воспроизвести ее здесь как важный партийный документ.
Быть или не быть!
"Пока есть возможность сохранить мир, существует только одна обязанность: работать на пользу мира. Но в тот момент, когда начинается мировая борьба - а мы не знаем, сколько часов отделяет нас от этого момента, - меняются также и задачи проникшегося классовым сознанием германского пролетариата.
Германии вместе с союзником, значительные силы которого будут заняты на другом фронте, придется бороться на два фронта, а может быть, кроме того, еще и против Англии в Северном море. По сравнению с такой войной война 1870 - 71 гг. детская игра.
Огромное большинство германского народа не хотело этой войны. Но во всей Германии не найдется ни одной партии, ни одной группы и - мы полагаем - ни одного человека, который желал бы, чтобы Гер-
--------------------------------------------------------------------------------
1 Один из видных деятелей германской с. -д., примыкающий к ее правому крылу.
--------------------------------------------------------------------------------
мания потерпела в этой войне поражение.
Такое поражение было бы чем-то ужасным, выходящим за пределы всего, что можно себе представить. Если уже война сама по себе является ужасом, то в этой войне ужас усугубляется еще тем, что она происходит не только между цивилизованными нациями. Мы питаем доверие к облеченным в военную форму нашим собратьям по классу и нации, мы верим, что они сумеют воздержаться от всякой ненужной жестокости. Но мы не можем питать такого же доверия к пестрой толпе народностей, подвластных царю, и мы не желаем, чтобы наши женщины и дети сделались жертвами зверств казаков.
Мы должны подумать, кроме того, еще о другом. Географическое положение вынуждает Германию и Австрию вести борьбу на три или четыре фронта. Они не могут направить все свои силы на один какой-нибудь пункт и поэтому, даже в случае победы, не смогут выступить с тем высокомерием победителей, которое уже в настоящее время звучит в безответственных заявлениях некоторых газет.
Между тем противники концентрируют все свои силы против австро-германской территории. Германия и Австрия вряд ли могут нанести противникам такое решительное поражение, какое может потерпеть Германия, если противники победоносно вторгнутся со всех сторон.
Поражение означало бы катастрофу, разгром и бесконечные бедствия для всех. Такая возможность вызывает в нас решительный протест. Наши представители в рейхстаге много раз заявляли, что утверждение, будто с.-д. в момент опасности не окажут поддержки своей стране, - клевета. Когда пробьет такой час, рабочие сдержат слово, которое дали за них представители. "Лишенные отечества молодцы" исполнят свой долг и в этом отношении не дадут превзойти себя никаким патриотам. В вопросе голосования за военные кредиты наша фракция стоит перед чрезвычайно ответственным решением, которого не следует осложнять дискуссией. Следует удовлетвориться тем, чтобы постараться понять любое решение, какое она найдет нужным принять. Тот, кто знает нашу фракцию, знает также, что она ни в какой мере не склонна одобрять войну, принимать на себя хотя бы малейшую ответственность за ее возникновение и разрывать те интернациональные связи, которые после войны приобретут еще большую действенность, чем раньше. Но тот, кто знает нашу фракцию, знает также, что отказ принять на себя ответственность за войну отнюдь не означает отказа от обороны, которая с момента возникновения войны является для нас непреложным долгом. Разумеется, фракция выступит вполне солидарно.
Мы предъявляем также к нашим противникам требование, чтобы они с уважением отнеслись к той глубокой серьезности, с какой наша партия подходит к своей тяжелой задаче. Те, кто решаются утверждать, что голосование фракции имеет тот смысл, что с.-д. отвергает обязанность обороны страны, говорят неправду. Повторяю: нет никакого сомнения, что с.-д. признают это долг и добросовестно его выполнят.
Война не вызывает в нас никакого подъема. Мы испытываем к ней глубокое отвращение. Но когда никакие жертвы уже не могут приостановить роковые события, когда мы вспоминаем о тех невероятных мерзостях, которые проделывал царизм со своим собственным народом, и когда мы далее представляем себе, что слуги этого варварского правительства могут в качестве пьяных победителей вторгнуться в нашу страну, - то с уст наших срывается крик: "Только не это!"
По ту сторону всех ужасов опустошения - заглянем вперед - встает другая более радостная картина: свободный германский народ, завоевавший себе отечество благодаря защите страны. Этот свободный германский народ после заключения мира на справедливых условиях заключает союз с великими культурными народами Запада. Наше великое дело всюду побеждает. А там, на востоке, дымятся обломки царского трона".
----------
Одновременно с этой статьей Штампфера, которая была напечатана только в немногих газетах, во всей партийной печати появилось воззвание президиума партии. Оно гласило:
"Наши неоднократные старания сохранить мир оказались безуспешными. Условия, в которых мы живем, оказались снова сильнее нашей воли и воли наших братьев-рабочих других стран. Теперь нам приходится твердо смотреть в глаза грядущим событиям. Мы будем переживать их не с фаталистическим равнодушием, мы останемся верны нашему делу и будем сохранять прочное единодушие, проникшись сознанием величия нашей культурной миссии. Перед женщинами, на которых события обрушиваются с особенной тяжестью, в этот серьезный момент стоит задача действовать в духе социализма, чтобы избежать повторения этого невероятного бедствия и добиться того, чтобы эта война была последней. Суровые законы военного времени чрезвычайно тягостны для рабочего движения. Неблагоразумные поступки, бесполезные и ложно понятые жертвы могут в этот момент повредить не только отдельным лицам, но и нашему делу".
Президиум партии должен был, разумеется, высказаться более сдержанно, чем Штампфер, так как фракция еще не собралась и не приняла своего решения.
"ЛЕВЫЕ" ОСПАРИВАЮТ У ПРАВЫХ ЧЕСТЬ... ОГЛАШЕНИЯ ИЗМЕННИЧЕСКОЙ ДЕКЛАРАЦИИ
На заседании фракции утром 4 августа, на котором был утвержден текст декларации, разыгралась короткая, но весьма ожесточенная борьба из-за того, кто должен огласить декларацию на пленуме рейхстага... Когда дебаты были закончены, Штольтен поставил вопрос, кто огласит декларацию. Я сообщил, что в виду особого желания Гаазе и по соглашению с президиумом фракции декларация будет прочитана мною. Все единомышленники Гаазе, в первую очередь Дитман, вскочили с мест и стали кричать, что декларацию огласит Гаазе. Но последний решительно отказывался. Снова поднялся крик. Я заявил, что не добивался оглашения декларации и даже не предлагал поручить мне это, но в настоящее время вынужден подчеркнуть вопреки тому, что заявлялось в прениях, что во фракции нет первого и второго председателя, а имеются только равноправные председатели. Гох неистовствовал и беспрерывно на весь зал кричал: "Но Гаазе в то же время председатель партии!"
Оскар Кон подошел к столу президиума и подал Гаазе листок на котором было написано: "По поручению фракции я оглашаю следующее заявление..."
Многие упорно твердили: "Гаазе обязан! Гаазе обязан!"
Председательским звонком я призвал возбужденную публику к порядку и сказал, что поставлю вопрос на голосование: "Если мы единогласно предложим Гаазе огласить декларацию, то, надо полагать, он подчинится". Сам я голосовал за Гаазе и "констатировал", что "насколько я вижу (а я старался нарочно видеть не слишком хорошо) все единогласно требуют, чтобы декларация была прочитана Гаазе". Тогда Гаазе согласился. Герцфельд, Дитман, Гох и Давидсон были в восторге.
Перед тем, как фракция разошлась, Гаазе заявил, что осенью он сделает выводы из того, что здесь произошло.
4 августа 1914 г. на первом заседании рейхстага Бетман-Гольвег произнес речь в которой он, между прочим, сообщил о вторжении в Бельгию. После этого рейхстаг сделал перерыв на час. Во" время этого перерыва состоялось заседание фракции, на котором Ледебур поднял шум из-за того только, что кое-кто из с.-д. депутатов крикнул "браво" во время речи канцлера. Такие мелочи никогда не ускользали от внимания Ледебура. В то время все мы верили, что французы вторглись в Германию, что они отравляют колодцы и что французские летчики уже бросали бомбы над. Нюренбергом и Фюртом.
Все это были газетные сообщения, оказавшиеся впоследствии злостными выдумками. Точно так же мы были убеждены, что все германские должностные лица, от которых это зависело, сделали все, что могли, для "предупреждения войны".
НИКАКОЙ КЛАССОВОЙ БОРЬБЫ!
Гаазе отправился к Ваншафе с ходатайством о разрешении выпуска "Форвертса". Он сделал нам весьма оптимистическое сообщение. Я этому сообщению не поверил. Президиум партии попросил тогда Мюллера1 взять на себя обязанности главного цензора "Форвертса". Мюллер согласился, поставив при этом некоторые условия. "Я рад, что прилежный Герман готов принести эту жертву, но я убежден, что он потерпит неудачу и наживет много неприятностей!", писал он в своем дневнике.
Оказалось, что действительно Гаазе слишком оптимистически оценил положение. Генерал-полковник фон Кессель и не собирался разрешать выпуск "Форвертса" без всяких условий. Он потребовал, чтобы в "Форвертсе" с этого времени "не печаталось ни слова о классовой вражде и классовой борьбе". Такое требование заставило созвать общее заседание президиума партии и редакцию "Форвертса". Редакция готова была подчиниться и напечатать заявление следующего содержания: "Так как берлинские товарищи и президиум партии желают во что бы то ни стало сохранить "Форвертс", то редакция "Форвертса" готова подчиниться". Мы здорово отчитали их и заявили, что президиум партии отнюдь не желает сохранить "Форвертс" во что бы то ни стало, но желает определенно знать, какую позицию намерена занять редакция, тогда президиум запросит организации Берлина и провинции, после чего выскажет свое мнение. В таких положениях Эберт умел действительно проявлять очаровательную бесцеремонность.
На следующий день после обеда состоялось заседание президиума вместе с комиссией печати и президиумом организации Берлина и окрестностей. Роза Люксембург произнесла строго, принципиальную речь и высказалась против всяких уступок. Лучше совсем не выпускать "Форвертс", чем в течение месяцев не говорить в нем ни слова о классовой борьбе.
Все остальные, за исключением т. Фридлендера, который, как он потом сказал нам, "не хотел оставлять Розу в полном одиночестве", проглотили условия генерал-полковника фон Кесселя. Последний согласился на выпуск "Форвертса", если на видном месте газеты будет напечатано письмо главного командования. Итак, никакой классовой борьбы! Комиссия печати проглотила и эту пилюлю.
1 октября 1914 г. я записал в своем дневнике: "Форвертс" снова выходит, но в заголовке газеты позорное пятно, которое огорчило всех, кто стойко был против этой уступки".
НИКАКОЙ НАГРАДЫ ЗА СТАРАНИЕ
26 февраля 1915 г. обсуждался вопрос о требовании кредитов на 10 млрд. марок. Фракция была представлена своими тремя председателями: Гаазе, Молькенбургом и мною. На этом заседании Гаазе требовал отмены § 153 Устава о промышленности; это требование отстаивалось профессиональными союзами в течение нескольких десятилетий.
Когда Дельбрюк стал возражать, я прервал его вопросом: "А скажите прежде всего, как обстоит дело с избирательным правом?" Дельбрюк на это ответил: "Во время войны это совершенно невозможно, во-первых, нам не хватает работников, чтобы разработать законопроект, во-вторых, весьма рискованно затрагивать во время войны столь 'спорный вопрос. Какой же это будет гражданский мир?" Я ответил ему, что, несомненно, это может вызвать значительные затруднения, но наброски законопроекта, по крайней мере в форме определенных программных заявлений, могли быть за это время объявлены.
Дельбрюк ответил: "Это, пожалуй, еще опаснее, чем внесение самих за-
--------------------------------------------------------------------------------
1 Герман Мюллер - один из виднейших деятелей с.-д. Был премьер-министром коалиционного правительства. Недавно умер.
--------------------------------------------------------------------------------
конопроектов. Что может обещать правительство, если оно еще не уяснило себе детали и если оно знает, что ему придется столкнуться с сильным сопротивлением? У Бюлова был очень плохой опыт с такими обещаниями, например, с реформой биржевого законодательства, а также и с избирательной реформой".
Ваншафе заметил: "Нынешний имперский канцлер слишком серьезный человек и не станет обещать законов, не зная всех тонкостей".
В моем дневнике по поводу описанного заседания сказано буквально следующее: "Значит, пока нет ничего, ничего и не обещают. Так я и ожидал. В конце концов мы голосовали за кредиты не для того, чтобы получить за это вознаграждение. Я не создавал себе на этот счет никаких иллюзий. Когда наступит нужный момент, надо будет бороться и бороться, не считаясь ни с чем. Позиция, занятая нами во время войны, поможет нам после войны добиться того, что раньше не удавалось".
"ТЕПЕРЬ МЫ БУДЕМ ГОВОРИТЬ!"
Чем хуже было экономическое положение, тем резче становились столкновения и инциденты. Для характеристики той травли, которая велась со стороны "радикалов" против германской с.-д. партии, опишу еще следующее происшествие, потому что оно проливает яркий свет на поступки некоторых бунтарей.
30 октября 1914 г. в большом зале заседаний германской с.-д. партии на Линденштрассе собрался партийный комитет, чтобы обсудить с президиумом партии вопрос о все более усиливавшихся продовольственных затруднениях. Доклад был поручен т. Отто Брауну, который в то время был главным казначеем, впоследствии министром земледелия, а затем прусским министром-президентом. Еще до того, как Браун приступил к докладу, нам сообщили, что организуется демонстрация женщин, направленная против президиума партии и партийной комиссии. Действительно, во дворе собралось несколько сот женщин. Вдруг госпожа Циц, которая, несомненно, была в числе организаторов, влетела в зал с сообщением, что депутация женщин хочет переговорить с президиумом партии, а затем выступить также и в комиссии. Эберт поручил им ответить, что мы теперь не можем прервать наше совещание, так как он только что предоставил слово Брауну, и предложил депутации переговорить с берлинскими представителями партийной комиссии. Пфанкух, Бартельс и Гаазе вышли, чтобы переговорить с депутацией. Из коридора до нас доносился крупный разговор. Вдруг дверь распахнулась, и около десяти женщин с невероятными криками ворвались в зал. Точно по хорошо подготовленному плану они прошли на середину зала и стали кричать.
Эберт все время продолжал трезвонить председательским звонком. "Что вам угодно?" Первая женщина: "Мы будем здесь говорить". Эберт: "Вы ведь члены партии?".
Несколько женщин (кричат): "Да, и настоящие, не такие, как вы!"
Эберт: "Если вы члены партии, то вы должны знать, что мы на наших совещаниях должны соблюдать парламентский порядок".
Женщины хором: "Пустяки, теперь мы будем говорить. Нечего делать нам замечания!"
Эберт: "Я запрещаю вам говорить!"
Тем временем в зал протиснулось по крайней мере тридцать женщин, и все они беспорядочно кричали: "Вы не смеете нам запрещать! Подумаешь, этакие обжоры!"
Эберт не мог заглушить голосов женщин беспрерывным звонком и потому в большом возбуждении прервал совещание на час. Тем временем лестницы и коридор переполнились женщинами.
Во время перерыва президиум партии собрался, чтобы обсудить свое дальнейшее положение. Против голосов Эберта и Мюллера мы постановили следующее: женщины могут послать депутацию с одной ораторшей в партийную комиссию, а остальные должны находиться в это время в помещении берлинской рабочей школы. На это возбужденная депутация женщин согласилась. Затем одна из женщин прочла в партийной комиссии речь, которую ей, очевидно, написал какой-нибудь радикал или "образованная" товарка по партии. Когда чтение закончилось, Эберт сказал: "Ну, хорошо, благодарим, а теперь будем продолжать наше совещание".
В ответ на эти слова женщины снова, подняли крик...
ВСТРЕЧА С ИМПЕРАТОРОМ
Для того чтобы не разрывать хронологическую связь событий, я опишу здесь некоторые происшествия, которые могут представлять интерес для читателя.
Случай познакомиться ближе с главным носителем старой системы императором Вильгельмом представился скорее, чем мы рассчитывали. 20 июля 1917 г., к концу заседания рейхстага Гельферих поручил нам сообщить, что в 6 час. вечера кайзер ожидает у себя представителей фракции для непринужденной беседы. От каждой фракции приглашалось четыре человека. Наша фракция, когда мы ее об этом информировали, решила, что мы, разумеется, должны принять приглашение. В качестве представителей были избраны Давид, Эберт, Молькенбург и я. Когда мы явились к Гельфериху, мы встретили там, к нашему изумлению, Зюдекума, причем он был единственным в форме лейтенанта, с походным шлемом подмышкой.
Эберт был взбешен. Он отклонил перед тем выраженное Зюдекумом желание участвовать в этой встрече ссылкой на то, что фракция уже выбрала своих представителей. После этого, как выяснил Эберт, Зюдекум получил специальное приглашение "в качестве заместителя председателя бюджетной комиссии". Эберт был чрезвычайно раздражен этим по существу малозначащим обстоятельством.
Седобородый Гребер острил по поводу того, что как раз с.-д. привели к императору единственного лейтенанта. Даже консерваторы не сумели раздобыть, себе такого. Я сказал остроумному старику: "Ну, как можно быть таким завистливым!"
И вот, наконец, встреча с императором! Первый этаж здания министерства внутренних дел. Проходим через четыре-пять комнат, потом под прямым углом поворачиваем в угловую комнату. В следующей за ней комнате собрались члены рейхстага и союзного совета, а также и прочие приглашенные. Ваншафе и ландрат фон Браун, который тогда служил в министерстве, образовали "непринужденно стоящие группы". С одной стороны стояли члены рейхстага, с другой - все остальные... Вдруг растворились обе половинки двери, и император, сияя, словно привыкший к аплодисментам тенор, театрально вошел в зал в сопровождении нескольких офицеров. "Его величество" чрезвычайно низко поклонилось всем собравшимся. После этого в течение минуты я видел только согнутые спины. Император немедленно завязал разговор с тремя президентами рейхстага - Кемпфом, Пааше и Дове. Разговор продолжался несколько минут, затем император перешел ко второй группе и, наконец, к третьей, - это были мы, социалисты. Гельферих представил нас. Зюдекум стоял у нас на правом фланге, я - на левом. Когда Гельферих назвал мое имя, император очень пристально взглянул на меня, затем быстро отвел глаза, когда заметил, что я не собираюсь провалиться сквозь землю. Он спросил Зюдекума, где тот получил свой Железный крест. Получив на это соответствующий ответ, император продолжал: "Вы задали мне большую баню. Я собирался уже третьего дня присутствовать на восточном фронте, но пришлось отказаться. Наступление прошло хорошо. Русские теперь просто убегают. Впрочем, в России творится что-то невероятное. Там, по-видимому, все стреляют друг в друга". И бросив в мою сторону продолжительный взор, он добавил: "Революция и война несовместимы". Я смотрел в сторону, словно меня его разговор совершенно не интересовал. Затем он поделился с нами "новостями", которые всем были уже давно известны. После того он вдруг неожиданно спросил: "Кто из вас был в Стокгольме?" Давид ответил: "Мы вчетвером". Вильгельм: "Вы превосходно сделали свое дело, вы блестяще дуэлировали".
ПРОВОЗГЛАШЕНИЕ РЕСПУБЛИКИ
9 ноября 1918 г. рейхстаг уже с раннего утра напоминал большой военный, лагерь. Рабочие и солдаты входили и выходили. Многие были вооружены. Вместе с Эбертом, который пришел в. рейхстаг из имперской канцелярии, я сидел голодный в столовой. Кормили снова жидким супом... В это время толпа рабочих и солдат ворвалась в зал и подбежала к нашему столу. Пятьдесят человек кричали одновременно:
- Шейдеман должен сейчас же пойти с нами!.. Филипп, ты должен выйти и произнести речь.
Я отказывался: сколько раз мне за это время приходилось уже выступать!
- Ты должен! Ты должен, чтобы предупредить большое несчастие! На улице стоят десятки тысяч людей и требуют, чтобы ты говорил. Да, Шейдеман, идем же скорее! С балкона дворца говорит Либкнехт!..
- Ну так что же!
- Нет, нет, идем! Ты должен говорить.
Меня убеждали десятки людей, и, наконец, я согласился и пошел с ними.
Большие кулуары представляли собой оживленное драматическое зрелище. Ружья стояли пирамидами. Со" двора доносились топот и ржанье лошадей. В кулуарах тысячи суетившихся людей говорили и кричали одновременно.
Мы быстрыми шагами прошли в читальню. Я хотел из окна обратиться с речью к массам.
Спутники наперебой старались осведомить меня о том, что делалось на улице. Из дворца в рейхстаг и обратно двигались, по их уверению, огромные массы людей.
- Либкнехт хочет провозгласить советскую республику!
Положение вещей было для меня ясным. Я знал требование Либкнехта: "Всю власть советам рабочих и солдатских депутатов!"
Значит, Германия должна стать русской провинцией, советским филиалом? Нет! Тысячу раз нет!
Карл Либкнехт
Не подлежало сомнению: тот, кто приведет теперь в движение массы - из дворца "по-большевистски" или из рейхстага по направлению к дворцу под с.-д. лозунгами, - тот победит!
Я видел перед собой русское безумие, смену царского террора большевистским. "Нет, нет! Только не это".
Я стоял уже у окна. Тысячи рук поднялись, размахивая шляпами и фуражками. Мощно прогремели возгласы масс. Затем все затихло.
Я произнес лишь несколько слов, которые были приняты с большим одобрением:
- Рабочие и солдаты! Ужасны были эти четыре года войны. Невероятны были жертвы имуществом и кровью, которые должен был принести народ. Злосчастная война закончена. Бойня прекратилась. Последствия войны, нужда и нищета, еще многие годы будут тяготеть над нами. Нам не удалось избежать поражения, которое мы во что бы то ни стало старались отвратить от себя; наши предложения о примирении саботировались, нас осыпали издевательством и клеветой.
Враги трудящегося народа, действительные "внутренние враги", виновные в крушении Германии, присмирели и стушевались. Именно эти домашние вояки до вчерашнего дня упорно отстаивали свои завоевательные требования и ожесточенно сопротивлялись всяким реформам конституции, в особенности изменению позорной прусской избирательной системы. Надо надеяться, что с этими врагами народа покончено навсегда. Император отказался от престола. Он и его друзья исчезли. Над всеми ими народ одержал полную победу.
Принц Макс Баденский передал должность канцлера депутату Эберту. Наш друг образует рабочее правительство" с участием всех социалистических партий. Не следует мешать новому правительству в его работе на пользу мира, в его заботах обеспечить население хлебом и работой.
Рабочие и солдаты! Отдайте себе отчет в историческом значении сегодняшнего дня. Совершилось невероятное. Нам предстоит огромная, необозримая работа.
Все для народа, все посредством народа! Не должно совершаться ничего такого, что могло бы обесчестить рабочее движение.
Будьте едины, верны и сознавайте свой долг!
Старое и гнилое - монархия - рухнуло. Да здравствует новое, да здравствует германская республика!
Поднялось нескончаемое ликование. Затем массы двинулись по направлению к дворцу. Большевистская волна, угрожавшая в этот день нашему отечеству, была сломлена. Германская республика овладела головами и сердцами людей.
ЭБЕРТ ЗАЩИЩАЕТ МОНАРХИЮ
После моей речи я сейчас же вернулся в столовую рейхстага, чтобы спасти остатки своего жидкого супа. Здесь разыгралась сцена, о которой я никогда не рассказывал и о которой я промолчал бы и теперь, если бы о ней не рассказал пастор Фельден в своей книге об Эберте. Несколько рабочих и солдат, вошедших вместе со мной в зал, где теперь было мало народа, находились действительно в "приподнятом состоянии", как выразился принц Макс, и крикнули
на весь зал: "Шейдеман провозгласил республику!" Теперь посмотрим, что пишет в своей книге Фельден, которому об этой сцене рассказал сам Эберт или кто-нибудь из его ближайших друзей.
"Эберт в ужасе и кричит своему другу: " Этого не следовало делать. Вопрос о будущей форме правления должно решать учредительное собрание!".
К сожалению, сцена эта происходила не так мирно и дружелюбно, как изображается в приводимом рассказе. Эберт покраснел от злобы, когда услышал, что я сделал. Он стукнул кулаком по столу и крикнул на меня: "Это правда?". Когда я ему ответил, что это не только правда, но что это было неизбежно, он устроил мне сцену, которая была для меня совершенно непонятна. "Ты не имеешь права провозглашать республику! Чем будет Германия, республикой или чем-либо другим, должно решить учредительное собрание!". Как мог такой умный человек настолько неправильно оценивать положение, чтобы 9 ноября говорить еще о регентстве, временном замещении, о назначении правителя империи и т. п. монархической чепухе, которая была полностью сдана в архив! Теперь, много лет спустя после того знаменательного дня, я лучше понимаю поведение Эберта, потому что теперь имеется ряд книг и разные другие сообщения, из которых видно, что в то время происходили конфиденциальные разговоры о республике, о назначении императору заместителя и т.д. В эти разговоры, я не был посвящен, а Эберт, надо полагать, чувствовал себя до известной степени ими связанным. На с.-д. партию и на меня это не распространялось.
Принц Макс рассказывает, что еще 9 ноября, между 5 и 6 часами вечера, Эберт настоятельно просил его остаться в Берлине. На вопрос принца, для чего это нужно, Эберт ответил: "Я хотел бы, чтобы вы остались правителем империи". Принц Макс Баденский в качестве правителя империи! Невольно вспоминается здесь постановление национального собрания 1848 г.: отказаться от осуществления революционной власти и выбрать правителя империи! Тогда выбрали эрцгерцога Иоанна, на этот раз намечали баденского принца! Мне кажется, что принц Макс правильно оценил положение, когда вечером 9 ноября 1918 г. обратился ко мне с просьбой дать ему охранную грамоту, чтобы он мог отправиться восвояси в свое прекрасное отечество.
В чрезвычайно обстоятельной и обширной рецензии на книгу принца, которую Герман Мюллер поместил в N 9 журн. "Гезельшафт" за 1927 г., он говорит, что, насколько ему известно, Эберт никому не рассказывал об этом эпизоде. Он не может поэтому опровергнуть сообщение принца Макса, но полагает, что "Эберт сделал это предложение по инициативе Конрада Гаусмана". Дальше Герман Мюллер говорит, что принц в то время был невозможен в какой бы то ни было должности. Поэтому предложение Эберта следует расценивать только как акт чрезмерной вежливости. После того, чему я был свидетелем в те критические дни, я так же мало, как и Мюллер, в состоянии опровергнуть сообщение принца.
На мой письменный запрос относительно достоверности его рассказа о переговорах Эберта с принцем Максом Фельден заверил меня, что его источник вполне надежен. Фельден, как друг Эберта и как священник, пользовавшийся большим уважением, несомненно, не стал бы делать легкомысленных заявлений. Он подтвердил мне также правильность своего описания последних дней, которые Эберт проводил на каникулах перед объявлением войны. Фельден говорит, что его описание основано на достоверных сообщениях. Эберт просто не желал верить в возможность войны.
До какой степени по-разному расценивалось положение даже 9 ноября, видно из следующих обстоятельств. Когда я провозгласил республику, я в своей краткой речи говорил о рабочем правительстве и уже раньше сказал: Эберт образует правительство, в которое войдут все социалистические партии. Я считал, что это разумеется само собой. Когда потом вышло первое правительственное сообщение за подписью имперского канцлера Эберта, то там говорилось: "Бывший до настоящего времени имперским канцлером принц Макс Баденский поручил мне с согласия всех статс-секретарей исполнение обязанностей имперского канцлера. Я собираюсь образовать новое правительство по соглашению с партиями"...
Это первое правительственное сообщение Эберта, несомненно, составлено представителем старого режима, без согласования с кем-либо из с.-д. Последний имперский канцлер поручил нашему товарищу "исполнение обязанностей имперского канцлера" совершенно так же, как "его величество император" в свое время "поручил исполнение обязанностей статс-секретаря" мне. Правда, назначение Эберта принцем Максом было произведено "с согласия всех статс-секретарей". Я не стану перечислять здесь всех статс-секретарей, вплоть до архиреакционного консерватора фон-Вальдена. Если бы я это сделал, то изображенная здесь картина революции приобрела бы еще более уродливые очертания. Разумеется, с такими "государственно-правовыми" воззрениями провозглашение республики не совмещалось.
ПАРТИЙНОЕ РУКОВОДСТВО ДОЛЖНО ВЫСКАЗЫВАТЬСЯ БОЛЕЕ СДЕРЖАННО
30 июля, после обеда, в помещении президиума партии, когда мы под председательством Гаазе составляли воззвание к партии, разыгралась следующая замечательная сцена. В то время, как мы рассматривали, фраза за фразой, проект воззвания, позвонил телефон. Я снял трубку, со мной говорил товарищ Штампфер1 ; он в то время издавал бюллетень, которым пользовалась почти вся партийная пресса. Штампфер хотел вкратце познакомить нас со своей статьей об отношении партии к войне. У него уже был жестокий спор из-за этой статьи со Штребелем, но тем не менее он ее только что разослал подписчикам. Все стали внимательно прислушиваться.
Уже после первых нескольких фраз, Гаазе возбужденно вскочил и стал протестовать против статьи Штампфера. Произошел быстрый обмен мнений в то время, как я в соседней комнате продолжал телефонные переговоры со Штампфером. В результате я вынужден был по поручению присутствующих членов президиума партии и фракции попросить Штампфера отменить по телеграфу печатание его статьи. Я мотивировал это тем, что президиум партии составляет обращение, которому статья Штампфера может сильно противоречить. Штампфер, разумеется, был чрезвычайно недоволен, у него были основания предполагать, что большинство членов президиума партии и фракции по существу одобряет его статью; в отношении меня он знал это наверно. Тем не менее руководство партии формально было право, потому что в такой критический момент оно не могло допустить, чтобы его официальные обращения опередила бы статья. Было разослано несколько десятков телеграмм с требованием прислать статью обратно, но это не помешало тому, чтобы на следующий день в некоторых газетах статья Штампфера была напечатана. Статья выражает тогдашнее настроение партии, а не только самого Штампфера, с такой ясностью и определенностью, что я намерен воспроизвести ее здесь как важный партийный документ.
Быть или не быть!
"Пока есть возможность сохранить мир, существует только одна обязанность: работать на пользу мира. Но в тот момент, когда начинается мировая борьба - а мы не знаем, сколько часов отделяет нас от этого момента, - меняются также и задачи проникшегося классовым сознанием германского пролетариата.
Германии вместе с союзником, значительные силы которого будут заняты на другом фронте, придется бороться на два фронта, а может быть, кроме того, еще и против Англии в Северном море. По сравнению с такой войной война 1870 - 71 гг. детская игра.
Огромное большинство германского народа не хотело этой войны. Но во всей Германии не найдется ни одной партии, ни одной группы и - мы полагаем - ни одного человека, который желал бы, чтобы Гер-
--------------------------------------------------------------------------------
1 Один из видных деятелей германской с. -д., примыкающий к ее правому крылу.
--------------------------------------------------------------------------------
мания потерпела в этой войне поражение.
Такое поражение было бы чем-то ужасным, выходящим за пределы всего, что можно себе представить. Если уже война сама по себе является ужасом, то в этой войне ужас усугубляется еще тем, что она происходит не только между цивилизованными нациями. Мы питаем доверие к облеченным в военную форму нашим собратьям по классу и нации, мы верим, что они сумеют воздержаться от всякой ненужной жестокости. Но мы не можем питать такого же доверия к пестрой толпе народностей, подвластных царю, и мы не желаем, чтобы наши женщины и дети сделались жертвами зверств казаков.
Мы должны подумать, кроме того, еще о другом. Географическое положение вынуждает Германию и Австрию вести борьбу на три или четыре фронта. Они не могут направить все свои силы на один какой-нибудь пункт и поэтому, даже в случае победы, не смогут выступить с тем высокомерием победителей, которое уже в настоящее время звучит в безответственных заявлениях некоторых газет.
Между тем противники концентрируют все свои силы против австро-германской территории. Германия и Австрия вряд ли могут нанести противникам такое решительное поражение, какое может потерпеть Германия, если противники победоносно вторгнутся со всех сторон.
Поражение означало бы катастрофу, разгром и бесконечные бедствия для всех. Такая возможность вызывает в нас решительный протест. Наши представители в рейхстаге много раз заявляли, что утверждение, будто с.-д. в момент опасности не окажут поддержки своей стране, - клевета. Когда пробьет такой час, рабочие сдержат слово, которое дали за них представители. "Лишенные отечества молодцы" исполнят свой долг и в этом отношении не дадут превзойти себя никаким патриотам. В вопросе голосования за военные кредиты наша фракция стоит перед чрезвычайно ответственным решением, которого не следует осложнять дискуссией. Следует удовлетвориться тем, чтобы постараться понять любое решение, какое она найдет нужным принять. Тот, кто знает нашу фракцию, знает также, что она ни в какой мере не склонна одобрять войну, принимать на себя хотя бы малейшую ответственность за ее возникновение и разрывать те интернациональные связи, которые после войны приобретут еще большую действенность, чем раньше. Но тот, кто знает нашу фракцию, знает также, что отказ принять на себя ответственность за войну отнюдь не означает отказа от обороны, которая с момента возникновения войны является для нас непреложным долгом. Разумеется, фракция выступит вполне солидарно.
Мы предъявляем также к нашим противникам требование, чтобы они с уважением отнеслись к той глубокой серьезности, с какой наша партия подходит к своей тяжелой задаче. Те, кто решаются утверждать, что голосование фракции имеет тот смысл, что с.-д. отвергает обязанность обороны страны, говорят неправду. Повторяю: нет никакого сомнения, что с.-д. признают это долг и добросовестно его выполнят.
Война не вызывает в нас никакого подъема. Мы испытываем к ней глубокое отвращение. Но когда никакие жертвы уже не могут приостановить роковые события, когда мы вспоминаем о тех невероятных мерзостях, которые проделывал царизм со своим собственным народом, и когда мы далее представляем себе, что слуги этого варварского правительства могут в качестве пьяных победителей вторгнуться в нашу страну, - то с уст наших срывается крик: "Только не это!"
По ту сторону всех ужасов опустошения - заглянем вперед - встает другая более радостная картина: свободный германский народ, завоевавший себе отечество благодаря защите страны. Этот свободный германский народ после заключения мира на справедливых условиях заключает союз с великими культурными народами Запада. Наше великое дело всюду побеждает. А там, на востоке, дымятся обломки царского трона".
----------
Одновременно с этой статьей Штампфера, которая была напечатана только в немногих газетах, во всей партийной печати появилось воззвание президиума партии. Оно гласило:
"Наши неоднократные старания сохранить мир оказались безуспешными. Условия, в которых мы живем, оказались снова сильнее нашей воли и воли наших братьев-рабочих других стран. Теперь нам приходится твердо смотреть в глаза грядущим событиям. Мы будем переживать их не с фаталистическим равнодушием, мы останемся верны нашему делу и будем сохранять прочное единодушие, проникшись сознанием величия нашей культурной миссии. Перед женщинами, на которых события обрушиваются с особенной тяжестью, в этот серьезный момент стоит задача действовать в духе социализма, чтобы избежать повторения этого невероятного бедствия и добиться того, чтобы эта война была последней. Суровые законы военного времени чрезвычайно тягостны для рабочего движения. Неблагоразумные поступки, бесполезные и ложно понятые жертвы могут в этот момент повредить не только отдельным лицам, но и нашему делу".
Президиум партии должен был, разумеется, высказаться более сдержанно, чем Штампфер, так как фракция еще не собралась и не приняла своего решения.
"ЛЕВЫЕ" ОСПАРИВАЮТ У ПРАВЫХ ЧЕСТЬ... ОГЛАШЕНИЯ ИЗМЕННИЧЕСКОЙ ДЕКЛАРАЦИИ
На заседании фракции утром 4 августа, на котором был утвержден текст декларации, разыгралась короткая, но весьма ожесточенная борьба из-за того, кто должен огласить декларацию на пленуме рейхстага... Когда дебаты были закончены, Штольтен поставил вопрос, кто огласит декларацию. Я сообщил, что в виду особого желания Гаазе и по соглашению с президиумом фракции декларация будет прочитана мною. Все единомышленники Гаазе, в первую очередь Дитман, вскочили с мест и стали кричать, что декларацию огласит Гаазе. Но последний решительно отказывался. Снова поднялся крик. Я заявил, что не добивался оглашения декларации и даже не предлагал поручить мне это, но в настоящее время вынужден подчеркнуть вопреки тому, что заявлялось в прениях, что во фракции нет первого и второго председателя, а имеются только равноправные председатели. Гох неистовствовал и беспрерывно на весь зал кричал: "Но Гаазе в то же время председатель партии!"
Оскар Кон подошел к столу президиума и подал Гаазе листок на котором было написано: "По поручению фракции я оглашаю следующее заявление..."
Многие упорно твердили: "Гаазе обязан! Гаазе обязан!"
Председательским звонком я призвал возбужденную публику к порядку и сказал, что поставлю вопрос на голосование: "Если мы единогласно предложим Гаазе огласить декларацию, то, надо полагать, он подчинится". Сам я голосовал за Гаазе и "констатировал", что "насколько я вижу (а я старался нарочно видеть не слишком хорошо) все единогласно требуют, чтобы декларация была прочитана Гаазе". Тогда Гаазе согласился. Герцфельд, Дитман, Гох и Давидсон были в восторге.
Перед тем, как фракция разошлась, Гаазе заявил, что осенью он сделает выводы из того, что здесь произошло.
4 августа 1914 г. на первом заседании рейхстага Бетман-Гольвег произнес речь в которой он, между прочим, сообщил о вторжении в Бельгию. После этого рейхстаг сделал перерыв на час. Во" время этого перерыва состоялось заседание фракции, на котором Ледебур поднял шум из-за того только, что кое-кто из с.-д. депутатов крикнул "браво" во время речи канцлера. Такие мелочи никогда не ускользали от внимания Ледебура. В то время все мы верили, что французы вторглись в Германию, что они отравляют колодцы и что французские летчики уже бросали бомбы над. Нюренбергом и Фюртом.
Все это были газетные сообщения, оказавшиеся впоследствии злостными выдумками. Точно так же мы были убеждены, что все германские должностные лица, от которых это зависело, сделали все, что могли, для "предупреждения войны".
НИКАКОЙ КЛАССОВОЙ БОРЬБЫ!
Гаазе отправился к Ваншафе с ходатайством о разрешении выпуска "Форвертса". Он сделал нам весьма оптимистическое сообщение. Я этому сообщению не поверил. Президиум партии попросил тогда Мюллера1 взять на себя обязанности главного цензора "Форвертса". Мюллер согласился, поставив при этом некоторые условия. "Я рад, что прилежный Герман готов принести эту жертву, но я убежден, что он потерпит неудачу и наживет много неприятностей!", писал он в своем дневнике.
Оказалось, что действительно Гаазе слишком оптимистически оценил положение. Генерал-полковник фон Кессель и не собирался разрешать выпуск "Форвертса" без всяких условий. Он потребовал, чтобы в "Форвертсе" с этого времени "не печаталось ни слова о классовой вражде и классовой борьбе". Такое требование заставило созвать общее заседание президиума партии и редакцию "Форвертса". Редакция готова была подчиниться и напечатать заявление следующего содержания: "Так как берлинские товарищи и президиум партии желают во что бы то ни стало сохранить "Форвертс", то редакция "Форвертса" готова подчиниться". Мы здорово отчитали их и заявили, что президиум партии отнюдь не желает сохранить "Форвертс" во что бы то ни стало, но желает определенно знать, какую позицию намерена занять редакция, тогда президиум запросит организации Берлина и провинции, после чего выскажет свое мнение. В таких положениях Эберт умел действительно проявлять очаровательную бесцеремонность.
На следующий день после обеда состоялось заседание президиума вместе с комиссией печати и президиумом организации Берлина и окрестностей. Роза Люксембург произнесла строго, принципиальную речь и высказалась против всяких уступок. Лучше совсем не выпускать "Форвертс", чем в течение месяцев не говорить в нем ни слова о классовой борьбе.
Все остальные, за исключением т. Фридлендера, который, как он потом сказал нам, "не хотел оставлять Розу в полном одиночестве", проглотили условия генерал-полковника фон Кесселя. Последний согласился на выпуск "Форвертса", если на видном месте газеты будет напечатано письмо главного командования. Итак, никакой классовой борьбы! Комиссия печати проглотила и эту пилюлю.
1 октября 1914 г. я записал в своем дневнике: "Форвертс" снова выходит, но в заголовке газеты позорное пятно, которое огорчило всех, кто стойко был против этой уступки".
НИКАКОЙ НАГРАДЫ ЗА СТАРАНИЕ
26 февраля 1915 г. обсуждался вопрос о требовании кредитов на 10 млрд. марок. Фракция была представлена своими тремя председателями: Гаазе, Молькенбургом и мною. На этом заседании Гаазе требовал отмены § 153 Устава о промышленности; это требование отстаивалось профессиональными союзами в течение нескольких десятилетий.
Когда Дельбрюк стал возражать, я прервал его вопросом: "А скажите прежде всего, как обстоит дело с избирательным правом?" Дельбрюк на это ответил: "Во время войны это совершенно невозможно, во-первых, нам не хватает работников, чтобы разработать законопроект, во-вторых, весьма рискованно затрагивать во время войны столь 'спорный вопрос. Какой же это будет гражданский мир?" Я ответил ему, что, несомненно, это может вызвать значительные затруднения, но наброски законопроекта, по крайней мере в форме определенных программных заявлений, могли быть за это время объявлены.
Дельбрюк ответил: "Это, пожалуй, еще опаснее, чем внесение самих за-
--------------------------------------------------------------------------------
1 Герман Мюллер - один из виднейших деятелей с.-д. Был премьер-министром коалиционного правительства. Недавно умер.
--------------------------------------------------------------------------------
конопроектов. Что может обещать правительство, если оно еще не уяснило себе детали и если оно знает, что ему придется столкнуться с сильным сопротивлением? У Бюлова был очень плохой опыт с такими обещаниями, например, с реформой биржевого законодательства, а также и с избирательной реформой".
Ваншафе заметил: "Нынешний имперский канцлер слишком серьезный человек и не станет обещать законов, не зная всех тонкостей".
В моем дневнике по поводу описанного заседания сказано буквально следующее: "Значит, пока нет ничего, ничего и не обещают. Так я и ожидал. В конце концов мы голосовали за кредиты не для того, чтобы получить за это вознаграждение. Я не создавал себе на этот счет никаких иллюзий. Когда наступит нужный момент, надо будет бороться и бороться, не считаясь ни с чем. Позиция, занятая нами во время войны, поможет нам после войны добиться того, что раньше не удавалось".
"ТЕПЕРЬ МЫ БУДЕМ ГОВОРИТЬ!"
Чем хуже было экономическое положение, тем резче становились столкновения и инциденты. Для характеристики той травли, которая велась со стороны "радикалов" против германской с.-д. партии, опишу еще следующее происшествие, потому что оно проливает яркий свет на поступки некоторых бунтарей.
30 октября 1914 г. в большом зале заседаний германской с.-д. партии на Линденштрассе собрался партийный комитет, чтобы обсудить с президиумом партии вопрос о все более усиливавшихся продовольственных затруднениях. Доклад был поручен т. Отто Брауну, который в то время был главным казначеем, впоследствии министром земледелия, а затем прусским министром-президентом. Еще до того, как Браун приступил к докладу, нам сообщили, что организуется демонстрация женщин, направленная против президиума партии и партийной комиссии. Действительно, во дворе собралось несколько сот женщин. Вдруг госпожа Циц, которая, несомненно, была в числе организаторов, влетела в зал с сообщением, что депутация женщин хочет переговорить с президиумом партии, а затем выступить также и в комиссии. Эберт поручил им ответить, что мы теперь не можем прервать наше совещание, так как он только что предоставил слово Брауну, и предложил депутации переговорить с берлинскими представителями партийной комиссии. Пфанкух, Бартельс и Гаазе вышли, чтобы переговорить с депутацией. Из коридора до нас доносился крупный разговор. Вдруг дверь распахнулась, и около десяти женщин с невероятными криками ворвались в зал. Точно по хорошо подготовленному плану они прошли на середину зала и стали кричать.
Эберт все время продолжал трезвонить председательским звонком. "Что вам угодно?" Первая женщина: "Мы будем здесь говорить". Эберт: "Вы ведь члены партии?".
Несколько женщин (кричат): "Да, и настоящие, не такие, как вы!"
Эберт: "Если вы члены партии, то вы должны знать, что мы на наших совещаниях должны соблюдать парламентский порядок".
Женщины хором: "Пустяки, теперь мы будем говорить. Нечего делать нам замечания!"
Эберт: "Я запрещаю вам говорить!"
Тем временем в зал протиснулось по крайней мере тридцать женщин, и все они беспорядочно кричали: "Вы не смеете нам запрещать! Подумаешь, этакие обжоры!"
Эберт не мог заглушить голосов женщин беспрерывным звонком и потому в большом возбуждении прервал совещание на час. Тем временем лестницы и коридор переполнились женщинами.
Во время перерыва президиум партии собрался, чтобы обсудить свое дальнейшее положение. Против голосов Эберта и Мюллера мы постановили следующее: женщины могут послать депутацию с одной ораторшей в партийную комиссию, а остальные должны находиться в это время в помещении берлинской рабочей школы. На это возбужденная депутация женщин согласилась. Затем одна из женщин прочла в партийной комиссии речь, которую ей, очевидно, написал какой-нибудь радикал или "образованная" товарка по партии. Когда чтение закончилось, Эберт сказал: "Ну, хорошо, благодарим, а теперь будем продолжать наше совещание".
В ответ на эти слова женщины снова, подняли крик...
ВСТРЕЧА С ИМПЕРАТОРОМ
Для того чтобы не разрывать хронологическую связь событий, я опишу здесь некоторые происшествия, которые могут представлять интерес для читателя.
Случай познакомиться ближе с главным носителем старой системы императором Вильгельмом представился скорее, чем мы рассчитывали. 20 июля 1917 г., к концу заседания рейхстага Гельферих поручил нам сообщить, что в 6 час. вечера кайзер ожидает у себя представителей фракции для непринужденной беседы. От каждой фракции приглашалось четыре человека. Наша фракция, когда мы ее об этом информировали, решила, что мы, разумеется, должны принять приглашение. В качестве представителей были избраны Давид, Эберт, Молькенбург и я. Когда мы явились к Гельфериху, мы встретили там, к нашему изумлению, Зюдекума, причем он был единственным в форме лейтенанта, с походным шлемом подмышкой.
Эберт был взбешен. Он отклонил перед тем выраженное Зюдекумом желание участвовать в этой встрече ссылкой на то, что фракция уже выбрала своих представителей. После этого, как выяснил Эберт, Зюдекум получил специальное приглашение "в качестве заместителя председателя бюджетной комиссии". Эберт был чрезвычайно раздражен этим по существу малозначащим обстоятельством.
Седобородый Гребер острил по поводу того, что как раз с.-д. привели к императору единственного лейтенанта. Даже консерваторы не сумели раздобыть, себе такого. Я сказал остроумному старику: "Ну, как можно быть таким завистливым!"
И вот, наконец, встреча с императором! Первый этаж здания министерства внутренних дел. Проходим через четыре-пять комнат, потом под прямым углом поворачиваем в угловую комнату. В следующей за ней комнате собрались члены рейхстага и союзного совета, а также и прочие приглашенные. Ваншафе и ландрат фон Браун, который тогда служил в министерстве, образовали "непринужденно стоящие группы". С одной стороны стояли члены рейхстага, с другой - все остальные... Вдруг растворились обе половинки двери, и император, сияя, словно привыкший к аплодисментам тенор, театрально вошел в зал в сопровождении нескольких офицеров. "Его величество" чрезвычайно низко поклонилось всем собравшимся. После этого в течение минуты я видел только согнутые спины. Император немедленно завязал разговор с тремя президентами рейхстага - Кемпфом, Пааше и Дове. Разговор продолжался несколько минут, затем император перешел ко второй группе и, наконец, к третьей, - это были мы, социалисты. Гельферих представил нас. Зюдекум стоял у нас на правом фланге, я - на левом. Когда Гельферих назвал мое имя, император очень пристально взглянул на меня, затем быстро отвел глаза, когда заметил, что я не собираюсь провалиться сквозь землю. Он спросил Зюдекума, где тот получил свой Железный крест. Получив на это соответствующий ответ, император продолжал: "Вы задали мне большую баню. Я собирался уже третьего дня присутствовать на восточном фронте, но пришлось отказаться. Наступление прошло хорошо. Русские теперь просто убегают. Впрочем, в России творится что-то невероятное. Там, по-видимому, все стреляют друг в друга". И бросив в мою сторону продолжительный взор, он добавил: "Революция и война несовместимы". Я смотрел в сторону, словно меня его разговор совершенно не интересовал. Затем он поделился с нами "новостями", которые всем были уже давно известны. После того он вдруг неожиданно спросил: "Кто из вас был в Стокгольме?" Давид ответил: "Мы вчетвером". Вильгельм: "Вы превосходно сделали свое дело, вы блестяще дуэлировали".
ПРОВОЗГЛАШЕНИЕ РЕСПУБЛИКИ
9 ноября 1918 г. рейхстаг уже с раннего утра напоминал большой военный, лагерь. Рабочие и солдаты входили и выходили. Многие были вооружены. Вместе с Эбертом, который пришел в. рейхстаг из имперской канцелярии, я сидел голодный в столовой. Кормили снова жидким супом... В это время толпа рабочих и солдат ворвалась в зал и подбежала к нашему столу. Пятьдесят человек кричали одновременно:
- Шейдеман должен сейчас же пойти с нами!.. Филипп, ты должен выйти и произнести речь.
Я отказывался: сколько раз мне за это время приходилось уже выступать!
- Ты должен! Ты должен, чтобы предупредить большое несчастие! На улице стоят десятки тысяч людей и требуют, чтобы ты говорил. Да, Шейдеман, идем же скорее! С балкона дворца говорит Либкнехт!..
- Ну так что же!
- Нет, нет, идем! Ты должен говорить.
Меня убеждали десятки людей, и, наконец, я согласился и пошел с ними.
Большие кулуары представляли собой оживленное драматическое зрелище. Ружья стояли пирамидами. Со" двора доносились топот и ржанье лошадей. В кулуарах тысячи суетившихся людей говорили и кричали одновременно.
Мы быстрыми шагами прошли в читальню. Я хотел из окна обратиться с речью к массам.
Спутники наперебой старались осведомить меня о том, что делалось на улице. Из дворца в рейхстаг и обратно двигались, по их уверению, огромные массы людей.
- Либкнехт хочет провозгласить советскую республику!
Положение вещей было для меня ясным. Я знал требование Либкнехта: "Всю власть советам рабочих и солдатских депутатов!"
Значит, Германия должна стать русской провинцией, советским филиалом? Нет! Тысячу раз нет!
Карл Либкнехт
Не подлежало сомнению: тот, кто приведет теперь в движение массы - из дворца "по-большевистски" или из рейхстага по направлению к дворцу под с.-д. лозунгами, - тот победит!
Я видел перед собой русское безумие, смену царского террора большевистским. "Нет, нет! Только не это".
Я стоял уже у окна. Тысячи рук поднялись, размахивая шляпами и фуражками. Мощно прогремели возгласы масс. Затем все затихло.
Я произнес лишь несколько слов, которые были приняты с большим одобрением:
- Рабочие и солдаты! Ужасны были эти четыре года войны. Невероятны были жертвы имуществом и кровью, которые должен был принести народ. Злосчастная война закончена. Бойня прекратилась. Последствия войны, нужда и нищета, еще многие годы будут тяготеть над нами. Нам не удалось избежать поражения, которое мы во что бы то ни стало старались отвратить от себя; наши предложения о примирении саботировались, нас осыпали издевательством и клеветой.
Враги трудящегося народа, действительные "внутренние враги", виновные в крушении Германии, присмирели и стушевались. Именно эти домашние вояки до вчерашнего дня упорно отстаивали свои завоевательные требования и ожесточенно сопротивлялись всяким реформам конституции, в особенности изменению позорной прусской избирательной системы. Надо надеяться, что с этими врагами народа покончено навсегда. Император отказался от престола. Он и его друзья исчезли. Над всеми ими народ одержал полную победу.
Принц Макс Баденский передал должность канцлера депутату Эберту. Наш друг образует рабочее правительство" с участием всех социалистических партий. Не следует мешать новому правительству в его работе на пользу мира, в его заботах обеспечить население хлебом и работой.
Рабочие и солдаты! Отдайте себе отчет в историческом значении сегодняшнего дня. Совершилось невероятное. Нам предстоит огромная, необозримая работа.
Все для народа, все посредством народа! Не должно совершаться ничего такого, что могло бы обесчестить рабочее движение.
Будьте едины, верны и сознавайте свой долг!
Старое и гнилое - монархия - рухнуло. Да здравствует новое, да здравствует германская республика!
Поднялось нескончаемое ликование. Затем массы двинулись по направлению к дворцу. Большевистская волна, угрожавшая в этот день нашему отечеству, была сломлена. Германская республика овладела головами и сердцами людей.
ЭБЕРТ ЗАЩИЩАЕТ МОНАРХИЮ
После моей речи я сейчас же вернулся в столовую рейхстага, чтобы спасти остатки своего жидкого супа. Здесь разыгралась сцена, о которой я никогда не рассказывал и о которой я промолчал бы и теперь, если бы о ней не рассказал пастор Фельден в своей книге об Эберте. Несколько рабочих и солдат, вошедших вместе со мной в зал, где теперь было мало народа, находились действительно в "приподнятом состоянии", как выразился принц Макс, и крикнули
на весь зал: "Шейдеман провозгласил республику!" Теперь посмотрим, что пишет в своей книге Фельден, которому об этой сцене рассказал сам Эберт или кто-нибудь из его ближайших друзей.
"Эберт в ужасе и кричит своему другу: " Этого не следовало делать. Вопрос о будущей форме правления должно решать учредительное собрание!".
К сожалению, сцена эта происходила не так мирно и дружелюбно, как изображается в приводимом рассказе. Эберт покраснел от злобы, когда услышал, что я сделал. Он стукнул кулаком по столу и крикнул на меня: "Это правда?". Когда я ему ответил, что это не только правда, но что это было неизбежно, он устроил мне сцену, которая была для меня совершенно непонятна. "Ты не имеешь права провозглашать республику! Чем будет Германия, республикой или чем-либо другим, должно решить учредительное собрание!". Как мог такой умный человек настолько неправильно оценивать положение, чтобы 9 ноября говорить еще о регентстве, временном замещении, о назначении правителя империи и т. п. монархической чепухе, которая была полностью сдана в архив! Теперь, много лет спустя после того знаменательного дня, я лучше понимаю поведение Эберта, потому что теперь имеется ряд книг и разные другие сообщения, из которых видно, что в то время происходили конфиденциальные разговоры о республике, о назначении императору заместителя и т.д. В эти разговоры, я не был посвящен, а Эберт, надо полагать, чувствовал себя до известной степени ими связанным. На с.-д. партию и на меня это не распространялось.
Принц Макс рассказывает, что еще 9 ноября, между 5 и 6 часами вечера, Эберт настоятельно просил его остаться в Берлине. На вопрос принца, для чего это нужно, Эберт ответил: "Я хотел бы, чтобы вы остались правителем империи". Принц Макс Баденский в качестве правителя империи! Невольно вспоминается здесь постановление национального собрания 1848 г.: отказаться от осуществления революционной власти и выбрать правителя империи! Тогда выбрали эрцгерцога Иоанна, на этот раз намечали баденского принца! Мне кажется, что принц Макс правильно оценил положение, когда вечером 9 ноября 1918 г. обратился ко мне с просьбой дать ему охранную грамоту, чтобы он мог отправиться восвояси в свое прекрасное отечество.
В чрезвычайно обстоятельной и обширной рецензии на книгу принца, которую Герман Мюллер поместил в N 9 журн. "Гезельшафт" за 1927 г., он говорит, что, насколько ему известно, Эберт никому не рассказывал об этом эпизоде. Он не может поэтому опровергнуть сообщение принца Макса, но полагает, что "Эберт сделал это предложение по инициативе Конрада Гаусмана". Дальше Герман Мюллер говорит, что принц в то время был невозможен в какой бы то ни было должности. Поэтому предложение Эберта следует расценивать только как акт чрезмерной вежливости. После того, чему я был свидетелем в те критические дни, я так же мало, как и Мюллер, в состоянии опровергнуть сообщение принца.
На мой письменный запрос относительно достоверности его рассказа о переговорах Эберта с принцем Максом Фельден заверил меня, что его источник вполне надежен. Фельден, как друг Эберта и как священник, пользовавшийся большим уважением, несомненно, не стал бы делать легкомысленных заявлений. Он подтвердил мне также правильность своего описания последних дней, которые Эберт проводил на каникулах перед объявлением войны. Фельден говорит, что его описание основано на достоверных сообщениях. Эберт просто не желал верить в возможность войны.
До какой степени по-разному расценивалось положение даже 9 ноября, видно из следующих обстоятельств. Когда я провозгласил республику, я в своей краткой речи говорил о рабочем правительстве и уже раньше сказал: Эберт образует правительство, в которое войдут все социалистические партии. Я считал, что это разумеется само собой. Когда потом вышло первое правительственное сообщение за подписью имперского канцлера Эберта, то там говорилось: "Бывший до настоящего времени имперским канцлером принц Макс Баденский поручил мне с согласия всех статс-секретарей исполнение обязанностей имперского канцлера. Я собираюсь образовать новое правительство по соглашению с партиями"...
Это первое правительственное сообщение Эберта, несомненно, составлено представителем старого режима, без согласования с кем-либо из с.-д. Последний имперский канцлер поручил нашему товарищу "исполнение обязанностей имперского канцлера" совершенно так же, как "его величество император" в свое время "поручил исполнение обязанностей статс-секретаря" мне. Правда, назначение Эберта принцем Максом было произведено "с согласия всех статс-секретарей". Я не стану перечислять здесь всех статс-секретарей, вплоть до архиреакционного консерватора фон-Вальдена. Если бы я это сделал, то изображенная здесь картина революции приобрела бы еще более уродливые очертания. Разумеется, с такими "государственно-правовыми" воззрениями провозглашение республики не совмещалось.
Опубликовано 01 декабря 2013 года
Новые статьи на library.by:
МЕМУАРЫ, ЖИЗНЕОПИСАНИЯ:
Комментируем публикацию: ВОСПОМИНАНИЯ ШЕЙДЕМАНА
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
По стандарту ВАК Республики Беларусь
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
По ГОСТу Российской Федерации
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Предполагаемый источник
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1385894704 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций