Товий Аксельрод

В истории революционных движений немало ярких имен и биографий, которые трудно отнести к одной конкретной стране или национальной партии. Эти люди считали себя "гражданами мира" и мыслили глобальными категориями освобождения человечества, не останавливаясь перед применением обмана и насилия на своем пути. Достаточно вспомнить такие фигуры, как Михаил Бакунин или Карл Радек, Эрнесто Че Гевара или Александр Парвус, Лев Троцкий или Артур Эверт.

Историческое развитие пошло иначе, чем предписывали сценарии мировой социальной революции, однако кое-что из того, о чем мечтали ее немногочисленные приверженцы, проросло в современность эпохи глобализации и унификации. Нашим историкам долго по указке сверху приходилось воспевать "безумство храбрых". Освобождение от этого "священного долга" привело к тому, что про революционеров недавнего прошлого старались просто не вспоминать - тема попала в разряд неконъюнктурных. Но не навсегда. Обращение к жизненному пути этих людей поучительно и позволяет почувствовать тот драматизм, с каким пробивает себе путь общественный прогресс. Их звездный час нередко был сопряжен с угрозой для собственной жизни, их политические проекты остались нереализованными, а сами они, кочуя из страны в страну, повсюду оказывались изгоями и маргиналами. На них изливали свою ненависть правые радикалы и вчерашние соратники по борьбе, им доставались репрессии полиции и спецслужб. И все же они шли на риск, не обращая внимания на барьеры государственных границ или правила политического этикета, взваливая на свои плечи бытовые невзгоды, жизнь без семьи или вдали от нее, принимая от судьбы все новые удары и разочарования.

У них не оказалось продолжателей в сегодняшнем мире, если не считать таковыми религиозных фанатиков и политических экстремистов. Испробованные в ходе ушедшего "века революций" рецепты быстрой и радикальной переделки мира потеряли свою влиятельность, обнаружилось немало побочных эффектов. Люди, которые считали себя обогнавшими время, оказались в

Ватлин Александр Юрьевич - доктор исторических наук, профессор Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова.

конечном счете в политическом вакууме, были выброшены на обочину исторического процесса. Но их личная трагедия оказалась составной частью поиска новой идентичности европейской цивилизации, который пришелся на эпоху "модерна" в историческом смысле этого понятия.

Один из тех, кто мог бы претендовать на звание творца и жертвы мировой революции пролетариата, - Товий Лазаревич Аксельрод.

О дореволюционной части биографии Аксельрода известно немного - он родился в 1887 г. в еврейской семье, сумел покинуть "черту оседлости", какое-то время учился в Петербургском университете. "С 16 лет моей религией является социализм", - утверждал он на судебном процессе в Мюнхене в 1919 году¹. Аксельрод вступил в ряды партии Бунд, участвовал в первой русской революции на территории Польши², был схвачен и приговорен к ссылке в Сибирь, откуда в 1910 г. бежал за границу. В автобиографии, написанной в 1934 г., он отметил знание девяти языков³ - косвенное свидетельство того, что ему пришлось немало поскитаться по Европе.

В конце концов Аксельрод нашел пристанище в Швейцарии⁴, сотрудничал в газете левых социалистов "Berner Tagwacht". В годы первой мировой войны он сблизился с большевиками, оказавшимися в швейцарской эмиграции, помогал в издании и распространении пропагандистской литературы Циммервальдской левой⁵. Уезжая в 1917 г., именно Аксельроду оставил В. И. Ленин свое знаменитое письмо швейцарским рабочим, предназначенное для публикации после того, как он покинет пределы Германии по пути в Россию⁶.

Сам он тоже стремился на родину, где разворачивались первые акты революционной драмы. Вместе с женой он попал во второй "пломбированный вагон" с российскими социалистами, выехавший из Цюриха в конце апреля. Неизвестно, в какой мере Товий Аксельрод принимал участие в Октябрьском перевороте, но сразу после него он возглавил Бюро печати нового органа революционной власти - Совета народных комиссаров.

Каждая социальная революция, завершившаяся успехом, порождает для своих творцов гораздо больше проблем, чем им казалось изначально. Одна из самых острых проблем в России 1917 г., которая незаслуженно обойдена вниманием историков, - это кадровый голод. На демократическом этапе революции у руля власти оказались партийные функционеры, способные произносить зажигательные речи и вести острые дебаты, но не готовые к будничной административной работе, которая столь неожиданно свалилась на их головы. В этом тоже, а не только в продолжении войны и нехватке продовольствия в городах, заключалась причина недолгой жизни и бесславного конца Временного правительства.

Большевики, на словах готовые к опоре на народные массы и без устали повторявшие, что любая кухарка способна управлять государством, после захвата власти не допустили к ней ни рабочих от станка, ни пролетарок от плиты. Реальный кадровый резерв, которым располагал Ленин, заключался в мизерной по партийным меркам группе соратников, знакомых ему лично, имевших хоть какое-то образование и готовых подчиняться воле вождя. Ярко выраженные политические лидеры масштаба Л. Д. Троцкого или Н. И. Бухарина, Я. М. Свердлова или И. В. Сталина в этой группе были явным исключением; правилом являлись искренние идеалисты, готовые жертвовать собой, но неспособные посылать в горнило гражданской войны десятки тысяч простых людей, разбуженных революцией.

Годы эмиграции для многих обернулись не только болезненным разрывом с родиной, но и вытеснением из их мировоззрения российских реалий европейскими. Вернувшись в Москву или Петроград, эти люди чувствовали

себя в чуждой среде, что первоначально порождало повышенную политическую активность, стремление любой ценой сдвинуть жизнь в нужном направлении, "сделать как в Европе". Затем активность сменяли все возраставшая апатия и разочарование в идеалах, еще недавно казавшихся абсолютно незыблемыми. Борцы с эмигрантским опытом в большинстве рано или поздно либо сами выпускали из рук рычаги партийно-государственного аппарата, либо отстранялись от них в ходе чисток и оппозиционных баталий 1920-х годов. Уйдя во "внутреннюю эмиграцию", сохраняя завышенное самомнение и имея достаточно поводов для критики "генеральной линии партии" после смерти Ленина, эта слабо оформленная социально-политическая группа ("старые большевики") закончила свое существование в эпоху сталинских репрессий.

Меньшинство - к нему и принадлежал Товий Аксельрод - после ряда неудачных экспериментов в области государственной деятельности на родине возвращалось в объятия Европы. Пути "второй эмиграции" были различны, как и ее формы, - кто-то устраивался на дипломатическую службу, иные становились агентами Коминтерна, а были и такие, кто предпочитал вернуться к образу жизни простого смертного. "Нашествие экспертов", мешавших друг другу, испытало уже первое полпредство новой России за рубежом: в Берлин летом и осенью 1918 г. стекались "советчики" всех уровней и званий⁷. Позже именно эти люди составили костяк уникального и в то же время массового явления, которое получило название "красного невозвращенчества"⁸.

Карьерный взлет Аксельрода после Октябрьского переворота не был следствием его каких-либо особых революционных заслуг или хотя бы соответствующего образования и объяснялся прежде всего личным знакомством с Лениным. Тот, конечно, рисковал, назначая людей, не проверенных практической работой, на ответственные посты, но широкого выбора у него попросту не было. Кадровый голод, обычный в революционных обстоятельствах, был удесятерен стремлением большевиков до основания расчистить строительную площадку, на которой будет возведено здание "нового мира".

Так Аксельрод, лишь в общих чертах знакомый с издательским делом, оказался во главе Бюро печати советского правительства. Нет детальной информации о его работе на этом посту, но он явно тяготился ежедневной рутиной сводок и телеграмм, его тянуло проявить себя в "мировом масштабе". Но все же отчасти и его усилиями были заложены первые камни той пропагандистской империи Советского Союза, которая вошла в историю такими символами, как Совинформбюро или ТАСС.

В апреле 1918 г. Аксельрод представил план расширения сферы деятельности своего ведомства, предложив сделать его монопольным источником информации для еще не до конца национализированной российской прессы. Хотя предложенный им план натолкнулся на противодействие Петроградского телеграфного агентства (ПТА, позже РОСТА), сама идея (вполне в духе "министерства правды" Джорджа Орвелла) носилась в воздухе и была реализована уже в первые годы большевистской диктатуры. Вот что писал по этому поводу Ленину, по сути, тогда же, в апреле, комиссар ПТА Л. Н. Старк: "У меня намечается план создания особого учреждения, скажем, Комиссариата информации, который... взял бы на себя приведение всей советской информации в стройную систему, как в центре, так и особенно на местах, а также при помощи соответствующей организации поставил бы в твердые рамки всю частную информацию"⁹.

Столкнувшись со столь влиятельным конкурентом, Аксельрод перенес свои проекты за пределы России. 13 июля 1918 г. он предложил создать заграничное отделение Бюро печати¹⁰, которое должно было осведомлять за-

падную общественность об "истории развития и сущности русской революции, разъяснять политику советской власти, вести пропаганду среди русских военнопленных и европейских социалистов". Естественно, возглавить новое учреждение должен был сам автор идеи, сочинивший, помимо цитированного доклада, также и солидную смету¹¹.

Предложение упало на благодатную почву: Ленин постоянно жаловался на информационную блокаду, считая ее сознательным творением врагов советской России - лидеров Антанты, смертельно боявшихся, "как бы искры нашего пожара не перепали на их крыши"¹². Прорваться к европейским рабочим, поднять их на кампанию солидарности с русскими большевиками, поддержать коммунистические группы, которые начнут готовить пролетарские революции в своих странах, - так в общих чертах выглядела "пролетарская внешняя политика" образца 1918 года.

Денег, тем более в иностранной валюте, большевики в первые месяцы своего пребывания у власти не жалели - считалось само собой разумеющимся, что после победы мировой революции в Европе эти "презренные бумажки" превратятся в макулатуру. Однако за рубежом они пока еще обеспечивали советским эмиссарам не только личный комфорт, но и серьезные политические рычаги. Наш герой получил от Ленина необходимые средства и список периодических изданий, которые следует присылать из-за рубежа. "Если нельзя всего, то вырезки всего о большевиках"¹³, - так звучало главное напутствие вождя.

Приехав в Берлин в конце июля, Аксельрод был вынужден переквалифицироваться из революционера в дипломата. Он отмечал благожелательное отношение немецкой публики к событиям в России, что помогло представительству Бюро печати поставить издательское дело на широкую ногу. Складывалось впечатление, что германское правительство запретило газетам чрезмерно ругать большевиков. Очевидно, на исходе мировой войны кайзеровское правительство всерьез рассматривало возможность того, что большевики, ввиду приближающегося поражения Германии, переметнутся под знамена Антанты.

Первый дипломатический конфликт в своей жизни Аксельрод пережил в стенах советского полпредства. Его глава Адольф Иоффе увидел в очередном эмиссаре из Москвы конкурента, который вмешивается в сферу его компетенции. Иоффе утверждал, что с пропагандистскими и информационными функциями в достаточной мере справляется Берлинское отделение Петроградского телеграфного агентства, а новая структура с немалым бюджетом - излишество¹⁴.

Опираясь на поддержку из Кремля, представительство Бюро печати вопреки всем конфликтам с дипломатами продолжало наращивать свои штаты и смету. Оно приняло на себя широкий круг обязанностей, от воздействия на германское общественное мнение через подставное ("частное") бюро печати и кинопропаганды до издания информационного листка для социалистов и газеты для русских военнопленных. Особо превозносил Аксельрод возможность участия Бюро в "различных формах содействия партийной работе", иными словами - в подготовке германской революции¹⁵.

Одной из главных форм такого содействия стало трудоустройство немецких левых социалистов - членов группы "Спартак". С одним из них, Евгением Левинэ, выходцем из России, ставшим немецким подданным, Аксельроду вскоре довелось встретиться в Мюнхене. Подбор сотрудников Бюро, которое позже все-таки объединилось с представительством РОСТА, производился по политическим и личным рекомендациям, в результате чего там сложилась почти семейная атмосфера. Машинистка Визе Кэцлер

описывала своим подругам настойчивые ухаживания своего шефа, "симпатичного маленького еврея", которые, впрочем, не привели ни к чему серьезному¹⁶.

Не стесняясь в средствах, Аксельрод развернул бурную деятельность на самых разных направлениях. Он встречался с лидерами социал-демократии, в том числе с Францем Мерингом, давал интервью немецкой прессе, начал организацию корреспондентских пунктов в нейтральных странах - Голландии, Дании, Швейцарии. Ленин рассчитывал на то, что эти пункты смогут наладить пропагандистскую работу большевиков за рубежом, пытался подтолкнуть, писал советскому полпреду Берзину в Берн: "Аксельрод не был у Вас? Побить его надо!"¹⁷ По линии представительства Бюро печати ВЦИК в Москву поступали информационные материалы о положении в Германии и других странах Четверного блока, которые перепечатывались советскими газетами. Признанием важной роли организации стало заочное избрание Аксельрода в Центральное бюро ЦК РКП(б) по сношениям с заграницей (28 сентября 1918 г.)¹⁸.

Германскую революцию Аксельрод встретил в Копенгагене. Его "кайзеровская" виза была аннулирована, и он смог вернуться в Берлин только 8 декабря, получив специальное разрешение полицай-президента германской столицы Эмиля Эйхгорна¹⁹. На тот момент Аксельрод оказался единственным человеком с советским дипломатическим паспортом в Берлине. Он пытался вести переговоры с членом революционного правительства страны Гуго Гаазе о восстановлении дипломатических отношений с советской Россией, но безуспешно. Умеренные социалисты Германии не горели желанием принять на себя роль прилежных учеников, а потому пытались свести к минимуму влияние "русского примера" на немецких рабочих. Квартира Аксельрода в Вильмерсдорфе подверглась полицейскому обыску, сам он в целях конспирации поселился в конце 1918 г. в отеле Кайзерхоф²⁰.

Аксельрод не спешил покинуть Берлин, очевидно, рассчитывая, что поток событий рано или поздно вынесет его на авансцену истории²¹. Можно не сомневаться в том, что в дни дальнейшего подъема революции он сохранял тесные контакты со "спартаковцами", которые получили в свое распоряжение помещения РОСТа, расположенные в самом центре германской столицы, по адресу Фридрихштрассе, 217²². По Берлину ходили слухи о баснословных суммах, предоставленных Москвой немецким большевикам, что только разжигало страсти и сеяло взаимную вражду в лагере социалистов²³.

Лишь после того как стихийная рабочая демонстрация, вылившаяся в попытку захвата власти 5 - 6 января 1919 г. ("спартаковское восстание"), провалилось, Аксельрод вместе с женой и своим сотрудником Иваном Слесаревым отправился на юг страны, очевидно, рассчитывая добраться до Швейцарии. Там у него оставались старые знакомства среди местных социалистов, и он думал пересидеть в относительно "тихой гавани" до начала нового подъема революционного движения в Германии.

Беглецы провели несколько дней в Штутгарте; кров и помощь им обеспечила проживавшая там Клара Цеткин. Несмотря на максимальную конспирацию, 14 января утром все трое были арестованы. Как записывал в своем дневнике Слесарев, "в глазах немцев мы не мирные журналисты, занимающиеся ликвидацией берлинского отделения РОСТА, а опасные агенты русского большевизма, прямые подручные ужасного Радека"²⁴. Однако дипломатический паспорт советской России, предъявленный в полиции, возымел свое действие. Премьер-министр Вюртемберга Вильгельм Блосс воспользовался тем, что русские прибыли из Баварии, и лично распорядился отправить их под конвоем обратно в Мюнхен.

Бавария, традиционно считавшаяся самой консервативной и отсталой частью Германии, оплотом католицизма и монархических устоев, в ноябре 1918 г. вырвалась в авангард революции. Еще до начала событий в Берлине там была свергнута правящая династия Виттельсбахов и провозглашена демократическая республика, которую возглавил левый социалист Курт Эйснер. Однако у нового правительства не было ни прочной опоры в социальных низах, ни доверия со стороны старых верхов общества. Как и в Петрограде 1917 г., движущей силой революции оказались солдатские массы, с тем лишь различием, что в русской столице их активность подстегивало нежелание отправляться на фронт, а в баварской - страх перед демобилизацией.

Только в Мюнхенском гарнизоне под ружьем к концу войны насчитывалось 52 тыс. человек²⁵. В казармах оставалась в основном неженатая молодежь и те, кому трудно было найти себя в мирной жизни. Именно они были восприимчивы к самым невероятным проектам радикального обновления общества, сами строили воздушные замки. По отношению к этой категории солдат-ветеранов вполне справедлив вывод о том, что "в переломные моменты истории все определяет агрессивное начало, малопривлекательные носители которого выступают историческим воплощением того возмездия, которое заслужила старая система"²⁶. Одним из них был никому тогда не известный ефрейтор 1-го запасного полка мюнхенского гарнизона по имени Адольф Гитлер.

Левые радикалы критиковали правительство Эйснера за неспособность начать решительные социальные преобразования, считая, что "оно держалось только на полном равновесии революционных и контрреволюционных сил, рискуя при малейшем перевесе одной из них полететь в пропасть"²⁷. В результате деятельность новой власти сосредоточилась на подготовке собственного отступления. В течение нескольких недель ей удалось разработать земельную конституцию и провести 12 января 1919 г. выборы в ландтаг.

Когда спустя три дня после выборов Аксельрод нанес визит главе правительства Баварии, у него не было повода для поздравлений. Партия Эйснера - независимые социал-демократы (НСДПГ) - получила лишь три из 180 парламентских мандатов и находилась перед угрозой внутреннего раскола. Результат голосования в Баварии показал, что попытка совместить парламентскую демократию и диктатуру пролетариата - чистая утопия. Однако сдавать завоеванное без боя не хотелось. Ряд левых лидеров НСДПГ образовал в Мюнхене отделение Коммунистической партии, которая ориентировалась на повторение "русского примера", однако не имела сколько-нибудь значимой массовой базы.

О чем конкретно говорили лидер республиканской Баварии и представитель советской России, доподлинно неизвестно. Аксельрод позже упоминал о своем предложении открыть в Баварии представительство РОСТА, но его собеседник вежливо отказал, сославшись на отсутствие прямого телеграфного сообщения с Москвой. У Эйснера прибытие трех русских, да еще и под конвоем, не вызвало восторга. Несмотря на свои левые взгляды, он не отличался "русофильством" и видел в большевиках скорее кучку удачливых заговорщиков, нежели авангард рабочего класса²⁸. 18 января глава правительства писал в баварское Министерство иностранных дел: "Для ареста нет оснований. Русские говорят, что хотят в Россию. Но я не могу взять на себя ответственность оставить господина Аксельрода и его товарищей без присмотра, поэтому из гуманитарных соображений принял решение разместить их в санатории доктора Маркузе" в курортном местечке Эбенхаузене²⁹.

Это не было домашним арестом - Аксельрод постоянно выезжал в Мюнхен, покупал там газеты и книги, пытался наладить связь с Москвой. Скорее речь шла о соглашении, заключенном "на всякий случай". Эйснеру и

с пропагандистской, и с практической точки зрения выгодно было иметь под рукой человека, имевшего прямой доступ к лидерам советской России. При этом очевидно, что и Аксельрод не рвался на родину. Согласно его объяснениям в ходе следствия, в Баварии "первое время я жил как частное лицо". Со всех троих взяли клятву ни под каким видом не принимать участия в политической борьбе на территории Баварии. 28 января Эйснер телеграммой сообщил Ленину о том, что Аксельрод и его жена живы и невредимы³⁰. Место интернирования было выбрано не случайно - известный невропатолог Юлиан Маркузе был известен своими левыми взглядами. По воспоминаниям постояльцев санатория, русские прибыли с солидным багажом и ни в чем себе не отказывали.

Именно на деньги Аксельрода было налажено издание мюнхенской "Rote Fahne"³¹. В одной из статей главный редактор газеты и лидер местных коммунистов, прибывший из Берлина, - уже знакомый нам Е. Левинэ - поставил риторический вопрос: новая власть хочет установить "отношения с советской Россией? В Эбенхаузене на протяжении месяцев интернирован официальный представитель русского правительства. Эйснер его арестовал, а теперешнее правительство до сих пор его не освободило"³². Подобный упрек выглядит подтверждением того, что Левинэ и его бывший начальник по берлинскому отделению Бюро печати продолжали работать в тесном контакте вопреки всем клятвам последнего.

После сокрушительного поражения НСДПГ на выборах многие соратники по партии требовали от Эйснера объявить о начале "второй революции". Вопрос, мог ли он перейти от слов к делу, так и остался открытым. Судьба распорядилась по-своему - в день первого заседания ландтага 21 февраля 1919 г. Эйснер был убит правым радикалом графом Арко. Однако эффект от теракта оказался обратным ожидаемому - массы вышли на улицу, в ходе стихийных митингов и демонстраций они требовали отомстить за убитого вождя и положить конец провокациям контрреволюционеров. Лидеры рабочих и солдатских советов провозгласили всеобщую забастовку и добились введения в Мюнхене чрезвычайного положения. Однако идея перевода политической революции на социальные рельсы не нашла достаточной поддержки в ходе съезда советов всей Баварии³³.

Углублению революционных процессов на Юге Германии способствовала в тот момент внешнеполитическая обстановка. После окончания мировой войны на западных окраинах бывшей Российской империи возник ряд советских республик. Находясь под впечатлением этих успехов и пытаясь перехватить инициативу у социал-демократов, Ленин всячески форсировал создание Коммунистического интернационала³⁴. И он, и его ближайшие соратники были уверены в том, что новый подъем европейской революции - дело ближайших недель. Иоффе в начале марте 1919 г. излагал Ленину план своего тайного возвращения в Германию и появления в Мюнхене в качестве полпреда советской России³⁵.

В те дни действительно казалось, что мировая революция пролетариата вплотную приближается к баварским границам. 21 марта из Будапешта пришло сообщение об установлении там советской власти. 1 апреля прусский посланник в Баварии граф Цех сообщал в Берлин, что под влиянием событий в Венгрии в Мюнхене резко усилились радикальные настроения. "Перспектива третьей революции, которая, вероятно, будет направлена против имперской власти, стала вполне осязаемой. Правительство беспомощно ввиду полного отсутствия надежных войск и постоянного полевения масс"³⁶.

В ночь с 6 на 7 апреля ситуация окончательно вышла из-под контроля правительства Иоганна Гофмана, избранного ландтагом. Центральный революционный совет, заседавший в Мюнхене и находившийся под контролем левых социалистов и анархистов, взял власть в свои руки и провозгласил Баварскую советскую республику. Местные коммунисты отказались присоединиться к этому решению, чтобы "не таскать каштаны из огня для других". Власть советов распространилась только на Южную Баварию, кабинет Гофмана бежал из Мюнхена и обосновался на севере, в городе Бамберг. В Баварии сложилось реальное "двоевластие", весьма напоминавшее ситуацию в России весной 1917 года.

Новая власть не могла не вспомнить об "официальном представителе Советской России", как ни сомнительны были его дипломатические полномочия. 8 апреля в санаторий прибыла делегация матросов, но Аксельрода не оказалось на месте. Постояльцам и персоналу было объявлено, что если с ним что-то случится, от санатория не оставят и камня на камне. Все вздохнули с облегчением, когда почетный узник вместе с женой перебрался в Мюнхен. Оттуда он телеграфировал в Москву о том, что лидеры советской Баварии хотели бы установить дружественные отношения с советской Россией³⁷.

Тем временем обстановка в Мюнхене менялась с головокружительной быстротой. Мятеж одной из частей мюнхенского гарнизона, начавшийся 13 апреля, был подавлен в течение нескольких часов силами вооруженных рабочих. Одержав победу, они почувствовали вкус к открытой борьбе, их вожди заговорили о "последнем шансе", который остается у революционеров. После этого коммунисты, еще неделю назад выступившие против "игр в советскую власть", возглавили правительство. Теперь они решили показать, как надо делать революцию по-русски. Была объявлена бессрочная всеобщая забастовка, под жесткий контроль взята пресса, под угрозой террора "непролетарские слои" города были принуждены сдать все имевшееся у них оружие.

Аксельрода считали одним из членов "четверки", принявшей на себя бразды правления в Мюнхене - по крайней мере так об этом писала советская пресса³⁸. Сам он позднее, в ходе следствия, признал только свою деятельность на посту политического комиссара при народном уполномоченном по финансам. Назначение на этот пост человека, имевшего весьма отдаленное представление о денежной сфере, свидетельствовало прежде всего о горячем желании баварских революционеров "сделать как в России". Любой человек, являвшийся или называвший себя представителем большевиков, воспринимался ими как мессия. Позже об этом писал лидер НСДПГ Эрнст Толлер: "Несколько русских пользовались решающим влиянием - просто потому, что являлись обладателями советского паспорта. Великое дело русской революции придавало каждому из них завораживающий блеск, которым были ослеплены немецкие коммунисты. Поскольку Ленин был русским, эти люди считались обладателями его способностей. Стоило сказать: "в России мы это сделали по-другому", и принятие того или иного решения было обречено"³⁹.

Главной заботой баварского советского правительства стало финансирование спешно создаваемой Красной армии. В нее вступали добровольно, однако подавляющее большинство записывавшихся в красноармейцы искало в этом спасения себя и своей семьи от голода⁴⁰. В Баварии наряду с имперскими деньгами ходила и местная валюта, однако клише для ее производства забрали с собой чиновники правительства Гофмана. Пришлось собирать наличность повсюду, куда добиралась революционная фантазия. За подписью Аксельрода выходили постановления советского правительства о конфискации вначале наличной валюты, а затем и ценностей из банковских ячеек. Счет шел на миллионы. Среди вещественных доказательств, фигурировавших на суде, имелось предписание на конфискацию 23,5 млн. марок, адресованное Аксельроду и подписанное Евгением Левинэ.

Помимо финансовой деятельности Аксельрод наладил канал связи с Россией, хотя он функционировал с большими перебоями, только через венгерскую радиостанцию. В судебном деле содержатся телеграммы из Москвы, направленные по адресу "Виттельсбахский дворец, Аксельроду". В показаниях арестованных коммунаров упоминалось о попытке его на самолете отправиться за финансовой помощью в Будапешт, а затем, в случае благоприятного стечения обстоятельств, и в Москву⁴¹. Его жена по поручению местных "чекистов" взяла на себя мюнхенский почтамт, где контролировала телефонную и телеграфную связь советской Баварии с внешним миром.

Очевидно, саботаж чиновников ей сломить не удалось - в фондах бывшего архива КПСС и Коминтерна не удалось выявить ни одной телеграммы от Аксельрода из Мюнхена, нет ссылок на них и в сообщениях московской прессы. Вероятно, это было одной из причин того, что к советской Баварии сохранялась настороженное отношение в руководстве и российских и немецких коммунистов. После серии неудачных восстаний и преждевременных провозглашений советской власти в ряде городов Германии уже с рудом верили победным реляциям.

Первая телеграмма Аксельрода Ленину о захвате власти коммунистами гласила: "В прошлое воскресенье (13 апреля. - А. В.) старые солдатские советы и республиканская охрана пытались свергнуть правительство независимых, заняли вокзал, почту. Опираясь на вновь избранные фабричные советы, в дело вмешался пролетариат, орудийным и минометным огнем отбил вокзал и почту, разоружил сторонников социал-демократического правительства Гофмана. Ныне пятый день существует власть исполкома совдепов, который на две трети состоит из коммунистов. Окружившая Мюнхен со всех сторон белая гвардия частью сдается, частью бывает бита. Фронт отстоит на 30 километров от Мюнхена. Орудий, патронов много. Позавчера под Дахау после двух орудийных залпов сдалось семьсот белых. Аугсбург у коммунистов. Весь гарнизон и большая часть рабочих стоят за советскую власть. Взяты Розен-гейм и Шлейсгейм. Правительство Гофмана предложило оттянуть свои войска без боя до Пфаффенхауфена. Исполком решил ни в какие переговоры с Гофманом не вступать. Сегодня Гофман прислал заявление, что он пропускает продовольствие. Правительство социал-демократа Гофмана захватило штампы для печатания денег, но имеются штампы городских денег. В Мюнхене генеральная забастовка, вооружение пролетариата. Настроение крепкое революционное. Положение благоприятное. В правительстве Гофмана и белой гвардии разложение. По слухам, в Австрии крупное движение. Сегодня поступили сведения, что во всей Италии генеральная забастовка. В Австрии коммунизм - вопрос нескольких дней"⁴².

Как видно из этого текста, советская Бавария рассматривалась ее творцами прежде всего как искра, способная разжечь революционный пожар по

всей Центральной Европе. Однако решительные действия радикальных элементов с каждым днем наталкивались на растущее сопротивление "независимцев", не желавших окончательно покидать почву легальности. 22 апреля 1919 г. прусский посланник в Баварии сообщал в Берлин: "В Исполкоме серьезные разногласия между русскими Левиным, Левине и Аксельродом, которые хотят развернуть красный террор, и умеренным течением во главе с Толлером... Неприятие советов растет среди всего населения, даже рабочим надоели постоянные забастовки... Красная гвардия состоит из небольшого закаленного войной ядра во главе с бывшими офицерами и огромной массы, которая никуда не годится и при первой возможности разбегается"⁴³.

Окончательный раскол произошел 27 апреля, и поводом послужило распоряжение Аксельрода о конфискации ценностей из банковских ячеек⁴⁴. Чтобы сохранить за собой контроль за выполнением отданного указания, он потребовал сдать лично ему все ключи от банковских сейфов. Это уже выглядело как жест отчаяния, и формальный начальник Аксельрода, народный уполномоченный по финансам Меннер, отказался его исполнять, заявив: "Мы делаем баварскую, а не русскую революцию". В ходе дебатов он даже сравнил происходящее с французской революцией конца XVIII в., которую задушил чужеземец-корсиканец⁴⁵.

Не получив в этом споре поддержки собрания представителей фабзавкомов, коммунисты объявили о выходе из правительства. Дни Баварской коммуны были сочтены. Однако Аксельрод даже после событий 27 апреля продолжал слать в Москву оптимистические телеграммы: "Толлер, Меннер - во главе правительства. Коммунисты исключены полностью. Но позиции у власти удерживают. Красная армия и Красная рабочая гвардия в наших руках. Сейчас особое внимание уделяется партийной работе, Красной армии, организации собственного партийного аппарата. Мы обещаем себе, что этот переворот окажет целительное воздействие на колеблющийся пролетариат"⁴⁶.

Реальность оказалась совершенно иной. Правительственные войска, вступившие в Мюнхен 1 мая, устроили в городе настоящий погром, хотя сколько-нибудь серьезной обороны коммунары так и не смогли организовать. На протяжении нескольких дней проходили массовые аресты, схваченный Левинэ был предан военно-полевому суду и расстрелян.

Буржуазные газеты, выход которых возобновился сразу же после "восстановления конституционного порядка", развернули кампанию по дискредитации и травле коммунаров. Наряду с обвинениями в личном обогащении в порядке реквизиций и разворовывании государственной казны, в статьях и судебных репортажах постоянно возникал образ "революционных гастролеров", которые кочуют с места на место по всей Европе, не упуская шанса совратить местных жителей, подстрекая их к неподчинению законным властям. Именно с таким обоснованием - "совращенные" - оглашались приговоры простым солдатам баварской Красной армии, мобилизованным в последние дни существования республики⁴⁷.

В возбужденном общественном сознании мюнхенских обывателей, в целом без особых потерь переживших и установление и разгром советской республики, сочувственный отклик находили утверждения прессы о том, что ее лидеры первыми побежали с тонущего корабля. В этом была доля истины - голосование 27 апреля в известной степени было спровоцировано самими коммунистами, которые ранее без особого труда управляли "советской демократией". То, что после отставки и Левинэ и Аксельрод не отправились на фронт, вряд ли может быть поставлено им в вину как личная трусость и "бесчестное поведение", на чем позже будет настаивать суд⁴⁸.

Заметные фигуры баварской КПГ, имевшие военный опыт, - Рудольф Эгльхофер, Эрих Волленберг⁴⁹ - безуспешно пытались наладить оборону на северных подступах к Мюнхену. Самолеты правительственных войск сбрасывали над Дахау кипы листовок, которые призывали к капитуляции и обещали жизнь тем, кто добровольно сложит оружие. Боеспособность сохраняли лишь отдельные части, в основном набранные из военнопленных. Многие солдаты в последние дни апреля самовольно покидали свои позиции, отправляясь, по их собственным показаниям в ходе следствия, "за жалованьем в столицу".

Среди показаний, проверить которые иными источниками не представляется возможным, есть и рассказ о том, что 1 мая Аксельрод выступал на собрании коммунистов в пивной "Матхезерброй". Он изложил свое видение оптимальной обороны города, призвав устроить напоследок "кровавую баню" жителям буржуазных кварталов и вести устную пропаганду в наступающих правительственных войсках, одновременно подкупая их деньгами и сигаретами⁵⁰.

Так или иначе, после разгрома советской Баварии Аксельрод с двумя соратниками пешком покинул Мюнхен и отправился через альпийские перевалы в Австрию, но был схвачен 14 мая в местечке Альм в Тироле. При нем было найдено всего 2100 марок - совсем немного для человека, распоряжавшегося государственной кассой Баварии. Попытки подкупить на эти деньги местного полицейского не удались, и беглецов на следующий день отправили в Мюнхен. Позже австрийское правительство признало, что тирольские власти нарушили процедуру выдачи политических беженцев, однако отказалось потребовать выданного обратно⁵¹. После казни Левина 5 июня 1919 г. Аксельрод стал самым крупным из деятелей советской Баварии, попавших в руки победителей.

Прусский посланник в Баварии, очевидно, выразил общее мнение торжествовавшей военщины, высказав 9 июня сожаление, что Аксельрода не расстреляли заодно с Левине⁵². Он предвидел, что германскому правительству предстоит полоса серьезных конфликтов с советской Россией по этому поводу, и предложил в дальнейшем попросту дать сбежать иностранным деятелям Баварской коммуны, а также не искать тех, кто еще не пойман.

Но баварскому правительству, вернувшемуся из Бамберга в Мюнхен, необходимо было продемонстрировать горожанам возвращение "законности и порядка". Это сохранило Аксельроду жизнь и позволило ему уже через два года вернуться в Россию. В ходе следствия он выставлял себя всего лишь одним из исполнителей: "Моя деятельность должна была только служить порукою правильного ведения дел; я же рассматривал эту деятельность как нечто моей задаче совсем не отвечающее и поэтому контролем занимался очень мало, подписывая бумаги лишь в отдельных случаях... Денег из баварских государственных средств я никогда не держал в руках и за деятельность свою никогда не получал вознаграждения"⁵³.

Как только весть об аресте Аксельрода достигла Москвы, там были включены все механизмы воздействия на Германию. 11 июня 1919 г. в берлинское Министерство иностранных дел была направлена телеграмма Чичерина с требованием освободить всех российских граждан, арестованных в Мюнхене. "Российское советское правительство будет видеть в суде над Аксельродом и его товарищами лишь процедуру политической мести со стороны борющегося против рабочего класса капиталистического правительства"⁵⁴. Требование сопровождалось угрозой, что в противном случае подвергнутся репрессиям немецкие заложники, арестованные в России. О важности, которая придавалась этому делу, свидетельствовало то, что телеграмма Чичерина появилась

на первой полосе газеты "Правда". В ней еще не было речи о том, что Аксельрод находился на дипломатической службе Советской России.

Для его защиты были наняты лучшие адвокаты Германии, в спешном порядке была опубликована их правовая экспертиза, доказывавшая, что Аксельрод имеет право на иммунитет, полагающийся официальным представителям иных государств⁵⁵. Вслед за этим Наркоминдел в письме, направленном вопреки всем дипломатическим нормам напрямую в военно-полевой суд, подтвердил полномочия Аксельрода как "советского посланника в Баварии"⁵⁶.

Германская пресса широко комментировала судебный процесс, продолжавшийся три дня. Вопреки громогласным заявлениям о восстановлении независимого суда после победы над "красными", обвинительный приговор был предрешен. Чтобы сохранить лицо и избежать серьезных внешнеполитических осложнений, Гофман предлагал, чтобы Аксельрода вначале осудили, а потом в ходе обмена выдали Советскому правительству⁵⁷.

Судьи не скрывали своего классового подхода к событиям - из приговора в приговор кочевал постулат о том, что Баварская коммуна являлась "насильственным правлением кучки преступников". В обосновании к приговору по делу Аксельрода говорилось о том, что его "деятельность не ограничивалась грубым и бессовестным нарушением права частной собственности, которое привело к катастрофическому подрыву предпринимательской деятельности и вызвало отъезд из Баварии многих миллионеров. Суд уверен, что он участвовал в разработке плана дополнительной эмиссии банкнот на 120 млн, что привело бы к разрушению баварских финансов и дальнейшему обнищанию страны"⁵⁸. Такого рода правительственные мероприятия были приравнены к "организованному грабежу". Как отягчающее обстоятельство рассматривалось бегство Аксельрода из Мюнхена вместо того, чтобы (как он обещал в своей речи на собрании фабзавкомов 26 апреля) подставить свою голову под пули белогвардейцев.

25 июля 1919 г. Аксельрод был приговорен к пятнадцати годам тюрьмы. Реакция Наркоминдела была столь же легко предсказуемой, как сам приговор: "Советскому правительству нанесено тяжелое оскорбление". Сразу же началась работа по обмену Радека и Аксельрода на немецких граждан, арестованных в России. В ней принимали участие известные адвокаты Курт Розенфельд и Оскар Кон, а также советский представитель в Германии Виктор Копп.

В тюрьме Штадельхайм Аксельрод стал лидером кружка заключенных коммунаров, на воле у них оставалось достаточно приверженцев, чтобы не чувствовать себя забытыми, а свое дело - проигранным навсегда. Как и положено деятелю "республики писателей"⁵⁹, Аксельрод сочинял стихи, которые публиковали баварские газеты⁶⁰. Полицейское начальство бомбардировало премьер-министра вопросами, что делать с "особым заключенным", Гофман в свою очередь направлял запросы в германскую столицу, требуя поскорее решить вопрос с обменом⁶¹.

Не меньшее беспокойство проявляли и по другую сторону классовой баррикады - в Москве. Адвокат арестованных в Германии русских революционеров З. Вейнберг посоветовал Ленину в октябре 1919 г. в качестве жеста доброй воли отправить самолетом в Берлин несколько заложников из России. Это создаст необходимые предпосылки для того, чтобы отправить Радека и Аксельрода таким же путем - по воздуху - в Москву⁶².

Однако процесс обмена затянулся еще на несколько месяцев. 23 ноября Аксельрод был переведен из Баварии в берлинскую тюрьму Моабит, ему разрешили свидания с женой и политическими соратниками. В начале следующего года пятеро немецких заложников были выпущены из России, вслед за этим Германию покинул Радек. 8 марта 1920 г. Аксельрод был помещен

под домашний арест, а 6 июня того же года через порт Штеттин вместе с женой выехал в Петроград.

Возвращение прошло незамеченным для советской прессы - поводов для триумфа не было, равно как и для превращения Аксельрода в "жертву классовой борьбы". Аппарат ЦК РКП(б) занялся подысканием ему нового места работы. Очевидно, сам Аксельрод настаивал на дипломатическом поприще, хотя въезд в европейские страны был сопряжен с угрозой нового ареста. Наркоминдел предложил отправить его в Баку "для сдерживания местных товарищей", готовых любой ценой советизировать Закавказье⁶³. 7 июля 1920 г. Политбюро отказалось от этой идеи "ввиду состоявшегося уже постановления о т. Серго (Орджоникидзе. - А. В.)"⁶⁴. В августе Ленин поддержал предложение отправить Аксельрода полпредом в Литву, но и в данном случае решение не состоялось⁶⁵.

В конце концов бывший баварский коммунар оказался на малозначительном посту заведующего отделом печати Коминтерна. В 1920 - 1921 гг. под его редакцией почти ежедневно выходил "Бюллетень Коммунистического интернационала для русской печати, организаций РКП и политпросветов РСФСР", где публиковалась препарированная информация о международной жизни на основе переводов зарубежной прессы. Конфликтный характер и амбиции, основанные на прошлых заслугах, вели к тому, что Аксельрод требовал к себе особого внимания, болезненно переживал, если его проекты и сметы расходов отвергались, видел в этом происки недоброжелателей. 4 апреля 1921 г. он написал Ленину записку с просьбой об отставке из аппарата Коминтерна - "здесь господствует атмосфера, совершенно невозможная для какой бы то ни было плодотворной работы"⁶⁶. Через три месяца партийное руководство вновь разбирало его претензии, но в конце концов было решено "объявить Аксельроду, что дело не подлежит рассмотрению Политбюро"⁶⁷.

Летом 1921 г. отдел печати в авральном порядке занимался освещением работы Третьего конгресса Коминтерна и изданием его материалов. Конгресс закончился 12 июля, а уже 26 июля, после ультиматума, Аксельроду был предоставлен отпуск на шесть недель⁶⁸. На следующий день он докладывал председателю исполкома Коминтерна Г. Е. Зиновьеву о результатах деятельности отдела печати, перемежая отчет многочисленными жалобами и в очередной раз требуя освободить его от работы в Коминтерне⁶⁹. Аксельроду так и не удалось сосредоточить в своих руках все нити издательской деятельности за рубежом - Зиновьев предпочел поручить ее своему старому знакомому "товарищу Томасу", обосновавшемуся в Берлине. Через руки Томаса (Я. Рейха) шли миллионные дотации из государственного бюджета советской России, которыми тот распоряжался совершенно бесконтрольно.

Слишком поздно Аксельрод понял, что за два года его отсутствия в России атмосфера в большевистском руководстве радикально изменилась. Ставка на былые заслуги больше не срабатывала, нужно было искать новых покровителей, заинтересованных в личной преданности "подопечного". Закончились времена революционной вольницы, когда огромные деньги выдавались под честное слово и под самые невероятные проекты. Государственный аппарат советской России, при всем его бюрократизме, все же сумел наладить будничную работу. Для политического творчества практически не оставалось места, приходилось либо смиряться с ролью рядового чиновника, либо покидать обойму партийной номенклатуры.

Как и многие из амбициозных политэмигрантов, подышавших в Европе воздухом свободы и вкусивших комфорта западной жизни, Аксельрод стал искать пути для того, чтобы вырваться из России. Он был уверен в том, что получит от правящей партии подобающее вознаграждение за свою револю-

ционную деятельность. На первых порах сработали старые связи, и 12 ноября 1920 г. Ленин попросил Чичерина устроить в Швейцарии лечение от туберкулеза "Анны Григорьевны Аксельрод, жены бывшего в Мюнхене товарища... Нелегально она не может (ее все знают и в Германии и в Швейцарии)"⁷⁰. Анна обосновалась в Италии, получая ежемесячные пособия от советского полпредства в Риме⁷¹. Кроме того, 25 мая 1921 г. Малое бюро ИККИ постановило выдать ей материальную помощь в размере 15 тыс. итальянских лир⁷².

Вскоре в Рим перебрался и Товий, получив через ГПУ фиктивный паспорт на имя Маницкого и через Ленина - "выходное пособие" размером в 20 тыс. марок. То, что эти суммы выдавались из государственной кассы в то время, когда в стране свирепствовали голод, холод и разруха, а европейская общественность собирала пожертвования для помощи голодающей России, вряд ли вызывало у четы Аксельродов угрызения совести. Двойная мораль маргиналов, оказавшихся у власти, стала миной замедленного действия не только для русской революции.

Немалые даже по западным меркам деньги быстро таяли, приходилось тратиться на дорогих врачей. Полпреду В. В. Воровскому быстро надоели просьбы навязчивых гостей: "Аксельроды сидят на мели. Мы уже выдали им около 30 000 лир и закрыли кредит. Думаю, что содержать его жену с ребенком (при всех гуманных чувствах) все же большие траты"⁷³. Прочитав это письмо, Ленин в последний раз поддержал просьбу Аксельрода о материальной помощи⁷⁴. Тот попытался выдать себя за резидента ГПУ, чтобы получить ответственный пост в персонале советского посольства, но безуспешно - Боровский прекрасно понимал, что детали "баварской биографии" просителя рано или поздно появятся в прессе.

Оставалось только одно: подчиниться партийной дисциплине и вернуться в Россию. "И тут получился конфликт между мною как членом РКП и как отцом семейства"⁷⁵. Победил отец - в Москву Аксельрод не поехал. Вместе с женой и сыном он отправился странствовать по Европе, выдавая себя за жертву белого террора и не стесняясь получать поддержку от местных компартий.

Вначале Аксельрод поселился во французском Страсбурге, писал для коммунистической газеты "L'Humanite", но из-за преследований полиции перебрался в соседнюю Швейцарию, где несколько лет работал простым наборщиком. Наконец, прибыл в Вену, куда так и не добрался в мае девятнадцатого года. Тем временем ЦКК 15 февраля 1924 г. заочно исключила Аксельрода и его жену из РКП(б) как "некоммунистический элемент" с почти уголовными обвинениями - за получение обманным путем посольских денег и присвоение вещей, принадлежавших товарищам⁷⁶.

Решение стало известно европейским компартиям, и на их поддержку больше не приходилось рассчитывать. В очередной раз оказавшись в жизненном тупике, Аксельрод решил идти на прорыв. Он начал бомбардировать письмами партийные инстанции и своих старых соратников, требуя реабилитации и заявляя о готовности вернуться в советскую Россию. Письмо Сталину, датированное 5 января 1925 г., Аксельрод передал через своего старого знакомого по Берлину А. А. Иоффе, который в тот момент оказался в Вене. Во всех апелляциях звучал один и тот же мотив: отказать нам в материальной поддержке - значит "бросить меня и жену с ребенком, после того как мы скомпрометировали себя в Европе, на произвол судьбы"⁷⁷.

Чудо все-таки случилось - 27 ноября 1925 г. пленум партколлегии ЦКК РКП(б) восстановил вернувшегося из-за границы Аксельрода в партии. Ес-

тественно, о возвращении в ряды партийной номенклатуры речи уже не было. Аксельрод жил литературным трудом, в частности опубликовал в 1927 г. брошюру к 70-летию Цеткин. Вернуться к полноценной деятельности помогло знание европейских языков. Вначале Аксельрод работал в журнале "Иностранная литература", а с 1930 г. занимал должность ответственного секретаря газеты "Moscow daily news". Этот еженедельник был рассчитан на иностранную аудиторию, прежде всего западных специалистов, работавших в СССР по контрактам в годы первой пятилетки. Именно на его страницах появилась в годы сталинских репрессий заметка, вызвавшая оторопь иностранных коммунистов. В ней шла речь о том, что каждый немец, оказавшийся в Советском Союзе, является агентом гестапо, а каждый японец - резидентом японской разведки⁷⁸.

Аксельрод, за плечами которого было полтора десятка лет в эмиграции, на сей раз не сумел увернуться от судьбы, давшей ему отсрочку в два десятилетия. Едва не приговоренный мюнхенским военно-полевым судом к смертной казни как революционер, он был осужден Военной коллегией Верховного суда СССР за принадлежность к "контрреволюционной террористической организации" и расстрелян 10 марта 1938 года. В следственном деле Аксельрода не осталось даже его фотографии. Прах бывшего комиссара советской Баварии был секретно захоронен на территории бывшей дачи Г. Г. Ягоды неподалеку от Москвы⁷⁹. Через три дня в ту же яму были сброшены останки Рыкова, Бухарина и других жертв очередного показательного процесса. Революционеры, мыслившие категориями всемирного масштаба, вновь оказались вместе.

Примечания

1. Bayerisches Hauptstaatsarchiv. Slg. Personen. 3958. Показания Аксельрода на судебном процессе в июле 1919 года.

2. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), ф. 2, оп. 1, д. 18033, л. 1. Письмо Аксельрода Ленину, 4.IV. 1921.

3. Там же, ф. 17, оп. 100, д. 84790.

4. По данным швейцарской полиции, Аксельрод прибыл в Цюрих 27 июня 1913 г., был женат на Анне Гильгулиной, проживал по адресу Оттикерштрассе, 37; входил в дискуссионный кружок социалистической молодежи, сложившийся летом 1915 года.

5. Ленин писал об Аксельроде: "Я знаю его как большевика еще с Цюриха с 1916 г." (ЛЕНИН В. И. Поли. собр. соч. Т. 52, с. 126).

6. Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 4. М. 1973, с. 43.

7. См. воспоминания одного из первых "невозвращенцев", работавшего секретарем полпредства в Берлине: СОЛОМОН Г. А. Среди красных вождей. М. 2007.

8. См. ГЕНИС В. Л. Неверные слуги режима. Первые советские невозвращенцы (1920 - 1933). Кн. 1. М. 2009.

9. РГАСПИ, ф. 5, оп. 1, д. 1387.

10. К лету 1918 г. Бюро печати было передано из СНК в подчинение ВЦИК.

11. Государственный архив Российской федерации (ГАРФ), ф. 1235, оп. 54, д. 10, л. 1 - 3. Смета была исчислена в 67 тыс. немецких марок в месяц. Заведующему отделением полагался оклад в 2000 марок, что было выше зарплаты советского полпреда в Германии - 1200 марок (СОЛОМОН Г. А. Ук. соч., с. 67.).

12. ЛЕНИН В. И. Поли. собр. соч. Т. 35, с. 324.

13. Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 6. М. 1975, с. 12.

14. Мнение самого Аксельрода было иным: "Результаты двухмесячной деятельности берлинского отделения ПТА оказались жалкими... Нынешний состав берлинского отделения ПТА не только непригоден для революционной подпольной работы вследствие полного отсутствия опытных и осторожных партийных товарищей-конспираторов, но если мы не поможем ему людьми, он совершенно не будет выполнять крайне важной работы по издательству, переводам и т.п." (ГАРФ, ф. 1235, оп. 54, д. 10, л. 6 - 7).

15. РГАСПИ, ф. 5, оп. 1, д. 3080, л. 6.

16. STERNSDORF-HAUCK Ch. Brotmarken und rote Fahnen. Frauen in der bayrischen Revolution und Raterepublik 1918/19. Koln. 2008.

17. ЛЕНИН В. И. Неизвестные документы. М. 1999, с. 251.

18. РГАСПИ, ф. 17, оп. 84, д. 1, л. 1.

19. Politisches Archiv des auswartigen Amtes (PAAA). R 10926.

20. Ibid. R 2738.

21. Характерно замечание одного из лидеров большевизма Л. Б. Красина о своем соратнике Соломоне, который на момент начала германской революции был советским консулом в Гамбурге: "Немецкое правительство не могло его выставить. Еще, чего доброго, окажется там губернатором или президентом" (КРАСИН Л. Б. Письма жене и детям. 1917 - 1926. - Вопросы истории, 2002, N 2).

22. ПИК В. От ноябрьской революции до убийства Розы Люксембург и Карла Либкнехта. Воспоминания (Пролетарская революция, 1928, N 11 - 12, с. 161).

23. 6 декабря 1918 г. обыску подверглась редакция газеты "Rote Fahne". "Руководители этого налета особенно рьяно разыскивали несгораемый шкаф, в котором якобы хранилось много денег, переданных спартаковцам русскими" (там же, с. 163).

24. Запись от 9 января 1919 г. Копия дневника сохранилась в судебном деле Аксельрода (Staatsarchiv Munchen. Staatsanwaltschaft. 1939. Bl. 122).

25. KARL M. Die Miinchener Raterepublik. Portrats einer Revolution. Dusseldorf. 2008, S. 9.

26. БУЛДАКОВ В. П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. М. 1997, с. 119.

27. ВЕРНЕР П. Евгений Левинэ и Баварская советская республика. М. 1923, с. 25.

28. Согласно воспоминаниям баварского анархиста Э. Мюзама, Эйснер отказался установить контакты с революционной Россией, заявив: "Я не поддерживаю отношений с правительством, которое ведет политику при помощи миллионов", имея в виду деньги, которые большевики тратили на поддержку революционеров в Германии (Die Miinchener Raterepublik. Zeugnisse und Kommentar. Frankfurt am Main. 1967, S. 54).

29. Staatsarchiv Munchen. Staatsanwaltschaft. 1939. Bl. 78.

30. На телеграмму последовал ответ Чичерина от 20 февраля 1919 г. с благодарностью за информацию и надеждой, что Аксельрод и его жена смогут в ближайшее время выехать на родину.

31. РГАСПИ, ф. 495, оп. 293, д. 2, л. 9.

32. Rote Fahne, 4.IV.1919 (Цит. по: ВЕРНЕР П. Ук. соч., с. 30).

33. Съезд проходил в Мюнхене с 25 февраля по 8 марта 1919 года.

34. Die Weltpartei aus Moskau: Griindungskongress der Kommunistischen Internationale 1919. Protokoll und neue Dokumente. Berlin. 2008.

35. Коммунистический интернационал и идея мировой революции. М. 1998, с. 137. Письмо А. А. Иоффе Ленину о положении в Баварии.

36. PAAA. R 19599.

37. Переписка Аксельрода с Москвой в период существования советской Баварии опубликована в кн.: ХИТЦЕР Ф. Под именем доктора Иорданова. Ленин в Мюнхене. М. 1981, с. 388- 394. В ходе допросов после ее падения Аксельрод заявлял, что его дважды просили стать полпредом, но он дважды отказывался и ограничивал свою деятельность только ролью связного с Россией (Staatsarchiv Munchen. Staatsanwaltschaft. 1939. Bl. 14).

38. 18 апреля "Правда" сообщала, что в состав руководства советской Баварии вошли мюнхенский коммунист Левинэ и двое русских - Аксельрод и Макс Левин. Последний, уроженец России, как и Левинэ, имел немецкое гражданство.

39. Цит. по: Die Miinchener Raterepublik, S. 103.

40. Из декрета советского правительства Баварии от 25 апреля: "Жалованье солдата равно 8 маркам плюс 2 марки в день за состояние боевой готовности. Семья красного солдата получает бесплатно квартиру. Кроме того, жена получает ежедневно 4 марки и по одной марке на каждого ребенка... Жалованье выплачивается за каждые десять дней и вперед" (ВЕРНЕР П. Баварская советская республика. М. 1924, с. 148).

41. Staatsarchiv Munchen. Staatsanwaltschaft. 2124b (Karl Petermeier), 2851 (Wilhelm Reichart).

42. Ibid., 1939. Bl. 6.

43. PAAA. R 2737.

44. Miinchener neueste Nachrichten, Nr. 169, 26.IV.1919.

45. "Везде, где иноземные элементы становятся во главе революции, создается диктатура", - утверждал К. Меннер (ВЕРНЕР П. Баварская советская республика, с. 85).

46. Цит. по: ХИТЦЕР Ф. Ук. соч., с. 394.

47. См., например судебное дело "совращенного" Я. Петермейера, безработного, которому на бирже труда 25 апреля сказали, что пособие будет выплачиваться только тем, кто вступит в ряды Красной Армии (Staatsarchiv Munchen. Staatsanwaltschaft. 2807).

48. Ibid. 2106. Обоснование приговора по делу Левинэ.

49. См. апологетическую версию событий: ВОЛЛЕНБЕРГ Э. В рядах баварской Красной армии. М. 1931.

50. Staatsarchiv Mtinchen. Staatsanwaltschaft. 2124в.

51. Osterreichisches Staatsarchiv. NPA. Karton 502. Liasse Bayern. 1/3. Министр иностранных дел Австрийской республики О. Бауэр - мюнхенскому адвокату доктору Штеппахеру, 25.V.1919).

52. РААА. R 2737.

53. Цит. по: ХИТЦЕР Ф. Ук. соч., с. 388 - 389.

54. Правда, 13.VI.1919.

55. HALLE F. Die volkerrechtliche Unverletzbarkeit der Gesandten. Berlin. O.O. [1919].

56. PAAA. R 2738.

57. PAAA. R 2738. Телеграмма Гофмана рейхсканцлеру Густаву Бауэру, 5.VII.1919.

58. Staatsarchiv Miinchen. Staatsanwaltschaft. 1939. Bl. 156.

59. См. KREILER К. Die Schriftstellerrepublik. Zum Verhaltnis von Literatur und Politik in der Miinchner Raterepublik. Berlin. 1978.

60. AXELROD T. Hoffe und glaube. - Neue Zeitung (MUnchen), 5.VIII.1919.

61. PAAA. R 2738. Первый из запросов был направлен Гофманом в берлинское Министерство иностранных дел уже через три дня после завершения суда над Аксельродом, 29 июля 1919 года.

62. РГАСПИ, ф. 2, оп. 1, д. 24349, л. 1.

63. Большевистское руководство. Переписка. 1912 - 1927. М. 1996, с. 135.

64. См. там же, с. 136; Политбюро ЦК РКП(б)-ВКП(б). Повестки дня заседаний. Т. 1. М. 2000, с. 72.

65. Владимир Ильич Ленин. Т. 9. М. 1978, с. 153, 179, 248.

66. РГАСПИ, ф. 2, оп. 1, д. 18033, л. 1.

67. Там же, ф. 17, оп. 3, д. 184, л. 7.

68. Там же, ф. 495, оп. 2, д. 4, л. 47.

69. Там же, ф. 324, оп. 1, д. 548, л. 13 - 14.

70. ЛЕНИН В. И. Поли. собр. соч. Т. 52, с. 5.

71. Полпред В. В. Боровский писал Ленину 17 января 1922 г.: "Она очутилась в Риме без денег, больная, к тому же вздумала рожать. Пришлось помогать ей" (РГАСПИ, ф. 2, оп. 1, д. 22646, л. 3).

72. Там же, ф. 495, оп. 2, д. 3, л. 108.

73. Там же, ф. 2, оп. 1, д. 22646, л. 3.

74. ЛЕНИН В. И. Поли. собр. соч. Т. 54, с. 119.

75. РГАСПИ, ф. 495, оп. 65а, д. 1837, л. 6. Аксельрод - Сталину, 5.I.1925.

76. Там же, ф. 17, оп. 100, д. 84790.

77. РГАСПИ, ф. 495, оп. 65а, д. 1837, л. 8.

78. Эта цитата из французского издания еженедельника за 12 апреля 1938 г. приведена в письме Пауля Йекеля, направленном в представительство КПГ в Коминтерне (ф. 495, оп. 292, д. 101, л. 13 - 18).

79. Расстрельные списки. Москва, 1937 - 1941. "Коммунарка", Бутово. Книга памяти жертв политических репрессий. М. 2000, с. 13.