Изучение истории феодального общества составляет важную задачу исторической науки; феодальная формация явилась в свое время необходимой и важной ступенью поступательного развития человечества. Правильная марксистская трактовка важнейших закономерностей этой формации есть также неотъемлемое условие для глубокого понимания проблем перехода к последующим формациям, для верного решения ряда коренных вопросов нового и даже новейшего времени.

Бесспорно, что накоплению новых фактических данных в науке должно сопутствовать их теоретическое осмысление, выявление объективных закономерностей развития. Важнейшая закономерность развития феодального общества выражена в его основном экономическом законе. Основы теории феодализма даны в трудах классиков марксизма-ленинизма. Однако классики марксизма-ленинизма не оставили нам такой всесторонней разработки теории феодализма, какая имеется в их трудах, посвященных изучению капитализма. Несмотря на формулировку целого ряда гениальных исходных положений для выведения основного экономического закона феодальной формации, классики марксизма не дали обобщающего определения этого закона.

Всеми этими обстоятельствами и объясняется тот живой отклик, который вызвала дискуссия об основном экономическом законе феодализма, развернувшаяся на страницах нашего журнала в 1953 - 1955 годах.

В дискуссии приняло участие более 30 советских ученых и 2 зарубежных историка. Материалы дискуссии обсуждались также на многочисленных заседаниях кафедр, ученых советов, научных студенческих обществ. Ряд материалов дискуссии был перепечатан или изложен в исторической периодике Китая, Чехословакии, Польши и других стран народной демократии, а также в Италии. Точка зрения участников дискуссии, статьи которых не удалось опубликовать в журнале, нашла отражение в обзоре откликов (N 2 за 1955 г.). Итоги дискуссии обсуждались редакцией совместно с широким кругом ученых Москвы и Ленинграда (см. N 4 за 1955 г.). Разумеется, только объединенные усилия экономистов, философов, юристов и историков могут привести к всестороннему разрешению поставленного вопроса. Дискуссия в нашем журнале представляет собой вклад историков в решение проблемы. Редакция считает своевременным подвести некоторые итоги состоявшейся дискуссии.

Следует отметить, что в проведении дискуссии имелись существенные недочеты. В ней приняли слабое участие советские ученые, занимающиеся исследованием истории СССР, а также стран зарубежного Востока. Некоторые участники дискуссии подошли к обсуждаемым вопросам догматически, ограничиваясь умозаключениями из цитат и не привлекая конкретно-исторического материала. В отдельных статьях было допущено неточное изложение точки зрения оппонентов и высказываний классиков марксизма-ленинизма, а также необоснованные упреки по адресу своих оппонентов в отходе от марксизма. Некоторые участники дискуссии упустили из виду, что теоретическое обобщение закономерностей развития общества возможно не путем выведения некоего "среднего" из разных вариантов этого развития, а путем выявления наиболее существенных, важнейших, необходимых связей. Теоретическое обобщение предпринималось классиками марксизма на материале тех стран, где процесс происходил быстрее, полнее и в более "чистом" виде, чем в других, что, разумеется, не исключает необходимости изучения исторического процесса во всех его разновидностях, во всех странах:

"отклонения" от классических закономерностей представляют не меньший интерес для историка.

Несмотря на эти недостатки, редакция журнала считает, что дискуссия принесла определенную пользу. Дискуссия не могла ограничиться обсуждением тех или иных формулировок основного экономического закона феодализма. Этот закон, как и основной экономический закон любой другой формации, отражает главные черты экономического базиса общества, выражает его сущность и определяет все его важнейшие стороны и процессы. В связи с этим был поднят ряд вопросов, касающихся сущности и основных черт феодального способа производства. Дискуссия показала, что некоторые из этих вопросов мало разработаны и еще не могут считаться решенными на уровне современных научных требований.

В ходе дискуссии обнаружилось не вполне правильное понимание природы феодальной собственности на землю - этой основы феодального строя. Некоторые историки утверждали, что феодальная земельная собственность "разделяется" между помещиками-феодалами и крестьянами. Классическому феодализму действительно присуща условность землевладения, разделение собственности между отдельными звеньями феодальной иерархии. Но крестьянин в эту иерархию не входит. Во всякой антагонистической формации собственность на основное средство производства составляет монополию господствующего класса. Маркс обычно строго различает владение и собственность при феодализме. То, что непосредственный производитель в этой формации владеет всеми условиями своего труда, включая землю, отнюдь не означает, что он является собственником своего надела. Необходимо помнить, что традиционное право пользования и владения наделом, принадлежавшее отдельному крестьянину, предполагало признание этого права со стороны феодала как земельного собственника. При господстве крепостничества феодал мог переводить самостоятельного хозяина в дворовые и обратно. От феодала зависело решение вопроса, кому и на каких условиях он выделяет земельный надел в целях получения феодальной ренты. С другой стороны, нельзя смешивать частную феодальную собственность на землю с частнокапиталистической собственностью, а классического средневекового сеньера или князя - с помещиком-лендлордом капиталистической эпохи. При капитализме земля становится свободно отчуждаемым товаром, а различие между собственником и владельцем сходит на нет.

Основой производственных отношений при феодализме служат, как известно, собственность феодалов на землю и неполная собственность на работника производства. Отсюда следует, что этой формации свойственно как экономическое, так и внеэкономическое принуждение. Последнее как специфический признак феодальной формации вытекает из наличия у крестьян собственного хозяйства, что делает их экономически относительно самостоятельными, а также из незаинтересованности крестьян в исправном несении натуральных повинностей, резко отделенных от их труда на себя. Поэтому внеэкономическое принуждение тем сильнее, чем выше удельный вес отработочной ренты. В той или иной степени оно, однако, сохраняется и при полной коммутации. В этом случае оно необходимо уже для возмещения феодалов за укрепление крестьянских владельческих прав на основное средство производства - землю. Не следует сводить всякую феодальную зависимость к наиболее грубой форме внеэкономического принуждения - крепостному состоянию, личной крепости. Так, например, индийский, норвежский или кастильский крестьянин никогда не был крепостным, но был феодально зависимым¹ .

Мы считаем правильным мнение ряда участников дискуссии, что главным экономическим противоречием для феодализма является противоречие между индивидуальным характером процесса производства и крупной феодальной собственностью. Это противоречие нельзя подменять противоречием между мелкой и феодальной собственностью. Понятие мелкой собственности не раскрывает самого характера этой собственности, мелкая собственность может быть и феодальной и буржуазной. Кроме того, как мы говорили выше, крестьянское держание в эпоху феодализма, по существу, не является собственностью. Противоречие между индивидуальным характером процесса производства и крупной феодальной собственностью не является проявлением

¹ Следует только иметь в виду, что в русской марксистской литературе крепостничество обычно служит синонимом феодализма.

несоответствия производственных отношений характеру производительных сил. Оно имманентно присуще феодальной формации с самого начала ее существования и обостряется по мере ее развития. Нужно различать, с одной стороны, несоответствие старых производственных отношений характеру новых производительных сил и, с другой - периодически возникающее отставание производственных отношений от роста производительных сил, преодолеваемое на той же феодальной основе путем перехода к новым формам ренты и внеэкономического принуждения. Это противоречие заключало в зародыше все коллизии феодальной эпохи и выступало наружу как антагонизм между крестьянством и феодалами.

Антагонизм между крестьянами и феодалами является основным классовым противоречием феодализма. Крестьянские восстания носят прогрессивный характер, являются важной силой, движущей это общество вперед. Однако гибель феодального строя наступает не просто под ударами стихийных крестьянских восстаний, а в результате победы буржуазных революций. Без руководства со стороны буржуазии или - в эпоху империализма - пролетариата крестьянство не в состоянии сбросить ярмо феодализма.

В центре внимания участников дискуссии стояла проблема феодальной ренты как преобладающей формы присвоения прибавочного продукта на всех этапах феодализма. Почти все участники дискуссии согласились с тем выводом, что за время существования феодального строя общая масса ренты в целом возросла во много раз. Развивались производительные силы, расширялась культивируемая площадь, увеличивалось число производителей. Росла, разумеется, и феодальная эксплуатация: недаром лозунгом крестьянских восстаний служил обычно возврат к старине, отмена новых повинностей и поборов. Все это и вело к увеличению общей массы феодальной ренты. Однако в отдельные периоды размеры общей ренты могли сокращаться. Временное падение общей массы ренты вызывалось, в частности, военными опустошениями и стихийными бедствиями, например, "черной смертью" в Западной Европе в XIV веке.

Увеличение общей массы ренты не означает, что тягло отдельных крестьянских хозяйств возрастало в той же пропорции. Больше того, неоднократно имело место уменьшение повинностей отдельных крестьянских хозяйств. В этом нередко заключался результат крестьянских восстаний.

Какую же долю избыточного продукта присваивал феодал? При барщине продукт этот присваивается феодалом почти целиком, и крестьянское хозяйство осуществляет лишь весьма ничтожное расширенное воспроизводство. Однако периоды господства барщины в большинстве стран были сравнительно недолгими. В странах классического феодализма, таких, как Англия и Франция, барщина перестает господствовать, по крайней мере, уже в XIII веке. При феодализме преобладала преимущественно продуктовая рента, оставлявшая в руках крестьянина часть избыточного продукта и дававшая ему некоторую возможность для расширенного воспроизводства.

Наибольшие споры вызвал вопрос о норме феодальной ренты. Видимо, правильнее считать, что в эпоху становления феодализма наблюдался рост нормы феодальной ренты, хотя, конечно, этот рост не идет ни в какое сравнение с ростом нормы прибавочной стоимости при капитализме. Усовершенствования, вводимые крестьянином в его хозяйстве, не всегда и не сразу вели к увеличению той части его продукции, которая присваивалась феодалом. Сила традиции, широкое распространение фиксации повинностей и платежей в средние века общеизвестны. Вот почему едва ли правильно утверждать, что основной экономической закономерностью феодализма являлся рост нормы феодальной ренты, да еще путем смены форм этой последней. Если согласиться с такой точкой зрения, то придется признать, что оброчник, уплачивающий денежную ренту, эксплуатируется сильнее, чем крепостной барщинник, и что по мере ослабления внеэкономического принуждения тяжесть феодальной эксплуатации возрастает, что было бы неверным.

В качестве доказательства непременного роста нормы феодальной ренты в последний период существования феодализма указывают, во-первых, на рост податного гнета, во-вторых, на торгово-ростовщическую кабалу. Но было бы неправильно отождествлять налоги периода позднего феодализма с феодальной рентой. Бесспорно, что на Востоке, где господствовала государственная феодальная собственность на землю, налог и рента совпадали; несомненно также, что часть налоговых поступлений в европейских абсолютных монархиях XVI-XVIII вв. тоже являлась феодальной рентой,

только централизованной и выплачиваемой дворянству в виде жалованья, подарков и пенсий. Однако в приходной части государственного бюджета европейских монархий XVI-XVIII вв. все большее место занимали налоговые поступления с города, с промышленности, источником которых являлась в основном прибавочная стоимость, создаваемая рабочими развивавшейся капиталистической мануфактуры.

Что касается закабаления крестьян купцом и ростовщиком, то такая кабала, как правило, не есть проявление феодальной эксплуатации. Конечно, при феодализме помещик делит ренту с купцом и ростовщиком, а зачастую и сам выступает как купец или ростовщик. Но если купец или ростовщик, непосредственно не обладая феодальной собственностью на землю или скот, повергает крестьянина в долговую кабалу, то эта кабала не есть нечто специфически феодальное: она знакома и античной древности и капиталистической эпохе.

Бесспорным доказательством увеличения нормы феодальной ренты могут, конечно, служить такие явления XVI-XVIII вв., как рост податного гнета в деревне, "второе закрепощение" в ряде стран Центральной и Восточной Европы, распространение краткосрочных форм издольной аренды, особенно в Азии. Но эти явления сами вызваны развитием капитализма если не в данной, то в соседней стране. Известно, что гнет налогов Маркс считал одним из отпрысков "собственно мануфактурного периода" ("Капитал", т. I, стр. 760), а налоговую, фискальную систему - одним из рычагов первоначального накопления. Во "втором закрепощении", в крепостном рабстве нового времени, нельзя видеть проявление классического развития, основной закономерности феодализма. "Второе закрепощение" крестьян нельзя понять, если не учесть процесса первоначального накопления капитала, начала капиталистической эры в Европе с XVI века. Что же касается усиления феодального гнета в странах Востока в новое время, то оно было прямым следствием колониальной экспансии европейских держав, служило важным рычагом первоначального накопления и превращения колониальных и зависимых стран в источники сырья.

Таким образом, рост нормы феодальной ренты в последний период существования феодализма обычно происходит лишь в сравнительно отсталых странах в ответ на потребности всемирного развития капиталистического способа производства. В странах классического развития феодализма - в Западной Европе - норма феодальной ренты в эпоху разложения феодализма падает, несмотря на рост государственных налогов. Уменьшение феодального гнета проявляется в ослаблении феодальной зависимости. Впрочем, и на востоке Европы, например, в России XVIII в., где крепостническое рабство приняло наиболее жестокие формы, развивался процесс имущественного расслоения феодально зависимого крестьянства. Именно из бывших крепостных, а не из дворян-крепостников составилось ядро русской буржуазии.

К вопросу о норме ренты при феодализме тесно примыкает вызвавший много споров вопрос о смене форм феодальной ренты. Следует признать, что в развитом феодальном обществе формы ренты сменялись в определенной последовательности: отработочная, продуктовая, денежная. Переход от господства барщины к господству натурального оброка есть важная ступень поступательного, восходящего движения феодализма. Это не исключает того, что натуральный оброк может выступать наряду с отработочной рентой еще на заре феодализма, а иногда и являться первоначальной формой феодальных повинностей. На Востоке вообще преобладала продуктовая, а местами и денежная рента. Это не мешало повсеместному использованию отдельных натуральных повинностей (подводная, ямская или строительно-землекопная). Следует, однако, предостеречь против отождествления "варварской" дани с феодальной рентой. Последняя обязательно предполагает крупное землевладение и является его экономической реализацией.

Большие споры вызвал и вопрос о соотношении мелкого и крупного производства при феодализме. Крестьянский труд служил непременной основой феодального производства. Преобладающей производственной ячейкой феодального общества, безусловно, было крестьянское и ремесленное хозяйство. Господство чисто барщинного хозяйства вообще является редкостью для классического феодализма средних веков, но оно имеет место либо при переходе от рабства к феодализму, когда орудия производства зачастую еще не принадлежат работнику, либо, как уже было сказано, в новое время там, где помещиков охватывает "неутолимая жажда прибавочного труда". Подчеркивая

мелкий, индивидуально-раздробленный характер производственного процесса при феодализме, нельзя, однако, преуменьшать роль феодального поместья. Организация подвоза, приема, хранения, сбыта в крупных масштабах натурального оброка остается за феодалами и в условиях сеньерии, вотчины. И при господстве оброка феодал обычно имел свои стада, сады, виноградники, пчельники, мельницы и пр. Нельзя отрицать крупные масштабы ирригационного хозяйства в Азии, находившегося в руках феодального государства. Что касается крупного барщинного хозяйства, то ему были тем более знакомы и простая кооперация, и элементы разделения труда, и в некоторой степени внедрение агротехнических новшеств.

В связи с вопросом о крупном и мелком хозяйстве стоит и вопрос об исторической прогрессивности феодализма. В. И. Ленин указывал, что в XIX веке мелкобуржуазное крестьянское хозяйство прогрессивнее барщинно-помещичьего. Однако едва ли правильно распространять это положение на крестьянское хозяйство любого этапа феодализма. Нельзя забывать, что феодализм был экономически прогрессивен не только по сравнению с рабовладением, но и тем более по сравнению с первобытно-общинным строем. Крепостной, феодально зависимый крестьянин грудился производительнее не только чем раб, но и чем свободный патриархальный общинник. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить уровень производства на Руси до и после IX века. В ходе дискуссии также правильно подчеркивалось отличие между крестьянским хозяйством в начале и в конце феодальной эпохи. Там натуральное, патриархально-общинное - здесь товарное, частное хозяйство.

Некоторые участники дискуссии справедливо отметили приближение крестьянина и ремесленника к положению собственника при отделении города от деревни и переходе к денежной ренте. Но нельзя забывать, что это приближение было неполным, непрочным. Оно стеснялось общиной в деревне, цеховым строем в городе, остатками отработочной ренты и, главное, феодальной собственностью на землю, сословной неполноправностью крестьянина и ремесленника. Надо видеть коренное различие между феодально зависимым хозяином-оброчником, представителем класса эксплуатируемых, и крестьянином, ставшим земельным собственником после победы буржуазной революции, в массе своей мелкобуржуазным тружеником, представителем средних слоев общества. Сказанному не противоречит общеизвестный факт эксплуатации и разорения широких масс крестьянства банками и монополиями в условиях капитализма.

Классический путь разложения феодализма действительно состоит в приближении крестьянина к положению свободного товаропроизводителя-собственника. Такой путь обеспечивает наилучшие, опять-таки классические условия для генезиса капитализма. Но идет по этому пути лишь несколько западноевропейских стран. Не только почти по всей Азии, но и в ряде районов Европы (Италия, отчасти Испания, страны "второго закрепощения" после отмены крепостного права) разложение феодализма пошло по иному, консервативному пути превращения феодальной собственности в помещичье-буржуазную, зависимых крестьян-владельцев - в лично свободных срочных арендаторов, феодальной ренты - в разные переходные формы. Именно историческое преобладание этого второго пути разложения феодализма придало такую важность аграрному вопросу в буржуазных революциях XIX-XX вв., поставило с такой остротой задачу борьбы против прусского пути развития капитализма в сельском хозяйстве.

Почти все участники дискуссии были согласны с тем, что феодализму свойственно хотя и не систематическое, крайне медленное, но все же расширенное воспроизводство (что вовсе не исключает низкого уровня и рутинного состояния тогдашней техники). Застойность феодального способа производства обнаруживается лишь при сопоставлении с капитализмом, когда расширенное воспроизводство приобретает иные темпы и масштабы. Не будь при феодализме расширенного воспроизводства, он никогда бы не создал предпосылок для генезиса новой, более высокой формации.

Крестьянское хозяйство как производственная основа феодализма носило натуральный характер. Однако едва ли правильно такое хозяйство противопоставлять простому товарному производству. Простому товарному производству может быть противопоставлено только замкнутое, чисто потребительское хозяйство самого раннего средневековья, эпохи разложения патриархально-общинного строя и генезиса феодализма. По большей же части натуральное хозяйство и простое товарное производ-

ство взаимно дополняют друг друга. Товарное производство является составной частью феодальной системы, хотя, конечно, нельзя преувеличивать его масштабы при феодализме. В. И. Ленин в работе "Развитие капитализма в России" подчеркивает господство натурального хозяйства при барщинной системе и в то же время отмечает наличие массы мелких местных рынков докапиталистической России. До известного предела развитие товарно-денежных отношений способствует укреплению феодальной системы и усилению собственно феодальной эксплуатации трудящихся (последний подъем барщинного хозяйства в Англии в XIII в. и закрепощение русских крестьян в XVI-XVII вв. - яркие тому примеры)² . Понятно, что на протяжении развития феодализма соотношение натурального и товарного производства существенно изменилось: степень товарности феодального хозяйства значительно возросла, хотя в основе своей это хозяйство оставалось натуральным.

В этой связи встает вопрос о месте средневекового города в системе феодализма. Город неразрывно связан со всеми частями феодальной системы. И после освобождения от сеньериальной власти часть податей городских ремесленников и торговцев по-прежнему представляет собой феодальную ренту. Сословная неполноправность тяготеет над лично свободным городским населением вплоть до гибели феодализма. Средневековые цехи Маркс называл феодальной организацией ремесла. Свободный город обычно вырастает на почве сложившихся феодальных отношений. Районы слаборазвитых феодальных отношений, как правило, не знали и цветущих городов, если только последние не сохранились по наследству от рабовладельческой эпохи. Слабость азиатского позднесредневекового города по сравнению с западноевропейским объясняется прежде всего замедленным развитием всего феодального строя на Востоке. Таким образом, средневековый город, в том числе город-коммуна, по существу, феодален. В слова "городской воздух делает свободным" вкладывался лишь смысл личного или поземельного раскрепощения.

В то же время город - это наиболее передовой элемент феодальной системы. Здесь гораздо раньше, чем в деревне, исчезает натуральная рента, смягчается внеэкономическое принуждение, товарное производство торжествует над натуральным, а главное, одна часть непосредственных производителей становится собственниками средств производства, тогда как другая образует массы городской бедноты, предпролетариата. Средневековый свободный город есть очаг разложения феодализма. Рост производственных навыков и совершенствование орудий труда происходили в средневековом городе гораздо быстрее, чем в деревне. Свободный город стал колыбелью капитализма. Но он же скоро стал тесен для нового способа производства. Капиталистические отношения успешнее всего распространялись в таких отраслях промышленности, которые не были стеснены городскими стенами (горное дело и металлургия, текстильное производство).

*

Основной экономический закон каждой формации должен указывать цель производства. В антагонистическом обществе цель производства ставится определенным субъектом - господствующим классом. Однако она с объективной необходимостью вытекает из самого процесса производства, из положения господствующего класса в этом процессе. При феодализме такой целью является удовлетворение преимущественно личных потребностей господствующего класса.

Однако при феодализме в качестве организаторов производства выступают не столько феодалы, сколько - и главным образом - сами трудящиеся, ведущие свое хозяйство со своими собственными, отличными от целей господствующего класса целями. Однако удовлетворение потребностей трудящихся не является целью производства ни в одном антагонистическом обществе.

Специфический закон феодальной формации по-разному проявляется в различных конкретно-исторических условиях. Ранний феодализм, выросший на почве разложения рабовладельческой формации античного мира, во многом отличен от феодализма,

² О большом элементе "развития торговли, промышленности" при крепостничестве см. В. И. Ленин. Соч. Т. 29, стр. 444.

выросшего на чисто "варварской" почве. Но и этот последний тип феодализма знает несколько разновидностей: достаточно сравнить патриархально-феодальные отношения у оседлых земледельческих и даже скотоводческих (по преимуществу) народов Европы и у кочевников-скотоводов Азии. Феодализм в Японии отличен от феодализма в Индии и Китае. Большие расхождения обнаруживаются и между разными районами самой Европы. Весьма многообразны и общества с разлагающимся феодализмом. На Востоке, в Латинской Америке и в некоторых районах Южной Европы и Африки феодализм есть явление не только нового, но и новейшего времени. Современному, прогнившему и пережившему себя феодализму, поддерживаемому империализмом, свойственны такие явления, как деградация производства, чудовищный рост нормы эксплуатации, слияние феодализма с торгово-ростовщическим капиталом, полная частная собственность помещиков на землю. Эти явления не были характерны для классического феодализма. Нам кажется неправильным включать местные и временные особенности в общее определение основного закона формации. Не следует забывать, что закон - это общее, существенное, повторяющееся, необходимое в явлениях с их богатством, многообразием. В. И. Ленин подчеркивал однородность, одностепенность понятий закона и сущности ("Философские тетради", 1947, стр. 127).

Авторы недавно вышедшего учебника "Политическая экономия" формулируют главные черты основного экономического закона феодализма следующим образом: "...Присвоение феодалами для своего паразитического потребления прибавочного продукта путем эксплуатации зависимых крестьян на основе собственности феодала на землю и неполной собственности на его работников производства - крепостных"³ . Такое определение на первый план выдвигает присвоение; феодалы здесь выступают только как паразиты, что может породить ложное представление об изначальной реакционности феодализма. Между тем в период, пока феодальные производственные отношения обеспечивают дальнейший рост производительных сил, класс феодалов играет прогрессивную роль.

Было бы также неправильно сводить содержание основного экономического закона феодализма к целям всех классов феодального общества или при определении этого закона отвлекаться от эксплуататорских средств, которыми достигалась цель производства. Неотъемлемыми признаками феодализма, которые должны быть отражены в формулировке его основного экономического закона являются: феодальная собственность на землю, внеэкономическое принуждение и, главное, эксплуатация непосредственных производителей - крестьян. Основной экономический закон феодализма мог бы быть поэтому сжато сформулирован примерно следующим образом: "Обеспечение прибавочного продукта в форме феодальной ренты путем эксплуатации крестьян на основе феодальной собственности на землю с применением внеэкономического принуждения".

Мы не считаем эту формулировку исчерпывающей, но, как нам кажется, она лучше вскрывает существо явлений. Само собой разумеется, что разработка вопроса об основном экономическом законе феодализма и особенно о его действии в различных конкретно-исторических условиях должна продолжаться. Предпринятое нами обобщение работы участников дискуссии мы рассматриваем лишь как отправной рубеж для новых творческих исканий советской научной мысли.

³ "Политическая экономия". Учебник. Госполитиздат, 1954, стр. 62.