ЭКОНОМИКА (последнее)
Р. Фогель - НОВАЯ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ: ЕЕ ДАННЫЕ И МЕТОДЫ
Актуальные публикации по вопросам экономики.
Р. Фогель. НОВАЯ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ:
ЕЕ ДАННЫЕ И МЕТОДЫ
(Economic history review. 1966. Vol. 19. № 3. Р. 642 – 656)
Новую экономическую историю иногда называют клиометрикой или эконометрической историей, хотя эти названия редко используются в Европе. Однако результаты исследования статистических и математических моделей в настоящее время занимают центральное место в американской экономической истории. Влияние этого метода в США иллюстрируется работой Ассоциации по экономической истории.
Развитие экономической истории шло быстрыми темпами. Возможно, поэтому первое выражение нового подхода по-разному сформулировано в статьях, написанных А. Конрадом и Д. Мейером в 1957 г.
Работы по клиометрике велось достаточно, чтобы оправдать конференцию, посвященную ей. В декабре 1960 года Рurduе Университет спонсировал семинар по квантитативным методам в экономической истории. Хотя органи-заторы семинара имели сложность в обнаружении результатов работы степендиатов, заинтересованных привлечь к себе внимание, Университет сделал многое, чтобы стимулировать дальнейшие исследования в применении математических и статистических моделей экономики для исследования истории. Первый семинар был настолько успешным, что он стал ежегодным. 6-е собрание было проведено в январе 1967 года. В это время проблема состояла не в том, как найти участников, а как выбрать 30 участников из списка числа степен-диатов, которые хотели принять участие в семинаре.
Наибольшее впечатление оказал тот факт, что многие из главных американских центров, аспирантских работ в экономической истории посвящены или обучению, или исследованию экономической истории. Среди наиболее известных таких центров можно выделить…
Я не хочу сказать, что новая экономическая история повсеместно приветствуется в США. Растущие дебаты на методологических выводах новой работы отражают существование различных мнений. Фриц Редлей, один из критиков, возражает, что многое из экономической истории базируется на предположительных моделях, которые никогда не могут подтвердиться, и что естественные методы являются антиимпирическими и неточными. Следовательно, профессор Редлей заключает, что новые работы часто продуцируют не историю, а квази-историю.
Интересно, что те особенности, к которым профессор Редлей очень критичен, относятся к Джорджу Мерфи, который заявляет, что при тщательном развитии гипотетико-дедуктивной модели клеометриканизм обеспечивает экономическую историю реально оправдываемыми методами и подходит ближе к тому, что современная эмпирицизм требует от нее.
Сказать, что мнения разделились, не подразумевает того, что американское сообщество ввергнуто в смертоносную войну. В то время как дебаты сильны, они все же имеют под собой мирную основу. Кроме того, даже самые суровые критики верят, что экономическая история сделала позитивный и длительный вклад в историческое исследование. Несмотря на свои строгие ограничения, Фриц Редлей пишет, что новые подходы остаются и предсказывают растущую зависть между новой и старой работой.
ДАННЫЕ
Важное влияние новой экономической истории на исследования в США происходит благодаря, главным образом, новизне ее самостоятельных данных.
Если бы клиометрика большей частью воспроизводила мнение предыдущего экономического учения, ее методы были бы тривиальными выводами. Однако учения новых экономических историков существенно изменили некоторые из множества установленных пропорций современной историографии. Они также дали знания, которые до сегодняшнего момента рассматривались как недоступные.
Я не могу без обхвата всего материала судить об ученых 50-60-х годов. Но я попытаюсь суммировать некоторые типичные примеры их работ.
Экономика рабовладельческого Юга
Одно из первых и одно из наиболее влиятельных направлений новой экономической истории относится к эффекту рабства в ходе экономического развития на Юге до гражданской войны. До недавнего времени большинство исторических книг описывали рабовладельческий Юг как экономически отсталый сельскохозяйственный регион, который приходил в упадок под воздействием плантационной системы. Накануне войны было ясно, что рабство стало неприбыльным и поэтому система была обречена на провал. Рабство временно сохранялось при переходном состоянии класса, привыкшего к своим особым социальным институтам. Это мнение было резко изменено в работах Конрада и Мейера. Они отвергли как неадекватное доказательство тот факт, что доходы рабовладельцев снижались.
Спор о том, что рабство было невыгодным, основывался на факте, что цена на рабов поднималась быстрее, чем цена на товары, которые производили рабы. Конрад и Мейер указали, что это расхождение не обязательно предполагает падение доходов, производительность рабов может быть повышена увеличением их количества для поддержания первоначального уровня доходов. Они возражали против экономического взгляда, что рабы были главным товаром, отсюда можно было вычислить долю возврата на вложение в них при решении стандартной задачи капитализации потока доходов; таким образом определялась норма дохода, которая равнялась отношению цены рабов к дисконтированной ценности потока ежегодного заработка, извлекаемого из их эксплуатации.
Конрад и Мейер разделили рабовладельческую экономику на два сектора. Первый был описан производительной функцией, которая основывалась на производстве такой продукции как хлопок, сахар и зерновые культуры. Второй сектор, в котором женщины-рабы использовались для производства новых рабов. Конрад и Мейер затем продолжали разделять доли возврата рабов от каждого пола. Так, вычисление доли возврата на рабов-мужчин - наипростейший способ. Они вначале вычисляли среднюю цену на раба, среднюю стоимость земли, животных, орудий труда, используемых рабом. Вычисление объема ежегодных заработков осуществлялась на основе данных на цену хлопка и физической производительности рабов. Цена чистого дохода получалась при вычитании стоимости содержания и надзора за рабами из совокупного заработка. Средняя цена чистого дохода определялась статистическими таблицами смертности. Таким образом, Конрад и Мейер рассчитали долю возврата на рабов мужчин и обнаружили, что для большинства рабовладельческих плантаций доход варьировался между 5 % и 8 %, в зависимости от физического урожая на человека и преобладающей цены на хлопок. На фермах в бедных хозяйствах или в истощенных землях восточного побережья размер доли равнялся 2-5 %. Однако в лучших землях нового юго-запада, аллювий Миссисипи и в лучших южных плантациях Каролины и Алабамы он составлял 10-13 %.
Расчет нормы прибыли от женщин-рабов был несколько усложненным. Конрад и Мейер должны были подсчитать не только производительность на поле, но и дополнительно производительность между их рождением и временем продажи, стоимость материнства и воспитания, среднее число потомства. Отмечалось, что мало женщин производили меньше 5 и больше 10 детей, что оставались в живых для продажи, Конрад и Мейер высчитали наиболее низкий и наиболее высокий уровень нормы прибыли. Он составил 7,1 % и 8,1 % соответственно. Плантаторы в истощенных землях верхнего Юга, зарабатывающие 4-5 % на рабах-мужчинах, все еще были в состоянии достигнуть нормы прибыли на их совокупной операции, равной альтернативным благоприятным возможностям. Продавая потомство женщин-рабов, плантаторы Запада зарабатывали 7-8 % на другой половине рабской силы. Доказательства такого рода торговли найдены не только в описаниях современников, но также и в возрастной структуре популяции рабов. Продающие штаты имели значительно большее количество лиц моложе 15 и старше 50, в то время как в покупающих штатах преобладали рабы, главным образом рабочего возраста.
Из многих учений об экономике рабов, открытых первыми работами Конрада и Мейера, самое важное принадлежит Язукичи Язуба. Язуба указывал, чтобы оценить правильно жизнеспособность рабской системы как целого, в отличие от жизнеспособности рабства в данном регионе или в данном владении, оно должно уравновешивать поток чистого дохода от рабов не с их рыночной стоимостью, а со стоимостью их продукции, с чистой прибылью выращенных рабов. Различие между ценой и стоимостью производства основного капитала в данной отрасли не будет длиться очень долго. Существование необычно высокого дохода - экономической ренты - будет стимулировать проникновение фирм, создающих капитал или старых, расширяющих производство, до тех пор, пока рента не устраниться - пока рыночная цена основного капитала не упадет до цены производства.
В случае с рабами, однако, кривая спроса перемещалась бы более быстро, чем кривая предложения. Запаздывание в предложении существовало благодаря частичному запрещению импорта рабов после 1808 года и частично благодаря тому факту, что отечественное расширение предложения было ограничено биологическими и культурными факторами. Как следствие этих ограничений, рента на рабов постоянно повышалась. Язуба указывал, что в течение пяти лет, 1821-1825 гг., средняя капитализированная рента доходила до 428 долларов, исходя из средней цены раба 736 долларов. Другими словами, в течение 1821-1825 гг. капитализированная рента составляла 58 % рыночной стоимости раба и к 1851-1855 гг. достигла 85 %.
Показав существование возрастающей капитализированной ренты в цене рабов на протяжении 40 лет, до Гражданской войны, Язуба с эффектом продемонстрировал экономическую жизнеспособность рабской системы. Однако тот факт, что Мейер и Конрад рассчитали возврат, основанный на рыночной цене рабов, а не на цене производства рабов, означает, что они недооценили возврат к рабству как к системе. Несомненно, их вычисления показали только то, что цены рабов устанавливались так, что инвесторы, кто хотел купить рабов могли, в среднем, ожидать повышения рыночной нормы прибыли.
Хотя рабство было жизнеспособной экономической системой, это, однако, могло уничтожить экономический рост на Юге при понижении нормы сбережений или при сдерживании предпринимательства. Историки давно придерживаются того мнения, что из-за рабства плантаторы приобрели экстравагантные вкусы, которые привели их к проматыванию дохода на хорошее проживание. Рабство предполагает иррациональную привязанность к сельскому хозяйству. Как результат, плантаторы избегали благоприятных возможностей для получения прибыли в мануфактуре.
Приписываемая стагнация довоенного Юга была подвергнута сомнению современными находками. Работы Конрада, Мейера, Язубы и других настаивают на том, что решение пренебрегать мануфактурой не было абсурдной эксцентричностью. Сегодня появляется рациональное объяснение приверженности плантаторов к сельскому хозяйству: доходы в сельском хозяйстве значительно выше альтернативных благоприятных возможностей. Однако расчеты регионального дохода, выстроенные Ричардом Истерлином, показывают, что доход на душу населения рос так быстро в довоенном Юге, как у остальной нации, в среднем около 1,5 % в год.
Замедленное развитие Юга в течении последней трети 19 века и первой половины 20 века происходило не из-за стагнации за время рабской эры, а из-за опустошения, причиненного Гражданской войной. Как Стенли Энгерман указывает, если довоенный рост доли в военное десятилетие, южный приход на душу населения мог бы удвоить уровень, который действительно существовал в 1870 году. Война повлекла за собой такие разрушения, что это вернуло Юг примерно к 30-м годам, понадобилось много лет, чтобы достичь прежнего уровня дохода на душу населения. Но самое интересное было то, что при уничтожении рабства разговор больше шел о морали и справедливости, чем о неспособности рабской системы достигнуть высокого экономического роста.
Технология и производительность
В то время, как результат рабства принимает преувеличенные размеры в интерпретации американской экономической истории, появляется внешне ограниченная уместность этого контекста. Большой интерес представляют для европейских школ новые работы по технологии и производительности. Со времен Арнольда Тойнби через Пола Мантоукса и до наших дней, экономические историки создают технологические изменения, воплощенные в специальных механизмах и процессах sine qua non экономического успеха. Результатом их работы является то, что каждый школьник учит, что это были такие изобретения как ткацкий станок, отражательная печь (в металлургии), вращающаяся мельница, паровой двигатель и железная дорога – все, что осуществило индустриальную революцию в Англии, Франции, Германии, США. Однако, несмотря на значительную литературу, иллюстрирующую историю машин и их эксплуатацию, мы все еще должны многое изучить об инновациях на производстве и о процессе, при котором данная инновация распространяется через всю индустрию.
К решению этих и связанных с ними вопросов направлены исследования новых экономистов-историков. Эта работа подразделяется на четыре главных этапа. Первый - попытка объяснить наблюдаемые увеличения в производстве - это деление ответственности за увеличение в производстве среди разных факторов. Типичный из подходов - это анализ производства пшеницы, произведенный Вильямом Паркером. Из этого увеличения 60 % он отводит на механизацию, 17 % - на изменение в региональном местоположении производства, 16 % - на взаимодействие механизации и региональной релокации и оставшиеся 7 % - другим факторам. Улучшения в машинах имели свое наибольшее влияние при уборке урожая, а также после него. Профессор Паркер оценивает, что жатвенная машина и молотилка одни отвечали 70 % прибыли от механизации или 40% увеличения общего производства.
Было бы неправильным делать заключение из учения Паркера, что новая работа дает основание на переоборудование с технологическими изменениями имеющегося снаряжения, о чем много говорится в литературе по экономической истории. Учение Паркера нацелено не только на превознесение машин, но и на идентификацию всех важных факторов, которые объясняют производственный процесс в сельском хозяйстве. Так произошло, что за данный период и зерно, и развитие двух машин всецело занимают объяснение. Другие учения достигли различных результатов. Так, новое оборудование не играло никакой роли в объяснении Дугласом Нортом 50 % спада в цене океанской транспортации, что он находит за 250-летний период между 1600 и 1850 годами. Почти весь упадок объясняется двумя факторами: устранением пиратства и увеличением размеров рынка. Устранение пиратства существенно уменьшило потребности с того времени в военных. Увеличение размеров рынка снизило цены на перевозки, поддержанием концентрации излишек на центральных рынках. Это значительно уменьшило количество времени, которое корабли проводили в порту при приобретении груза.
Вторая категория состоит из учений, нацеленных на объяснение роста особых промышленностей. Один из лучших примеров - работа Роберта Брук Зевина по анализу роста американской текстильной промышленности. Как указывает Зевин, 17 лет, с 1816 по 1833 г., - самый интересный период в ранней истории промышленности. В это время производство ткани расширилось с 840 000 до 231 000 000 ярдов (1 ярд = 3 фунта = 914,4мм), т. е. возрос более чем в 280 раз. Абстрагируясь от зацикленного рассмотрения, Зевин рассчитал ежегодную долю прироста производства, равную 17,1 %. Он обнаружил, что одна треть этого расширения была благодаря увеличению спроса, который, в свою очередь, был стимулирован большей частью ростом городского населения и населения, проживающего на Западе. Остальные две трети роста были благодаря понижающему сдвигу кривой предложения. Зевин объяснил изменение в предложении улучшениями в текстильном оборудовании, падением цены на хлопковое сырье и ростом квалифицированных специалистов. Однако, улучшение в оборудовании - фактор наименьшей важности. Он составляет только 17 % от расширения текстильной промышленности. Падение цены на хлопковое сырье составляет 28 % и рост объема квалифицированных специалистов - остальные 22 %.
Учение Зевина, соединенное с другими, свидетельствует о несоответ-ствии требований нового машинного оборудования и других форм оборудо-вания основанию, или даже первичному объяснению роста в мануфактурных производствах Европы и Америки в течении двух столетий. Переоборудование машин привело к недооценке роли спроса в стимулировании индустриального роста. Это привело к пренебрежению таких преобладающих факторов предложения как: квалификация рабочих, ее уровень, эффективность промышленной организации и экономического уровня.
Анализ распространения технологических инноваций попадает в третью категорию. Проблема распространения является одной из популярных тем новой экономической истории. Так, объяснение Питера Тимина о распространении угля и доменных печей для сжигания кокса стало широко известным. Более поздней является работа Пола Давида о жатвенных машинах. Хотя жатвенная машина была изобретена еще в 1830-х годах, распространение ее происходило очень медленными темпами в течении двух десятилетий. Первая волна повсеместного использования инновации была сконцентрирована в середине 1850-х годов. В литературе существуют сомнения в том, что касается случая этого подъема. Различные авторы указывали на такие факторы, как повышение цены на пшеницу и нехватку сельскохозяйственных рабочих. Однако анализ этих факторов не указывает на то, что повышение цены на пшеницу привело к увеличению спроса на жатвенные машины.
Давид указывает, что если, на индустриальном уровне, кривая спроса рабочих менее подвижна, чем кривая предложения на жатвенные машины, повышение цены на пшеницу будет повышать цену сельскохозяйственных рабочих по отношению к цене на жатвенные машины. Он также отмечает, что жатвенные машины должны были закупаться, а не арендоваться. Хотя цена жатвенной машины фермера не зависела от размеров фермы, средняя цена жатвенной машины увеличивалась до тех пор, пока не достигался перерабатывающий объем одной машины. Напротив, цена акра при переработке старым методом была постоянной, потому что предложение рабочей силы было совершенно эластичным.
Предварительное рассмотрение предполагает существование молотильной функции, что устанавливает связь размеров фермы с ценой жатвенной машины и наемным трудом сельскохозяйственных рабочих. Давид подсчитывает параметры этой функции и обнаруживает к началу 50-х, что отношение между жатвенной машиной и ценой рабочих было таким, что стало выгодным вводить жатвенные машины только на фермах с 46 или более акрами мелкой пшеницы. В это время, однако, среднее число акров равнялось примерно 25. К середине 50-х цена жатвенных машин упала относительно цены рабочей силы. Снижение цены уменьшило размеры использования молотилки до 35 акров. В это время средняя величина акров достигла 30. Менее чем за 5 лет отставание между размером фермы с молотилкой и размером средней действующей фермы уменьшилось до 75 %. Такое резкое сокращение отставания объясняется усиленным распространением жатвенных машин в течении 50-х годов.
Заключительная категория учений о технологии и производстве – из работ, которые посвящены оценке социальных выгод специфических инноваций. Моя книга "Железные дороги и американское экономическое развитие" принадлежит к этой категории. Подсчет дохода железных дорог вызывает необходимость сравнения действительного уровня национального дохода и того уровня, который бы был при отсутствии железных дорог. Размер национального дохода при отсутствии железных дорог не может быть прямо вычислен. Необходимо сконструировать гипотетико-дедуктивную модель, на базе которой и может произвестись расчет. В моей книге я попытался сконструировать такую модель на 1890 год. Концептуальный фундамент этой модели - "социальный сбережения" железных дорог. Социальные сбережения в любом данном году рассматриваются как разница между действительной стоимостью товаров, перевезенных кораблями в этом году и измененной ценой тех же товаров между теми же самыми точками без железных дорог. Эта разница больше, чем настоящие социальные сбережения. Если бы общество перевозило товары на кораблях и наземным транспортом без применения железных дорог, это могло бы изменить географическое расположение производства, что означает экономию на транспортном сервисе. Дальше, составы первичных и вторичных рынков, через которые распространялись товары народного потребления были значительно подвержены условиям, касающимся железнодорожной транспортировки, в отсутствие железных дорог некоторые города не входили бы в эти составы. Урегулирование этой проблемы уменьшило бы потери национального дохода, причиненного отсутствием железных дорог.
Расчеты социальных сбережений требовали подсчетов прямой платы, что делалось бы корабельными и наземными транспортными службами, а также расчета таких косвенных цен как: грузовые потери в транзите, траты, происходящие со времени потери, использование медленного способа транспортировки и траты, когда не в состоянии использовать водные пути (во время зимы). Анализ возвращения в прежнее состояние был использован, чтобы извлечь цену действия кораблей. Доля выгоды, которая была бы получена при отсутствии железных дорог, была рассчитана исходя из этого.
Из-за большого объема данных, которые должны быть установлены, мое изучение было сведено к характеристике транспортной экономии сельскохозяйственной продукции. Большая часть этой экономии была оценена тремя различными предпосылками, принимая во внимание возможность технологической адаптации к отсутствию железных дорог. Первая предпосылка была такой: общество полагалось на каналы и дороги, которые существовали в 1890 году. Второй была та, что, по крайней мере, 5.000 миль годных и высоко доходных каналов было построено в отсутствие железных дорог. Третьей было то, что были бы улучшены обычные дороги. При первой из этих предпосылок сельскохозяйственная выгода от железных дорог была 373.000.000 долларов или 3,1 процента от объема валового национального продукта. Интересно заметить, что двумя выгодами, достигнутыми железными дорогами были: сокращения в оборотных фондах и сокращения в транспортировке.. Все вместе это привело к выгоде почти в 80 % социальных сбережений.
Многостороннее изучение железных дорог довоенного времени Альбертом Фишлоу содержит оценку общественных сбережений к 1859 году. Его вычисления относятся не только к сельскохозяйственной продукции, но также и к перевозке грузов и пассажирскому транспорту. Фишлоу считает, что социальная выгода железных дорог была около 175.000.000 долларов или 4 % ВНП. В итоге сельскохозяйственная продукция составляет грубо четверть, перевозка грузов - треть и пассажирское обслуживание - остальное. Сравнивая результаты Фишлоу с моими результатами, важно иметь в виду, что подсчеты Фишлоу были бы возможны в случае, когда не было других технологических приспособлений при отсутствии железных дорог. Давая эту предпосылку, связь между нашими исследованиями чрезвычайно тесная. Подсчет к 1859 году социальных сбережений в случае ограниченных технологических приспособлений при отсутствии железных дорог еще необходимо выполнить.
Мне бы хотелось заключить эту часть работы так же, как я и начал, подчеркивая неадекватность обзора работы новых экономических историков. Важный вклад также внесли следующие работы, которых я не коснулся: Роберта Геллмена «О сельском хозяйстве на Юге», Джеффри Уильямсона «О значении урбанизации перед Гражданской войной», Стенли Либерготта «О роли труда в росте экономики в 19 веке», Джона Баумана «О сельскохозяйственном спаде в годы Золотого века» и Ланса Дэвиса «Об эволюции основных рынков».
МЕТОДЫ
Методологические признаки новой экономической истории - это ее акцент на измерение и признание близкой связи между измерением и теорией. Экономическая история всегда имела количественную ориентацию. Но большинство из предыдущих количественных работ было ограничено нахождением и простой классификацией сведений, содержащихся в деловых и государственных летописях. За исключением превосходной работы об индексации цен, очень мало было сделано для того, чтобы направить эту информацию в русло, которое бы пролило свет на «точно определенную концепцию экономического анализа» до развития национального дохода, принимая в расчет технические приемы. Пионерами крупных статистических преобразований, основанных на подсчете национального дохода, были не экономические историки, а эмпирические экономисты, также как Саймон Кузнец в Соединенных Штатах, Дж. Р. Н. Стоун и Филлис Дин в Великобритании, а также Франке Перро и Джин Марчевский во Франции. В то время как экономические историки внесли значительный вклад в измерение национального дохода, они не осуществили попыток немедленно расширить процесс статистических преобразований множеством публикаций. Большинство дискуссий экономических историков остались в основном качественными с цифровой информацией, используемой, в основном, как иллюстрация.
Новые историки стараются положить конец долго существующей пустоте в измерениях. Они намереваются перевести Американскую экономическую историю на крепкое количественное основание. Эти стремления чрезвычайно честолюбивы, но препятствия к их осуществлению многочисленны. Наибольшая проблема состоит в малом количестве сведений, информации, опирающаяся на многие жизненно важные институты и процессы в прошлом или не была собрана, или утеряна. В других случаях, сведения сохранялись, но так многочисленны, или содержатся в таких формах, что их восстановление без помощи современных статистических методов были бы дороги.
Как следствие, статистика и математика широко используется новыми экономическими историками. Регрессионный анализ (возвращение в более раннюю стадию развития) – это, возможно, самый часто используемый инструмент. Это принципиальный способ, которому доверяет Альберт Фишлоу в его восстановлении инвестиций в железные дороги до начала войны. Джеффри Уильямсон широко использует его в своем изучении урбанизации. И Пол Макэвой применяет эту регрессионную модель для того, чтобы определить связь между ценами на зерно и расценками на транспортировку.
Примеры бесполезности других математических методов включали примененный Уильямом Уитни анализ спроса и предложения для определения воздействия цен на увеличение производства и примененный Джеймсом К. Киндалом гипергеометрический метод распределения для оценки общего числа государственных банков (из двух неполных списков), которые заработали немедленно после окончания гражданской войны.
Некоторые историки придерживаются мнения, что нет главного в применении мощных статистических методов в экономической истории, потому что имеющиеся в их распоряжении данные слишком бедны. Когда данных много, то простые статистические анализы обычно достаточны. Чем беднее данные, тем мощнее методы, которые надо применять. Тем не менее, это правда, что значительное количество данных, имеющихся в распоряжении, недостаточно для обычного статистического анализа. В таких случаях решающим фактором успеха является возможность исследователя изобретать методы, которые чрезвычайно эффективны в использовании данных. Это значит, что нужно найти метод, который позволит достичь результата с ограниченным количеством имеющихся данных. А это является доступным.
Способ применения экономической теории, при помощи которого можно обойти проблему с данными, иллюстрирует изучение Полом Давидом работы механических жаток. Использование прежнего анализа для подсчета молотильной функции для жаток требовало бы следующих данных округа: об использовании жаток в зависимости от размера фермы, об установленной цене жаток, и о средней заработной плате. К сожалению, такая информация была недоступна для округов. Чтобы преодолеть эту проблему, Давид повернулся к теории производительности. Он первым заметил, что фермер безразличен к выбору между механическими и ручными жатками, когда стоимость собранного урожая одинакова при работе обоими способами. Он также отметил отсутствие функции экономичности и неэкономичности при применении ручного труда. Эти особенности, вместе с двумя приблизительными цифрами, составляли молотильную функцию, связанную с тремя параметрами. Этими параметрами являлись: расходы на амортизацию, коэффициент заинтересованности и коэффициент замены жатвенных машин и временных сельскохозяйственных рабочих. Данные, предлагаемые для оценки, были доступными.
Связь между измерениями и теорией наиболее очевидна, когда кто-то старается получить результат от нововведений, институтов или процессов в ходе экономического развития. Чистый результат от этого развития влечет за собой сравнение действительно происшедшего и, что могло бы случиться, если бы не специфические обстоятельства. Однако, так как условий для учета не было, то не происходило и записей в исторических документах. Для того чтобы определить, что же происходило в отсутствии данных обстоятельств, экономические историки нуждаются в определении главных положений (это система теорий или моделей), которые помогут им сделать заключение в дискуссионной ситуации, основываясь на институтах и отношениях, которые фактически существовали.
Это именно такая проблема, когда одни пытаются оценить обычно встречаемый в то время факт, что железные дороги расширили пространство товарного сельскохозяйственного производства. По всей вероятности, пространство товарного сельскохозяйственного производства и строительство железных дорог расширилось более или менее одновременно. Однако, из этого не следует, что железные дороги были необходимым условием коммерческого освоения новых земель. Чтобы разрешить разногласия, должен быть найден метод определения количества земли, которое было действительно заселено после проложения железных дорог и сколько земли было заселено в их отсутствие.
Отсутствие железных дорог и высокая цена наземной транспортировки ограничивали продажу сельскохозяйственной продукции в земли, лежащие на отдаленном расстоянии от судоходных путей. Возможно, применить теорию ренты для определения границ торговли сельскохозяйственной продукцией в районах, где отсутствовали железные дороги. Рента – это доход, при котором прибыль от труда и капитала на данной части земли, превышает прибыль от тех же самых факторов, полученную, если они применялись при предельном уровне интенсивного или экстенсивного использования. Несмотря на это, любой участок земли, имеющий ренту, будет оставаться высоко производительным. Из этого следует, что даже при повышающейся транспортировочной стоимости, данная площадь фермерской земли остается в пользовании до тех пор, пока прибавочная стоимость превышает изначальную арендную стоимость этой земли.
Данная информация о количестве товаров, перевозимых на кораблях с ферм до рынков, расстояниях от ферм до железнодорожных или морских торговых точек, расстояниях из таких корабельных мест до рынков, расценках на наземный транспорт и на смешанные перевозки, дают возможность подсчитать добавочную транспортировочную стоимость, при которой были бы убытки, если бы фермеры намеревались удвоить фактический корабельный погрузочный уровень без использования железных дорог. В такой ситуации цены корабельной перевозки повышались не из-за того, что цены на корабли превышали железнодорожные, а из-за того, что это обычно требовало большей наземной транспортировки, чтобы достичь кораблей, чем корабельной и железнодорожной. Другими словами, фермы, примыкающие к судоходным путям, будут меньше тяготиться отсутствием железнодорожной службы. В дальнейшем с таких ферм могло бы быть осуществлено большее число транспортных наземных перевозок. На некоторой дистанции от водных путей дополнительные наземные транспортировки увеличивали бы цену корабельных перевозок от фермы, приблизительно равную первоначальной стоимости земли. Такая ферма представляла бы собой пункт на границе возможного товарного сельскохозяйственного производства. В результате, могла быть установлена целая граница, если найти все эти пункты, где повышаемая цена корабельной транспортировки альтернативными способами, выполняемой и на железных дорогах, равна первоначальной стоимости земли.
Этот подход, следует заметить, ведет к преувеличению значения земли, отдаленной от возможной настоящей границы. Подсчеты, основанные на действительном смешивании продукции, доставляемой кораблями, не позволяют отрегулировать наземную технологию. В отсутствие железных дорог, на путаницу с сельскохозяйственной продукцией влияло изменение структуры тарифа на транспортировку.
Такое влияние понизит цену транспортировки по воде и, следовательно, расширит границы. При подсчетах также не принимается во внимание влияние прекращения поставок сельскохозяйственной продукции в районы, находящиеся вдали от годных районов, на уровень цен. При относительно неэластичном спросе на сельскохозяйственную продукцию, цены на главные предметы торговли повышались бы в отсутствие железных дорог. Повышение цен привело бы к более интенсивной эксплуатации сельского хозяйства в данном годном регионе, а это повысило бы стоимость земли. Повышение земли в цене увеличило бы накладные расходы на дополнительную транспортировку, что позволило бы перевозить и сдвинуло бы границы возможного товарного сельскохозяйственного производства дальше от пунктов водных перевозок.
Метод, приведённый выше, я использовал, чтобы установить границы возможного товарного сельскохозяйственного производства до 1890 года. Оказалось, что если определить все активно действующие водные пути в этом году, по крайней мере, 76 % земли, используемой в сельском хозяйстве, будет использоваться и в отсутствие железных дорог. Более того, 5000-мильное расширение системы каналов увеличило бы количество земель, действительно обрабатываемых, до 93 %. В теории ренты также даётся возможность сделать вывод о том, что каналы были бы социально выгодными. Можно выявить то, что новый канал будет выгодным, если земля, по которой он будет проходить, имела в 1890 году стоимость, которая превышала бы цену строительства канала, а из-за стоимости дополнительной наземной транспортировки, это принесло бы убытки в отсутствие железных дорог.
Согласно Фрицу Ридлиху, эти попытки ответить на вопросы, используя гипотетико-дедуктивные методы, являются более новым и более дискуссионным методологическим аспектом новой экономической истории. Профессор Ридлих обосновывает то, что противоположные мнения совершенно чужды экономической истории, он также думает, что они не подверглись проверке, и, отсюда, призывает провести опыты, включая такие предположения как квазиисторические.
Однако, если мы исключили из истории те учения, которые основываются на противоположных мнениях, то мы должны вычеркнуть не только новые работы, но также и большинство старых. Различия между старой и новой экономической историей заключается не в частоте столкновений противоположных мнений, а в том, насколько эти предположения точны. Старая экономическая история изобилует противоположными утверждениями. Они существуют в дискуссиях, которые как утверждают, так и отрицают, что тарифы ускоряли рост производства, в очерках, где оспаривается тот факт, что рабство задержало развитие юга, в дебатах по Земельному закону, который предусматривает распределение земли более равным, в спорах о том, что железные дороги расширили распространение межрегионального труда; и, в сущности, в каждой дискуссии, которая вносит правовое, социальное, технологическое, административное и политическое новшество есть причина изменения экономической деятельности. Все эти аргументы включают в себя сравнения настоящего положения государства и положения, которое существовало бы при отсутствии определённых обстоятельств.
В самом деле, новые экономические историки не были изначально вовлечены в дебаты, а разрабатываемые или проверяемые предположения они находили в традиционной истории. Не следует переоценивать задачу, затронутую в доказательстве того, что сравнения, которые проявляются между действительными событиями, имеются в реальности в противоположных мнениях. Обсудим, например, математический индекс продуктивности, популяризованный Джоном Кендриком. Это измерение общего фактора продуктивности, теперь устаревшее на десятилетия, обычно представляется как отношение индекса выпуска продукции к взвешенному индексу вводимых факторов производства, куда добавляется доля производственных факторов в стоимости продукции. Однако искусные доказательства Альберта Фишлоу показывают то, что сравнение исключительно зарегистрированных обстоятельств может действительно являться скрытым сравнением настоящей цены выпуска продукции и цены, которая могла бы быть достигнута в отсутствие технологических изменений.
Противоположные предположения основываются только на гипотетико-дедуктивных методах, из чего следует, что такие предположения могут быть проверены двумя способами. Первый затрагивает вопрос о том, какое из предположений доказывается логически из его предпосылки. Второй требует ответить на вопрос о том, какая из предложенных моделей является эмпирически проверена. Большинство исправлений новой экономической истории следует из доказательств того, что одно или оба эти обстоятельства нарушены обоснованными выводами. Как замечено ранее, Конрад и Мейер опровергли предположение Филлипса о том, что рабство отмерло, показывая, что заключение основывалось на сложно предположении о том, что расхождение между растущими ценами на рабов и ценами на хлопок означало понижение прибыли. С другой стороны, как я уже пытался показать в другой работе, нельзя не признать большое влияние железных дорог на общую экономию, основываясь на том, что они имели силу разрушать отдельные фермы в округах. Этот аргумент вводит в заблуждение и, следовательно, даёт начало неверному выводу.
Предшественники предполагают, что фундаментальная методологическая черта новой экономической истории - это её попытка отбросить все объяснения предыдущего экономического развития в форме гипотетико-дедуктивной модели. Это ещё один способ объяснить то, что новое поколение продолжает попытки, которые существовали задолго до того, как оно появилось на "сцене", а именно, - построение экономической истории на базе научных методов. Если новые историки способны продолжать стремиться к цели, то в своих заключениях они будут частично опираться на "наследство", полученное от своих предшественников и использовать ряд важных выводов в экономической теории, статистике и прикладной математике.
ЕЕ ДАННЫЕ И МЕТОДЫ
(Economic history review. 1966. Vol. 19. № 3. Р. 642 – 656)
Новую экономическую историю иногда называют клиометрикой или эконометрической историей, хотя эти названия редко используются в Европе. Однако результаты исследования статистических и математических моделей в настоящее время занимают центральное место в американской экономической истории. Влияние этого метода в США иллюстрируется работой Ассоциации по экономической истории.
Развитие экономической истории шло быстрыми темпами. Возможно, поэтому первое выражение нового подхода по-разному сформулировано в статьях, написанных А. Конрадом и Д. Мейером в 1957 г.
Работы по клиометрике велось достаточно, чтобы оправдать конференцию, посвященную ей. В декабре 1960 года Рurduе Университет спонсировал семинар по квантитативным методам в экономической истории. Хотя органи-заторы семинара имели сложность в обнаружении результатов работы степендиатов, заинтересованных привлечь к себе внимание, Университет сделал многое, чтобы стимулировать дальнейшие исследования в применении математических и статистических моделей экономики для исследования истории. Первый семинар был настолько успешным, что он стал ежегодным. 6-е собрание было проведено в январе 1967 года. В это время проблема состояла не в том, как найти участников, а как выбрать 30 участников из списка числа степен-диатов, которые хотели принять участие в семинаре.
Наибольшее впечатление оказал тот факт, что многие из главных американских центров, аспирантских работ в экономической истории посвящены или обучению, или исследованию экономической истории. Среди наиболее известных таких центров можно выделить…
Я не хочу сказать, что новая экономическая история повсеместно приветствуется в США. Растущие дебаты на методологических выводах новой работы отражают существование различных мнений. Фриц Редлей, один из критиков, возражает, что многое из экономической истории базируется на предположительных моделях, которые никогда не могут подтвердиться, и что естественные методы являются антиимпирическими и неточными. Следовательно, профессор Редлей заключает, что новые работы часто продуцируют не историю, а квази-историю.
Интересно, что те особенности, к которым профессор Редлей очень критичен, относятся к Джорджу Мерфи, который заявляет, что при тщательном развитии гипотетико-дедуктивной модели клеометриканизм обеспечивает экономическую историю реально оправдываемыми методами и подходит ближе к тому, что современная эмпирицизм требует от нее.
Сказать, что мнения разделились, не подразумевает того, что американское сообщество ввергнуто в смертоносную войну. В то время как дебаты сильны, они все же имеют под собой мирную основу. Кроме того, даже самые суровые критики верят, что экономическая история сделала позитивный и длительный вклад в историческое исследование. Несмотря на свои строгие ограничения, Фриц Редлей пишет, что новые подходы остаются и предсказывают растущую зависть между новой и старой работой.
ДАННЫЕ
Важное влияние новой экономической истории на исследования в США происходит благодаря, главным образом, новизне ее самостоятельных данных.
Если бы клиометрика большей частью воспроизводила мнение предыдущего экономического учения, ее методы были бы тривиальными выводами. Однако учения новых экономических историков существенно изменили некоторые из множества установленных пропорций современной историографии. Они также дали знания, которые до сегодняшнего момента рассматривались как недоступные.
Я не могу без обхвата всего материала судить об ученых 50-60-х годов. Но я попытаюсь суммировать некоторые типичные примеры их работ.
Экономика рабовладельческого Юга
Одно из первых и одно из наиболее влиятельных направлений новой экономической истории относится к эффекту рабства в ходе экономического развития на Юге до гражданской войны. До недавнего времени большинство исторических книг описывали рабовладельческий Юг как экономически отсталый сельскохозяйственный регион, который приходил в упадок под воздействием плантационной системы. Накануне войны было ясно, что рабство стало неприбыльным и поэтому система была обречена на провал. Рабство временно сохранялось при переходном состоянии класса, привыкшего к своим особым социальным институтам. Это мнение было резко изменено в работах Конрада и Мейера. Они отвергли как неадекватное доказательство тот факт, что доходы рабовладельцев снижались.
Спор о том, что рабство было невыгодным, основывался на факте, что цена на рабов поднималась быстрее, чем цена на товары, которые производили рабы. Конрад и Мейер указали, что это расхождение не обязательно предполагает падение доходов, производительность рабов может быть повышена увеличением их количества для поддержания первоначального уровня доходов. Они возражали против экономического взгляда, что рабы были главным товаром, отсюда можно было вычислить долю возврата на вложение в них при решении стандартной задачи капитализации потока доходов; таким образом определялась норма дохода, которая равнялась отношению цены рабов к дисконтированной ценности потока ежегодного заработка, извлекаемого из их эксплуатации.
Конрад и Мейер разделили рабовладельческую экономику на два сектора. Первый был описан производительной функцией, которая основывалась на производстве такой продукции как хлопок, сахар и зерновые культуры. Второй сектор, в котором женщины-рабы использовались для производства новых рабов. Конрад и Мейер затем продолжали разделять доли возврата рабов от каждого пола. Так, вычисление доли возврата на рабов-мужчин - наипростейший способ. Они вначале вычисляли среднюю цену на раба, среднюю стоимость земли, животных, орудий труда, используемых рабом. Вычисление объема ежегодных заработков осуществлялась на основе данных на цену хлопка и физической производительности рабов. Цена чистого дохода получалась при вычитании стоимости содержания и надзора за рабами из совокупного заработка. Средняя цена чистого дохода определялась статистическими таблицами смертности. Таким образом, Конрад и Мейер рассчитали долю возврата на рабов мужчин и обнаружили, что для большинства рабовладельческих плантаций доход варьировался между 5 % и 8 %, в зависимости от физического урожая на человека и преобладающей цены на хлопок. На фермах в бедных хозяйствах или в истощенных землях восточного побережья размер доли равнялся 2-5 %. Однако в лучших землях нового юго-запада, аллювий Миссисипи и в лучших южных плантациях Каролины и Алабамы он составлял 10-13 %.
Расчет нормы прибыли от женщин-рабов был несколько усложненным. Конрад и Мейер должны были подсчитать не только производительность на поле, но и дополнительно производительность между их рождением и временем продажи, стоимость материнства и воспитания, среднее число потомства. Отмечалось, что мало женщин производили меньше 5 и больше 10 детей, что оставались в живых для продажи, Конрад и Мейер высчитали наиболее низкий и наиболее высокий уровень нормы прибыли. Он составил 7,1 % и 8,1 % соответственно. Плантаторы в истощенных землях верхнего Юга, зарабатывающие 4-5 % на рабах-мужчинах, все еще были в состоянии достигнуть нормы прибыли на их совокупной операции, равной альтернативным благоприятным возможностям. Продавая потомство женщин-рабов, плантаторы Запада зарабатывали 7-8 % на другой половине рабской силы. Доказательства такого рода торговли найдены не только в описаниях современников, но также и в возрастной структуре популяции рабов. Продающие штаты имели значительно большее количество лиц моложе 15 и старше 50, в то время как в покупающих штатах преобладали рабы, главным образом рабочего возраста.
Из многих учений об экономике рабов, открытых первыми работами Конрада и Мейера, самое важное принадлежит Язукичи Язуба. Язуба указывал, чтобы оценить правильно жизнеспособность рабской системы как целого, в отличие от жизнеспособности рабства в данном регионе или в данном владении, оно должно уравновешивать поток чистого дохода от рабов не с их рыночной стоимостью, а со стоимостью их продукции, с чистой прибылью выращенных рабов. Различие между ценой и стоимостью производства основного капитала в данной отрасли не будет длиться очень долго. Существование необычно высокого дохода - экономической ренты - будет стимулировать проникновение фирм, создающих капитал или старых, расширяющих производство, до тех пор, пока рента не устраниться - пока рыночная цена основного капитала не упадет до цены производства.
В случае с рабами, однако, кривая спроса перемещалась бы более быстро, чем кривая предложения. Запаздывание в предложении существовало благодаря частичному запрещению импорта рабов после 1808 года и частично благодаря тому факту, что отечественное расширение предложения было ограничено биологическими и культурными факторами. Как следствие этих ограничений, рента на рабов постоянно повышалась. Язуба указывал, что в течение пяти лет, 1821-1825 гг., средняя капитализированная рента доходила до 428 долларов, исходя из средней цены раба 736 долларов. Другими словами, в течение 1821-1825 гг. капитализированная рента составляла 58 % рыночной стоимости раба и к 1851-1855 гг. достигла 85 %.
Показав существование возрастающей капитализированной ренты в цене рабов на протяжении 40 лет, до Гражданской войны, Язуба с эффектом продемонстрировал экономическую жизнеспособность рабской системы. Однако тот факт, что Мейер и Конрад рассчитали возврат, основанный на рыночной цене рабов, а не на цене производства рабов, означает, что они недооценили возврат к рабству как к системе. Несомненно, их вычисления показали только то, что цены рабов устанавливались так, что инвесторы, кто хотел купить рабов могли, в среднем, ожидать повышения рыночной нормы прибыли.
Хотя рабство было жизнеспособной экономической системой, это, однако, могло уничтожить экономический рост на Юге при понижении нормы сбережений или при сдерживании предпринимательства. Историки давно придерживаются того мнения, что из-за рабства плантаторы приобрели экстравагантные вкусы, которые привели их к проматыванию дохода на хорошее проживание. Рабство предполагает иррациональную привязанность к сельскому хозяйству. Как результат, плантаторы избегали благоприятных возможностей для получения прибыли в мануфактуре.
Приписываемая стагнация довоенного Юга была подвергнута сомнению современными находками. Работы Конрада, Мейера, Язубы и других настаивают на том, что решение пренебрегать мануфактурой не было абсурдной эксцентричностью. Сегодня появляется рациональное объяснение приверженности плантаторов к сельскому хозяйству: доходы в сельском хозяйстве значительно выше альтернативных благоприятных возможностей. Однако расчеты регионального дохода, выстроенные Ричардом Истерлином, показывают, что доход на душу населения рос так быстро в довоенном Юге, как у остальной нации, в среднем около 1,5 % в год.
Замедленное развитие Юга в течении последней трети 19 века и первой половины 20 века происходило не из-за стагнации за время рабской эры, а из-за опустошения, причиненного Гражданской войной. Как Стенли Энгерман указывает, если довоенный рост доли в военное десятилетие, южный приход на душу населения мог бы удвоить уровень, который действительно существовал в 1870 году. Война повлекла за собой такие разрушения, что это вернуло Юг примерно к 30-м годам, понадобилось много лет, чтобы достичь прежнего уровня дохода на душу населения. Но самое интересное было то, что при уничтожении рабства разговор больше шел о морали и справедливости, чем о неспособности рабской системы достигнуть высокого экономического роста.
Технология и производительность
В то время, как результат рабства принимает преувеличенные размеры в интерпретации американской экономической истории, появляется внешне ограниченная уместность этого контекста. Большой интерес представляют для европейских школ новые работы по технологии и производительности. Со времен Арнольда Тойнби через Пола Мантоукса и до наших дней, экономические историки создают технологические изменения, воплощенные в специальных механизмах и процессах sine qua non экономического успеха. Результатом их работы является то, что каждый школьник учит, что это были такие изобретения как ткацкий станок, отражательная печь (в металлургии), вращающаяся мельница, паровой двигатель и железная дорога – все, что осуществило индустриальную революцию в Англии, Франции, Германии, США. Однако, несмотря на значительную литературу, иллюстрирующую историю машин и их эксплуатацию, мы все еще должны многое изучить об инновациях на производстве и о процессе, при котором данная инновация распространяется через всю индустрию.
К решению этих и связанных с ними вопросов направлены исследования новых экономистов-историков. Эта работа подразделяется на четыре главных этапа. Первый - попытка объяснить наблюдаемые увеличения в производстве - это деление ответственности за увеличение в производстве среди разных факторов. Типичный из подходов - это анализ производства пшеницы, произведенный Вильямом Паркером. Из этого увеличения 60 % он отводит на механизацию, 17 % - на изменение в региональном местоположении производства, 16 % - на взаимодействие механизации и региональной релокации и оставшиеся 7 % - другим факторам. Улучшения в машинах имели свое наибольшее влияние при уборке урожая, а также после него. Профессор Паркер оценивает, что жатвенная машина и молотилка одни отвечали 70 % прибыли от механизации или 40% увеличения общего производства.
Было бы неправильным делать заключение из учения Паркера, что новая работа дает основание на переоборудование с технологическими изменениями имеющегося снаряжения, о чем много говорится в литературе по экономической истории. Учение Паркера нацелено не только на превознесение машин, но и на идентификацию всех важных факторов, которые объясняют производственный процесс в сельском хозяйстве. Так произошло, что за данный период и зерно, и развитие двух машин всецело занимают объяснение. Другие учения достигли различных результатов. Так, новое оборудование не играло никакой роли в объяснении Дугласом Нортом 50 % спада в цене океанской транспортации, что он находит за 250-летний период между 1600 и 1850 годами. Почти весь упадок объясняется двумя факторами: устранением пиратства и увеличением размеров рынка. Устранение пиратства существенно уменьшило потребности с того времени в военных. Увеличение размеров рынка снизило цены на перевозки, поддержанием концентрации излишек на центральных рынках. Это значительно уменьшило количество времени, которое корабли проводили в порту при приобретении груза.
Вторая категория состоит из учений, нацеленных на объяснение роста особых промышленностей. Один из лучших примеров - работа Роберта Брук Зевина по анализу роста американской текстильной промышленности. Как указывает Зевин, 17 лет, с 1816 по 1833 г., - самый интересный период в ранней истории промышленности. В это время производство ткани расширилось с 840 000 до 231 000 000 ярдов (1 ярд = 3 фунта = 914,4мм), т. е. возрос более чем в 280 раз. Абстрагируясь от зацикленного рассмотрения, Зевин рассчитал ежегодную долю прироста производства, равную 17,1 %. Он обнаружил, что одна треть этого расширения была благодаря увеличению спроса, который, в свою очередь, был стимулирован большей частью ростом городского населения и населения, проживающего на Западе. Остальные две трети роста были благодаря понижающему сдвигу кривой предложения. Зевин объяснил изменение в предложении улучшениями в текстильном оборудовании, падением цены на хлопковое сырье и ростом квалифицированных специалистов. Однако, улучшение в оборудовании - фактор наименьшей важности. Он составляет только 17 % от расширения текстильной промышленности. Падение цены на хлопковое сырье составляет 28 % и рост объема квалифицированных специалистов - остальные 22 %.
Учение Зевина, соединенное с другими, свидетельствует о несоответ-ствии требований нового машинного оборудования и других форм оборудо-вания основанию, или даже первичному объяснению роста в мануфактурных производствах Европы и Америки в течении двух столетий. Переоборудование машин привело к недооценке роли спроса в стимулировании индустриального роста. Это привело к пренебрежению таких преобладающих факторов предложения как: квалификация рабочих, ее уровень, эффективность промышленной организации и экономического уровня.
Анализ распространения технологических инноваций попадает в третью категорию. Проблема распространения является одной из популярных тем новой экономической истории. Так, объяснение Питера Тимина о распространении угля и доменных печей для сжигания кокса стало широко известным. Более поздней является работа Пола Давида о жатвенных машинах. Хотя жатвенная машина была изобретена еще в 1830-х годах, распространение ее происходило очень медленными темпами в течении двух десятилетий. Первая волна повсеместного использования инновации была сконцентрирована в середине 1850-х годов. В литературе существуют сомнения в том, что касается случая этого подъема. Различные авторы указывали на такие факторы, как повышение цены на пшеницу и нехватку сельскохозяйственных рабочих. Однако анализ этих факторов не указывает на то, что повышение цены на пшеницу привело к увеличению спроса на жатвенные машины.
Давид указывает, что если, на индустриальном уровне, кривая спроса рабочих менее подвижна, чем кривая предложения на жатвенные машины, повышение цены на пшеницу будет повышать цену сельскохозяйственных рабочих по отношению к цене на жатвенные машины. Он также отмечает, что жатвенные машины должны были закупаться, а не арендоваться. Хотя цена жатвенной машины фермера не зависела от размеров фермы, средняя цена жатвенной машины увеличивалась до тех пор, пока не достигался перерабатывающий объем одной машины. Напротив, цена акра при переработке старым методом была постоянной, потому что предложение рабочей силы было совершенно эластичным.
Предварительное рассмотрение предполагает существование молотильной функции, что устанавливает связь размеров фермы с ценой жатвенной машины и наемным трудом сельскохозяйственных рабочих. Давид подсчитывает параметры этой функции и обнаруживает к началу 50-х, что отношение между жатвенной машиной и ценой рабочих было таким, что стало выгодным вводить жатвенные машины только на фермах с 46 или более акрами мелкой пшеницы. В это время, однако, среднее число акров равнялось примерно 25. К середине 50-х цена жатвенных машин упала относительно цены рабочей силы. Снижение цены уменьшило размеры использования молотилки до 35 акров. В это время средняя величина акров достигла 30. Менее чем за 5 лет отставание между размером фермы с молотилкой и размером средней действующей фермы уменьшилось до 75 %. Такое резкое сокращение отставания объясняется усиленным распространением жатвенных машин в течении 50-х годов.
Заключительная категория учений о технологии и производстве – из работ, которые посвящены оценке социальных выгод специфических инноваций. Моя книга "Железные дороги и американское экономическое развитие" принадлежит к этой категории. Подсчет дохода железных дорог вызывает необходимость сравнения действительного уровня национального дохода и того уровня, который бы был при отсутствии железных дорог. Размер национального дохода при отсутствии железных дорог не может быть прямо вычислен. Необходимо сконструировать гипотетико-дедуктивную модель, на базе которой и может произвестись расчет. В моей книге я попытался сконструировать такую модель на 1890 год. Концептуальный фундамент этой модели - "социальный сбережения" железных дорог. Социальные сбережения в любом данном году рассматриваются как разница между действительной стоимостью товаров, перевезенных кораблями в этом году и измененной ценой тех же товаров между теми же самыми точками без железных дорог. Эта разница больше, чем настоящие социальные сбережения. Если бы общество перевозило товары на кораблях и наземным транспортом без применения железных дорог, это могло бы изменить географическое расположение производства, что означает экономию на транспортном сервисе. Дальше, составы первичных и вторичных рынков, через которые распространялись товары народного потребления были значительно подвержены условиям, касающимся железнодорожной транспортировки, в отсутствие железных дорог некоторые города не входили бы в эти составы. Урегулирование этой проблемы уменьшило бы потери национального дохода, причиненного отсутствием железных дорог.
Расчеты социальных сбережений требовали подсчетов прямой платы, что делалось бы корабельными и наземными транспортными службами, а также расчета таких косвенных цен как: грузовые потери в транзите, траты, происходящие со времени потери, использование медленного способа транспортировки и траты, когда не в состоянии использовать водные пути (во время зимы). Анализ возвращения в прежнее состояние был использован, чтобы извлечь цену действия кораблей. Доля выгоды, которая была бы получена при отсутствии железных дорог, была рассчитана исходя из этого.
Из-за большого объема данных, которые должны быть установлены, мое изучение было сведено к характеристике транспортной экономии сельскохозяйственной продукции. Большая часть этой экономии была оценена тремя различными предпосылками, принимая во внимание возможность технологической адаптации к отсутствию железных дорог. Первая предпосылка была такой: общество полагалось на каналы и дороги, которые существовали в 1890 году. Второй была та, что, по крайней мере, 5.000 миль годных и высоко доходных каналов было построено в отсутствие железных дорог. Третьей было то, что были бы улучшены обычные дороги. При первой из этих предпосылок сельскохозяйственная выгода от железных дорог была 373.000.000 долларов или 3,1 процента от объема валового национального продукта. Интересно заметить, что двумя выгодами, достигнутыми железными дорогами были: сокращения в оборотных фондах и сокращения в транспортировке.. Все вместе это привело к выгоде почти в 80 % социальных сбережений.
Многостороннее изучение железных дорог довоенного времени Альбертом Фишлоу содержит оценку общественных сбережений к 1859 году. Его вычисления относятся не только к сельскохозяйственной продукции, но также и к перевозке грузов и пассажирскому транспорту. Фишлоу считает, что социальная выгода железных дорог была около 175.000.000 долларов или 4 % ВНП. В итоге сельскохозяйственная продукция составляет грубо четверть, перевозка грузов - треть и пассажирское обслуживание - остальное. Сравнивая результаты Фишлоу с моими результатами, важно иметь в виду, что подсчеты Фишлоу были бы возможны в случае, когда не было других технологических приспособлений при отсутствии железных дорог. Давая эту предпосылку, связь между нашими исследованиями чрезвычайно тесная. Подсчет к 1859 году социальных сбережений в случае ограниченных технологических приспособлений при отсутствии железных дорог еще необходимо выполнить.
Мне бы хотелось заключить эту часть работы так же, как я и начал, подчеркивая неадекватность обзора работы новых экономических историков. Важный вклад также внесли следующие работы, которых я не коснулся: Роберта Геллмена «О сельском хозяйстве на Юге», Джеффри Уильямсона «О значении урбанизации перед Гражданской войной», Стенли Либерготта «О роли труда в росте экономики в 19 веке», Джона Баумана «О сельскохозяйственном спаде в годы Золотого века» и Ланса Дэвиса «Об эволюции основных рынков».
МЕТОДЫ
Методологические признаки новой экономической истории - это ее акцент на измерение и признание близкой связи между измерением и теорией. Экономическая история всегда имела количественную ориентацию. Но большинство из предыдущих количественных работ было ограничено нахождением и простой классификацией сведений, содержащихся в деловых и государственных летописях. За исключением превосходной работы об индексации цен, очень мало было сделано для того, чтобы направить эту информацию в русло, которое бы пролило свет на «точно определенную концепцию экономического анализа» до развития национального дохода, принимая в расчет технические приемы. Пионерами крупных статистических преобразований, основанных на подсчете национального дохода, были не экономические историки, а эмпирические экономисты, также как Саймон Кузнец в Соединенных Штатах, Дж. Р. Н. Стоун и Филлис Дин в Великобритании, а также Франке Перро и Джин Марчевский во Франции. В то время как экономические историки внесли значительный вклад в измерение национального дохода, они не осуществили попыток немедленно расширить процесс статистических преобразований множеством публикаций. Большинство дискуссий экономических историков остались в основном качественными с цифровой информацией, используемой, в основном, как иллюстрация.
Новые историки стараются положить конец долго существующей пустоте в измерениях. Они намереваются перевести Американскую экономическую историю на крепкое количественное основание. Эти стремления чрезвычайно честолюбивы, но препятствия к их осуществлению многочисленны. Наибольшая проблема состоит в малом количестве сведений, информации, опирающаяся на многие жизненно важные институты и процессы в прошлом или не была собрана, или утеряна. В других случаях, сведения сохранялись, но так многочисленны, или содержатся в таких формах, что их восстановление без помощи современных статистических методов были бы дороги.
Как следствие, статистика и математика широко используется новыми экономическими историками. Регрессионный анализ (возвращение в более раннюю стадию развития) – это, возможно, самый часто используемый инструмент. Это принципиальный способ, которому доверяет Альберт Фишлоу в его восстановлении инвестиций в железные дороги до начала войны. Джеффри Уильямсон широко использует его в своем изучении урбанизации. И Пол Макэвой применяет эту регрессионную модель для того, чтобы определить связь между ценами на зерно и расценками на транспортировку.
Примеры бесполезности других математических методов включали примененный Уильямом Уитни анализ спроса и предложения для определения воздействия цен на увеличение производства и примененный Джеймсом К. Киндалом гипергеометрический метод распределения для оценки общего числа государственных банков (из двух неполных списков), которые заработали немедленно после окончания гражданской войны.
Некоторые историки придерживаются мнения, что нет главного в применении мощных статистических методов в экономической истории, потому что имеющиеся в их распоряжении данные слишком бедны. Когда данных много, то простые статистические анализы обычно достаточны. Чем беднее данные, тем мощнее методы, которые надо применять. Тем не менее, это правда, что значительное количество данных, имеющихся в распоряжении, недостаточно для обычного статистического анализа. В таких случаях решающим фактором успеха является возможность исследователя изобретать методы, которые чрезвычайно эффективны в использовании данных. Это значит, что нужно найти метод, который позволит достичь результата с ограниченным количеством имеющихся данных. А это является доступным.
Способ применения экономической теории, при помощи которого можно обойти проблему с данными, иллюстрирует изучение Полом Давидом работы механических жаток. Использование прежнего анализа для подсчета молотильной функции для жаток требовало бы следующих данных округа: об использовании жаток в зависимости от размера фермы, об установленной цене жаток, и о средней заработной плате. К сожалению, такая информация была недоступна для округов. Чтобы преодолеть эту проблему, Давид повернулся к теории производительности. Он первым заметил, что фермер безразличен к выбору между механическими и ручными жатками, когда стоимость собранного урожая одинакова при работе обоими способами. Он также отметил отсутствие функции экономичности и неэкономичности при применении ручного труда. Эти особенности, вместе с двумя приблизительными цифрами, составляли молотильную функцию, связанную с тремя параметрами. Этими параметрами являлись: расходы на амортизацию, коэффициент заинтересованности и коэффициент замены жатвенных машин и временных сельскохозяйственных рабочих. Данные, предлагаемые для оценки, были доступными.
Связь между измерениями и теорией наиболее очевидна, когда кто-то старается получить результат от нововведений, институтов или процессов в ходе экономического развития. Чистый результат от этого развития влечет за собой сравнение действительно происшедшего и, что могло бы случиться, если бы не специфические обстоятельства. Однако, так как условий для учета не было, то не происходило и записей в исторических документах. Для того чтобы определить, что же происходило в отсутствии данных обстоятельств, экономические историки нуждаются в определении главных положений (это система теорий или моделей), которые помогут им сделать заключение в дискуссионной ситуации, основываясь на институтах и отношениях, которые фактически существовали.
Это именно такая проблема, когда одни пытаются оценить обычно встречаемый в то время факт, что железные дороги расширили пространство товарного сельскохозяйственного производства. По всей вероятности, пространство товарного сельскохозяйственного производства и строительство железных дорог расширилось более или менее одновременно. Однако, из этого не следует, что железные дороги были необходимым условием коммерческого освоения новых земель. Чтобы разрешить разногласия, должен быть найден метод определения количества земли, которое было действительно заселено после проложения железных дорог и сколько земли было заселено в их отсутствие.
Отсутствие железных дорог и высокая цена наземной транспортировки ограничивали продажу сельскохозяйственной продукции в земли, лежащие на отдаленном расстоянии от судоходных путей. Возможно, применить теорию ренты для определения границ торговли сельскохозяйственной продукцией в районах, где отсутствовали железные дороги. Рента – это доход, при котором прибыль от труда и капитала на данной части земли, превышает прибыль от тех же самых факторов, полученную, если они применялись при предельном уровне интенсивного или экстенсивного использования. Несмотря на это, любой участок земли, имеющий ренту, будет оставаться высоко производительным. Из этого следует, что даже при повышающейся транспортировочной стоимости, данная площадь фермерской земли остается в пользовании до тех пор, пока прибавочная стоимость превышает изначальную арендную стоимость этой земли.
Данная информация о количестве товаров, перевозимых на кораблях с ферм до рынков, расстояниях от ферм до железнодорожных или морских торговых точек, расстояниях из таких корабельных мест до рынков, расценках на наземный транспорт и на смешанные перевозки, дают возможность подсчитать добавочную транспортировочную стоимость, при которой были бы убытки, если бы фермеры намеревались удвоить фактический корабельный погрузочный уровень без использования железных дорог. В такой ситуации цены корабельной перевозки повышались не из-за того, что цены на корабли превышали железнодорожные, а из-за того, что это обычно требовало большей наземной транспортировки, чтобы достичь кораблей, чем корабельной и железнодорожной. Другими словами, фермы, примыкающие к судоходным путям, будут меньше тяготиться отсутствием железнодорожной службы. В дальнейшем с таких ферм могло бы быть осуществлено большее число транспортных наземных перевозок. На некоторой дистанции от водных путей дополнительные наземные транспортировки увеличивали бы цену корабельных перевозок от фермы, приблизительно равную первоначальной стоимости земли. Такая ферма представляла бы собой пункт на границе возможного товарного сельскохозяйственного производства. В результате, могла быть установлена целая граница, если найти все эти пункты, где повышаемая цена корабельной транспортировки альтернативными способами, выполняемой и на железных дорогах, равна первоначальной стоимости земли.
Этот подход, следует заметить, ведет к преувеличению значения земли, отдаленной от возможной настоящей границы. Подсчеты, основанные на действительном смешивании продукции, доставляемой кораблями, не позволяют отрегулировать наземную технологию. В отсутствие железных дорог, на путаницу с сельскохозяйственной продукцией влияло изменение структуры тарифа на транспортировку.
Такое влияние понизит цену транспортировки по воде и, следовательно, расширит границы. При подсчетах также не принимается во внимание влияние прекращения поставок сельскохозяйственной продукции в районы, находящиеся вдали от годных районов, на уровень цен. При относительно неэластичном спросе на сельскохозяйственную продукцию, цены на главные предметы торговли повышались бы в отсутствие железных дорог. Повышение цен привело бы к более интенсивной эксплуатации сельского хозяйства в данном годном регионе, а это повысило бы стоимость земли. Повышение земли в цене увеличило бы накладные расходы на дополнительную транспортировку, что позволило бы перевозить и сдвинуло бы границы возможного товарного сельскохозяйственного производства дальше от пунктов водных перевозок.
Метод, приведённый выше, я использовал, чтобы установить границы возможного товарного сельскохозяйственного производства до 1890 года. Оказалось, что если определить все активно действующие водные пути в этом году, по крайней мере, 76 % земли, используемой в сельском хозяйстве, будет использоваться и в отсутствие железных дорог. Более того, 5000-мильное расширение системы каналов увеличило бы количество земель, действительно обрабатываемых, до 93 %. В теории ренты также даётся возможность сделать вывод о том, что каналы были бы социально выгодными. Можно выявить то, что новый канал будет выгодным, если земля, по которой он будет проходить, имела в 1890 году стоимость, которая превышала бы цену строительства канала, а из-за стоимости дополнительной наземной транспортировки, это принесло бы убытки в отсутствие железных дорог.
Согласно Фрицу Ридлиху, эти попытки ответить на вопросы, используя гипотетико-дедуктивные методы, являются более новым и более дискуссионным методологическим аспектом новой экономической истории. Профессор Ридлих обосновывает то, что противоположные мнения совершенно чужды экономической истории, он также думает, что они не подверглись проверке, и, отсюда, призывает провести опыты, включая такие предположения как квазиисторические.
Однако, если мы исключили из истории те учения, которые основываются на противоположных мнениях, то мы должны вычеркнуть не только новые работы, но также и большинство старых. Различия между старой и новой экономической историей заключается не в частоте столкновений противоположных мнений, а в том, насколько эти предположения точны. Старая экономическая история изобилует противоположными утверждениями. Они существуют в дискуссиях, которые как утверждают, так и отрицают, что тарифы ускоряли рост производства, в очерках, где оспаривается тот факт, что рабство задержало развитие юга, в дебатах по Земельному закону, который предусматривает распределение земли более равным, в спорах о том, что железные дороги расширили распространение межрегионального труда; и, в сущности, в каждой дискуссии, которая вносит правовое, социальное, технологическое, административное и политическое новшество есть причина изменения экономической деятельности. Все эти аргументы включают в себя сравнения настоящего положения государства и положения, которое существовало бы при отсутствии определённых обстоятельств.
В самом деле, новые экономические историки не были изначально вовлечены в дебаты, а разрабатываемые или проверяемые предположения они находили в традиционной истории. Не следует переоценивать задачу, затронутую в доказательстве того, что сравнения, которые проявляются между действительными событиями, имеются в реальности в противоположных мнениях. Обсудим, например, математический индекс продуктивности, популяризованный Джоном Кендриком. Это измерение общего фактора продуктивности, теперь устаревшее на десятилетия, обычно представляется как отношение индекса выпуска продукции к взвешенному индексу вводимых факторов производства, куда добавляется доля производственных факторов в стоимости продукции. Однако искусные доказательства Альберта Фишлоу показывают то, что сравнение исключительно зарегистрированных обстоятельств может действительно являться скрытым сравнением настоящей цены выпуска продукции и цены, которая могла бы быть достигнута в отсутствие технологических изменений.
Противоположные предположения основываются только на гипотетико-дедуктивных методах, из чего следует, что такие предположения могут быть проверены двумя способами. Первый затрагивает вопрос о том, какое из предположений доказывается логически из его предпосылки. Второй требует ответить на вопрос о том, какая из предложенных моделей является эмпирически проверена. Большинство исправлений новой экономической истории следует из доказательств того, что одно или оба эти обстоятельства нарушены обоснованными выводами. Как замечено ранее, Конрад и Мейер опровергли предположение Филлипса о том, что рабство отмерло, показывая, что заключение основывалось на сложно предположении о том, что расхождение между растущими ценами на рабов и ценами на хлопок означало понижение прибыли. С другой стороны, как я уже пытался показать в другой работе, нельзя не признать большое влияние железных дорог на общую экономию, основываясь на том, что они имели силу разрушать отдельные фермы в округах. Этот аргумент вводит в заблуждение и, следовательно, даёт начало неверному выводу.
Предшественники предполагают, что фундаментальная методологическая черта новой экономической истории - это её попытка отбросить все объяснения предыдущего экономического развития в форме гипотетико-дедуктивной модели. Это ещё один способ объяснить то, что новое поколение продолжает попытки, которые существовали задолго до того, как оно появилось на "сцене", а именно, - построение экономической истории на базе научных методов. Если новые историки способны продолжать стремиться к цели, то в своих заключениях они будут частично опираться на "наследство", полученное от своих предшественников и использовать ряд важных выводов в экономической теории, статистике и прикладной математике.
Опубликовано 24 декабря 2004 года
Новые статьи на library.by:
ЭКОНОМИКА:
Комментируем публикацию: Р. Фогель - НОВАЯ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ: ЕЕ ДАННЫЕ И МЕТОДЫ
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
По стандарту ВАК Республики Беларусь
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
По ГОСТу Российской Федерации
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1103889337 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций