Адам Смит - Теория нравственных чувств - ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ОБ ОСНОВАНИИ НАШИХ СУЖДЕНИЙ О СОБСТВЕННЫХ ПОСТУПКАХ И ЧУВСТВАХ, А ТАКЖЕ ЧУВСТВЕ ДОЛГА - Глава VI В КАКОМ СЛУЧАЕ МЫ ДОЛЖНЫ РУКОВОДСТВОВАТЬСЯ В СВОИХ ПОСТУПКАХ ОДНИМ ТОЛЬКО ЧУВСТВОМ ДОЛГА И В КАКОМ СЛУЧАЕ К ЭТОМУ ЧУВСТВУ ДОЛЖНЫ ПРИСОЕДИНЯТЬСЯ ДРУГИЕ ПОБУЖДЕНИЯ

Актуальные публикации по вопросам экономики.

NEW ЭКОНОМИКА


ЭКОНОМИКА: новые материалы (2024)

Меню для авторов

ЭКОНОМИКА: экспорт материалов
Скачать бесплатно! Научная работа на тему Адам Смит - Теория нравственных чувств - ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ОБ ОСНОВАНИИ НАШИХ СУЖДЕНИЙ О СОБСТВЕННЫХ ПОСТУПКАХ И ЧУВСТВАХ, А ТАКЖЕ ЧУВСТВЕ ДОЛГА - Глава VI В КАКОМ СЛУЧАЕ МЫ ДОЛЖНЫ РУКОВОДСТВОВАТЬСЯ В СВОИХ ПОСТУПКАХ ОДНИМ ТОЛЬКО ЧУВСТВОМ ДОЛГА И В КАКОМ СЛУЧАЕ К ЭТОМУ ЧУВСТВУ ДОЛЖНЫ ПРИСОЕДИНЯТЬСЯ ДРУГИЕ ПОБУЖДЕНИЯ. Аудитория: ученые, педагоги, деятели науки, работники образования, студенты (18-50). Minsk, Belarus. Research paper. Agreement.

Полезные ссылки

BIBLIOTEKA.BY Беларусь - аэрофотосъемка HIT.BY! Звёздная жизнь


Публикатор:
Опубликовано в библиотеке: 2004-12-18

Источник: Смит Адам. Теория нравственных чувств.- М.: Республика. 1997.
Адам Смит
ТЕОРИЯ НРАВСТВЕННЫХ ЧУВСТВ
или Опыт исследования законов, управляющих суждениями, естественно составляемыми нами сначала о поступках прочих людей, а затем и о своих собственных


ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ОБ ОСНОВАНИИ НАШИХ СУЖДЕНИЙ О СОБСТВЕННЫХ ПОСТУПКАХ И ЧУВСТВАХ, А ТАКЖЕ О ЧУВСТВЕ ДОЛГА


Глава VI
В КАКОМ СЛУЧАЕ МЫ ДОЛЖНЫ РУКОВОДСТВОВАТЬСЯ В СВОИХ ПОСТУПКАХ ОДНИМ ТОЛЬКО ЧУВСТВОМ ДОЛГА И В КАКОМ СЛУЧАЕ К ЭТОМУ ЧУВСТВУ ДОЛЖНЫ ПРИСОЕДИНЯТЬСЯ ДРУГИЕ ПОБУЖДЕНИЯ

Религия дает такое могущественное побуждение для проявления добродетели и создает такую крепкую узду для отвращения нас от пути порока, что религиозные принципы часто принимались за единственные похвальные основания для наших действий. Приверженцы подобного воззрения говорят, что мы не должны ни награждать из чувства признательности, ни наказывать из чувства негодования, а также что мы не должны защищать беспомощных детей или заботиться о преклонного возраста родителях из одной естественной любви к ним. Все наши отдельные привязанности должны быть изгнаны из нашего сердца и поглощены исключительным чувством любви к Богу и старанием быть ему угодными, а также направлять все наши поступки по его законам. Мы должны делать добро не из благодарности за сделанное нам добро, быть милосердными не из любви к ближнему, любить свое отечество не ради него самого, быть справедливыми и великодушными не из человеколюбия. При исполнении всех этих обязанностей единственная цель наша должна состоять в повиновении тому, что повелел Бог. Я не стану рассматривать здесь этого мнения, замечу только, что не следовало бы, кажется, ожидать, что оно могло быть принято людьми, исповедующими религию, первая заповедь которой действительно научает любить Бога всем сердцем, всей душою, всеми силами, но вторая заповедь которой учит любить ближнего как самого себя. Мы любим себя, разумеется, ради самих себя, а не потому, что нам приказано это. Христианское учение вовсе не говорит, что мы должны руководствоваться в нашем поведении исключительно чувством долга, но говорит, что чувство это должно направлять наши поступки, как этому научает нас здравый смысл и размышление. Однако можно еще спросить, в каком случае поведение наше должно быть управляемо исключительно чувством долга или уважением к общим правилам нравственности и при каких обстоятельствах должны оказать ему содействие или иметь на него влияние другие чувства и побуждения.
Точное решение этого вопроса, быть может, окажется затруднительным. Оно зависит от двух различных условий: во-первых, от приемлемости или неприемлемости чувств, побуждающих нас к поступку, независимо от общих правил нравственности, а во-вторых, от точности или неточности самих этих правил.
1. Я говорю, во-первых, что оно зависит от приемлемости или неприемлемости чувств,- насколько последние побуждают нас к поступку или насколько они вытекают из нашего уважения к общим правилам нравственности.
Все поступки, которые нравятся нам, которые вызывают восхищение и к которым побуждают нас добрые чувства, столь же вытекают из самих этих чувств, сколь и из уважения к общим правилам нравственности. Человек, сделавший добро, был бы недоволен, если бы обязанный ему человек отблагодарил его услугой, повинуясь одному только холодному чувству долга, без всякого личного расположения к нему. Муж не будет доволен женой, если будет иметь повод подумать, что любовь ее основана не на естественном чувстве, столь необходимом в связывающем их союзе. Даже если сын и исполнял все, что требуется сыновней любовью, родители все равно будут жаловаться на его холодность, если он не будет выказывать нежной любви и уважения, которые так естественны в его положении. Сын всегда будет желать от отца еще чего-то, даже если бы последний исполнял все свои родительские обязанности, но зато не выказывал бы ему той любви и снисходительности, на которые тот имеет право рассчитывать. Во всех добрых и общественных чувствах нам нравится гораздо более, чтобы чувство долга скорее сдерживало, чем возбуждало нас, скорее не позволяло бы нам переходить за границы, чем указывало бы нам, что следует делать. Нам приятно смотреть на отца, вынужденного умерять свою нежность к детям, на друга, сдерживающего свою естественную преданность другу, на облагодетельствованного человека, проявляющего естественное чувство благодарности в умеренных рамках.
Относительно антиобщественных и злых страстей существует противоположное правило. Мы должны награждать из соображений великодушия и естественной признательности, не думая о том, что благодарность составляет долг; что же касается наказания, то мы всегда должны применять его более по чувству справедливости, нежели из необузданного побуждения к мщению. Нам больше нравится поведение человека, отзывающегося на обиду вследствие осознания того, что она заслуживает достойного возмездия за нее, чем вследствие порыва страсти к мщению. Мы уважаем человека, который с беспристрастием судьи руководствуется только общими правилами нравственности для определения степени возмездия, заслуживаемого каждой обидой в частности; который, поступая таким образом, обращает меньше внимания на переносимые им страдания, чем на страдания, предстоящие обидчику; который, даже негодуя, не забывает снисходительности и готов толковать общие правила нравственности самым кротким и выгодным для преступника образом и делать уступки, какие только могут быть дозволены здравым смыслом и снисходительным человеколюбием.
Из сказанного вытекает, что страсти, имеющие предметом личные выгоды, занимают в некотором роде середину между общественными и антиобщественными страстями. Преследование личных целей при обычных обстоятельствах должно определяться скорее общими правилами нравственности, чем нашим пристрастием к самой цели; но если бы мы не выказывали особенного рвения для достижения этих целей при чрезвычайных обстоятельствах, то показались бы бесчувственными, презренными или смешными. Самый последний купец унизил бы себя в глазах своих товарищей, если бы выказывал беспокойство или принимал меры, чтобы получить или не потерять шиллинга. Даже если бы он и находился в нужде, он не должен был бы обращать внимания на такую мелочь, по крайней мере это не должно проявляться в его поведении. Положение его может, правда, требовать строгой бережливости и большой внимательности, но при побуждениях как первой, так и второй он должен иметь в виду скорее то, что строго предписывается правилами нравственности, нежели стараться получить такой-то барыш или избежать такого-то убытка. Бережливость его не должна быть основана на желании сэкономить какую-нибудь мелочь, его внимательность к своему делу- на страсти заработать несколько больше. Та и другая должны быть основаны на соблюдении общих правил нравственности, строго предписывающих подобный образ действий всем людям его состояния. Только в различии побуждений состоит различие в характере скупого и бережливого человека. Один заботится о ничтожнейших мелочах из любви к ним самим, другой руководствуется раз и навсегда принятым планом своей жизни.
Совсем по-другому бывает относительно важных и чрезвычайных предметов, в которых мы лично заинтересованы. Человек, который не стремится к ним с известной энергией, кажется нам жалким. Мы презираем государя, пренебрегающего завоеванием или защитой провинции. Мы не чувствуем особенного уважения к джентльмену, который не сделал бы и шага для получения богатства или выгодного места, когда это можно было сделать без всякой подлости и несправедливости. Член парламента, не заботящийся о своем избрании, оставляется своими друзьями как недостойный их рвения. Купец принимается своими товарищами за дурака, если он сидит сложа руки, когда ему представляется счастливый случай получить большие барыши. Этой ловкостью и энергией как раз и отличаются способные и предприимчивые люди от людей неспособных и ленивых. Великие личные выгоды, потеря или приобретение которых изменяют положение и благосостояние человека, и составляют предмет честолюбия, страсти, вызывающей всеобщее восхищение, когда она не выходит за пределы благоразумия и справедливости и не ослепляет воображение величием и чрезвычайным блеском даже в случае, когда она переходит за эти пределы. Этим объясняется всеобщее восхищение, постоянно выказываемое героям, завоевателям, министрам, широкие и смелые замыслы которых, впрочем, были иногда несправедливы, как, например, замыслы кардиналов де Реца и Ришелье. Предметы скупости и предметы честолюбия отличаются только своими размерами: скупой с такой же жадностью желает полпенни, с какой честолюбец желает королевство.
2. Я говорю, во-вторых, что общие правила нравственности направляют наше поведение в зависимости от своей точности или неопределенности, верности или неверности.
Общие правила почти для всех добродетелей, обусловливающих обязанности благоразумия, великодушия, благодарности, смутны и неопределенны: они допускают столько отклонений и исключений, что с трудом могут служить действительными правилами для нашего поведения. Общие правила благоразумия, основанные на опыте многих поколений и превратившиеся уже в пословицы, составляют, вероятно, лучшие из всех известных правил. Впрочем, буквальное их исполнение было бы нелепым и смешным педантством. Из всех добродетелей, быть может, для одной только благодарности существуют сколько-нибудь точные правила, допускающие наименьшее количество исключений. В самом деле, при первом взгляде мы не можем представить себе исключений из естественного закона, побуждающего нас платить за полученные нами благодеяния такими же услугами, какие только будут возможны, или даже большими. Но если рассмотреть ближе это общее правило, то оно тоже окажется смутным и неопределенным и допускающим тысячи исключений. Если ваш благодетель ухаживал за вами во время болезни, то обязаны ли вы оказать ему такую же услугу, или вы можете отплатить ему услугами другого рода? Если вы обязаны ему теми же заботами, то сколь продолжительны они должны быть? Должны ли они быть равными с полученными вами услугами или вы обязаны безгранично? Если друг помог вам в ваших нуждах, должны ли вы также помочь ему? До какой степени вы обязаны это делать и в какую минуту? Сегодня ли, завтра, или когда-нибудь позже, или всегда? Очевидно, что нет общего правила, по которому можно было бы дать точный ответ на все эти вопросы во всех возможных случаях. Различие между вашим характером и характером вашего друга, между его положением и вашим положением может быть так велико, что вы способны отказать ему в помощи, нисколько не нарушая требований благодарности, и, обратно, желая ему отплатить или даже возвращая ему гораздо больше того, что сделано им, вы можете подвергнуться обвинению в неблагодарности и в невозвращении ему и сотой части оказанных вам услуг. А между тем так как налагаемые благодарностью обязанности, быть может, суть самые священные из обязанностей, требуемых кроткими и человеколюбивыми добродетелями, то и их правила, как уже было упомянуто, отличаются большей точностью; что же касается обязанностей, налагаемых дружбой, человеколюбием, гостеприимством, великодушием, то они отличаются еще большей смутностью и неопределенностью.
Существует, впрочем, еще одна добродетель, общие правила которой довольно точно определяют все относящиеся к ней поступки. Добродетель эта - справедливость. Правила справедливости отличаются точностью, неизменностью и допускают отклонения и исключения, столь же легко определяющиеся, как и сами общие правила, ибо они вытекают из тех же общих правил. Если я должен кому-либо 10 фунтов, то справедливость требует, чтобы я выплатил ему ровно 10 фунтов в назначенный ли срок или когда он потребует. Самое действие, время его и все сопровождающие его обстоятельства вполне определенны. Можно видеть некоторую слабость и педантство в точном исполнении правил, требуемых благоразумием или великодушием, но ничего подобного не может быть в справедливости. Правила последней, напротив, требуют священного уважения, а обязанности, налагаемые этой добродетелью, исполняются хорошо тогда, когда они соблюдаются со строжайшей добросовестностью. Что же касается прочих добродетелей, то в поведении нашем мы должны руководствоваться скорее известного рода приличием, некоторой склонностью к тому или другому ряду действий, чем уважением к общему правилу или закону. Мы должны в таком случае обращать большее внимание на цель правила, чем на самое правило. Совсем иное требуется справедливостью: человек, всего менее задумывающийся о ней, но неуклонно и буквально исполняющий ее требования, заслуживает наибольшего уважения и на него твердо можно положиться. Хотя цель всех правил справедливости состоит в том, чтобы воспрепятствовать вредить ближнему, тем не менее нарушение их почти всегда бывает преступным, если бы даже за этим не последовало никакого вреда для прочих людей. Человек, который в глубине своей души собирается рассчитаться с правилами справедливости, вскоре перестает быть честным человеком. Как только он удалится от строгого их исполнения, то уже невозможно станет ни доверяться ему, ни предвидеть, когда остановится он на пути порока. Вор успокаивает себя мыслью, будто он не причиняет большого вреда, похищая у богатого то, в чем тот никогда не будет нуждаться, и отсутствие чего, может быть, не будет даже замечено им. Человек, соблазнивший жену своего друга, считает себя почти невинным, если только успеет скрыть от него свою интригу и не возмутить его семейного мира. Лишь только раз позволит себе человек с помощью какого-нибудь ухищрения подобную сделку со своей совестью, после этого уже не будет преступления, на которое он не был бы способен.
Если нам будет позволено сделать сравнение, то правила справедливости можно было бы уподобить правилам грамматики, а требования прочих добродетелей - правилам, установленным критиками для оценки изящества и совершенства произведения. Первые точны, полны, необходимы, вторые смутны, неопределенны, неизвестны и скорее представляют общие понятия о достоинствах, к которым следует стремиться, чем дают средства и определенные правила для их достижения. При помощи правил грамматики человек может выучиться писать весьма правильно; он может также сделаться справедливым в результате строгого исполнения им правил справедливости. Но нет правил, строгое исполнение которых само собой привело бы к изящному и высокому слогу, хотя, быть может, и найдутся те, которые смогут очистить наши понятия об изящном и возвышенном слоге от всего смутного. Таким же точно образом нет правила, соблюдение которого обязательно создало бы нам возможность постоянно поступать благоразумно, великодушно и человеколюбиво, хотя и найдутся те, которые исправляют и дополняют во многих отношениях наши смутные и несовершенные представления об этих добродетелях.
Может случиться, что, несмотря на горячее и искреннее желание поступить таким образом, чтобы заслужить одобрение, мы изберем ложные основания для своего поведения и будем введены в заблуждение тем самым принципом, который должен был управлять нашими поступками. Тщетны были бы в таком случае наши надежды заслужить всеобщее одобрение: люди не разделят ни наших ложных представлений о побудившем нас долге, ни следовавших за ними поступков. Тем не менее есть нечто заслуживающее уважения в поведении человека, который вследствие ложного чувства долга или того, что называют заблуждением совести, избирает путь порока. Как бы пагубны ни были его заблуждения, он всегда вызовет более сострадания, чем гнева и ненависти со стороны людей человеколюбивых и великодушных. Они пожалеют о слабости нашей природы, подвергающей нас столь опасным заблуждениям даже в таких случаях, когда мы искренне стремимся к совершенству и стараемся действовать под влиянием самых чистых побуждений. Ложные представления в деле религии суть почти единственные причины, которые могут совершенно извратить наши естественные чувства; а один только принцип, придающий наибольшее значение правилам долга, может совершенно исказить наши понятия об этих правилах. Во всем, что не имеет никакого отношения к религии, достаточно одного здравого смысла, чтобы вести нас если и не к совершенству, то, по крайней мере, к поступкам более или менее близким к нему; и если только мы будем добросовестны, то наше поведение всегда будет достойно похвалы. Все люди признают, что повиновение божественным законам есть первое правило долга, но они сильно расходятся во мнении относительно возлагаемых им на нас частных обязанностей. Поэтому снисходительность и терпимость достойнее всего в этом отношении. Поэтому же хотя для сохранения общества и требуется, чтобы каждое преступление было наказано, каким бы оно ни вызывалось побуждением, тем не менее гуманному человеку всегда будет тяжело подвергнуть наказанию другого за преступление, вызванное ложным представлением о долге, внушенном религией. Он никогда не почувствует к совершившему преступление человеку того негодования, какое вызывают в нем прочие преступники; скорее он пожалеет его, а иногда же, подвергнув его наказанию, он удивится твердости и душевному его величию. В трагедии "Магомет"1, быть может, лучшей из всех, написанных Вольтером, мы видим, какие чувства должны вызывать у нас преступления, совершенные под влиянием подобных побуждений. Два существа различного пола, во цвете лет, невинные, со всеми зачатками добродетели и подверженные одной только слабости - нежной склонности друг к другу, вследствие чего только усиливается наше расположение к ним, под влиянием самых могущественных религиозных побуждений совершают ужасное, оскорбляющее человеческие чувства убийство. Почтенный старик, выказавший самую искреннюю любовь к ним, внушивший им к себе самое глубокое чувство уважения, несмотря на то что он явный противник их религии, старик, бывший отцом их, хотя они и не знают этого, зарезан их собственными руками как жертва, которую требовало небо и которая должна была пасть именно от их руки. В минуту совершения преступления душу их терзают и разрывают на части, с одной стороны, мысль о неумолимом долге, внушаемом им религией, а с другой стороны, сострадание, признательность, уважение, внушаемые им добродетелями и человеколюбием того, кто должен пасть от их рук. Такое положение представляет самое трогательное и, быть может, самое поучительное зрелище, какое когда-либо выводилось на сцену. Чувство долга в конце концов начинает преобладать над всеми милыми слабостями природы: они исполняют предписанное им преступление. Но затем они открывают свое заблуждение, ослепивший их обман и предаются угрызениям совести, негодованию и ужасу. Такие чувства возбуждают в себе злополучные Сеид и Пальмира; таковы же должны быть они и относительно всех тех, кто ослеплен религией, во всяком случае если мы только уверены, что они действительно ослеплены ею и что она не служит ширмой или предлогом для других порочных страстей.
Как мы можем поступить дурно из ложного чувства долга, таким же точно образом природа наша может одержать верх и заставить нас поступить хорошо наперекор этому ложному чувству. В таком случае нам нравится, что победу одержало то побуждение, которое, по нашему мнению, и должно взять верх, хотя бы действующее лицо отдало ему предпочтение бессознательно. Но так как поступок вызван в таком случае слабостью, а не сознательным принципом, то и наше одобрение неполно. Фанатичный и суеверный католик под влиянием чувства сострадания спасающий несчастного протестанта от резни в ночь св. Варфоломея,2 хотя сам он верил, что долг приказывает умертвить его, вызвал бы с нашей стороны меньшее одобрение, чем в том случае, когда бы человеколюбие его было сознательным: мы отдали бы справедливость великодушию его характера, но то сострадание, которое вызывает в нас его слепой фанатизм, находится в полном противоречии с восхищением безупречной добродетелью. То же самое должно сказать и о прочих естественных чувствах. Нам нравится, когда отдаются их законным порывам, хотя бы ложные понятия о долге и побуждали к их обузданию. Благочестивый квакер3, получивший пощечину, и вместо того, чтобы подставить ударившему его человеку другую щеку, позабыв буквальное толкование Христа, наказал бы палкой нахального обидчика, вовсе не вызвал бы нашего порицания за такую месть. Мы посмеялись бы над его гневом, но не только не осудили бы его, но полюбили бы еще более, правда, мы не проявляли бы к нему того почтения и уважения, какого заслуживает человек, который в подобных обстоятельствах строго обдумывает свой поступок. Итак, никакой поступок не может быть назван добродетельным, если он не сопровождается внутренним чувством одобрения.


ПРИМЕЧАНИЯ:


1 "Магомет" был впервые поставлен в 1741 г.
2 "Варфоломеевская ночь" - резня католиками протестантов (гугенотов) в Париже в ночь на 24 августа 1572 г.
3 Квакеры - члены христианской секты ("Общество друзей"), возникшей в середине XVII в. в Англии.

Новые статьи на library.by:
ЭКОНОМИКА:
Комментируем публикацию: Адам Смит - Теория нравственных чувств - ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ОБ ОСНОВАНИИ НАШИХ СУЖДЕНИЙ О СОБСТВЕННЫХ ПОСТУПКАХ И ЧУВСТВАХ, А ТАКЖЕ ЧУВСТВЕ ДОЛГА - Глава VI В КАКОМ СЛУЧАЕ МЫ ДОЛЖНЫ РУКОВОДСТВОВАТЬСЯ В СВОИХ ПОСТУПКАХ ОДНИМ ТОЛЬКО ЧУВСТВОМ ДОЛГА И В КАКОМ СЛУЧАЕ К ЭТОМУ ЧУВСТВУ ДОЛЖНЫ ПРИСОЕДИНЯТЬСЯ ДРУГИЕ ПОБУЖДЕНИЯ


Искать похожие?

LIBRARY.BY+ЛибмонстрЯндексGoogle
подняться наверх ↑

ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!

подняться наверх ↑

ОБРАТНО В РУБРИКУ?

ЭКОНОМИКА НА LIBRARY.BY

Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.