Жан Батист Сэй - Теория сбыта

Источник: Ж.Б.Сэй "Трактат политической экономии", М. 1896


Ж.Б.Сэй


Глава V. Теория сбыта

Предпринимателя в разных отраслях промышленности говорят обыкновенно, что можно всегда произвести достаточное количество товаров, если легко найти им верный сбыт. Когда продажа их продуктов идет медленно, туго и не дает выгод, то они говорят - денег мало; все желание таких людей состоит в том, чтобы потребление было деятельнее, чтобы оно умножало продажи и поддерживало цены. А если спросить их, какие обстоятельства, какие причины благоприятствуют размещению их продуктов, то окажется, что эти люди имеют обыкновенно весьма смутное представление об этом предмете, что они дурно наблюдают факты и еще хуже объясняют их, что они принимают за верное то, что подлежит еще большему сомнению, желают того, что прямо противоположно их интересам, и стараются от власти получить покровительство, ведущее обыкновенно к плохим результатам.
Чтобы составить себе более верное и применимое к практике понятие о том, что места сбыта открывают продуктам промышленности, рассмотрим здесь всем известные и постоянно повторяющиеся факты; сопоставим их с тем, что уже выяснено нами тем же путем - может быть, мы откроем тогда истины новые, важные и способные осветить желания промышленников и стремления правительства, так горячо принимающего их под свое покровительство.
Человек в промышленности старается сообщить ценность своим продуктам, создавая для них какое-нибудь полезное употребление, и может надеяться, что его товар будет оценен и продан только там, где есть люди, имеющие средство купить его. Из чего состоят эти средства? Из других ценностей, из других продуктов, плодов промышленности, из их капиталов, земель. А из этого следует, хотя на первый взгляд это может показаться парадоксом, что сбыт для продуктов создается самим производством.
Если какой-нибудь продавец материй скажет: " в обмен на мои продукты я требую не продуктов, а денег", то ему не трудно было бы доказать, что покупатель его товара может заплатить ему деньгами, полученными за товары, которые он продает в свою очередь. Ему можно было бы ответить так: такой-то фермер купит т ваши материи, если у него будет хороший урожай, и он купит у вас их тем больше, чем обильнее будет его жатва. Но он ничего не купит, если сам ничего не произведет.
Да и вы сами купите у него хлеба и шерсти лишь настолько, насколько сработали материи. Вы утверждаете, что вам нужны не продукты, а деньги, а я вам говорю, что вам нужны продукты. В самом деле, зачем вам деньги? Не правда ли, затем, чтобы купить на них сырых материалов для вашей промышленности, или съестных припасов для вас самих? Из этого вы сами видите, что вам нужны не деньги, а продукты. Деньги, за которые вы продадите ваши продукты и на которые купите другие продукты, будут служить для той же цели двум другим сторонам, а потом опять, в другой и в третий раз, и так без конца, подобно тому, как повозка, которая, перевезя продукты, вами проданные, повезет потом другие, третьи и т. д. Когда вам полезно бывает продать ваши продукты, то разве вы ссылаетесь на то, что у покупщиков нет повозок, чтобы перевезти их? То же самое и деньги - те же повозки, перевозящие ценность продуктов. Все назначение их состоит в том, чтобы перевезти к вам ценность продуктов, которые покупщик продал, чтобы купить у вас ваши продукты; точно также деньги повезет к тому, у кого вы купили, ценность продуктов, которые вы продали другим.
Следовательно, если весь мир покупает предметы, в которых все нуждаются, то не иначе как на ценность продуктов, только на время превратившихся в определенную сумму денег, которую вы покупаете. Иначе каким же образом могло бы быть, что теперь во Франции в один год покупается в шесть или в восемь раз больше предметов, чем сколько покупали в несчастное царствование Карла VI? Это происходит, очевидно, оттого, что теперь производится также в шесть или восемь раз больше продуктов, чем прежде и потому что они продаются в обмен одни на другие.
Говорят и так: нельзя продать, потому что мало денег. Но здесь следствие принимается за причину. Ошибка, которую при этом делают, происходит от того, что почти все продукты обыкновенно превращаются в деньги прежде, чем они обменены на другие продукты, и оттого, что товар, появляющийся так часто, получает в глазах толпы значение товара по преимуществу, является конечной целью всех торговых сношений, тогда как на самом деле, он служит не более как посредником в этих сделках. Нельзя, следовательно, говорить; нельзя продать, потому что мало денег, а надо сказать так: нельзя продать, потому что мало других продуктов. Денег всегда довольно, чтобы служить обращению и взаимному обмену других ценностей, если только эти ценности действительно существуют. Когда же ощущается недостаток денег в массе совершающихся сделок, то его легко пополнить, и самая надобность в пополнении служит указателем на благоприятное положение дел. А именно: она указывает на то, что есть, значит, большое количество произведенных ценностей, на которые желают приобрести большое количество других ценностей. В таких случаях товар, служащий посредником и облегчающих заключение сделок, то есть деньги, легко заменяется другими известными в торговом мире способами, а вскоре затем опять притекают деньги, так как монета есть товар, а всякий товар направляется туда, где в нем чувствуется потребность. Стало быть, это - хороший знак, коли в магазинах не хватает товаров.
Когда какого-нибудь товара очень много и он не находит себе покупателей, то причина этого вовсе не в том, что недостаток денег останавливает продажу. Продавцы его были бы очень довольны получить ценность своего товара такими продуктами, которые нужны им для их потребления, по курсу настоящего дня; они совсем не ищут денег и не имеют в них надобности, а если и желают иметь их, то лишь для того, чтобы превратить их в предметы своего потребления.
Производитель, который думал бы, что его потребители состоят не только из тех, которые сами производят, но а также из многих других классов, которые материально сами ничего не производят, как, например, чиновники, врачи, юристы, духовенство и прочие; и вывел бы из этого то заключение, что есть еще и другие рынки кроме тех которые представляют лица, сами производящие что-нибудь, - производитель, рассуждающий таким образом, доказал бы только, что они судят по одной внешности и не умеют проникнуть в сущность дела. В самом деле, вот священник, который идет к торговцу, чтобы купить себе эпитрахиль или стихарь; ценность, которую он несет в лавку - это сумма денег. Откуда он ее взял? От сборщика податей, который получает ее от плательщика их. Откуда же взял ее плательщик налога? Она произведена им самим. Эта самая ценность, произведенная плательщиком налога и промененная на деньги, а потом переданная священнику, и дает ему возможность сделать покупку. Священник стал на место производителя, а производитель мог бы и сам, на ценность своего продукта, купить если не эпитрахиль или стихарь, то какой-нибудь другой, более полезный для себя продукт. Потребление продукта, называемого стихарем, совершилось на счет какого-нибудь другого потребления. Но как бы то ни было, а покупка всякого продукта не может совершиться иначе, как на ценность другого продукта.
Первый вывод, который можно сделать из этой важной истины состоит в том, что чем больше в каждом государстве производителей и чем многочисленнее производства, тем легче, разнообразнее и обширнее сбыт продуктов.
В местах, которые много производят, создается то, на что только и можно купить - ценность. Деньги исполняют лишь временную роль в процессе обмена; как только состоялись сделки, всегда оказывается, что за продукты заплачено продуктами.
Полезно заметить здесь, что каждый продукт с того самого момента, как он произведен, открывает собою сбыт для других продуктов на полную сумму своей ценности. И точно, лишь только последний производитель окончил свой продукт, ничего он так сильно не желает, чтобы продать его, дабы ценность этого продукта осталась праздною у него в руках. Но не меньше спешит он отделаться и от денег, которые доставила ему продажа этого продукта, дабы также не оставалась у него на руках ценность вырученных денег. Но сбыть деньги можно только покупкой какого-нибудь продукта. Из этого видно, что один только факт производства товара, в тот самый миг как он произведен, открывает сбыт для других продуктов.
Вот почему хороший урожай выгоден не только земледельцам, но и торговцам всеми другими продуктами, а не одним хлебом. Покупают всегда больше тогда, когда собирают больше. Наоборот, дурной урожай вредит всем продажам. Тоже самое можно сказать и об урожае в области мастерства и торговли. Та отрасль торговли, которая процветает, дает средства купить, а следовательно доставляет возможность продать по всем другим отраслям торговли. Наоборот, если какая-нибудь отрасль промышленности или торговли идет вяло, страдают и все остальные.
Если это так, то откуда берется, спросят меня, такое большое количество товаров, которые иногда загромождают обращение, потому что не находят себе покупателей? Почему же эти товары не покупаются одни на другие?
На это я отвечу, что если товары не продаются, или продаются с убытком, то они, значит, превышают сумму потребностей в них, или потому, что их было произведено слишком много, или еще более потому, что другие производства дали товара меньше чем нужно. Известных продуктов слишком много, потому что не хватает других.
Выражаясь проще - многие меньше купили, потому что сами меньше выработали, а выработали они меньше потому, что встретили затруднения в применении способов своего производства, или же потому, что у них не доставало этих средств.
Можно заметить также, что в одно и то же время одни товары продаются туго, а другие, наоборот, дорожают до непомерно высоких цен. Так как поднявшиеся цены должны бы представлять достаточные причины к усилению производства, то тут действуют, значит, какие-нибудь исключительной важности обстоятельства или насильственные меры, в роде естественных и политических бедствий, алчности или неспособности правительств, которые, искусственно поддерживая эту скудость, причиняют такое гибельное скопление. Если такая причина политической болезни минует, то средства производства направляются туда, где оно отстало: постепенно развиваясь, оно препятствует развитию и всех других производств. Одно производство редко опережало другие, а продукты его редко обесценивались бы, если бы все было предоставлено собственному движению.
Второй вывод из того же принципа состоит в том, что каждый заинтересован в благополучии всех и что процветание одной отрасли промышленности всегда благоприятно процветанию всех прочих. В самом деле, какую бы промышленность ни взяли мы для примера, личные таланты находят в ней тем лучшее применение и извлекают для себя тем более выгод, чем больше вокруг них людей, которые сами зарабатывают что-нибудь. Человек талантливый, печально прозябающий в какой-нибудь стране, клонящейся к упадку, нашел бы множество занятий для своих способностей в стране производительной, где он мог бы принести пользу и получить вознаграждение. Купец в каком-нибудь промышленном и богатом городе продает на гораздо большие суммы, чем торговец, живущий в бедном округе, где господствуют беспечность и лень. Что мог бы сделать энергичный мануфактурист или ловкий купец в городе мало населенном или необразованном, в каком-нибудь уголке Испании или Польши? Хотя бы он и не встретил там никакого конкурента, однако он продавал бы все-таки очень мало, потому что там и производят мало, тогда как в Париже, Амстердаме, Лондоне он делал бы огромные дела, несмотря на конкуренцию сотен таких же как он купцов. Причина этого проста: здесь он окружен людьми, которые производят много продуктов всех родов и делают закупки на то, что они произвели, то есть на деньги, полученные от продажи того, что они произвели.
В этом заключается источник прибылей, получаемый жителями городов с людей деревенских и получаемый последними с первых: и те и другие покупают друг у друга тем больше, чем больше производят сами. Город, окруженный богатыми деревнями, находит там многих и богатых покупателей, точно также вблизи богатого города деревенские продукты получают большую ценность. Нет ничего неправильнее, как делить народы на земледельческие, промышленные и торговые. Если народ преуспевает в земледелии, то поэтому самому процветает и его мануфактурная промышленность и его торговля, а если процветает его мануфактурная промышленность и торговля, то развивается и земледелие.
Каждый народ, в отношении к соседнему народу находится в таком же положении, как всякая провинция в отношении к другой провинции, как всякий город в отношении к окружающим его деревням: все они заинтересованы в его процветании и в том, чтобы он мог уверенно пользоваться своим благосостоянием. Следовательно, Соединенные Штаты совершенно разумно стараются всегда распространять промышленную деятельность среди диких племен, которыми они окружены; они хотели, чтобы эти племена владели чем-нибудь, дабы могли дать что-нибудь в обмен на то, что им нужно, ибо ничего нельзя извлечь из народов, которым нечего дать в обмен. Для человечества чрезвычайно важно, чтобы народ, среди своих соседей, руководствовался в каждом данном случае принципами свободы. Блестящие результаты, которые он получит при таком руководстве, докажут ему, что пустые системы, гибельные теории составляют исключительные правила, ревниво охраняемые только в старых государствах Европы, которые громко провозглашают их практическими истинами, потому только, что эти системы и теории, к сожалению, приводятся ими в исполнение на практике. Северо-Американскому Союзу принадлежит в будущем слава доказать на личном опыте, что самая высокая политика всегда находится в согласии с умеренностью и гуманностью.
Третий вывод из того же благотворного принципа заключается в том, что ввоз иностранных продуктов благоприятен продаже внутренних продуктов, потому что мы не можем купить иностранные товары иначе, как за продукты нашей промышленности, наших земель и наших капиталов, которым, следовательно, торговля доставляет сбыт. "Но мы, возразят мне, платим за иностранные товары деньгами!" Да, это так, но если наша земля не производит денег, то эти деньги приходится покупать на продукты нашей промышленности, а следовательно на что бы мы не покупали заграничные товары - на собственные продукты или на деньги, но эти покупки доставляют сбыт национальной промышленности.
Четвертый вывод из того же принципа заключается в том, что потребление чистое и простое, имеющее своим предметом - только вызвать новые продукты, ни в чем не содействует богатству страны. Оно разрушает, с одной стороны, то, что вызывает с другой. Чтобы потребление было благоприятно, нужно только, чтобы оно исполняло свою существенную задачу - удовлетворять потребностям. Когда Наполеон требовал, чтобы придворные являлись ко двору в расшитых кафтанах, то причинял этим лицам урон, который по меньшей мере равнялся заработку, который получали их вышивальщики. Он делал еще хуже, когда он разрешал особыми распоряжениями тайную торговлю с Англией, требовал, чтобы вывозилась французскими товарами такая же ценность, какую предполагалось ввести. Купцы, пользовавшиеся этими разрешениями, грузили на свои суда товары, которые, за невозможностью продать по ту сторону пролива, сваливали в море тотчас же по выходе из порта. Правительство, ничего не разумевшее в политической экономии, громко одобряло такой маневр, признавало, что он очень выгоден для наших мануфактур. Но каково же было его действительное влияние? Купец, принужденный потерять всю ценность французских товаров, которые он вывозил, продавал потом сахар и кофе, вывезенные из Англии, а французский потребитель оплачивал за них сполна и всю цену товаров, которыми он не пользовался. Это - все равно, как если бы, ради поощрения фабрик, накупили, за счет плательщиков, мануфактурные товары и побросали их в море.
Чтобы поощрять промышленность - для этого недостаточно одного чистого и простого потребления, тут надо еще способствовать развитию вкуса и потребностей, которые вызывают в населении желание потреблять; точно так же, как для поощрения торговли необходимо помочь потребителям получать большие заработки, на которые они могли бы покупать. Только общие и постоянные потребности в народе понуждают его производить, дабы получить возможность покупать и тем самым побуждают постоянно возобновляющееся потребление, благоприятное для благосостояния семейств.
Усвоив себе то положение, что спрос на продукты вообще бывает тем живее, чем деятельнее производство, - непреложная истина, хотя и выраженная несколько парадоксально - нечего особенно заботиться о том, на какую именно отрасль промышленности желательно направить это производство. Созданные продукты вызывают различный спрос, определяемый нравами, потребностями, состоянием капиталов и промышленности, а также естественными агентами страны: самый большой спрос бывает на такие товары, которые, вследствие усиленного требования на них, представляют наибольшие выгоды для капиталов, на них затраченных, наибольшие выгоды для предпринимателей, наибольший заработок для рабочих. Такие-то именно товары и производятся в большем количестве, чем другие.
Может быть, спросят: где же предел все возрастающего производства и где продукты, ежедневно все увеличивающиеся, могли бы постоянно меняться друг на друга? Ведь бесконечные прогрессии существуют только в области отвлеченных количеств, на практике же самой природой вещей положен предел всяким излишествам, стало быть, тут дело идет уже о применении политической экономии к практике.
На практике еще не было никогда такого примера, чтобы какая-нибудь нация была совершенно лишена продуктов, которые она могла бы производить и потреблять. Но мы можем мысленно распространить последовательно на все продукты то, что наблюдали над некоторыми из них. За известными пределами трудности, которые сопровождают каждое производство и обыкновенно преодолеваются производителями, возрастают в такой быстро увеличивающейся пропорции, что превосходят удовлетворение, доставляемое пользованием такого продукта. И тогда модно произвести какую-нибудь полезную вещь, но ее полезность не будет стоить того, во что она обошлась, и не будет удовлетворять существенному условию всякого продукта - чтобы ценность его по крайней мере равнялась издержкам его производства. Если с известного пространства земли собрано все количество съестных припасов, которое только можно было получить с него, и если сверх того выписаны издалека еще новые запасы таких припасов, то производство их может оказаться настолько дорогим, что полученный продукт не будет стоить того, что на него израсходовано. Если труд тридцати дней может прокормить работавших только в течении двадцати дней, то невозможно продолжать такое производство: оно не побуждало бы в деятельности новых лиц, которые, вследствие этого, не увеличивали бы спроса на новую одежду, на новые жилища и т.д.
Число потребителей определяется, правда, количеством съестных припасов, но все другие потребности их, кроме питания, могут возрастать для бесконечности; в такой же степени могут увеличиваться и меняться друг на друга и продукты, способные удовлетворять этим потребностям. Но они могут увеличиваться также и в видах накопления капиталов. Но если потребности становятся все менее настоятельны, то естественно, что потребители будут делать все меньше усилий для их удовлетворения; то есть другими словами - будет все труднее находить в цене продуктов справедливое вознаграждение за издержки их производства. Остается всегда верным то положение, что продукты продаются тем сильнее, чем развитее потребности народа и чем больше предметов он может предоставить для обмена, то есть - чем более он цивилизован.