Россия выходила из состояния гражданской войны долго и тяжело. Расчеты большевистского руководства на плавный и безболезненный переход от "военного коммунизма" к новой экономической политике в конечном счете оказались несбыточной мечтой. Такое развитие событий во многом можно было предвидеть на основании того, как складывались отношения между главными революционными фигурами после Октября 1917 года.

Не только российский, но и мировой опыт революционного движения красноречиво свидетельствует, что на ход и исход любой революции (в том числе и победоносной) огромное, порой решающее, влияние оказывает субъективный фактор, в особенности такие его проявления, как личные взаимоотношения вождей революции. Это касается не отдельных малозначимых проблем, а самых что ни на есть принципиальных вопросов, касающихся характера новой власти, формы государственного устройства, социальной направленности реформ, степени участия народных масс в преобразовательном процессе и т. д. В этом отношении Октябрьская революция не стала исключением из общего правила. Она лишь подтвердила, причем достаточно убедительно и ярко, наличие этой важной черты, присущей практически всем революциям.

В жизни и исторической судьбе России двадцатые годы XX столетия оказались непредвиденно сложными и на редкость тяжелыми. На этом изломе российской истории во весь рост встали во многом новые проблемы, от решения которых в значительной мере зависело, в каком направлении будет развиваться наша страна и какой облик она примет через двадцать, сорок или пятьдесят лет. Положение усугублялось не только и, возможно, не столько тем, что после окончания гражданской войны необходимы были срочные и неординарные меры, которые бы четко определили стратегический путь всего последующего развития России, ее роль и место в мировой цивилизации. Этого настоятельно требовала сама внутренняя и внешняя обстановка, которая складывалась в первые послереволюционные годы и которую В. И. Ленин называл "слишком горькой действительностью"¹.

Искендеров Ахмед Ахмедович - член-корреспондент РАН.

За этой, казалось бы, нейтральной и достаточно спокойной формулировкой скрывалось такое опасное для большевистского руководства партии и страны явление, как первый системный кризис, разразившийся в 1921 году. Ленин, лучше других большевистских вождей осознававший всю остроту положения, призывал своих соратников чрезвычайно серьезно отнестись к ситуации, которую он определял как "самый большой внутренний политический кризис Советской России"².

Кризис, порожденный новой политической системой, вскрыл многие ее недостатки и негативные моменты. Это был важный сигнал, недвусмысленно напомнивший большевистскому руководству, что его установки на относительно скорый и чуть ли не автоматический переход страны к коммунистическим формам производства, распределения и управления были обусловлены не столько объективными социально-экономическими условиями, заметно ухудшившимися в период гражданской войны и осуществления политики "военного коммунизма", сколько политико-революционными соображениями, основанными на откровенно субъективистских оценках как внутренней, так и международной ситуации. Это была одна из серьезнейших теоретических и практических проблем, к решению которой большевики, по существу, не были готовы. Наивно было бы полагать, что крупные социальные, экономические и финансовые вопросы в отсталой России можно было решить с помощью так называемой новой экономической политики. Более того, по мысли некоторых большевистских лидеров, новая экономическая политика должна была благоприятствовать разрешению системного кризиса. Это при том, что в самой партии было немало тех, кто относился к нэпу как к временному тактическому маневру, а не как к стратегической задаче, призванной радикально изменить экономический строй российского государства.

В советской историографии проблема кризиса 1921 года и последовавших за ним событий долгое время оставалась темой, закрытой для исследования. Нельзя было употреблять сам термин "кризис" применительно к социалистическому хозяйствованию, не говоря уже о научно-объективной оценке событий, происходивших в первые годы послереволюционного развития.

Стоило журналу "Вопросы истории" опубликовать в 1984 г. статью, посвященную анализу причин кризиса 1921 года и путей выхода из него³, как немедленно последовали обвинения автора и редакции в идеологической неблагонадежности и отступлении от принципа партийности, которому неизменно следовала советская историческая наука. И это несмотря на то, что статья была выдержана в достаточно спокойных тонах и отличалась "взвешенностью", что, казалось бы, не давало партийным инстанциям ни малейшего повода для столь резкой критики. Тем не менее партийно-политическая ментальность не допускала никаких сомнений в правильности марксистского тезиса о несовместимости таких понятий, как "социализм" и "кризис".

Высшей точкой системного кризиса, несомненно, стало кронштадтское восстание. События 1 - 18 марта 1921 г. в Кронштадте вскрыли серьезные противоречия, охватившие практически все стороны жизни молодого советского государства. Однако главное требование, с которым выступали восставшие и которое больше всего раздражало руководителей большевистской партии и страны, было направлено против абсолютной власти большевиков. Официальная пропаганда изображала дело так, будто небольшая кучка контрреволюционеров, растерявших последние связи с собственным народом, при поддержке международного империализма подняла мятеж с целью свер-

жения советской власти и установления режима белогвардейских генералов. На такой оценке кронштадтских событий настаивал и Ленин. Через семь дней после возникновения кронштадтского кризиса он, выступая на X съезде партии с докладом "О политической деятельности ЦК РКП(б)", в частности, заявил: "Я не имею еще последних новостей из Кронштадта, - но не сомневаюсь, что это восстание, быстро выявившее нам знакомую фигуру белогвардейских генералов, будет ликвидировано в ближайшие дни, если не в ближайшие часы. В этом сомнения быть не может. Но нам необходимо взвесить обстоятельно политические и экономические уроки этого события. Что оно означает? Переход политической власти от большевиков к какому-то неопределенному конгломерату или союзу разношерстных элементов, как будто бы даже немножко только правее большевиков, а, может быть, даже и "левее" большевиков, - настолько неопределенна та сумма политических группировок, которая в Кронштадте попыталась взять власть в свои руки... Это обстоятельство, поставленное в связь со всеми кризисами, надо очень внимательно политически учесть и очень обстоятельно разобрать"⁴.

К сожалению, обстоятельного и всестороннего анализа этого вопроса так и не было проведено. Одна из причин этого заключалась в крайне жесткой позиции, которую с самого начала занимало большевистское руководство по такому актуальнейшему для страны вопросу, как образование союза политических сил, выступавших за демократический путь развития России. Камнем преткновения и на сей раз явилась система пролетарской диктатуры, которая всячески сдерживала движение страны по пути к демократии.

Сосредоточив в своих руках фактически неограниченную власть и не собираясь делиться ею с кем бы то ни было, большевистские вожди уповали прежде всего на силу. В ходе кронштадтских событий был, по существу, развязан массовый террор, направленный не только против участников восстания, но и против тех, кто прямого участия в этих событиях не принимал. По некоторым данным, 2103 человека были приговорены к высшей мере наказания - расстрелу и 6459 человек - к различным срокам заключения⁵.

Столь жестокая расправа над восставшим народом имела еще одну цель - покончить с массовыми антиправительственными выступлениями, охватившими многие регионы страны. К тому же власти были крайне раздражены тем, что Кронштадт стал своего рода символом героической борьбы и жертвенного отношения к идеям свободы и справедливости.

События марта 1921 года в Кронштадте, которые официальная советская историография нарекла "Кронштадтским мятежом", стали, пожалуй, самыми неожиданными и болезненными для большевистских вождей, которые поспешили публично осудить восставших и представить их как белогвардейских отщепенцев.

Власть, серьезно напуганная событиями в Кронштадте и опасаясь их влияния на другие города и регионы страны, особенно на Петроград, продолжала утаивать правду о кронштадтском восстании как от собственного народа, так и от международной общественности. Это при том, что Ленин не раз говорил: "Мы не должны стараться прятать что-либо, а должны говорить прямиком"⁶. Власти пытались всеми имевшимися в их распоряжении силами и средствами как можно быстрее подавить восстание, а вместе с этим покончить с любыми проявлениями "антисоветской оппозиции". Большевистское руководство под разными предлогами отказывалось от прямых переговоров с повстанцами. Такая позиция должна была, с одной стороны, продемонстрировать твердость и неуступчивость властей, в том числе по вопросам соблюдения в стране демократических прав и свобод, а с другой

- преподать урок тем, кто хотел бы повторить Кронштадт и ослабить устои молодого советского государства.

В ликвидации кронштадтского восстания отличился своей жестокостью М. Н. Тухачевский. Пройдет чуть более 15 лет и Тухачевский на себе испытает все ужасы Большого террора 30-х годов, зачатки которого явственно проявились еще в дни кронштадтских событий. Негативное восприятие международной демократической общественностью событий в Кронштадте заставило советское руководство обратиться к зарубежной прессе с "разъяснениями" по поводу ситуации, сложившейся в Кронштадте и в стране в целом.

26 марта 1921 г. в газете "Петроградская правда", а до этого 15 марта в газете "The New York Herald" было опубликовано интервью Ленина американскому журналисту. В нем вождь российского пролетариата, наряду с изложением кронштадтских событий, сделал ряд любопытных и неожиданных признаний, которых до того времени большевики публично старались не делать. "Поверьте мне, - говорил Ленин, обращаясь главным образом к зарубежному читателю, - в России возможны только два правительства: царское или Советское. В Кронштадте некоторые безумцы и изменники говорили об Учредительном собрании. Но разве может человек со здравым умом допустить даже мысль об Учредительном собрании при том ненормальном состоянии, в котором находится Россия". Ленин представил кронштадтское восстание как "совершенно ничтожный инцидент, который составляет для Советской власти гораздо меньшую угрозу, чем ирландские войска для Британской империи". В Америке думают, продолжал он, что "большевики являются маленькой группой злонамеренных людей, тиранически господствующих над большим количеством образованных людей, которые могли бы образовать прекрасное правительство, при отмене советского режима. Это мнение совершенно ложно. Большевиков никто не в состоянии заменить, за исключением генералов и бюрократов, уже давно обнаруживших свою несостоятельность. Если за границей преувеличивают значение восстания в Кронштадте и ему оказывают поддержку, то это происходит потому, что мир разделился на два лагеря: капиталистическая заграница и коммунистическая Россия"⁷.

Интервью главы Советского правительства показательно в том отношении, что Ленин фактически признал, что восстание в Кронштадте имело политический характер, поскольку одним из главных его требований был созыв Учредительного собрания, в рамках которого только и можно было тогда разрабатывать вопросы, касавшиеся формы, структуры и состава государственных органов. К сожалению, сигнал, посланный восставшим Кронштадтом, государственной властью так и не был услышан.

Ретроспективный взгляд на кронштадтские события показывает, что при всей сложности политического и экономического положения России существовали вполне реальные условия, позволявшие справиться с системным кризисом и выйти на новые рубежи развития страны. К сожалению, ставка на административно-командные методы при решении сложнейших социально-экономических и политических проблем уже была сделана и отступать от этого большевики не собирались ни при каких условиях. Это отчетливо проявилось как во время разгрома кронштадтского восстания, так и в период подавления крестьян, требовавших улучшения своего материального положения. Волны крестьянских восстаний прокатились тогда по многим регионам России. Особенно высокий накал борьбы был в Сибири, на Украине, на Кавказе, в Поволжье, на Дону. На этом фоне выделялось восстание крестьян в Тамбовской губернии. Требования крестьян во многом перекликались с

лозунгами, под которыми проходили митинги и демонстрации в Кронштадте. Тамбовское восстание, или "антоновщина", названное так по имени его предводителя, было жестоко подавлено. И на этот раз отличился все тот же Тухачевский, имевший уже немалый карательный опыт. Сам А. С. Антонов был убит при аресте в 1922 году.

Причины, побуждавшие российских крестьян все активнее включаться в борьбу с правительственными чиновниками, были обусловлены не только и, возможно, не столько неурожаем, голодом, хозяйственной разрухой, сколько невнятностью и ошибочностью политики большевиков в этой чрезвычайно важной области российской жизни. Признавая это, Ленин заявлял: "Мы, в этом отношении очень много погрешили, идя слишком далеко: мы слишком далеко зашли по пути национализации торговли и промышленности, по пути закрытия местного оборота. Было ли это ошибкой? Несомненно. В этом отношении нами было сделано много просто ошибочного, и было бы величайшим преступлением здесь не видеть и не понимать того, что мы меры не соблюли, не знали, как ее соблюсти"⁸.

Некоторые зарубежные историки, анализируя кризисную ситуацию в послереволюционной России, полагали, что недовольство крестьян могло стать реальной угрозой для существования молодого советского государства. Выход из кризиса, который имел все признаки затяжного системного кризиса, многие из них видели в значительном ослаблении жесткости внутренней экономической политики и улучшении материальных условий жизни всего населения, но прежде всего крестьянства. По их мнению, этого можно было бы добиться путем соглашения с иностранными капиталистами. Этим целям должна была также служить новая экономическая политика, которая должна была привести к примирению и компромиссу новой России с капиталистическим миром⁹.

В начале 20-х годов положение в стране и в руководстве партии складывалось крайне сложно, если не трагично. Ситуация усугублялась резким ухудшением состояния здоровья Ленина, который большую часть времени вынужден был по рекомендации врачей проводить вне Москвы. Здесь, в Горках, где все напоминало больничную обстановку, его стали обуревать тяжелые раздумья о настоящем и будущем страны, о положении дел в партии, о дальнейшем развитии революции и о многом другом.

Какие мысли тревожили пролетарского вождя прежде всего, насколько глубоко сознавал он положение, в котором так внезапно оказался в свои 54 года, какие планы строил на будущее - обо всем этом дает достаточно полное представление политическое Завещание Ленина, включающее в себя последние его письма, записки и статьи, написанные или надиктованные за период с 23 декабря 1922 г. по 2 марта 1923 года.

23 декабря 1922 г. Ленин начал диктовать отдельными порциями "Письмо к съезду", которое, вместе с его последними статьями, получило наименование "Политическое завещание". Всего было сделано пять таких записей, которые диктовались в течение строго отведенного для этого времени.

В первой записи, датированной 23 декабря 1922 г., говорилось следующее: "Я советовал бы очень предпринять на этом съезде ряд перемен в нашем политическом строе. Мне хочется поделиться с вами теми соображениями, которые я считаю наиболее важными.

В первую голову я ставлю увеличение числа членов ЦК до нескольких десятков или даже до сотни. Мне думается, что нашему Центральному Комитету грозили бы большие опасности на случай, если бы течение событий не было бы вполне благоприятно для нас (а на это мы рассчитывать не можем), - если бы мы не предприняли такой реформы.

Затем, я думаю предложить вниманию съезда придать законодательный характер на известных условиях решениям Госплана, идя в этом отношении навстречу тов. Троцкому, до известной степени и на известных условиях.

Что касается до первого пункта, т. е. до увеличения числа членов ЦК, то я думаю, что такая вещь нужна и для поднятия авторитета ЦК, и для серьезной работы по улучшению нашего аппарата, и для предотвращения того, чтобы конфликты небольших частей ЦК могли получить слишком непомерное значение для всех судеб партии.

Мне думается, что 50 - 100 членов ЦК наша партия вправе требовать от рабочего класса и может получить от него без чрезмерного напряжения его сил.

Такая реформа значительно увеличила бы прочность нашей партии и облегчила бы для нее борьбу среди враждебных государств, которая, по моему мнению, может и должна сильно обостриться в ближайшие годы. Мне думается, что устойчивость нашей партии благодаря такой мере выиграла бы в тысячу раз".

Вторая запись, продиктованная на следующий день - 24 декабря, гласила:

"Под устойчивостью Центрального Комитета, о которой я говорил выше, я разумею меры против раскола, поскольку такие меры вообще могут быть приняты. Ибо, конечно, белогвардеец в "Русской мысли" (кажется, это был С. С. Ольденбург) был прав, когда, во-первых, ставил ставку по отношению к их игре против Советской России на раскол нашей партии и когда, во-вторых, ставил ставку для этого раскола на серьезнейшие разногласия в партии.

Наша партия опирается на два класса и поэтому возможна ее неустойчивость и неизбежно ее падение, если бы между этими двумя классами не могло состояться соглашение. На этот случай принимать те или иные меры, вообще рассуждать об устойчивости нашего ЦК бесполезно. Никакие меры в этом случае не окажутся способными предупредить раскол. Но я надеюсь, что это слишком отдаленное будущее и слишком невероятное событие, чтобы о нем говорить.

Я имею в виду устойчивость, как гарантию от раскола на ближайшее время, и намерен разобрать здесь ряд соображений чисто личного свойства.

Я думаю, что основным в вопросе устойчивости с этой точки зрения являются такие члены ЦК, как Сталин и Троцкий. Отношения между ними, по-моему, составляют большую половину опасности того раскола, который мог бы быть избегнут и избежанию которого, по моему мнению, должно служить, между прочим, увеличение числа членов ЦК до 50, до 100 человек.

Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. С другой стороны, тов. Троцкий, как доказала уже его борьба против ЦК в связи с вопросом о НКПС, отличается не только выдающимися способностями. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хватающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела.

Эти два качества двух выдающихся вождей современного ЦК способны ненароком привести к расколу, и если наша партия не примет мер к тому, чтобы этому помешать, то раскол может наступить неожиданно.

Я не буду дальше характеризовать других членов ЦК по их личным качествам. Напомню лишь, что октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не являлся случайностью, но что он также мало может быть ставим им в вину лично, как небольшевизм Троцкому.

Из молодых членов ЦК хочу сказать несколько слов о Бухарине и Пятакове. Это, по-моему, самые выдающиеся силы (из самых молодых сил), и

относительно их надо бы иметь в виду следующее: Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)".

Запись, сделанная 25 декабря, утверждала:

"Затем Пятаков - человек, несомненно, выдающейся воли и выдающихся способностей, но слишком увлекающийся администраторством и администраторской стороной дела, чтобы на него можно было положиться в серьезном политическом вопросе.

Конечно, и то и другое замечание делаются мной лишь для настоящего времени в предположении, что эти оба выдающиеся и преданные работники не найдут случая пополнить свои знания и изменить свои односторонности".

В добавлении к письму от 24 декабря 1922 года: "Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше о взаимоотношении Сталина и Троцкого, это не мелочь, или это такая мелочь, которая может получить решающее значение".

Продолжение записок 26 декабря 1922 года:

"Увеличение числа членов ЦК до количества 50 или даже 100 человек должно служить, по-моему, двоякой или даже троякой цели: чем больше будет членов ЦК, тем больше будет обучение цекистской работе и тем меньше будет опасности раскола от какой-нибудь неосторожности. Привлечение многих рабочих в ЦК будет помогать рабочим улучшить наш аппарат, который из рук вон плох. Он у нас, в сущности, унаследован от старого режима, ибо переделать его в такой короткий срок, особенно при войне, при голоде и т. п., было совершенно невозможно. Поэтому тем "критикам", которые с усмешечкой или со злобой преподносят нам указания на дефекты нашего аппарата, можно спокойно ответить, что эти люди совершенно не понимают условий современной революции. За пятилетие достаточно переделать аппарат вообще невозможно, в особенности при тех условиях, при которых происходила революция у нас. Достаточно, если мы за пять лет создали новый тип государства, в котором рабочие идут впереди крестьян против буржуазии, и это при условии враждебной международной обстановки представляет из себя дело гигантское. Но сознание этого никоим образом не должно закрывать от нас того, что мы аппарат, в сущности, взяли старый от царя и от буржуазии и что теперь с наступлением мира и обеспечением минимальной потребности от голода вся работа должна быть направлена на улучшение аппарата.

Я представляю себе дело таким образом, что несколько десятков рабочих, входя в состав ЦК, могут лучше, чем кто бы то ни было другой, заняться проверкой, улучшением и пересозданием нашего аппарата. РКИ, которой принадлежала эта функция вначале, оказалась не в состоянии справиться с нею и может быть употреблена лишь как "придаток" или как помощница, при известных условиях, к этим членам ЦК. Рабочие, входящие в ЦК, должны быть, по моему мнению, преимущественно не из тех рабочих, которые

прошли длинную советскую службу (к рабочим в этой части своего письма я отношу всюду и крестьян), потому что в этих рабочих уже создались известные традиции и известные предубеждения, с которыми именно желательно бороться.

В число рабочих членов ЦК должны войти преимущественно рабочие, стоящие ниже того слоя, который выдвинулся у нас за пять лет в число советских служащих, и принадлежащие ближе к числу рядовых рабочих и крестьян, которые, однако, не попадают в разряд прямо или косвенно эксплуататоров. Я думаю, что такие рабочие, присутствуя на всех заседаниях ЦК, на всех заседаниях политбюро, читая все документы ЦК, могут составить кадр преданных сторонников советского строя, способных, во-первых, придать устойчивость самому ЦК, во-вторых, способных действительно работать над обновлением и улучшением аппарата"¹⁰.

Внимательное ознакомление с настоящим документом ставит перед исследователями ряд важных вопросов.

Во-первых, это касается объяснения того, чем было вызвано обращение Ленина непосредственно к делегатам партийного съезда, минуя ЦК и даже политбюро, почему высшие партийные руководители с первых же дней появления этого письма делали все, чтобы о нем было известно крайне узкому кругу партийного руководства и знал ли об этом автор "Письма к съезду"?

Этому может быть только одно объяснение: с тех пор, как Ленина поселили в подмосковных Горках его, в сущности, держали в неведении о том, что происходило в партии и стране. Фактически он был отстранен от политических дел. А когда ЦК партии своим решением от 18 декабря 1922 г. возложил контроль за тем, чтобы Ленин был огражден от всякой политической информации, на Сталина, это лишило его любой связи со своими соратниками. На этой почве даже разразился скандал между Н. К. Крупской и Сталиным, который в грубой форме обвинил ее в нарушении данного постановления ЦК, пригрозив применить соответствующие санкции. Узнав об этом, Ленин обратился к Сталину с гневным письмом следующего содержания: "Уважаемый т. Сталин. Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения. С уважением Ленин"¹¹.

Это письмо к Сталину было написано 5 марта 1923 г., то есть спустя всего два месяца после появления "Письма к съезду". О чем это может свидетельствовать? Только о том, что Ленин окончательно убедился, что разногласия в ЦК и политбюро обострились до такой степени, что необходимо было принимать срочные меры на уровне съезда. О резком обострении разногласий внутри руководящего ядра партии после отъезда Ленина в Горки писал и Л. Д. Троцкий: "В 1923 г., после отхода Ленина от работы, вспыхивают в основном ядре ЦК серьезные разногласия, которые в течение дальнейших четырех лет развертываются в две непримиримые линии. В 24-м году призрак троцкизма - после тщательной закулисной подготовки - выпускается на сцену"¹².

Во-вторых, виновным в обострении ситуации, которая становилась все более опасной для партии, угрожая дальнейшим ее расколом и полной дезорганизацией, Ленин, судя по всему, считал Сталина, поэтому и решил под-

держать Троцкого. В пользу такого предположения говорит тот факт, что незадолго до смерти из партийных деятелей высокого ранга он общался практически только с ним. Что касается отношений между Лениным и Сталиным, то они складывались крайне напряженно и все явственнее проявлялось недоверие Ленина к Сталину. В пользу этой версии говорит, в частности, такой факт: когда в январе - начале февраля 1923 г. наступило некоторое улучшение состояния здоровья Ленина, и врачи продлили ему время для работы, первым, к кому он обратился с письмом, был Троцкий. "Я просил бы Вас очень, - говорилось в этом письме, - взять на себя защиту грузинского дела (речь шла о поведении С. К. Орджоникидзе в Грузии, когда при обсуждении национального вопроса он, пользуясь поддержкой Сталина, повел себя грубо и недостойно в отношении местных руководителей, пытаясь решать возникшие вопросы административно-командными методами. - А. И.) на ЦК партии. Дело это сейчас находится под "преследованием" Сталина и Дзержинского, и я не могу положиться на их беспристрастие. Даже совсем напротив. Если бы Вы согласились взять на себя его защиту, то я бы мог быть спокойным"¹³. Это еще одно доказательство того, что Ленин испытывал определенное недоверие к Сталину. Троцкий, сославшись на болезнь, ответил, что не может взять на себя защиту "грузинского дела". Очевидно, это было вызвано его желанием слишком не обострять отношения со Сталиным, ибо время открытой схватки между ними еще не наступило.

В-третьих, в своем политическом завещании Ленин дает подробные характеристики главным партийным вождям, в которых отмечаются достаточно серьезные для партийных руководителей такого уровня отрицательные черты (такие, например, как нетерпимость, грубость, плохое знание диалектики, склонность к самолюбованию и административным методам работы и др.). Невольно напрашивается вопрос, а не стояла ли за всем этим какая-нибудь цель, о которой по каким-то причинам Ленин не готов был высказываться публично? Речь не идет о том, насколько критика своих соратников, содержащаяся в Завещании, была справедливой. Скорее всего она соответствовала действительности, но вряд ли в тот момент, когда угасавший вождь надиктовывал свои мысли и идеи, она была своевременна. Тем более, по выражению самого Ленина, перед ним и партией стояли куда более важные проблемы, касавшиеся укрепления стабильности в партии и стране. Остается неясным, насколько первая задача могла содействовать решению второй, более серьезной и актуальной. Вряд ли Ленин не понимал этого или он диктовал эту часть своих записей, когда болезнь зашла уже слишком далеко.

Думается, что это было сделано не случайно. В последние предсмертные дни Ленин стал все чаще разочаровываться в своих соратниках, особенно когда чувствовал, что события в стране развивались не совсем так, как ему хотелось бы. Вместе с тем, судя по содержанию политического завещания, он явно не желал видеть Сталина в числе его возможных преемников. В то же время Ленин понимал, что не в его силах преградить Сталину путь к власти: Сталин медленно, но уверенно укреплял свое влияние в партии. Симпатии Ленина были на стороне Троцкого. Ему он хотел бы передать власть. Косвенным подтверждением этого могут служить письма, с которыми Крупская, по поручению Ленина, обращалась к Троцкому. Вот одно из них: "Дорогой Лев Давидович. Я пишу, чтобы рассказать Вам, что приблизительно за месяц до смерти, просматривая Вашу книжку, Владимир Ильич остановился на том месте, где Вы даете характеристику Маркса и Ленина, и просил меня перечесть ему это место, слушал очень внимательно, потом еще раз просматривал сам. И вот еще что хочу сказать: то отношение, которое сложилось у В. И. к Вам тогда, когда Вы приехали к нам в Лондон из Сибири, не измени-

лось у него до самой смерти. Я желаю Вам, Лев Давидович, сил и здоровья и крепко обнимаю"¹⁴.

Последняя беседа Троцкого с Лениным состоялась вскоре после того, как Ленин последний раз выступил в речью на пленуме Моссовета. Это было 20 ноября 1922 года. Впоследствии Троцкий приписывал этой беседе очень большое значение. Вообще в последние месяцы жизни Ленина Троцкий любил демонстрировать свои особо доверительные отношения с Лениным и свою близость к пролетарскому вождю, как бы убеждая самого себя и свое окружение в том, что именно он является главным и единственным претендентом на власть в партии и стране. Об этой встрече Троцкий вспоминал не раз, обвиняя руководство партии и прежде всего Сталина, Каменева и Зиновьева в том, что они, воспользовавшись резким ухудшением состояния здоровья Ленина, фактически совершили государственный переворот с единственной целью - воспрепятствовать его приходу к власти после смерти Ленина, угасавшего с каждым днем и каждым часом. В ходе последней беседы Троцкого с Лениным, по словам Троцкого, Ленин дал ясно понять, что он серьезно обеспокоен судьбой страны и партии.

Ленина действительно не покидала тревога за будущее партии, которая, по его мнению, не избежала кризиса. "Партия больна. Партию треплет лихорадка"¹⁵, - предупреждал он в статье "Кризис партии", написанной незадолго до кронштадтских событий.

Приступая к диктовке такого важного партийного и государственного документа, как "Письмо к съезду", Ленин, естественно, преследовал определенные цели, одни из которых, что называется, лежали на поверхности и были сформулированы достаточно четко, другие - изложены несколько завуалированно. Можно выделить по крайней мере три такие цели:

Первая. Любой ценой избежать окончательного разложения партии и ее ЦК путем резкого ослабления влияния Сталина на все процессы, происходившие тогда в партии и в стране;

Вторая. Поддержать своим авторитетом Троцкого как возможного и вполне реального своего преемника;

Третья. Направить все силы партии на борьбу против усиления роли партийного аппарата и административной бюрократии, в которых Ленин видел главную опасность для существования Советской власти и самой партии. Не случайно он писал: "Наше государство есть государство с бюрократическим извращением"¹⁶.

К сожалению, ни одна из названных целей не была достигнута. Более того, разногласия в партии и ее руководстве не только не были устранены, но еще больше усилились. Решать проблему Сталина, несмотря на все предпринимаемые для этого усилия, оказалось уже не под силу ни Ленину, ни тем более Троцкому. Поведение последнего в предкризисные дни, в частности, его отсутствие на похоронах Ленина (подробнее об этом чуть ниже), позволяет утверждать, что вся интрига, связанная со смещением Сталина с поста генсека и таким образом фактическое отстранение его от важнейших партийных и государственных дел исходила от Троцкого, который действовал не самостоятельно, а убеждая Ленина в том, что это необходимо для ликвидации кризиса партии и укрепления ее стабильности. Подтверждением этому может служить то, что Ленин вынужден был дважды возвращаться к этой проблеме. В тексте "Письма к съезду" вначале не ставился вопрос о снятии Сталина с поста генсека, а лишь назывались некоторые негативные черты его характера, как, впрочем, и других вождей, в том числе и самом Троцком. Тем не менее из всех, кому Ленин дал нелестные характеристики, один только Троцкий счел необходимым публично присо-

единиться к строго взвешенной характеристике Ленина сталинских методов работы¹⁷.

Вполне очевидно, что ни Ленин, ни Троцкий не думали, что у "Письма к съезду" окажется другой адресат. Как только видные деятели партии ознакомились с содержанием этого письма, они решили не давать ему широкой огласки, знакомя с ним лишь небольшую часть партийного актива и избегая его обсуждения. Возможно, обращение Ленина напрямую к съезду было продиктовано его недоверием к ЦК и отдельным членам политбюро, включая прежде всего Сталина, и отражало сложную ситуацию, сложившуюся в партии. Ленина к концу жизни довольно часто охватывало чувство разочарования во многих его соратниках, не говоря уже о том, что ход событий в стране и партии все чаще стал отклоняться от его представлений о целях и путях развития революции. Уже в самые первые послереволюционные годы явственно обнаружилось, что в эпицентре событий оказались фигуры, в руках которых сконцентрировалась огромная власть не только над партией, но и над всей Россией и ее народами. В самом партийном руководстве были люди, которые прекрасно понимали, что Троцкий и Сталин настолько сильно разнились по своим взглядам и убеждениям, что в любой момент между ними могло возникнуть острое противостояние, что неминуемо привело бы к непредсказуемым последствиям. Так, собственно, и произошло.

Нельзя думать, что Ленин не придавал важного значения опасности, которая подстерегала партию и ее лидеров. Какое-то время ему удавалось сглаживать разраставшиеся с каждым днем противоречия между Сталиным и Троцким. Это при том, что недостатка в разговорах об укреплении единства партийных рядов не было. По мере ухудшения состояния здоровья Ленина разногласия между ними становились все более непримиримыми. Схватка двух титанов все больше напоминала борьбу с непредвиденным исходом. Ясно было лишь то, что Троцкий мог одержать окончательную победу над Сталиным, к чему он так стремился, только при живом Ленине, тогда как для политического успеха Сталина нужна была смерть вождя революции.

Троцкий, который кичился своей близостью к Ленину и их полным взаимопониманием по всем принципиальным вопросам развития русской революции, делал все возможное, чтобы выполнить пункт ленинского политического завещания и сместить Сталина с поста генерального секретаря. Однако то ли усилия Троцкого оказались недостаточно эффективными, то ли сказалась откровенно выжидательная позиция по этому вопросу, занятая некоторыми влиятельными членами политбюро, но этот едва ли не самый главный пункт завещания выполнять никто не торопился. Это могло свидетельствовать о том, что данный пункт был навязан Ленину кем-то из его близкого окружения, скорее всего, Троцким. Сам же Ленин, опасаясь дальнейшего раскола партии, тоже не настаивал на скорейшем претворении в жизнь своего решения. Об определенной неуверенности Ленина в этом вопросе и возможном давлении на него говорит тот факт, что этот пункт появился после того, как основной текст завещания был надиктован.

Что касается близости Ленина и Троцкого, на что последний постоянно ссылается в своих мемуарах, то с этим, пожалуй, можно согласиться. Только при этом надо иметь в виду, что Троцкий, описывая свои отношения с Лениным как исключительно доверительные, тут же старается принизить роль Сталина в партийных и политических делах, сопровождая свои личные оценки Сталина ссылками на Ленина. Как пишет Троцкий, на одном из заседаний Совнаркома Ленин вручил ему лист бумаги со следующими строками: "Това-

рищи! Зная строгий характер распоряжений тов. Троцкого, я настолько убежден, в абсолютной степени убежден, в правильности, целесообразности и необходимости для пользы дела даваемого тов. Троцким распоряжения, что поддерживаю это распоряжение всецело"¹⁸.

Вот как среагировал Троцкий на эту своеобразную индульгенцию, выданную ему вождем революции: "Ленин ставил заранее свою подпись под всяким решением, которое я найду нужным вынести в будущем. Между тем от этих решений зависела жизнь и смерть человеческих существ. Может ли вообще быть большее доверие человека к человеку? Самая мысль о таком необычайном документе могла возникнуть у Ленина только потому, что он лучше моего знал или подозревал источники интриги и считал необходимым дать ей наивысший отпор. Но решиться на такой шаг Ленин мог только потому, что был до глубины души уверен в невозможности с моей стороны нелояльных действий или злоупотребления властью. Эту уверенность он выразил в немногих строках с предельной силой. Тщетно эпигоны стали бы искать у себя какого-либо подобия такого документа. Сталин мог бы наткнуться в своем архиве разве лишь на скрываемое им от партии "Завещание" Ленина, где о самом Сталине сказано, как о нелояльном человеке, способном на злоупотребления властью. Достаточно сопоставить эти два текста: выданную мне Лениным неограниченную моральную доверенность и выданный им же Сталину моральный волчий паспорт, чтоб получить полную меру отношений Ленина ко мне и к Сталину"¹⁹.

Сколько бы Троцкий, а затем и Сталин ни заявляли о том, будто они вовсе не стремятся к власти, мало кто из политиков и аналитиков в это верил. Тем более, что борьба между двумя главными претендентами на неограниченную власть происходила на глазах у тех, кто так или иначе поддерживал одного и всячески третировал другого. Похоже, к моменту появления ленинского "Письма к съезду" большинство членов политбюро уже сделали свой выбор, и он был не в пользу Троцкого. Ленин это понимал и поэтому действовал в обход политбюро. По той же причине текст завещания не дошел до адресата, а сама идея повисла в воздухе: вместо укрепления единства руководящего ядра партии произошел еще больший его раскол. Но, пожалуй, самое печальное состояло в том, что все эти интриги происходили за спиной умирающего Ленина, когда его слова и мнение уже мало что значили для руководящей элиты ЦК и политбюро. Максимум на что еще мог надеяться Ленин, так это на то, чтобы как-то направить эту борьбу в иное русло и не дать ей перерасти в кризис общепартийного масштаба. Когда Ленин убедился в том, что настроения в политбюро складываются не в пользу Троцкого, он перестал настаивать на срочном рассмотрении вопроса о дальнейшем пребывании Сталина на посту генсека.

Впоследствии Троцкий, описывая эпизод, связанный с попыткой смещения Сталина и тем самым существенного ослабления его веса и влияния в партии, обрушился с яростной критикой на Каменева и Зиновьева, обвинив их в том, что они "вместе со Сталиным создавали легенду о "троцкизме" лабораторно-заговорщическим путем"²⁰. Вот как Троцкий описывал ситуацию, складывавшуюся в партии накануне и после смерти Ленина: "В 1923 г., после отхода Ленина от работы, вспыхивают в основном ядре ЦК серьезные разногласия, которые в течение дальнейших четырех лет развертываются в две непримиримые линии. В 24-м году призрак троцкизма - после тщательной закулисной подготовки - выпускается на сцену. Вдохновителями кампании являются Зиновьев и Каменев. Они стоят во главе - по тогдашнему - "старой большевистской гвардии". По другую сторону - "троцкизм". Но группа "старой гвардии" раскалывается в 25-м году. Вско-

ре, заключает Троцкий, Каменев и Зиновьев сами оказались зачисленными в число "троцкистов". Трудно придумать иронию судьбы, более беспощадную"²¹.

Анализируя ход борьбы за абсолютную власть между Троцким и Сталиным, некоторые исследователи, например, Д. А. Волкогонов, полагают, что разногласия между ними развивались в основном на личной почве и во многом были вызваны несхожестью их характеров. Он считал, что только соперничество и абсолютная неготовность к сотрудничеству явились одним из главных истоков непримиримой борьбы Сталина и Троцкого. В то же время, признавая, что "за персональными амбициями, личной непримиримостью, столкновением характеров "выдающихся вождей" стояло нечто более важное", а именно "принципиальные теоретические расхождения". К сожалению, автор не рассматривает подробно эти расхождения. Нельзя же серьезно воспринять замечание Волкогонова, будто Троцкий "хотел совместить революционные преобразования в городе и селе с утверждением демократического режима в партии и стране"²². И это говорится о человеке, которому была чужда демократия в любом виде и который грезил мировой пролетарской революцией, до полной победы которой строительство социализма в такой стране, как отсталая Россия, вообще невозможно. Поэтому трудно согласиться с Волкогоновым, утверждавшим, что пока был жив Ленин борьба между Сталиным и Троцким, хотя часто и принимала крайне острые, недостойные лидеров партии, формы, носила "больше личный характер, была менее связана с "платформами" и позициями". Если же между ними, отмечал автор, и существовали принципиальные теоретические расхождения, то они касались лишь вопроса о судьбах социализма в СССР²³.

Во-первых, вопрос о путях строительства социализма в России имел не только практическое, но и важное теоретическое значение. В этом вопросе Троцкий действительно расходился не только со Сталиным, но и с Лениным, которые, вопреки Троцкому, верили в такую возможность. Главная мысль, которую развивал Троцкий в своем сочинении, посвященном так называемой перманентной, то есть непрерывной революции, сводилась к отстаиванию тезиса о том, что победившая пролетарская революция не должна останавливаться на полпути, замыкаясь в своих национальных рамках, а должна всячески содействовать победе революции в мировом масштабе. Без этого необходимого условия ни о каком построении нового общества не могло быть и речи. Троцкий упрекал Сталина в том, что его больше интересовал "мир в одной стране", как впоследствии - "социализм в одной стране"²⁴. Сталин действительно считал, что внутренние задачи революции должны превалировать над внешними.

С этим Троцкий не мог согласиться. Он не только мечтал о мировой пролетарской революции, но и считал, что Россия должна всячески содействовать ее ускорению, в том числе и путем выделения на эти цели необходимых денежных средств. По настоянию Троцкого, занимавшего тогда пост наркома по иностранным делам, 9 декабря 1917 г. СНК принимает следующее постановление: "Совет Народных Комиссаров считает необходимым прийти всеми возможными, в том числе денежными, средствами на помощь левому интернациональному крылу рабочего движения всех стран, совершенно независимо от того, находятся ли эти страны с Россией в войне или в союзе, или же сохраняют нейтральное положение". Согласно данному постановлению на эти нужды в распоряжение заграничных представителей комиссариата по иностранным делам, по предложению Троцкого, было выделено два миллиона рублей²⁵. Под документом стоят две подписи: Ленина и Троцкого.

Мысли и идеи, которые особенно волновали Ленина в последние месяцы его жизни, нашли свое отражение в предсмертных статьях и письмах. Одной из главных забот Ленина было преодоление резко негативного влияния государственного и партийного аппарата на ход и исход строительства новой России. Как вспоминал Троцкий, во время их последней встречи с Лениным, состоявшейся в конце 1923 г., речь шла в основном о том, как предотвратить это чрезвычайно грозное и смертельно опасное для партии и страны явление.

Но не только эта проблема волновала умирающего вождя. Он спешил поделиться своими взглядами на проблемы, которые, по его мнению, в своей совокупности должны составлять основу стратегического плана развития страны и партии. Эти его мысли и прогнозы, изложенные в пяти последних статьях, целиком посвящены теоретическим и практическим аспектам государственного и партийного строительства. По мнению Троцкого, статьи, написанные Лениным в промежутке между двумя ударами, "стоят на уровне его лучших работ"²⁶. Такую же высокую оценку дал этим работам и Н. И. Бухарин, который в своем докладе на траурном заседании, посвященном пятилетию со дня смерти Ленина, заявлял: "Я ограничиваю тему своего выступления политическим завещанием Ленина, то есть совокупностью мыслей, которые Владимир Ильич оставил как свое последнее, самое мудрое, самое взвешенное слово, как свою последнюю, самую продуманную директиву"²⁷.

Какие же мысли заключены в указанных статьях и насколько глубоко и выпукло они выражали суть событий, оставляя следующим поколениям свою последнюю "директиву"?

Надо признать, что идеи Ленина, как правило, давали верную картину состояния общества и переживаемых им трудностей. Что же касается определения путей развития государства, то в этой сфере - и это естественно - ежедневно и ежечасно возникало огромное число вопросов (больших и малых), которые либо оставались без ответа, либо ответы вступали в противоречие с реальной действительностью. Это вело к возникновению расхождений между теорией и практикой. Ощущалась острая нехватка глубоких теоретических исследований по принципиальным вопросам, касавшимся перспектив социалистического развития в России.

В ряде мест политического завещания Ленин, рассуждая о том, как важно вовремя привлекать к управлению страной и руководству партией новых людей, особенно из числа рабочих, способных внести заметную лепту в борьбу за очищение партийно-государственного аппарата от чиновничьей скверны, доставшейся новой власти от старого режима, призывал своих соратников занимать активную позицию в этом вопросе, не допустить деградации общества и государства. Ленин до последних дней жизни настойчиво добивался увеличения численности ЦК партии в 2 - 3 раза: с 36 человек до 50 и даже 100 членов.

В связи с этим можно вспомнить, как уже в наше время расширялся состав ЦК и политбюро, как появлялись многочисленные министерства и ведомства. Но этот процесс, как показали последующие события, имел весьма слабое отношение к развитию подлинной демократии. Это были скорее непременные атрибуты формальной демократии, которая насаждалась в обществе в режиме так называемой диктатуры пролетариата. Каждая новая власть спешила провозгласить себя активной сторонницей демократии. Однако проходило не так много времени и ситуация повторялась с удивительным однообразием. И вновь и вновь делались ссылки на тезис о якобы "исторической неготовности" России к демократическим переустройствам и становлению

нормального демократического государства, основанного на законе. Корни столь недальновидного подхода к пониманию роли и места демократии в процессе развития российского общества следует искать не в истории России, а в истории Октябрьской революции, вожди которой с первых же дней их нахождения у власти высокомерно демонстрировали свой антидемократизм, заявляя при этом, как Троцкий, что марксисты никогда не были идолопоклонниками формальной демократии²⁸. Вожди всех революций в этом отношении мало чем отличались друг от друга.

21 января 1924 г. в 18 часов 50 минут в подмосковных Горках скончался Ленин. Смерть, по словам Троцкого, "явилась для него только избавлением от физических и нравственных страданий. Свою беспомощность и прежде всего отсутствие речи при полной ясности сознания, Ленин не мог не ощущать как невыносимое унижение. Он уже не терпел врачей, их покровительственного тона, их банальных шуточек, их фальшивых обнадеживаний. Пока он еще владел речью, он как бы мимоходом задавал врачам проверочные вопросы, незаметно для них ловил их на противоречиях, добивался дополнительных разъяснений и заглядывал сам в медицинские книги. Как во всяком другом деле, он и тут стремился достигнуть прежде всего ясности"²⁹.

Печальная весть застала Троцкого на вокзале в Тбилиси, по пути в Сухуми, где он намеревался отдохнуть и поправить свое здоровье. В расшифрованной телеграмме Сталина Троцкому говорилось о скоропостижной смерти Ленина и о том, что похороны пройдут в субботу 26 января 1924 года. Вскоре аналогичную телеграмму получили и власти Грузии. Когда Троцкий по прямому проводу позвонил в Кремль, то в ответ получил заверение: "Похороны в субботу, все равно не поспеете, советуем продолжать лечение"³⁰.

На самом деле похороны состоялись в воскресенье, и он вполне мог поспеть в Москву. Троцкий был абсолютно уверен в том, что это была тщательно продуманная акция, рассчитанная на то, что ему не придет в голову проверять, кто мог использовать столь циничный прием в политических целях и в попытке "выиграть темп".

Отсутствие Троцкого на похоронах Ленина сыграло роковую роль в его дальнейшей политической судьбе: он фактически лишился того влияния и того авторитета, которыми пользовался среди своих приверженцев в партии, но особенно в армии.

После смерти Ленина вновь встал вопрос о его политическом завещании. На этот раз речь шла главным образом об освоении содержащихся в нем идей, касающихся особенностей строительства в России социалистического общества и развития мирового революционного движения. Первым, кто предпринял серьезную попытку проанализировать последние ленинские работы на предмет выявления их целостности и взаимообусловленности, был Бухарин, который писал: "Главнейшее из того, что завещал нам тов. Ленин, содержится в пяти его замечательных и глубочайших по своему содержанию статьях "Странички из дневника", "О нашей революции", "Как нам реорганизовать Рабкрин", "Лучше меньше, да лучше", "О кооперации". Все эти статьи, если приглядеться к ним внимательно, представляют собой не отдельные разрозненные кусочки, а органические части одного большого целого, одного большого плана ленинской стратегии и тактики, плана, развитого на основе совершенно определенной перспективы, которую провидел гениальный и острый взгляд полководца мировых революционных сил"³¹.

Однако это выступление Бухарина как нельзя лучше отражало ситуацию, которую можно охарактеризовать как стремление партийных вождей, а

таковых было немало, представить себя в качестве наиболее последовательного продолжателя ленинского идейного наследия. На эту роль претендовали не только Троцкий и Сталин, но и Бухарин. У них был разный взгляд на развитие революции и советского общества: одни из них, как, например, Сталин, утверждали, что по мере продвижения социалистического строительства классовая борьба будет усиливаться, а другие, в том числе и Бухарин, считали, что с каждым этапом развития социализма в нашей стране будет происходить ее ослабление.

Если подходить к оценке указанных статей без излишнего пафоса, характерного для тех, кто объявлял себя чуть ли не единственными правдивыми толкователями ленинизма, то следует признать, что далеко не все положения, выводы и прогнозы автора этих статей оказались правильными.

Какие же мысли волновали Ленина в последние годы жизни и какими были его последние поручения своим последователям? Можно выделить пять таких проблем как наиболее важных: о характере русской революции и ее дальнейшем развитии; об отношении к крестьянству, его роли в строительстве нового общества; о народном образовании и культурной революции; о борьбе с бюрократизмом и укреплении государственного и партийного аппарата, о международном положении.

В статье "О нашей революции", написанной по поводу "Записок о революции" видного меньшевика Н. Суханова, Ленин ставит коренной вопрос о характере Октябрьской революции и ее особенностях, главной из которых является ее тесная связь с первой всемирной империалистической войной. "В такой революции, - писал Ленин, - должны были сказаться новые черты, или видоизмененные в зависимости именно от войны, потому что никогда в мире такой войны, в такой обстановке, еще не бывало". При этом Ленин развивал мысль о том, что "при общей закономерности развития во всей всемирной истории нисколько не исключаются, а, напротив, предполагаются отдельные полосы развития, представляющие своеобразие либо формы, либо порядка этого развития". Отсюда он дел вывод: "Россия поэтому могла и должна была явить некоторые своеобразия, лежащие, конечно, по общей линии мирового развития, но отличающие ее революцию от всех предыдущих западноевропейских стран и вносящие некоторые частичные новшества при переходе к странам восточным"³².

Теоретически обосновывая этот важнейший вопрос, приходилось вновь и вновь отвечать на критику тех, кто считал, что Россия не достигла такой высоты развития производительных сил, при которой возможен социализм. "Если для создания социализма, - писал Ленин, - требуется определенный уровень культуры (хотя никто не может сказать, каков именно этот определенный "уровень культуры", ибо он различен в каждом из западноевропейских государств), то почему нам нельзя начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы"³³.

И тем не менее ухудшение и без того тяжелого хозяйственного и экономического положения российского общества, особенно в условиях системного кризиса, а также критика со стороны различных общественно-политических сил, утверждавших, что прогресс России был возможен и без уничтожения до основания старого строя, заставили Ленина прийти к выводу, который гласил: "мы вынуждены признать коренную перемену всей точки зрения нашей на социализм"³⁴. Этот вывод, ставший для многих неожиданным и даже спорным, содержится в статье "О кооперации". Такая коренная перемена состояла, по мнению Ленина, в том, что необходимо было

центр тяжести перенести на решение внутренних проблем. Это была явно скрытая критика концепции Троцкого, отдававшего приоритет мировой пролетарской революции.

Необходимо было решать две главные задачи. "Это - задача переделки нашего аппарата, который ровно никуда не годится и который перенят нами целиком от прежней эпохи; переделать тут серьезно мы ничего за пять лет борьбы не успели и не могли успеть. Вторая наша задача состоит в культурной работе для крестьянства. А эта культурная работа в крестьянстве, как экономическая цель, преследует именно кооперирование. При условии полного кооперирования мы бы уже стояли обеими ногами на социалистической почве. Но это условие полного кооперирования включает в себя такую культурность крестьянства (именно крестьянства, как громадной массы), что это полное кооперирование невозможно без целой культурной революции"³⁵.

Вопросам образования и культуры, как важнейшим составляющим стратегии социалистического развития, посвящена одна из интереснейших последних ленинских статей - "Странички из дневника". В ней приводятся данные переписи 1920 г., на основании которых он рисует безрадостную картину в этой области: "В то время, как мы болтали о пролетарской культуре и о соотношении ее с буржуазной культурой, факты преподносят нам цифры, показывающие, что даже и с буржуазной культурой дела обстоят у нас очень слабо. Оказалось, что, как и следовало ожидать, от всеобщей грамотности мы отстали еще очень сильно, и даже прогресс наш по сравнению с царскими временами (1897 годом) оказался слишком медленным"³⁶. По словам Ленина, речь идет "о той полуазиатской бескультурности, из которой мы не выбрались до сих пор и не можем выбраться без серьезных усилий"³⁷.

В качестве таких усилий автор предлагает "передвинуть" весь государственный бюджет в сторону удовлетворения в первую голову потребностей первоначального народного образования. Государство, отмечал Ленин, должно позаботиться о том, чтобы "было кому читать, чтобы было большее число способных читать"³⁸.

Ленин, отлично понимая, насколько важна роль крестьянства в такой стране, как крестьянская Россия, не раз заявлял, что без помощи крестьянству во всем, в том числе в области образования и культуры, социалистическая революция полностью победить не сможет.

Особую задачу в области культурного развития страны Ленин видел в том, чтобы "помогать деревне в ее культурном развитии". Но при этом, отмечал он, "не задаваясь предвзятой целью внедрить в деревню коммунизм", ибо "постановка такой цели принесет вред делу вместо пользы"³⁹.

Содержание последних ленинских работ позволяет сделать ряд важных выводов. Во-первых, до последних дней своей жизни Ленин был убежден в правильности выбранного пути развития России. Во-вторых, он прекрасно понимал, что не все его идеи и прогнозы выдержат испытание временем, а конкретная практика жизни будет диктовать все новые подходы и порождать новые идеи. В-третьих, строительство нового общества потребует постоянного внимания к развитию теории социализма.

Статьи "Как нам реорганизовать Рабкрин" и "Лучше меньше, да лучше" посвящены главным образом проблеме значительного улучшения работы государственного и партийного аппарата. Для этого необходимо искать новые источники для его реорганизации. По мнению Ленина, "Рабкрин должен быть сведен к 300 - 400 служащих, особо проверенных по части добросовестности и по части знания нашего госаппарата, а также выдер-

жавших особое испытание относительно знакомства их с основами научной организации труда вообще и, в частности, труда управленческого, канцелярского и т. д."⁴⁰.

В статье "Лучше меньше, да лучше" Ленин продолжил рассмотрение проблемы реорганизации государственного аппарата. Здесь автор подвергает резкой критике те довольно скромные попытки, которые предпринимались для улучшения его работы. "Мы уже пять лет, - пишет Ленин, - суетимся над улучшением нашего госаппарата, но это именно только суетня, которая за пять лет доказала лишь свою непригодность, или даже свою бесполезность, или даже свою вредность. Как суетня, она давала нам видимость работы, на самом деле засоряя наши учреждения и наши мозги"⁴¹. Он называет ряд мер, которые должны помочь в деле государственного строительства. Среди них - направление нескольких подготовленных и добросовестных лиц в Германию или Англию для сбора литературы и изучения этого вопроса. "Мы должны, - заключал Ленин, - свести наш госаппарат до максимальной экономии. Мы должны изгнать из него все следы излишеств, которых в нем осталось так много от царской России, от ее бюрократическо-капиталистического аппарата"⁴².

Что касается международной обстановки, сложившейся к моменту написания Лениным его последних работ, то она характеризовалась как достаточно сложная и требовавшая глубокого анализа, который сводился к следующему: "Система международных отношений, - писал Ленин, - сложилась теперь такая, что в Европе одно из государств порабощено государствами-победителями - это Германия. Затем, ряд государств, и притом самых старых государств Запада, оказались, в силу победы, в условиях, когда они могут пользоваться этой победой для ряда неважных уступок своим угнетенным классам, - уступок, которые, все же, оттягивают революционное движение в них и создают некоторое подобие "социального мира".

В то же время целый ряд стран: Восток, Индия, Китай и т. п., в силу именно последней империалистической войны, оказались окончательно выбитыми из своей колеи. Их развитие направилось окончательно по общеевропейскому капиталистическому масштабу. В них началось общеевропейское брожение. И для всего мира ясно теперь, что они втянулись в такое развитие, которое не может не привести к кризису всего всемирного капитализма". И далее: "Исход борьбы зависит, в конечном счете, от того, что Россия, Индия, Китай и т. п. составляют гигантское большинство населения. А именно это большинство населения и втягивается... в борьбу за свое освобождение, так что в этом смысле не может быть ни тени сомнения в том, каково будет окончательное решение мировой борьбы"⁴³.

Последние статьи Ленина, которые должны были, по замыслу их автора, способствовать единению партии и ускорению движения России по пути социализма, не только не достигли провозглашенной цели, но и вызвали дальнейший раскол в партии и идейный разлад в среде лидеров большевизма.

Острейшие дискуссии по принципиальным проблемам социалистического строительства после смерти Ленина разгорелись с новой силой, втягивая в них партию большевиков и российское общество. Дискуссии выдвигали на партийно-политическую арену новых людей и новые идеи.

Все свидетельствовало о том, что в истории России и в партии большевиков готовился переворот. Наступала эра Сталина (но об этом в следующей главе).

Примечания

1. ЛЕНИН В. И. Полн. собр. соч. Т. 36, с. 78.

2. Там же, т. 45, с. 282.

3. АМБАРЦУМОВ Е. А. Анализ В. И. Лениным причин кризиса 1921 г. и путей выхода из него. - Вопросы истории, 1984, N 4.

4. Десятый съезд РКП(б). Март 1921 года. Стенографический отчет. М. 1963, с. 33.

5. Кронштадт. 1921. Документы о событиях в Кронштадте весной 1921 г. М. 1997, с. 15.

6. ЛЕНИН В. И. Полн. собр. соч. Т. 43, с. 59.

7. Там же, с. 129.

8. Там же, с. 63.

9. КАРР Э. История советской России. Большевистская революция. 1917 - 1923. Т. 2. М. 1989, с. 205, 253.

10. ЛЕНИН В. И. Полн. собр. соч. Т. 45, с. 343 - 348.

11. Там же, т. 54, с. 329 - 330.

12. ТРОЦКИЙ Л. Сталинская школа фальсификаций. Берлин. 1932, с. 108 - 109.

13. ЛЕНИН В. И. Полн. собр. соч. Т. 54, с. 329.

14. Цит. по: ТРОЦКИЙ Л. Моя жизнь. М. 2001, с. 496.

15. ЛЕНИН В. И. Полн. собр. соч. Т. 20, с. 234.

16. Там же, т. 43, с. 54.

17. Приводимые ниже слова Троцкого не оставляют сомнений в его уверенности в том, что преемником Ленина станет именно он: "Бесспорная цель завещания - облегчить мне руководящую работу. Ленин хочет достигнуть этого, разумеется, с наименьшими личными трениями. Он говорит обо всех с величайшей осторожностью. Он придает оттенок мягкости уничтожающим, по существу, суждениям. В то же время слишком решительное указание на первое место он смягчает ограничениями". Как пишет Волкогонов, "Троцкий был уверен: Ленин хотел именно ему передать свою власть и лишь смягчал свое "решительное указание" упоминанием о некоторых чертах его характера" (ВОЛКОГОНОВ Д. А. Троцкий. Политический портрет. Кн. 2. М. 1994, с. 40).

18. ТРОЦКИЙ Л. Моя жизнь, с. 456.

19. Там же, с. 456 - 457.

20. ТРОЦКИЙ Л. Сталинская школа фальсификаций, с. 101.

21. Там же, с. 108.

22. ВОЛКОГОНОВ Д. А. Ук. соч., с. 40, 41.

23. Там же, с. 41.

24. ТРОЦКИЙ Л. Моя жизнь, с. 385.

25. Российский государственный архив социально-политической истории, ф. 19, оп. 1, д. 23, л. 8.

26. ТРОЦКИЙ Л. Моя жизнь, с. 494.

27. БУХАРИН Н. И. Избр. произведения. М. 1988, с. 419.

28. ТРОЦКИЙ Л. От Октябрьской революции до Брестского мира. Харьков. 1920, с. 109 - 110.

29. ТРОЦКИЙ Л. Моя жизнь, с. 493.

30. Там же, с. 495.

31. БУХАРИН Н. И. Ук. соч., с. 419.

32. ЛЕНИН В. И. Полн. собр. соч. Т. 45, с. 379.

33. Там же, с. 381.

34. Там же, с. 376.

35. Там же.

36. Там же, с. 363.

37. Там же, с. 364.

38. Там же, с. 365.

39. Там же, с. 367.

40. Там же, с. 384.

41. Там же, с. 392.

42. Там же, с. 395, 405.

43. Там же, с. 402, 404.