КУЛЬТУРА И ИСКУССТВО (последнее)
Искусство, дзен и кроссовки Adidas
Актуальные публикации по вопросам культуры и искусства.
Михаил Рыклин. Искусство как препятствие. - М.: "Ad marginem", 1997, 1000 экз.
В ИЗДАТЕЛЬСТВЕ Ad marginem в серии Passe-partout вышла в свет новая книга известного философа и теоретика современного искусства Михаила Рыклина с необычным и провокационным названием "Искусство как препятствие". Это название невольно порождает спортивную аллюзию типа "бег с препятствиями", в контексте которой искусство соответственно является тем, что должно быть успешно преодолено, словно суть современного творчества заключается в спринтерском усилии преодоления искусства как такового, парадоксально оставаясь между тем в этом преодолении актом все того же искусства. Да и сама форма книги представляется многократными забегами на короткие дистанции: на двухстах страницах вмещается двадцать очерков.
Тем не менее в книге мастерски воспроизведен калейдоскоп событий, акций, тусовок, интриг и ситуаций из художественной и интеллектуальной жизни Москвы девяностых годов. Особую ценность представляет тот факт, что сам автор не сторонний наблюдатель этой жизни, а весьма активный ее участник и творец. В каком-то смысле нам предоставлена уникальная возможность "поучаствовать" в замысловатых сюжетах и перипетиях московско-питерской художественной тусовки, получая информацию из первых рук.
В рамках этой множественности и максимального авторского присутствия Михаил Рыклин пытается построить топосы, в которых можно удержать возможность мысли без того, чтобы привязывать ее к какой-либо пусть и случайной траектории в системе мест, контролируемой перфомансом. Посему о книге можно также сказать, что она напоминает не только бег с препятствиями, но и затяжное приземление автора на ее страницах, что, конечно, придает его фигуре исключительное значение.
И не случайно, что Михаил Рыклин в этой книге экспонирован в одном ряду с другими ее персонажами - Монастырским, Африкой, Куликом, Бренером и др. "Рыклин" - одно из ключевых означающих книги, которое постоянно двоится между членами из ряда ее прообразов и членами ее персонажей. Однако сверх того его положение маркировано и особо - он обладает еще одной напряженностью, образуемой двумя концептуальными полюсами: действием и его рамированием, что соответственно достигается или статической инсталляцией, или динамическим объятием акта акционерным дискурсом, возводя первый в ранг эстетико-биржевой акции.
Так, акт прилета в Россию динамически обставлен дискурсом завершения посадки. Метафора затянувшегося и наконец закончившегося приземления в Москве, возникновения и утраты экзотического интереса к ней строится на кинестетическом несовпадении между местом отлета и местом возврата. Такая нестабильная кинестетика нагнетает не-разоблачаемое по своей летучести место цело-мудренности, из которого Рыклину как будто бы удается соблюсти запрет на позицию, удается не занимать позиции, а это значит - не соблазняться. Вместе с тем только закончившееся приземление и задает этот случающийся лишь задним числом полет. Как будто было куда приземляться, как будто можно было утратить экзотический интерес к Москве и - дзен!.. - погрузиться в "нашу" изначальную зашибленность неопределенным/не-неопределенным "становлением".
В таких затянутых приземлениях эстетическое связывается со всей областью чувственности, и тогда, в этом режиме посадки, искусствознание не отделяется от философии, вместе они имеют дело с эстетическим, то есть - в предельном отечественном варианте - с "агрессивными импульсами среды". Но, по логике парадоксов, только окончательное приземление включает механизм защиты от агрессивно-эстетического воздействия среды, как если бы с ней можно было войти в "тактильный" контакт и утратить дистанцию. Приземление означает победу соблазна - занятия позиции, то есть места, в котором можно разоблачать. Так что прилетевшему, под страхом соблазнения/разоблачения, остается только бежать с позиции на позицию, постепенно набирая скорость и желание к новому взлету, кристаллизующемуся в концепте автора, что в такой агрессивной среде философ, с его исхождением из определенности, обречен оставаться маргиналом. Но именно отсюда, из топологии такого полета/вляпывания в эстетический контакт, Москва образуется как не-место, утопия соблазнения-отрезвления, Утопия Русской Эстетики.
Тема агрессивности является самой значимой темой книги, при этом имеется в виду та специфическая агрессивность, общим знаменателем или общей целью и итогом которой оказывается скандал. Скандальность эстетического в наше время является чуть ли не единственным эффективным способом его предъявления и обнаружения, как будто без скандала уже невозможно проявление того трансгрессивного художественного опыта, который доминирует в утопической среде. Скандал - самый показательный симптом, неопровержимый клинический аргумент, высекаемый, как искра, из разнородных материй с тем, чтобы ввести акцию в лоно эстетического рынка, будь то "оборзение-ссучивание" Кулика, минет Бренера или сексистски невинная нагота восьми аллегорических мужей.
Но в Русской Эстетике, как всегда, неподсудно различие между эстетической резвостью и скандальным энтузиазмом, тем более что сама она давно освящена фигурой высшего Политика. Политический аспект в искусстве и искусство в политике - еще одна примечательная тема книги. Большая гнилая идеология, давно отыгранная в концептуализме, возвращается в театрализованной брутальности Жириновского, тотальном архиве Африки, необуржуазном лике сталинской архитектуры, масс-медиатизированном образе Ельцина. Мысль Рыклина о том, что сегодня у искусства в России мощные конкуренты: торговля, политика, экономика, СМИ, - проливает свет на суть перманентного трансфера стратегий между этими сферами. Для того чтобы быть в России поэтом, надо быть больше, чем поэт; политиком - больше, чем политик. Может быть, в этом "больше и больше", в этом "раздувании" сверх меры, в этом повсеместном выходе за границы "жанра" и кроется секрет постмодернистской Утопии, ибо в России строится она в полном соответствии с а-топичностью режимов чувственности, в выходе их за границы индивидуальных тел туда, где господствует бесконечное ликование коммунального тела, ликование, вперемешку с болью и злобой, неукротимым экстазисом и простодушной - животной - агрессией.
Но для того чтобы принять это предположение или же отвергнуть его, надо, несомненно, прочитать книгу Михаила Рыклина "Искусство как препятствие".
В ИЗДАТЕЛЬСТВЕ Ad marginem в серии Passe-partout вышла в свет новая книга известного философа и теоретика современного искусства Михаила Рыклина с необычным и провокационным названием "Искусство как препятствие". Это название невольно порождает спортивную аллюзию типа "бег с препятствиями", в контексте которой искусство соответственно является тем, что должно быть успешно преодолено, словно суть современного творчества заключается в спринтерском усилии преодоления искусства как такового, парадоксально оставаясь между тем в этом преодолении актом все того же искусства. Да и сама форма книги представляется многократными забегами на короткие дистанции: на двухстах страницах вмещается двадцать очерков.
Тем не менее в книге мастерски воспроизведен калейдоскоп событий, акций, тусовок, интриг и ситуаций из художественной и интеллектуальной жизни Москвы девяностых годов. Особую ценность представляет тот факт, что сам автор не сторонний наблюдатель этой жизни, а весьма активный ее участник и творец. В каком-то смысле нам предоставлена уникальная возможность "поучаствовать" в замысловатых сюжетах и перипетиях московско-питерской художественной тусовки, получая информацию из первых рук.
В рамках этой множественности и максимального авторского присутствия Михаил Рыклин пытается построить топосы, в которых можно удержать возможность мысли без того, чтобы привязывать ее к какой-либо пусть и случайной траектории в системе мест, контролируемой перфомансом. Посему о книге можно также сказать, что она напоминает не только бег с препятствиями, но и затяжное приземление автора на ее страницах, что, конечно, придает его фигуре исключительное значение.
И не случайно, что Михаил Рыклин в этой книге экспонирован в одном ряду с другими ее персонажами - Монастырским, Африкой, Куликом, Бренером и др. "Рыклин" - одно из ключевых означающих книги, которое постоянно двоится между членами из ряда ее прообразов и членами ее персонажей. Однако сверх того его положение маркировано и особо - он обладает еще одной напряженностью, образуемой двумя концептуальными полюсами: действием и его рамированием, что соответственно достигается или статической инсталляцией, или динамическим объятием акта акционерным дискурсом, возводя первый в ранг эстетико-биржевой акции.
Так, акт прилета в Россию динамически обставлен дискурсом завершения посадки. Метафора затянувшегося и наконец закончившегося приземления в Москве, возникновения и утраты экзотического интереса к ней строится на кинестетическом несовпадении между местом отлета и местом возврата. Такая нестабильная кинестетика нагнетает не-разоблачаемое по своей летучести место цело-мудренности, из которого Рыклину как будто бы удается соблюсти запрет на позицию, удается не занимать позиции, а это значит - не соблазняться. Вместе с тем только закончившееся приземление и задает этот случающийся лишь задним числом полет. Как будто было куда приземляться, как будто можно было утратить экзотический интерес к Москве и - дзен!.. - погрузиться в "нашу" изначальную зашибленность неопределенным/не-неопределенным "становлением".
В таких затянутых приземлениях эстетическое связывается со всей областью чувственности, и тогда, в этом режиме посадки, искусствознание не отделяется от философии, вместе они имеют дело с эстетическим, то есть - в предельном отечественном варианте - с "агрессивными импульсами среды". Но, по логике парадоксов, только окончательное приземление включает механизм защиты от агрессивно-эстетического воздействия среды, как если бы с ней можно было войти в "тактильный" контакт и утратить дистанцию. Приземление означает победу соблазна - занятия позиции, то есть места, в котором можно разоблачать. Так что прилетевшему, под страхом соблазнения/разоблачения, остается только бежать с позиции на позицию, постепенно набирая скорость и желание к новому взлету, кристаллизующемуся в концепте автора, что в такой агрессивной среде философ, с его исхождением из определенности, обречен оставаться маргиналом. Но именно отсюда, из топологии такого полета/вляпывания в эстетический контакт, Москва образуется как не-место, утопия соблазнения-отрезвления, Утопия Русской Эстетики.
Тема агрессивности является самой значимой темой книги, при этом имеется в виду та специфическая агрессивность, общим знаменателем или общей целью и итогом которой оказывается скандал. Скандальность эстетического в наше время является чуть ли не единственным эффективным способом его предъявления и обнаружения, как будто без скандала уже невозможно проявление того трансгрессивного художественного опыта, который доминирует в утопической среде. Скандал - самый показательный симптом, неопровержимый клинический аргумент, высекаемый, как искра, из разнородных материй с тем, чтобы ввести акцию в лоно эстетического рынка, будь то "оборзение-ссучивание" Кулика, минет Бренера или сексистски невинная нагота восьми аллегорических мужей.
Но в Русской Эстетике, как всегда, неподсудно различие между эстетической резвостью и скандальным энтузиазмом, тем более что сама она давно освящена фигурой высшего Политика. Политический аспект в искусстве и искусство в политике - еще одна примечательная тема книги. Большая гнилая идеология, давно отыгранная в концептуализме, возвращается в театрализованной брутальности Жириновского, тотальном архиве Африки, необуржуазном лике сталинской архитектуры, масс-медиатизированном образе Ельцина. Мысль Рыклина о том, что сегодня у искусства в России мощные конкуренты: торговля, политика, экономика, СМИ, - проливает свет на суть перманентного трансфера стратегий между этими сферами. Для того чтобы быть в России поэтом, надо быть больше, чем поэт; политиком - больше, чем политик. Может быть, в этом "больше и больше", в этом "раздувании" сверх меры, в этом повсеместном выходе за границы "жанра" и кроется секрет постмодернистской Утопии, ибо в России строится она в полном соответствии с а-топичностью режимов чувственности, в выходе их за границы индивидуальных тел туда, где господствует бесконечное ликование коммунального тела, ликование, вперемешку с болью и злобой, неукротимым экстазисом и простодушной - животной - агрессией.
Но для того чтобы принять это предположение или же отвергнуть его, надо, несомненно, прочитать книгу Михаила Рыклина "Искусство как препятствие".
Опубликовано 29 апреля 2014 года
Новые статьи на library.by:
КУЛЬТУРА И ИСКУССТВО:
Комментируем публикацию: Искусство, дзен и кроссовки Adidas
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
По стандарту ВАК Республики Беларусь
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
По ГОСТу Российской Федерации
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Предполагаемый источник
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1398785315 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций