КУЛЬТУРА И ИСКУССТВО (последнее)
Сергей Корнев - КЛАДОИСКАТЕЛИ - Об определении идентичности, где образы и символы заменяют реальность
Актуальные публикации по вопросам культуры и искусства.
Мы постараемся решить одну весьма узкую задачу - определить идентичность, которую можно назвать второй по степени подлинности в мире, где образы и символы заменяют реальность.1 Успех в таком обществе с необходимостью предполагает лицедейство, стилизацию своей социальной роли. Поэтому первый безусловно подлинный стиль жизни в этом мире - маска актера, ибо она откровенно декларирует именно то, что есть.2 Вторую подлинную идентичность мы попробуем найти как максимально далекую от "актера", расположенную на противоположном полюсе от него. И если социально-корректный жизненный проект основан на сущностном лицедействе, то противоположность ему приходится искать в поле альтернатив социальной норме.
Рынок альтернатив
Жизненных стилей, декларирующих уход от конформизма, существует так много, что они образуют самостоятельный и довольно разнообразный сектор рынка.3 Или даже базара - восточного, на котором каждый продавец, манипулятор с проникновенно чистым взором, назойливо всучивает свой товар, громко ругая всех, кто пройдет мимо и не посвятит остаток дней его "великой идее". Самое трудное здесь - не забыть в какой-то момент, зачем ты сюда пришел, и что тебе здесь на самом деле было нужно.
У всех альтернатив - от революционных до мистических и просто "неформальных" - есть одно общее свойство: они производные, пляшут как бы от середины, а не от начала. Это уже готовые торговые марки, которые ждут своего клиента. За каждой из них стоит свой пиар, своя торговая сеть, свои эксперты, свои коммивояжеры. Вряд ли они позволят додумать до конца, что именно тебя не устраивает в этом мире, почему именно ты не можешь слиться с окружающей "толпой". Они хотят завербовать тебя, а не помочь найти твой собственный путь.
Разумно предположить, что между оформленной и обоснованной идентичностью "альтернативных" коммивояжеров и первоначальным смутным неприятием "толпы" должна существовать некая промежуточная инстанция, как бы родовая альтернативная идентичность, от которой потом ответвляются специфические. Только определив ее, можно понять: является та или иная "отдельная" альтернатива подлинным выбором личности, или наоборот - ее схлопыванием, уходом в заботливо подсунутую кем-то нишу. Большинство пробегает это поле свободы не останавливаясь, чтобы, оторвавшись от одной "толпы", тут же нырнуть в другую.
В жизни выбор "своей" альтернативы происходит случайно и молниеносно, "в прыжке", в котором есть риск потерять связь с исходными мотивациями своего выбора. При первой же попытке выйти из стада, шторм "альтернативной пропаганды" сметает слабые мозги. Специфические производные смыслы, привносимые "готовой" идентичностью, не приближают, а еще больше удаляют адепта от своего внутреннего поиска. Отсюда часто наблюдаемая картина, когда человек превращается в зомби своего ярлыка. Не есть ли вторичное зомбирование пробудившихся сознаний - основное назначение большинства "альтернатив"?
Смысл "альтернативности"
Возможно, смысл этой исходной точки в "обобщенном нонконформизме", в тотальном протесте против всего ставшего, в недифференцированном отторжении существующей реальности? Но "протест" всегда реактивен, он наполняется смыслом от того, против чего направлен. Или же за протестом стоит собственный "позитив", защищаемый этим протестом и выталкиваемый "враждебной реальностью"? Если так, то этот "позитив" первичнее, чем протест. Значит, смысл исходной идентичности - не в том, что она против существующей реальности, а в том, что она выходит за пределы существующей реальности. Она стремится к чему-то, чего в реальности нет и быть не может - пока реальность такая, какая есть. Это не "Воля к Протесту", а "Воля к Чуду".
Базовая альтернативная идентичность, еще не урезанная, не дифференцированная по партиям и направлениям, - это "Воля к Чуду как к Чуду". Воля не к какому-то конкретному "чудесному эффекту", а к воплощению в реальности "Чудесного как такового" - "Несбыточного", "Невозможного", "Сверхъестественного", "Запредельного". Именно этот первичный импульс потом конкретизируется, спускается с небес на землю, вливается в рамки уже готовой доктрины или организации. Он может воплотиться во все что угодно: в революционный порыв, в творческий импульс, в уход от мира, в экзальтированное богоискательство, в изощренный гедонизм вполне "от мира сего".
Трансформация чудесного
В основании феномена "Чудо" лежит вера в существование "иной реальности", более значимой, чем наша. Вера в то, что "наша реальность", "наша жизнь" - нечто не вполне настоящее, что где-то здесь, совсем рядом, обитают "другая реальность" и "другая жизнь", до которых можно и должно дотянуться. Чудо возникает на границе двух миров, как явление "истинной" реальности и знак ее существования.
Но в нашу эпоху "истинный мир", то есть мир идей и трансцендентных сущностей, упал на землю.4 Он больше не существует "высоко в небесах", как нечто отличное от "кажущегося мира" повседневной суеты. Граница между двумя мирами исчезла. От этого "падения" пострадал не только "горний мир", разбитый и рассыпанный на тысячи обломков, но и "дольний". Осколки мира идей превратились в имиджи, образы, симулякры, гладкое совершенство которых вытесняет реальность в мир теней. Вещи земного мира уже не рискуют появляться перед нашими глазами в своем первозданном виде - они стыдятся совершенства симулякров и сами начинают подделываться под них. В мире, который создается телевидением и образами рекламы, граница между вещами и идеями утрачена. Идеи превращаются в вещи, вещи превращаются в идеи. Это не метафора, а грубая реальность: все они, идеи и вещи, крутятся на одном рынке, настолько слившись между собой, что тот, кто платит за вещь, большую часть цены платит за образ этой вещи.
Смешение двух миров отразилось и на феномене Чуда. Если оба мира едины, то от Чуда осталась лишь внешняя оболочка, - ему уже больше некуда указывать, никакого "запредела" не осталось. Теперь оно может указывать только вовнутрь нашего же мира, уподобляясь кретину-ведущему из познавательной телепередачи: "Смотрите, как много чудесного вокруг нас!" Смысл "чудесного" - это уже не выход в другой мир, а лишь преодоление горизонта серых будней, некоторая необычность, нестандартность, притягивающая внимание. "Чудесно" то, что кажется чудесным. В случае Чуда больше нельзя говорить о различии между явлением и сущностью, знаком и означающим. Знак "чудесного" - это и есть Чудо.
Что считать "необычным" и "запредельным" в мире, где Чудо свелось к симуляции "чудесности"? Здесь истинная Воля к Чуду - не в приумножении знаков Чуда, а в освобождении от них.
Воля к Чуду и средний класс
Включив телевизор, легко увидеть, что "запредельность", как лозунг, - это не собственность "альтернативщиков", а достояние всей современной культуры. Нет ничего более пошлого, чем "стремление к новым горизонтам". Многоголосый хор жизнеутверждающей пропаганды, от музыки и кино до рекламы памперсов, кричит на каждом углу о "новых возможностях", "новых перспективах", "новых переживаниях, ощущениях", "новом качестве", наконец, о "выходе за пределы", о "преодолении границ". Пожалуй, "стремление к Чуду" является базовым импульсом именно среднего класса, а не "альтернативщиков" и нонконформистов. Культ потребления, "примитивное стяжательство" среднего класса подпитывается именно этой жаждой чуда, пусть и в извращенной форме. На это опирается все здание рекламы и маркетинга. Давно известно, что, покупая новую модель автомобиля, билет на Багамы, усовершенствованные прокладки, человек среднего класса на самом деле хочет купить билет в рай, новую жизнь, эликсир молодости, молочные реки и кисельные берега. Отнимите у обывателя погруженность в Чудо, и (если верить западным этнографам) вы сломаете колесо потребления.
Критики общества потребления обычно видят в среднем классе скопище идиотов, помешанных на статусе и деньгах.5 Но в наше время, изобилующее соблазнами, нормальный человек не может руководствоваться столь сухой и абстрактной мотивацией, как "социальный успех". Мистика нового, неизведанного, необычного, "выходящего за пределы" управляет жизнью среднего класса изнутри, какой бы скучной она ни казалась снаружи. Зримым воплощением этой "внутренней мистики" является, например, "культ ночного города", с его разноцветными огнями, ярко освещенными витринами, световыми бликами на капотах уносящихся в ночь автомобилей. Базовые ценности и экономические стимулы, которыми по старинке оперируют социологи, ничего уже не значат. Мотивация нашей эпохи - образы, укорененные в мечтах и грезах. Даже дети сегодня заводятся только для того, чтобы кто-то мог дополнить последней куклой розовую сказку своего "идеала благополучия".
Как же получилось, что в попытках найти "корень альтернативности" мы дошли до крайних пределов пошлости? По-видимому, дело не в Воле к Чуду как таковой, - это базовый принцип современности, общий для всех групп вестернизированного общества, - а в ее специфических модификациях, которыми и отличаются альтернативные проекты от проектов среднего класса. Разница между ними - в модусе или степени развития одной и той же Воли к Чуду.
Понятно, что в жизни среднего класса этот смыслообразующий принцип получает наиболее убогое воплощение. Он превращается в клей, с помощью которого люди прикрепляются к социальной машине. "Стремление к Чуду" оборачивается количественным накоплением знаков Чуда, потребительских и ранговых. "Новые качества и возможности" реализуются в новой марке стиральной машины, "преодоление" и "новые горизонты" сводятся к движению белки в колесе, которая один за другим бьет рекорды скорости.
Чудо в колонии
То, что справедливо для метрополии, тем более справедливо для резервации. Здесь уже сама причастность к среднему классу воспринимается как чудесное избавление, знак элитарной избранности. Более важно, что в своей универсальной форме этот принцип способен описать мотивации не только реального среднего класса, но и других, более многочисленных прослоек колониального общества, которые активно стремятся к этому состоянию и приближаются к нему по своей ментальности. Этот "потенциальный средний класс" - не иллюзия, а вполне реальная и политически значимая социальная группа (которая в основном и обеспечивает поддержку "буржуазных" партий в странах Третьего мира).
В традиционных и постсоветских колониях западного мира исходная ситуация с Чудом почти одинакова. В обоих случаях Чудо, еще до колонизации являясь фундаментом социума, само находилось вне его: либо "высоко сверху", либо "далеко впереди". В традиционных обществах Чудо, незримо скрепляющее и оправдывающее социальный порядок, само принадлежало к миру трансцендентного. В странах победившего модерна Чудо мыслилось как финальная точка движения по пути прогресса, - то есть снова как часть идеологии, а не реальной жизни. Это ожидание Чуда, которое перманентно отодвигается вверх или вдаль - общее место модернистского и традиционного обществ. Именно за счет этого ожидания-отодвигания они поддерживали свою социальную устойчивость (вспомним постоянно откладывавшееся "построение коммунизма" в СССР). Когда вторжение потребительского чуда, достижимого каждым "здесь и сейчас", разрушает это "народно-научное" отодвигание Чуда, наступает конец модернистского и традиционного общества.
Не только в России, но и в остальных вестернизируемых странах эти две разные системы ценностей - западная, потребительская, и автохтонная, "духовная" - смыкаются в одной точке - "Чудо". Именно поэтому вестернизация возможна и на удивление легка для отдельной личности: речь идет не о привнесении чего-то радикально нового, а об обычной "приватизации", о размене "большого и далекого Чуда" на маленькие чудеса-синицы, которые легко могут поместиться в карман.
Наряду с теми, кто занят активным накоплением знаков Чуда или хотя бы стремится к этому, в колонии есть огромное количество тех, кто подключился к вестернизации только по телевизору, ожидает Чуда пассивно. Потребительская установка среднего класса структурно не противостоит этому народному ожиданию Чуда, а составляет с ним один полюс, но в разных системах отсчета. В обществе западного типа над средним классом, потребляющим знаки успеха, возвышается творческая элита, которая конструирует эти знаки и манипулирует ими. Но точно так же и колониальное общество не целиком пассивно - кроме вечно ждущего народа в нем есть свой активный полюс, "чудоискатели", или "кладоискатели", по-своему занятые "поиском Чуда", в чем бы это ни выражалось.6
Иерархия чудес
Вряд ли в отношении Чуда колониальное общество устроено более сложно, чем метрополия. И на Западе кроме "потребителей" и "элиты" есть, видимо, еще и "народ", и "кладоискатели". Просто народ, в силу общего благосостояния, растворен в среднем классе, а кладоискатели в большей мере ориентированы на коммерческие инновации и частично инкорпорированы в элиту. В современном обществе эти две пары полюсов не могут существовать по отдельности, а всегда сложным образом переплетаются. Имея общий трансцендентный горизонт - "Чудо", они неизбежно влияют друг на друга, взаимно комментируют друг друга и выстраиваются в единую смысловую иерархию. Естественно поэтому стратифицировать господствующие в обществе классы идентичностей по их отношению к базовому принципу.
Существует четыре модуса захваченности Чудом:
(1) пассивное ожидание Чуда, созерцание его знаков ("народ");
(2) накопление знаков Чуда, созданных другими; торговля знаками Чуда ("средний класс");
(3) создание знаков Чуда на потребу другим; распоряжение знаками Чуда ("творческая элита среднего класса");
(4) воля к Чуду как таковому; освобождение от власти знаков Чуда ("кладоискатели").
С первыми двумя категориями все уже ясно. Третья и четвертая требуют разъяснения.
Символическая элита
...аnd what you gone to do
If they don't believe you?7
В третью категорию входит творческая элита среднего класса, в том числе интеллектуалы, технократы, политики, пиарщики, деятели культуры и вся совокупность иереев "символической экономики". Смысл их деятельности - позиционирование знаков Чуда. Они активно распоряжаются знаками Чуда, создают их на потребу другим, но сами внутренне уже не способны поверить в их серьезность. Здесь сочетаются глубинное неверие в реальность Чуда и искусство убеждать в его реальности других, чьи интеллект и воображение менее развиты. С одной стороны - презрение к среднему классу, к "толпе", с другой - напряженная гонка за признанием этой "толпы". Время от времени кому-то из них удается нащупать действительно небывалые возможности (например, в сфере технологии или политики), открыть перед человечеством действительно новые горизонты, но поскольку их глаз ориентирован только на знаки Чуда, они ценят в нем лишь новое средство манипуляции. На этом уровне разумения никакой разницы между Чудом и симуляцией Чуда не существует.
Чувство "тотального обмана", которое зародилось уже в душе среднего класса, здесь ощущается острее и требует большей потребительской компенсации. Счастье простого обывателя каждый раз омрачается тем, что само Чудо так и не приходит - в руках остаются пустые знаки. Это чувство перманентного разочарования ему приходится подавлять все новыми и новыми знаками Чуда - отсюда и потребительская гонка. В случае элиты все сложнее, потому что они твердо знают о "сделанности" окружающего мира, о сделанности ими же самими, его демиургами. Основной модус зачарованности Чудом здесь не потребление, а успех, - успех в искусстве манипуляции знаками Чуда, при полном неверии собственно в Чудо. Вера в Чудо, которой, в различных формах, одержим средний класс (несмотря на свою "практичность"), кажется им комичной. Эта вера заменяется верой в себя, как в "хозяев Чуда", - и притом не собственной верой в себя, а верой все того же среднего класса.
Существенно, что это элита именно среднего класса и именно для среднего класса. Ибо "чудотворцами" они являются только в его глазах (даже не в своих собственных) и только благодаря его вере. Они питаются верой других в себя, признанием реальности, которое подсовывает им внешний мир в знаках успеха. Они не могут сохранять свою идентичность, не могут жить без этой веры среднего класса - отсюда гонка за популярностью, за результативностью, за эффектом, которая отнюдь не корыстна по своей природе. Не "больше публики - больше денег", а "больше денег - больше веры"; деньги здесь важны лишь как доказательство этой веры. В качестве отшельника без удостоверенного успеха, без публики, без выделенного места в социальной пирамиде, такой человек не может сохранять свою идентичность.
Чудо без знаков
Следующая степень проявленности Воли к Чуду - одержимость Чудом как таковым, а не знаками Чуда и не демонстрацией своих успехов в движении к нему. Последователей этого способа отношения к Чуду мы будем называть "кладоискателями". Поведение кладоискателя регулирует ощущение "прироста чудесного". Он непосредственно ощущает этот "градиент Чуда" и движется в сторону его возрастания. Это пребывание в "близости к Чуду" само по себе является для него смыслом жизни.
В мире, который назойливо переполнен образами Чуда, у кладоискателей остается только один путь - игнорирование этих образов и поиск такого Чуда, которое эти образы вместить не могут. Именно этим кладоискатель отличается от представителя среднего класса, который вместо Чуда с упоением глотает его знаки.8 Чудо кладоискателя, однако, не имеет знаков, оно не отлито в форму рекламных образов, не включено в панцирь эйдоса. Энергию Чуда, рассеянную в пространстве, кладоискатель освобождает от привязки к знакам и образам. Образы могут использоваться в качестве временных ориентиров на этом пути - но лишь такие, которые в нужный момент рассеиваются, как дым, и не путаются под ногами ("образы-трансгрессоры"9).
Мы живем во вселенной, где дуализм миров исчез и "мир Духа" выпал на землю мертвыми бабочками идей, отравленными тараканами смысла, дохлыми клопами вдохновения имиджмейкеров. Чудо не в образе, а по ту сторону образа. Кладоискатель верит в это "по ту сторону", хотя и знает об исчезновении "мира идей". Чудо для него живет в нашем мире, а не где-то вдали, но скрыто и замаскировано ворохом образов. Проблема кладоискателя не в том, что Чудо "далеко", а том, что наши глаза, запорошенные цветной пылью образов, не могут его увидеть.
Конкретная воля к чудесному всегда индивидуальна и может принимать любую форму. На низкой степени развития Воля к Чуду мало отличается от "хобби" или "сверхценной идеи", она неотделима от конкретного участка реальности, то есть от совокупности заведомо ложных образов чудесного, которая привязывает кладоискателя к себе и заставляет в нем копошиться. Никакого другого выхода к Чуду, кроме поиска в поле конкретного "хобби", человек на этом уровне не имеет. У него нет пока глаз и чувств для прямого взгляда на Чудо. Но на каком-то уровне "восхождения к Чуду" открываются другие пути. Воля к Чуду теряет "объектную привязку" и человек научается улавливать "градиент чудесного" в любой его форме, независимо от предметного поля. Это позволяет ему отбросить знаки чудесного и непосредственно выбирать ту сферу действия, где градиент максимален. "Дематериализуясь" таким образом, Воля к Чуду теряет похожесть на "безобидное хобби" хоббита или "сверхценную идею" маньяка. Отныне кладоискателем правит "внутренняя логика Чуда", которая сама выбирает для себя поле деятельности и предметное наполнение. Это "возрастание в Чуде" можно уподобить переходу от веры в идолов и природные стихии к строгому монотеизму, который за всеми проявлениями магического видит одну силу. Образы чудесного на этом уровне перестают являться сбивающей с пути "вещью в себе" и используются скорее как иконы.10
Типы кладоискателей
Несмотря на крушение "горнего мира", краеугольным камнем универсальной Воли к Чуду остается вера в "иную реальность". В чем состоит отличие "нашей" и "запредельной" реальности, в какой именно плоскости отыскивается это различие (социальной, культурной, онтологической), - это в каждом случае определяется по-своему. Не обязательно речь идет о сверхъестественном в смысле физики и биологии. Но не случайно, что тип кладоискателя сначала развивался именно в области религии, магии, алхимии. В этих сферах Воля к Чуду ставит под сомнение весь видимый универсум целиком (рассматривая его как "темницу духа"), поэтому ей легче оторваться от наполненности конкретными образами. Впоследствии творческая и познавательная составляющие этого импульса отделились от "нонконформистской" составляющей. Сегодня, в зависимости от того, с какой предметной областью связана первичная "завороженность Чудом", кладоискательство можно разделить на три типа:
(1) нонконформизм в области политики и культуры. Именно эти бунтарские идентичности, - революционные, контрсистемные, антиглобалистские, маргинально-андеграундные, радикально-интеллектуальные, - чаще всего формируют образ "альтернативности" в СМИ;
(2) одержимость в области техники, природы, искусства (сумасшедшие изобретатели, хакеры, разнообразные "хоббиты"). В этих более спокойных моделях ухода от середины тоже иногда декларируется нонконформизм и "бунт против стада" ("человек творчества", "гений", "философ", "первопроходец");
(3) мистический поиск "дверей в потусторонность", - многообразные версии спиритуализма, теософии, богоискательства, традиционализма. Большинство идентичностей этой группы тяготеет к спокойному погружению в "измененное сознание", но некоторые по радикальности взглядов и действий смыкаются с самыми крутыми революционными программами.
К нашему времени все первичные кладоискательские типы переварены средним классом и неотличимы от своих "профанических подобий". Чтобы восстановить идентичность кладоискателя в ее чистой форме, нам придется отыскать рассеянные по этим подобиям ее крупицы и собрать их вместе, очистив от мусора. Меньше всего нам может дать самый древний тип, который особенно пострадал от времени: о "магах и экстрасенсах" уже невозможно говорить без рвоты. Самый новый, революционно-андеграундный тип, все еще очаровывает даже в своих подобиях. Но он слишком вывернут наружу, во внешний активизм, слишком много в нем моды, рекламы и позы. Идентичности исследования и творчества меньше затронуты пошлостью, чем первый тип, и, в отличие от третьего, еще сохраняют баланс внешнего и внутреннего в движении к Чуду. Именно с этого типа следует начинать.
Кладоискатель и "хоббит"
Кладоискатель ориентирован на само Чудо как на цель, а не на эффективность демонстрации Чуда. Он не связан необходимостью тут же перечеканивать его в знаки успеха, не сбивается на процесс производства и потребления знаков Чуда (как элита среднего класса). Сходную мотивацию имеет "человек хобби". "Хобби" от "бизнеса" отличается тем, что завлекает само по себе, а не благодаря каким-то внешним результатам. Скажем, коллекционирование редких марок или ведение никому не понятных сайтов для одержимого - это не способ заработать себе на жизнь. Ему интересен сам процесс. Точно так же относится кладоискатель к своему Чуду.
Сравним, например, "хоббита", увлеченного поиском кладов, и старателя-профессионала, который добывает золотой песок. Разница в психологии - колоссальная, хотя, казалось бы, с точки зрения "видов на жизнь" они занимаются похожим ремеслом: добывают "ценности" в максимально концентрированной форме. Но старатель - убогий материалист, он методично накапливает себе состояние по крупицам, он думает только о тех предметах, на которые потом обменяет этот золотой песок. Кладоискатель - романтик. Его шансы на обогащение почти равны нулю. Им движет в первую очередь не желание обогатиться (есть более надежные и менее хлопотные способы), а зачарованность "тайной клада", аура приключения. Сам клад интересен ему не как "ценность", а как нечто загадочное, выходящее за пределы обыденной жизни. Мотивация "добычи", быстрого обогащения, если она есть, для кладоискателя является ширмой, чтобы не выглядеть идиотом в мире, где все гонятся за деньгами. На самом деле "профессиональным кладоискателем" человека делает не "страсть к наживе", а желание вырваться из серых будней, превратить свою жизнь в приключение.
"Кладоискатель в поисках Чуда" не многим отличается от описанного персонажа. В сущности, им движет тот же по форме импульс, только перенесенный в другие сферы. Эффективность этого импульса не столь важна - важна захваченность Чудом. Самоучка Вася Тормозов, одержимый изобретением вечного двигателя, - это ничуть не менее законный пример "кладоискателя", чем признанный научный гений в лице Паули, Дирака, Гейзенберга, зацикленный на чем-нибудь вроде общей теории поля.11 Подросток, накурившийся травки и начитавшийся Кастанеды, не так уж отличается по своему порыву от Беме и Экхарта. Большинство кладоискателей осуществляют свой "высокий порыв" не в признанных социумом сферах творчества, а в каком-нибудь бессмысленном с точки зрения окружающих "хобби".
Кладоискатель и продуктивность
"Неэффективность" кладоискателя не является правилом. Когда тип кладоискателя реализуется в сильной одаренной личности, которой обстоятельства жизни дают развернуться в полный рост, мы получаем великих художников, изобретателей, первопроходцев в разных сферах жизни. Большинство успехов России в прошлом связаны с тем, что в нужное время на нужном месте оказывались люди этого типа. Без систематического поиска и использования кладоискателей немыслимы были бы, например, успехи советского времени. Без учета этого фактора невозможно понять, как отсталая аграрная страна могла на равных противостоять всему цивилизованному миру, причем не только в административно-хозяйственной, политической и военной сфере, но и в сфере организации научных исследований. Космическое первенство, которого добилась страна, еще за три-четыре десятка лет до этого одетая в лапти и почти поголовно неграмотная, - это в свое время был весьма тягостный результат для самосознания западной элиты, которая почти всех своих кладоискателей посжигала во времена инквизиции.
Но с точки зрения самого кладоискателя, полезность для социума - это лишь побочный эффект, к сути его стремлений отношения не имеющий. В отличие от среднего класса, он не смотрит на себя как на инструмент, который должен "окупиться", оправдать вложения, который не может остаться без "результата", без "вознаграждения", без "социальной востребованности", без "самореализации". Ему не нужно разменивать свои "акции Чуда" на мелкую монету.
Средний класс отличается от кладоискателя примерно как рудокоп - от прокладчика туннелей. Рудокоп копает шахту, чтобы найти в отвалах горной породы случайные самородки, на худой конец - сбыть какому-нибудь простаку саму пустую породу, если она окрашена в золотистый цвет. Кладоискателю наплевать на породу, а самородки он отбрасывает носком сапога в сторону, как простые булыжники. Он роет не шахту, а туннель "на ту сторону" горы, где его ждут еще неведомые сокровища. Он хочет проложить путь к этим сокровищам. Он хочет прорыть Землю насквозь, а не торговать рудой. Впрочем, иногда самородки помогают - на них можно выменять более мощный роющий инструмент.
Кладоискатель и творец
Кладоискателя часто можно спутать с "человеком творчества", сбиваясь при этом на противопоставления типа "гений и посредственность", "истинное творчество и конъюнктурная имитация". На самом деле "творчество", как выдача на-гора "творческих продуктов", - это идеал не кладоискателя, а элиты среднего класса. Если же они все-таки играют на одном поле и речь идет о "творениях", то разницу между ними уловить не так легко. По степени творческой одаренности элита среднего класса ничем не уступает кладоискателям. Она отличается по своей мотивации, по экзистенциальной установке, по серьезности отношения к сути дела, - именно это и определяет ценность достигнутых результатов.
Гаршину в рассказе "Глухарь" удалось уловить разницу между типичным кладоискателем в искусстве и художником среднего класса. Первого внутренние поиски в конце концов вообще уводят из сферы искусства как приносящего славу и доход призвания. Возможно, он больше сюда и не вернется - если логика внутреннего развития не покажет ему необходимость этого возвращения. Второй, достигнув определенной степени понимания и мастерства, далее движется по инерции, множит "шедевр" за "шедевром" и не испытывает никаких сомнений и метаний.
Дар ожидания; нежелание бесконечно множить уже достигнутое; следование собственной внутренней логике, а не запросам мира, - вот верные признаки кладоискателя. Образцом здесь является Витгенштейн: написав в юности знаменитый философский трактат (вокруг которого сразу же выросла целая школа), он забросил философию как бессмысленное занятие, поскольку именно этот вывод был сделан им в трактате. Много лет после этого он занимался архитектурой, пока в его голове не созрело более верное понимание сути вещей.
Именно мелочная регулярность ("ни дня без строчки") мешает представителям среднего класса по-настоящему реализовать свои творческие способности и совершить что-то великое. Средним классом движет сугубо экономическая мотивация: включая сюда не только деньги и престиж, но и накопительно-распределительный гедонизм "восторгов творчества". Последний по своим истокам имеет примитивную физиологическую12 природу. Кладоискателем же движет особое наслаждение, которое ближе к азарту игры, охоты, квеста. Конечно, и кладоискатель может снизойти до поросячьих "восторгов творчества", и его деятельность тоже может быть опознана социумом как "творчество" и щедро вознаграждена. Но суть его действий к этому не сводится - это лишь видимые низшие их измерения.
Особенно трудно разницу между кладоискателем и представителем среднего класса проследить там, где есть претензия на экстравагантность. Но и здесь ими движут прямо противоположные импульсы. Для кладоискателя, если он решил сделать что-то "вызывающее", "изысканное", "модное", главная задача - маскировка сущностной маргинальности: ему приходится максимально ослабить дозу асоциальности, чтобы она не пугала публику и превратилась в приятную пикантность. Ему не нужно лезть из штанов, чтобы удивить своей непохожестью на окружающих, - различие и так колоссально, - наоборот, ему приходится скрывать это различие в 99 случаях из 100. У представителя среднего класса - прямо противоположная исходная ситуация и обратный способ действия: выпячивание своих различий и оригинальностей, при исходном полном тождестве со своей публикой. Буржуа хочет загримироваться под монстра, чтобы работать в цирке; монстр хочет замаскироваться под буржуа, чтобы его не отправили в зоопарк.
Кладоискатели и Россия
"Деловитый первопроходец", "сумасшедший изобретатель", "одержимый творец", - это конечно не архетип, а уже специализированные и приземленные разновидности кладоискателя. Исходную форму нужно искать в области религии и народной мистики (вспомним Ломоносова, который вышел в науку из поморских староверов). Именно по этой причине в Европе "настоящих буйных" кладоискателей осталось так мало, - там сегодня эту нишу занимает безобидный "хоббит". В России в Средние века не было такого тщательного и систематического религиозного сыска, как в Европе, где этот сыск затрагивал не только образованную верхушку, но и низшие слои, крестьянство. В XV - XVI веках инквизицией поголовно выжигались целые деревни и округа, где был замечен избыток "неадекватного" поведения. Такими тяжелыми жертвами была куплена социальная устойчивость и большая "трезвость" западного социума.
Напротив, русское крестьянство, которому вплоть до советской власти никто не лез в мозги и не стремился "перевоспитывать", осталось колоссальным резервуаром кладоискательских генов и импульсов (сохранившимся, возможно, еще со времен перволюдей). Сам русский крестьянский менталитет был во многом "кладоискательским", провоцировал на кладоискательство. Еще в XIX веке народ целыми деревнями снимался с насиженных мест и устремлялся на поиски сказочного Беловодья. После революции террор был направлен в основном против образованных слоев, среднего класса, хозяйственной элиты крестьянства. Основная масса кладоискателей не была им затронута, наоборот, получила возможность выплеснуться из крестьянства во все слои общества, - чем и объясняются многие успехи (и многие маразмы) советского времени.
Но связь кладоискателей с Россией более глубокая, она не ограничивается только их многочисленностью. Сама Россия в национальном дискурсе осмысливается как Чудо. Важнейшее направление отечественного кладоискательства - поиск "русской идеи", как некоего философского камня, который вдруг решит все проблемы. Россия, как страна-загадка, с еще не проявленной сущностью и не развернутыми до конца колоссальными потенциями, с вечно отсроченной счастливой развязкой, является как бы духовной родиной всех кладоискателей, их землей обетованной. Любой кладоискатель рано или поздно уткнется в Россию, "обрусеет", а любой русский в глубине души всегда окажется кладоискателем.
Безбашенное кладоискательство - это важнейшая часть русской идентичности. Кто хочет придать ей универсальный характер, должен исходить именно из этой черты. Глобальная сила американской идеи и американского образа жизни в том, что они воспринимаются как универсальные, не связанные с конкретной нацией атрибуты среднего класса и его элиты. Россия имеет возможность выдвинуть столь же универсальный идеал "глобального кладоискателя" и использовать его для культурной экспансии и построения альтернативной версии глобализма.
Кладоискатели и народ
Теперь мы можем точнее определить категорию "народ" в нашей схеме движения к Чуду. Народ - та часть социума, которая слишком мудра, чтобы, подобно среднему классу, гнаться за пустыми знаками Чуда, но в то же время - слишком инертна, чтобы стать носителем активной воли к Чуду, как кладоискатели. Не случайно, что в эпоху, когда народ все-таки удается "разбудить", он ломает проекты среднего класса и поддается на проповедь одержимой кучки кладоискателей. Показательны события 1917 года, когда средний класс не смог удержать вожжи, и власть перешла к никому дотоле неведомым большевикам с их "мировой революцией".
Народ - это коллективный "спящий кладоискатель", резервуар кладоискательских импульсов. Чем больше народ воплощает в себе это свойство, тем труднее элите среднего класса включать его в свои плоские проекты. Пресловутое "русское пьянство" - молчаливый протест этого "спящего кладоискателя" против мироустройства, которое навязывает ему средний класс. "Русское пьянство" - единственный выход для человека, который еще не открыл свою потенцию кладоискательства, но при этом уже всей душой презирает деловитую суету среднего класса, которая в его сознании выглядит как "стервозная бабская погоня за вещами".
Имидж кладоискателя
Социально кладоискатель может оказаться в любой прослойке - в низах общества, в среднем классе, в его элите. Кладоискатель асоциален только в том смысле, что социум не имеет средств надежно регулировать его мотивацию. Что не исключает живого интереса к социуму со стороны самого кладоискателя. Его активность может быть направлена в том числе и в признанные социумом ниши, может принимать вполне традиционные формы. Аутсайдерство, нестяжательство здесь типично, но не является самоцелью - это скорее побочный эффект. Не нужно видеть в кладоискателе святого, блаженного, - если только он сам не помешан на святости как на "хобби".
Типичный кладоискатель - это не "супер", не "выше", не "дальше", и даже не "против", а "иначе". Кладоискатель вне среднего класса лишь потому, что на него не действует тот тип комфортного существования, который создается средним классом. Потребительская гонка за знаками успеха его не "лечит", ему нужны более сильные стимулы. Если среднему классу удается компенсировать обессмысливание реальности максимизацией потребления, а пустые знаки Чуда на время, но поднимают ему настроение, то кладоискателя это не удовлетворяет. Некоторая "острота (впрочем, для кого-то, наоборот - ущербность) зрения" заставляет его воспринимать машину потребления как машину смерти, она для него ничего не компенсирует, не улучшает внутреннюю комфортность существования.
При желании выстроить имидж кладоискателя можно взять за основу один из образов позднего европейского романтизма: "одержимого отшельника", "маргинального творца", "интересного неудачника". Это образ крайнего индивидуалиста, который ведом рафинированной, высокой и часто - безрассудно-маниакальной мотивацией. О типичной для такого персонажа ситуации "затерянности" хорошо спел Гребенщиков:
И потому ты один в пустоте,
Как на старом забытом холсте,
Не в начале, не в центре
И даже не в самом хвосте.13
Близким к нам по времени развитием этого образа является эстетика существования, созданная "поколением дворников и сторожей" (Цой с его котельной и т.д.). В советской реальности кладоискатель не мог явно выглядеть "свихнувшимся Манфредом" и должен был маскироваться под кого-то другого, - например, под дворника, сторожа или кочегара, - именно для того, чтобы сохранить свободу рук для кладоискательства. Ему приходилось жертвовать имиджем, чтобы сохранить сущность.
Продумывая эту ситуацию до конца, понимаем, что истинный кладоискатель вообще не может соответствовать своему "идеальному образу", - именно потому, что следование имиджу, то есть позерство и лицедейство, лежат вне этой идентичности. Детальное соответствие "имиджу кладоискателя" является безусловным доказательством имитации. Личная эстетика кладоискателя, наоборот, состоит в отталкивании от образа "идеального кладоискателя" и маскировке под любой другой образ. Эта маскировка возникает случайно, сама собой, поскольку в своем социальном существовании он вынужден пользоваться теми нишами и ролями, которые ему доступны. Если бы у Цоя была возможность вместо кочегара "замаскироваться" под президента, он бы от нее не отказался.
Здесь нет никакого противоречия с исходной посылкой - поиском абсолютно не лицедейской идентичности. Ибо там речь шла о сущностном лицедействе самой социальной роли. Когда ученый демонстрирует образ компетентности, чтобы выиграть соревнование за гранты и звания, когда судья демонстрирует образ неподкупности, чтобы в нужный момент продаться подороже, - в этих случаях лицедейство относится к самой сути идентичности. Карьерное продвижение в русле этой идентичности является прямой функцией ее успешной имитации. У кладоискателя же речь идет о техническом лицедействе, необходимом для использования ресурсов другой социальной роли, и никак не связанном с демонстрацией собственно кладоискательской идентичности.
Кладоискатель угадывается по едва заметному смещению в рамках той социальной роли, под которую пытается замаскироваться. Он находится как бы посередине между нею и "образом идеального кладоискателя", от которого вынужденно стремится уйти. Чтобы опознать кладоискателя, нужно суметь увидеть "третье измерение", которое выделяет его силуэт из окружающих плоских фигурок.
Коммерческое измерение идентичности
Любая идентичность в нашем мире имеет свое коммерческое измерение, поскольку обрастает определенной стилистикой потребления (культура, СМИ, досуг, еда, одежда, быт и т.п.) Кладоискательская идентичность отличается тем, что социально рассредоточена по всем стратам общества, от самых высоких до самых низких. Но эта особенность встречается и у других сообществ, например, этнических и религиозных. Более важно, что стилистика кладоискателя формируется не как приближение к определенному образцу ("идеальный кладоискатель"), а как удаление от него. Это мешает втянуть кладоискателей "как класс" в некую сеть потребления.
Попытки такого рода уже неоднократно предпринимались, но, проводимые кустарно, они терпели неудачу и отползали в маргинальные зоны других потребительских ниш. Между тем, общие контуры кладоискательской ниши потребления все же существуют.
Вот несколько очевидных подсказок. В дизайне одежды и помещений следует использовать ностальгию по образу "идеального кладоискателя", от которого они по необходимости отказываются. В клубно-ресторанном бизнесе - осторожно, на уровне намеков, воссоздать мифическое пространство "братства кладоискателей", объединяющего их всех, независимо от распределения по социальным нишам. В СМИ нужны проекты, логично сочетающие серьезную актуальную аналитику с самой отвязной фантасмагорией. В искусстве привлечь кладоискателя могла бы демонстрация заведомой "творческой неудачи", - поскольку он не верит в "творческие удачи", то есть в реальную фиксацию Чуда. Если позиционировать как культурный продукт ряд попыток, оказавшихся "неудачными", но при этом позволяющих проследить сломавшуюся в них творческую идею, - так можно вызвать его интерес.
Консорции кладоискателей
Более интересный случай - не одиночный кладоискатель, а целые ватаги, консорции кладоискателей, которые редко, но все же образуются и могут давать начало новым эпохам. Важную роль здесь играют проекты-маяки ("трансгрессоры"), где собирание кладоискателей мыслится как основная функция. Если из сотен любопытных или мающихся творчеством представителей среднего класса на такой проект клюнет хотя бы пара десятков истинных кладоискателей, - это уже результат.
Какие цели достойны объединения кладоискателей? - Только то, чем никто другой, кроме них, заниматься не будет. Речь идет о проектах, которые не имеют корней в нынешней реальности, не могут вырасти на ее почве сами по себе. И чем более масштабным и невозможным будет такой проект, тем большее внимание кладоискателей он привлечет. Кладоискатели, по своей природе, будут концентрироваться вокруг самых безумных и наглых предприятий. Тот, кто хочет вовлечь их в свой проект, должен отказаться от желания дать "прагматичную" формулировку его конечных целей. Чтобы включить мотивацию кладоискателя на полную мощность, его нужно пригласить к строительству новых миров, новых цивилизаций, новых вселенных.
Вспоминая о том, что Россия - страна кладоискателей, можно понять причину неудач последнего десятилетия. Так и не сложилась консорция кладоискателей, которая осознала бы проводимые реформы как свои. Сравните пустую лексику нынешнего режима с тем, о чем пел Цой, и сразу станет ясно, какая колоссальная энергия, кипевшая в предреформенном поколении, обратилась в ничто...
Кладоискательская энергия неизбежно будет игнорировать столь мелкую и прозаическую реальность. Она будет воплощаться в построении новой, "параллельной" России, не имеющей ничего общего с тем, что сегодня булькает на поверхности. Тонкая структура связей и отношений, постепенно создаваемая сообществами кладоискателей "по ту сторону" нынешней реальности, в какой-то момент сделает ее столь же излишней, сколь и нелепой.
Пресловутое "гражданское общество" (или его аналог) у нас может победить только таким путем и только на базе кладоискательской жизненной позиции. В России кладоискательство пока - единственная форма полноценного индивидуализма, не отягощенного "комплексом вождя", "комплексом учителя", "комплексом мученика". На Западе цивилизационная связка "индивидуализм-солидарность" бывает присуща и среднему классу, и его элите, у нас же самосознание этих групп примитивно-стадное.14 Идентичности, соразмерные современной цивилизации, здесь могут складываться только на основе кладоискателя.
Кладоискатель и революционер
Где-то здесь, в коллективной Воле к Чуду, и нужно искать источник многих революционных идентичностей. "Прозаические" программы модификации социально-политической жизни, даже радикальные, остаются за пределами нашего внимания. Чтобы сделаться повстанцем в России, завороженность Чудом не требуется - достаточно иметь открытые глаза и чувствительную совесть. Воля к Чуду имеет прямое отношение только к тем революционным проектам, которые окрыляет мистическая "Революция с большой буквы".
"Чудом революции" может оказаться определенная конфигурация социума или политическое событие. Или же - грандиозная сверхзадача, для решения которой социум должен принять определенную форму и пожертвовать своими ресурсами. Многие революционные идеалы и революционные программы, если отбросить риторику, в своей сердцевине сводятся именно к этому - "почудить". Большинство таких "комитетов по управлению миром" кончают тем, что в их руководстве кладоискателей сменяют конъюнктурщики из среднего класса и движение превращается в заурядную политическую партию или собирателя грантов. "Аура Чуда" там еще долгое время остается выше, чем средняя по социуму, но это уже не огонь, а пепел. Вместо Революции на повестку дня становится убедительная демонстрация "революционного имиджа". Некоторые "альтернативные движения", особенно в сфере "культурного андеграунда", с этого и начинают. Они изначально создаются имитаторами из среднего класса, о чем свидетельствует их демонстративно-истерический характер.
Последние попытки сформулировать "идентичность Революции" так, чтобы избавить ее от бюргеризации и лицедейства, все дальше уходят в сторону своеобразной религиозности. Несмотря на остатки прежней риторики, самые искренние новейшие революционеры уже не придают значения "Революции" как внешнему политическому событию, их больше волнует определенное личное состояние "революционности", стоическая погруженность в революцию как процесс, психология жертвенной "революционной веры".
Кладоискатель и Матрица
Проект "управления миром" не может быть целью кладоискателей "как класса", а только их ограниченной группы, помешанной именно на этом хобби. Но всех без исключения кладоискателей объединяет желание отстоять или построить такую конфигурацию социума, которая дает Воле к Чуду максимальный простор.
Идеальным для кладоискателей социумом является не тот, где они - вместе со всеми остальными - являются объектом чьих-то чудачеств, а тот, который вмещает в себя максимальное разнообразие возможностей Чуда. Это не одно и то же. В первом случае идеалом выступает социум-пирамида и организация типа "масонского центра", а во втором - "сетевая среда", как бы квестовое пространство, в которой каждый находит именно то, что ищет: средний класс - сытость и покой, а кладоискатели - тайные двери и кнопки, каждый свою. Социальность кладоискателей должна не "возноситься" над миром среднего класса, провоцируя конъюнктурщиков и халявщиков, а существовать за его пределами, втайне от него, скорее даже где-то внизу (с точки зрения ценностей среднего класса).
Сетевая реальность "постэкономической"15 эпохи приближает нас к этому идеалу. Главным ресурсом будущего станет оригинальный склад сознания и уникальный характер его мотивации. Нужда в стандартизированных массах клонов и рутинных работников отпадет. Ценность человека будет определяться тем, насколько он отличается от других людей, насколько он на них не похож, насколько уникальным личным ресурсом располагает социум в его лице и насколько нестандартно он сам способен его использовать. Те сектора экономики, где доминирует чисто экономическая мотивация, постепенно окажутся на задворках. При таком направлении развития "спящий кладоискатель-народ" мало-помалу проснется, протрезвеет и реализует, наконец, скрытый в нем потенциал разнообразия. Кладоискатели из неопределенного рассеянного множества превратятся в полноценный социальный класс, причем в господствующий класс. И наоборот, современный средний класс, сознание которого безнадежно связано экономической мотивацией, из стержневого общественного класса превратится в аналог крестьянской массы в начале промышленной эпохи - нечто зависимое, архаичное и используемое. Элита среднего класса превратится в аналог деградирующего дворянства образца XIX века, - нечто все еще значимое, но уже смешное в своих претензиях и обреченное уйти в историческую "отставку".
В идеале вырисовывается построение параллельной "кладоискательской социальности", "виртуального государства", под которым мыслится устойчивая сеть контактов и сотрудничества, умеющая использовать социум среднего класса как среду существования и орудие Воли к Чуду. Не "бороться" со средним классом, не "критиковать" его, не "будить", не "перевоспитывать" - это невозможно и не гуманно, - а просчитать его, замкнуть в сеть стимулов и реакций, научиться использовать его стремление к знакам Чуда.
Итогом такого развития может стать "двухъярусный мир" с "этажом истины" на одном уровне и "биосферным заповедником среднего класса" на другом. Эта система, с одной стороны, вводит средний класс в некие рамки, вживляет ему в мозг определенный набор установок, посредством которых сообщества кладоискателей, каждое по-своему, могут на него воздействовать. А с другой стороны - оставляет нетронутой привычную среду существования приземленных сознаний, при этом давая им свободу выбора и шанс на просветление (с помощью разбросанной повсюду специальной "подкормки"). Мир среднего класса будет информационно структурирован как "Матрица", со множеством разных дверей для входа и выхода, "невидимых" кнопок и рычагов, открытых для кладоискателей именно в той мере, в какой они кладоискатели, но закрытых для представителей среднего класса - именно в той мере, в какой они связаны его мотивацией.
Кладоискатель и Общество Традиции
Похоже, эта идея когда-то в прошлом уже была реализована, - иначе как бы Воля к Чуду стала фундаментом социума? Когда-то давно, на заре человеческой истории, все уже было сделано, но секрет потерялся. Не случайно же эти четыре категории "стремления к Чуду" в общих чертах соответствуют структуре традиционного общества. Возможно, они даже проясняют ее суть, очищают от нелепой приземленной трактовки. Первородное Общество Традиции не было описанным в современных книгах "традиционным обществом" с его жесткой кастовой иерархией - "жрецами", "воинами", "торговцами" и т.д. Это, несомненно, была динамическая система, которая не "стояла в Чуде", а "двигалась в Чуде", была пронизана Волей к Чуду. Ее этажами были не сословно-профессиональные группы, а степени воплощения этой Воли к Чуду, степени захваченности Чудом. То, что эта древняя структура вновь начинает проявляться на наших глазах, пусть и в примитивнейших формах, - не случайность, а реальное свидетельство близости нового цикла, его начала. Не хватает последнего штриха, чтобы это снова заработало по-настоящему, а не на холостом ходу, как сегодня.
Происхождение кладоискателей
"Мифология происхождения" - завершающий штрих любой идентичности. В нашем случае она очевидна и естественна. Ярусная структура Воли к Чуду, пронизывающая весь социум и задающая каждому свое место, не могла появиться сама собой. "Зачарованность Чудом" отложилась не только в "культурной памяти", но и в генотипе, в структуре мозга. Ее внедрение когда-то было решающим шагом по выращиванию из обезьян человека среднего класса. Ведь у диких животных мы не находим стремления к чудесному и сверхъестественному, они этого боятся и бегут. Позитивное представление о сверхъестественном есть только у животных, которых человек одомашнил и привил им понятие о своем всемогуществе. Не означает ли это, что и сам человек жил когда-то в зоопарке или виварии, под присмотром более могущественных существ, которые и пробудили в нем Волю к Чуду?
Одни обезьяны тупо ожидали своей порции сена, мочили друг друга или в ярости бились головой о решетку. Это прообраз народа. Другие, чуть более сообразительные, исполняли несложные команды дрессировщика, корчили рожи и выклянчивали у хозяев подачку - банан или какую-нибудь блестящую ленточку, которую обезьяна могла вплести себе в волосы и гордо носить, как знак превосходства над остальным стадом. Эти предвосхитили модель поведения среднего класса. Самые одаренные, подобно животным, выступающим в цирке, удивляли хозяев забавными трюками и фокусами (как бы маленькими чудесами), научились копировать какие-то черты их поведения, - и тем самым претендовали на причастность к их миру, рассчитывая не только на одобрение и поощрение хозяев, но и на преклонение своих сородичей. Конечно, их чисто внешнее подражание действиям хозяев было нелепым и смешным, - но тем больше веселились хозяева, тем больше превозносили их перед остальным стадом. От этих обезьян произошла творческая элита среднего класса.
Тип кладоискателя появился тогда же. Некоторые узники вместо того, чтобы выслуживаться перед хозяевами и развлекать их, пытались разгадать тайну чудес, которыми те владели. Они хотели не копировать поведение хозяев, а найти источник их силы, понять, как устроен их мир, чтобы из него можно было ускользнуть. Они разбирались в устройстве замков, изучали вентиляционные ходы, находили тайные двери и кнопки, замаскированные в стенах, пробовали отключить электроды, встроенные в мозг. Теперь понятно, почему тип кладоискателя объединяет в себе такие разные по сути вещи, как социальный нонконформизм, сумасшедшее изобретательство и мистический поиск "дверей в потусторонность". Когда-то в прошлом все это было одним и тем же занятием.
Типы поведения, выработанные в древнем виварии, у большинства людей сохранились. Стены клеток тоже никуда не делись. Социум, как информационная система, является "Матрицей". Электроды уже встроены в мозг, двери и кнопки существуют, но завалены толстым слоем почвы. Некоторые из них кое-кем уже найдены, о чем говорит история последних столетий. Но много еще осталось и под землей, - надо только хорошо поискать.
Май-ноябрь 2002
--------------------------------------------------------------------------------
1 Такое положение дел блестяще формулируется и обосновывается в книге социолога Дмитрия Иванова "Виртуализация общества", СПб, "Петербургское востоковедение", 2002.
2 А если и обманывает в чем-то, то как раз касательно своего актерства. См. "Имидж в эпоху спектакля"// ИNАЧЕ № 4, 2001.
3 Альтернативы, оформленные как национальные/сексуальные меньшинства и социально-маргинальные группы, мы в этом тексте не рассматриваем, поскольку они обычно являются не результатом свободного выбора, а принуждением судьбы.
4 Обоснование этой модели см. у Хайдеггера ("Слова Ницше Бог мертв") и Ницше (см. главку "Как истинный мир наконец стал басней" в книге "Сумерки идолов").
5 Начало "научной демонизации" европейского среднего класса был заложено еще XIX веке Марксом, Ницше и Фрейдом. Более изощренные модели можно найти у Генона ("Кризис современного мира"), у Эволы ("Люди и руины"), у Хоркхаймера и Адорно ("Диалектика Просвещения"), у Маркузе ("Одномерный человек"), у Фромма ("Иметь или быть"), у Дебора ("Общество спектакля"), у Делеза и Гваттари ("Капитализм и шизофрения"), у Бодрийaра ("Система вещей", "В тени молчаливого большинства") и т.д.
6 Использовать ярлык "интеллигенция" мы не будем. К архетипу "кладоискателя" ближе стоит не озабоченный фрондерством интеллигент романовской и советской эпохи, а самоучка-изобретатель из народа, сектант старого образца или чудаковатый энтузиаст, помешанный на чем угодно (от вечного двигателя до рыбной ловли). Главный пункт здесь - направленность на Чудо как таковое, а не на приумножение знаков Чуда на потребу другим, свойственное колониальной интеллигенции в той же мере, что и творческому сословию западного общества.
7 Coil. Music to Play in the Dark, 1999
8 Общее у них - наивная вера в Чудо, которой лишена символическая элита.
9 См. "Трансгрессоры против симулякров" // ИNАЧЕ № 4, 2001.
10 Там же.
11 Отсылаю к мемуарам Дирака, Эйнштейна, Гейзенберга.
12 Здесь показателен образ пелевинского "Орануса".
13 Б.Г. "Второе стеклянное чудо" // Акустика.
14 Полноценный коллектив создается только осмысленной солидарностью сознающих свои интересы личностей. Противоположность коллективизма, как солидарного поведения разумных существ, составляет не индивидуализм (его необходимое дополнение), а стадность - простая сумма неразумных эгоистичных атомов, связываемая вместе давлением внешних сил и необходимо "пасомая" извне (именно в силу своей стихийности и неразумности). Это различие отчетливо проявляется в поведении: стадо, в отличие от коллектива, не способно эффективно защищать свои интересы. Ограбление народных масс России в 90-е гг. прошло так легко, потому что в советское время этим массам навязывался не коллективизм/индивидуализм, а эгоистическая стадность. В стране, где коллективное начало действительно развито, такие фокусы невозможны. Если бы хоть одно советское сословие, кроме партноменклатуры, не было стадом (военные, интеллигенция, рабочие, крестьяне), смена системы не опустила бы страну в Третий мир.
15 В.Л. Иноземцев. "За пределами экономического общества", "Расколотая цивилизация".
Рынок альтернатив
Жизненных стилей, декларирующих уход от конформизма, существует так много, что они образуют самостоятельный и довольно разнообразный сектор рынка.3 Или даже базара - восточного, на котором каждый продавец, манипулятор с проникновенно чистым взором, назойливо всучивает свой товар, громко ругая всех, кто пройдет мимо и не посвятит остаток дней его "великой идее". Самое трудное здесь - не забыть в какой-то момент, зачем ты сюда пришел, и что тебе здесь на самом деле было нужно.
У всех альтернатив - от революционных до мистических и просто "неформальных" - есть одно общее свойство: они производные, пляшут как бы от середины, а не от начала. Это уже готовые торговые марки, которые ждут своего клиента. За каждой из них стоит свой пиар, своя торговая сеть, свои эксперты, свои коммивояжеры. Вряд ли они позволят додумать до конца, что именно тебя не устраивает в этом мире, почему именно ты не можешь слиться с окружающей "толпой". Они хотят завербовать тебя, а не помочь найти твой собственный путь.
Разумно предположить, что между оформленной и обоснованной идентичностью "альтернативных" коммивояжеров и первоначальным смутным неприятием "толпы" должна существовать некая промежуточная инстанция, как бы родовая альтернативная идентичность, от которой потом ответвляются специфические. Только определив ее, можно понять: является та или иная "отдельная" альтернатива подлинным выбором личности, или наоборот - ее схлопыванием, уходом в заботливо подсунутую кем-то нишу. Большинство пробегает это поле свободы не останавливаясь, чтобы, оторвавшись от одной "толпы", тут же нырнуть в другую.
В жизни выбор "своей" альтернативы происходит случайно и молниеносно, "в прыжке", в котором есть риск потерять связь с исходными мотивациями своего выбора. При первой же попытке выйти из стада, шторм "альтернативной пропаганды" сметает слабые мозги. Специфические производные смыслы, привносимые "готовой" идентичностью, не приближают, а еще больше удаляют адепта от своего внутреннего поиска. Отсюда часто наблюдаемая картина, когда человек превращается в зомби своего ярлыка. Не есть ли вторичное зомбирование пробудившихся сознаний - основное назначение большинства "альтернатив"?
Смысл "альтернативности"
Возможно, смысл этой исходной точки в "обобщенном нонконформизме", в тотальном протесте против всего ставшего, в недифференцированном отторжении существующей реальности? Но "протест" всегда реактивен, он наполняется смыслом от того, против чего направлен. Или же за протестом стоит собственный "позитив", защищаемый этим протестом и выталкиваемый "враждебной реальностью"? Если так, то этот "позитив" первичнее, чем протест. Значит, смысл исходной идентичности - не в том, что она против существующей реальности, а в том, что она выходит за пределы существующей реальности. Она стремится к чему-то, чего в реальности нет и быть не может - пока реальность такая, какая есть. Это не "Воля к Протесту", а "Воля к Чуду".
Базовая альтернативная идентичность, еще не урезанная, не дифференцированная по партиям и направлениям, - это "Воля к Чуду как к Чуду". Воля не к какому-то конкретному "чудесному эффекту", а к воплощению в реальности "Чудесного как такового" - "Несбыточного", "Невозможного", "Сверхъестественного", "Запредельного". Именно этот первичный импульс потом конкретизируется, спускается с небес на землю, вливается в рамки уже готовой доктрины или организации. Он может воплотиться во все что угодно: в революционный порыв, в творческий импульс, в уход от мира, в экзальтированное богоискательство, в изощренный гедонизм вполне "от мира сего".
Трансформация чудесного
В основании феномена "Чудо" лежит вера в существование "иной реальности", более значимой, чем наша. Вера в то, что "наша реальность", "наша жизнь" - нечто не вполне настоящее, что где-то здесь, совсем рядом, обитают "другая реальность" и "другая жизнь", до которых можно и должно дотянуться. Чудо возникает на границе двух миров, как явление "истинной" реальности и знак ее существования.
Но в нашу эпоху "истинный мир", то есть мир идей и трансцендентных сущностей, упал на землю.4 Он больше не существует "высоко в небесах", как нечто отличное от "кажущегося мира" повседневной суеты. Граница между двумя мирами исчезла. От этого "падения" пострадал не только "горний мир", разбитый и рассыпанный на тысячи обломков, но и "дольний". Осколки мира идей превратились в имиджи, образы, симулякры, гладкое совершенство которых вытесняет реальность в мир теней. Вещи земного мира уже не рискуют появляться перед нашими глазами в своем первозданном виде - они стыдятся совершенства симулякров и сами начинают подделываться под них. В мире, который создается телевидением и образами рекламы, граница между вещами и идеями утрачена. Идеи превращаются в вещи, вещи превращаются в идеи. Это не метафора, а грубая реальность: все они, идеи и вещи, крутятся на одном рынке, настолько слившись между собой, что тот, кто платит за вещь, большую часть цены платит за образ этой вещи.
Смешение двух миров отразилось и на феномене Чуда. Если оба мира едины, то от Чуда осталась лишь внешняя оболочка, - ему уже больше некуда указывать, никакого "запредела" не осталось. Теперь оно может указывать только вовнутрь нашего же мира, уподобляясь кретину-ведущему из познавательной телепередачи: "Смотрите, как много чудесного вокруг нас!" Смысл "чудесного" - это уже не выход в другой мир, а лишь преодоление горизонта серых будней, некоторая необычность, нестандартность, притягивающая внимание. "Чудесно" то, что кажется чудесным. В случае Чуда больше нельзя говорить о различии между явлением и сущностью, знаком и означающим. Знак "чудесного" - это и есть Чудо.
Что считать "необычным" и "запредельным" в мире, где Чудо свелось к симуляции "чудесности"? Здесь истинная Воля к Чуду - не в приумножении знаков Чуда, а в освобождении от них.
Воля к Чуду и средний класс
Включив телевизор, легко увидеть, что "запредельность", как лозунг, - это не собственность "альтернативщиков", а достояние всей современной культуры. Нет ничего более пошлого, чем "стремление к новым горизонтам". Многоголосый хор жизнеутверждающей пропаганды, от музыки и кино до рекламы памперсов, кричит на каждом углу о "новых возможностях", "новых перспективах", "новых переживаниях, ощущениях", "новом качестве", наконец, о "выходе за пределы", о "преодолении границ". Пожалуй, "стремление к Чуду" является базовым импульсом именно среднего класса, а не "альтернативщиков" и нонконформистов. Культ потребления, "примитивное стяжательство" среднего класса подпитывается именно этой жаждой чуда, пусть и в извращенной форме. На это опирается все здание рекламы и маркетинга. Давно известно, что, покупая новую модель автомобиля, билет на Багамы, усовершенствованные прокладки, человек среднего класса на самом деле хочет купить билет в рай, новую жизнь, эликсир молодости, молочные реки и кисельные берега. Отнимите у обывателя погруженность в Чудо, и (если верить западным этнографам) вы сломаете колесо потребления.
Критики общества потребления обычно видят в среднем классе скопище идиотов, помешанных на статусе и деньгах.5 Но в наше время, изобилующее соблазнами, нормальный человек не может руководствоваться столь сухой и абстрактной мотивацией, как "социальный успех". Мистика нового, неизведанного, необычного, "выходящего за пределы" управляет жизнью среднего класса изнутри, какой бы скучной она ни казалась снаружи. Зримым воплощением этой "внутренней мистики" является, например, "культ ночного города", с его разноцветными огнями, ярко освещенными витринами, световыми бликами на капотах уносящихся в ночь автомобилей. Базовые ценности и экономические стимулы, которыми по старинке оперируют социологи, ничего уже не значат. Мотивация нашей эпохи - образы, укорененные в мечтах и грезах. Даже дети сегодня заводятся только для того, чтобы кто-то мог дополнить последней куклой розовую сказку своего "идеала благополучия".
Как же получилось, что в попытках найти "корень альтернативности" мы дошли до крайних пределов пошлости? По-видимому, дело не в Воле к Чуду как таковой, - это базовый принцип современности, общий для всех групп вестернизированного общества, - а в ее специфических модификациях, которыми и отличаются альтернативные проекты от проектов среднего класса. Разница между ними - в модусе или степени развития одной и той же Воли к Чуду.
Понятно, что в жизни среднего класса этот смыслообразующий принцип получает наиболее убогое воплощение. Он превращается в клей, с помощью которого люди прикрепляются к социальной машине. "Стремление к Чуду" оборачивается количественным накоплением знаков Чуда, потребительских и ранговых. "Новые качества и возможности" реализуются в новой марке стиральной машины, "преодоление" и "новые горизонты" сводятся к движению белки в колесе, которая один за другим бьет рекорды скорости.
Чудо в колонии
То, что справедливо для метрополии, тем более справедливо для резервации. Здесь уже сама причастность к среднему классу воспринимается как чудесное избавление, знак элитарной избранности. Более важно, что в своей универсальной форме этот принцип способен описать мотивации не только реального среднего класса, но и других, более многочисленных прослоек колониального общества, которые активно стремятся к этому состоянию и приближаются к нему по своей ментальности. Этот "потенциальный средний класс" - не иллюзия, а вполне реальная и политически значимая социальная группа (которая в основном и обеспечивает поддержку "буржуазных" партий в странах Третьего мира).
В традиционных и постсоветских колониях западного мира исходная ситуация с Чудом почти одинакова. В обоих случаях Чудо, еще до колонизации являясь фундаментом социума, само находилось вне его: либо "высоко сверху", либо "далеко впереди". В традиционных обществах Чудо, незримо скрепляющее и оправдывающее социальный порядок, само принадлежало к миру трансцендентного. В странах победившего модерна Чудо мыслилось как финальная точка движения по пути прогресса, - то есть снова как часть идеологии, а не реальной жизни. Это ожидание Чуда, которое перманентно отодвигается вверх или вдаль - общее место модернистского и традиционного обществ. Именно за счет этого ожидания-отодвигания они поддерживали свою социальную устойчивость (вспомним постоянно откладывавшееся "построение коммунизма" в СССР). Когда вторжение потребительского чуда, достижимого каждым "здесь и сейчас", разрушает это "народно-научное" отодвигание Чуда, наступает конец модернистского и традиционного общества.
Не только в России, но и в остальных вестернизируемых странах эти две разные системы ценностей - западная, потребительская, и автохтонная, "духовная" - смыкаются в одной точке - "Чудо". Именно поэтому вестернизация возможна и на удивление легка для отдельной личности: речь идет не о привнесении чего-то радикально нового, а об обычной "приватизации", о размене "большого и далекого Чуда" на маленькие чудеса-синицы, которые легко могут поместиться в карман.
Наряду с теми, кто занят активным накоплением знаков Чуда или хотя бы стремится к этому, в колонии есть огромное количество тех, кто подключился к вестернизации только по телевизору, ожидает Чуда пассивно. Потребительская установка среднего класса структурно не противостоит этому народному ожиданию Чуда, а составляет с ним один полюс, но в разных системах отсчета. В обществе западного типа над средним классом, потребляющим знаки успеха, возвышается творческая элита, которая конструирует эти знаки и манипулирует ими. Но точно так же и колониальное общество не целиком пассивно - кроме вечно ждущего народа в нем есть свой активный полюс, "чудоискатели", или "кладоискатели", по-своему занятые "поиском Чуда", в чем бы это ни выражалось.6
Иерархия чудес
Вряд ли в отношении Чуда колониальное общество устроено более сложно, чем метрополия. И на Западе кроме "потребителей" и "элиты" есть, видимо, еще и "народ", и "кладоискатели". Просто народ, в силу общего благосостояния, растворен в среднем классе, а кладоискатели в большей мере ориентированы на коммерческие инновации и частично инкорпорированы в элиту. В современном обществе эти две пары полюсов не могут существовать по отдельности, а всегда сложным образом переплетаются. Имея общий трансцендентный горизонт - "Чудо", они неизбежно влияют друг на друга, взаимно комментируют друг друга и выстраиваются в единую смысловую иерархию. Естественно поэтому стратифицировать господствующие в обществе классы идентичностей по их отношению к базовому принципу.
Существует четыре модуса захваченности Чудом:
(1) пассивное ожидание Чуда, созерцание его знаков ("народ");
(2) накопление знаков Чуда, созданных другими; торговля знаками Чуда ("средний класс");
(3) создание знаков Чуда на потребу другим; распоряжение знаками Чуда ("творческая элита среднего класса");
(4) воля к Чуду как таковому; освобождение от власти знаков Чуда ("кладоискатели").
С первыми двумя категориями все уже ясно. Третья и четвертая требуют разъяснения.
Символическая элита
...аnd what you gone to do
If they don't believe you?7
В третью категорию входит творческая элита среднего класса, в том числе интеллектуалы, технократы, политики, пиарщики, деятели культуры и вся совокупность иереев "символической экономики". Смысл их деятельности - позиционирование знаков Чуда. Они активно распоряжаются знаками Чуда, создают их на потребу другим, но сами внутренне уже не способны поверить в их серьезность. Здесь сочетаются глубинное неверие в реальность Чуда и искусство убеждать в его реальности других, чьи интеллект и воображение менее развиты. С одной стороны - презрение к среднему классу, к "толпе", с другой - напряженная гонка за признанием этой "толпы". Время от времени кому-то из них удается нащупать действительно небывалые возможности (например, в сфере технологии или политики), открыть перед человечеством действительно новые горизонты, но поскольку их глаз ориентирован только на знаки Чуда, они ценят в нем лишь новое средство манипуляции. На этом уровне разумения никакой разницы между Чудом и симуляцией Чуда не существует.
Чувство "тотального обмана", которое зародилось уже в душе среднего класса, здесь ощущается острее и требует большей потребительской компенсации. Счастье простого обывателя каждый раз омрачается тем, что само Чудо так и не приходит - в руках остаются пустые знаки. Это чувство перманентного разочарования ему приходится подавлять все новыми и новыми знаками Чуда - отсюда и потребительская гонка. В случае элиты все сложнее, потому что они твердо знают о "сделанности" окружающего мира, о сделанности ими же самими, его демиургами. Основной модус зачарованности Чудом здесь не потребление, а успех, - успех в искусстве манипуляции знаками Чуда, при полном неверии собственно в Чудо. Вера в Чудо, которой, в различных формах, одержим средний класс (несмотря на свою "практичность"), кажется им комичной. Эта вера заменяется верой в себя, как в "хозяев Чуда", - и притом не собственной верой в себя, а верой все того же среднего класса.
Существенно, что это элита именно среднего класса и именно для среднего класса. Ибо "чудотворцами" они являются только в его глазах (даже не в своих собственных) и только благодаря его вере. Они питаются верой других в себя, признанием реальности, которое подсовывает им внешний мир в знаках успеха. Они не могут сохранять свою идентичность, не могут жить без этой веры среднего класса - отсюда гонка за популярностью, за результативностью, за эффектом, которая отнюдь не корыстна по своей природе. Не "больше публики - больше денег", а "больше денег - больше веры"; деньги здесь важны лишь как доказательство этой веры. В качестве отшельника без удостоверенного успеха, без публики, без выделенного места в социальной пирамиде, такой человек не может сохранять свою идентичность.
Чудо без знаков
Следующая степень проявленности Воли к Чуду - одержимость Чудом как таковым, а не знаками Чуда и не демонстрацией своих успехов в движении к нему. Последователей этого способа отношения к Чуду мы будем называть "кладоискателями". Поведение кладоискателя регулирует ощущение "прироста чудесного". Он непосредственно ощущает этот "градиент Чуда" и движется в сторону его возрастания. Это пребывание в "близости к Чуду" само по себе является для него смыслом жизни.
В мире, который назойливо переполнен образами Чуда, у кладоискателей остается только один путь - игнорирование этих образов и поиск такого Чуда, которое эти образы вместить не могут. Именно этим кладоискатель отличается от представителя среднего класса, который вместо Чуда с упоением глотает его знаки.8 Чудо кладоискателя, однако, не имеет знаков, оно не отлито в форму рекламных образов, не включено в панцирь эйдоса. Энергию Чуда, рассеянную в пространстве, кладоискатель освобождает от привязки к знакам и образам. Образы могут использоваться в качестве временных ориентиров на этом пути - но лишь такие, которые в нужный момент рассеиваются, как дым, и не путаются под ногами ("образы-трансгрессоры"9).
Мы живем во вселенной, где дуализм миров исчез и "мир Духа" выпал на землю мертвыми бабочками идей, отравленными тараканами смысла, дохлыми клопами вдохновения имиджмейкеров. Чудо не в образе, а по ту сторону образа. Кладоискатель верит в это "по ту сторону", хотя и знает об исчезновении "мира идей". Чудо для него живет в нашем мире, а не где-то вдали, но скрыто и замаскировано ворохом образов. Проблема кладоискателя не в том, что Чудо "далеко", а том, что наши глаза, запорошенные цветной пылью образов, не могут его увидеть.
Конкретная воля к чудесному всегда индивидуальна и может принимать любую форму. На низкой степени развития Воля к Чуду мало отличается от "хобби" или "сверхценной идеи", она неотделима от конкретного участка реальности, то есть от совокупности заведомо ложных образов чудесного, которая привязывает кладоискателя к себе и заставляет в нем копошиться. Никакого другого выхода к Чуду, кроме поиска в поле конкретного "хобби", человек на этом уровне не имеет. У него нет пока глаз и чувств для прямого взгляда на Чудо. Но на каком-то уровне "восхождения к Чуду" открываются другие пути. Воля к Чуду теряет "объектную привязку" и человек научается улавливать "градиент чудесного" в любой его форме, независимо от предметного поля. Это позволяет ему отбросить знаки чудесного и непосредственно выбирать ту сферу действия, где градиент максимален. "Дематериализуясь" таким образом, Воля к Чуду теряет похожесть на "безобидное хобби" хоббита или "сверхценную идею" маньяка. Отныне кладоискателем правит "внутренняя логика Чуда", которая сама выбирает для себя поле деятельности и предметное наполнение. Это "возрастание в Чуде" можно уподобить переходу от веры в идолов и природные стихии к строгому монотеизму, который за всеми проявлениями магического видит одну силу. Образы чудесного на этом уровне перестают являться сбивающей с пути "вещью в себе" и используются скорее как иконы.10
Типы кладоискателей
Несмотря на крушение "горнего мира", краеугольным камнем универсальной Воли к Чуду остается вера в "иную реальность". В чем состоит отличие "нашей" и "запредельной" реальности, в какой именно плоскости отыскивается это различие (социальной, культурной, онтологической), - это в каждом случае определяется по-своему. Не обязательно речь идет о сверхъестественном в смысле физики и биологии. Но не случайно, что тип кладоискателя сначала развивался именно в области религии, магии, алхимии. В этих сферах Воля к Чуду ставит под сомнение весь видимый универсум целиком (рассматривая его как "темницу духа"), поэтому ей легче оторваться от наполненности конкретными образами. Впоследствии творческая и познавательная составляющие этого импульса отделились от "нонконформистской" составляющей. Сегодня, в зависимости от того, с какой предметной областью связана первичная "завороженность Чудом", кладоискательство можно разделить на три типа:
(1) нонконформизм в области политики и культуры. Именно эти бунтарские идентичности, - революционные, контрсистемные, антиглобалистские, маргинально-андеграундные, радикально-интеллектуальные, - чаще всего формируют образ "альтернативности" в СМИ;
(2) одержимость в области техники, природы, искусства (сумасшедшие изобретатели, хакеры, разнообразные "хоббиты"). В этих более спокойных моделях ухода от середины тоже иногда декларируется нонконформизм и "бунт против стада" ("человек творчества", "гений", "философ", "первопроходец");
(3) мистический поиск "дверей в потусторонность", - многообразные версии спиритуализма, теософии, богоискательства, традиционализма. Большинство идентичностей этой группы тяготеет к спокойному погружению в "измененное сознание", но некоторые по радикальности взглядов и действий смыкаются с самыми крутыми революционными программами.
К нашему времени все первичные кладоискательские типы переварены средним классом и неотличимы от своих "профанических подобий". Чтобы восстановить идентичность кладоискателя в ее чистой форме, нам придется отыскать рассеянные по этим подобиям ее крупицы и собрать их вместе, очистив от мусора. Меньше всего нам может дать самый древний тип, который особенно пострадал от времени: о "магах и экстрасенсах" уже невозможно говорить без рвоты. Самый новый, революционно-андеграундный тип, все еще очаровывает даже в своих подобиях. Но он слишком вывернут наружу, во внешний активизм, слишком много в нем моды, рекламы и позы. Идентичности исследования и творчества меньше затронуты пошлостью, чем первый тип, и, в отличие от третьего, еще сохраняют баланс внешнего и внутреннего в движении к Чуду. Именно с этого типа следует начинать.
Кладоискатель и "хоббит"
Кладоискатель ориентирован на само Чудо как на цель, а не на эффективность демонстрации Чуда. Он не связан необходимостью тут же перечеканивать его в знаки успеха, не сбивается на процесс производства и потребления знаков Чуда (как элита среднего класса). Сходную мотивацию имеет "человек хобби". "Хобби" от "бизнеса" отличается тем, что завлекает само по себе, а не благодаря каким-то внешним результатам. Скажем, коллекционирование редких марок или ведение никому не понятных сайтов для одержимого - это не способ заработать себе на жизнь. Ему интересен сам процесс. Точно так же относится кладоискатель к своему Чуду.
Сравним, например, "хоббита", увлеченного поиском кладов, и старателя-профессионала, который добывает золотой песок. Разница в психологии - колоссальная, хотя, казалось бы, с точки зрения "видов на жизнь" они занимаются похожим ремеслом: добывают "ценности" в максимально концентрированной форме. Но старатель - убогий материалист, он методично накапливает себе состояние по крупицам, он думает только о тех предметах, на которые потом обменяет этот золотой песок. Кладоискатель - романтик. Его шансы на обогащение почти равны нулю. Им движет в первую очередь не желание обогатиться (есть более надежные и менее хлопотные способы), а зачарованность "тайной клада", аура приключения. Сам клад интересен ему не как "ценность", а как нечто загадочное, выходящее за пределы обыденной жизни. Мотивация "добычи", быстрого обогащения, если она есть, для кладоискателя является ширмой, чтобы не выглядеть идиотом в мире, где все гонятся за деньгами. На самом деле "профессиональным кладоискателем" человека делает не "страсть к наживе", а желание вырваться из серых будней, превратить свою жизнь в приключение.
"Кладоискатель в поисках Чуда" не многим отличается от описанного персонажа. В сущности, им движет тот же по форме импульс, только перенесенный в другие сферы. Эффективность этого импульса не столь важна - важна захваченность Чудом. Самоучка Вася Тормозов, одержимый изобретением вечного двигателя, - это ничуть не менее законный пример "кладоискателя", чем признанный научный гений в лице Паули, Дирака, Гейзенберга, зацикленный на чем-нибудь вроде общей теории поля.11 Подросток, накурившийся травки и начитавшийся Кастанеды, не так уж отличается по своему порыву от Беме и Экхарта. Большинство кладоискателей осуществляют свой "высокий порыв" не в признанных социумом сферах творчества, а в каком-нибудь бессмысленном с точки зрения окружающих "хобби".
Кладоискатель и продуктивность
"Неэффективность" кладоискателя не является правилом. Когда тип кладоискателя реализуется в сильной одаренной личности, которой обстоятельства жизни дают развернуться в полный рост, мы получаем великих художников, изобретателей, первопроходцев в разных сферах жизни. Большинство успехов России в прошлом связаны с тем, что в нужное время на нужном месте оказывались люди этого типа. Без систематического поиска и использования кладоискателей немыслимы были бы, например, успехи советского времени. Без учета этого фактора невозможно понять, как отсталая аграрная страна могла на равных противостоять всему цивилизованному миру, причем не только в административно-хозяйственной, политической и военной сфере, но и в сфере организации научных исследований. Космическое первенство, которого добилась страна, еще за три-четыре десятка лет до этого одетая в лапти и почти поголовно неграмотная, - это в свое время был весьма тягостный результат для самосознания западной элиты, которая почти всех своих кладоискателей посжигала во времена инквизиции.
Но с точки зрения самого кладоискателя, полезность для социума - это лишь побочный эффект, к сути его стремлений отношения не имеющий. В отличие от среднего класса, он не смотрит на себя как на инструмент, который должен "окупиться", оправдать вложения, который не может остаться без "результата", без "вознаграждения", без "социальной востребованности", без "самореализации". Ему не нужно разменивать свои "акции Чуда" на мелкую монету.
Средний класс отличается от кладоискателя примерно как рудокоп - от прокладчика туннелей. Рудокоп копает шахту, чтобы найти в отвалах горной породы случайные самородки, на худой конец - сбыть какому-нибудь простаку саму пустую породу, если она окрашена в золотистый цвет. Кладоискателю наплевать на породу, а самородки он отбрасывает носком сапога в сторону, как простые булыжники. Он роет не шахту, а туннель "на ту сторону" горы, где его ждут еще неведомые сокровища. Он хочет проложить путь к этим сокровищам. Он хочет прорыть Землю насквозь, а не торговать рудой. Впрочем, иногда самородки помогают - на них можно выменять более мощный роющий инструмент.
Кладоискатель и творец
Кладоискателя часто можно спутать с "человеком творчества", сбиваясь при этом на противопоставления типа "гений и посредственность", "истинное творчество и конъюнктурная имитация". На самом деле "творчество", как выдача на-гора "творческих продуктов", - это идеал не кладоискателя, а элиты среднего класса. Если же они все-таки играют на одном поле и речь идет о "творениях", то разницу между ними уловить не так легко. По степени творческой одаренности элита среднего класса ничем не уступает кладоискателям. Она отличается по своей мотивации, по экзистенциальной установке, по серьезности отношения к сути дела, - именно это и определяет ценность достигнутых результатов.
Гаршину в рассказе "Глухарь" удалось уловить разницу между типичным кладоискателем в искусстве и художником среднего класса. Первого внутренние поиски в конце концов вообще уводят из сферы искусства как приносящего славу и доход призвания. Возможно, он больше сюда и не вернется - если логика внутреннего развития не покажет ему необходимость этого возвращения. Второй, достигнув определенной степени понимания и мастерства, далее движется по инерции, множит "шедевр" за "шедевром" и не испытывает никаких сомнений и метаний.
Дар ожидания; нежелание бесконечно множить уже достигнутое; следование собственной внутренней логике, а не запросам мира, - вот верные признаки кладоискателя. Образцом здесь является Витгенштейн: написав в юности знаменитый философский трактат (вокруг которого сразу же выросла целая школа), он забросил философию как бессмысленное занятие, поскольку именно этот вывод был сделан им в трактате. Много лет после этого он занимался архитектурой, пока в его голове не созрело более верное понимание сути вещей.
Именно мелочная регулярность ("ни дня без строчки") мешает представителям среднего класса по-настоящему реализовать свои творческие способности и совершить что-то великое. Средним классом движет сугубо экономическая мотивация: включая сюда не только деньги и престиж, но и накопительно-распределительный гедонизм "восторгов творчества". Последний по своим истокам имеет примитивную физиологическую12 природу. Кладоискателем же движет особое наслаждение, которое ближе к азарту игры, охоты, квеста. Конечно, и кладоискатель может снизойти до поросячьих "восторгов творчества", и его деятельность тоже может быть опознана социумом как "творчество" и щедро вознаграждена. Но суть его действий к этому не сводится - это лишь видимые низшие их измерения.
Особенно трудно разницу между кладоискателем и представителем среднего класса проследить там, где есть претензия на экстравагантность. Но и здесь ими движут прямо противоположные импульсы. Для кладоискателя, если он решил сделать что-то "вызывающее", "изысканное", "модное", главная задача - маскировка сущностной маргинальности: ему приходится максимально ослабить дозу асоциальности, чтобы она не пугала публику и превратилась в приятную пикантность. Ему не нужно лезть из штанов, чтобы удивить своей непохожестью на окружающих, - различие и так колоссально, - наоборот, ему приходится скрывать это различие в 99 случаях из 100. У представителя среднего класса - прямо противоположная исходная ситуация и обратный способ действия: выпячивание своих различий и оригинальностей, при исходном полном тождестве со своей публикой. Буржуа хочет загримироваться под монстра, чтобы работать в цирке; монстр хочет замаскироваться под буржуа, чтобы его не отправили в зоопарк.
Кладоискатели и Россия
"Деловитый первопроходец", "сумасшедший изобретатель", "одержимый творец", - это конечно не архетип, а уже специализированные и приземленные разновидности кладоискателя. Исходную форму нужно искать в области религии и народной мистики (вспомним Ломоносова, который вышел в науку из поморских староверов). Именно по этой причине в Европе "настоящих буйных" кладоискателей осталось так мало, - там сегодня эту нишу занимает безобидный "хоббит". В России в Средние века не было такого тщательного и систематического религиозного сыска, как в Европе, где этот сыск затрагивал не только образованную верхушку, но и низшие слои, крестьянство. В XV - XVI веках инквизицией поголовно выжигались целые деревни и округа, где был замечен избыток "неадекватного" поведения. Такими тяжелыми жертвами была куплена социальная устойчивость и большая "трезвость" западного социума.
Напротив, русское крестьянство, которому вплоть до советской власти никто не лез в мозги и не стремился "перевоспитывать", осталось колоссальным резервуаром кладоискательских генов и импульсов (сохранившимся, возможно, еще со времен перволюдей). Сам русский крестьянский менталитет был во многом "кладоискательским", провоцировал на кладоискательство. Еще в XIX веке народ целыми деревнями снимался с насиженных мест и устремлялся на поиски сказочного Беловодья. После революции террор был направлен в основном против образованных слоев, среднего класса, хозяйственной элиты крестьянства. Основная масса кладоискателей не была им затронута, наоборот, получила возможность выплеснуться из крестьянства во все слои общества, - чем и объясняются многие успехи (и многие маразмы) советского времени.
Но связь кладоискателей с Россией более глубокая, она не ограничивается только их многочисленностью. Сама Россия в национальном дискурсе осмысливается как Чудо. Важнейшее направление отечественного кладоискательства - поиск "русской идеи", как некоего философского камня, который вдруг решит все проблемы. Россия, как страна-загадка, с еще не проявленной сущностью и не развернутыми до конца колоссальными потенциями, с вечно отсроченной счастливой развязкой, является как бы духовной родиной всех кладоискателей, их землей обетованной. Любой кладоискатель рано или поздно уткнется в Россию, "обрусеет", а любой русский в глубине души всегда окажется кладоискателем.
Безбашенное кладоискательство - это важнейшая часть русской идентичности. Кто хочет придать ей универсальный характер, должен исходить именно из этой черты. Глобальная сила американской идеи и американского образа жизни в том, что они воспринимаются как универсальные, не связанные с конкретной нацией атрибуты среднего класса и его элиты. Россия имеет возможность выдвинуть столь же универсальный идеал "глобального кладоискателя" и использовать его для культурной экспансии и построения альтернативной версии глобализма.
Кладоискатели и народ
Теперь мы можем точнее определить категорию "народ" в нашей схеме движения к Чуду. Народ - та часть социума, которая слишком мудра, чтобы, подобно среднему классу, гнаться за пустыми знаками Чуда, но в то же время - слишком инертна, чтобы стать носителем активной воли к Чуду, как кладоискатели. Не случайно, что в эпоху, когда народ все-таки удается "разбудить", он ломает проекты среднего класса и поддается на проповедь одержимой кучки кладоискателей. Показательны события 1917 года, когда средний класс не смог удержать вожжи, и власть перешла к никому дотоле неведомым большевикам с их "мировой революцией".
Народ - это коллективный "спящий кладоискатель", резервуар кладоискательских импульсов. Чем больше народ воплощает в себе это свойство, тем труднее элите среднего класса включать его в свои плоские проекты. Пресловутое "русское пьянство" - молчаливый протест этого "спящего кладоискателя" против мироустройства, которое навязывает ему средний класс. "Русское пьянство" - единственный выход для человека, который еще не открыл свою потенцию кладоискательства, но при этом уже всей душой презирает деловитую суету среднего класса, которая в его сознании выглядит как "стервозная бабская погоня за вещами".
Имидж кладоискателя
Социально кладоискатель может оказаться в любой прослойке - в низах общества, в среднем классе, в его элите. Кладоискатель асоциален только в том смысле, что социум не имеет средств надежно регулировать его мотивацию. Что не исключает живого интереса к социуму со стороны самого кладоискателя. Его активность может быть направлена в том числе и в признанные социумом ниши, может принимать вполне традиционные формы. Аутсайдерство, нестяжательство здесь типично, но не является самоцелью - это скорее побочный эффект. Не нужно видеть в кладоискателе святого, блаженного, - если только он сам не помешан на святости как на "хобби".
Типичный кладоискатель - это не "супер", не "выше", не "дальше", и даже не "против", а "иначе". Кладоискатель вне среднего класса лишь потому, что на него не действует тот тип комфортного существования, который создается средним классом. Потребительская гонка за знаками успеха его не "лечит", ему нужны более сильные стимулы. Если среднему классу удается компенсировать обессмысливание реальности максимизацией потребления, а пустые знаки Чуда на время, но поднимают ему настроение, то кладоискателя это не удовлетворяет. Некоторая "острота (впрочем, для кого-то, наоборот - ущербность) зрения" заставляет его воспринимать машину потребления как машину смерти, она для него ничего не компенсирует, не улучшает внутреннюю комфортность существования.
При желании выстроить имидж кладоискателя можно взять за основу один из образов позднего европейского романтизма: "одержимого отшельника", "маргинального творца", "интересного неудачника". Это образ крайнего индивидуалиста, который ведом рафинированной, высокой и часто - безрассудно-маниакальной мотивацией. О типичной для такого персонажа ситуации "затерянности" хорошо спел Гребенщиков:
И потому ты один в пустоте,
Как на старом забытом холсте,
Не в начале, не в центре
И даже не в самом хвосте.13
Близким к нам по времени развитием этого образа является эстетика существования, созданная "поколением дворников и сторожей" (Цой с его котельной и т.д.). В советской реальности кладоискатель не мог явно выглядеть "свихнувшимся Манфредом" и должен был маскироваться под кого-то другого, - например, под дворника, сторожа или кочегара, - именно для того, чтобы сохранить свободу рук для кладоискательства. Ему приходилось жертвовать имиджем, чтобы сохранить сущность.
Продумывая эту ситуацию до конца, понимаем, что истинный кладоискатель вообще не может соответствовать своему "идеальному образу", - именно потому, что следование имиджу, то есть позерство и лицедейство, лежат вне этой идентичности. Детальное соответствие "имиджу кладоискателя" является безусловным доказательством имитации. Личная эстетика кладоискателя, наоборот, состоит в отталкивании от образа "идеального кладоискателя" и маскировке под любой другой образ. Эта маскировка возникает случайно, сама собой, поскольку в своем социальном существовании он вынужден пользоваться теми нишами и ролями, которые ему доступны. Если бы у Цоя была возможность вместо кочегара "замаскироваться" под президента, он бы от нее не отказался.
Здесь нет никакого противоречия с исходной посылкой - поиском абсолютно не лицедейской идентичности. Ибо там речь шла о сущностном лицедействе самой социальной роли. Когда ученый демонстрирует образ компетентности, чтобы выиграть соревнование за гранты и звания, когда судья демонстрирует образ неподкупности, чтобы в нужный момент продаться подороже, - в этих случаях лицедейство относится к самой сути идентичности. Карьерное продвижение в русле этой идентичности является прямой функцией ее успешной имитации. У кладоискателя же речь идет о техническом лицедействе, необходимом для использования ресурсов другой социальной роли, и никак не связанном с демонстрацией собственно кладоискательской идентичности.
Кладоискатель угадывается по едва заметному смещению в рамках той социальной роли, под которую пытается замаскироваться. Он находится как бы посередине между нею и "образом идеального кладоискателя", от которого вынужденно стремится уйти. Чтобы опознать кладоискателя, нужно суметь увидеть "третье измерение", которое выделяет его силуэт из окружающих плоских фигурок.
Коммерческое измерение идентичности
Любая идентичность в нашем мире имеет свое коммерческое измерение, поскольку обрастает определенной стилистикой потребления (культура, СМИ, досуг, еда, одежда, быт и т.п.) Кладоискательская идентичность отличается тем, что социально рассредоточена по всем стратам общества, от самых высоких до самых низких. Но эта особенность встречается и у других сообществ, например, этнических и религиозных. Более важно, что стилистика кладоискателя формируется не как приближение к определенному образцу ("идеальный кладоискатель"), а как удаление от него. Это мешает втянуть кладоискателей "как класс" в некую сеть потребления.
Попытки такого рода уже неоднократно предпринимались, но, проводимые кустарно, они терпели неудачу и отползали в маргинальные зоны других потребительских ниш. Между тем, общие контуры кладоискательской ниши потребления все же существуют.
Вот несколько очевидных подсказок. В дизайне одежды и помещений следует использовать ностальгию по образу "идеального кладоискателя", от которого они по необходимости отказываются. В клубно-ресторанном бизнесе - осторожно, на уровне намеков, воссоздать мифическое пространство "братства кладоискателей", объединяющего их всех, независимо от распределения по социальным нишам. В СМИ нужны проекты, логично сочетающие серьезную актуальную аналитику с самой отвязной фантасмагорией. В искусстве привлечь кладоискателя могла бы демонстрация заведомой "творческой неудачи", - поскольку он не верит в "творческие удачи", то есть в реальную фиксацию Чуда. Если позиционировать как культурный продукт ряд попыток, оказавшихся "неудачными", но при этом позволяющих проследить сломавшуюся в них творческую идею, - так можно вызвать его интерес.
Консорции кладоискателей
Более интересный случай - не одиночный кладоискатель, а целые ватаги, консорции кладоискателей, которые редко, но все же образуются и могут давать начало новым эпохам. Важную роль здесь играют проекты-маяки ("трансгрессоры"), где собирание кладоискателей мыслится как основная функция. Если из сотен любопытных или мающихся творчеством представителей среднего класса на такой проект клюнет хотя бы пара десятков истинных кладоискателей, - это уже результат.
Какие цели достойны объединения кладоискателей? - Только то, чем никто другой, кроме них, заниматься не будет. Речь идет о проектах, которые не имеют корней в нынешней реальности, не могут вырасти на ее почве сами по себе. И чем более масштабным и невозможным будет такой проект, тем большее внимание кладоискателей он привлечет. Кладоискатели, по своей природе, будут концентрироваться вокруг самых безумных и наглых предприятий. Тот, кто хочет вовлечь их в свой проект, должен отказаться от желания дать "прагматичную" формулировку его конечных целей. Чтобы включить мотивацию кладоискателя на полную мощность, его нужно пригласить к строительству новых миров, новых цивилизаций, новых вселенных.
Вспоминая о том, что Россия - страна кладоискателей, можно понять причину неудач последнего десятилетия. Так и не сложилась консорция кладоискателей, которая осознала бы проводимые реформы как свои. Сравните пустую лексику нынешнего режима с тем, о чем пел Цой, и сразу станет ясно, какая колоссальная энергия, кипевшая в предреформенном поколении, обратилась в ничто...
Кладоискательская энергия неизбежно будет игнорировать столь мелкую и прозаическую реальность. Она будет воплощаться в построении новой, "параллельной" России, не имеющей ничего общего с тем, что сегодня булькает на поверхности. Тонкая структура связей и отношений, постепенно создаваемая сообществами кладоискателей "по ту сторону" нынешней реальности, в какой-то момент сделает ее столь же излишней, сколь и нелепой.
Пресловутое "гражданское общество" (или его аналог) у нас может победить только таким путем и только на базе кладоискательской жизненной позиции. В России кладоискательство пока - единственная форма полноценного индивидуализма, не отягощенного "комплексом вождя", "комплексом учителя", "комплексом мученика". На Западе цивилизационная связка "индивидуализм-солидарность" бывает присуща и среднему классу, и его элите, у нас же самосознание этих групп примитивно-стадное.14 Идентичности, соразмерные современной цивилизации, здесь могут складываться только на основе кладоискателя.
Кладоискатель и революционер
Где-то здесь, в коллективной Воле к Чуду, и нужно искать источник многих революционных идентичностей. "Прозаические" программы модификации социально-политической жизни, даже радикальные, остаются за пределами нашего внимания. Чтобы сделаться повстанцем в России, завороженность Чудом не требуется - достаточно иметь открытые глаза и чувствительную совесть. Воля к Чуду имеет прямое отношение только к тем революционным проектам, которые окрыляет мистическая "Революция с большой буквы".
"Чудом революции" может оказаться определенная конфигурация социума или политическое событие. Или же - грандиозная сверхзадача, для решения которой социум должен принять определенную форму и пожертвовать своими ресурсами. Многие революционные идеалы и революционные программы, если отбросить риторику, в своей сердцевине сводятся именно к этому - "почудить". Большинство таких "комитетов по управлению миром" кончают тем, что в их руководстве кладоискателей сменяют конъюнктурщики из среднего класса и движение превращается в заурядную политическую партию или собирателя грантов. "Аура Чуда" там еще долгое время остается выше, чем средняя по социуму, но это уже не огонь, а пепел. Вместо Революции на повестку дня становится убедительная демонстрация "революционного имиджа". Некоторые "альтернативные движения", особенно в сфере "культурного андеграунда", с этого и начинают. Они изначально создаются имитаторами из среднего класса, о чем свидетельствует их демонстративно-истерический характер.
Последние попытки сформулировать "идентичность Революции" так, чтобы избавить ее от бюргеризации и лицедейства, все дальше уходят в сторону своеобразной религиозности. Несмотря на остатки прежней риторики, самые искренние новейшие революционеры уже не придают значения "Революции" как внешнему политическому событию, их больше волнует определенное личное состояние "революционности", стоическая погруженность в революцию как процесс, психология жертвенной "революционной веры".
Кладоискатель и Матрица
Проект "управления миром" не может быть целью кладоискателей "как класса", а только их ограниченной группы, помешанной именно на этом хобби. Но всех без исключения кладоискателей объединяет желание отстоять или построить такую конфигурацию социума, которая дает Воле к Чуду максимальный простор.
Идеальным для кладоискателей социумом является не тот, где они - вместе со всеми остальными - являются объектом чьих-то чудачеств, а тот, который вмещает в себя максимальное разнообразие возможностей Чуда. Это не одно и то же. В первом случае идеалом выступает социум-пирамида и организация типа "масонского центра", а во втором - "сетевая среда", как бы квестовое пространство, в которой каждый находит именно то, что ищет: средний класс - сытость и покой, а кладоискатели - тайные двери и кнопки, каждый свою. Социальность кладоискателей должна не "возноситься" над миром среднего класса, провоцируя конъюнктурщиков и халявщиков, а существовать за его пределами, втайне от него, скорее даже где-то внизу (с точки зрения ценностей среднего класса).
Сетевая реальность "постэкономической"15 эпохи приближает нас к этому идеалу. Главным ресурсом будущего станет оригинальный склад сознания и уникальный характер его мотивации. Нужда в стандартизированных массах клонов и рутинных работников отпадет. Ценность человека будет определяться тем, насколько он отличается от других людей, насколько он на них не похож, насколько уникальным личным ресурсом располагает социум в его лице и насколько нестандартно он сам способен его использовать. Те сектора экономики, где доминирует чисто экономическая мотивация, постепенно окажутся на задворках. При таком направлении развития "спящий кладоискатель-народ" мало-помалу проснется, протрезвеет и реализует, наконец, скрытый в нем потенциал разнообразия. Кладоискатели из неопределенного рассеянного множества превратятся в полноценный социальный класс, причем в господствующий класс. И наоборот, современный средний класс, сознание которого безнадежно связано экономической мотивацией, из стержневого общественного класса превратится в аналог крестьянской массы в начале промышленной эпохи - нечто зависимое, архаичное и используемое. Элита среднего класса превратится в аналог деградирующего дворянства образца XIX века, - нечто все еще значимое, но уже смешное в своих претензиях и обреченное уйти в историческую "отставку".
В идеале вырисовывается построение параллельной "кладоискательской социальности", "виртуального государства", под которым мыслится устойчивая сеть контактов и сотрудничества, умеющая использовать социум среднего класса как среду существования и орудие Воли к Чуду. Не "бороться" со средним классом, не "критиковать" его, не "будить", не "перевоспитывать" - это невозможно и не гуманно, - а просчитать его, замкнуть в сеть стимулов и реакций, научиться использовать его стремление к знакам Чуда.
Итогом такого развития может стать "двухъярусный мир" с "этажом истины" на одном уровне и "биосферным заповедником среднего класса" на другом. Эта система, с одной стороны, вводит средний класс в некие рамки, вживляет ему в мозг определенный набор установок, посредством которых сообщества кладоискателей, каждое по-своему, могут на него воздействовать. А с другой стороны - оставляет нетронутой привычную среду существования приземленных сознаний, при этом давая им свободу выбора и шанс на просветление (с помощью разбросанной повсюду специальной "подкормки"). Мир среднего класса будет информационно структурирован как "Матрица", со множеством разных дверей для входа и выхода, "невидимых" кнопок и рычагов, открытых для кладоискателей именно в той мере, в какой они кладоискатели, но закрытых для представителей среднего класса - именно в той мере, в какой они связаны его мотивацией.
Кладоискатель и Общество Традиции
Похоже, эта идея когда-то в прошлом уже была реализована, - иначе как бы Воля к Чуду стала фундаментом социума? Когда-то давно, на заре человеческой истории, все уже было сделано, но секрет потерялся. Не случайно же эти четыре категории "стремления к Чуду" в общих чертах соответствуют структуре традиционного общества. Возможно, они даже проясняют ее суть, очищают от нелепой приземленной трактовки. Первородное Общество Традиции не было описанным в современных книгах "традиционным обществом" с его жесткой кастовой иерархией - "жрецами", "воинами", "торговцами" и т.д. Это, несомненно, была динамическая система, которая не "стояла в Чуде", а "двигалась в Чуде", была пронизана Волей к Чуду. Ее этажами были не сословно-профессиональные группы, а степени воплощения этой Воли к Чуду, степени захваченности Чудом. То, что эта древняя структура вновь начинает проявляться на наших глазах, пусть и в примитивнейших формах, - не случайность, а реальное свидетельство близости нового цикла, его начала. Не хватает последнего штриха, чтобы это снова заработало по-настоящему, а не на холостом ходу, как сегодня.
Происхождение кладоискателей
"Мифология происхождения" - завершающий штрих любой идентичности. В нашем случае она очевидна и естественна. Ярусная структура Воли к Чуду, пронизывающая весь социум и задающая каждому свое место, не могла появиться сама собой. "Зачарованность Чудом" отложилась не только в "культурной памяти", но и в генотипе, в структуре мозга. Ее внедрение когда-то было решающим шагом по выращиванию из обезьян человека среднего класса. Ведь у диких животных мы не находим стремления к чудесному и сверхъестественному, они этого боятся и бегут. Позитивное представление о сверхъестественном есть только у животных, которых человек одомашнил и привил им понятие о своем всемогуществе. Не означает ли это, что и сам человек жил когда-то в зоопарке или виварии, под присмотром более могущественных существ, которые и пробудили в нем Волю к Чуду?
Одни обезьяны тупо ожидали своей порции сена, мочили друг друга или в ярости бились головой о решетку. Это прообраз народа. Другие, чуть более сообразительные, исполняли несложные команды дрессировщика, корчили рожи и выклянчивали у хозяев подачку - банан или какую-нибудь блестящую ленточку, которую обезьяна могла вплести себе в волосы и гордо носить, как знак превосходства над остальным стадом. Эти предвосхитили модель поведения среднего класса. Самые одаренные, подобно животным, выступающим в цирке, удивляли хозяев забавными трюками и фокусами (как бы маленькими чудесами), научились копировать какие-то черты их поведения, - и тем самым претендовали на причастность к их миру, рассчитывая не только на одобрение и поощрение хозяев, но и на преклонение своих сородичей. Конечно, их чисто внешнее подражание действиям хозяев было нелепым и смешным, - но тем больше веселились хозяева, тем больше превозносили их перед остальным стадом. От этих обезьян произошла творческая элита среднего класса.
Тип кладоискателя появился тогда же. Некоторые узники вместо того, чтобы выслуживаться перед хозяевами и развлекать их, пытались разгадать тайну чудес, которыми те владели. Они хотели не копировать поведение хозяев, а найти источник их силы, понять, как устроен их мир, чтобы из него можно было ускользнуть. Они разбирались в устройстве замков, изучали вентиляционные ходы, находили тайные двери и кнопки, замаскированные в стенах, пробовали отключить электроды, встроенные в мозг. Теперь понятно, почему тип кладоискателя объединяет в себе такие разные по сути вещи, как социальный нонконформизм, сумасшедшее изобретательство и мистический поиск "дверей в потусторонность". Когда-то в прошлом все это было одним и тем же занятием.
Типы поведения, выработанные в древнем виварии, у большинства людей сохранились. Стены клеток тоже никуда не делись. Социум, как информационная система, является "Матрицей". Электроды уже встроены в мозг, двери и кнопки существуют, но завалены толстым слоем почвы. Некоторые из них кое-кем уже найдены, о чем говорит история последних столетий. Но много еще осталось и под землей, - надо только хорошо поискать.
Май-ноябрь 2002
--------------------------------------------------------------------------------
1 Такое положение дел блестяще формулируется и обосновывается в книге социолога Дмитрия Иванова "Виртуализация общества", СПб, "Петербургское востоковедение", 2002.
2 А если и обманывает в чем-то, то как раз касательно своего актерства. См. "Имидж в эпоху спектакля"// ИNАЧЕ № 4, 2001.
3 Альтернативы, оформленные как национальные/сексуальные меньшинства и социально-маргинальные группы, мы в этом тексте не рассматриваем, поскольку они обычно являются не результатом свободного выбора, а принуждением судьбы.
4 Обоснование этой модели см. у Хайдеггера ("Слова Ницше Бог мертв") и Ницше (см. главку "Как истинный мир наконец стал басней" в книге "Сумерки идолов").
5 Начало "научной демонизации" европейского среднего класса был заложено еще XIX веке Марксом, Ницше и Фрейдом. Более изощренные модели можно найти у Генона ("Кризис современного мира"), у Эволы ("Люди и руины"), у Хоркхаймера и Адорно ("Диалектика Просвещения"), у Маркузе ("Одномерный человек"), у Фромма ("Иметь или быть"), у Дебора ("Общество спектакля"), у Делеза и Гваттари ("Капитализм и шизофрения"), у Бодрийaра ("Система вещей", "В тени молчаливого большинства") и т.д.
6 Использовать ярлык "интеллигенция" мы не будем. К архетипу "кладоискателя" ближе стоит не озабоченный фрондерством интеллигент романовской и советской эпохи, а самоучка-изобретатель из народа, сектант старого образца или чудаковатый энтузиаст, помешанный на чем угодно (от вечного двигателя до рыбной ловли). Главный пункт здесь - направленность на Чудо как таковое, а не на приумножение знаков Чуда на потребу другим, свойственное колониальной интеллигенции в той же мере, что и творческому сословию западного общества.
7 Coil. Music to Play in the Dark, 1999
8 Общее у них - наивная вера в Чудо, которой лишена символическая элита.
9 См. "Трансгрессоры против симулякров" // ИNАЧЕ № 4, 2001.
10 Там же.
11 Отсылаю к мемуарам Дирака, Эйнштейна, Гейзенберга.
12 Здесь показателен образ пелевинского "Орануса".
13 Б.Г. "Второе стеклянное чудо" // Акустика.
14 Полноценный коллектив создается только осмысленной солидарностью сознающих свои интересы личностей. Противоположность коллективизма, как солидарного поведения разумных существ, составляет не индивидуализм (его необходимое дополнение), а стадность - простая сумма неразумных эгоистичных атомов, связываемая вместе давлением внешних сил и необходимо "пасомая" извне (именно в силу своей стихийности и неразумности). Это различие отчетливо проявляется в поведении: стадо, в отличие от коллектива, не способно эффективно защищать свои интересы. Ограбление народных масс России в 90-е гг. прошло так легко, потому что в советское время этим массам навязывался не коллективизм/индивидуализм, а эгоистическая стадность. В стране, где коллективное начало действительно развито, такие фокусы невозможны. Если бы хоть одно советское сословие, кроме партноменклатуры, не было стадом (военные, интеллигенция, рабочие, крестьяне), смена системы не опустила бы страну в Третий мир.
15 В.Л. Иноземцев. "За пределами экономического общества", "Расколотая цивилизация".
Опубликовано 13 октября 2006 года
Новые статьи на library.by:
КУЛЬТУРА И ИСКУССТВО:
Комментируем публикацию: Сергей Корнев - КЛАДОИСКАТЕЛИ - Об определении идентичности, где образы и символы заменяют реальность
подняться наверх ↑
ССЫЛКИ ДЛЯ СПИСКА ЛИТЕРАТУРЫ
По стандарту ВАК Республики Беларусь
Стандарт используется в белорусских учебных заведениях различного типа.
По ГОСТу Российской Федерации
Для образовательных и научно-исследовательских учреждений РФ
Прямой URL на данную страницу для блога или сайта
Предполагаемый источник
Полностью готовые для научного цитирования ссылки. Вставьте их в статью, исследование, реферат, курсой или дипломный проект, чтобы сослаться на данную публикацию №1160723582 в базе LIBRARY.BY.
подняться наверх ↑
ПАРТНЁРЫ БИБЛИОТЕКИ рекомендуем!
подняться наверх ↑
ОБРАТНО В РУБРИКУ?
Уважаемый читатель! Подписывайтесь на LIBRARY.BY в VKновости, VKтрансляция и Одноклассниках, чтобы быстро узнавать о событиях онлайн библиотеки.
Добавить статью
Обнародовать свои произведения
Редактировать работы
Для действующих авторов
Зарегистрироваться
Доступ к модулю публикаций