Спор тоталитаристов и нонтоталитаристов в историографии советского режима еще не получил завершения. Правда, в западной, прежде всего англо-американской литературе, термин "тоталитаризм" употребляют с осторожностью. Неслучайно появление концепций "великого отступления", которое якобы началось в 1934г., "большой сделки" со средним классом, легитимизации в 1930-х годах "буржуазной" заботы о личном имуществе и статусе ¹ . Советское общество конца 1920-1930-х годов скорее именуется системой сталинизма. Авторы трудов, которым случается употребить эпитет "тоталитарный", рискуют быть зачисленными в адепты "Краткого курса истории ВКП(б)", которые лишь выворачивают наизнанку прежние теории ² .

Концепция тоталитаризма, как и ни одно другое определение, не может детально охарактеризовать многопластовые общественные явления, типичные для Советского Союза 1920-1930-х годов. Ограничения и упрощение - основа любой концепции, целью которой является построение модели прошлого. При этом, как подчеркивает П. Доорн, "простая модель обладает большей возможностью для решения проблемы". Сложная модель содержит больше информации, "она лучше отражает действительность, но тем меньше значения имеет она для объяснения. При масштабе 1:1 модель перестает объяснять что бы то ни было" ³ . Она всего лишь описывает. Неудивительно, что детализация картины советского прошлого за счет введения в научный оборот новых источников, в особенности касающихся истории повседневности, породила сомнения в могуществе тоталитарной концепции. Для доказательства же корректности той или иной гипотезы важнее установить ее способность "работать" как на макро-, так и на микроуровне. Сопоставление этих уровней требует проведения микроисторического исследования. Микроистория предполагает "перспективу последующего возвращения к генерализации на новых основаниях", что может быть важным для разрешения спора тоталитаристов и нонтоталитаристов .

Одной из бесспорно признаваемых характеристик советской системы и сторонники, и противники тоталитарной концепции считают наличие развитого слоя партийно-советской номенклатуры. Суть спора касается

Измозик Владлен Семенович - доктор исторических наук, профессор Северо-Западного заочного политехнического института; Левина Наталья Борисовна - доктор исторических наук, профессор Санкт- Петербургского государственного университета экономики и финансов.

стр. 98

вопроса внутреннего единства, монолитности этой социальной группы. Позиция исследователей, тяготеющих к поиску группообразующих признаков в поведении номенклатуры, ныне часто подвергается сомнению. Нонтоталитаристы, сосредоточивая внимание на различиях в уровне грамотности, профессиональной подготовленности, коллизиях "междоусобной" борьбы в партийно-советских верхах, практически отрицают их единство, спаянность, клановость. Однако создается представление, что сторонники полной несостоятельности идеи о "монолитности" советских элит пренебрегают многими источниками, свидетельствующими о бытовой повседневности этого слоя российского населения периода конца 1920-1930-х годов и не рассматривают советскую номенклатуру с историко- антропологической точки зрения.

Одним из направлений исторической антропологии можно считать изучение жилья как социального института. При этом важна не только иерархия места жительства как показатель общественной стратификации, но и внутренняя структура физического жилого пространства. Дом в этом контексте представляет собой специфическую относительно самостоятельную форму социальной организации. П. Бурдье на конкретном этнографическом материале продемонстрировал, как воздействует среда обитания, структура жилья на систему стереотипов в поведении людей ⁴ . Для европейца характерно представление о том, что дом- это некое физическое и одновременно социальное пространство, где в первую очередь разворачивается частная жизнь с присущей ей медленностью и инерционностью ⁵ .

В России после 1917 г. дом, жилье перестали быть сугубо частным пространством. Государственные и идеологические структуры стали нормировать приватность в соответствии с идеологическими установками. Установившаяся "открытость" жилья использовалась как инструмент создания "нового человека" (личности), новой общественности (публичности), введения новых правил. В 1920-1930-е годы завершается превращение дома в открытый социальный институт ⁶ . Тем важнее, пользуясь методом микроисторического исследования конкретных жилищных объектов, выявить пути возникновения явных и тайных дисциплинарных обычаев номенклатуры. Историко- антропологическое изучение этих объектов, как представляется, открывает возможность историкам, в большинстве случаев работающим с письменными источниками, соприкоснуться с овеществленной исторической действительностью.

Идеальным "полем" для микроисследования жилищной практики партийно-советской номенклатуры конца 1920-1930-х годов являются три ныне существующих дома в Санкт- Петербурге. Два из них - N 26/28 по Каменноостровскому проспекту, N 29/37 (ранее 23/59) по Кронверкской улице - представляют единый архитектурный комплекс. Третий - дом N 21 также по Кронверкской улице - можно объединить с предыдущими объектами не столько по общим художественно-строительным, сколько по социально- политическим характеристикам. Названные дома тесно связаны с ленинградским периодом жизни С. М. Кирова и событиями, последовавшими за его трагической гибелью 1 декабря 1934 года.

Примечательна история появления этих зданий в Петербурге. До 1911г. на месте их будущего расположения по Каменноостровскому пр. и Кронверкской ул., были частные строения. Затем их откупило Первое российское страховое общество, существовавшее с 1827 года. Весной 1911 г. началось сооружение дома N 26/28 по проекту архитектора Ю. Ю. Бенуа при участии его родственников Л. Н. и А. Н. Бенуа. Огромный дом, состоявший из 9 парадных лестниц на 121 квартиру, имевший в центре парадный двор с фонтаном и колоннадой из красного гранита, 13 дворов-колодцев, собственную электростанцию и гараж, был возведен всего за два года. Известный специалист в области архитектуры Г. Лукомский с восторгом писал в апреле 1913 г. о своих впечатлениях от новостройки: "Вырос громадный новый светлый дом, благородной и даже блестящей внешности: Сколько уюта в слегка выступающих окнах бельэтажа, разделенных каннелированными мягко обрисованными колоннами, сколько

стр. 99

интимного в зелени, которой обрастут балюстрады и увиты будут балконы, сколько барства в широком дворе, усаженном елочками!.. Дом спокойный, бледно-серый, ровный и малорельефный и, тем не менее... соответствует идеальному типу будущих зданий нового Петербурга" ⁷ .

Столь же быстро, в 1913-1914гг. по проекту Ю.Ю. и Л. Н. Бенуа, была возведена вторая половина дома, выходящая на Кронверкскую улицу. В результате возник жилой комплекс из примерно 250 благоустроенных квартир с просторными ванными комнатами, центральным отоплением, телефонами, обязательными парадным и черным входами. В каждом парадном подъезде имелась новинка того времени - лифт, а лестницу от входа до площадки первого этажа украшал ковер. Квартиры делились на хозяйскую половину (4-5 просторных комнат) и помещение прислуги (3-4 небольшие комнаты). Во многих квартирах имелись камины, облицованные мрамором. Естественно, что снимать здесь жилье могли состоятельные люди: заводчики, биржевики, адвокаты, врачи и другие "новые русские" того времени. (Микроисследование данных домов очень перспективно с точки зрения изучения процесса формирования современных элит в России. В сегодняшнем Петербурге здания на Каменноостровском и Кронверкской существуют в той же категории жилищных пространств элитного уровня, которую им предписывали заказчики и архитекторы.)

Успех исторического исследования определяет степень сохранности письменных источников. В их числе основную массу составляют неопубликованные материалы. Это так называемые "мебельные дела" - плод деятельности работников жилищного подотдела Отдела коммунального хозяйства при Исполнительном комитете Совета Петроградской стороны. Основой "мебельного" дела является так называемый "Опросный лист Жил. отдела Петроградской стороны", куда в процессе конфискации квартир, проведенной в 1918-1919 гг., представители власти заносили сведения о размерах площади, ее реальных владельцах, месте их нахождения к моменту заселения квартиры новыми жильцами и т. д. К более позднему времени (1922 г.) относится "Анкета для граждан, проживающих в бесхозных квартирах". Она фиксирует закрепление в личную собственность чужого имущества из конфискованных квартир ⁸ . Значительную ценность представляют домовые книги. Некоторые из них хранятся в фондах ЦГА Санкт-Петербурга, но наибольшая часть - в текущем архиве администрации Петроградского района, в одной из его жилищных контор ⁹ . Значительную ценность для уточнения мест проживания партийно-советской номенклатуры представляют списки налогоплательщиков ленинградского губернского (областного) финотдела, которыми ранее не пользовались исследователи ¹⁰ . Все эти документы достаточно формализованы и формулярны, что в определенной степени позволяет отнести их к числу массовых исторических источников и применять к ним методы статистической обработки. Мебельные дела ценны не только сведениями о внутреннем устройстве жилища, они отражают психологию новых жильцов, раскрывающуюся также в пространных заявлениях и объяснительных записках. Необходимость проследить судьбы как представителей номенклатуры, так и маленьких людей потребовала обращения к архиву управления ФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области, где было просмотрено 20 архивно-следственных дел.

К моменту приезда в Ленинград Кирова жилой комплекс на Каменноостровском и Кронверкской уже практически являлся жилищем ленинградской правящей элиты. Представители формирующейся номенклатуры попадали сюда разными путями и в разное время, в зависимости от изменения бытовых предпочтений партийно-советской верхушки. Ее низший слой обосновался в буржуазных квартирах исследуемых домов еще во времена "жилищного передела" 1918-1919 годов.

В январе 1918 г. собрание большевиков-уполномоченных домовых комитетов Петроградской стороны, обсудив вопрос о жилищном кризисе, решило приступить к переписи квартир, одновременно установив определенный максимум жилой площади и организовав передел излишков в поль-

стр. 100

зу нуждающихся рабочих ¹¹ . Однако разрекламированная кампания справедливого распределения жилой площади проводилась с существенными изъятиями.

1 декабря 1917 г. В. И. Ленин вписал в постановление СНК, что для наркомов "квартиры допускаются не свыше 1 комнаты на каждого члена семьи" ¹² . Это означало, что жилье для будущей советской элиты предоставляется на других основаниях, чем для остального населения.

В ноябре 1918г. Петроградский районный совет постановил передать дом 26/28 под заселение служащими своих отделов. Это дало дополнительное основание для наступления на состоятельных квартиросъемщиков и владельцев квартир. Им предлагали покинуть жилье, подлежащее передаче людям более ценным в социальном отношении. Именно под этим предлогом из собственной квартиры N 87 в доме 26/28 выселили в декабре 1918 г. бывшего служащего Первого Российского страхового общества В. Б. Цехановича-Левковича с женой и двумя детьми. Площадь, принадлежавшая этой семье, была "предназначена, - указывалось в письме районного жилищного отдела от 30 ноября 1918 г.,- для вселения в нее служащей отдела народного образования Петроградского совета В. Н. Флеровой, так как означенный дом предназначен Исполнительным комитетом и местным советом... для отделов Совета и служащих в нем" ¹³ . Законный владелец жилья попытался оказать сопротивление и не выехал по первому требованию. 19 декабря 1918г. он был выдворен с помощью представителей военной комендатуры.

Поселявшиеся первоначально в исследуемых зданиях в 1918- 1919 гг. мелкие совслужащие обзаводились и мебелью. Выдавали ее сначала по некой норме. Излишки оставлялись бывшим владельцам. Выселяя из помещения квартиры N 87 Цехановича-Левковича, власти все же выдали ему часть его имущества "за исключением: 1. Кресел - 2; 2. письменного стола - 1; 3. гардероба - 1; 4. книжного шкафа - 1; 5. обеденного стола - 1; 6. маленьких столов - 3; 7. кухонного стола - 1; 8. стульев - 10; 9. вешалки - 1; 10. тарелок мелких - 6; 11. тарелок глубоких - 6; 12. тарелок маленьких - 6". Все эти вещи получила уже упоминавшаяся Флерова ¹⁴ .

Однако в годы гражданской войны представители номенклатурной верхушки Петрограда не спешили покидать Дома и отели Петросовета. Эти виды коллективного жилья - своеобразный тип русского фаланстера, позволившего советской бюрократии и приближенной к ней части интеллигенции выжить в экстремальных условиях.

Нэп со свойственным ему возвращением к нормальному быту объективно способствовал возрождению и такой традиционной городской ценности как индивидуальная квартира. Уже к осени 1921 г. была восстановлена частная собственность и разрешались сделки с недвижимостью. Часть муниципализированных домов и квартир была возвращена владельцам, сдана в аренду желающим или приобретена в личную собственность. В конце 1922- начале 1923 г., когда повседневная жизнь стала действительно активно утрачивать военно-коммунистические черты, в Петрограде начался и массовый "исход" представителей новой власти из приютивших их в период гражданской войны "фаланстеров".

Разраставшаяся номенклатура стала подбирать себе жилье в муниципализированных домах, состоявших на особом учете. Часть жилых зданий в Петрограде оставалась в распоряжении жилищного подотдела Ленинградского губернского отдела коммунального хозяйства. Эти дома называли коммунальными. В квартирах коммунальных домов не существовало единоличных владельцев. В январе 1925 г. в ведении управления коммунальных домов находился 131 дом, а в 1927г. уже более трехсот строений, в которых проживало 50 тыс. человек ¹⁵ . Жилье здесь предоставлялось по ордерам районных советов и чаще всего в соответствии с санитарной нормой. Но несмотря на это уже в первой половине 20-х годов образовалась своеобразная иерархическая лестница домов коммунального подчинения. Некоторые из них состояли на особом учете Жилищного подотдела Ленгуботкомхоза. В их числе продолжавшие еще функционировать 1-й и 2-й

стр. 101

Дома Совета ("Астория" и "Европейская"), дачи на Елагином острове и жилые здания, первоначально шесть; среди них и дома 21 и 23 по Кронверкской улице и дом 26/28 по улице Красных Зорь. Именно сюда устремились представители номенклатуры. В 1923 г. в 20 квартирах (14 в доме 26/28 и 6 в доме 23/59) проживали 25 депутатов Петроградского Совета. В их числе помощник начальника Политуправления Петроградского военного округа А. А. Гусев, Г. В. Жигарев, Н. И. Иванов, Р. А. Каплан, И. П. Косарев, Б. П. Позерн, К. В. Селиверстов, Э. А. Рахья и другие. В квартире 20 дома 26/28- будущей квартире Кирова - жила депутат Петросовета Екатерина Васильевна Лось ¹⁶ . Тогда же приобрел стабильное и престижное жилье секретарь Петроградского губкома РКП(б), заместитель председателя Петросовета Г. Е. Евдокимов, в тот момент - второй человек в городе после Г. Е. Зиновьева. Он занял кв. 23 в третьей парадной дома 26/28.

Почти одновременно в различные квартиры этого жилого комплекса вселилась большая группа действительно первых лиц города: Г. Ф. Федоров, И. Е. Котляков, Г. В. Цыперович. В квартиру 70 из гостиницы "Астория" (1-й Дом Советов), въехала семья Позерна, впоследствии областного прокурора Ленинграда. Через некоторое время, по неясным причинам, семья Позернов переместилась в квартиру 97 того же дома ¹⁷ . Короткое время пожив в доме 4 на 1-й улице Деревенской бедноты, обосновались в домах 26/28 по Каменноостровскому проспекту и 23/59 по Кронверкской улице 3. И. Лилина с сыном и Г. И. Сафаров с женой ¹⁸ . В январе 1924 г. сюда же переселился И. М. Москвин, возглавлявший отдел управления Исполкома Ленсовета. В апреле в дом 26/28 по Каменноостровскому переехал И. Ф. Кадацкий - тогда работник Выборгского райкома партии большевиков, в 1930-е годы председатель Женсовета.

Поселившись в комфортабельных квартирах, партийно- советская верхушка явно маркировала себя знаком общественного превосходства и стабильности. Изменился и статус самих зданий. В сентябре 1924г., когда большинство крупных партийных и советских работников Ленинграда самостоятельно перебралось в элитные дома Петроградской стороны, комиссия Управления Объединения коммунальных домов Жилищного подотдела Ленгуботкомхоза по вопросу о переводе зданий на хозрасчет постановила сохранить на "смете Жил. Подотдела дом 26/28 по ул. Красных зорь ввиду его особенного политического и общественного характера". Постройки семьи Бенуа начали активно ремонтировать за счет средств треста коммунальных домов. Резко возросла численность обслуживающего персонала зданий. В 1925- 1926гг. их обслуживало 114 человек, в том числе 11 дворников, 9 истопников, 12 сторожей, 18 сторожей парадных лестниц. В последующие пять лет предполагалось расширить штат до 170 человек, увеличив количество дворников до 16, а сторожей парадных лестниц до 42 человек. Возглавлял штаты обслуживающего персонала назначаемый трестом управдом. По постановлению Жилищного подотдела от 4 февраля 1926 г., в коммунальных квартирах определялось "лицо, которое несло бы обязанности и ответственность квартирохозяина, будучи выдвигаемым на это место общим собранием". Тогда же было решено, что "распределение квартир в этом доме остается за заведующим Губоткомхозом", то есть строго регулируется ¹⁹ .

Микроанализ бытовых запросов номенклатуры в начале 1920- х годов порождает сомнения относительно утверждений нонтоталитаристов о плавной замене раннеболыпевистских аскетических ценностей на общечеловеческие лишь во второй половине 1930-х годов. Изучение домовых книг и мебельных дел демонстрирует, что партийно-советская верхушка совершила этот переход значительно раньше. Власти полностью отказались от идеи коллективизации собственного быта уже в первые годы нэпа, проявив при этом удивительное единство и монолитность.

Единым фронтом выступила "новая политическая элита" и в подборе мебели для своих квартир. С введением нэпа прекратилось прикрепление мебели к конфискованным квартирам. 8 января 1922г. в специальном

стр. 102

постановлении Петрогубисполком, в частности, указал, что лица, вселенные в квартиры по ордерам, выданным до лета 1921 г., получают "право на закрепление за собой по норме и бесплатно мебели", которой они до этого пользовались ²⁰ . Однако в реальности никакого нормирования выдач уже не соблюдалось: каждый мог закрепить за собой все, что ему нравилось. Делалось это в преддверии демуниципализации жилого фонда, в процессе которой бывшие владельцы квартир, теоретически, могли потребовать возвратить не только жилую площадь, но и мебель, одежду, ценности.

Заметную активность в исполнении январского постановления Петро-совета проявили партийные и советские работники. Летом 1922г. стал закреплять в свою собственность мебель Позерн, тогда заместитель председателя Петросовета. Согласно данным мебельного дела квартиры 107 дома 23/59 по Кронверкской улице, управляющий домом 26/28 Храмушкин получил из этой квартиры "буфет красного дерева в квартиру 70 для тов. Позерна". Но и до появления официального основания представители новой номенклатуры также пытались организовать свой быт за счет мебели, оставшейся бесхозной, причем делали это довольно бесцеремонно. В 1918 г. квартира 8 дома 23/59 по Кронверкской улице была превращена в своеобразный финский коммунистический фаланстер. При этом, однако, поселившийся там член ЦК Коммунистической партии Финляндии Э. А. Рахья уже в то время считал необходимым подобрать себе из других квартир приглянувшиеся предметы обстановки. Летом 1918 г. он обратился за содействием в жилищный отдел Петроградского районного совета. Представители Совета не замедлили отреагировать на просьбу связного Ленина. Они направили некоему Богданову, вселившемуся в квартиру 43 дома 23/59 по Кронверкской улице, предписание "выдать тов. Рахья стол конторский, находящийся в занятой Вами квартире". Мнение истинного владельца квартиры 43- инженера Я. М. Розенберга, находившегося в тот момент в Москве, никого не интересовало. В марте 1922 г. Рахья потребовал закрепить за собой всю мебель: как оставшуюся в квартире 8, так и захваченную в других квартирах. Таким образом, по окончании гражданской войны финские большевики решили, так же как и их российские единомышленники, обзавестись знаковыми признаками социальной устойчивости - квартирой и мебелью.

К сожалению, мебельные дела квартир, в которые въехали наиболее известные представители большевистской верхушки Петрограда, выявлены только в фонде 4304. Поэтому пока приходится довольствоваться описанием бытовых замашек чиновников среднего уровня. Однако именно это позволяет предположить, что обрастание вещами становилось своеобразной нормой повседневной жизни советской и партийной элиты.

Вынужденный аскетизм "военного коммунизма" невольно порождал эстетику скромности быта, от которой все большевистские функционеры стали деятельно отмежевываться уже в начале нэпа. Свидетельством перемены материальных ориентиров могут опять-таки служить данные мебельных дел. В ноябре 1922 г. из 1-го Дома Советов в квартиру 6 дома 26/28, принадлежавшую до событий 1917 г. инженеру М. А. Маргулису, переехал член РКП(б) с 1914г., управляющий отделом Северо-Западного госторга Н. Е. Катышев с семьей. Он попросил закрепить за собой мебель Маргулиса, имевшуюся в квартире. Список довольно обширный. Катышеву понадобились: 1) гарнитур мягкий из 24 предметов; 2) столы - 4 шт.; 3) мебель для столовой; 4) оттоманка; 5) часы столовые; 6) книжный шкаф; 7) стол письменный; 8) тумбочки с вазами - 4 штуки; 9) пианино - 2 штуки; 10) две кровати; 11) три картины; 12) туалет; 13) два шкафа; 14) люстра. Перечень вещей намного превышает количество мебели, полученной семьей Флеровых в 1918 году. Тогда аскетическая риторика большевистских суждений не совпадала с практикой повседневной жизни новых жильцов домов, построенных архитекторами семьи Бенуа. Переселенцы первых лет нэпа вели себя по-иному. Через несколько месяцев после вселения и получения всего указанного в списке Катышев попросил передать в его собственность еще и набор кожаной мебели для кабинета, состоявший из 5 предметов.

стр. 103

Позаботился о приличной обстановке для своей квартиры и С. Ф. Бабайлов - управляющий делами Северо-Западного бюро ЦК РКП(б). Он вселился в квартиру 7, имя истинного владельца которой пока установить не удалось. Бабайлов попросил закрепить за ним кабинет из 13 предметов, в том числе медвежью шкуру; обстановку для столовой из 9, для гостиной - из 11 и для спальни - из 12 предметов. Не забыл он и о брате - П. Ф. Бабайлове, для которого просил более аскетические вещи - железную кровать, письменный стол, два кресла, диван, шкаф. Семейство Бабайловых пользовалось указанными предметами до сентября 1937 года. К этому времени, как свидетельствуют данные домовых книг, П. Ф. Бабайлов, доцент Университета, проживавший в квартире 91, был арестован. Старший брат, Семен, в 1923 г., обеспечивший всю семью приличной мебелью, в 1932г. погиб. Остальные же Бабайловы- отец двух братьев Федор Дмитриевич, приехавший в Питер из деревни в 1924 г., с женой и четырьмя дочерьми, были высланы в Чарджоу. Мебель, скорее всего, осталась в квартире.

Конечно, обретение в собственность так называемой бесхозной мебели было доступно не только представителями номенклатуры. Те же мебельные дела свидетельствуют, что указанное постановление Петросовета дало возможность артисту Л. И. Егиазарову, который оказался в квартире, принадлежавшей когда-то Г. В. Лебедеву, арестованному в августе 1918 г., навсегда закрепить за собой стол. Артист пользовался им с момента вселения в квартиру 15 дома 26/28 и в марте 1922 г. уже просто не представлял своего существования без данного предмета. И такие примеры не единичны ²¹ .

Ни одного претендента на "бесхозные" вещи, будь то представитель новой власти или обыватель, не обеспокоили возможные претензии их истинных хозяев. Правда, в документах партийных органов первой половины 1920-х годов, в частности, в постановлении пленума Центральной Контрольной Комиссии (октябрь 1924г.), появление большого количества вещей в жилищах коммунистов характеризовалось как "излишества", "хозобрастание", "онэпивание". "Период нэпа, - отмечалось на пленуме, - таит в себе опасности, особенно для той части коммунистов, которая в своей повседневной деятельности соприкасается с нэпманами. Неустойчивые элементы начинают тяготиться режимом партийной дисциплины, завидуют размаху личной жизни новой нэпманской буржуазии, поддаются ее влиянию, перенимают ее навыки, ее образ жизни" ²² . Эти явления решено было искоренять самым жестким образом. Однако партийная верхушка, поселившаяся в известных питерских домах, избежала суровых взысканий.

Во второй половине 1920-х годов отказ от "псевдо революционного аскетизма" в домашнем быту большевистской элиты, по сути дела, завершился. Номенклатура разместилась в отдельных просторных квартирах со всеми удобствами. Обязательным атрибутом жизни уже к середине 1920-х годов было наличие прислуги. В августе 1918 г. Позерн, в то время петроградский военный комиссар, отдал распоряжение: "При исполнении всех черных работ: предлагается отныне пользоваться трудом представителей буржуазных классов населения" ²³ . На деле все обстояло по-другому. С 1923 по 1937 г. (с перерывами) "черную работу" в семье Позернов выполняла домработница М. Е. Смирнова, вовсе не бывшая дворянка, а малограмотная женщина из крестьян, служившая прислугой в этом же доме с 1914 года. Пользовался "наемным трудом" и Киров, и это, конечно, не открытие. Любопытно другое. В 1926- 1927гг. Киров содержал прислугу - Е. И. Агапову, до того работавшую в этом же доме, в кв. 34, в семье С. М. и Н. И. Югенбургов. Глава семьи на 1924г. числился служащим в отделе статистики Торговой палаты фондовой биржи. Эти два факта указывают на то, что представители новых советских элит воспринимали стереотипы поведения "бывших" людей ²⁴ .

И все же до начала 1930-х годов номенклатура находилась в стадии группового оформления. В бытовой практике отдельных ее представителей еще существовали признаки индивидуальности. Некоторые довольно высокие чиновники в 1920-е годы жили в коммунальных квартирах. Секретарь

стр. 104

петроградского губкома ВКП(б) Г. Е. Евдокимов, переехав в дом 26/28, квартиру 23, пригласил к себе на жительство из Павлодара брата с женой. Почти одновременно в этой же квартире поселился еще один выходец из Павлодара, знакомый семьи Евдокимовых Н. П. Лобков с женой, поступивший на службу в милицию. А в 1924г. въехали еще супруги Маслобоевы (рабочий "Монетного двора" с женой на иждивении). Она была сестрой жены Евдокимова, так что коммуналка носила почти семейный характер ²⁵ .

Часть "коммуналок" внешне напоминала коммуны. В квартире обосновывались идейно близкие люди, объединенные общей целью и общей работой. Например, в ряде квартир дома 23/59 (4, 6, 37, 48 и др.) поселились финские коммунисты, в большинстве оказавшиеся в Петрограде после поражения финской революции 1918 г. или перебравшиеся в нашу страну после арестов, пребывания в тюрьмах или на подпольной работе. В Ленинграде многие из них преподавали в Коммунистическом университете национальных меньшинств Запада, работали на радио, в газете "Вапаус", издательстве "Кирья", являлись ответственными сотрудниками финской секции Коминтерна. Например, в кв. 37 жили семьи Виртанен (2 человека), Лехтинен (1 человек), Пелтола (4 человека), Пюльсю (1 человек), Токой (1 человек), Хюрскюмурте (2 человека)- всего 11 человек. В. Виртанен был ответственным редактором радиопередач на финском языке, И. Лехтинен - заведующий отделом редакции газеты "Вапаус", У. Пелтола - главным редактором этой газеты, Т. Токой - сотрудницей Исполкома Коминтерна, уполномоченной Загранбюро ЦК КПФ ²⁶ . Подобными коммунами в конце 1920-х - начале 1930-х годов жили и некоторые советские коммунисты. Интересна с этой точки зрения судьба квартиры 61 в доме 26/28 по Каменноостровскому проспекту. В 1919г. в жилье, оставленное прежними хозяевами, имя которых пока не удалось выяснить, въехала откатчица завода "Светлана" Петраковская, в 1921 г. к ней подселилась большая семья рабочих Смирновых, затем пролетарское семейство Соколовых. Всего к началу 1930-х гг. здесь проживало пять семей - 20 человек. В 1933г. состав квартиры переменился. Сюда въехал начальник секретно-политического отдела ОПТУ по Ленинградской области А. Р. Стромин с женой, братом, двумя детьми и домработницей. Чуть позже к Строминым прописалась близкая родственница А. А. Бирюкова. Семейную идиллию немного нарушали три одиноких мужчины в возрасте 30-40 лет. Но они оказались тесно связанными со Строминым профессиональными узами. А. И. Троицкий работал помощником начальника сектора 4-го отдела Управления ОПТУ, В. С. Евдокимов - делопроизводителем того же отдела. П. К. Яковлев числился как просто военнослужащий. Все они, и Стромины, и подселенцы, переехали в дом 26/28 из одного и того же места - с Красной улицы, дом 44, кв. 5, и в один и тот же день, 19 сентября 1935 г. уехали в Москву. Похоже, что в квартире 61 какое-то время функционировала своеобразная чекистская коммуна. Однако ее жильцам жилось безусловно лучше, чем прежним жителям квартиры, ведь их было ровно вдвое меньше - всего 10 человек. До начала 1930-х гг. многие видные партийные и советские деятели жили в непосредственном соседстве с рядовыми ленинградцами. Ведь исследованные дома огромны, и полностью заселить их номенклатурой оказалось невозможным. Кроме того, в исследуемом жилом комплексе были разные по размеру и комфортабельности квартиры.

С апреля 1926г. до момента гибели, никуда не перемещаясь, жил в квартире 20 дома 26/28, (вторая парадная), первый секретарь Ленинградского губкома (обкома) ВКП(б) с января 1926 г., член ЦК с 1921 г., кандидат в члены Политбюро ЦК с июля 1926 г., член Политбюро ЦК с июля 1930 г., секретарь ЦК с февраля 1934г. Киров. Все остальные квартиры в этом подъезде представляли собой типичные коммунальные квартиры с множеством жильцов - обычных рабочих и служащих. Например, в кв. 13 на 1934г. проживало 9 семей, насчитывавших 21 человека ²⁷ . С точки зрения партийно-государственных органов того времени не была проведена так называемая "профилактика" места проживания одного из руководителей страны. Нам могут возразить, что до 1 декабря 1934 г., дня его убийства,

стр. 105

в этом не было необходимости и таких мер не принималось. Это неверно. Известно, что тщательной профилактике была подвергнута трасса следования Кирова из дома в Смольный: из близлежащих зданий было выселено около 300 человек ²⁸ . Один из авторов, живший с 1945 г. на протяжении более 20 лет в одной из коммунальных квартир этого подъезда, слышал в юности рассказы старых жильцов, что якобы при жизни Кирова в целях обеспечения его безопасности был замурован каминный дымоход. Наконец, по воспоминаниям М. В. Рослякова, осенью 1934 г. по требованию Управления делами ЦК началось строительство особняка для Кирова на Крестовском острове ²⁹ . Это имело свои основания. Дело в том, что еще в 1931 г. в Ленинграде была арестована группа лиц, якобы готовившая покушение на Кирова. Но даже после этого рядом с Кировым проживали люди, неблагонадежные с точки зрения органов политического розыска. 11 декабря 1934 г. органами НКВД был арестован Р. Т. Мациевский, жилец кв. 19 дома 26/28 (кв. 19 находилась на третьем этаже, непосредственно под кв. 20, располагавшейся на четвертом этаже). Роман Мациевский, 1891 г. рождения, рабочий с 1907 г., в 1934 г. слесарь, бригадир завода "Красный выборжец", был исключен из партии в 1927 г. за участие в троцкистско-зиновьевской оппозиции. Его жена Е. А. Павловская-Мациевская, врач завода им. С. П. Воскова, также была активной участницей оппозиции. В 1934 г. Мациевских на дому посещали родственник Павловской - бывший секретарь ЦК РКП(б), один из руководителей оппозиции П. А. Залуцкий и Я. Рабинович, находившийся до 1934 г. в ссылке за участие в оппозиции ³⁰ . Существует устойчивая устная традиция, объясняющая место жительства Кирова тем, что его поселили в квартире Зиновьева, являвшегося до 1926 г. высшим руководителем Ленинграда. Действительно, справочники "Весь Ленинград" на 1925 и 1926 гг. указывали местом жительства Зиновьева дом N 26/28 по ул. Красных Зорь, но не указывали конкретной квартиры ³¹ . После длительных архивных поисков эта версия отпала. Г. Е. Зиновьев с апреля 1924 г. числился в квартире 118, на втором этаже 9-й лестницы дома 26/28. Именно здесь до приезда Кирова расположились "первые люди" Ленинграда. На третьем этаже в кв. 119 жил В. М. Гиттис, командующий войсками Ленинградского военного округа. Квартира 120 на четвертом этаже числилась за женой Г. Е. Евдокимова К. В. Евдокимовой, заведующей столовой Народного дома. На пятом этаже в кв. 121 жил А. С. Куклин - зав. орготделом губкома ВКП(б). После разгрома "новой оппозиции" в Ленинграде Зиновьев и его ближайшие соратники переместились в более скромные апартаменты. Сам он, по данным финотдела, в 1926-1927 гг. значился уже в доме 23/59, но реально жил в Москве ³² . Дополнительным фактором, объясняющим нежелание Кирова переехать в другой подъезд, может служить его "консервативность в вещах" (по словам Рослякова) включая отношение к обстановке, одежде и т. п. Однако основная масса ленинградской номенклатуры проявила заметное стремление поселиться "кучно", как бы колониями, в жилищном комплексе, построенном по проекту семейства Бенуа. По степени концентрации ответственных работников на основании данных домовых книг можно выделить к началу 1930-х годов два жилых "пятна": дом 21 (27) и один подъезд дома 23/59 (29/37) по Кронверкской улице. Это, кстати, опровергает распространенное представление, бытующее и до сих пор, о доме 26/28 как основном месте жительства ответственных работников.

Сосредоточение руководящих кадров началось с середины 1920-х годов именно в доме 21 (27) по Кронверкской. Здесь к 1932г. завершалось обособление жилищного пространства ленинградской номенклатуры. В первой парадной было всего 23 квартиры довольно большой площади. Самой дорогой считалась до революции кв. 8, состоявшая из семи комнат. За нее платили 1440 руб. в год ³³ . В 1918 г. распоряжением Петроградского районного жилищного отдела дом 21 отдали для заселения рабочим, рабфаковцам Политехнического и Электротехнического институтов. Люди жили по 20-30 чел. в одной квартире. В 1932 г. все "простые жильцы" были выселены окончательно. Парадная стала "номенклатурой". В квартиру 12

стр. 106

(шесть комнат), за которую в 1911 г. платили 1220 руб., из кв. 97 дома 26/28 переехал Позерн с женой и сыном. В квартиру 8 в 1930 г. из кв. 40 дома 23/59- М. С. Чудов, второй секретарь Ленинградского обкома. В квартире 9 жил второй секретарь горкома ВКП(б) И. И. Газа. В квартиру 10- председатель Ленинградского совета профсоюзов М. М. Серганин. Секретарь горкома партии А. И. Угаров в 1933 г. занял кв. 17. С 1927 г. в кв. 19 обитал уполномоченный Наркомата тяжелой промышленности по Ленинграду Г. Н. Пылаев. В кв. 23 в 1933 г. поселилась семья И. Е. Каспарова, зав. орготделом Ленинградского обкома ВКП(б) ³⁴ .

Анклав, подобный описанному, представляли собой квартиры с 100 по 109 дома 23/59 по Кронверкской улице. Во второй половине 1930-х годов здесь проживали (кв. 102 с сентября 1936 г.) председатель облисполкома А. П. Гричманов, впоследствии, с сентября 1937 г., председатель Госбанка СССР; секретарь обкома А. С. Щербаков (кв. 103 с сентября 1936г.), впоследствии первый секретарь МК и МГК ВКП (б), с мая 1941 г. одновременно секретарь ЦК ВКП(б), с февраля 1941 г. кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б); один из руководителей Управления НКВД по г. Ленинграду Н. Г. Журид-Николаев (кв. 107 с марта 1935 г.), зам. начальника ПН ОГПУ в Ленинградском военном округе И. В. Запорожец (кв. 106 с 1931 г.), председатель Ленинградского совета Кадацкий (кв. 109 с 1925 года), В процессе расселения в данном жилом комплексе партийно-советской элиты проявилась еще одна интересная закономерность: закрепление квартир за определенными ведомствами. Это означало, что после освобождения квартиры конкретным жильцом в силу каких- либо причин (перевод в другой город, арест и т. п.) в нее, как правило, въезжал представитель этой же структуры; часто даже человек, назначенный на это же место. Например, в кв. 5 (Кронверкская, 21) последовательно проживали П. И. Струппе - председатель Леноблисполкома, арестованный в Москве 27 июня 1937 г. и расстрелянный 30 октября того же года; П. И. Смородин - секретарь Выборгского РК, а затем Ленинградского обкома ВКП(б), переведенный весной 1938 г. первым секретарем Сталинградского обкома (расстрелян 25 февраля 1939г.); З.А. Девитиярова - зав. отделом науки обкома ВКП(б). Квартиру 103 (Кронверкская ул., 23/59) занимали с середины 1930-х годов второй секретарь обкома ВКП(б) Чудов (арестован в Москве 28 июня и расстрелян 30 октября 1937г.); секретарь обкома Щербаков (переведен в Москву); маршал Советского Союза, командующий Ленинградским фронтом Л. А. Говоров и его семья (с 1943 г.) ³⁵ .

Спокойная жизнь партийно-советской элиты в благоустроенных квартирах, доставшихся им по праву должности, длилась сравнительно недолго. Тяжелейший удар был нанесен репрессиями 1937-1938 годов. В этот короткий период нередко один и тот же человек представал в двух ипостасях: сначала как непосредственный организатор и участник массовых репрессий, а затем их жертва по ложным обвинениям. Это в полной мере относится к Позерну и Смородину. Оба определенное время входили в состав так называемой тройки, созданной приказом НКВД СССР от 25 мая 1935 г., а также в состав "двойки", образованной приказами НКВД СССР от 11 августа и 20 сентября 1937г. в республиках, краях и областях для рассмотрения дел списками. Прокурор Ленинградской области с апреля 1937 по июнь 1938 г., Позерн с 9 августа 1937 по 30 июня 1938 г. подписал 465 протоколов, приговорив к расстрелу 20 594 человека. Среди этих жертв была и Смирнова, работавшая домработницей в семье Позернов (арестована 25 сентября 1937г., приговорена к расстрелу 15 октября 1937 года). Сам Позерн был арестован 9 июля 1938 г. и расстрелян в Москве 25 февраля 1939 года ³⁶ .

Другой член "тройки" и "двойки", секретарь обкома Смородин меньше чем за месяц, с 9 августа по 4 сентября 1937 г., подписал расстрельные приговоры на 3076 человек ³⁷ . Жертвы репрессий и в основном их родственники мгновенно лишались прекрасных квартир, уже ставших для них привычными. Ведь еще в ноябре 1934 г. президиум Ленсовета принял решение "О порядке заселения жилой площади, освобождаемой в силу решений

стр. 107

судебных органов". В нем говорилось: "Для удовлетворения жилой площадью демобилизованных двадцатипятитысячников, вернувшихся в Ленинград лиц, награжденных орденами и др., Ленсовет постановляет:

1. Всю жилую площадь, освобождающуюся в результате осуждения пользовавшихся ею лиц к лишению свободы и ссылке за контрреволюционные преступления или по закону от 7 августа, передать в распоряжение жилуправления для заселения по указанию Президиума Ленсовета". Эту тенденцию усилил "Кировский поток". Среди недавно рассекреченных документов Ленсовета обнаружено распоряжение за подписью председателя исполкома Кадацкого, датированное ноябрем 1935 г., где указывалось на "необходимость в срочном порядке передать в исполком сведения об освободившейся жилой площади в результате высылки лиц, осужденных по "Кировскому делу"".

В 1936-1938 гг. эта практика приняла особенно широкий размах. Аресты стали привычной деталью повседневной жизни. Симптоматичным является принятое в декабре 1937 г. президиумом Ленсовета постановление о необходимости "разработать порядок и организовать дело так, чтобы вся освободившаяся по каким-либо причинам жилплощадь немедленно бралась на учет районными советами для удовлетворения жилищных нужд трудящихся" ³⁸ . Но данное постановление уже касалось и ближайшего окружения Кирова, репрессированных семей Кадацкого, Угарова, Чудова и др. В следственном деле жены Позерна Л. Г. Позерн сохранился документ, свидетельствующий об особом внимании органов НКВД к вопросам жилья, - докладная записка о производстве в ночь с 21 на 22 июля 1938 г. "обыска-ареста по ордеру N 8/822" в квартире 12 дома 21 по Кронверкской улице. В ходе обыска было проведено "обследование жилплощади арестованного" с заполнением следующей анкеты (цитируются и ответы на вопросы): "1. Какой дом (деревянный, каменный). - Каменный. 2. Кому принадлежит дом. - Ленсовету. 3. В каком этаже находится жилплощадь арестованного. - 4 этаж. 5. Какое отопление. - Паровое. 5. Имеется ли в квартире ванна и телефон. - Тел. 645-41 и ванна (здесь и далее так в источнике. - В. И., Н. Л.). 6 . Какая жилплощадь числится у арестованного по лицевому счету (количество комнат и метраж по отдельности). - Не узнано. 7. Если квартира коммунальная, сколько всего в ней комнат и количество жильцов. - Один. 8. Что опечатано при аресте. - Две комнаты и кладовая с ванной. 9. Общее состояние жилплощади арестованного. - Хорошем (так! - В. И., Н. Л.). 10. Имеется ли броня и чья на площадь арестованного. - Нет. 11. Состав семьи арестованного, оставшейся на неопечатанной площади. - Нет. 12. Кому сданы ключи от опечатанной жилплощади. - Дворнику Пектяшеву" ³⁹ . С середины лета 1938 г. квартира 12 в доме 21 по Кронверкской пустовала, а ровно через месяц после расстрела бывшего жильца Позерна, в марте 1939 г. туда въехал И. О. Сехчин, секретарь обкома ВЛКСМ, с женой и двумя дочерьми. Но через два месяца его переселили на Московское шоссе, тогдашнюю окраину Ленинграда. В квартире же обосновался А. Я. Ефимов, секретарь парткома УГБ УНКВД, а затем заместитель начальника управления УНКВД по кадрам. С ним жили мать и две сестры. С тех пор квартира 12, судя по всему, принадлежала органам госбезопасности: с 1949 г. в ней жил начальник следственного отдела управления МГБ А. А. Козырев, затем начальник управления МГБ Б. П. Пономарев. И лишь в 1954 г. поселяется человек, формально не связанный с правоохранительной системой, но весьма известный и несомненно принадлежащий к элите - директор ВНИИСТО П. К. Ворошилов ⁴⁰ . Но это уже другая история.

Изменения в составе жильцов кв. 12 были характерны для всего изучаемого жилого массива в целом. Ведь волна репрессий буквально накрыла три дома на Петроградской стороне. В первом подъезде д. 21 по Кронверкской в 1934- 1938 гг. аресты были произведены в 16 квартирах из 24-х, в доме 23/59- в 64 из 121, а в доме 26/28 по Кировскому пр. - в 55 из 131. Всего же в 1930-е годы, по неполным данным, аресты были произведены в 108 квартирах из 266 (40,4 %). При этом в некоторых аресты проводились неоднократно ⁴¹ .

стр. 108

К весне 1939 г. на освободившейся площади разместились члены свежего слоя партийно-советской элиты. В комнатах, где часто даже сохранялась мебель первых квартиросъемщиков, устраивали свой быт новые люди. Задумывались ли они о судьбе своих предшественников? Данные домовых книг не дают ответ на этот вопрос. Известно лишь, что через 10 лет, в 1949 г., началось "ленинградское дело", и большинство из них стало жертвами очередного витка репрессий.

Микроанализ истории трех ныне существующих в Петербурге домов дает возможность выявить общие черты, свойственные номенклатуре 1920-1930-х годов: обрастание бытовыми признаками власти (особая квартира, мебель, прислуга); стремление жить в среде себе равных (замкнутое бытовое пространство, специальные районы, дома, подъезды); отсутствие повседневной исторической памяти (легковесные перемещения в квартиры только что арестованных соратников), иллюзорность оценки окружающей действительности (ложное ощущение стабильности своих, в первую очередь, жилищных привилегий). И с этих позиций новые элиты были, несомненно, монолитны.

Примечания

1. Подробнее см.: DUNHAM V. In Stalin's Time. Middleclass values in Soviet Fiction. Cambridge. 1979; FITZPATRICK S. The Cultural Front: Power and Culture in Revolutionary Russia. Ithaca. 1992, p. 218; ВОЛКОВ В. В. Концепция культурности, 1935- 1938 годы: сталинская цивилизация и повседневность сталинского времени. - Социологический журнал, 1996, N 1/2, с. 197.

2. СОКОЛОВ А. К. Курс советской истории. 1917-1940. М. 1999, с. 223.

3. Новая и новейшая история, 1997, N 3, с. 90.

4. BOURDIEU P. The Kabile House of the World Reversed. - The Logic of Practice. Cambridge. 1990, p. 271-283.

5. A History of Private Life. Cambridge. 1990-1994. Vol. 1-5.

6. РЕПИНА Л. П. Смена познавательных ориентации и метаморфозы социальной истории. Ч. 2. Социальная история. Ежегодник. 1998/1999. М. 1999, с. 20.

7. Зодчий, 1913, N 14, с. 167-168.

8. Центральный государственный архив Санкт-Петербурга (ЦГА СПб.) ф.4304, оп. 1, д. 1087-1175, 1680-1821.

9. Домовые книги N 1-6 по домам 26/28 и 23/59 за 1933-1940 гг. Домовая книга дома 21. Подсчет наш. - В. И., Н. Л.

10. ЦГА СПб., ф. 1963, on. 180, д. 4385, 4392, 4393, 4404, 4415, 4554, 5878-5898, 6483-6497.

11. Газета для всех, 16.1.1918.

12. ЛЕНИН В. И. Полн. собр. соч. Т. 35, с. 105.

13. ЦГА СПб., ф. 4304, оп. 1, д. 1137, л. 24.

14. Там же, л. 38.

15. ЦГА СПб., ф 3201, оп. 1, д. 457, л. 5; Жилищное дело, 1927, N 14, с. 39.

16. Весь Петроград на 1923 год, с. 328-328 з.

17. ЦГА СПб., ф.4304, д. 1133, л. 3 (данные о проживании семьи Позернов в кв. 70 впервые обнаружены Л. В. Захаровой), ф.7965, оп. 1, д. 1028д, л. 107об.-108.

18. ЦГА СПб., ф. 7965, оп. 1, д. 393, л. 63.

19. Там же, д. 1028 а, л. 67-68, 71-72, 123-124; ЦГА СПб., ф. 3201, оп. 5, д. 53, л. 1.

20. Весь Петроград. 1922, с. 742.

21. ЦГА СПб., ф. 7965, оп. 1, д. 1816, л. 9; д. 1779, л. 12; д. 1773, л. 20; д. 1090, л. 5, 1; д. 1091, л. 3; д. 1095, л. 14,28; ЗАХАРОВА Л. В. Двенадцать стульев для диктатуры пролетариата. - Родина, 2000, N 8, с. 58-61.

22. Партийная этика. Дискуссии 20-х годов. М. 1989, с. 160.

23. Сборник декретов и постановлений по Союзу коммун Северной области. Вып. 1. Ч. 1. Пг. 1919, с. 43.

24. Архив Управления ФСБ по г. Санкт-Петербургу и Ленинградской области (АФСБ), дело N П-50543. ЦГА СПб., ф. 1963, оп. 180, д. 4415, л. 133об.-134; д. 4386, л. 200об.-201.

25. ЦГА СПб., ф. 7965, оп. 1, д. 1028а, л. 67-68, 71-72, 123-124.

26. Домовая книга N 1 по дому 23/59 и N 3 по дому 23/59.

стр. 109

27. Домовая книга N 2 (1933-1937 годы).

28. ИВАНОВ В. А. Миссия Ордена. СПб. 1998, с. 146.

29. РОСЛЯКОВ М. Убийство Кирова. Л. 1991, с. 37.

30. ИВАНОВ В. А. Ук. соч., с. 153; АФСБ, д. N П-33614, л. 217, 219-219об., 229-229об.

31. Весь Ленинград на 1925 год. Л. 1925, с. 149; Весь Ленинград на 1926 год. Л. 1926, с. 165.

32. ЦГА СПб., ф. 1963, оп. 180, д. 4392, л. 460об.-461; д. 4404. л. 355об.-356.

33. Центральный государственный исторический архив Санкт- Петербурга (ЦГИА СПб.), ф. 515, оп. 1, д. 3377, л.8.

34. ЦГА СПб., ф. 7965, оп. 1, д. 1028д.

35. Домовая книга по дому 23/59.

36. Домовая книга N 7; СМОРОДИН Д. Открытый процесс не состоялся. - Диалог (Л.), 1989, N 29, с. 28; ИВАНОВ В. А. Ук. соч., с. 315; АФСБ, N П-50543, л. 1, 26.

37. ЦГА СПб., ф. 7384, оп. 2с., д. 60, л. 361; оп. 2, д. 12, л. 49.

38. Постановления и распоряжения ленинградского совета РК и КД и его отделов, 29.XII.1937.

39. АФСБ, д. N П-15312, л. 5об.

40. Домовая книга по дому 21.

41. Подсчитано по всему комплексу домовых книг.