ДВОРЯНСКАЯ УСАДЬБА И КРЕСТЬЯНСКИЙ ДВОР В РОССИИ XVII-XVIII вв. (ПРОБЛЕМЫ ИЗУЧЕНИЯ)

В современной отечественной исторической науке все более ощутимым становится изучение важных тем на основе единства социальной истории и связанных с ней не только экономических, но и общественно-культурных проблем. Примером может служить коллективный труд "История предпринимательства в России" (2000 г.), в котором исследование хозяйственной составляющей органически переплетается с изучением тех социальных слоев, из которых выделялись предприимчивые люди, их социокультурных, религиозных и иных взглядов и поведения, освещена также государственная политика в области поощрения торгово-промышленных кругов. Такое же видение присутствует в коллективном труде "Дворянская и купеческая сельская усадьба в России XVI-XX вв." (2001 г.), где объект изучения предстает не только как социально-экономическая единица, но и такое явление, как усадебная культура, которая воздействовала в идеологическом и культурном плане и на провинциальное сообщество, и частично на страну в целом. Подобный подход отличает монографию Б. Н. Миронова "Социальная история России периода империи (XVII - начало XX в." (последнее издание - 2004 г.).

На повестку дня все более настоятельно выдвигается изучение социальной структуры общества - как аграрного, так и индустриального, во всей его сложности, с учетом переходных слоев, взаимодействия общества и государства. Дискуссионными остаются вопросы становления и эволюции сословий российского общества, соотношения сословных и классовых признаков, а также объективной и субъективной ориентации лидеров общественно-политической мысли. Особенно важно обратить внимание на XVII столетие, когда по Соборному Уложению было закреплено привилегированное положение сословия землевладельцев и оформлено законом крепостное право на подвластных им крестьян. До сих пор привлекает к себе внимание выяснение места и значения социально-экономических и политических процессов в России XVII-XVIII столетий. В стране усиливались противоречия между рыночным направлением в хозяйственной жизни и усилением крепостнических отношений, прежде всего в помещичьей деревне. Поддержка государством ведущего сословия (в том числе проведение Генерального межевания, поощрение помещичьего предпринимательства), привела к "золотому веку" дворянских усадеб. Встает вопрос о причинах прочности крепостнического режима и сословных привилегий, закрепленных в "Грамоте на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства" 1785 года.

Не совсем ясными остаются вопросы истории сословий в XVII-XVIII веках. Считается, что начало оформления сословных прав и обязанностей относится к законодательству Петра I. Однако можно ли придавать забвению Соборное Уложение, в котором "ратные люди" (помещики и вотчинники) отделены от стрельцов, казаков, иноземцев, даточных людей, а крестьяне разделены на помещичьих и вотчинных, дворцовых и церковно-монастырских? Наконец, с ликвидацией беломест-

---

Комиссаренко Аркадий Иванович- доктор исторических наук, профессор Российской академии государственной службы при Президенте Российской федерации.

стр. 160

---

ных слобод и дворов на городской территории оформилось сословие посадских людей. До сих пор существуют различные мнения, являлись ли дворцовые крестьяне крепостными, можно ли считать разряды крестьян особыми сословными группами, а все феодальное крестьянство сословием. Желательно продолжить изучение процессов "обуржуазивания" дворянства и "одворянивания" буржуазии.

Понимание эволюции российского крестьянства в целом во многом связано с изучением наиболее многочисленного его разряда - частновладельческого помещичьего крестьянства. Царивший в дворянских имениях крепостной режим деформировал все общественные порядки и общий психологический настрой, а крепостное право отражалось на социальной психологии общества в целом. Владельцы "крещеной" собственности были нетерпимы к покушениям на свои сословные интересы.

Попытка прояснить сущность крепостнических отношений в помещичьей деревне придает важное научное значение монографии доктора исторических наук, ведущего научного сотрудника Института российской истории РАН Ю. А. Тихонова "Дворянская усадьба и крестьянский двор в России XVII-XVIII вв.: сосуществование и противостояние" (М. 2005. 447 с; далее сноски в тексте даются на эту книгу). Этот труд - важный вклад в изучение аграрной истории России в период крепостного права. Конкретно в ней изучен материал о дворянских имениях XVII-XVIII вв. (точнее, с середины XVII до конца третьей четверти XVIII в.). Автором привлечены новые источники и использованы новые исследовательские подходы к их изучению.

Помещичьи крестьяне составляли основную массу закрепощенного населения страны в XVII-XVIII вв., что ни у кого не вызывает сомнений. Но тогда закономерно возникает вопрос: чем же являлось крепостное право как юридическая форма внеэкономического принуждения, несущая в себе даже некоторые черты рабства, - и для крестьянина, и для его владельца? Бытовавшее прежде в литературе понимание крепостного режима как фактора сугубо отрицательного, в последнее время подвергается критической оценке. Тихонов высказывает и аргументирует свою позицию.

Как известно, крестьянина и помещика объединяли в одном общественном организме связи территориальные (одно земельное владение), правовые, узаконенные государством (подчинение крепостных своему владельцу), производственные, рентные (выполнение трудовых, натуральных, денежных повинностей крестьянами в интересах господина). Реально все это воплощалось во взаимоотношениях двора земледельца и усадьбы господина, сельской и городской. Если обязанности крестьянина по отношению к барину представлялись конкретно осязаемыми, то что же давала крепостному власть крепостника? Это важнейший вопрос рассматриваемой темы.

Тихонов заменил введение обширным очерком - "Историографические и методические аспекты изучения помещичьих имений Центральной России". Историографические аспекты даны в двух уровнях. На первом рассматривается изучение аграрной темы в целом. Второй посвящен конфетным результатам исследования дворянского имения и положения в нем зависимого населения.

Исследование Тихонова историографически обосновано. Автор убедительно показал, что после выхода в свет 3-го тома "Истории крестьянства Европы. Эпоха феодализма." (1986 г.) и 3-го тома "Истории крестьянства России" (1993 г.), соответствующих частей "Очерков русской культуры" XVII и XVIII вв. (1979, 1985 гг.), монографии Л. В. Милова "Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса" (1998 г.), обобщающего труда "Дворянская и купеческая сельская усадьба в России XVI-XX вв." изучение аграрной истории XVII-XVIII вв. достигло уровня, с высоты которого стало очевидным и необходимым сосредоточиться на слабоизученных вопросах внутренней структуры крепостной деревни. Автор и поставил задачу вскрыть такие черты экономических и социальных порядков, противоречивая основа которых постепенно расшатывала вековые традиции взаимодействия крестьянского и помещичьего хозяйства и совместного сельского бытия.

В вопросе о сущности полевой барщины и ее связи с крепостническим режимом Тихонов опирается на концепцию книги Н. Л. Рубинштейна, посвященной сельскому хозяйству второй половины XVIII в. (Сельское хозяйство России в XVIII в. М. 1957). В ней ставилась задача показать взаимосвязанность крестьянского и помещичьего хозяйства, рассматривается их обусловленность и борьба. Если денежный оброк открывал путь к рынку крестьянину, то полевая барщина - господину.

Отметив разрыв между достижениями профессиональных историков и ограниченностью их источниковой базы (что особенно наглядно проявляется в сопоставлении с результатами изучения помещичьей деревни в первой половине XIX в., прежде всего в трудах И. Д. Ковальченко, базирующихся на материале подворных переписей крепостных крестьян), Тихонов освещает результаты изучения подворных описаний XVII-XVIII веков. Справедливо оценив ценный опыт предшественников, он приходит к выводу о необходимости перейти к систематической разработке этого вида источников, главного для выяснения экономического механизма сцепления крестьянского двора и дворянской усадьбы. Здесь сугубо историографические моменты увязываются и с расширением

стр. 161

---

комплекса источников, и с совершенствованием методических приемов обработки подворных описей изучаемого времени.

Как показано автором, проблема изучения внутривотчинных связей (усадьба-двор) постепенно вызревала в течение второй половины XX в., и обращение к ней вполне закономерно. Ее изучение подводит к раскрытию эволюции помещичьего хозяйства в сторону усиления барщинной эксплуатации и крепостного режима.

В основных главах книги Тихонова рассматриваются свойственные XVII-XVIII вв. "государственные описания" дворянских имений, но только такие, в составе которых имеются подворные описи крестьян. Именно сведения такого рода, полагает автор, позволяют через изучение помещичьего имения как экономической и социальной организации вскрыть реальную картину бытования крепостнических порядков.

Подворные описания, относящиеся к XVIII в., выявлены в Российском государственном архиве древних актов (РГАДА) главным образом в фонде Канцелярии конфискации. Среди них 34 крупных имения с численностью свыше 100 крестьян мужского пола (всего 11 351 человек), 69 средних (2670 человек) и 64 мелких (721 человек). Для сравнения укажем, что И. Д. Ковальченко по первой половине XIX в. удалось привлечь описи по 183-м в основном крупным имениям (114 565 крестьян мужского пола)¹ . Можно надеяться, что в будущем нас ожидает немало находок новых описаний дворов в имениях XVII-XVIII веков.

Первым обратил внимание на градацию крестьянских дворов в имениях КБ. Сивков (1928 г.)² . Он разделил их на группы по наличию или отсутствию скота и посевов. В трудах конца 1930-х годов исследователи дифференцировали дворы по группам, исходя из их тяглоспособности, определяемой приказчиками имений (достаточные, или первостатейные, исправные, посредственные, или малоимущие). Позднее историки вернулись к группировке по имуществу двора. П. К. Алефиренко (1958 г.) показателем силы крестьянского двора посчитала поголовье рабочего скота, а Э. С. Коган (1960 г.) - посев в одном поле, надельном и вненадельном, И. А. Булыгин (1966 г.) взял оба показателя - и лошадность и посев. Наиболее четкое обоснование дифференциации дворов по рабочему скоту (иногда в сочетании с крупным рогатым) дано И. Д. Ковальченко (1967 г.). Он же считал необходимым приводить и средние данные в расчете на душу мужского пола. После него это стало общепринятым (вплоть до трудов М. Ф. Прохорова в 1990-х годов). Ковальченко отнес к беднейшей прослойке безлошадные и однолошадные дворы, к среднему слою - двух, трех и четырехлошадные, а дворы с 5-ю головами и выше - к группе зажиточных.

Тихонов при систематизации крестьянских дворов и выведения средних показателей отказался от принятой группировки по поголовью рабочего скота или размерам посевов зерновых (с. 77, 79). Опираясь на установленную в исследованиях В. А. Александрова, Е. Н. Швейковской (Баклановой), Б. Н. Миронова прямую зависимость зажиточности крестьянского хозяйства от состава и численности населявшей двор семьи, как главной производственной единицы, Тихонов принял иную основу: он избрал критерием число во дворе взрослых лиц мужского пола в возрасте от 15 до 65 лет (с. 80).

При изучении подворных описей, содержащих в силу своего назначения значительный цифровой материал, сложилась традиция систематизации и подачи количественных показателей в виде таблиц и выведение средних показателей на двор мужчин, поголовья скота, площади высева зерновых, крестьянских повинностей. Это нашло продолжение и в книге Тихонова, которая очень богата разнообразными таблицами (всего 175). Основными следует считать: 1) о крестьянских дворах и населении, численности мужчин, семейном составе; 2) о возрасте крестьян обоего пола; 3) об общем поголовье скота и птицы и посевах зерновых; 4) их средних показателях в расчете на двор и мужчину; 5) о числе дворов с конкретными показателями (например, число дворов с одной лошадью, двумя и т.д., или число дворов с посевом ржи в 1 четверик, 2 четверика и т. д.).

Среди проблем методического порядка важной является дифференциация дворянских имений по числу крепостных. Опираясь на труды В. И. Семевского, И. Д. Ковальченко, Б. И. Миронова, Я. Е. Водарского, автор придерживается следующего деления: 1) мелкие имения до 20 душ мужского пола (до 5 дворов), 2) средние 21 - 99 душ (6 - 25 дворов), 3) крупные - свыше 100 душ (от 26 дворов). Автор следует указанию Ковальченко: именно данные по крупным имениям наиболее показательны для представления о положении крестьян.

Среди изученных крупных дворянских имений выделяются в 1730 - 1750-е годы по подробному описанию усадебных дворов и хозяйству подмосковные имения М. Г. Головкина (особенно усадьба Сафарино с каменной церковью и двухэтажными каменными палатами, суконной и каразейной фабрикой), тульское имение А. Ф. Томилова (в усадьбе Никольское на р. Оке 5 сосновых светлиц в одной связи составили первый этаж, 2 дубовые - второй). По объему описания и подробному

стр. 162

---

изложению на первое место следует поставить обширное имение Б. И. Пасека в Смоленском уезде. При всех 6-ти селах стояли усадьбы на площади от одной трети до целой десятины с третью. В основной усадьбе Ивонино 10 покоев на дубовом фундаменте в одной связи, площадью 112 кв. саженей, да еще позади 2 наугольные светлицы. В усадьбе Яковлевичи 14 покоев в одной связи. Описание отличается также подробными сведениями о хозяйственных постройках, мельницах с плотинами, садах, рыбных прудах. Можно добавить описание тамбовского имения В. П. Поспелова. Эти данные существенно обогащают конкретное представление о крупном имении середины XVIII века. В связи с этим возникает предложение в будущем попытаться составить планы наиболее значительных усадеб.

Средние показатели крестьянского хозяйства выводятся в монографии Тихонова по четырем главам (XVII в., первая четверть XVIII в., 1730 - 1750-е, 1760 - 1770-е гг.). В итогах по главам в таблицах рассмотрены отдельно показатели по крупным и по средним имениям. Демографические данные выведены только для крупных имений, хозяйственные - и для крупных и для средних в соответствии с группами дворов (первая - один взрослый мужчина, вторая - два и т. д.). Для сравнения хозяйственных показателей составлены особые таблицы, в которых вычислены сумма средних и общая средняя. Все это сведено вместе в очерке "Общие положения и итоги" (с. 333 - 336) уже без таблиц.

Значительный интерес представляют данные о возрасте крестьян в XVIII веке. Доля лиц обоих полов в детских и отроческих годах (до 15 лет) оказалась значительной (39 - 47%), что свидетельствует о высокой рождаемости. Очень небольшой слой составляли люди свыше 65 лет. Слой взрослых был самым большим - около половины крестьянского населения. Прослежены изменения в семейном составе на протяжении 1700 - 1775 годов. В первой четверти малых семей было меньше, чем неразделенных. Затем доля малых превысила половину (54,7%), а неразделенных стало меньше. Неразделенные семьи составляют значительную часть как раз в группах дворов с 3-мя и более взрослыми работниками. Изменения в соотношении групп дают иную картину. Дворы первой группы составляли долю 39 - 40%. Затем их стало больше (52,1%). Доля дворов второй группы мало меняется. А вот доля дворов третьей-четвертой групп последовательно снижается в 2 - 2 1/2 раза.

Тихонов считает дворы первой и второй групп (1 - 2 взрослых мужчин) малосостоятельными. Установлено, что их доля последовательно возрастает (с 74,6 до 86,7%). Напротив доля более или менее зажиточных дворов третьей-четвертой групп снижается (с 25,4 до 13,3%). Таким образом, все явственнее становится преобладание дворов с небольшим количеством рабочих рук, а значит слабых в хозяйственном отношении.

Автор по существу отказался от анализа выведенных им по главам общих средних показателей. Он ограничился констатацией, что заметных изменений установить нельзя и, значит, о каких-либо улучшениях говорить не приходится (с. 336). В известной мере это связано с тем, что источников для обоснованного сравнения общих средних недостаточно. Все же можно заметить снижение конского и овечьего поголовья на двор (то же по курам) и в крупных и в средних имениях. Показатели коровьего и свиного поголовья возросли, но надо учитывать, что для начала XVIII в. они были небольшими (а их значение в крестьянском питании велико), и крепостные стремились выправить положение. Вопрос, что же означали общие средние сами по себе для характеристики крестьянского хозяйства остался открытым. Ценным выверенным содержанием таблиц смогут воспользоваться исследователи, применяющие математические методы в качестве исходного материала.

Конечно, Тихонов мог бы попытаться сравнить цены на скот, зерновые, постройки крестьянского двора, а также определяемые (иногда в зависимости от возраста) цены на личность мужского и женского пола. Лишь однажды в книге замечено, что в 1775 г. (по сравнению с 1763 г.) цена мужчины-работника в арзамасском имении Меншиковых поднялась вдвое, а цена женщины осталась прежней (с. 310).

Тихонов произвел подсчет барщинных и надельных дней в пензенских вотчинах А. И. Полянского в апреле-сентябре 1793 г. по монографии И. А. Булыгина, который считал, что в течение года 2/3 рабочего времени крестьянин тратил на помещика³ . Тихонов верно заметил (с. 382), что нужно учитывать главным образом дни в период земледельческих работ. Его подсчеты: 87 барщинных и 47 надельных, то есть 2:1. Таким образом, конкретно выясняется возрастание оброка во владении с товарным уклоном зернового земледелия.

Вторая часть книги Тихонова посвящена повседневной жизни и быту помещичьей деревни. Она написана на материале помещичьих инструкций (наказов) XVIII века. В оценке инструкций по управлению имениями он исходит из выдвинутого В. А. Александровым положения, что это были документы частнофеодального права, в которых кодифицированы основы жизнеобеспеченности помещичьего имения, зависящие от выполнения крепостными своих обязанностей. В целом инструкции

стр. 163

---

позволяют представить, каким должно быть идеальное владение в представлении крепостников. В связи с этим большое внимание уделяется так называемым образцовым инструкциям А. Т. Болотова и П. И. Рычкова, отмеченным золотыми медалями на конкурсе Вольного экономического общества (ВЭО) 1770 года. В монографии показано, что эти наказы - яркая черта дворянской общественной мысли - обосновывали тезис о необходимости барщинно-крепостнического устройства помещичьих имений. Крепостное право и отработочная рента, по их доводам, только и могут в российских условиях превратить аграрный сектор в процветающий. Тихонов справедливо считает, что проведение ВЭО конкурса на составление наказа приказчику, не случайный акт, а реакция дворянских верхов на робкие попытки ослабить крепостнический гнет. Сущность дворянских взглядов сводилась к незыблемости крепостнических порядков, выгодности барщины, необходимости системы наказаний как единственном средстве принуждения к труду.

Для воссоздания обыденной жизни в имениях Тихонов привлек весь известный ныне корпус инструкций, в том числе недавно обнаруженных. В трудах его предшественников инструкции привлекались выборочно. Составители последней публикации 1980-х годов обошли стороной многие помещичьи сочинения. Особое место Тихонов уделил работам Е. Б. Смилянской, изучившей уникальную инструкцию, впервые осветившую внутреннюю жизнь усадьбы среднепоместного дворянина в 1750-х годах⁴ (все остальные касаются лишь крепостной деревни). Широко использован также единственный дворянский наказ М. Г. Головкина 1740 г., адресованный не приказчику, а выборным крестьянам знаменитого села Кимры, недавно обнаруженный в РГАДА⁵ . Наказ внес существенные изменения в жизнь имения, в котором барщина была заменена повышенным денежным оброком. В монографии Тихонова найдена удачная конструкция систематизации и расположения обширных данных большого числа разновременных наказов вокруг стержневых вопросов сочинений А. Г. Болотова и П. И. Рычкова, а также известного сочинения 1742 г. В. Н. Татищева "Краткие экономические до деревни следующие записки". Правда, следует заметить, что не всегда Тихонов столь же тщательно отобрал ряд высказываний Татищева, подобно мнениям Болотова и Рычкова. К примеру, можно указать, что Татищев определял время земледельческих работ на барщине и наделе в 1:3 с двумя барщинными днями в неделю⁶ . В книге Тихонова приводится лишь один пример поощрения крестьян П. А. Румянцевым (с. 384).

В исследовании Тихонова установлена главная направленность наказов - повышение доходов имений путем регламентации и расширения объема труда крепостных. Такую возможность Болотов и Рычков считали достижимой при благополучии крестьян, а их "неразорение" должно быть обеспечено приказчиком и помещиком, с одной стороны, и добросовестным трудом крепостных, с другой. Разумное управление вотчиной может обеспечить приказчик - честный и правдивый в поведении, усердный к своему господину, добродетельный, не склонный к воровству и пьянству, справедливый к крестьянам, знающий делопроизводство и счетоводство, разбирающийся в рыночной конъюнктуре. В целом его деятельность П. И. Рычков определял по пословице: "век жить, век учиться и трудиться".

Сочинители инструкций закрывали глаза на то, что в реальности требовательность приказчика не могла не граничить с самоуправством, тем более, что всевластие управителя означало на практике его безнаказанность. К тому же многие помещики считали, что презрение к труду, плутовство и воровство, лодырничество и праздность, пьянство свойственны всем крестьянам "от рождения до старости". Только строгий надзор и устрашающая система прилюдных наказаний могли заставить крепостного трудиться на барщине и в своем хозяйстве. Судя по инструкциям, обыденность и неизживаемость этих пороков оправдывали жестокость наказаний. Только их неотвратимость могла приучить к работе. Осмотрительные господа уговаривали приказчиков "поступать с умеренностью", а не "безрассудно и в пьянстве", советовали лишь в крайних случаях бить палками "по голове и по опасным другим местам", рекомендовали наказывать "не бесчеловечными побоями, а сечением" (с. 370 - 371).

Инструкции четко отделяли оброчные имения от барщинных ("хлебных"). Эксплуатация в последних усугублялась помещичьими хитростями. Среди них - первоочередность работ на господских полях в лучшее погодное время, поголовное привлечение к работам, включая и женщин и детей, увеличение "уроков" (не выполнивших норму оставляли ночевать в поле), чередование рабочих дней (половина крестьян в имении, другая - на своих наделах), увеличение барщинных дней в страдную пору. Барщинникам запрещалось уменьшать свои наделы или увеличивать их путем расчистки лесных участков. Помещики отказывались видеть в полевой барщине преграду для хорошей обработки наделов. Некоторые из них договаривались до того, что "расторопность" крестьянина на господском поле станет стимулом для прилежной работы и на своем наделе (с. 338). Болотов призывал к отказу от непомерной барщины (кроме полевой существовали повинности по перевозке

стр. 164

---

фузов на крестьянских лошадях, строительные и ремонтные работы и др.), чтобы не привести крепостного "в крайне разорение". Хорошо, назидательно пишет он, "когда по-земледельчески говоря, люди возьмут верьх над землею, а не земля над людьми". Дворяне игнорировали этот призыв. На праздничные дни смотрели не как на необходимый отдых, а как на потворство лентяям и пьяницам и досадное отключение от постоянного и непрерывного труда (с. 404 - 405).

По мнению помещиков "уравнение" крестьян означало выполнение тягла в соответствии с его долей (обычно "осьмак" или его часть). Не разрешалось снижение числа тяглых единиц. Как правило, запрещалась корректировка объема работ по имущественному состоянию. Показательно, что хорошо знающий действительность А. Т. Болотов рекомендовал производить раскладку тягла по числу работников с учетом семейного положения и возраста (с. 377).

Помощь бедноте или крестьянам, пострадавшим от пожаров или неурожаев, помещики стремились переложить на общину. Для основной массы крестьян хлебные ссуды накануне уборки зерновых становились привычными. Отдавая себе отчет в том, что без займа крестьянину не обойтись, помещики разрешали приказчикам раздавать зерно, но требовали обязательного возврата после молотьбы, да еще и с прибавкой (с. 397 - 398). В отношении к старикам и увечным позиция помещиков была более определенной. Они участвовали своими запасами и деньгами в заведении и содержании богаделен. Сирот и малолетних рекомендовалось отдавать в "малосемьянистые" дворы.

Помещичьи инструкции закрепляли и ужесточали крепостной режим в деревне. Контроль управителя был всеобъемлющим. Он касался также обработки надельных участков, найма крестьянами работников, отхода на заработки или для торгово-промысловой деятельности, торговых сделок, включая продажу или покупку зерна и других продуктов, скота и птицы. Таким образом, ставились препоны крестьянам, желавшим подкрепить земледелие другими занятиями, в том числе за границами имения. Это касалось и барщинников, и оброчников.

Крепостническая опека распространялась и на благоустройство дворов, селений, дорог, охрану от разбойников, противопожарные меры. Инструкции касались также семейно-брачных отношений, семейной жизни в крестьянских домах, воспитания детей, их обучения грамоте и "мастерства". И все это сопровождалось угрозами наказания. Помещики отрицательно относились к семейным разделам из-за снижения тяглоспособности новых дворов (к тому же новые семьи нуждались в податных льготах на первых порах). Нетрудно заметить, что внимание к бытовому укладу деревни диктовалось стремлением господ сохранить и увеличить число тяглоспособных дворов.

Противоречивость многих статей инструкций объясняется Тихоновым стремлением крепостников повысить доходность и оброчных и особенно барщинных деревень. Для этого требовались многочисленные крестьянские семьи, обладающие как инвентарем, так и рабочим и продуктивным скотом. Однако "крепкие" дворы, все более вовлекающиеся в рыночные отношения, объективно препятствовали рациональному рыночному направлению помещичьих зерновых экономии. Маятник между стремлением устранить конкурентов и желанием иметь обеспеченных работников на барщинных полях поневоле все больше раскачивался в сторону защиты дворянской выгоды.

Ю. А. Тихонов определяет в целом крепостное право и режим как "безнравственные", так как в условиях усиления товарности земледелия крепостничество толкало в сторону все более изматывающего труда и полного бесправия труженика в имении. Следует согласиться с его наблюдением, что вплоть до начала индустриального развития европейского континента на рубеже XVIII и XIX вв. многие черты сельскохозяйственного общежития и в странах к западу от Эльбы, и в заэльбских территориях оказывались сходными. Алчность землевладельцев, торговой буржуазии и налоговый гнет абсолютистских монархий обрекали европейское крестьянство на крайне низкий уровень жизни, усугублявшийся крепостническим строем в восточноевропейских государствах (с. 412 - 413)⁷ .

С представленными Тихоновым в заключении общими положениями трудно не согласиться. В связке "усадьба-двор" показаны в качестве ведущих отношения господства и подчинения, сердцевиной которых были рентные, оброчно-барщинные связи. Прочие вытекали из хозяйственных. Подчеркнуто особое значение перехода к отработочной ренте рыночного ориентирования, означавшей полное привлечение трудовых ресурсов вотчины к занятиям на господских полях и лугах. Возраставшие барщинные работы не могли не сказываться отрицательным образом на состоянии надельного хозяйства, они вели к ослаблению хозяйственных возможностей крестьянина, сохраняли разрыв в бытовом устройстве и образе жизни земледельца и землевладельца. Дворянское попечительство имело весьма ограниченные размеры. Вынужденное сосуществование усиливало разнонаправленность хозяйственных и иных интересов, препятствовало включению крепостных в торгово-промышленные сферы приложения труда. Трудные почвенно-климатические условия большей части восточноевропейской равнины усугубляли крепостнические оковы. Обреченность помещичьих крепостных в России на тяжелейший малопродуктивный труд и низкий уровень питания и прожи-

стр. 165

---

вания отражал в значительной мере общее положение европейского крестьянства в период позднего феодализма вплоть до конца XVIII века.

Говоря словами Тихонова, в его монографии "представлена внутренняя жизнь помещичьего имения" изучаемого времени и все же она именно "представлена", так как в хозяйственном плане ее исследование (в том числе и в силу ограниченности источников) оставляет у читателя впечатление некоторой незаконченности. К тому же не проведено реальное сопоставление показателей дворов крестьян барщинных и оброчных. Однако выход в свет книги Тихонова, надо полагать, вызовет новое оживление исследовательского интереса к аграрной истории, внимание к которой всегда отличало отечественную историографию. Труд Тихонова существенно расширяет источниковую базу для решения важных социально-экономических проблем крепостной деревни. Он позволяет приблизиться к малоизвестной до сих пор реальности общественной жизни дворянского имения XVII - XVIII вв., практически закрытой от воздействия государственной администрации.

Отвечая на главный вопрос о связанности (сосуществовании и противостоянии) дворянской усадьбы и крестьянского двора, Тихонов подводит к положению о невозможности взаимного сносного бытования в силу непримиримости их земельного и хозяйственного состояния. Основополагающий фактор помещичьего имения (возрастание размеров феодальной ренты) не мог не вести к ужесточению крепостного режима. В XVI-XVII вв. распространение полевой барщины привело к установлению Соборным Уложением крепостного права. В XVIII в. расширение барщинных полей и лугов заводило помещичью деревню в тупик. Этот процесс являлся закономерным. Только на основе отработочной ренты дворянин мог увеличить свои доходы. Однако барщинные тяготы не могли не подрывать хозяйственное состояние крепостного крестьянина. Это находило отражение и в крестьянской ненависти к владельцам, с одной стороны, и к дворянским представлениям о крестьянах, как неисправимым лентяям и пьяницам, о неизбежности всеохватывающей палочной дисциплины, с другой. Помещичья деревня оказывалась "пороховым погребом" под зданием Российской империи.

Появилось новое ценное исследование социальной и аграрной истории России позднефеодального периода, в котором коллизии между крепостничеством и модернизационными процессами стимулировали становление хозяйственных комплексов рыночного типа.

Примечания

1. КОВАЛЬЧЕНКО И. Д. Русское крепостное крестьянство в первой половине XIX в. М. 1967, с. 36.

2. СИВКОВ К. В. Подмосковная вотчина середины XVIII в. - Московский край в его прошлом. Вып. 1. М. 1928, с. 84 - 87.

3. БУЛЫГИН И. А. Положение крестьян и товарное производство в России. Вторая половина XVIII в. М. 1966, с. 158 - 160.

4. СМИЛЯНСКАЯ Е. Б. Дворянское гнездо середины XVIII в. М. 1998, с. 6,15.

5. См.: Отечественная история. 2003, N 3.

6. КУЗЬМИН А. Г. Татищев. М. 1981, с. 304.

7. История крестьянства в Европе. Эпоха феодализма. Т. 3. М. 1986, с. 548 - 550. См. также: От аграрного общества к государству всеобщего благосостояния. М. 1998, с. 172 - 175; КОЗЬЯКОВА М. И. История. Культура. Повседневность: Западная Европа от античности до 20 в. М. 2002, с. 281 - 283, 295.