В истории русской присяжной адвокатуры был и "король" - В. Д. Спасович, и "митрополит" - Ф. Н. Плевако. Между тем, у Фемиды в России были еще и три верных рыцаря: "Паладин¹ здравого смысла" - П. А. Потехин, "Рыцарь истины" - С. А. Бершадский, и "Паладин законности" - Александр Сергеевич Зарудный².

"Отец Судебной реформы" Сергей Иванович Зарудный был в свое время менее известен, чем его сын. Однако о популярном адвокате, министре юстиции Временного правительства А. С. Зарудном впоследствии было написано значительно меньше³, хотя "при жизни он был даже более знаменит, чем его отец"⁴, - отмечает Н. А. Троицкий.

А. С. Зарудный родился 19(31) августа 1863 г. в Царском Селе в семье тайного советника, сенатора. Зарудные принадлежали к малороссийскому дворянскому роду. Известно, что генеральный судья Самойло Богданович Зарудный в XVII в. был послан Богданом Хмельницким к царю Алексею Михайловичу с просьбой принять Малороссию в русское подданство. Их родовое имение находилось в Харьковской губернии, и в конце своей жизни Сергей Иванович Зарудный был избран в почетные мировые судьи Купянского округа Харьковской губернии.

Что же касается Александра, то, как значится в его служебном аттестате, "имения ни родового, ни благоприобретенного, как у него самого, так и у жены его, нет"⁵. В наследство ему достались не родовые поместья, а ценности другого свойства - духовное наследие, честь и достоинство, и молодой человек посвятил себя служению Закону. Династия юристов шла, видимо, от СБ. Зарудного, генерального судьи XVII в., к СИ. Зарудному, его брату - Митрофану Ивановичу⁶ и, наконец, к Александру. Его мать, Зоя Александровна Зарудная, урожденная Мясново, обожала своего отца, Александра Васильевича, и в честь него назвала своего старшего сына.

Зарудные были сторонниками передовых идей. Это дало основание их потомкам в начале XX столетия с гордостью заявить: "Предки наши большею частью были либералы"⁷. Примером может служить личность Михаила Матвеевича Куликовского, деда Сергея Ивановича со стороны его матери:

Варфоломеев Юрий Владимирович - доктор исторических наук, профессор Саратовского государственного университета.

он придерживался передовых взглядов, ненавидел сановников и местного губернатора и не боялся открыто выказывать свое критическое отношение к чиновникам⁸.

У Сергея Ивановича было трое сыновей - Александр (старший), Сергей и Иван, а также пятеро дочерей. Точно подметил и поэтично обрисовал природные качества Александра Зарудного его друг и коллега по адвокатскому цеху Н. К. Муравьев: "Не то из глубин степей украинского юга, не то из долин и с предгорьев Кавказа занес он к нам на дальний север необыкновенно яркие краски духовной организации, свойственной ему одному"⁹.

В жизни человека христианская традиция придает большое значение крестным; родители тщательно и ответственно подбирали на эту роль таких людей, которые прививали бы крестнику возвышенные духовные идеалы. Крестные отец и мать Александра - И. М. Гедеонов и Н. В. Буткова ¹⁰ - "люди необыкновенной доброты" ¹¹, - вспоминала о них сестра Александра Зоя Зарудная.

В тот день, когда Александру исполнилось 6 лет, в их семье случилось большое горе - скончался его дед, А. В. Мясново. Зоя Александровна отложила празднование дня рождения сына на три дня, и эту традицию Александр Сергеевич сохранил на всю жизнь. Отсюда и разночтение в дате его рождения. М. С. Гревс (старшая сестра Александра) называла днем его рождения 16 августа (28 августа - н. ст.), а сын Александра Сергеевича, зная о дне рождения только со слов отца, считал этой датой 19 августа (31 августа - н. ст.) ¹².

Как передовой и эрудированный человек, СИ. Зарудный воспитывал и обучал своих детей по новейшим для того времени методикам. Даже тогда, когда он был в служебной командировке в Италии (с целью изучения итальянских законов и перевода на русский язык труда Ч. Беккариа "О преступлениях и наказаниях"), он заодно пополнил и свой педагогический "багаж" - привез новейшие пособия для обучения детей и сам обучал их русскому и итальянскому языку (который знал в совершенстве), а также математике (он окончил курс Харьковского университета кандидатом математических наук), разработав специально для этих занятий арифметическую таблицу под названием: "Наглядное пособие для изучения дробей", она впоследствии была даже напечатана. Для обучения своего многочисленного потомства Сергей Иванович приглашал хороших учителей, которые занимались по его программам. Он разыскивал лучшие школы, выписывал современные русские и иностранные педагогические издания, и постоянно следил за образованием детей, давая инструкции их воспитателям и учителям. Отец учил с ним итальянский, житель "туманного Альбиона" мистер Браун, специально приезжавший на все лето к Зарудным, обучал Александра английскому, а гувернантка сестер мадемуазель Лор Таксиль - французскому языку ¹³.

Сенатор Зарудный хотел, чтобы каждый из его детей стал человеком, как принято говорить, с большой буквы. Александр не раз слышал от отца самое важное его наставление: "Учись, учись, чтоб стать добрым, милым, хорошим". По воспоминаниям сестры, Александр "всегда был против всякого обмана и ненавидел ложь". По словам его коллеги Н. К. Муравьева, "его отличала кристаллическая чистота во всем, - в побуждениях, в целях, которые он себе ставил, и в самих способах их достижения" ¹⁴.

В то время как большинство детей в 9 лет только учатся читать и писать, Александр уже вел собственный дневник. Во время семейного путешествия в Германию и Австрию в 1872 г. родители отпускали Александра одного гулять по незнакомому городу. Девятилетний ребенок не только "наслаждался красотами природы в Тироли", но и "оценивал особенности жизни чужих наро-

дов сравнительно с русской жизнью и ежедневно записывал обо всем том интересном, что случилось, и что он видел за день" ¹⁵.

"Летом в деревне, - вспоминала Зоя Сергеевна, - отец наш занимался садоводством", и у каждого из детей был свой собственный садовый инвентарь и свой палисадник с посаженными в нем цветами, где они "должны были сами работать"; Александр "знал латинские названия всех цветов и растений". Во время дождя отец собирал детей и звал их смотреть, "куда льются от дождя ручьи" по специально прорытым грабарями канавам ¹⁶. Впереди живописной детской команды, под зонтами и в галошах, шел старший брат Александр. Под проливным дождем они доходили до Ольховой рощи, куда стекались все рукотворные ручьи. Совсем промокшие, но довольные и полные впечатлений, они возвращались домой.

Летом в деревне Александр любил возиться с собаками и покупал у крестьян щенков. Отец придумал давать им клички по названиям букв греческой азбуки: альфа, бета, гамма и т. д. К моменту поступления в пансион Шильдер Шульдерна мальчик уже знал весь греческий алфавит ¹⁷.

В дальнейшем у него появилось новое пристрастие - лошади. Он даже заведовал ими на конюшне, а во время дальних поездок выполнял роль возницы на линейке. Катаясь на лошадях, юные отпрыски дворянской фамилии пели запрещенные в то время песни: "Есть на Волге утес", "Дубинушка", "По Владимирской дороге", которым их научил местный купец Овсянников - революционно настроенный молодой человек. Такие поездки чаще всего предпринимались в хозяйственных целях - для закупки муки и прочей провизии, но Александр умел превращать это будничное занятие в своего рода спектакль с переодеванием в крестьянские одежды ¹⁸.

Александр Зарудный был заядлый книгочей. Переосмысливая прочитанное, он сопоставлял литературные сюжеты и образы с окружающей жизнью, и, например, находил у соседа-помещика Хрущева сходство с Обломовым, и тем самым ненавязчиво знакомил братьев и сестер с персонажами русской литературы. Домашняя обстановка была проникнута присутствием кумира - Л. Н. Толстого: А. С. Зарудный "собирал серии его открыток и имел массу его сочинений в различных изданиях. Немало портретов и бюстов Толстого от самых маленьких размеров до больших украшали стены и столы кабинета". "Евгения Онегина" он знал наизусть, любил М. Ю. Лермонтова. Сам Александр "с детских лет писал стихи, позже говорил в стихах экспромтом", писал стихи, по свидетельству современников, с легкостью, даже шутя, не придавая особого значения своему творчеству. Много лет спустя его сестра Зоя лишь с большим трудом собрала сохранившееся: 35 произведений разных лет, а также 50 стихотворений, написанных им в последние годы жизни ¹⁹.

Любвь к театру и литературе пробудила у него способности театрального критика. В 1880 г. в "Молве" появились его первые печатные строки - об актрисе М. Г. Савиной. Шел в то время Александру семнадцатый год. В 1880-е годы это был, пожалуй, самый молодой театральный критик столицы, который также писал в газете "Суфлер" критические отклики на спектали, концерты, литературные вечера²⁰.

В деревне у Сергея Ивановича, со студенческих лет увлекавшегося астрономией, был телескоп; его дети много лет спустя с восторгом вспоминали о своей "Купянской обсерватории": "Ночью отец будил нас смотреть на Луну и звезды"; Александр "помнил названия звезд и мог сразу найти их на небе"²¹.

Все в округе знали о доступной домашней аптеке, даже, правильнее сказать, о фельдшерском пункте помещика Зарудного. Туда приходили лечиться больные и погорельцы из окрестных сел; он регулярно закупал на

большую сумму лекарства и сам лечил больных. Выдающийся российский юрист оказывал землякам помощь, разбирая их жалобы, тяжбы, писал для них прошения и направлял их по инстанциям. Ближайшим помощником ему был старший сын Александр: он "знал, кому какое дать лекарство, что посоветовать и в какой форме написать прошение, привыкал давать юридические советы" и часто заменял отца²².

Где бы ни учился Александр, родные могли гордиться его успехами. Сначала в пансионе Шильдер Шульдерна, а затем и в училище Правоведения "он всегда был одним из первых учеников". Вынужденные разлуки Александра с братьями и сестрами, связанные с отъездом на учебу, скрашивала их необычная переписка. Чтобы письма не смогли прочитать взрослые, старший брат придумал шифр в виде особого алфавита²³.

В 1881 г. Александр Зарудный поступил в Училище правоведения, "выпускавшее, - по словам В. Д. Перазича, - для старого режима осмеянных М. Е. Щедриным "государственных младенцев". В те годы в Училище преподавали талантливые ученые - представители различных отраслей науки, а также знаменитые юристы-практики: И. Е. Андреевский, А. Х. Гольмстен, А. В. Добряков, Л. Б. Дорн, А. П. Загорский, М. И. Сухомлинов, Н. С. Таганцев, А. Ф. Кони²⁴.

В студенческие годы (1881 - 1885) Александр принадлежал к кружку, как он сам его называл, В. В. Водовозова (думается, более правильно следовало бы назвать его кружком Корнилова-Водовозова), образовавшегося по инициативе студентов Петербургского университета Александра Корнилова, братьев Федора и Сергея Ольденбургов, Дмитрия Шаховского и Сергея Крыжановского. Своим кредо они считали "воздержание от политики во имя накопления сил и знаний". Однако в 1885 - 1887 гг. Зарудный приобщился к студенческому народовольческому кружку А. И. Ульянова и П. Я. Шевырева. Не разделяя крайние взгляды и будучи не склонным к террористической деятельности, Александр, тем не менее, по его словам, "часто оказывал активным революционерам те или иные услуги". В ходе арестов по делу 1 марта 1887 г. были задержаны и братья Зарудные - Александр и Сергей. Разбирательство в отношении Александра Сергеевича Зарудного было прекращено за недостатком улик, и ему зачли в наказание предварительное заключение за несущественное пособничество революционерам. С. С. Зарудный по совокупности с "московскими делами" революционной организации был сослан в Сибирь, так и не закончив Петровскую сельскохозяйственную академию ²⁵.

Тот факт, что Александр Зарудный в данном случае, можно сказать, "легко отделался", думается, послужил причиной формирования у него комплекса вины перед братом и другими соратниками по этому делу, а это, в свою очередь, сыграло в дальнейшем свою роль при его переходе в адвокатское сословие и специализации на политической защите. Тем самым Зарудный отдавал свой "долг" революционному движению. Почти всегда он был рядом с революционерами, был им нужен и полезен. "Однако он не перешел... в стан революционеров, - писал Перазич, - он только стал близок этому стану"²⁶.

После окончания Училища Зарудный 29 мая 1885 г. был утвержден в чине коллежского секретаря и определен кандидатом на судебные должности при Петербургском окружном суде²⁷. С этого времени начинается его служба судебным чиновником. Лишенный карьеристских вожделений, он, тем не менее, со всей ответственностью подходил к выполнению возложенных на него обязанностей.

В 1885 - 1887 гг. он в качестве защитника "по назначению суда" выезжал на периферию - в уездные города Петербургской губернии и в Полтавскую

губернию. Именно тогда Зарудный попробовал себя в роли адвоката. Его первая политическая защита состоялась в 1885 г. в Ямбурге (или Гдове - за давностью лет и отсутствием записей он не уверен) Петербургской губернии, где с участием присяжных заседателей слушалось дело по обвинению нескольких десятков крестьян в аграрных беспорядках и сопротивлении властям. Еще одну защиту он провел в январе 1887 г. в Полтавской губернии. Это был судебный процесс по делу о сопротивлении властям семерых крестьян (Боровина, Маркелова и др.) из деревни Колодезная Купянского уезда²⁸.

Обостренное чувство справедливости нередко приводило его к конфликту с коллегами. Как вспоминал его сослуживец и друг Н. Н. Мясоедов, Зарудный выступил инициатором бойкота в отношении товарища прокурора М. И. Трусевича²⁹, который "позволял себе что-то некорректное в отношении политических заключенных"³⁰. На одном из общих собраний товарищей прокурора Петербургского окружного суда по предложению Зарудного было решено не подавать Трусевичу руки и прекратить всякие сношения с ним.

Успешное продвижение по службе не удовлетворяло Зарудного: он "убедился в невозможности работать для народа, следуя по пути своего отца, ...и бесповоротно порвал с этой средой", поскольку, как отмечал Н. К. Муравьев, "органически не мог быть орудием чьего-либо угнетения"³¹, и перешел с прокурорской службы на работу в Министерство юстиции - 21 февраля 1900 г. он был назначен помощником юрисконсульта³².

Новое поприще также его не удовлтворило, и уже в 1902 г. Зарудный принял смелое решение: в 39 лет, награжденный двумя орденами и двумя медалями³³, в чине статского советника, он оставил службу в министерстве: "Совестью был я жестоко терзаем", - вспоминал он об этих годах. Не только сам Зарудный тяготился службой в судебном ведомстве, но и верноподданному начальству он был также неудобен, и "ему дали понять, что было бы лучше, если бы он не дожидался увольнения"³⁴. Следуя наставлениям отца, не обязательно было стать важным сановником, главное - быть честным человеком, и он воплотил это наставление в своей судьбе. Ему было больно наблюдать за тем, как главное дело жизни его отца выхолащивается служаками от юриспруденции, сознавать, что карательный, обвинительный элемент господствует в судебной системе и что "На том месте, где Фемида / Украшала залы вид, - / Околоточный стоит"³⁵. Он пришел к мысли, что только адвокаты смогут вернуть весы правосудия в руки Фемиды, а ей самой помогут вернуться на законное место в залы судебных заседаний.

21 сентября 1902 г. Зарудный был принят в сословие присяжных поверенных; это была "некая неслужебная вольница, - по оценке Муравьева, - принимавшая в свои ряды беглецов со всех сторон тогдашней России". Оказался прав его бывший начальник И. И. Соллертинский, еще задолго до того увидевший, что это "прирожденный защитник и его место в адвокатской вольнице". Материнское сердце также предчувствовало крутые и значимые перемены в жизни сына: "Не будет ли в новом году XX столетия поворот твоей жизни, - писала Александру З. А. Зарудная, - и не дадут ли обстоятельства, более благоприятные, тебе силу выказать, на что ты способен"³⁶.

Новый поворот в судьбе вызвал у почти сорокалетнего статского советника восторг, как у открывающего неизведанный мир первоклассника: "Завтра (3 ноября 1902 г. - Ю. В.) я в первый раз буду на общем собрании присяжных поверенных". Каждый день службы на этом поприще приносил ему давно забытые радость и удовлетворение. В этом состоянии эйфории он мог весь день провести в суде, "увлекшись слушанием дела"³⁷. Как прилежный ученик, Зарудный осваивался в новой профессии: теперь ему предстояло выступать по другую сторону - со скамьи защиты.

Друзья и знакомые одобряли переход Зарудного в корпус присяжных поверенных. Ф. И. Андриевский прислал 30 декабря 1902 г. из Двинска свою визитную карточку с надписью: "Успехов на новом поприще деятельности, которые вполне соответствовали бы качествам вашего просвещенного ума и истинно благородного сердца". Многие понимали и то, что, когда из судебного ведомства уходят такие люди, как Зарудный, тьма произвола и бездушия становится там более беспросветной. Отсюда ноты сожаления в письме бывшего сослуживца, П. Грабаря: "Еще больше жалею, что оставили службу. Такие люди, как вы, всегда нужны для дела, и в особенности теперь, когда все так измельчались, занятые своими личными, и при том не всегда чистыми соображениями. На ваше место назначен Гладышев. Ведь это насмешка. Вы и он - небо и земля. Говорю это без лести, как чувствую и понимаю" ³⁸.

Удивительно, но факт: "Зарудный занял сразу место в первом ряду, - писал О. О. Грузенберг, - словно его дожидалось вакантное кресло"³⁹. Почти сразу же начинающий адвокат, как вспоминал Перазич, "организовал группу защитников по политическим делам"⁴⁰, так называемый кружок "молодой адвокатуры"⁴¹, и возглавил его вместе с Н. Д. Соколовым. В этом проявилось признание его заслуженного авторитета в юридических кругах. Участие Зарудного в том или ином процессе "сразу приковывало внимание судей, внушая уважение одним и вызывая негодование других... самое объявление имени этого оратора вызывало бурю единодушных горячих приветствий"⁴². Представляя петербургскую группу, М. Л. Мандельштам подчеркивал: "Здесь был А. С. Зарудный, моральная чистота которого импонировала всем его знавшим"⁴³. И десятки лет спустя А. С. Тагер писал о Зарудном как о "человеке, пользовавшемся большим моральным авторитетом в адвокатуре"⁴⁴.

Коллега и друг Зарудного Муравьев отмечал: "Александр Сергеевич всегда был самым строгим пуританином, почти фанатиком, прямолинейным и последовательным. И эта черта вполне гармонировала с суровым аскетизмом всей его жизни"⁴⁵. Даже относившейся к Зарудному неприязненно юрист Б. С. Утевский признавал: "Он был скромным в жизни, лишенным честолюбия человеком. Он не гнался за гонорарами, не думал о заработке и весь отдавался защите на политических процессах"⁴⁶.

В 1904 г. Зарудный вместе с В. А. Маклаковым, Муравьевым, Соколовым, Н. В. Тесленко стал инициатором создания влиятельного общественно-политического объединения прогрессивной интеллигенции - Союза Союзов - и был избран в его руководящий орган, а двумя годами раньше участвовал в создании Союза адвокатов, и на первом съезде был избран членом ЦК. В 1905 г. в числе нескольких активистов Союза адвокатов Зарудный был привлечен Департаментом полиции в качестве обвиняемого в образовании этого Союза по ст.ст. 125 и 126 Уголовного уложения (дело было прекращено по амнистии 21 октября 1905 года)⁴⁷.

Однако, еще находясь под следствием, он вновь оказался в числе группы адвокатов, принимавших участие в другой антиправительственной акции - в насильственном прекращении судебных заседаний Петербургского окружного суда 15 октября 1905 г., которая проводилась на основании резолюции петербургской группы всероссийского Союза адвокатов, призывавшей коллег присоединиться к всеобщей политической забастовке. Эти действия послужили основанием для привлечения Зарудного и пятерых его коллег к суду по ст. 282 Уложения о наказаниях. Они были признаны судом виновными в том, что попытались приостановить занятия в суде, и приговорены к аресту на 7 дней.

Общественная активность Зарудного вывела его в число заметных и популярных политических фигур. В 1912 г. он был выдвинут от Петербурга кандидатом на выборах в III Государственную думу - одним из шести⁴⁸, правда, не набрал необходимого числа голосов.

Главным же делом жизни присяжного поверенного Зарудного было его участие в политических процессах 1903 - 1917 годов. В эти годы он участвовал не менее чем в 160 судебных разбирательствах по делам о государственных преступлениях.

В 1904 г. он выступал в крупном судебном процессе по делу о вооруженном сопротивлении политических ссыльных администрации и войскам в Якутии. Приехавшие за несколько тысяч верст из Петербурга в Якутск адвокаты Зарудный и В. В. Беренштам провели блестящую защиту. Подсудимые - "романовцы" свидетельствовали: "Прекрасная по форме, стройная по содержанию, неотразимая по своей аргументации, проникнутая глубочайшим чувством речь Зарудного была в полном смысле слова шедевром. Она произвела огромнейшее впечатление решительно на всех. У большинства стояли слезы на глазах"⁴⁹. Приговор суда прошел как бы по "лезвию бритвы" между обвинительным актом и аргументами защиты. Беренштам, сопоставляя тяжесть обвинения и вынесенный приговор, отмечал: "По 268-й ст. Уложения о наказаниях подсудимым грозило одно наказание - бессрочная каторжная работа. Якутский суд, оправдав Виленкина, Зелихман и Померанц, приговорил Никифорова на 1 год тюрьмы, а остальных обвиняемых на 12 лет каторги каждого"⁵⁰. Кроме того, исход этого процесса имел принципиальное значение для регламентации и упорядочения правовых взаимоотношений между администрацией и ссыльными вплоть до 1917 года.

Большую роль в разоблачении провокационно-подстрекательской тактики полиции и изобличении ее закулисных махинаций сыграли Зарудный и его коллеги на процессах по делам о еврейских погромах в Кишиневе и Гомеле. Как известно, вдохновителем погромной политики тех лет был министр внутренних дел В. К. Плеве. Доклады и отчеты, составленные в Департаменте полиции, настойчиво проводили мысль о том, что все революционеры - евреи. Отсюда следовал расчет на искоренение революционных настроений путем погромов.

В апреле 1903 г. в Кишиневе произошли трагические события, всколыхнувшие всю страну. На фоне гнетущего впечатления, произведенного страшными последствиями еврейского погрома, а также под давлением требований общественности расследовать его причины и наказать виновных, правительство вынуждено было предать суду участников погрома. Находившийся в Кишиневе весной 1903 г. Грузенберг свидетельствовал о деловой одержимости Зарудного, который "работал тогда не менее 12 часов в день"⁵¹. Результатом кропотливой работы адвокатов стали свидетельства провокационной роли полиции и подстрекательской деятельности местных юдофобов.

Организацию защиты прав потерпевших взял на себя столичный кружок "молодой адвокатуры" во главе с Зарудным и Соколовым. Ввиду особой важности и массовости процесса они привлекли к участию в нем знаменитого адвоката Н. П. Карабчевского и "подтянули" дополнительные силы из других городов России: В. А. Жданова - из Москвы, М. Б. Ратнера и К. К. Чекеруль-Куша - из Киева, СЕ. Кальмановича - из Саратова⁵².

Судебные заседания в Кишиневе начались осенью 1903 года. Зарудный тогда показал себя "мастером больших форм" (курсив мой. - Ю. В.), он, по мнению коллег, "чувствовал склонность к таким процессам, в изучение которых можно было погрузиться... на многие недели"⁵³. Результаты его работы как исследователя в виде зрелых, всесторонне обдуманных выводов на

конечном этапе облекались в эффектную литературную форму, а затем с революционным, сильно политизированным оттенком выносились на суд Зарудным - политическим защитником.

Судебное разбирательство вызвало ажиотаж. Из-за закрытости процесса даже местный губернатор кн. С. Д. Урусов вынужден был воспользоваться любезностью председателя суда В. В. Давыдова, заполучив присутственное место за креслами членов палаты. В какой-то момент адвокаты, возмущенные ограничением гласности в освещении процесса, потребовали удалить из зала всех посторонних лиц, сидевших за судейскими креслами. Лишь вмешательство Зарудного, заявившего от имени товарищей, что "против присутствия губернатора они ничего не имеют", позволило Урусову, в виде исключения, остаться на процессе. Этот демарш в отношении Урусова дал впоследствии неожиданный результат. Пропустив через свое личное восприятие разоблачительный аспект процесса, губернатор составил собственное, во многом совпадающее с позицией защитников, мнение о провокационно-подстрекательской политике чинов ведомства внутренних дел, местной полиции, и оставил в мемуарах ценные свидетельства очевидца. Описание слаженной работы защитников, данное Урусовым, как нельзя лучше передает их высокий профессионализм: "На первых полусвидетелей-полуподсудимых обращены были и холодный сарказм Карабчевского, и нервная запальчивость Зарудного, и изящная логика Грузенберга, и беспощадные, как удары тяжелого молота, выводы Кальмановича"⁵⁴.

В ходе процесса, предвидя отрицательный ответ суда на ходатайство потерпевших о возобновлении следствия, защита прибегла к эффектному приему, своеобразной адвокатской забастовке в виде ухода из зала заседаний. Инициатором стал Зарудный, который в критический момент пустил между коллегами по скамье защиты поэтическую записку: "Не пора ли нам по моде - всем подумать об уходе"⁵⁵.

В итоге суд вынес приговор "50 на 50": количество оправданных подсудимых примерно совпадало с числом осужденных. Меры наказания в большинстве были применены довольно мягкие, а гражданские иски потерпевших о возмещении убытков остались в основном неудовлетворенными из-за невозможности доказать размеры понесенного материального ущерба. Вместе с тем, это судебное разбирательство, по мнению Урусова, "значительно успокоило еврейское население губернии, дав ему известного рода нравственное удовлетворение. Нареканий на суд со стороны евреев не было"⁵⁶. Это можно объяснить тем, что поверенные гражданских истцов предопределили развитие хода процесса по своему разоблачительному сценарию и придали ему ярко выраженное обличительно-трагедийное звучание.

Немногим более чем через четыре месяца подобные трагические события разыгрались в Гомеле. 11 октября 1904 г. в Гомеле открылась выездная сессия для разбора дела о беспорядках, происходивших 29 августа и 1 сентября 1903 года. В ходе погрома, как следует из обвинительного акта, пострадало 250 еврейских жилых домов, помещений и торговых заведений. "Ради справедливости" на скамью подсудимых рядом с участниками погрома были посажены и члены так называемой "еврейской самообороны". Власть таким образом демонстрировала свою объективность: христиане обвинялись в погроме евреев, а евреи - христиан. При этом была выдержана и чисто арифметическая пропорция - с обеих сторон на скамью подсудимых было посажено почти равное количество обвиняемых. Подсудимых евреев - 36 человек (из них 9 - под стражей), а христиан - 44 (в том числе 2 - под стражей).

Хитросплетения следствия по гомельскому делу заставили произвести и соответствующую организацию защиты. Одна группа, как и в кишиневском

деле, выступила поверенными евреев - гражданских истцов, а другая - адвокатами евреев-подсудимых ⁵⁷. Поверенными гражданских истцов были Зарудный, М. М. Винавер, Г. Б. Слиозберг, а защитниками евреев-подсудимых Соколов, Кальманович, Л. А. Куперник, Ратнер, М. И. Ганфман, М. А. Кроль и Мандельштам. Одновременно с этим подсудимый Добкин заявил о том, что избрал своим защитником присяжного поверенного Зарудного⁵⁸. Судебная палата допустила его к защите, и, таким образом, он выступал на процессе одновременно и представителем гражданского истца и защитником.

Не доверяя официальной версии происшествия, защитники произвели собственное расследование. Его поручили Зарудному и Ганфману. Позже к ним присоединился в качестве публициста В. Г. Богораз-Тан ⁵⁹. По результатам собственного расследования (здесь пригодился прокурорский опыт Зарудного) они пришли к выводу о том, что погром был организован чинами Министерства внутренних дел. 26 января 1905 г. по делу был вынесен следующий приговор: 13 подсудимых-евреев признать оправданными, 13 - лишить всех особых прав и преимуществ и заключить в тюрьму на 5 месяцев и 10 дней, остальных 10 - к меньшему наказанию. Осужденным христианам было назначено такое же наказание, как и евреям.

Апофеозом полицейских провокационных технологий послужили так называемые "ритуальные" дела - киевский процесс М. Бейлиса и фастовский - И. Пашкова. Дело Бейлиса, обвиненного в убийстве православного мальчика А. Ющинского, якобы для еврейской пасхи, вызвало нездоровый ажиотаж. У блестящего адвокатского ансамбля, который составили Зарудный, Карабчевский, Маклаков, Грузенберг и Д. Н. Григорович-Барский, мнения по поводу тактики ведения защиты разделились. Грузенберг рекомендовал построить защиту на суде таким образом, чтобы защитить в первую очередь "еврейство". Другие адвокаты, и прежде всего Зарудный, исходя из соображений процессуальных и тактических, акцентировали внимание на защите непосредственно подсудимого Бейлиса, а не абстрактного "еврейства"⁶⁰.

Защитники пришли к выводу о том, что убийство совершила чеберяковская воровская шайка, которая "подделала" труп Ющинского под видимые признаки ритуального убийства с тем, чтобы отвести от себя подозрения. Защитникам удалось раскрыть неблаговидное участие в этом деле Департамента полиции, разрушить доказательную базу обвинительного заключения и добиться оправдания Бейлиса. Заключительным аккордом на процессе прозвучала речь Зарудного, после которой "публика обсыпала Александра Сергеевича цветами, а студенты на руках понесли его до кареты". Корифей адвокатуры Карабчевский преподнес ему Библию с надписью: "Главному цадику среди страстотерпцев Бейлисова процесса Александру Сергеевичу Зарудному

от душевно преданного Н. Карабчевского. 27 октября 1913 г.". Между тем для Зарудного этот процесс имел своеобразное продолжение. В 1914 г. в Либаве он выступал защитником сотрудника "Русских ведомостей" И. Левина, обвиненного в распространении прокламаций по делу Бейлиса⁶¹.

Не успели утихнуть страсти по делу Бейлиса, как прокуратура Киевской судебной палаты возбудила еще одно ритуальное дело. Убийство в ноябре 1913 г. в Фастове, недалеко от Киева, И. Пашкова было преподнесено следствием как ритуальное. Прокурор выдвинул версию о том, что на самом деле Пашков-отец убил христианского мальчика, а для сокрытия преступления выдал убитого за своего сына. В числе защитников на этом процессе был и Зарудный, и, по воспоминаниям Тагера, приложил большие усилия для разоблачения очередной провокации⁶². Аргументы Зарудного во многом предопределили оправдательный вердикт.

Таким образом, Зарудный и его коллеги по "молодой адвокатуре", используя судебные процессы как общественную трибуну, а также материалы собственных расследований, внесли весомый вклад в разоблачение провокационной деятельности Департамента полиции по инспирированию погромных и ритуальных дел. Небезосновательно он считал, что "начало разоблачения Азефа пошло от нас, защитников"⁶³, впрочем, так же как и разоблачение всей системы подлогов и политических провокаций в России в начале XX века.

Своеобразной прелюдией больших политических процессов 1905 - 1906 гг. был на первый взгляд ординарный судебный процесс, каких было много в практике Зарудного. 22 февраля 1905 г. военно-морской суд в Севастополе рассматривал дело рядового 213-го Оровайского резервного пехотного батальона А. С. Гриневского и семи матросов Черноморского флота, обвинявшихся в распространении эсеровской литературы и в революционной пропаганде в войсках. Среди подзащитных Зарудного был главный из пропагандистов - Гриневский, известный впоследствии как писатель Александр Грин.

До начала судебных заседаний Зарудный три раза побывал в камере у Гриневского, дал ему четкие инструкции, как вести себя на процессе и, самое главное, рекомендовал ему: "Не говорить суду ничего, совершенно ничего, кроме ответов на вопросы об имени и гражданском состоянии". Все подсудимые, кроме Гриневского, отказавшегося, по совету адвоката, давать объяснения, оговаривали и выдавали друг друга.

Обстановка на заседании военно-морского суда была более строгая, чем на гражданских процессах. Стены суда словно "давили" на подсудимых, прокурор потребовал для Гриневского 20 лет каторжных работ - обстоятельства дела были, очевидно, слишком против него. На этом суровом фоне, как вспышка молнии, прозвучала речь защитника, и в результате начинающий писатель-романтик Грин был приговорен не к каторге, а к ссылке в Сибирь. "После заседания некоторые офицеры-судьи, - вспоминал Александр Грин, - благодарили его (Зарудного. - Ю. В.) за то, что своей речью он многое объяснил им в отношении целей революционной работы"⁶⁴.

Ряд политических процессов состоялся в 1906 году. Среди подзащитных Зарудного были забастовщики Кронштадта, участники крестьянских беспорядков в Саратовской губернии 1905 г. и революционных выступлений в Чите, восставшие латыши в Митаве и Рижском уезде, моряки с крейсера "Очаков" и "Память Азова" и многие другие⁶⁵. Но, пожалуй, самыми яркими оказались его выступления по делу лейтенанта П. П. Шмидта и делу Петербургского Совета рабочих депутатов. Зарудный отложил все дела и приехал в Крым, чтобы безвозмездно выступить на процессе по делу о восстании на крейсере "Очаков".

Личность Шмидта, его убежденность в правоте произвели на адвокатов сильное впечатление. Когда Зарудному импонировала личность подсудимого, он "настолько пропитывался побуждениями и входил в психологию действующих лиц, - вспоминал Муравьев, - что становился как бы участником события и соучастником обвиняемых. Он совершенно сживался со скамьей подсудимых"⁶⁶.

Заседания начались 7 февраля 1906 года. После объявления состава суда Зарудный сделал заявление, что среди судей имеются офицеры, участвовавшие в подавлении восстания, и они, как заинтересованные лица, подлежат отводу. Но суд отклонил это мотивированное ходатайство, а также отказал в назначении судебно-медицинской экспертизы состояния обвиняемого, в допуске на заседания близких Шмидту людей - сестры А. П. Избаш и З. И. Ризберг, и в вызове свидетелей защиты.

14 февраля слово получил Шмидт, который показал себя искусным оратором и заслужил высокую оценку мастеров судебного красноречия - защищавших его адвокатов. Понимая особую значимость публичного выступления Шмидта, Зарудный с коллегами сразу же после судебного заседания прибыли на гауптвахту, где находился подсудимый, и макимально точно восстановили последнюю речь "красного адмирала". Текст ее остался у каждого из защитников, а также у сына Петра Петровича. Зарудный и на этом процессе прошел буквально по острию ножа: "Он настолько солидаризовался с обвиняемым, - отмечал Н. К. Муравьев, - что по требованию прокурора его слово было прервано председателем и едва не был составлен протокол по поводу "ниспровергающей самодержавие" речи защитника"⁶⁷.

Усилия блестящих адвокатов, как и ожидалось, были тщетны. 18 ноября был объявлен приговор: четверых - П. П. Шмидта, СП. Частника, А. И. Гладкова и Н. Г. Антоненко суд приговорил к смертной казни, а остальным обвиняемым предстояло отправиться на долгие годы на каторгу и в тюрьмы. Но 10 обвиняемых из 41 были оправданы. Моряки с пути на каторгу в Сибирь послали своему защитнику почтовую открытку: "Уважаемый Александр Сергеевич! Мы еще не сказали вам того "спасибо", которое должны были бы сказать за то сердечное отношение к нам, которым вы скрасили сумрачные дни очаковского процесса. Да и теперь мы не можем поблагодарить вас, потому что за ласку нельзя благодарить, можно только чувствовать. Находясь у преддверия Сибири, шлем вам привет, желаем вам всего, чего только вы сами можете для себя пожелать. Ваши клиенты-очаковцы. 1906 г. Март 29" ⁶⁸. Борясь до конца за жизнь Шмидта и его соратников, Зарудный вместе с сестрой лейтенанта Избаш отправился в Петербург, чтобы добиться смягчения их участи, обратился к председателю Совета министров СЮ. Витте. Но Николай II проявил твердость и отклонил ходатайство. После завершения этой драматической эпопеи Зарудный по-прежнему принимал деятельное участие в судьбе родных "красного адмирала" - сына Евгения и сестры Анны; Анне Петровне он и как юрист, и как друг помогал до конца жизни ⁶⁹.

В 1906 г. Зарудный вместе с другими блестящими адвокатами принял участие в процессе Петербургского общегородского Совета рабочих депутатов. Защита по этому делу, так же как и на других массовых процессах, была построена "молодыми адвокатами" по принципу "один - за всех, и все - за одного". Зарудный и здесь проявил свое профессиональное мастерство. Он выявил ряд изъянов при проведении дознания и процессуальные неточности в обвинительном акте, доказал, что из материалов дела изъята переписка о его подзащитном Зборовском. С доводами защитника согласились не только судьи, но и прокурор Б. А. Бальц⁷⁰.

Подсудимый Н. М. Немцов вспоминал, что свидетели защиты давали четкие и ясные показания, тогда как свидетели обвинения вели себя прямо противоположно, а жандармский генерал А. И. Иванов, руководивший дознанием, долго уклонялся от явки в суд. Несмотря на хитрость и увертливость жандармского генерала, Зарудному удалось "прижать" его в одном из эпизодов допроса. В ответ на вопрос адвоката, на каком основании был наложен арест на денежные средства М. Киселевича и А. Симановского, размещенные в банке Credit Lyonnais, свидетель ответил, что это было сделано по его распоряжению⁷¹. Тогда следующим вопросом по поводу составления протокола об этом постановлении Зарудный "загоняет" генерала в "угол", и тот был вынужден признать, что "второпях забыл это сделать". Уличив руководителя дознания в нарушении процессуальных норм, Зарудный попросил суд занести это показание целиком в протокол. Кроме того, защитник заявил, что, так как деньги не приобщены в качестве вещественных доказательств к делу, то необходимо немедленно сделать распоряжение о том, чтобы Лионский Кредит освободил эти деньги из-под ареста ⁷².

19 октября 1906 г. по делу Петербургского Совета 15 человек были лишены всех прав состояния и сосланы на поселение в Сибирь (без указания срока), другие - за распространение "преступных воззваний" - приговорены к разным срокам заключения в крепости. Нескольких подсудимых суд оправдал. Осужденные депутаты восприняли приговор спокойно, так как с помощью великолепной работы адвокатов им удалось избежать более серьезных мер наказания и выиграть процесс политически. В заметке, помещенной в газете "Товарищ" 21 ноября, отмечалось, что процесс "доставил больше нравственного удовлетворения подсудимым, чем инициаторам процесса" ⁷³, а это стало возможно прежде всего благодаря усилиям таких профессионалов, как Зарудный.

В 1907 и 1908 гг. у лидера "молодой адвокатуры" была горячая пора. Эхом отдавались на политических процессах события, происходившие во время революции по всей стране: в Митаве (крестьянские волнения), Владикавказе (забастовка на ст. Грозный), Вильно (дело Аронса, процесс доктора Клевзеля), Лубнах (дело крестьянского союза), Киеве (обвинялись солдаты в подготовке вооруженного восстания)⁷⁴, Умани (дело о пропаганде), Саратове (три процесса разных лет: крестьянские беспорядки, издание газеты "Поволжское партийное извещение" и дело тайной типографии), Финляндии (убийство члена Государственной думы М. Я. Герценштейна), Аренсбурге (революционные выступления на о. Эзель)⁷⁵ и др.

Особый характер имели процессы по террористическим делам. Наиболее значительным из этого разряда было дело о покушении на жизнь Николая II лейтенанта Б. Н. Никитенко, которое рассматривалось Петербургским окружным военным судом в августе 1907 г. в течение недели при закрытых дверях. Вместе с отставным лейтенантом флота перед судом предстали 17 его сообщников. Процесс получил широкую огласку, на защиту обвиняемых выдвинулись лучшие силы "молодой адвокатуры": С. А. Андреевский, Зарудный, Маклаков, Муравьев, Г. Д. Сидамонов-Эристов, Соколов и др.

Обвинение строилось на показаниях казака царского конвоя Н. Ратимова, и адвокаты доказывали, что дело было инспирировано охранкой⁷⁶. А. Гейфман считает версию адвокатов искусственной, а доказательства, собранные охранным ведомством, достаточными и неопровержимыми. Исследовательница утверждает, что заговор существовал на самом деле, но ради оправдания подсудимых "наиболее известные либеральные юристы России - В. А. Маклаков, Н. К. Муравьев, Н. Д. Соколов и А. С. Зарудный пытались доказать, что Охранное отделение раздуло дело, выставляя нескольких мо-

лодых революционных энтузиастов полноправными членами страшной Партии социалистов-революционеров и закоснелыми террористами"⁷⁷.

В числе подзащитных Зарудного была М. А. Прокофьева - горничная главного обвиняемого Никитенко. Адвокату выпала нелегкая задача. Его подопечная на протяжении всего процесса находилась в какой-то прострации, не проронила ни одного слова, хотя в ней и чувствовалась, по словам очевидцев, "большая убежденность, искренность, верность своим идеям"; Но Зарудный нашел ключ к построению защитительной речи. Она состояла из двух частей. В первой части он сосредоточился на опровержении общих построений обвинения и доказывал, что по рассматриваемому делу не могут быть применены ни ст. 101 (приготовление к цареубийству), ни ч. 3 ст. 102 Уголовного уложения (сообщество для цареубийства), а могла быть применима лишь ст. 126 (образование сообщества с целью ниспровержения существующего строя)⁷⁸.

Вторая часть его речи получилась еще более сильной и вдохновенной - она была посвящена защите собственно Марии Прокофьевой. Здесь пафос негодования при обличениях власти сочетался с глубиной сочувствия подсудимым. Зарудный как мастер контрастов и как "оратор был способен в той же речи перейти к совсем противоположным настроениям. Вот он, - вспоминал Муравьев, - несмотря на свой несколько глуховатый голос, в буквальном смысле "громит" произвол властей, их лицемерие, беззаконие... Но вот останавливается этот бурный поток обличений, и нежными красками с необычайной ласковостью характеризует он подзащитных"⁷⁹.

Во-первых, Зарудный сумел поставить под сомнение тот факт, что она, как значилось в материалах следствия, была невестой известного террориста Е. С. Созонова. Во-вторых, защитник, как это умел только он, трогательно обрисовал нравственный облик подзащитной, основной чертой которого, была, как он показал, ее безграничная доброта. В-третьих, обратив внимание суда на тот факт, что у Никитенко Прокофьева была просто горничной, и никаких данных о ее виновности в деле нет, адвокат сделал вывод о том, что она, следовательно, не может обвиняться в тягчайшем государственном преступлении.

Завершил он свою речь эффектным и "красивым сравнением подсудимой с тихой лампадой, от которой расходятся во все стороны тихие, спокойные лучи". Сравнивая свою подзащитную с персонажами картин В. М. Васнецова, адвокат вновь подчеркивал ее спокойную доброту. И, наконец, предваряя вынесение приговора, он как бы пророчествовал: если будет вынесен обвинительный вердикт, то в ее глазах прочтем "не ненависть, не злобу, а прощение судьям", а если оправдательный - то в ее кротких глазах засветится "благодарность и уважение к высшему правосудию". Вдохновенная речь защитника, своеобразная юридическая поэма, с блеском затмила бледную прокурорскую речь и возымела действие. Суд вынес спасительный вердикт: за "несущественное" пособничество она была приговорена к ссылке на поселение ⁸⁰.

145 человек проходило по делу армянской партии "Дашнакцутюн". Этот процесс стал самым грандиозным из касавшихся национальных движений. Предварительное следствие длилось более четырех лет. Был учрежден специальный Сенатский суд, заседания которого при закрытых дверях начались в январе 1912 г. и длились до середины марта⁸¹. Защитников было более 10 человек, но наиболее видную роль на процессе сыграли два адвоката: Зарудный и А. Ф. Керенский⁸².

Судебное следствие было разбито на 30 самостоятельных групп. Суду было представлено 135 томов дела. При этом во время судебного разбира-

тельства царил хаос, а в материалах дела защитниками были обнаружены следы фабрикации улик. Зарудный, в который раз столкнувшись в судебной баталии с мастером подлогов - следователем И. Н. Лыжиным, доказательно обвинил его в лжесвидетельстве. Защитникам удалось доказать недостоверность следственных показаний по многим пунктам обвинительного акта. В результате 95 обвиняемых были оправданы, 47 получили тюремное заключение или ссылку в Сибирь и только трое приговорены к каторжным работам⁸³.

В числе важных выступлений Зарудного были защита в Москве писателя-народника Богораз-Тана, в Петербурге в 1910 г. - видных эсеров: Е. К. Брешко-Брешковской и Н. В. Чайковского. В деле о порицании суда за неправосудие по политическим делам в 1908 г. он защищал своего друга и коллегу - саратовского адвоката Н. Н. Мясоедова. Всего же за неполные семь лет, с 1903 по 1909 г. с участием Зарудного состоялось более 100 политических защит. Наблюдая за напряженной, кипучей деятельностью своего темпераментного коллеги, Грузенберг метко сравнил его с "каретой скорой помощи, которая носится по слякоти и бездорожью политической юстиции". В эти же годы Зарудный провел несколько десятков защит по делам о тайных типографиях, пропаганде и так называемым "литературным" делам⁸⁴.

В политических и "литературных" защитах он как адвокат выступал с наибольшим вдохновением и испытывал профессиональное удовлетворение. "К уголовным защитам его не влекло, - отмечал Грузенберг, - он весь ушел в политические, общественные и, частью, литературные защиты"⁸⁵. Вот лишь несколько характерных процессов по делам о печати того времени. 17 августа 1906 г. в Петербургской судебной палате рассматривалось дело бывшего редактора газет "Наша жизнь", "Народное хозяйство" и журнала "Вестник свободы" В. В. Водовозова, обвинявшегося в 9 литературных преступлениях.

В речи, продолжавшейся более двух часов, Зарудный подробно разобрал несостоятельность доказательств "противозаконности" инкриминируемых редактору Водовозову произведений. В заключение защитник резюмировал литературную и общественную деятельность подсудимого и подчеркнул, что она посвящена распространению истинного просвещения и точного знания фактов и за эту полезную деятельность, подытожил Зарудный, обвиняемый заслуживает, во всяком случае, не тюрьмы⁸⁶.

Постоянным клиентом Зарудного по "литературным" делам был редактор "Всемирного вестника" С. С. Сухонин. В первый раз защищать его пришлось в 1907 г., когда Сухонина обвинили в напечатании произведений Льва Толстого "Две войны" и "Николай Палкин". Зная, каким почитателем таланта великого писателя был Зарудный, можно сказать, что по данному делу он выступал защитником не только редактора-издателя, но и, в не меньшей степени, своего кумира Толстого.

Спустя полгода, 9 февраля 1908 г., Сухонин снова просил его, в выступить защитником по делу о публикации статьи профессора П. И. Ковалевского "Сатрапия и помилование"⁸⁷, в июне 1909 г. - очередное дело против редактора "Всемирного вестника" по ст. 73 Уголовного уложения, за издание брошюры Толстого "О разуме, вере, молитве". Защита произведений Толстого была для Зарудного делом чести и совести. В 1913 г. ему удалось оправдать редактора "Библиотеки рабочего" В. А. Поссе, опубликовавшего произведения Толстого "В чем моя вера" и "Исповедь". Одновременно адвокат добился и снятия ареста с этих сочинений⁸⁸.

В 1910 г. потребовалась защита издателю "Народного труда" А. В. Пешехонову, обвинявшемуся в напечатании революционных статей, а также издателю В. Алексееву, опубликовавшему статьи социал-демократов Л. Д. Троц-

кого и Ю. О. Мартова, в 1913 г. - профессору М. Н. Покровскому, автору изданного курса "Русской истории" ⁸⁹. И этот вид защиты вписывался в амплуа Зарудного. Во-первых, он сам работал над историко-правовыми темами, а во-вторых, его стиль защиты и его судебная речь, как писал Грузенберг, напоминала "работу историка, воссоздающего по уцелевшим обрывкам, по случайным обломкам то, что уже отошло: столкновение отдельной воли с велением уголовного закона" ⁹⁰.

Защита по "литературному" делу оказалась и одной из последних в адвокатской практике Зарудного. В 1917 г. он защищал издателя журнала "Заветы" М. А. Кузьмина, который напечатал повесть Е. Замятина "На Куличках" ⁹¹, и политический защитник выиграл этот финальный процесс - и повесть и публикатор были оправданы⁹².

Приближение революционного семнадцатого года Зарудный и его коллеги по "молодой адвокатуре" встречали "ударным" трудом. Но никто среди политических защитников не мог тогда предположить, что для большинства из них 1917-й ознаменуется, с одной стороны, финалом адвокатской практики, а с другой - стартом на этапе новой политической и государственной деятельности.

Вихрем Февральской революции члены кружка "молодой адвокатуры" были вовлечены в центр политических событий, а один из них, Керенский, на растущей волне своей популярности стал министром юстиции во Временном правительстве. Из круга лиц, хорошо известных ему не только профессиональными, но и моральными качествами, он выбрал себе заместителем Зарудного. "С Керенским его связывала, видимо, большая приязнь, - отмечал сенатор СВ. Завадский, - из-за которой он и принял должность товарища министра". К тому же Керенский считал Зарудного "маленьким Львом Толстым, то есть человеком, имеющим свои убеждения, от которых он ни при каких случаях не отказался бы"⁹³. Однако в результате разногласий с Керенским по поводу бессудных арестов тех дней, он 26 марта подал прошение об отставке. Правда, в тот раз министру удалось убедить Зарудного остаться, но 6 июня он все-таки оставил свою должность.

Ярким и плодотворным, но коротким был второй период службы Зарудного во Временном правительстве - на посту министра юстиции и генерал-прокурора (25 июля - 3 сентября). Об этом периоде Перазич писал, что во Временное правительство Зарудного привела "не жажда власти, [а] мечта продолжить начинания своего отца"⁹⁴. В качестве министра юстиции он поставил свою подпись вместе с премьер-министром Керенским под манифестом Временного правительства о провозглашении России республикой⁹⁵. Хорошо знавший его по совместной работе в Министерстве юстиции А. А. Демьянов пришел к заключению, что "Зарудный - крупная личность; человек убеждений и проводящий свои убеждения в жизнь"⁹⁶.

Несмотря на то, что при вступлении в должность министра ему "пообещали, что не будут мешать"⁹⁷, сработаться с амбициозным премьер-министром Зарудному и на этот раз не удалось. 3 сентября он окончательно ушел из Временного правительства - "должностью этой он тяготился", разочаровавшись в политике, насаждаемой Керенским, и увлекшись идеей оказания помощи власти со стороны - "в качестве публичного оратора"⁹⁸.

Долгое время считалось, что, будучи министром юстиции, Зарудный "засадил в тюрьму" многих большевиков и, что самое главное, отдал приказ об аресте Ленина⁹⁹. Но именно Зарудный добился освобождения из под стражи видных большевиков - Троцкого, А. В. Луначарского, А. М. Коллонтай и др. При этом у него произошел конфликт с прокурором Петроградской судебной палаты Н. С. Каринским, выступившим в печати с обвинением больше-

виков в шпионаже, и тот был уволен. Что же касается приказа об аресте вождя большевиков, то он был отдан 7 июля 1917 г. - за три недели до прихода в правительство Зарудного ¹⁰⁰.

Думается, что в оценке его деятельности как министра ближе всех к истине был сенатор Н. Н. Таганцев; он полагал, что слабостью Зарудного как министра юстиции, не принявшего "экстренных мер против Ленина и его товарищей, объясняется быстрый и успешный рост большевизма" ¹⁰¹. Скорее всего, правы те, кто утверждал, что "Зарудный был человек чуждый политике; она была ему не "по зубам"" ¹⁰². Должность министра юстиции Временного правительства во всяком случае стала высшей точкой в его профессиональной карьере.

После отставки Зарудный перешел на скромное положение юрисконсульта. Этот поворот объяснялся не только строгой самооценкой по результатам работы на высших государственных должностях, но и личными жизненными обстоятельствами - тяжелым заболеванием единственного сына.

Советскую власть Зарудный принял, и даже пытался консолидировать и привлечь к работе оставшиеся кадры присяжной адвокатуры. Известно, что он выступал против бойкотирования новой власти и агитировал своих коллег за участие в работе советских судов, убеждая проявить лояльность к большевикам ¹⁰³. Со свойственной ему непосредственностью и прямотой он вопрошал: "Не понимаю, в чем дело: почему февральская революция была законнорожденной, а октябрьская незаконнорожденной. Тут непоследовательность: ребенка нужно принимать таким, какой он есть". По воспоминаниям коллег, Зарудный убеждал старых юристов принять участие в организации суда и "общими силами создать наиболее совершенный суд" ¹⁰⁴.

Весной 1918 г. окончательно был решен вопрос партийности. Вследствие принципиальных разногласий, возникших после Октябрьской революции, 3 апреля Зарудный подал заявление о выходе из народно-социалистической партии, в которую вступил незадолго до этого - в марте 1917 года¹⁰⁵. До выхода из рядов "энэсов" он пытался примирить, как он говорил, "мою партию с советской властью и партиею большевиков" ¹⁰⁶. С этой целью по его инициативе было созвано партийное собрание, на котором по вопросу о признании Советской власти были предложены вниманию присутствующих два доклада: Зарудного и М. А. Алданова ¹⁰⁷. Позиция Зарудного была отвергнута. После разрыва с народными социалистами он уже принципиально не вступал ни в какие партии и стал считать себя, по собственному признанию, соглашаясь с эпитетом А. М. Горького, "околопартийным" ¹⁰⁸, сосредоточившись на юрисконсультской работе и просветительско-лекторской деятельности.

Оставшись в 1918 г. без средств к существованию, он уехал в Харьков и занял там место заведующего юридическим отделом областного Совета кооперативных союзов. В его обязанности входило консультирование правительства по делам регистрации кооперативных товариществ и союзов. В это же время он подготовил первый на Украине советский закон о кооперации. Наряду с основной работой он занимался и преподавательской деятельностью - в 1917 - 1918 гг. читал лекции по правоведению в Кооперативной школе им. Головчанского ¹⁰⁹. В 1919 - 1920 гг. он работал юрисконсультом в различных кооперативных организациях и государственных учреждениях в Крыму¹¹⁰, а в 1922 г. вернулся в Петроград.

Первым делом Зарудный вступил в Ленинградскую коллегию защитников, в которой и состоял до последних дней своей жизни. Эта была, конечно, уже не та адвокатская корпорация, что раньше - в ее составе не было большинства талантливых коллег Зарудного, изменились идеология и принципы

ее деятельности. Возможно поэтому частной практикой он в то время предпочитал не заниматься, хотя был избран в президиум коллегии, организовал и заведовал юридической консультацией на Выборгской стороне, а одновременно был руководителем адвокатских конференций, кружка стажеров по уголовному праву, членом ревизионной комиссии. 1 января 1928 г. Зарудный был назначен заведующим центрального отделения Трудколлектива коллегии защитников ¹¹¹.

В 1923 г. для него наступил новый этап деятельности - лекторский. По предложению отдела культуры военного ведомства он начал чтение публичных лекций по всей стране. Это поприще было для него неново, тем более что он и сам еще в 1917 г. считал своей задачей политическое просвещение путем чтения публичных лекций. Теперь, спустя 6 лет, он возвратился к этому занятию, но уже на официальной и систематической основе. На эти поездки он получал разрешение президиума Коллегии защитников. За три года, с 1923 по 1926, он объездил с лекциями весь Советский Союз - "от Мурманска до Краснодара, от Минска до Владивостока и прочел 282 лекции в 159 городах" ¹¹², побывал даже в Харбине и Хороге. При простом подсчете получается, что он читал в среднем по 7 - 8 лекций в месяц, посетив за это время, как минимум, четыре города. "Это было прямо что-то сверхъестественное", - вспоминала об этих просветительских поездках его сестра Зоя Сергеевна ¹¹³. Вдова писателя В. Г. Короленко, Евдокия Семеновна, писала Грузенбергу 22 ноября 1923 г.: "Был здесь Зарудный, он в Полтаве читал лекцию о своих подзащитных по политическим делам, излагал свои взгляды на интеллигенцию за 40 лет. Говорили мне, что лекция была хорошая, стоящая послушать... Вторая была у Зарудного про дело Бейлиса... Он очень постарел, почти белый, но хороший" ¹¹⁴. В 1926 г. в Гадяче после очередного выступления Зарудного благодарная публика преподнесла ему букет с красной лентой, на которой золотыми буквами была надпись: "Защитнику Александру Сергеевичу Зарудному от Гадячскаго еврейского населения" ¹¹⁵.

Просветительские лекции не приносили ему материального благополучия, они едва окупали его дорожные расходы и лишь давали возможность хоть как-то содержать семью, между тем постоянные разъезды, как он признавал, "совершенно расстроили мое здоровье" ¹¹⁶. Прочитав последние три лекции в январе 1927 г., он завершил свою многолетнюю просветительскую деятельность.

На протяжении всей своей жизни Зарудный не только испытывал чувство гордости за своего отца, но и чувствовал собственную ответственность за его грандиозное "детище" - Судебную реформу, всячески стараясь сохранить как сам этот "памятник" отечественной юриспруденции, так и память о нем - для будущих поколений. Важные для исследователей бумаги отца не лежали у него "мертвым грузом". Хорошо в них ориентируясь, он оказывал неоценимые услуги историкам и правоведам, предоставляя им те или иные архивные сведения. Например, И. В. Гессен, работая над фундаментальным трехтомником "История русской адвокатуры", с благодарностью получил от Зарудного выписки, найденные в бумагах отца ¹¹⁷.

Обладая уникальными материалами более чем полувековой давности о подготовке Судебной реформы, в 1925 г. он решил передать эту бесценную как с научной, так и с государственной точки зрения коллекцию Российской публичной библиотеке (ныне Российская национальная библиотека). Составленное его отцом "Дело о преобразовании судебной части в России" в 120 томах и четыре брошюры были переданы Зарудным 1 октября 1925 г. в крупнейшее российское книгохранилище. Единственное условие, которое он поставил перед директором библиотеки, состояло в том, чтобы собрание это

было непременно сохранено в целостном виде и не разрознено. К тому же он надеялся и рассчитывал на то, что в библиотеке окажутся еще и недостающие два тома (V и XLVII). "Хорошо было бы их присоединить к настоящей коллекции, и тогда, - мечтал он, - получится, безусловно, полный экземпляр "дела", вероятно, единственный на свете" ¹¹⁸.

Последние годы жизни Зарудного были связаны с Ленинградским отделением Общества политкаторжан, где он служил юрисконсультом. После женитьбы единственного и горячо любимого сына весной 1934 г. он оставил свою квартиру молодоженам, а сам переехал жить в отдельную комнату, совмещенную с его кабинетом в Доме Общества политкаторжан, на площади Революции ¹¹⁹.

Как вспоминал Перазич, "на 70-м году жизни вступив в кружок ленинизма в Ленинградском отделении Общества политкаторжан, Александр Сергеевич старательно готовился к занятиям, делая выписки и обсуждая с другими товарищами то или другое место из "Основ ленинизма" или сочинений Ленина" ¹²⁰. Думается, что Зарудный, с первых дней приняв Советскую власть, вместе с тем хотел понять и сущность большевизма. И это не случайно, ведь судебной защите многих ведущих деятелей этого движения он посвятил немалую часть своей адвокатской практики.

До последних дней жизни Зарудный был занят множеством различных дел, поручений, участвовал в работе многочисленных комиссий, готовил справки, обследования, занимался поиском исторических материалов и работал над заявленной им тематикой воспоминаний, обещанных обществу Политкаторжан. В его личном архиве сохранились подготовительные материалы и наброски будущих статей. Но времени, отпущенного ему судьбой для осуществления задуманного, у него уже не оставалось.

В ноябре 1934 г. он простудился, заболел воспалением легких и после непродолжительной болезни, спустя всего несколько дней, 30 ноября скоропостижно скончался¹²¹. Это произошло в Ленинграде за день до убийства СМ. Кирова - накануне массовых репрессий, первыми жертвами которых оказались многие его друзья и коллеги: П. Н. Малянтович, Мандельштам и Б. Г. Барт-Лопатин. "Проживи Зарудный двумя-тремя годами дольше, он, весьма вероятно, тоже, как и его преемник по министерскому креслу [Малянтович] стал бы жертвой сталинского террора, тем более что с его именем связывали приказ об аресте Ленина", - обоснованно полагает Н. А. Троицкий ¹²².

В записной книжке А. С. Зарудного записан девиз Анатоля Франса: "Настоящее счастье на земле состоит не в том, чтобы получать, а в том, чтобы отдавать" ¹²³. В этих словах - кредо Зарудного, которому он следовал всю жизнь, без остатка отдавая себя любимому делу и приходя на помощь людям, а значит, он по праву мог назвать себя счастливым человеком.

Примечания

1. Паладин (от фр. paladin) - странствующий рыцарь; человек, преданный определенной идее, делу, лицу.

2. Возведение в "рыцарское" достоинство первых двух адвокатов принадлежит перу М. М. Винавера (ВИНАВЕР М. М. Недавнее. Париж. 1926), а третьего - В. Д. Перазичу (Российский государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ), ф. 210, оп. 1, д. 12, л. 13).

3. ЗВЯГИНЦЕВ А. Г., ОРЛОВ Ю. Г. "В служебных отношениях всегда держался официального тона". В кн.: В эпоху потрясений и реформ. М. 1996; ТРОИЦКИЙ Н. А. Адвокатура в России и политические процессы 1866 - 1904 гг. Тула. 2000.

4. ТРОИЦКИЙ Н. А. Корифеи российской адвокатуры. М. 2006, с. 250.

5. Российский государственный исторический архив (РГИА), ф. 857, оп. 1, д. 4, л. 1.

6. Митрофан Иванович Зарудный (1834 - 1883) - младший брат С. И. Зарудного. Окончил Училище правоведения, служил в Сенате, Министерстве юстиции и Министерстве внутренних дел. В конце 1860-х годов - член Одесской судебной палаты. В 1872 г. принимал участие в работе комиссии по преобразованию волостных судов под председательством М. Н. Любощинского.

7. РГАЛИ, ф. 210, оп. 1, д. 32, л. Зоб.

8. Там же. Куликовские - польские дворянские роды герба Драгомир. В Курской губернии существует род Куликовских, происходящий из Молдавии и выехавший в Россию с кн. Кантемиром в 1711 году.

9. Там же, д. 13, л. 4.

10. В рукописи З. С. Зарудной фамилия крестной матери Александра Сергеевича записана как Будкова. Думается, что это описка. Близких знакомых с такой фамилией у семьи Зарудных в источниках не встречается. Но известны теплые, дружеские отношения СИ. Зарудного с семьей его старинного друга и коллеги Владимира Петровича Буткова(1820 - 1881). Очевидно, крестной матерью старшего сына Зарудных вполне могла быть жена В. П. Буткова - Наталия Владимировна.

11. РГАЛИ, ф. 210, оп. 1, д. 32, л. 4.

12. Там же, л. 3об.; д. 1, л. 29.

13. Там же, д. 32, л. 4об., 9.

14. Там же, л. 5об.; д. 13, л. 4об.

15. Там же, л. 7об.

16. Там же, д. 13, л. 5об. - 7об.

17. Там же, л. 8об. - 9об.

18. Там же, д. 32, л. 9об. - 10.

19. Там же, л. 36, 13об.

20. Там же, л. 13об.

21. Там же, л. 6об.

22. Там же, л. 6об., 10.

23. Там же, л. 9, 8об.

24. Там же, д. 12, л. 3; РГИА, ф. 857, оп. 1, д. 3, л. 1 - 3.

25. РГИА, ф. 857, оп. 1, д. 1, л. 27; ЛЕВАНДОВСКИЙ А. А. Последний общий курс русской истории и его автор. В кн.: КОРНИЛОВ А. А. Курс истории России XIX века. М. 1993, с. 5.

26. РГИА, ф. 857, оп. 1, д. 12, л. 3.

27. Там же, д. 4, л. 1.

28. Там же, д. 2, л. 6, 5.

29. Трусевич М. И. (1863 - ?) - с 1885 г. служил по судебному ведомству; с 1889 г. прокурор Рижского, затем Петербургского окружного суда. С 13 июня 1906 по 9 марта 1909 г. директор Департамента полиции.

30. Государственный архив Саратовской области (ГАСО), ф. 409, оп. 1, д. 356, л. 4об.

31. РГАЛИ, ф. 210, оп. 1, д. 13, л. 5об.

32. РГИА, ф. 857, оп. 1, д. 6, л. 31 - 31об.

33. РГИА, ф. 857, оп. 1, д. 4, л. 1. За многолетнюю и безупречную службу в Министерстве юстиции Зарудный был награжден орденами Св. Станислава 2-й степени и Св. Анны 3-й степени, а также медалями: золотой - в память Освобождения крестьян 19 февраля 1861 г., и серебряной - в память Царствования Императора Александра III.

34. РГАЛИ, ф. 210, оп. 1, д. 1, л. 3; д. 32, л. 33об.

35. Там же, д. 1, л. 5об. Строфа из стихотворения А. С. Зарудного, посвященного отцу.

36. Там же, д. 13, л. 3, л. 4об., 31об., 25об.

37. Там же, д. 32, л. 30об.

38. Там же, л. 31

39. ГРУЗЕНБЕРГ О. О. Вчера. Париж. 1938, с. 205.

40. РГАЛИ, ф. 210, оп. 1, д. 12, л. 7.

41. "Молодая адвокатура" - неформальное объединение (содружество) политических защитников, выступивших на рубеже веков за обновление адвокатской корпорации России и боровшихся с произволом и беззаконием властей.

42. РГАЛИ, ф. 210, оп. 1, д. 13, л. 3.

43. МАНДЕЛЬШТАМ М. Л. 1905 год в политических процессах. М. 1931, с. 53.

44. ТАГЕР А. С. Царская Россия и дело Бейлиса. М. 1934, с. 225.

45. РГАЛИ, ф. 210, оп. 1, д. 13, л. 9.

46. УТЕВСКИЙ Б. С. Воспоминания юриста. М. 1989, с. 200.

47. РГИА, ф. 857, оп. 1, д. 1, л. 27об.

48. РГАЛИ, ф. 210, оп. 1, д. 32, л. 33об.

49. Якутская история. Вып. 3. Женева. 1904, с. 20.

50. БЕРЕНШТАМ В. В. В огне защиты. СПб. 1912, с. 3.

51. РГАЛИ, ф. 210, оп. 1, д. 32, л. 31об.

52. МОШИНСКИЙ (КОНАРСКИЙ) И. Н. Политическая защита в дореволюционных судах. В кн.: Девятый вал. М. 1927, с. 51; Кишиневский процесс. - Революционная Россия, 1903, N 38, с. 10.

53. РГАЛИ, ф. 210, оп. 1, д. 13, л. боб.

54. УРУСОВ С. Д. Записки губернатора. Berlin. 1908, с. 153, 154.

55. МОШИНСКИЙ (КОНАРСКИЙ) И. Н. Ук. соч., с. 53.

56. УРУСОВ С. Д. Ук. соч., с. 168.

57. Гомельский процесс. Подробный отчет. СПб. 1907, с. 3 - 4.

58. РГАЛИ, ф. 210, оп. 1, д. 10, л. 3об.

59. МАНДЕЛЬШТАМ М. Л. Ук. соч., с. 132.

60. ВИШНЯК М. В. Современные записки. СПб. - Дюссельдорф. 1993, с. 117.

61. РГАЛИ, ф. 210, оп. 1, д. 32, л. 46, 52об.; д. 10, л. 3об.

62. ТАГЕР А. С. Ук. соч., с. 287, 225.

63. РГИА, ф. 857, оп. 1, д. 2, л. 1.

64. Там же, л. боб.; ГРИН А. С. Автобиографическая повесть. В кн.: ГРИН А. Избр. М. 1987, с. 139.

65. ГАСО, ф. 409, оп. 1, д. 664; РГАЛИ, ф. 210, оп. 1, д. 10, л. 1 - 1об.

66. РГАЛИ, ф. 210, оп. 1, д. 10, л. 1 - 1об.; д. 13, л. 7об.

67. АЛЕКСАНДРОВ А. М. Лейтенант П. П. Шмидт. - Каторга и ссылка, 1928, кн. 18, N 5, с. 102; РГАЛИ, ф. 210, оп. 1, д. 13, л. 8.

68. РГИА, ф. 857, оп. 1, д. 1143, л. 1 - 1об.

69. Там же, д. 1147, л. 1 - 20об.

70. Дело С. - Петербургского общегородского совета рабочих депутатов. - Право, 1906, N 44, стб. 3406 - 3407, 3433.

71. Там же, стб. 3417; НЕМЦОВ Н. М. Процесс Петербургского Совета рабочих депутатов. - Советская юстиция, 1931, N 1, с. 4.

72. КОВАЛЕНСКИЙ М. Н. Русская революция в судебных процессах и мемуарах. Кя. 3. М. 1924, с. 140.

73. Цит. по: ГЛАЗУНОВ М. М., МИТРОФАНОВ Б. А. Первые советы перед судом самодержавия (1905 - 1907 гг.). М. 1985, с. 158.

74. Интересна подоплека событий, предшествовавших участию Зарудного в этом процессе. 9 августа 1908 г. он получил телеграмму от Керенского следующего содержания: "Убедительно просим вас выступить 14 августа делу киевских солдат главком военком Николай Дмитриевич этом деле очень заинтересован просим немедленно ответа надо истребовать подсудимых доверенности ваше имя телеграфу Керенский" (РГИА, ф. 857, оп. 1, д. 437, л. 1). На телеграмме Зарудный поставил визу: "Ответим, что не могу. 9/VIII". Такой ответ был вполне объясним: оставалось всего пять дней до начала процесса, а надо было еще детально изучить дело и собраться в дальний путь из столицы в Киев. Но не таков был адвокат Зарудный, чтобы не прийти на помощь коллегам, тем более в таком важном деле. Он все-таки принял участие в киевском процессе (РГАЛИ, ф. 210, оп. 1, д. 10, л. 1об.).

75. РГАЛИ, ф. 210, оп. 1, д. 10, л. 1 - 1об. В личном фонде Зарудного обнаружено письмо Ольги Керенской, в котором она ему сообщала, что Керенский "переговорил в Палате, и там согласились задержать дело о. Эзеля здесь, если защита будет об этом просить. В противном случае дело будет на днях отправлено, и защита не изучит его. Поэтому А. Ф. просит вас подать от своего имени прошение об оставлении дела здесь" (РГИА, ф. 857, оп. 1, д. 440, л. 1 - 2). Это письмо свидетельствует о том, что уже в 1908 г. Зарудный и Керенский были не только соратниками по "молодой адвокатуре", но и находились в дружеских отношениях.

76. МАРКЕЛОВ К. Покушение на цареубийство в 1907 г. - Былое, 1925, N 3(31), с. 149.

77. ГЕЙФМАН А. Революционный террор в России. 1894 - 1917. М. 1997, с. 94.

78. МАРКЕЛОВ К. Ук. соч., с. 149, 167.

79. РГАЛИ, ф. 210, оп. 1, д. 13, л. 10.

80. МАРКЕЛОВ К. Ук. соч., с. 173, 175.

81. КЕРЕНСКИЙ А. Ф. Россия на историческом повороте. М. 1993, с. 56.

82. МОШИНСКИЙ (КОНАРСКИЙ) И. Н. Ук. соч., с. 70.

83. КЕРЕНСКИЙ А. Ф. Ук. соч., с. 57.

84. РГАЛИ, ф. 210, оп. 10, д. 1, л. 1 - 5об.; ГРУЗЕНБЕРГ О. О. Ук. соч., с. 205.

85. ГРУЗЕНБЕРГ О. О. Ук. соч., с. 205.

86. Право, 1906, N 34, стб. 2712 - 2735.

87. РГИА, ф. 857, оп. 1, д. 807, л. 1 - 3об.; РГАЛИ, ф. 210, оп. 1, д. 10, л. 4об.

88. РГИА, ф. 857, оп. 1, д. 807, л. 5 - 5об.; РГАЛИ, ф. 210, оп. 1, д. 10, л. 5.

89. РГАЛИ, ф. 210, оп. 1, д. 5, л. 47; д. 10, л. 5.

90. ГРУЗЕНБЕРГ О. О. Ук. соч., с. 205.

91. Е. Замятин вспоминал: "С этой повестью вышла странная вещь. После ее напечатания раза два-три мне случалось встречать бывших дальневосточных офицеров, которые уверяли меня, что знают живых людей, изображенных в повести, и что настоящие их фамилии - такие-то и такие-то и что действие происходит там-то и там-то" (ЗАМЯТИН Е. Лица. Нью-Йорк. 1965, с. 268).

92. РГАЛИ, ф. 210, оп. 1, д. 10, л. 5.

93. ЗАВАДСКИЙ С. В. На великом изломе. В кн.: Архив русской революции. Т. 11. М. 1991, с. 36; ДЕМЬЯНОВ А. А. Моя служба при Временном правительстве. Там же. Т. 4. М. 1991, с. 59.

94. РГАЛИ, ф. 210, оп. 1, д. 12, л. 5.

95. ЗВЯГИНЦЕВ А. Г., ОРЛОВ Ю. Г. Ук. соч., с. 326.

96. ДЕМЬЯНОВ А. А. Ук. соч., с. 97.

97. РГАЛИ, ф. 210, оп. 1, д. 12, л. 12.

98. ЗАВАДСКИЙ С. В. Ук. соч., с. 36; ДЕМЬЯНОВ А. А. Ук. соч., с. 98.

99. См. статью о нем в 1-м изд. Малой советской энциклопедии; УТЕВСКИЙ Б. С. Ук. соч., с. 200.

100. РАБИНОВИЧ А. Е. Большевики приходят к власти. М. 1989, с. 56.

101. ТАГАНЦЕВ Н. Н. Из моих воспоминаний. В кн.: 1917 год в судьбе России и мира. Февральская революция. М. 1997, с. 247.

102. СУХАНОВ Н. Н. Записки о революции. Т. 3. М. 1992, с. 185.

103. РГИА, ф. 857, оп. 1, д. 1, л. 13об.

104. РГАЛИ, ф. 210, оп. 1, д. 12, л. 17.

105. В автобиографической заметке он так охарактеризовал свою партийность: "До 1917 г. ни в какой партии не состоял, но фактически (при выборах в Гос. думу, во время демонстраций и в других случаях) выступал вместе с социалистическими партиями; в 1917 г., в марте, примкнул к группе трудовиков (впоследствии присоединившейся к партии н[ародных] социалистов]), но вследствие принципиальных разногласий, возникших после Октябрьской революции я отошел от этой партии" (РГИА, ф. 857, оп. 1, д. 1, л. 11).

106. РГИА, ф. 857, оп. 1, д. 1, л. 11.

107. Алданов (Ландау) Марк Александрович (1886 - 1957) - известный писатель.

108. РГИА, ф. 857, оп. 1, д. 1, л. 11.

109. Там же, л. 13об. - 14.

ПО. Там же, д. 1, л. 15об.; д. 5, л. 59об.

111. Там же, д. 1, л. 14.

112. РГАЛИ, ф. 210, оп. 1, д. 11, л. 1 - 8.

113. Там же, л. 50об. Основная тематика лекций была такова: "Дело Бейлиса", "1905 год", "Дело Романовцев", "Гонения на национальности", "Временное правительство и его ошибки", "Дело лейтенанта Шмидта", "1917 год", "Национальные вопросы", "Террористические провокации и погромы", "Суд над революционерами", "За кулисами истории". Больше всего лекций, около 117, было прочитано о событиях 1905 года. Второй по популярности темой (около 100 публичных выступлений) было дело Бейлиса.

114. Цит. по: ГРУЗЕНБЕРГ О. О. Ук. соч., с. 203.

115. РГАЛИ, ф. 210, оп. 1, д. 32, л. 51об.

116. РГИА, ф. 857, оп. 1, д. 1, л. 16об.

117. ГЕССЕН И. В. История русской адвокатуры. Т. 1, с. 42.

118. РГИА, ф. 857, оп. 1, д. 32, л. 2об.

119. РГАЛИ, ф. 210, оп. 1, д. 32, л. 80.

120. Там же, д. 12, л. 20.

121. Там же, д. 32, л. 87об.

122. ТРОИЦКИЙ Н. А. Корифеи российской адвокатуры, с. 271.

123. РГАЛИ, ф. 210, оп. 1, д. 32, л. 64об.