(К 75-летию академика В. В. Струве)

Молодость ученого - понятие довольно сложное. Во всяком случае, когда речь идет об ученом, то его молодость или старость определяется не столько количеством прожитых лет, сколько творческой активностью и работоспособностью. И вот если, вооружившись этим критерием, мы захотим с возможной точностью определить возраст нашего уважаемого юбиляра, то это сделать будет не так просто. Едва ли кто-нибудь осмелится назвать Василия Васильевича Струве молодым ученым и даже - хотя уже с меньшей степенью погрешности - молодым человеком, но, с другой стороны, и старым ученым или старым человеком его тоже никак не назовешь. Как ученый, как исследователь В. В. Струве находится сейчас в поре наивысшего расцвета. Всех, кто знает его, кто может наблюдать его деятельность, он поражает поистине неиссякаемой энергией, работоспособностью и творческим горением. Он, несомненно, переживает период великолепной зрелости, тот самый период, который древние греки определяли словом "акме", что означает одновременно и зрелость, и расцвет, и лучшую пору существования.

В статьях, посвящаемых юбилеям ученых, принято перечислять научные труды и давать их характеристики, причем чем полнее и подробнее перечисление, тем считается лучше. Так якобы определяется "жизненный путь" ученого. И хотя подобное построение юбилейных статей можно считать довольно прочной и устоявшейся традицией, тем не менее я попытаюсь отойти от нее, пусть даже с риском заслужить упрек в несерьезности. Но у меня нет иного выбора. Все равно в небольшой журнальной заметке я не имею возможности дать перечисление и оценку всех работ (их более 200!) академика В. В. Струве. Вместо этой невыполнимой задачи я хочу поставить перед собой другую, однако тоже не из легких: отметить хотя бы только некоторые - но, будем думать, основные! - черты замечательного ученого и человека.

Первой такой чертой, вне всякого сомнения, следует считать огромную эрудицию, разносторонность научных интересов, широту исследовательского диапазона. Василий Васильевич Струве - кстати говоря, как и его учитель В. А. Тураев, - принадлежит к той замечательной плеяде русских ученых- востоковедов, которые, никогда не впадая в дилетантизм, вместе с тем в равной степени свободно чувствовали себя как в области египтологии, так и ассириологии. А это значит, что специальные интересы и работы В. В. Струве были посвящены истории и филологии Египта, Месопотамии, Хеттского царства, Палестины, Урарту, Ирана, Средней Азии. Кроме того, великолепно владея классическими языками, Василий Васильевич является большим знатоком античности, в частности эпохи эллинизма.

Поражает разносторонность интересов В. В. Струве в пределах даже одной и той же дисциплины или области науки. Возьмем, к примеру, египтологию. Одна из первых научных работ В. В. Струве, опубликованная еще в 1912 г., называлась "Петербургские сфинксы". В этой работе давалось подробное описание знаменитых сфинксов, украшающих и по сей день набережную Невы у здания Академии художеств. Но в статье давалось не только описание памятника - в ней предлагались также транскрипция и перевод иероглифической надписи фараона Аменхотепа III, по повелению которого и были изваяны сфинксы¹ . Это был первый опыт самостоятельного толкования молодым ученым иероглифических текстов.

Ряд более поздних работ В. В. Струве посвящен весьма сложным и запутанным вопросам египетской хронологии, в частности исследованию манефоновских списков египетских фараонов. В. В. Струве в этих своих работах удалось доказать, что хроно-

¹ "Петербургские сфинксы". Записки классического отделения Русского археологического общества. VII. 1912, стр. 20 - 51, табл.

логические данные Манефона гораздо точнее, чем это считалось раньше, в том числе даже такими корифеями западной науки, как Эд. Мейер и Дж. Г. Брэстед² .

Итак, транскрипция и перевод иероглифических текстов и проблемы египетской хронологии! Но уже в кругу совсем иных научных интересов вынужден вращаться исследователь, если он переносит свое внимание на проблемы египетской математики. А именно в этой области В. В. Струве выступил с работой, которая принесла ему европейскую известность. Я имею в виду издание Московского математического папируса, осуществленное В. В. Струве в 1930 году. Ему пришлось в этом издании реконструировать весь текст, который сохранился лишь фрагментарно (один большой фрагмент и девять малых). Перевод текста В. В. Струве снабдил обширным филологическим и математическим комментарием. Помимо этого, им дано обширное исследование по истории древнеегипетской математики, в котором В. В. Струве убедительно доказывает, что арифметические и геометрические задачи Московского папируса (впрочем, как и задачи на уравнения с одним неизвестным) решались, в общем, теми же приемами, что и в современной математике. Издание Московского математического папируса имело огромное значение не только для истории древнеегипетской математики, но и для истории египетской науки в целом³ .

И наконец, - last but not least - работы, посвященные социально-политической истории древнего Египта. Среди них особого упоминания заслуживает перевод и анализ интереснейшего документа "Речения Ипусера" (Ипувера). В отличие от точки зрения ряда ученых, трактующих этот памятник как чисто литературное произведение, В. В. Струве считает его свидетельством подлинных событий, событий классовой борьбы, приведших к широкому народному восстанию в эпоху Среднего царства⁴ .

Не менее разнообразны научные интересы В. В. Струве как ассириолога и шумеролога. На первом месте в этой области для него стоят, пожалуй, проблемы социально-экономического характера, например, проблема возникновения частного землевладения⁵ . Конечно, он не ограничивается только этой хотя и очень важной проблематикой. Ряд работ В. В. Струве посвящен политической и военно-политической истории Шумера и Вавилонии (например, "Основные вехи войны Урукагины и Лугальзаггиси"⁶ , "Датировка I Вавилонской династии"⁷ и т. п.). Снова поражает широта хронологического охвата и одинаково свободное, и вместе с тем мастерское, обращение автора как с материалом эпохи Урукагины, так и позднего, халдейского Вавилона или далее эпохи расцвета Персидской мировой державы при Дарий I⁸ . В этом последнем случае В. В. Струве выступает как выдающийся знаток истории древнего Ирана и Средней Азии.

Хотелось бы сказать несколько слов и о другой черте его облика. Дело в том, что те качества, о которых шла речь до сих пор - эрудиция, широта и многогранность научных интересов, - могут характеризовать любого "кабинетного" ученого, какими часто являются и буржуазные специалисты. В. В. Струве, наоборот, в высшей степени обладает теми чертами, которые характеризуют его именно как советского ученого, не замыкающегося в своем кабинете, не отгораживающегося от жизни, как ученого, который хотя и посвятил себя исследованию древности, но живет и дышит воздухом

² "Манефон и его время". "Записки коллегии востоковедов". III, вып. I. 1928, стр. 109 - 185; IV. 1930, стр. 159 - 248; "Списки Манефона царей позднего Египта". "Язык и мышление", V, 1935, стр. 103 - 123; "Подлинный манефоновский список царей Египта и хронология Нового царства". "Ученые записки" Ленинградского государственного университета. N 78. 1941, вып. 9, стр. 63 - 81; см. также "Вестник древней истории" ("ВДИ"). 1946, N 4, стр. 9 - 25.

³ Mathematischer Papyrus des Staatlichen Museum der schonen Kunste in Moskau. Berlin. 1930, XII + 198 S. 10 Tab.

⁴ "Речения Ипузера". Лейденский папирус N 344. Социальный переворот в Египте в конце Среднего царства. Вводная статья. М. - Л. 1935, стр. 3 - 38.

⁵ "Очерки социально-экономической истории древнего Востока" М. - Л. 1934, стр. 74; "К проблеме частного землевладения в Шумере". "ВДИ". 1959, N 4, стр. 12 - 23.

⁶ См. "ВДИ". 1958, N 4, стр. 3 - 13.

⁷ См. "ВДИ". 1947, N 1, стр. 9 - 35.

⁸ "Восстание в Маргиане при Дарий I". "ВДИ". 1949, N 2, стр. 10 - 29; "Поход Дария на саковмасачетов". "Известия" Академии наук СССР. 1946, N 3, стр. 231 - 250; "Дарий I и скифы Причерноморья". "ВДИ". 1949, N 4, стр. 15 - 28.

современности, и в первую очередь воздухом передовой теории общественного развития - марксистско-ленинской теории. Поэтому я бы назвал В. В. Струве ученым-общественником в высоком смысле этого слова. Я делаю подобную оговорку потому, что у нас иногда принижают это звание и, говоря о том или ином ученом как общественнике, имеют прежде всего в виду, что он аккуратно уплачивает членские взносы в профсоюз и прочел ряд лекций, как принято сейчас говорить, "на общественных началах".

Называя В. В. Струве ученым-общественником, я имею в виду нечто иное, хотя знаю, что Василий Васильевич прочел на своем веку немало лекций "на общественных началах", и уверен, что он исправно платит профсоюзные членские взносы. Я думаю, что общественное лицо крупного советского ученого определяется в первую очередь тем, насколько он в своей области науки может ставить и решать такие вопросы, которые имеют не только сугубо специальное, но и более широкое, общественное значение.

В этом смысле Василий Васильевич Струве сделал очень много. Более чем уместно напомнить именно сейчас, что он был первым советским исследователем, который обосновал принципиально важный тезис о рабовладельческом характере государств древнего Востока. Сейчас многим историкам - в особенности молодым - это утверждение представляется само собой разумеющимся, однако в начале 30-х годов, когда В. В. Струве выступил с его обоснованием, дело обстояло далеко не так легко и просто. Как раз наиболее маститые ученые, воспитанные на представлении о "вечном феодализме" в странах Востока, встретили положения, выдвигаемые В. В. Струве, далеко не с восторгом. Ему пришлось выдержать немалую борьбу. Но он не уклонился от нее и, опираясь на основные положения марксистско- ленинской теории, на огромном конкретно-историческом материале показал ведущий характер рабовладельческих отношений как в древних государствах Двуречья, так и в Египте. Самый тезис о рабовладельческом характере древневосточных государств был прежде всего подчеркнут В. В. Струве в его докладе "Проблема зарождения, развития и разложения обществ древнего Востока"⁹ , а затем в учебном пособии для высших учебных заведений (первое издание - 1936 г., второе, значительно исправленное и дополненное, - 1941 г.)¹⁰ и с этого момента стал прочным достоянием советской исторической науки. В. В. Струве до настоящего времени сохраняет живой и действенный интерес к вопросам теории и методологии истории. Недаром Василий Васильевич занят сейчас углубленным изучением ленинской работы "О государстве", которую он считает основополагающей при изучении процессов общественного развития.

Принято или не принято в юбилейных статьях говорить о юбиляре просто как о человеке? Насколько я мог заметить, на торжественных заседаниях об этом еще говорят, но в статьях старательно избегают. Позволю себе и на этот раз отступить от традиций. Говоря о Василии Васильевиче, было бы непростительно не сказать несколько слов о его замечательных человеческих качествах. Не могу обойти молчанием самую изумительную, вернее, две изумительные черты характера В. В. Струве. Он на редкость добрый и - едва рискую вымолвить! - веселый человек. Да, да, добрый и веселый! Какое это великолепное сочетание!

Я, как, вероятно, каждый, кто знает Василия Васильевича лично, не представляю да и не могу представить себе случая, чтобы он не пошел навстречу тому, кто обращается к нему с какой-либо просьбой. Этого просто не может быть! А что касается просьб, то с таковыми к нему обращаются предостаточно: и молодые аспиранты, и маститые ученые, а иногда и целые научные учреждения. Верный лучшим гуманистическим традициям крупнейших представителей русской науки, Василий Васильевич всегда поддержит и защитит того, кто действительно нуждается в защите, всегда поможет тому, кто нуждается в помощи. Это прекрасно знают и не раз испытали на себе в первую очередь многочисленные ученики В. В. Струве, которых он не оставляет своей заботой и попечением даже тогда, когда они давно сами превратились в видных ученых и имеют собственных учеников.

⁹ "Известия" Государственной академии истории материальной культуры. Вып. 77. 1934, стр. 32 - 181.

¹⁰ "История древнего Востока". Л. 1941.

Я имею честь и удовольствие лично знать Василия Васильевича ровно тридцать лет; поэтому, мне кажется, заслужил право на основании своих личных впечатлений заявить: В. В. Струве - оптимист и веселый человек. Он в высокой степени обладает чувством юмора. Он часто смеется. У него почти всегда хорошее, бодрое настроение. Он, наконец, по-настоящему остроумен.

Говоря о доброте и мягкости В. В. Струве, я должен в интересах соблюдения истины сделать одну существенную оговорку. Дело в том, что в некоторых случаях - причем это вполне определенная категория "случаев" - доброта и мягкость Василия Васильевича сменяются крайней неуступчивостью, упорством, я бы сказал даже - непримиримостью. Это в тех случаях, когда речь идет о научных вопросах, которым Василий Васильевич придает принципиально важное значение. Тут проявляется даже несколько неожиданно совершенно новая черта, которая как-то связывает воедино облик ученого и человека. В этих случаях Василий Васильевич с жаром вступает в споры со своими оппонентами или просто с теми, кто, по его мнению, идет по неправильному пути в науке. Я знаю случаи - и неоднократные, - когда критические замечания и возражения, излагаемые Василием Васильевичем в письменной форме и относящиеся к той или иной работе, по своему объему превосходили эту работу не в один раз.

Начав говорить об этой черте ученого, я употребил слово "непримиримость". И мне все же хочется оставить это слово, правда, строго ограничив его применение сферой научных проблем и дискуссий. Уверен, что это - качество каждого настоящего ученого. Я уже не раз замечал, что тот, кто в научных спорах проявляет уступчивость и "примиримость", кто может поступиться своей точкой зрения, тот или не "выносил" ее в должной мере и, следовательно, не подошел к изучаемому им вопросу достаточно серьезно, или - что, быть может, еще хуже - недостаточно увлечен предметом своего исследования, своей наукой.

Без этой увлеченности своей наукой, без веры в ее значение и правоту, а следовательно, и в правоту своих собственных, глубоко продуманных, выстраданных, со всей доступной данному исследователю эрудицией и тщательностью обоснованных выводов нет настоящего, подлинного ученого и нет подлинной науки. Непримиримость в науке есть не что иное, как оборотная сторона увлеченности.

Таковы некоторые, на мой взгляд, довольно характерные черты облика В. В. Струве как ученого и человека. Они, во всяком случае, вполне реалистичны, хотя последнее утверждение, утверждение об увлеченности, возможно, придает им в какой-то степени - надеюсь, в степени вполне допустимой и приемлемой! - оттенок романтизма. Но если это так, то я хочу ввести некий женский образ, ибо о каком же романтизме может идти речь, если нет женского образа! И вот поэтому в заключение я хочу пожелать нашему дорогому и уважаемому юбиляру, чтобы столь давно и столь хорошо знакомая ему, столь к нему расположенная муза Клио не оставляла его и впредь своей благосклонностью еще на долгие и долгие годы.