ТРАГИЧЕСКАЯ СТРАНИЦА БИОГРАФИИ В. И. ПИЧЕТЫ В СВЕТЕ ОДНОЙ СТЕНОГРАММЫ 1928 ГОДА

В 1989 г. белорусский исследователь Э. Г. Иоффе опубликовал в минской "Учительской газете" статью [1. С. 4], которая впервые пролила некоторый свет на странные метаморфозы в служебной деятельности признанного лидера исторической части советского славяноведения конца 1930-х - середины 1940-х годов академика Владимира Ивановича Пичеты (1878 - 1947). В 1978 г. дочь Пичеты Ксения Владимировна глухо упомянула в воспоминаниях об академике 1931 - 1935 гг, как "самый тяжелый в жизни отца период", когда он "был вынужден прервать свою педагогическую деятельность и жить в Вятке", оторванным "от семьи и любимого дела", а затем почему-то оказался в Воронеже [2. С. 118]. Спустя год А. Е. Москаленко разыскал и опубликовал краткую автобиографию ученого, где тот сообщал о себе: "С 1921 по 1930 год-ректор и профессор Белорусского государственного] университета. С 1931 по 1934 г. - нормировщик и заведующий отделом кадров в кооперативе общественного питания в Вятке. С 1934 по 1935 г. - профессор педагогического института в Воронеже" [3. С. 69]. Несомненно, ни К. В. Пичета, ни А. Е. Москаленко не имели возможности адекватно объяснить приведенные ими факты ввиду цензурных запретов. Статья Э. Г. Иоффе стала первой, прервавшей вынужденные недомолвки, - в ней сообщалось, что в 1930 г. В. И. Пичета был арестован, обвинен "в белорусском буржуазном национализме, великодержавном шовинизме и прозападной ориентации" и сослан в Вятку, а затем переведен в Воронеж [1. С. 4].

В 1990-е годы о ссылке В. И. Пичеты в Вятку и Воронеж неизменно упоминалось в посвященных ему работах. Были опубликованы некоторые документы Пичеты этого периода, свидетельствующие о пережитых им тяжких испытаниях [4. С. 108 - 112; 5. С. 174 - 175], вышли в свет первые тома материалов "Академического дела", по которому привлекался к ответственности ученый [б]. Наиболее подробно трагическая страница биографии будущего академика освещена в статьях Э. Г. Иоффе; последняя и наиболее полная из них вышла в 1996 г. [7. С. 217 - 229]. К сожалению, в статьи Иоффе, которые в значительной своей части написаны на основе бесед с родными В. И. Пичеты и некоторыми его минскими знакомыми, вкрались за давностью лет и несовершенством человеческой памяти значительные неточности; они повторены и в самых последних работах других авторов [8. С. 136 - 142; 9. С. 56 - 73]. Наряду с этим некоторые важные обстоятельства, связанные с репрессиями в отношении Пичеты, еще остаются "белыми пятнами". Одно из них - истинная причина преследования

---

Горяинов Андрей Николаевич - канд. ист. наук, старший научный сотрудник Института славяноведения РАН.

стр. 62

---

ученого. Выяснить ее помогает неизвестная историкам славистики и биографам В. И. Пичеты стенограмма 1928 г., напечатанная в том же году в виде второго номера "Бюллетеня ВАРНИТСО" [10].

Аббревиатура ВАРНИТСО заменяла в советском обиходе не слишком благозвучное название общественно-научной организации "Всесоюзная ассоциация работников науки и техники в помощь социалистическому строительству СССР". Учредительная конференция ВАРНИТСО, материалы которой вошли в два опубликованных в 1928 г. бюллетеня (в первом номере опубликованы подготовительные материалы к конференции, во втором - стенографический отчет о ее работе) прошла в Москве с 23 по 26 апреля 1928 г. В. И. Пичета участвовал в конференции и как ректор Белорусского государственного университета, и как инициатор создания Белорусского общества работников науки и техники в помощь социалистическому строительству (БОРНИТСО) - организации, сформированной в Белоруссии для поддержки возникшего в Ташкенте и Харькове в 1926 г. движения по объединению научных и инженерно-технических работников.

Деятельность Пичеты в это время развивалась успешно. Возглавив летом 1921 г. первое в Белоруссии высшее учебное заведение - Белорусский государственный университет, создававшийся на пустом месте в разоренном войной и польской оккупацией Минске, он внес значительный вклад в создание материальной базы, формирование преподавательского коллектива, налаживание учебной и научной работы БГУ. Сам ученый был там одним из лучших лекторов, опубликовал много научных работ по актуальной для Белоруссии тематике. Вместе с тем Пичета хорошо вписался в белорусскую партийную и советскую правящую элиту. Достаточно сказать, что профессором возглавлявшегося им университета являлся первый секретарь ЦК КПБ В. Г. Кнорин и что он еженедельно встречался для обсуждения университетских дел с председателем ЦИК и Совнаркома БССР А. Г. Червяковым.

О доверии руководства республики к В. И. Пичете в 1920-е годы свидетельствует его неоднократное избрание в состав Центрального исполнительного комитета БССР, он был также членом минского горсовета и даже возглавлял такую идеологически важную в условиях тех лет организацию, как Общество безбожников БССР [11. С. 10 - 21, 30 - 37; 12. С. 14 - 15]. В конце 1926 г. в Белоруссии было торжественно отмечено 25-летие научно-педагогической деятельности В. И. Пичеты, причем правительство республики накануне юбилейных торжеств специально учредило присвоенное вскоре ученому почетное звание "Заслуженный профессор БССР" [1. С. 4].

По-видимому, организаторы ВАРНИТСО отводили Пичете во вновь создаваемой ассоциации одну из видных ролей: он пользовался у руководства Белоруссии авторитетом, принадлежал к советской научной бюрократии. Наконец, для осуществления тех целей, ради которых создавалась ВАРНИТСО, немаловажным являлась принадлежность Владимира Ивановича к провинциальной науке, центры которой, как не без основания считалось, настроены против столичных научных учреждений.

Задачи, которые ставили перед ВАРНИТСО ее московские организаторы (в их состав входили как некоторые члены официальной инициативной группы по созданию ВАРНИТСО, так и пожелавшие остаться в тени такие фигуры, как, например, печально прославившийся впоследствии на посту Генерального прокурора СССР А. Я. Вышинский), откровенно изложены в материалах их негласного заседания, сохранившихся в фонде ассоциации. В этих материалах с тревогой отмечалась растущая политическая активность интеллигенции, все отчетливее осознававшей свою роль в хозяйственном строительстве, и прямо указывалось, что создаваемая структура должна была заняться ее подавлением. Был разработан целый набор соответствующих методов, включавший, в частности, подрыв авторитета наиболее видных ученых, еще веривших в возможность в Советском Союзе научной работы без примеси политики и занятых по преимуществу "своими специальными научными интересами", изоляция этих ученых от общественности путем нанесения ударов "по их окружению

стр. 63

---

и той массе, которая может их поддержать"; что же до менее видных интеллигентов, то против них должны были применяться методы "прямой и открытой борьбы" ¹ .

Основным объектом, против которого должна была направить свою деятельность новая ассоциация, стала союзная Академия наук, еще сохранявшая остатки независимости в решении научных вопросов. По существу, создание ВАРНИТСО явилось тем первым шагом, после которого начался процесс "подчинения" АН, закономерно завершившийся пресловутым "академическим делом" 1929 - 1931 гг.

Как справедливо отмечал исследователь деятельности ВАРНИТСО И. А. Тугаринов, аппарату "нужны были люди, которые занялись бы поиском врагов и их уничтожением. Эту задачу должна была выполнить ВАРНИТСО" [14, С. 96]. Сравнительно немногочисленные члены ассоциации (в нее предложено было принимать с жесточайшим отбором) должны были стать некоей кастой избранных, неким воинствующим орденом, действующим экстремистскими методами. Видного провинциального ученого В. И. Пичету приглашали в создаваемый орден на одну из видных ролей. Однако те, кто организовывал ассоциацию, в расчетах на Пичету допустили промах. Это и стало истинной причиной наступивших вскоре трагических событий в его жизни.

Учредительная конференция ВАРНИТСО открылась вступительной речью руководителя инициативной группы биохимика А. Н. Баха. С докладом о деятельности группы выступил ученик и ближайший сотрудник Баха, известный своим участием в бальзамировании тела Ленина, Б. И. Збарский. Широко использовав для сокрытия от непосвященных истинного смысла своих высказываний словесную шелуху "теоретического" характера, он достаточно ясно показал истинные цели организаторов. В докладе интеллигенция СССР была поделена на три группы, только одна из которых трудилась безоглядно и беззаветно или, как докладчик завуалированно сказал о ее работе, - "с полной верой и с воодушевлением". Оставив эту группу в стороне, Збарский сосредоточил внимание на двух других - "врагах" и "колеблющихся". В докладе были подвергнуты резкой критике широко процитированные высказывания так называемых "врагов", из которых видны их старания обратить внимание властей на недостатки системы. Призывая к решительной борьбе с этими критиками, Збарский одновременно требовал ужесточить отношение к "колеблющимся", т.е. не проявлявшим безусловной политической преданности ученым, и "вытеснять" (по существу отлучать) их из науки [10. С. 7 - 28].

По замыслу руководителей конференции, Пичета как инициатор создания белорусской предшественницы ассоциации - БОРНИТСО - должен был вместе с представителями аналогичных организаций из Харькова и Ташкента задать тон прениям. Он получил слово одним из первых, но выступил совсем не по сценарию. Начав с того, что белорусская делегация, представляющая "научных работников, разбросанных по всей территории Белоруссии", "приветствует организацию ВАРНИТСО как полностью отвечающую ее общественно-политическим взглядам и тем практическим задачам, которое ставит современное социалистическое строительство", он далее дал понять, что для Белоруссии мало актуальна основная направленность доклада Збарского, поскольку там "совсем нет тех препятствий и тех недоразумений, какие, может быть, есть в центре и на других окраинах". "Наши научные работники, - продолжал Пичета, - как местные, так и приезжие, всегда прекрасно помнили и понимали, что только единство науки с трудом может создать новую жизнь и способствовать социалистическому строительству... В этом отношении мы представляем из себя одну семью, и организация общества "ВАРНИТСО" даст нам возможность еще теснее сплотиться, даст возможность еще энергичнее повести ту работу, которая здесь ставится..." Не отрицая, что "в Белоруссии есть несколько острых вопросов, в частности вопрос национальный", ректор БГУ подчеркнул, что "среди научных работников у нас нет противников национальной политики" и "правого лагеря,

---

¹ Излагается и цитируется по [13. С. 139 - 153].

стр. 64

---

о котором здесь говорилось", хотя (видимо, из тактических соображений) допустил, что, "может быть, в этом отношении наша белорусская организация представляет из себя исключение" [10. С. 40].

В связи с речью представителя ташкентских ученых А. Л. Бродского, заявившего о необходимости завоевания новой структурой авторитета среди интеллигенции, выступающий отметил, что в Белоруссии "научные работники сами укрепили свой авторитет, как в глазах студенческой массы, так и в глазах советской общественности, ибо каждый из нас работает не за страх, а за совесть, и своей работой поддерживает и укрепляет свой авторитет". В заключение в выступлении Пичеты было подчеркнуто, что научные работники Белоруссии с самого начала революции отдают "свои силы на то, чтобы приобщить трудящиеся массы к культурным заданиям, к социалистическому строительству" [10. С. 41].

К речи представителя Белоруссии некоторые делегаты отнеслись с осторожным и хорошо замаскированным сочувствием. Инженер из Новосибирска Г. И. Черемных начал, например, свое выступление с поддержки слов Пичеты о возрождении белорусского региона после установления советской власти. "Сибирь в хозяйственном отношении также возродилась с момента Советской власти..." - заявил он [10. С. 50]. Пермский профессор М. И. Альтшуллер хотя и назвал утверждение Пичеты о единстве научных работников Белоруссии "ошибочным", поскольку в этом случае белорусская организация ассоциации вопреки "такому разумному предостережению" "организаторов ВАРНИТСО в Москве" должна была бы стать массовой, призывал вместе с тем "объективно отнестись ко всем научным группировкам" и предостерег от того, чтобы "считать, что только ВАРНИТСО имеет право на научное признание". "Задача заключается в том, - подчеркнул он, - чтобы эту дифференциацию использовать лучшим образом в целях социалистического строительства" [10. С. 52].

Однако большая часть участников прений из числа делегатов, заранее подбиравшихся организаторами при подготовке конференции, или промолчала, или выступила против Пичеты. Харьковский профессор М. И. Яворский заявил, что на Украине дело обстоит совсем не так, как представил ректор БГУ [10. С. 59]. Яворского поддержал профессор из Киева С. Ф. Пастернак, который начал с того, что представители Украины не стоят "на точке зрения официального радужного благополучия в отношении научных и технических работников, как это делает профессор Пичета" [10. С. 75]. Наиболее резкой критике выступление Пичеты подверглось в речи ректора Ленинградского университета М. В. Серебрякова, посвященной в основном нападкам на деятельность Академии наук. Под одобрительные аплодисменты он заявил, что сторонников капитализма среди интеллигенции, считающих коммунизм утопией, "мы должны не объединять, а вытеснять. Мы должны устранить ее (эту группу. - А. Г.) из всех учреждений, из высших учебных заведений, из всех научно-исследовательских институтов... Со временем мы должны лишить эту публику... огня и воды..." Назвав выступление Пичеты "единственным диссонансом" среди всех, выступивших в прениях, Серебряков сказал, что никогда не был в Белоруссии, не знает тамошних условий, но думает, "что следует предостеречь против подобного благодушия и ничем не оправданного оптимизма" [10. С. 61]. В конце прений по докладу Збарского член белорусской делегации профессор А. А. Смолич фактически дезавуировал выступление своего коллеги, сославшись на то, что "тот процесс борьбы, который в РСФСР только начинается, у нас продолжается уже в течение целого ряда лет" и что Пичета "говорил главным образом о современном положении...", которое в результате этой борьбы "более или менее благоприятно" [10. С. 77 - 78].

Случилось так, что В. И. Пичете пришлось не только открывать прения на конференции, но и завершать их при работе одной из секций. 25 апреля 1928 г. он выступил по докладу О. Ю. Шмидта о роли высшей школы в социалистическом строительстве. Видимо, новых нападок Пичета избежал лишь потому, что прения заканчивались. На этот раз ученый резко критиковал органы Наркомата финансов, "которые только считаются с цифрами, а больше ничего не хотят знать". Он жаловался, что

стр. 65

---

финансовые органы урезают средства на лабораторные занятия и что Наркомфин "начинает ставить препятствия и не дает средств" для изучения аспирантами иностранных языков [10. С. 167]. В завершение выступления был поставлен вопрос о том, чтобы перестали перегружать общественной работой членов партии - студентов и аспирантов. "Для нас, конечно, очень интересно, чтобы лица партийные или лица пролетарского и крестьянского происхождения, - говорил Пичета, - занимали первые места... Но иногда аспиранты-партийцы так заняты общественной работой, что не могут заниматься наукой и, таким образом, они занимают аспирантуру, а толку от них никакого нет..." [10. С. 168].

Шмидт в заключительном слове вынужден был ответить на критику Пичеты. Он назвал утверждения о задержке средств иллюзиями, но не опроверг их по существу, лишь призвав в общей форме к исправлению имеющихся недостатков путем установления более тесных контактов между вузовской и партийной общественностью.

Особая позиция В. И. Пичеты не могла остаться безнаказанной. Деятельность ВАРНИТСО поддерживалась и направлялась самыми высокими инстанциями, декларация о ее создании была одобрена секретарем ЦК ВКП(б) В. М. Молотовым, о предстоящей деятельности ассоциации один из ее организаторов, А. Н. Бах, беседовал с членом Политбюро Н. И. Бухариным [13. С. 138]. Кара была жестокой и изощренной: представителя провинциальной науки, формально не имевшего с центральным научным учреждением СССР - Всесоюзной академией наук - никаких связей, возвели в ранг одного из руководителей якобы действовавшей в СССР антисоветской академической организации.

Впрочем, это случилось два года спустя, после соответствующей подготовки, которая, видимо, началась сразу после конференции ВАРНИТСО. В точном соответствии с тактикой, разработанной руководителями ассоциации, уже в конце 1928 г. были сделаны попытки изолировать Пичету и подорвать его авторитет. Сначала был выдвинут ряд политических обвинений против БГУ, затем стали расправляться с ближайшими сотрудниками ректора. Тщательно срежиссированная кампания велась под флагом борьбы с буржуазным национализмом, наличие которого в Белоруссии Пичета на конференции ВАРНИТСО решительно отрицал [15. С. 113 - 115]. Надо отметить, что в конце 1920-х годов подобные акции по запугиванию интеллигенции проходили и в других регионах страны, обычно принимая в национальных образованиях форму борьбы с "буржуазным национализмом".

В. Конон считает, что травили В. И. Пичету местные "сталинисты, враги белорусской культуры, разного рода карьеристы, наконец, просто демагоги по призванию" [15. С. 115]. Однако в свете стенограммы учредительной конференции ВАРНИТСО становится очевидным, что травля хотя и велась местными силами, но была развернута по требованию из Москвы. "Загонщиками" стали университетские доценты Славин и Гольман. Как свидетельствует сам В. И. Пичета, их политическое прошлое позволяло легко ими манипулировать. Славин пришел в БГУ незадолго до начала травли. "Надо полагать, что он не только преподавал свой предмет, - пишет Пичета, - но внимательно, с помощью разных лиц, собирал разнообразные материалы, слухи и сплетни..." [16]. 9 февраля 1929 г. Славин выступил в газете "Рабочий" со статьей, направленной на дискредитацию ряда преподавателей БГУ и прежде всего ректора. Пичета был обвинен в "национал- демократизме". Еще дальше пошел Гольман. Выступив на съезде научных работников Белоруссии, он обвинил ректора БГУ не только в "белорусском национализме", но и прямо заявил о его "антимосковской ориентации" (цит. по [15]).

Пичета пытался сопротивляться. Видимо, вначале его поддержало руководство республики, во всяком случае ученому была предоставлена возможность ответить обвинителям на страницах республиканской газеты "Советская Белоруссия". 7 марта 1929 г. В. И. Пичета выступил в ней со статьей "Атака с непристойными средствами". Он тоже обвинял оппонентов в различных политических грехах - Славина в сионизме, "бундизме", даже в борьбе против национальной политики ВКП(б); Гольмана -

стр. 66

---

в троцкизме и выступлениях против белорусской культуры. Травлю со стороны Славина и Гольмана ректор объяснял их попытками противодействовать усилиям по проведению в жизнь решений советской власти о так называемой белорусизации, которая предусматривала перевод делопроизводства и обучения на белорусский язык [16].

Одновременно В. И. Пичета попытался защитить своих сотрудников. Э. Г. Иоффе передает красочный рассказ академика АН БССР В. А. Сербенты, бывшего в 1920-е годы директором Института истории партии при ЦК КП(б)У, о посещении Пичетой минского ОГПУ и беседе с заместителем его председателя. Хотя некоторые детали рассказа (например, описание, якобы со слов чекистов, внешнего вида Пичеты, сходное с позднее опубликованными воспоминаниями дочери) наводят на мысль, что Сербента излагал не точные факты, а связанные с ними слухи, сама акция ректора, по-видимому, действительно имела место. Заместитель председателя ОГПУ, по словам Сербенты, отвечал на просьбы ректора БГУ в грубой форме и дал ему понять, что прошедшие аресты университетских преподавателей - "это только начало" [7. С.219].

"Продолжение" последовало осенью 1930 г.: 14 сентября В. И. Пичета был арестован [5. С. 174] и вскоре отправлен в Ленинград, где содержался в Доме предварительного заключения [7. С. 230]. Сведения о последних месяцах жизни ученого перед арестом отрывочны и противоречивы. Д. Б. Мельцер в 1978 г. в предисловии к биобиблиографическому указателю "Владимир Иванович Пичета" без каких-либо комментариев пишет о пребывании Пичеты в Минске до 1929 г. в качестве ректора БГУ, а затем до 1930 г. - в качестве профессора университета [12. С. 15]. В. Канон в упоминавшейся уже статье 1989 г. также без комментариев сообщает об "изгнании" бывшего ректора БГУ из республики [15. С. 115], что как будто подтверждается следующей записью из "Дат жизни и деятельности В. И. Пичеты" в сборнике статей о нем, изданном БГУ в 1981 г.: "1930 г. Научный сотрудник Института истории АН СССР" [11. С. 124]. С другой стороны, К. В. Пичета вспоминает, что она приехала из Москвы к отцу в Минск на следующий день после его ареста [7. С. 219 - 220] ² , и, следовательно, он из Белоруссии не изгонялся.

Наконец, о некоторых фактах, казавшихся Г. Э. Иоффе причиной ареста В. И. Пичеты, он сообщил в своей статье 1996 г. без ссылки на конкретный источник. Белорусский исследователь пишет, будто в начале 1930 г. В. И. Пичета получил научную командировку в Москву и Ленинград. Встретившись в Москве с М. К. Любавским, он, по его просьбе, взял с собой некое письмо для передачи С. Ф. Платонову (за последним в то время уже следили агенты ОГПУ). Письмо, о содержании которого В. И. Пичета ничего не знал, было передано, но вскоре Платонова арестовали, и письмо оказалось в руках ОГПУ. "Работники ОГПУ узнали, что передал его Пичета, - пишет Иоффе, - тогда за ним тоже начали следить" [7. С. 219].

Версия Иоффе кажется малоубедительной по ряду причин. Прежде всего, ее не подтверждают слова самого Пичеты. В письме к М. Н. Покровскому от 12 ноября 1931 г., взывая о помощи, ученый писал, что "был два раза у Платонова по просьбе Егорова и Любавского", но от Егорова передал Платонову только "научную рукопись для отсылки в Германию...", а при посещении его 8 января 1930 г. "по просьбе Любавского сообщил Платонову, чтобы он не ездил в Москву в связи с архивами и не останавливался у Егорова, ибо Егорова звали в ГПУ..." [4. С. 109]. Следовательно, Любавский дал Пичете не письменное, а устное поручение. Видимо, последний не лукавит, ибо сообщает весьма характерные подробности своего разговора с С. Ф. Платоновым (например, об архивных материалах, наличие которых в учреждениях АН стало предлогом для развертывания "академического дела"), которые обычно в те годы старались не доверять бумаге и смысла в изложении которых в письменном виде

---

² Факт ареста В. И. Пичеты в Минске подтверждают в одном из примечаний и составители сборника "Академическое дело..." [6. С. б].

стр. 67

---

не было. Кроме того, в свете стенограммы 1928 г. понятно, что взять всю деятельность В. И. Пичеты под пристальное наблюдение "органы" должны были значительно раньше, чем началась слежка за Платоновым. Наконец, сам факт передачи письма, даже если он и имел место, причина слишком мелкая и для привлечения к ответственности деятеля ранга Пичеты, и, особенно, для причисления его к руководящему ядру созданной усилиями ОГПУ мифической организации.

Если в 1928 г. Владимиру Ивановичу отводилась одна из видных ролей в организации, призванной громить Академию наук, то в 1930 г. его включили в так называемое "академическое дело", по которому обвинялись ленинградские и московские ученые и технические работники, связанные с АН. Из числа более чем 100 арестованных была выделена группа, осуществлявшая якобы "руководящую роль в создании и практической деятельности организации" (эту мифическую организацию, созданную фантазиями работников ОГПУ, следователи назвали "Всенародным союзом борьбы за возрождение свободной России") [6. Вып. 1. С. V]. Наряду с академиками С. Ф. Платоновым, М. К. Любавским, Ю. В. Готье и другими, к этой группе был отнесен и В. И. Пичета. Все они обвинялись в связях с белоэмигрантами и в прозападной ориентации, а также в саботаже перестройки деятельности возглавлявшихся ими учреждений на социалистических началах. В одном из пунктов обвинения В. И. Пичеты значился также "белорусский буржуазный национализм". Для весомости, не заботясь о логике, был добавлен и противоположный пункт - "великорусский шовинизм" [1. С. 4; 17. С. 126].

В цитировавшемся уже письме к М. Н. Покровскому от 12 ноября 1931 г. В. И. Пичета раскрыл методы следствия, проводившегося ОГПУ по "академическому делу". "...Мне возвращали мои показания для замены одних слов другими, не в мою пользу. Меня заставляли изменять мои выводы из моих показаний. Мне указывали, в каком стиле и тоне я должен был давать свои показания, ибо отказ, говорили мне, не в мою пользу... Меня заставляли признать себя участником организации, о которой я не имел никакого понятия, - я подписал все, что было написано следователем", - писал ученый [4. С. 1 10].

Измученный Пичета, как видно из письма, в тюрьме серьезно болел и дошел до высшей степени отчаяния. Он даже решил повеситься, но в последний момент оборвалась веревка. Ученому смогла помочь только работа. В письме Владимир Иванович сообщает, что еще может творчески трудиться, что написал в тюрьме около 120 печатных листов. "Эти работы спасли меня от духовного маразма", - пишет он [4. С. 110].

По постановлению Коллегии ОГПУ от 16 августа 1931 г. В. И. Пичета был административно сослан в Вятку на пять лет с зачетом времени следствия. Здесь на него обрушились новые несчастья: Пичета смог получить только постылую и унизительную для его квалификации работу в кооперативе общественного питания, жил в голоде и холоде, много и серьезно болел [5. С. 174], пережил арест и осуждение своего единственного сына... [8. С. 141]. В 1934 г. ученый писал, что в Вятке осмотр врачей констатировал "общее истощение организма" [5. С. 174]. Из Вятки Пичета и отправил письмо М. Н. Покровскому. Примечательно, что оно написано рукой жены Владимира Ивановича, сам он не мог держать перо в руках. Не находя выхода, Пичета отчаянно взывал к наиболее решительному противнику академической науки. Он настаивал: "Помогите мне! Высылка неправильна. Я верный и честный сын советской власти" [4. С. 110].

М. Н. Покровский оставил отчаянный вопль без ответа. Мало того, 29 сентября 1932 г. он написал послание в ОГПУ (впрочем, неотправленное), при котором хотел переслать в это учреждение "письма историков, интернированных в различных областях Союза", среди которых упомянуто и письмо Пичеты. "Эти письма могут представить интерес для ОГПУ, мне же они совершенно не нужны", - цинично заявлял Покровский [4. С. 111 - 112].

Действуя через прокуратуру, В. И. Пичете удалось весной 1934 г. добиться перевода

стр. 68

---

в Воронеж. Как видно из опубликованного Ю. Ф. Ивановым "Прошения" ученого в "Комиссию по делам частной амнистии" при Президиуме ЦИК СССР от 25 ноября 1934 г., 11 апреля было принято соответствующее постановление ОГПУ; "в июле я был уведомлен об этом Вятским ОГПУ и 24 июля переехал в Воронеж", - сообщает В. И. Пичета. С 1 сентября Пичета "начал работать в Воронежском педагогическом институте в качестве профессора по истории народов СССР" [5. С. 174]. Положение В. И. Пичеты продолжало, однако, оставаться тяжелым. Для его характеристики важен рассказ одного из учеников Владимира Ивановича по БГУ Е. Г. Шуляковского, о котором мне любезно сообщила воронежский историк С. П. Боброва. "Вы, наверное, помните Е. Г. Шуляковского..., - писала она 2 мая 2001 г. - Он окончил Бел[орусский] государственный] ун[иверсите]т во время ректорства В. И. Пичеты, слушал его лекции и т.д. и т.п. И сохранил с ним контакты уже в [19]46- [19]47 гг. Он приглашал В. И. в Воронеж, на что тот отвечал, что в Воронеж он ни за что никогда не поедет, что хуже воронежской тюрьмы он не видел ничего. Это я слышала от Е. Г. сама".

С. П. Боброва далее пишет, что в рассказе Шуляковского непонятно хорошо запомнившееся ей слово "тюрьма" - ведь В. И. Пичета был уже ссыльным, а не заключенным. Противоречит его пребыванию в Воронеже в заключении и приведенное выше место из "Прошения" Пичеты о "переезде" в Воронеж. Остается предположить, что худшей "тюрьмой" для Владимира Ивановича оказался сам город его нового пребывания. Некоторые сведения, подтверждающие это предположение, имеются в "Прошении" Пичеты. Он жалуется на тяжелый для него моральный климат воронежской ссылки: "Как могу я покойно читать лекции студенчеству, - писал он, - когда мое имя появляется в списке лишенных избирательных прав", а жилищные органы требуют "выбросить меня из квартиры на улицу как "лишенца"". "За четыре года я устал от своего бесправного положения, при котором любое безответственное лицо может травить меня, как "врага рабочего класса", которым я никогда не был и быть не могу" - заключает эту часть "Прошения" ученый [5. С. 174].

В конце "Прошения" содержится просьба о сокращении срока ссылки на оставшиеся месяцы. Подействовала ли эта просьба (на нее Пичета долго не получал ответа и просил освобожденного раньше своего сопроцессника А. И. Яковлева узнать в ОГПУ о судьбе "Прошения" [5. С. 174 - 175]) или вмешались другие обстоятельства, неизвестно, но В. И. Пичета был освобожден досрочно. Однако в свете сказанного кажется совершенно неправдоподобным изложенный Э. Г. Иоффе рассказ А. П. Пичета о внезапном освобождении мужа в связи с приездом в СССР министра иностранных дел Чехословакии Э. Бенеша. По словам жены ученого, пишет Э. Г. Иоффе, "во время советско-чехословацких переговоров Чехословакия признала СССР и 9 июня 1934 г. был подписан документ об установлении с СССР дипломатических отношений. После этого Бенеш был принят Сталиным. Во время беседы Сталин спросил Бенеша: "Что вы хотели бы посмотреть в нашей стране, с кем бы хотели встретиться"? И тогда Бенеш неожиданно сказал: "Я хотел бы встретиться с известным ученым-славистом профессором Пичетой, а то у нас в Чехословакии ходят слухи, что он арестован и его даже нет в живых". Сталин обещал ему устроить такую встречу" [7. С. 221].

Ю. Ф. Иванов уже убедительно показал, что разговор между Бенешем и Сталиным не мог состояться в 1934 г., поскольку обмен письмами между Чехословакией и СССР об установлении дипломатических отношений был осуществлен 9 июня не в Москве, а в Женеве, и с советской стороны в нем участвовал не И. В. Сталин, а М. М. Литвинов; встреча же Сталина с Бенешем в Москве состоялась лишь год спустя, в июне 1935 г., когда В. И. Пичета уже был освобожден и находился в Москве [5. С. 174 - 175]. К соображениям Ю. Ф. Иванова следует добавить, что, как видно из "Прошения" Пичеты, решение о его переводе в Воронеж от 11 апреля 1934 г. уже существовало даже к моменту обмена письмами между Бенешем и Литвиновым; не исключено,

стр. 69

---

впрочем, что на смягчение режима ссылки ученого мог каким-то образом повлиять сам факт переговоров между СССР и Чехословакией об установлении дипломатических отношений и ожидающийся в связи с ними визит в Москву Бенеша.

В. И. Пичета был освобожден 26 апреля 1935 г., т.е. менее чем за полгода до окончания срока [7. С. 221].

Все связанное с арестом, ссылкой, освобождением В. И. Пичеты имело значение не только в качестве фактов его биографии. Трагические события в жизни повлияли и на характер, и на всю последующую деятельность ученого. "Те, кто выжил и сумел вернуться в науку, - пишут авторы предисловия к сборнику материалов по "академическому делу", - поплатились не только здоровьем, не только тем, что до конца жизни оказались в положении преследуемых в той или иной форме властями, но и моральной травмой, которая не позволила им в полной мере использовать свой профессиональный потенциал" [6. Вып. 1. С. XLIX]. Эти слова в полной мере относятся и к В. И. Пичете. После освобождения у него, как видно из позднейших фактов биографии ученого, появилось чувство какой-то неуверенности, выразившейся в том, что, занимаясь в архивах и создавая на основе отысканных документов новаторские труды, Владимир Иванович не всегда доводил их до публикации. Взявшись за некоторые сюжеты, он неожиданного прекращал их разработку. Наконец, в его архивном фонде сохранилось очень мало писем, что, по всей вероятности, свидетельствует о постоянной настороженности ученого и нежелании подвергать опасности знакомых в случае новых преследований. Видимо, такие опасения имели основания - во всяком случае, во время учебы в 1947 - 1952 гг. в МГУ до автора настоящей статьи неоднократно доходили глухие намеки на то, что от новых "неприятностей" ученого спасла лишь преждевременная кончина.

Из ссылки Владимир Иванович вернулся в 1935 г. не в Минск, а в Москву. Он не сразу нашел подобающую работу. Вначале пришлось довольствоваться преподаванием на рабфаке Пединститута им. В. И. Ленина, затем удалось стать профессором Института хлебопекарной промышленности. Лишь в 1938 г. В. И. Пичета был вновь зачислен в Московский университет и одновременно занял должность старшего научного сотрудника в Институте истории АН СССР [3. С. 69].

Так закончилась история выступления Владимира Ивановича Пичеты в 1928 г. на Учредительной конференции ВАРНИТСО. Ученый заплатил за это выступление дорогую цену, но сохранил научное и человеческое достоинство. Вскоре В. И. Пичета по праву возглавил советское историческое славяноведение. Он наконец занял подобающее ему место среди ученых, стал обладателем высших академических званий, а за несколько месяцев до смерти вместе с Б. Д. Грековым возглавил в качестве его первого заместителя Институт славяноведения АН СССР. К сожалению, деятельность В. И. Пичеты на этом посту продолжалась всего несколько месяцев. Он скончался 23 июня 1947 г. на 69-м году жизни.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Iофе Э. Г. Праз усе выпрабаванi // Настаунiцкая газета. 1989. 15 III.

2. Пичета К. В. Владимир Иванович Пичета: (Из воспоминаний дочери) // Славяне в эпоху феодализма: К столетию академика В. И. Пичеты. М., 1978.

3. Пичета В. И. Автобиография // Историки-слависты Московского университета, 1939 - 1979 гг.: К 40-летию Кафедры истории южных и западных славян: Материалы и документы. М., 1979.

4. "Мне же они совершенно не нужны": Семь писем из архива академика М. Н. Покровского // Вестник РАН. 1992. N 6.

5. Иванов Ю. Ф. Когда и как был освобожден В. И. Пичета // Вопросы истории. 2000. N 7.

6. Академическое дело, 1939 - 1931 гг. СПб., 1993 - 1998. Вып. 1 - 2.

7. Иоффе Э. Г. Академик В. И. Пичета (1878 - 1947) // Новая и новейшая история. 1996. N 5.

8. Соколовский Л. Г. История одной семьи: Йован Пичета и его потомки // Вопросы истории. 1999. N 9.

стр. 70

---

9. Руколь Б. М. В. И. Пичета - педагог и пропагандист идеи общности исторического развития славян: Новые архивные материалы // Историческая славистика в МГУ, 1989 - 1999: Сборник статей и материалов. М., 2000.

10. Бюллетень ВАРНИТСО. М., 1928. N 2. Стенографический отчет 1 Всесоюзной конференции ВАРНИТСО (23 - 26 апреля 1928 г.).

11. Академик В. И. Пичета: Страницы жизни. Минск, 1981.

12. Мельцер Д. Б. Академик Владимир Иванович Пичета // Дукор Е. И. Владимир Иванович Пичета: Биобиблиографический указатель. Минск, 1978.

13. Тугаринов И. А. ВАРНИТСО и идеологизация науки // Философские исследования. М., 1993. N3.

14. Тугаринов И. А. История ВАРНИТСО, или Как ломали Академию в год великого перелома //Природа. М., 1990. N" 7.

15. Канон В. Владимир Пичета как деятель белорусской культуры // Неман. Минск, 1989. N5.

16. Пiчэта У. I. Атака з нягоднымi сродками // Савецкая Беларусь. Мiнск, 1929. 7 III.

17. Брачев В. С. "Дело" академика С. Ф. Платонова // Вопросы истории. 1989. N 5.