К. ОСИПОВ. АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ СУВОРОВ. 1730-1800

Переработанное издание. Издательство ЦК ВЛКСМ "Молодая гвардия". 1949. 468 стр.

Книга К. Осипова, несмотря на то, что она вышла уже в четвёртом издании, до сих пор не получила оценки на страницах нашей печати.

Книга рассчитана на массового читателя. Она, бесспорно, сыграла свою положительную роль в деле популяризации истории, жизни и деятельности Суворова. В этом несомненная заслуга автора, способствующего своей работой удовлетворению возросшего интереса советского читателя к одному из наиболее талантливых русских полководцев и военных деятелей, 150-летний юбилей со дня смерти которого наша страна будет отмечать в мае этого года.

В первых трёх изданиях книга имела ряд существенных недостатков, значительно снижавших её ценность. В настоящем, четвёртом издании автору также не удалось полностью их избежать.

К. Осипов попрежнему неправильно считает, что русская армия в конце XVII в. в значительной своей части была наёмной. "Одним из важнейших последствий военной реформы Петра I, - пишет он, - был совершенный отказ от использования в русском войске иностранных наёмных солдат" (стр. 13). Очевидно, К. Осипов наёмными считает войска солдатского строя, в которых в 1681 г. насчитывалось 90 тыс. человек, т. е. в полтора раза больше, чем во всех остальных войсках. В действительности же войска солдатского строя являлись наёмными только в момент своей организации, когда в 1632 г. за границей были набраны два первых полка - Лесли и Ван-Дама. Очень быстро состав войск солдатского строя изменился. Оля стали комплектоваться из "детей боярских", всяких "охочих вольных людей", а с середины XVII в. - и из пеших даточных людей. В результате такого процесса изменения национальной и социальной принадлежности личного состава в войсках солдатского строя к концу XVII в. осталось не более 1% иноземцев. Это были офицеры, значительная часть которых всё более натурализовалась. В итоге войска солдатского строя стали такими же национальными, как и все остальные войска Русского государства. Институт наёмничества не нашёл применения в Россия. Этим русская армия всегда выгодно отличалась от войск Западной Европы, где вербовка наёмников продолжалась почти до конца XVIII века.

Однородный национальный состав русской армии придавал ей большую внутреннюю силу и моральную стойкость по сравнению с наёмными армиями Запада. Но "громадные возможности русской армии находились под спудом, - пишет К. Осипов, - в значительной мере потому... что в руководстве ею при преемниках Петра I очень большую роль играли иностранцы" (стр. 14). Дальнейших объяснений этому явлению автор не даёт. Между тем отрицательное влияние на развитие русского военного искусства и общее состояние русской армии оказали не одни только стоявшие во главе её руководства иностранцы, которым при слабых и неумных преемниках Петра I и особенно в период 1730 - 1740-х годов были широко раскрыты двери и которые, главным образом немцы, устремились в Россию в большом количестве. Прусская муштра и палочная дисциплина охотно воспринимались правящими кругами России как лучший способ держать солдат в повиновении. В своей массе офицеры относились к солдатам так же, как помещики к крепостным. Русскую армию, как и всякую другую армию, нельзя рассматривать вне классовых взаимоотношений. Классовые противоречия, свойственные феодально-абсолютистскому государству, находили своё проявление и в армии, рядовой состав которой комплектовался из податного сельского и городского населения страны, а офицерский - исключительно из дворян. Социально-экономический строй дворянской империи, основанный на феодально-крепостнической эксплоатации крестьянства, порабощении и угнетении населения национальных окраин, тормозил развитие общества, мешал развитию национального русского военного искусства, ограничивал его прогрессивные возможности.

Освещая военную деятельность Суворова, автор неправильно считает, что, едва став в 1762 г. полковником, Суворов пришёл к выводу "о необходимости радикальных изменений в организации русской армии" и "начал немедленно реализовать" этот вывод "в пределах вверенного ему Суздальского полка" (стр. 42). К. Осипов утверждает далее, что полковник Суворов "следовал здесь своим принципам, основным установкам, зрело обдуманным, принявшим уже отчётливые формы и прочно укоренившимся в нём" (стр. 44). Вряд ли нужно доказывать, что такое утверждение не имеет ничего общего с действительностью. Отметим только, что система обучения и воспитания войск Суворова, несмотря на всю гениальность этого полководца, не могла целиком сложиться сразу и принять уже в начальный период его деятельности то законченное выражение и те формы, которыми она отличалась 30 лет спустя, когда появилась знаменитая "Наука побеждать". В период, когда Суворов командовал Суздальским пехотным полком (1763 - 1768), можно говорить лишь об отдельных элементах его будущей системы боевой подготовки войск. Как эта система постепенно складывалась, можно видеть при изучении "Пол-

кового" (Суздальского) учреждения Суворова 1763 года. Определив прикладное назначение строя, улучшив условия внутренней жизни и быта солдат своего полка и обучая их только тому, что действительно могло потребоваться в бою, Суворов вместе с тем много внимания уделял и солдатским косам, пряжкам, ремешкам и пр. И только в дальнейшем, по мере накопления опыта, он перестал отдавать дань тонкостям плац-парадной науки и перешёл к подготовке войск в условиях, максимально приближённых к боевым.

Достойно сожаления, что К. Осипов, пытаясь объяснить систему обучения и воспитания войск Суворова, сам в то же время не имеет о ней достаточно ясного и чёткого представления, ошибочно интерпретируя отдельные высказывания русского полководца. Наиболее ярко это заметно на примере неправильного понимания автором известного требования Суворова, что "каждый воин должен понимать свой маневр". По мнению К. Осипова, это означало, что "на поле боя" Суворов "требовал от всех воинских чинов умения разобраться в обстановке и действовать сообразно с ней, ставя на первый план не столько успех своей части, сколько осуществление общего замысла боя" (стр. 394). "Не только командиры - все бойцы должны быть осведомлены в общих чертах о сущности предстоящей операции", - говорит автор ещё более категорически в другом месте (стр. 403). Всё это чистейший вымысел К. Осипова. Суворов никогда не предъявлял, да и не мог предъявлять к своим солдатам таких требований. Настаивать на этом означало бы не только требовать невозможного, но и действовать вопреки элементарным правилам сохранения тайны замысла предстоящего боя и тем более операции. Выдвигая в качестве одного из основных положений своей системы обучения и воинского воспитания требование: "каждый воин должен понимать свой маневр", - Суворов хотел этим сказать только, что каждый солдат должен знать свои обязанности в бою, но отнюдь не более того. И он вполне сумел достигнуть этой своей цели. Суворовский солдат мог действовать не только в общей массе, но и как индивидуальный боец.

Отсутствует у К. Осипова и ясное понимание вопроса о том, какое историческое место занимает Суворов в ряду великих русских полководцев. В одном месте книги автор говорит, что "Суворов - прямой продолжатель новаторов в русском военном искусстве Петра I и Румянцева" (стр. 387), а в другом заявляет, что Суворов - "родоначальник русского военного искусства" (стр. 432). Последнее утверждение исключает первое. Кроме того, отрицая установившееся в советской военно-исторической науке воззрение, что основоположниками национального русского военного искусства нового времени наряду с Суворовым были Пётр I, П. А. Румянцев и М. И. Кутузов, автор тем самым зачёркивает всё предшествовавшее Суворову русское военное искусство, имеющее многовековую историю своего развития.

Автор обнаруживает неправильное представление о военной деятельности Петра I и в особенности фельдмаршала П. А. Румянцева. Так, характеризуя новаторство Румянцева в тактике в период русско-турецкой войны 1768 - 1774 гг. и правильно отмечая, что "неповоротливое колоссальное каре" фельдмаршал заменил "несколькими меньшими" (стр. 67), К. Осипов ошибочно полагает, что последними были "батальонные и даже ротные каре" (стр. 418). В одном случае автор говорит, что "применение рогаток, стеснявших маневренность, было резко сокращено" (стр. 67), в другом заявляет, что каре вообще не окружали "себя более рогатками" (стр. 418). В действительности же новаторство Румянцева в тактике, о котором так путанно повествует К. Осипов, в период русско-турецкой войны 1768 - 1774 гг. состояло в том, что Румянцев первым применил против турок расчленённый боевой порядок. Фельдмаршал перешёл к построению войск в несколько отдельных, в основном корпусных и дивизионных, каре, между которыми располагалась конница, а впереди и на флангах - артиллерия и егери. Рогатки как средство пассивной обороны, только стеснявшие действия войск, были упразднены. Применение расчленённого боевого порядка обеспечивало Румянцеву свободу маневра на поле боя, давало возможность концентрировать войска в определённом пункте для сосредоточенного удара и вести активные действия в полном соответствии с его решительной наступательной стратегией. Исходя из боевого порядка Румянцева, Суворов произвёл его дальнейшее расчленение по фронту и развитие в глубину и, в частности, применил батальонные и ротные каре. Этим он добился ещё большего повышения подвижности и маневренности боевого построения.

Осипов упоминает об "Обряде службы" Румянцева, правильно отмечая, что вскоре же после его появления он был введён во всей русской армии. Но автор ничего не говорит о том, что между "Обрядом службы" Румянцева и "Наукой побеждать" Суворова существует самая тесная непосредственная связь. Так, "глазомер", первое из трёх воинских искусств "Науки побеждать", т. е. умение ориентироваться в боевой обстановке, являлся основным положением и "Обряда службы".

Общее значение Румянцева в истории развития русского военного искусства автор усматривает в том, что он "уменьшил обоз, упорядочил разведку, усилил и организовал кавалерию" и провёл ряд других подобных мероприятий (стр. 418). К. Осипов опускает здесь самое главное - то, что в отличие от общепринятой в XVIII в. кордонной стратегии и линейной тактики Румянцев выступил убеждённым сторонником стратегии сокрушения живой силы противника и наступательного действия сосредоточенными силами как основного средства достижения победы. Широкая и разносторонняя военная деятельность Суворова знаменовала собой

новый этап в развитии национального русского военного искусства, этап, становлений которого было обусловлено всем предшествовавшим боевым творчеством Петра I и Румянцева.

Книга не показывает развития и совершенствования полководческого искусства Суворова в процессе боевой практики, значение которой автором сведено до минимума. К. Осипов правильно отмечает, что полководческое искусство Суворова отличалось оригинальностью. Но автор при этом отделывается одними общими фразами, усматривая оригинальность Суворова в том, что он никогда не придерживался до конца "заранее определённой, даже хорошо построенной схемы хода сражения" (стр. 399), старался примениться к местности, к национальным особенностям неприятельской армии, к её вооружению" (стр. 401 - 402), не терпел "ссылок на всякого рода объективные причины" (стр. 404), стремился "держать свои силы максимально сосредоточенными и атаковать ими противника в уязвимом месте, не боялся окружения" (стр. 407) и т. д. Все эти отмечаемые Осиповым черты полководческого искусства Суворова как качества оригинальные, были, однако, свойственны и другим русским полководцам - Петру I, П. А. Румянцеву, М. И. Кутузову.

К. Осипов указывает далее, что линейная тактика не знала резервов. Выделение части войск в резерв составляет громадную заслугу Суворова" (стр. 411). Действительно в армиях Западной Европы резерв появился не раньше середины XVIII века. Но приоритет русского военного искусства в этой области доказал ещё Петр 1, применив резерв в сражениях при Лесной, под Полтавой и у Фридрихштадта.

Автор переоценивает значение деятельности Суворова, утверждая, что великий полководец сумел преобразовать всю русскую армию: "создал войско, равного которому по боевым качествам дотоле не существовало" (стр. 387). Такую роль в отношении всей русской армии Суворов мог бы сыграть лишь, будучи государственным политическим деятелем, но, как известно его не допускали к такой деятельности: Известно также, что царское правительство, используя в своих целях талант и авторитет Суворова в армии, враждебно относилось к его полководческому искусству, к его системе обучения и воспитания войск. Ставить знак равенства между той, в общей сложности весьма немногочисленной частью армии, которой командовал и в которой провёл свои преобразования Суворов, и всей русской армией - большая ошибка. К. Осипов сам отмечает, что когда Суворов в Итальянском и Швейцарском походах 1799 г. применяя новые методы и формы ведения войны и боя, одерживал одну победу за другой, "корпуса Римского-Корсакова и Германа, в которых незыблемо соблюдался устав Павла I, были наголову разбиты" (стр. 374).

Автор не показал, какое влияние оказала военная деятельность Суворова на общее состояние современного ему русского военного искусства!

Отмечая прогрессивную роль Суворова в истории развития русского военного искусства. К. Осипов упускает из виду, что при всём том генералиссимус князь Суворов оставался верен своему классу и что вся его полководческая деятельность объективно была Направлена на укрепление феодально-абсолютистского государства, хотя он и относился резко отрицательно к существовавшей тогда в России военной системе.

В освещении вопросов военного искусства К. Осипов обнаруживает определённую слабость. Так, повествуя о новаторстве Румянцева в области военного искусства, он считает, что в числе других заслуг Румянцева было и обучение войск "маршам в колоннах" (стр. 418). К. Осипову неизвестно, что построение походными колоннами является общепринятой формой построения войск при совершении маршей.

В заключение необходимо остановиться на изложении автором фактической стороны описываемых событий. К. Осипов популярно, в хронологической последовательности и в основном правильно описал все наиболее важные моменты из жизни и боевой деятельности Суворова. Но в книге имеется ряд неточностей, свидетельствующих о небрежности автора в обращении с историческими фактами. Так, например, он утверждает, что, одержав победу над пруссаками в сражении при Гросс-Егерсдорфе 19 августа 1/57 г., "русские войска заняли Кенигсберг, Мемель, всю Восточную Пруссию" (стр. 29). Известно, однако, что главнокомандующий русской армией Апраксий не воспользовался этой победой, отступив вскоре же обратно в Курляндию и Литву. Восточная Пруссия была занята зимой 1758 г., Мемель же был занят русскими войсками ещё до сражения при Гросс-Егерсдорфе.

Автор говорит, что, находясь в 1772 г. в Польше, "Суворов настойчиво просил командировать его в южную армию" (стр. 65). Такой армии в то время не существовало. На русско-турецком театре военных действий были две армии: Румянцева и Долгорукова. Суворов стремился в армию Румянцева. Украинскую армию, которой командовал Румянцев в период русско-турецкой войны 1787 - 1791 гг., автор упорно называет "молдавской" (стр. 140). Нельзя умолчать также о недопустимости на страницах советской печати выражения "чухонская таратайка" (стр. 441). "Чухонец" - презрительная кличка по отношению к эстонцам, финнам и другим народам, жившим по побережью Финского залива и в Карелии. После Великой Октябрьский социалистической революции это слово совершенно вышло из употребления. Подобная небрежность в работе, издаваемой уже в четвёртый раз, недопустима.

Подводя итог, приходится признать, что произведённая автором переработка текста его книги недостаточна. Между ?ем ответственность, которая ложится на автора в связи с выходом его работы массовым тиражом, огромна, тем более что книга

издаётся не только в СССР, но и за пределами нашей страны. Предпринятую автором в четвёртом, равно как и в предыдущем, издании его книги попытку показать, кроме истории жизни и деятельности Суворова, также его полководческое искусство нельзя признать удачной. Книга, бесспорно, выиграла бы, если бы автор ограничился целью дать популярный очерк о Суворове, не выходя за рамки такой задачи.